-jt a2W ~^ c.

L ^^ k ^ > t ^ w u J İ ^
Р О С С И Й СК А Я АКАДЕМИЯ НАУК fJ ; j \
СКИХ :ИССЛЕДОВАНИЙ
ИНСТИТУТ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ s> ^ b L j/С ^ л

<>4>. - <5\ /İ-C >txb'4-v.^t^ Ş i 5 X, 1 h

A. M. Щ Е Р Б А К

ВВЕДЕНИЕ
В СРАВНИТЕЛЬНОЕ
ИЗ У Ч Е НИЕ
ТЮРКСКИХ ЯЗЫКОВ

Санкт-Петербург
«Н А У К А »
1Q C M
ББК81.
Щ61

„Введение в сравнительное изучение тюркских языков” — пятый и последний том изда­

ния „Очерки по сравнительной фонетике и морфологии тюркских языков”. Он содержит кри­
тический обзор классификации тюркских языков, очерк особенностей развития фонетики,
морфологии, синтаксиса и лексики, а также разбор вопросов, связанных с реконструкцией
праязыкового состояния. Особое внимание уделено проблеме генетического родства тюркских
языков с монгольскими и другими языками.
Издание предназначено для широкого круга языковедов.

Ответственный редактор
Л. А. ПОКРО ВСКАЯ

Рецензенты:
С. Н. ИВАНОВ, Л. В. ДМИТРИЕВА

Александр Михайлович Щербак

ВВЕДЕНИЕ В СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ
ТЮРКСКИХ ЯЗЫКОВ

Утверждено к печати
Институтом лингвистических исследований Академии наук

Редактор издательства Я. А. Никитина

Художник А. И. Слепушкин
Технический редактор Я. А. Кругликова
ИБ № 44933
ЛР№ 020297 от 27.11.91.
Сдано в набор 10.03.93. Подписано к печати 4.04.94.
Формат 70 X 108 1/16. Бумага офсетная № 2.
Гарнитура Таймс. Печать офсетная.
Уел. печ. л. 12.0. У ч.-изд. л. 18.90.
Тираж 470. Тип. зак. № 161 . С. 749.

Оригинал-макет изготовлен издательством „ГЛАГОЛЬ”.

Тел.: (812) 213-37-34, факс (812) 213-09-36.

Санкт-Петербургская издательская фирма ВО „Наука”.

199034, Санкт-Петербург, Менделеевская лин., 1

Санкт-Петербургская типография № 1 ВО „Наука”

199034, Санкт-Петербург, 9-я линия, 12

щ 4602020000-544 бб0.93(1)
042(02)-94 © а. М. Щербак, 1994

ISBN 5-02-028109-3 © Российская академия наук, 1994

 П Р Е Д И С Л О В И Е

Последняя книга пятитомной монографии,1 посвященной сравнитель­

ному изучению тюркских языков, является и введением, и заключением.
Она вводит в изучение вопросов, связанных с классификацией, описанием
фонетики, грамматического строя и лексики. В ней излагаются взгляды
автора на проблему реконструкции древнейшего языкового состояния, выра­
жается отношение к гипотезе о родстве тюркских языков с монгольскими, к
ностратической и другим гипотезам. Вместе с тем последняя книга подводит
итог изучению названных вопросов, обобщает полученные результаты, и
уж е одно то обстоятельство, что она написана после всех других томов и
как бы опирается на сделанные в них выводы, придает ей характер
заключения.
Первая глава — очерк о существующих классификациях тюркских
языков, о признаках, по которым зкзыки объединяются в группы и подгруп­
пы, о различных подходах к определению их классификационного 'статуса.
Автор не ставит перед собой задачи создать совершенно новую классифика­
цию. В этом нет необходимости: усилиями и трудами нескольких поколений
тюркологов классификация тюркских языков в основном создана. Предпри­
нимается попытка дополнить ее, сделать небольшие уточнения путем расши­
рения числа классификационных признаков и, в целях полноты освещения
межъязыковых связей, ввести понятие диагностического признака. Послед­
ний, не являясь случайным и глубоко отражая своеобразие исторических
условий развития, отграничивает одну языковую группу от другой и
ориентирует на поиски таких неповторяющихся черт, которые в совокупно­
сти выделяют более или менее определенный языковой тип: огузский,
кыпчакский и т, д. Сопоставление разных типов с их перекрещивающимися
классификационными и диагностическими признаками облегчает всесторон­
нюю оценку схождений и расхождений, проливает свет на пути формирова­
ния классификационных типов.
Глава «Особенности развития фонетической структуры, морфологиче­
ского типа, синтаксиса и лексики тюркских языков» — самая большая по
объему и важнейшая по содержанию. Роль и значение ее предопределены, в
частности, тем, что монография в целом не содержит томов или частей,
предназначенных для сравнительного анализа синтаксиса и лексики. По
глубокому убеждению автора, возможности сравнительного изучения синтак-

1 См.: Щербак A. M. 1) Сравнительная фонетика тюркских языков. Л ., 1970; 2) Очерки по

сравнительной морфологии тюркских языков: (Имя). Л., 1977; 3) Очерки по сравнительной
морфологии тюркских языков: (Глагол). Л., 1981; 4) Очерки по сравкительной морфологии
тюркских языков: (Наречие, служебные части речи, изобразительные слова). Л., 1987.
сиса ограниченные: слишком велика область сходств между языками разных
генетических подразделений, с одной стороны, и очень незначителен состав
типовых синтаксических конструкций — с другой. Иначе обстоит дело с
изучением в сравнительном плане лексики. Для фундаментальных сравни­
тельно-лексикологических исследований необходима хорошая материальная
база в виде толковых, диалектологических, фразеологических и прочих
словарей, необходима также предварительная систематизация лексики на
основе учета особенностей содержания, происхождения, использования.
Нельзя обойтись и без конкретных исследований: изучение семантических
расхождений слов в разных языках и анализ семантической структуры
каждого отдельного слова в одном и том же языке позволяют сначала
реконструировать исходные значения, а затем проследить их развитие в
масштабе всей тюркской семьи. В итоге, более четко выявляются общетюрк­
ские тенденции и частные изменения семантики, нередко имеющие узкую
сферу и происходящие в силу действия внутренних и внешних факторов.
Огромный объем подлежащей выполнению подготовительной работы, широта
исследования и специфика решаемых задач ставят сравнительную лексико­
логию в особое положение, резко отличающееся от того, которое занимают
сравнительная фонетика и сравнительная морфология.
В фонетическом разделе в связи с обоснованием тезиса об однослож­
ности древнейшего тюркского корнеслова рассмотрены различные проявле­
ния слоговой полипросодии. Вывод о существовании в прошлом просодиче­
ской оппозиции вокально- и консонантновершинных слогов подвергнут
проверке посредством анализа тех фонологических оппозиций, которые
могли развиться на основе противопоставления разных слоговых акцентов:
количественной оппозиции гласных, оппозиций «чистых» и фарингализован-
ных гласных, одинарных и геминированных согласных.
Вновь обращено внимание на определение места и роли гармонии
гласных в языковой структуре. В ходе дополнительного изучения вопроса
полностью подтвержден вывод, сделанный В. В. Радловым и И. А. Бодуэ-
ном-де-Куртенэ относительно использования гармонии гласных как центра­
лизующего средства, объединяющего компоненты слова в единое целое.
Гармония гласных — одна из важнейших черт звукового, строя тюркских
языков и в то же время важный элемент агглютинативной морфологии,
обеспечивающий нормальное функционирование способа последовательного
наращения аффиксов. В сочетании с ассимиляцией согласных она цементи­
рует словоформу, фиксирует ее границы и предопределяет типы реализации
в словоформе отдельных морфологических показателей. У гармонии гласных
— те же функции, что и у ударения, и, очевидно, в этом одна из причин
недостаточной фонетической выделенности и незначительной функциональ­
ной нагрузки последнего, его слабого участия в структурной организации
словоформы.
Пути формирования морфологического типа, соотношение аффиксаль­
ных и неаффиксальных средств выражения грамматических значений, спосо­
бы образования грамматической формы — вопросы, затрагиваемые в разделе
морфологии. Возникновение аффиксальных морфем на основе послеложных
и других сочетаний слов, в которых один из компонентов непременно
утрачивал самостоятельность и выполнял служебные функции, сопряжено с
последовательно происходящими внешними преобразованиями: сокращается
протяженность служебного компонента, растет удельный вес парадигматиче­
ской обусловленности его изменений, устанавливается полное гармоническое
согласование с самостоятельным компонентом. Учет изменений в ходе
превращения самостоятельных слов в служебные слова, а затем в морфоло-

л
гические показатели способствует раскрытию и объяснению механизма по­
рождения грамматической формы и, в конечном итоге, помогает лучше
понять сущность языка. Из этого, однако, не делается вывод о том, что
первоочередной задачей изучения морфологии должна стать этимологизация
аффиксов.
О лексике и синтаксисе уже говорилось выше. Уместно подчеркнуть
фундаментальное значение тюркского изафета, который в формировании
синтаксических единиц играет примерно такую же роль, как гармония
гласных в обеспечении структурной целостности словоформы. Специфика
тюркского синтаксиса связана с большим конструктивным разнообразием
изафетных сочетаний, с их огромной содержательной емкостью. В рамках
элементарных построений передается содержание любой степени сложности,
ср.: тур. дэргы эрм окул dïiuïHdaki 6ip адрэсэ гондэрымэЫш icmäjän
о]рэтмэн е ' öjpäHjviäp дурумларШ zöcmäpip 6ip бэлгэр абонэ 1стэклэрцлэ
б1рл1ктэ гондэрмэлЬдЬрлэр ‘учителя и ученики, желающие, чтобы им от­
правляли номера журналов не на школьные адреса, должны послать справ­
ку, удостоверяющую их положение, вместе с изъявлением желания [офор­
мить] подписку’. Приведенное предложение является простым. Стремление
интерпретировать подобные структуры как сложные путем выделения в них
зависимых или полупредикативных центров ведет к игнорированию их
самобытности.
Обсуждение вопросов реконструкции древнейшего состояния тюркских
языков начинается с сопоставительной оценки источников. В последние
десятилетия тюркологи больше ориентировались на поиски внешних фактов,
полагая, что изучение тюркизмов в нетюркских языках даст ключ к
решению многих неразгаданных явлений. Не отрицая значения результатов
анализа тюркских заимствований в нетюркских языках, мы стараемся
показать, что эти результаты не могут быть использованы сами по себе и
что их нельзя рассматривать как надежную опору тюркских реконструкций.
Заимствование — сложный процесс, в котором проявляется действие многих
факторов: времени, места и особенностей восприятия иноязычного, слова,
фонетического и морфологического освоения, условий функционирования в
новой языковой среде. Точные данные, относящиеся к действию названных
факторов, как правило, неизвестны, и поэтому судить о состоянии архетипа
на основании внешнего облика заимствованного слова нельзя. Одни и те же
слова, попадая в неодинаковую языковую среду, подвергались различным
изменениям, причиной которых были и особенности заимствующего языка
или диалекта, и обстоятельства, сопутствующие проникновению слов из
одних языков в другие. Например, нельзя не учитывать возможность
опосредованного заимствования. Когда почти все старые венгерские тюркиз­
мы выводятся непосредственно из древнечувашского языка, историей конк­
ретных слов, по существу, пренебрегают. Произвольно устанавливается
типизированный путь заимствования, хотя в распоряжении исследователя
достоверна только та информация, которая имеет отношение к внешнему
облику и содержанию слова на одном из заключительных этапов его
функционирования в заимствующем языке. В целом значение этой инфор­
мации невелико. Она может быть принята во внимание, когда сведения,
получаемые из внешних источников, совпадают с выводами, сделанными на
основе внутрисистемных исследований. Напротив, ею следует пренебречь,
если она расходится с результатами анализа собственно тюркских материа­
лов. Приведем пример. Материалы тюркских языков не позволяют восстано­
вить общетюркскую оппозицию сильных и слабых, или глухих и звонких,
согласных. Между тем в ряде нетюркских языков встречаются тюркизмы с

5
глухими и звонкими согласными и может показаться, что разграничение тех
и других отражает действительное состояние древнетюркского консонантиз­
ма. Все же дело обстоит не так. Внешние факты — свидетельства внешней
истории, они не имеют решающего значения для исходной языковой среды:
заимствованные слова развиваются и преобразуются по правилам заимству­
ющего языка. Для языка-источника его исконное слово, оказавшееся в
другом языке, перестает быть своим, и поэтому получить достоверные
результаты восстановления праформ по внешним данным не удается. Иначе
говоря, совмещение внутрисистемных фактов и фактов внешней истории при
наличии принципиальных расхождений между ними чревато опасностью
смешения разных фонологических систем.
Большое место в книге занимает глава, посвященная изучению про­
блемы генетического родства тюркских языков с нетюркскими. Заметим, что
в специальных работах обычно имеется в виду отдаленное родство, причем
степень отдаленности и соответствующее ей распределение языков, сближае­
мых с тюркской семьей, устанавливаются условно. Наиболее распространен­
ный вариант сближения, получивший теоретическое обоснование в рамках
алтайской гипотезы, ставит тюркские языки в один ряд с монгольскими,
тунгусо-маньчжурскими и, далее, с корейским и японским языками. Соглас­
но урало-алтайской гипотезе, к указанному ряду добавляются финно-угор­
ские языки. Существует также ностратический вариант: тюркские языки и
пять других «малых» семей, включая индоевропейскую, объединяются в
макро- или суперсемью. В последние годы прилагались усилия к уточнению
состава вновь выделенных генетических подразделений, а также расширению
их за счет включения других семей или установления родственных связей с
языками, не охваченными ни одной из упомянутых выше гипотез. Так,
тюркские языки сами по себе или в составе алтайской семьи сближаются с
индейскими языками Америки, постулируется родство тюркских языков с
шумерским и этрусским языками.
Последовательно изучены все варианты включения тюркских языков в
более крупные генетические подразделения. В центре же внимания оказа­
лись те из них, которые получили признание определенной части специали­
стов и воспринимаются ими как весьма правдоподобные гипотезы. Речь
идет, во-первых, о ностратической гипотезе. Хотя число лиц, занимающихся
ностратическими разысканиями, незначительно, а полученные результаты не
дают никаких оснований для оптимистических заключений, проблема взаи­
мосвязей различных языков Старого света прочно заняла место в тематике
языковых исследований и обходить ее молчанием не следует. Во-вторых,
рассматривается алтайская гипотеза, точнее, тюркско-монгольские языковые
связи, так как связи тюркских языков с тунгусо-маньчжурскими, если
пренебречь последствиями поздних региональных контактов (ср.: якутско-
эвенкийские контакты),2 незначительны, носят эпизодический и фрагмен­
тарный характер и опосредованы через монгольские языки. Иначе говоря,
они представляют собой результат двухступенчатого заимствования — сна­
чала из тюркских языков в монгольские, затем — из монгольских в
тунгусо-маньчжурские.
Поскольку существование тюркско-монгольской общности — бесспор­
ная реальность и так как область совпадающих или сходных фактов
обширна и охватывает и лексику, и морфологию, и синтаксис, то тюркско­
2 См.: Романова А. В., Мыреева А. Н., Барашков П. П. Взаимовлияние эвенкийского и
* якутского языков. Л., 1975.

6
монгольские языковые связи, естественно, подверглись тщательному, всесто­
роннему и глубокому изучению. При окончательном решении вопроса о
природе названной общности учитывались исторические условия: смежность
территорий, занятых тюрками и монголами на протяжении длительного
периода времени, наличие отношений подчинения и зависимости, интенсив­
ность культурных влияний; принималось во внимание своеобразие сходств и
совпадений: неравномерность распределения лексических и грамматических
параллелей в разных тюркских и монгольских языках, обилие совпадающих
периферийных слов при очевидных различиях базисной лексики; устанавли­
вались и тщательно взвешивались принципиальные расхождения граммати­
ческого строя тех и других языков. Наконец, не был забыт накопленный
опыт изучения тюркско-монгольских языковых связей — результаты, пол­
ученные несколькими поколениями алтаистов. Автор этих строк не сомнева­
ется в том, что тюркско-монгольские языковые связи сложились вследствие
длительного взаимодействия, начавшегося довольно поздно. Первоначально
заимствования были односторонними — из тюркских языков в монгольские,
затем, начиная приблизительно с XIII в., процесс заимствования становится
двусторонним. Отличительной особенностью новейшего периода явилось уси­
ление региональных контактов, приведших к резкому размежеванию тюрк­
ских языков по размерам проникновения в них монголизмов. Попутно в
последнем разделе главы дается ответ на вопрос о целесообразности привле­
чения монгольских материалов для реконструкции тюркского праязыкового
состояния. Ответ является отрицательным, так как в монгольских языках
отсутствуют заимствования из тюркских языков с такими архаическими
особенностями, которые бы побуждали к пересмотру устоявшихся взглядов и
концепций.
К книге приложены два указателя: именной и предметный.
Иллюстративный материал извлечен из публикаций текстов, из толко­
вых, двуязычных, исторических и диалектных словарей, из научной, публи­
цистической и художественной литературы. Отдельные примеры взяты из
грамматических работ Н. А. Баскакова, P. М. Бирюкович, Н. К. Дмитриева,
Н. П. Дыренковой, К. М. Мусаева, Ф. Г. Исхакова и А. А. Пальмбаха,
Л. А. Покровской, В. И. Рассадина, Л. Н. Харитонова и ряда других
авторов.
Завершая предисловие, нам хотелось бы еще раз подчеркнуть то, что
«Введение в сравнительное изучение тюркских языков» подводит итог
многолетним поискам в области фонетики, морфологии, синтаксиса и лекси­
ки тюркских языков и содержит разбор задач, имеющих первостепенное
значение для повышения уровня тюркологических исследований.
В ходе работы над монографией учитывались достижения отечествен­
ных и зарубежных тюркологов и все, что способствует продвижению вперед
в деле создания полноценной сравнительной грамматики. Соответствующая
библиография приведена в сносках, а перечень тем и вопросов — в
предметном указателе.
Специальные работы, по тем или иным причинам не упомянутые в
наших предыдущих книгах, должны быть выделены особо.
Назовем прежде всего монографию А. Дж. Эмре, являющуюся пер­
вым, правда, очень своеобразным опытом сравнительной фонетики (по
периодам: язык древнетюркских надписей, древнетюркский язык, среднетюр­
кский язык групп старописьменных текстов, современные наречия).
3 См.: Emre А. С. Türk lehçelerinin mukayeseli gramen, (ilk deneme). Birinci kitap. İstanbul,
1949.

7
 В последние годы вышли в свет «Сравнительно-историческая грамма­
тика тюркских языков» Б. А. Серебренникова и Н. 3. Гаджиевой4 и 3 тома
«Сравнительно-исторической грамматики тюркских языков», подготовленные
коллективом авторов-сотрудников Института языкознания АН СССР (син­
таксис — Б. А. Серебренниковым и Н. 3. ‘ Гаджиевой).5 Интерпретация
содержащихся в них материалов в ряде случаев существенно отличается от
предложенной нами, однако критическая оценка расхождений пока не
представляется возможной. Сопоставить различные точки зрения, дать все­
стороннюю и глубоко обоснованную оценку высказанных суждений целесо­
образно на следующем этапе сравнительного исследования тюркских языков.
Транскрипция остается прежней.6

***

Автор приносит глубокую благодарность рецензентам, сделавшим ряд

полезных замечаний, и А. В. Ященко — за помощь, оказанную при
подготовке рукописи к печати.

4 См.: Серебренников Б. А., Гаджиева Н. 3. Сравнительно-историческая грамматика тюркских

языков. Изд. 2-е. М., 1986.
5 См.: Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Фонетика (М., 1984);
Синтаксис (М., 1986); Морфология (М., 1988).
6 О подробностях см.: Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков. Л ., 1970, с.

8
 СОКРАЩЕНИЯ

Издания текстов, грамматик и словарей

ДТС Древнетюркский словарь. Л., 1969.

ЛОК Щербак А. М. Огуз-нЗме. Муҳаббат-нЗме. М., 1959.
Сл. Замахшари Монгольский словарь Мукадцимат Ал-адаб, II. М.; Л.; 1938.
МК T. D. К. Divanü lûgat-it-türk tercümesi, çeviren Besim Atalay. Ankara,
1939 (I), 1940 (II), 1941 (III).
PhTF Philologiae Turcicae Fundamenta, I. Wiesbaden, 1959.

Периодические издания и сборники

ВДТЯ Вопросы диалектологии тюркских языков. Баку—Казань.

ВЯ Вопросы языкознания, Москва.
ДАН-В Доклады Академии наук, серия «В», Петроград—Ленинград.
ЗКВ Записки Коллегии востоковедов. Ленинград.
ЗВО РАО Записки Восточного отделения Русского археологического общества,
Санкт-Петербург.
ИРАН Известия Российской Академии наук, Петроград—Ленинград.
ИСГТЯ Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков. М., 1955
(I).
мтд Материалы по татарской диалектологии. Казань, 1974 (III).
мчд Материалы по чувашской диалектологии. Чебоксары, 1960 (I).
НАА Народы Азии и Африки, Москва.
СС Советское славяноведение, Москва.
СТ Советская тюркология, Баку.
ЎТА(М) Узбек тили ва адабиёти (масалалари), Тошкент.
АО Archiv Orientâlni, Praha.
АОН Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae, Budapest.
ALH Acta Linguistica Academiae Scientiarum Hungaricae, Budapest.
ВОН Bibliotheca Orientalis Hungarica, Budapest.
BSLP Bulletin de la Société de Linguistique de Paris.
BSO[A]S Bulletin of the School of Oriental [and Afriayi] Studies, University of
London.
CAJ Central Asiatic Journal, Wiesbaden.
DTCFD Ankara Üniversitesi Dil ve Tarih-Cografya Fakültesi Dergisi.
FUF Finnisch-ugrische Forschungen, Helsingfors—Helsinki—Leipzig.
HJAS Harvard Journal of Asiatic Studies, Cambridge (Massachusetts).
JAOS Journal of the American Oriental Society, New Haven.
IRAS Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland, London.
JSFOu Journal de la Société Finno-ougrienne, Helsingfors—Helsinki.
KCsA Körösi Csoma-Archivum, Budapest.
KSz Keleti-Szemle, Budapest.
MSFOu Mémoires de la Société Finno-ougrienne, Helsingfors—Helsinki.
OLZ Orientalistische Literaturzeitung, Berlin.
RO Rocznik Orientalistyczny, Lwow—Krakow.
StO Studia Orientalia, Helsinki.
TCLP Travaux du Cercle linguistique de Prague.
TD Türk Dili, Ankara.
TDAY Türk Dili Araştırmaları Yıllığı, Ankara.
UAJb Ural-Altaische Jahrbücher, Wiesbaden.
UJb Ungarische Jahrbücher, Berlin—Leipzig.
WZKM Wiener Zeitschrift für die Kunde des Morgenlandes.
ZDMG Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft, Leipzig—Wiesbaden.
ZPhon Zeitschrift für Phonetik und allgemeine Sprachwissenschaft, Berlin.

9
 Названия языков, диалектов, говоров

азерб. — азербайджанский.
алт. — алтайский.
англ. — английский.
ар. — арабский.
арм. — армянский
афшар. — афшарский.
бал к. — балкарский.
барг. — баргузинский.
башк. — башкирский.
бурят. — бурятский.
гаг. — гагаузский.
герм. — германский.
гот. — готский.
греч. — греческий.
венг. — венгерский
др.-англ. — древнеанглийский
дрвн. — древневерхненемецкий.
др.-греч. — древнегреческий.
др.-тюрк. , — древнетюркский.
ж.-уйг. — желтоуйгурский.
и.-е. — индоевропейский.
казах. — казахский.
калм. — калмыцкий.
кар. — караимский.
карач.-балк. — карачаево-балкарский.
кирг. — киргизский.
кит. — китайский.
к.-калп. — каракалпакский.
крым.-тат. — крымскотатарский.
кум. — кумыкский.
лат. — латинский.
маньчж. — маньчжурский.
МО. — монгольский (халха).
монг. — монгольский.
монгор. — монгорский.
м.-п. — монгольский письменный.
нан. — нанайский.
негид. — негидальский.
нем. — немецкий.
ног. — ногайский.
ностр. — ностратический.
н.-чулым. — нижнечулымский.
огуз. — огузский.
ороч. — орочский.
п. — персидский.
русск. — русский.
сал. — саларский.
сарыг-юг. — сарыпогурский (сарыгуйгурский)
скр. — санскрит.
СОЛ. — солонский.
ср.-монг. — среднемонгольский.
ср.-тюрк. — среднетюркский.
ср.-чулым. — среднечулымский.
ст.-азерб. — староазербайджанский.
ст.-кыпч. — старокыпчакский.
ст.-тур. — старотурецкий.
ст.-узб. — староузбекский.
ст.-фр. — старофранцузский.
тат. — татарский.
тебриз. — тебризский.
тодж. — тоджинский.
тоф. — тофаларский.
тохар. — тохарский.

10
тув. — тувинский.
тунг.-маньчж.— тунгусо-маньчжурские
тур. — турецкий.
туркм. — туркменский.
узб. — узбекский.
уйг. — уйгурский.
ульч. — ульчский.
урум. — урумский.
фр. — французский.
хак. — хакасский.
халадж. — халаджский.
хот. — хотонский.
чуваш. — чувашский.
чулым. — чулымский.
шор. — шорский.
шумер. — шумерский.
эвен. — эвенский.
эвенк. — эвенкийский.
якут. — якутский.

Наименования научных учреждений

АН — Академия наук.
ГПИ Государственный педагогиче­
ский институт.
ИЛЯ — Институт литературы и языка.
НИИИЯЛ Научно-исследовательский ин­
ститут истории, языка и лите­
ратуры.
НИИЯЛИ Научно-исследовательский ин­
ститут языка, литературы й
истории.
ОЛЯ Отделение литературы и языка.

Прочие сокращения

АДД — автореферат докторской дис­

сертации.
АКД автореферат кандидатской
диссертации.
диал. — диалектный.
Изв. — Известия.
лит. — литературный.
сер. — серия.
Уч. зап. — Ученые записки.
Тр. — Труды.
Ergsbd. — Ergänzungsband.
NF — Neue Folge.
NS — New Sériés.

11
 Г л а в а I

О КЛАССИФИКАЦИИ ТЮРКСКИХ я з ы к о в .
ЦЕЛИ И ПРИНЦИПЫ

1. Для чего, как и по каким признакам классифицируются генетиче­

ски связанные между собой языки — вопросы, имеющие и прикладное, и
теоретическое значение: классификация не только схематизированный показ
сложившегося к определенному времени распределения родственных языков,
но и путь к выяснению обстоятельств, связанных с таким распределением.
Существующие ныне группы тюркских языков сложились в рамках
праязыкового состояния, сохранили в основном старые линии разграничения,
и поэтому прослеживание объединяющих их черт обеспечивает возможность
изучения древнейшей языковой истории. И хотя после распада праязыка
под воздействием внутренних и внешних факторов происходило постепенное
перераспределение разграничительных признаков, оно существенно не изме­
нило первоначальных границ и не привело к образованию новых языковых
групп.
2. По мнению Г. Дёрфера, общее число классификаций тюркских
языков приблизилось к 601. Поражает и количество, и многообразие типов:
одни классификации охватывают тюркские языки в целом, другие — часть
их; одни ориентированы на современное состояние, другие — на тот или
иной срез в прошлом.
Из обзорных трудов упомянем здесь статьи И. Н. Березина2, P. Р.
Арата3, И. Бенцинга и К. Г. Менгеса4, а также раздел в книге Б.
Чобанзаде5. Наибольшей полнотой среди них выделяется статья P. Р. Арата,
в которой рассмотрены классификации И. X. Аделунга, Ф. Аделунга, В. Ф.
Палмблада, А. Балби, X. Ю. Клапрота, И. Хаммера, И. Н. Березина, В. В.
Радлова, Г. Вамбери, Н. Ф. Катанова, Н. А. Аристова, Л. Джахуна, Ф. Е.
Корша, Г. И. Рамстедта, Ю. Немета, А. Н. Самойловича, В. А. Богородиц­
кого, Л. Лигети, М. Рясянена, Н. А. Баскакова.

1 См.: Doerfer G. 1) Bemerkungen zur linguistischen Klassifikation.— Indogermanische

Forschungen, 1971, 76, S. 1; 2) Zur Stellung des Chaladsch im Kreise der Turksprachen.— RO,
1978, XXXIX, 2, S. 15.
2 Cm.: Bérézin I. N. Recherches sur les dialectes musulmans.— Уч. зап. Казанского ун-та, II
(1849), 1848, с. 1—93.
3 См.: Arat R. R. Türk şivelerinin tasnifi.— Türkiyat Mecmuası, X (1951— 1953), İstanbul, 1953,
s. 59— 139.
4 C m .: Benzing / ., Menges K. H. Classification of the Turkic languages.— In: Philologiae Turcicae
Fundamenta, I. Wiesbaden, 1959, p. 1— 10.
5 См.: Чобанзаде Б. Тюрко-татарская диалектология. (Введение). Баку, 1927, с. 19— 49.

12 ,
 Многое из того, что получило освещение в обзорных работах, на
самом деле не классификации, а перечни языков и диалектов, составленные
с учетом размещения и этнической принадлежности их носителей. Особенно
примечательна в этом отношении этнолингвистическая классификация В. Ф.
Палмблада6, различающего «собственно тюрок», «не-собственно хюрок» и
«не-тюрок, говорящих по-тюркски». К «собственно тюркам» отнесены кара­
калпаки, Сибирские татары, турки, туркмены, узбеки7; к «не-собственно
тюркам» — башкиры, киргизы, мещеряки, ногайцы, чулымцы; третью
группу составили абинцы, барабинцы, качинцы, телеуты, туба и т. д.
2.1. Как известно, первая научная классификация тюркских языков
была предложена И. Н. Березиным, который, опираясь на чисто языковые
признаки, выделил три группы: I) чагатайскую, восточную, или туркестан­
скую (языки: казанско-татарский письменный, команский, туркменский,
узбекский, уйгурский, чагатайский); II) татарскую, северную, или кыпчак-
скую (языки: башкирский, карачаевский, киргизский, кумыкский, мещер-
. ский, ногайский, сибирский); III) турецкую, или западную (языки: азербай­
джанский, анатолийский, дагестанский, крымский, румелийский). При этом
язык каждой из групп сопровожден подробным перечнем отличительных
особенностей8.
Взгляды И. Н.' Березина на распределение тюркских языков по
группам и на состав разграничительных признаков получили дальнейшее
развитие в трудах В. В. Радлова, который, опираясь на фонетические
признаки, выделил четыре группы диалектов (resp. языков): I) восточную (в
начале и конце слова — глухие шумные согласные, внутри — сонанты и
глухие смычные, в конце в одних языках — т, в других — с, в третьих —
У; языки: алтайский, карагасский, сарыгуйгурский, тувинский, хакасский,
чулымский); II) западную ( в начале слова преимущественно — к, к, т, б,
в порядке исключения — д, п; в конце — сонанты и глухие смычные;
языки: башкирский, казахский, каракалпакский, киргизский, ногайский,
татарский); III) среднеазиатскую (классификационный признак — использо­
вание «палатально индифферентного» i; языки: узбекский, уйгурский); IV)
южную (в начале слова преимущественно звонкие смычные; языки: азербай­
джанский, турецкий, туркменский, южный диалект крымскотатарского)9.
По-иному построена классификация Ф. Е. Корша, использующего два
основных разграничительных признака (фонетический и морфологический) и
один дополнительный (фонетический). Основные признаки: судьба конечного
5 в словах типа maß ‘гора’ и способ образования формы настоящего
времени; дополнительный: судьба 5 в положении после согласного. Заметные
отличия наблюдаются и в распределении языков, cp.: I) северная группа
(признаки: maß > тав ‘гора’, кэлймйн ‘прихожу’, kanßan ‘оставшийся’;
языки: алтайский, киргизский, татарский); II) восточная (признаки: maß,
кэлурмст, koAßan\ языки: орхоно-енисейский, древнеуйгурский, половецкий,
чагатайский, саларский, тофаларский, хакасский); III) западная (признаки:
daß ~ maß, кэлурмш, kaлßaн ~ калан; языки: азербайджанский, турецкий,

6 См.: Palmblad W. Fr. Geographische und statistische Ephemeniden, 1827, XIX, S. 225— 240.
7 Здесь и ниже названия языков и народов приведены по мере возможности в порядке
алфавита. Вначале, как правило, перечисляются древние языки, затем — современные.
Используемые авторами прежние названия языков сохранены.
8 См.: Bérézin I. N. Recherches sur les dialectes musulmans, p. 25—83.
9 Cm.: Radloff W. Vergleichende Grammatik der nördlichen Türksprachen, I. Phonetik. Leipzig,
1882, S. 280— 291. Изложение с комментариями см. в раб.: Мелиоранский П. М. Турецкие
наречия...— Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб., 1902,
XXXIV, с. 159— 160.

13
туркменский); IV) смешанная (языки: северные диалекты алтайского языка,
узбекский, уйгурский, чувашский, якутский)10.
Классификации В. В. Радлова и Ф. Е. Корша легли в основу
классификации А. Н. Самойловича11, являющейся, по единодушному мне­
нию тюркологов, одной из лучших. А. Н. Самойлович принимает во
внимание исключительно фонетические признаки, учет которых позволяет
ему выделить следующие группы: I) булгарскую, или ротацирующую (при­
знаки: màçàp ‘девять’, пул- ‘быть, становиться’, ура ‘нога’, тау ~ ту
‘гора’, туллй ‘горный’, рулна ‘оставшийся’; языки: древнечувашский, чуваш­
ский); II) уйгурскую, или северо-восточную (признаки: токуз, бол-, адак ~
азак ~ атак, maç, maçnïç, калуш, подгруппа «д»-диалектов: язык орхоно-
енисейской и уйгурской письменностей, карагасский, тувинский, саларский;
подгруппа «з»-диалектов: язык желтых уйгуров, бельтирский, камасинский,
качинский, койбальский, кюэрикский, кызыльский, сагайский, шорский;
подгруппа «m»-диалектов: якутский); III) кыпчакскую, или северо-западную
(признаки: токуз, бол- ~ бул-, ajak, тау, тавлг, калуан; языки: алтайский,
балкарский, карачаевский, барабинский, башкирский, казахский, караим­
ский, за исключением османизованных говоров, киргизский, крымскотатар­
ский, за исключением южнобережных говоров, кумандинский, кумыкский,
мещерский, ногайский, телеутский, язык татар «внутренней России», язык
тобольских татар); IV) чагатайскую, или юго-восточную (признаки: токуз,
бол-, ajak, maç, maçjiik ~ maçjüç, калуан; собственно чагатайская подгруппа:
чагатайский, узбекский, уйгурский; чулымско-абинская подгруппа: чулым­
ский, абинский, язык черневых татар); V) кыпчакско-туркменскую, или
среднюю (признаки: токуз, бол-, ajak, maç, таулИ, калуан; хивинско-узбек­
ское и хивинско-сартское наречия); VI) туркменскую, или юго-западную
(признаки: докуз, ол-, ajak, daç, даулл, калан; языки: азербайджанский,
гагаузский, турецкий, туркменский, южнобережно-крымскотатарский)12.
Позднее А. Н. Самойлович расставил выделенные им группы в
иерархическом порядке (по планам, или уровням) и соответственно пере­
именовал их: группа, подгруппа, отдел, подотдел, подподотдел. В обновлен­
ном варианте — две группы (первый план, или уровень): mâçàp-языки
(булгарская группа) и токуз-языки (все остальные). Вторая группа, т. е.
т окуз-языки, подразделяется на две подгруппы (второй план): ада£-языки с
разделами адак, атак, азак (уйгурская, или северо-восточная, подгруппа) и
ajak-языки (все остальные языки неротацирующего типа); вторая подгруппа,
ajak-языки,— на два отдела (третий план): калан-языки (огузские, или
юго-западные) и калуан-языки (все остальные в пределах ajak-языков);
второй отдел — на два подотдела (четвертый план): таулг-языки (кыпчак-
ские, или северо-западные) и т аулк ~ таулгу-языки (чагатайские, или
юго-восточные). Из второго подотдела выделен подподотдел (пятый план):
та{рп-языки (переходное кыпчакско-туркменское наречие)13.
А. Н. Самойлович поддержал мысль В. В. Радлова о том, что уже в
эпоху составления орхоно-енисейских рунических надписей (VIII—X вв.)

10 См.: Корш Ф. Е. Классификация турецких племен по языкам.— Этнографическое

обозрение. М., 1910, № 1— 2, с. 114— 127.
11 См.: Самойлович А. Н. Некоторые дополнения к классификации турецких языков. Пг.,
1922, с. 3— 15. См. также: Arat R. R. Zur Klassifikation der Türkspracnen.— UJb, 1929, IX,
S. 321— 324. Краткое изложение статьи А. Н. Самойловича на немецком языке см. в журн.:.
Islamica, Leipzig, 1924, I, 1, S. 134.
12 Там же, с. 15 (схема).
13 См.: Самойлович А. Н. К вопросу о классификации турецких языков.— Бюллетень
Организационной комиссии по созыву I Всесоюзного Тюркологического съезда. Баку, 1926,
№ 2, с. 4. Краткое изложение статьи см.: Encyclopédie de l’Islâm, IV. Leyde; Paris, 1934, p.
956—957.

14
тюркские языки в основном распределялись приблизительно так же, как в
настоящее время. Он вместе с тем положительно оценил усилия В. В.
Радлова ввести в классификацию тюркских языков разграничение по эпохам
и указал на целесообразность доработки в этом направлении своей класси­
фикации14156.
Много общего с классификацией А. Н. Самойловича у классификации
Г. И. Рамстедта , также опирающегося на фонетические признаки: судьбу
конечного g в словах типа mag ‘гора’ и 5 в сочетаниях после согласного,
ротацизм, ламбдаизм, характер рефлексов интервокального и конечного д
(<5), сохранение в глаголе бол- ‘быть, становиться’ начального б. У Г. И.
Рамстедта — шесть групп: I) чувашский язык (тав ~ ту ‘гора’, ура ‘нога’
и т.д.); II) якутский и долганский языки (mïa, am ах); III) северная группа,
состоящая из трех подгрупп — 1) д-, 2) з-, 3) /'-языки (adak ~ азак ~ ajak,
в начале и в конце слова — глухие согласные, в интервокальном положе­
нии — только звонкие; языки: алтайский, карагасский, сарыгуйгурский,
тувинский, хакасский, чулымский, шорский); IV) западная (тав, ajak;
языки: куманский, башкирский, казахский, каракалпакский, карачаево-бал­
карский, киргизский, кумыкский, ногайский, татарский); V) восточная (mag,
mavilik, ajak; языки: чагатайский, узбекский, уйгурский,); VI) южная (да§ ~
да, maiyjıi ~ dafyiï, ajak, калан, преимущественно ол-; языки: азербайджан­
ский, гагаузский, турецкий, туркменский, южнобережно-крымскотатарский).
Ю. Немет делит тюркские языки на две группы: с- и /-языки. В
первую группу попали чувашский и якутский языки, во вторую — все
остальные 1ЪЬ
М. Рясянен в основном воспроизводит классификацию Г. И. Рамстедта
и, следовательно, повторяет с небольшими изменениями многое из того, что
является содержанием классификации А. Н. Самойловича. При этом он
подчеркивает свое несогласие с H. Н. Поппе, выделяющим чувашский язык
как самостоятельное подразделение алтайских языков, и с Ю. Неметом,
объединяющим чувашский язык в одну группу с якутским17. В статье,
специально посвященной классификации тюркских языков, М. Рясянен
вносит географические уточнения в наименования групп, предложенные Г.
Рамстедтом: вместо «северной», «западной», «восточной», «южной» — «севе­
ро-восточная», «северо-западная», «юго-восточная», «юго-западная». Север­
ная группа у М. Рясянена — якутский язык, западная — чувашский. В
ходе обсуждения вопроса о классификационных признаках М. Рясянен
обращает внимание на важность в этом смысле качественной устойчивости
или же озвончения смычных к, т, п и аффрикаты ч, лабиализации гласных
и перехода носовых и латерального сонантов в смычные шумные18.
Классификация Н. А. Баскакова отличается от предыдущих преимуще­
ственно оригинальными наименованиями групп и подгрупп и привлечением
в больших размерах древних языков19. Есть ряд оригинальных черт и в
самой классификации, что побуждает нас воспроизвести ее основную часть.
Н. А. Баскаков различает две ветви тюркских языков: западнохуннскую и

14 Там же, с. 6.
15 См.: Ramstedt G. J. 1) Turkkilais-tataarilaiset kansat. — îso Tietosanakirja, Helsinki, 1938, XIV,
s. 292—295; 2) Turkkilais-tataarilaiset kielet.— Там же, s. 295—297. Подробное изложение —
в раб.: Jyrkänkallio Р. Übersicht über die türkischen Völker unserer Zeit.— StO, 1950, XIVlO,
S. 3—30. .См. также: Ramstedt G. J. Einführung in die altaische Sprachwissenschaft, I.
Lautlehre.— MSFOu, 1957, CIV, S. 18—25.
16 C m .: Németh J. Türkische Grammatik. Berlin; Leipzig, 1917, S. 7.
17 Cm.: Räsänen M. Materialien zur Lautgeschichte der türkischen Sprachen.— StO, 1949, XV, S.
26—31.
18 Cm.: Räsänen M. Contributions au classement des langues turques.— RO (1951— 1952), 1953,
XVII, p. 92— 104.
19 См.: Баскаков Н. А. К вопросу о классификации тюркских языков.— Изв. ОЛЯ АН СССР,
1952, XI, 2, с. 121— 134.

15
восточнохуннскую. В первую включены четыре группы: I) булгарская
(языки: булгарский, хазарский, чувашский); II) огузская (языки: огузский
X—XI вв., печенежский, сельджукский, староосманский, язык узов, азербай­
джанский, гагаузский, турецкий, туркменский); III) кыпчакская (языки:
западный золотоордынский, половецкий или куманский, башкирский, казах­
ский, караимский, каракалпакский, кумыкский, ногайский, татарский); IV)
карлукская (языки: караханидский, восточный золотоордынский, узбекский,
уйгурский). Вторая ветвь состоит из двух групп: V) уйгурская (языки:
древнеогузский язык орхоно-енисейских надписей, древнеуйгурский, долган­
ский, камасинский, карагасский, кюэрикский, сарыгуйгурский, северные
диалекты алтайского языка, тувинский, хакасский, шорский, якутский); VI)'
киргизско-кыпчакская (киргизский язык и южные диалекты алтайского
языка)20.
Классификация самого P. Р. Арата — по существу, переработанный
вариант классификации А. Н. Самойловича2123. К оригинальным моментам в
ней следует отнести трактовку различий между тюркскими языками на
уровне диалектов и наречий2“-, ср.: А. Группы диалектов (lehçe) — I)
р-группа (чувашский); II) m-группа (якутский); Б. Группы наречий (şive)
— I) ö-группа (тувинский); II) з-группа (хакасский); III) гаав-группа,
северная* IV) maiÿïi-группа; V) тактик-группа, восточная; VI) 0а5лг-группа,
южная. . Оригинальным в классификации P. Р. Арата является, кроме
того, наличие исторической перспективы, которая вводится путем построе­
ния соответствующей схемы, воспроизводимой ниже.
тюркский праязык
с-группа /-группа с-группа
(древнечувашский) (древнеогузский,или (древнеякутский)

ö-группа з-группа тав-груп- mavpii- татулхк- daiyïi

(тувинский) (хакасский) па (север­ группа группа группа
ная) (томская) (восточная) ( южная)

Появились позднее и поэтому не вошли в упомянутые выше обзоры

классификации И. Бенцинга, К. Г. Менгеса, С. Е. Малова, Г. Дёрфера,
Т. Текина и других тюркологов.
И. Бенцинг внес уточнения в состав подгрупп, входящих в группу
западных, или кыпчакско-куманских, языков24: а) понто-каспийская под­
группа (балкарский, караимский, карачаевский, кумыкский); б) уральская
подгруппа (башкирский, татарский); в) арало-каспийская подгруппа (казах­
ский, каракалпакский, киргизский, ногайский), и в группу северных языков:
а) алтайско-саянская подгруппа (алтайский, тувинский, шорский); б) севе­
росибирская подгруппа (долганский, якутский). Письменными источниками

20 В более позднее время Н. А. Баскаков вносит в свою классификацию лишь незначительные

изменения.
21 См. выше, с. 14— 15.
22 Подобно большинству турецких тюркологов, P. Р. Арат не признает существование других
тюркских языков, кроме турецкого.
23 См.: Arat R. R. Türk şivelerinin tasnifi, s. 138.
24 В целях установления единообразия внесены небольшие изменения в градацию
подразделений: самые большие подразделения — группы, более мелкие — подгруппы.

16
западных, или кыпчакских, языков И. Бенцинг считает Codex Cumanicus,
различные кыпчакские глоссарии, северных — орхоно-енисейские руниче­
ские надписи25.
К. Г. Менгес предпринял попытку построить классификацию тюркских
языков на географической основе: А. Центральные и юго-западные, или
тюркютские, языки — I) центральноазиатская группа (язык орхоно-енисей-
ских надписей, древнеуйгурский язык, языки «средне-тюркского» периода,
чагатайский, киргизский, узбекский, уйгурский), II) юго-западная, или
огузская, группа (сельджукский, староосманский, азербайджанский, гагауз­
ский, турецкий, туркменский); В. Северо-западные, или кыпчакские, языки
— III) северо-западные языки «среднетюркского» периода (куманский, ста-
рокыпчакский), IV) понто-каспийские языки, тесно связанные с куманским
(балкарский, караимский, карачаевский, кумыкский, собственно крымскота­
тарский), V) волго-камско-западносибирские языки (барабинский, башкир­
ский, западносибирские диалекты татарского языка, кюэрикский, татар­
ский), VI) арало-каспийские языки (казахский, каракалпакский, кыпчакские
говоры узбекского языка, ногайский язык); С.— VII) алтайский язык и его
диалекты; D.— VIII) центрально-южносибирская, или хакасская группа
(бельтирский, качинский, койбальский, кызыльский и сагайский диалекты
хакасского языка, шорский язык), IX) восточная, или тувинская, группа
(карагасский, тувинский языки); Е.— X) северо-восточная, восточно-сибир­
ская, или якутская, группа (долганский, якутский); F. Волго-булгарские,
или гунно-булгарские, языки — XI) волго-булгарская группа (отдельные
фрагментарные элементы), XII) чувашский язык26.
С. Е. Малов впервые поставил вопрос о правомерности разграничения
тюркских языков по степени их архаичности. В виде эксперимента степень
древности устанавливается по следующим фонетическим признакам: 1)
глухости-звонкости начальных согласных некоторых аффиксов; 2) наличию
в интервокальном положении б, з, f, д, т, р или у, находящихся в
регулярном соответствии между собой; 3) наличию в начале слова с, ш, J,
зқ, ч или у. Учет перечисленных признаков используется как основание для
распределения тюркских языков по четырем группам: I) древнейшие языки;
II) древние; III) новые; IV) новейшие. Неудивительно, что ряд языков
попал одновременно в две . группы, так как по одному признаку они
оказались новыми или новейшими, по другому — древнейшими или древни­
ми2728.
Г. Дёрфер не ставил перед собой цель создать собственную классифи­
кацию. В оформившийся к настоящему времени стандартный тип ее он внес
одно существенное дополнение, явившееся следствием новой интерпретации
фонетических особенностей халаджского языка. Отмечая, что халадж^ий
язык отличается от других тюркских языков большой архаичностью20 и
выступает как «один из важнейших [источников] в плане оеконструкции
истории тюркских языков и их древнейшего состояния»29, Г. Дёрфер

25 См.: Benzing J. Classification of the Turkic languages.— In: Philologiae Turcicae Fundamenta, I.
Wiesbaden, 1959, p. 3— 4.
26 C m .: Menges K. N. Classification of the Turkic languages.— In: Philologiae Turcicae Fundamenta,
I, Wiesbaden, 1959, p. 5 — 8.
27 См.: Малов С. E. Древние и новые тюркские языки.— Изв. ОЛЯ АН СССР, 1952, XI, 2,
с .135-143.
28 См.: Дёрфер Г. О состоянии исследования халаджской группы языков.— ВЯ, 1972, № 1, с.
94. См. также: 1) Doerfer G. Das Chaladsch — eine archaische Türksprache in
Zentralpersien.— ZDMG, 1968, 118, 1, S. 79— 112; 2) Das Chaladsch, eine neuentdeckte
archaische Türksprache.— ZDMG, 1969, Supplémenta I, S. 719—725.
29 См.: Дёрфер Г. О состоянии исследования халаджской группы языков, с. 96.

2 А. М. Щербак 17
отводит ему особое место и изображает его генетические связи посредством
следующей схемы30312:
Пратюркский

чув.-булгарский общетюркский I (в более широком

смысле)

халаджский общетюркский II
I I i İ 1 i
якут. юж.-сиб. уйг. кыпч. огуз.

"S1
В 1987 г. Г. Дёрфер издал специальную работу , в которой вопросы
классификации тюркских языков ставятся и решаются с учетом соображе­
ний, высказанных в теоретической статье на аналогичную тему, опублико­
ванной в 1971 г . Подчеркивая необходимость учета по возможности
большего количества диагностических признаков в целях количественной
оценки степени родства, он акцентирует внимание на последовательности
перехода от одного тюркского языка к другому33. Свой, в известной мере
оригинальный, опыт классификации Г. Дёрфер иллюстрирует путем сравни­
тельной характеристики фонетических и морфологических различий в про­
извольно составленной фразе на материале восьми языков: турецкого,
азербайджанского, халаджского, татарского, узбекского, хакасского, якутско­
го и чувашского, ср.: тур. ayağı bendedir, yüz dağa gideceğim / varacağım3435.
Классификация T. Текина, принципиально мало чем отличается от
классификации А. Н. Самойловича33, являясь лишь главным образом более
дробной. В основе ее — признаки, отграничивающие группы, подгруппы и
даже отдельные языки: учитываются особенности отражения некоторых
согласных и сочетаний гласных с согласными в разных фонетических
позициях. Поскольку важнейшие классификационные признаки упомянуты в
наименованиях групп, нет необходимости специально называть их. Мы
воспроизводим классификацию Т. Текина без выделения подгрупп и более
мелких подразделений36. У Т. Текина — 12 групп: I) р/л-группа (чуваш­
ский); II) hadak-тўупш (халаджский); III) am ах-группа (якутский); IV)
aöa£-rpynna (тофаларский, тувинский); V) аза£-группа (верхнетомский,
мрасский, сарыгуйгурский, средне-чулымский, хакасский); VI) ma/pâ'ş-группа
(кондомский, нижнетомский, северные диалекты алтайского языка); VII)
тўлу-группа (южные диалекты алтайского языка); VIII) тол ў-группа (кир­
гизский); IX) табл!&-группа (узбекский, уйгурский); X) тавлг-группа (баш­
кирский, барабинский, казахский, караимский, карачаево-балкарский, кара­
калпакский, крымскотатарский северный, кумыкский, ногайский, татарский,
хорезмскокыпчакский говор узбекского языка); XI) mа/ргг-группа (салар-

30 См.: Doerfer G. Zur Stellung des Chaladsch im Kreise der Türksprachen, S. 16.
31 C m.: Doerfer G. Ein Modell zur Klassifikation der Turksprachen.— Materialia Turcica (1985),
11, Bochum, 1987.
32 C m.: Doerfer G. Bemerkungen zur linguistischen Klassifikation, S. 1— 14.
33 C m.: Doerfer G. Ein Modell ..., S. 1.
34 C m.: idem, S. 4.
35 См. выше, c. 14— 15.
36 C m.: Tekin T. Türk dillerinin tasnif tablosu (таблица с пояснениями к тексту доклада на 2-й
Всесоюзной тюркологической конференции в Алма-Ате, 1976 г.)

18
 ский); XII) дя£/н-группа (азербайджанский, гагаузский, турецкий, туркмен­
ский, хорасанский языки, хорезмскоогузский говор узбекского языка).
Имеются и другие классификации37, в частности появившиеся сравни­
тельно недавно, однако они не вносят ничего принципиально нового по
сравнению с тем, что было изложено выше38.
Нельзя обойти молчанием существование классификаций, охватываю­
щих лишь древние тюркские языки, в целом или в пределах отдельных
регионов. Мы имеем в виду прежде всего классификации В. В. Радлова, А.
Габен и Д. Синора.
Основной принцип классификации В.. В. Радлова39 — характер пись­
ма, тем не менее особенности каждой диалектной группы очерчиваются им
с фонетической и с морфологической стороны. В. В. Радлов разграничивает
три древних диалекта: I) северный (die Sprache des Türk-Sir-Volkes) ; II)
южный (die uigurische Sprache) и III) смешанный, в свою очередь подразде­
ляемый на западный и восточный [под [диалекты. К северному отнесены все
рунические тексты, объединяемые: наличием в анлауте согласных к, т, с,
ш, ч, б, н, м, /; сохранением начального б в словах, оканчивающихся на н,
ц (ср.: бэн. ‘я’); употреблением аффикса -да в качестве показателя местного
и исходного падежей, аффикса -щ — в качестве показателя родительного
падежа, аффикса -тщ ~ -дщ — как показателя формы 2-го лица единствен­
ного числа прошедшего времени и т.д. Южный диалект, по мнению В. В.
Радлова, представлен памятниками уйгурского письма. В отличие от север­
ного диалекта в нем допускается изменение б в м в словах, оканчивающих­
ся на н, ц. Аффикс исходного падежа — -тт ~ -дм, родительного — -нщ
(у личных местоимений — -щ) , аффикс формы 2-го лица единственного
числа прошедшего времени — -тщ ~ -дщ. Смешанный диалект наделен
особенностями, свойственными и северной, и южной диалектным группам. В
составе смешанного диалекта В. В. Радловым выделены два поддиалекта:
западный и восточный. Отличительные признаки первого: аффикс местного
и исходного п ад еж ей ----- та - -да, аффикс «соединительного» деепричастия
-т ан; второй, восточный, поддиалект характеризуется наличием автономной
* формы исходного падежа, на -min ~ -дм, и формы «соединительного»
деепричастия на -ш ~ -уп. К западному поддиалекту отнесены тексты
манихейской письменности, все манихейские тексты, написанные уйгурски­
ми буквами, каирская рукопись «Кутадгу билиг»’а; к восточному — многие
буддийские тексты, например: «Алтун ярук», «Тишаствустик», «Майтриси-
мит», «Куан-ши-им Пу-сар», большое число фрагментов, написанных раз­
личными алфавитами.
Следующую, после В. В. Радлова, классификацию древних тюркских
языков предложила А. Габен40, ограничившаяся главным образом предела­
ми Восточного Туркестана. А. Габен условно разграничивает н-диалект и
j-диалект, положив в основу этого разграничения неодинаковое фонетиче­
ское развитие встречающегося в языке орхоно-енисейских рунических
надписей среднеязычного назализованного (н), ср.: ajï§ (ан'щ) ‘дурной
образ мыслей’, ‘злой умысел’, с одной стороны,... ani5, с другой,... -а[щ.
Признаки н-диалекта: I) присутствие в непервых слогах, то есть преиму­
щественно в аффиксальных морфемах, широкого гласного, например в

37 См., например: Karamanlıoglu.A. Türk dili nereden geliyor, nereye gidiyor? İstanbul, 1972.
38 Исключение составляют региональные классификации, о которых будет сказано ниже.
39 См.: Radloff W. Alttürkische Studien, IV. Einleitende Gedanken zur Untersuchung der
alttürkischen Dialekte. Изв. АН, СПб., 1911, c. 305—326; V. Die alttürkischen Dialekte.— Там
же, с. 427—452.
40 См.: Gabain A. Alttürkische Grammatik. Leipzig, 1950, s. 3—8.

19
форме творительного и винительного падежей (-ан, -<25), в форме «соедини­
тельного» деепричастия (-ап) и в форме относительных прилагательных
(-л а ф ; 2) наличие в конечной позиции и в середине слова губного
согласного б при отсутствии соответствующего губно-зубного согласного (суб
‘вода’, кобрат- ‘собирать’, ]аблак ‘плохой’); 3) преобладание деепричастных
форм на -пан; 4) использование формы 2-го лица единственного числа
прошедшего категорического с лично-предикативным показателем -Т)(бартщ,
кэлт и)\ 5) употребление долженствовательного причастия на -сщ. Прини­
мая во внимание фактический материал, используемый А. Габен, и ее
частные выводы, можно прийти к заключению, что «-диалект, который
прослеживается по текстам манихейского содержания, представляет собой
более высокую ступень в развитии языка орхоно-енисейских рунических
надписей. А. Габен устанавливает принадлежность н-диалекта огузам, аргу,
кыпчакам и чигилям.
Особенностями /'-диалекта, помимо своеобразного отражения А являют­
ся: 1) наличие в вместо обычного для н-диалекта б (сув, koepam-, ]авлак)\ 2)
употребление долженствовательного причастия на -gулу§. А. Габен рассматри­
вает /'-диалект как уйгурский, хотя, вероятно, имеет в виду язык неуйгурско­
го населения Турфана, находившегося там до второй половины IX в41.
Опираясь на такие особенности, как глухость губного согласного в
анлауте (п) и использование широких лабиализованных гласных в непервых
слогах (о, о), А. Габен высказывает предположение относительно принад­
лежности к особому диалектному типу языка текстов, записанных брахмй, и
брахми-глосс.
Схема Д. Синора42, фиксирующая древние диалекты Восточного Тур­
кестана в последовательном й преемственном развитии, вносит в классифи­
кацию А. Габен существенные изменения. Так, подвергается пересмотру
положение о принадлежности /'-диалекта уйгурам и, напротив, рассматрива­
ется как уйгурский «-диалект. Конечный вывод Д ., Синора таков, что и
язык орхоно-енисейских рунических надписей стоит в непосредственной
близости к уйгурскому диалекту, ср.:
*«' (доорхонский язык)

язык орхонских надпи­

сей
V
турфанско-тюркский язык Шине-усу ан'15- диалект
(a/ig-диалект ) уйгурский язык
манихейскйе тексты
(ûHİg-диалект,)

смешанный язык после 870 г.

(преимущественно турфано-тюркский)

Подводя итог сделанному выше обзору, отметим недостаточность опо­

ры многих классификаций на собственно языковые факты. Данное обстоя­
тельство затрудняет определение степени устойчивости того или иного
признака и препятствует выяснению причин его нерегулярности. И тем не

41 См.: Малявкин А. Г. Уйгурские государства в IX-XII вв. Новосибирск, 1983, с. 241.

42 См.: Sinor D. On Turkish buddhism in Central Asia.— KCs A, 1939, Ergsbd. I, 5, s. 393.

20
менее все, что достигнуто в области распределения тюркских языков по
группам, имеет положительное значение и является хорошей основой для
дальнейшей классификационной работы.
3. Наша задача заключается не в создании новой классификации и не
в перераспределении тюркских языков по иначе выделенным группам.
Постановка подобной задачи не оправдана прежде всего потому, что в
общем виде классификация тюркских языков уже создана и создавать ее
заново нет никакой нужды. В самом деле, огузские, кыпчакские, карлукско-
уйгурские, чувашский и якутский языки образуют четко дифференцирован­
ные группы, и лишь -языки алтайско-саянского региона (алтайский, тофа-
ларский, тувинский, уйгуро-урянхайский, хакасский, чулымский, шорский)
еще нуждаются в уточнении их классификационного статуса43. Здесь важно
подчеркнуть, что результаты исследования тюркских языков и в настоящее
время дают право ассоциировать перечисленные выше группы с крупными
этническими объединениями, что отнюдь не ведет к смешению лингвистиче­
ской классификации с этногенетической: реальность существования племен­
ных союзов с относительно едиными языками очевидна. Именно к ним
должна восходить в конечном итоге общность фонетических, морфологиче­
ских и лексических признаков, лежащая в основе выделения той или иной
группы или подгруппы.
Итак, мы не пытаемся создать новую классификацию тюркских
языков. Наша задача заключается главным образом в том, чтобы, во-пер­
вых, путем увеличения числа разграничительных признаков внести неболь­
шие уточнения в классификацию А.Н.Самойловича, во-вторых, и это самое
главное, дополнить разграничительные признаки так называемыми диагно­
стическими и обосновать целесообразность использования последних.
3.1. Рассмотрим сначала общие принципы подхода к классификации,
которыми, на наш взгляд, необходимо руководствоваться в нынешних
условиях, когда масштабы тюркологических исследований значительно рас­
ширились, а уровень их повысился.
Важной предпосылкой успешного решения обсуждаемой проблемы А.
Н. Самойлович считал широкий размах компаративистических исследований.
«Попытки классифицировать турецкие (resp. тюркские.— А. Щ.) языки
увенчаются окончательным успехом, кто бы их ни предпринимал, не ранее,
чем завершится сравнительно-историческое изучение этих языков, т.е. весь­
ма еще не скоро»44. Сравнительно-историческое изучение тюркских языков
продолжается и пока далеко от завершения, тем не менее достигнуты такие
рубежи, когда суждения о принадлежности языков к устанавливаемым
классификационным типам могут опираться на широкий круг вполне досто­
верных фактов.
Принципиальное значение для существа дела имеет само классифика­
ционное построение. Бесполезно прилагать усилия к тому, чтобы разграни­
чение языков носило характер сбалансированной и строго упорядоченной
системы. Как указывал А. Н. Самойлович45, стройной классификации
тюркских языков быть не может, она неизбежно должна получиться громоз­
дкой. Стройную классификацию можно создать искусственно, но практиче­
ская ценность ее будет ничтожной.
Чрезвычайно важен вопрос о временной ёмкости классификации.
По-видимому, объединить современные и древние языки вместе не удастся:

43 Ср.: Серебренников Б. А. К проблеме классификации тюркских языков.— ВЯ, 1961, № 4,

с. 60— 73.
44 См.: Самойлович А. Н. Некоторые дополнения к классификации турецких языков, с. 3.
45 Там же, с. 8.

21
своеобразные черты какого-либо древнего языка могут быть пережитым
состоянием одного из современных языков или группы современных языков
и поэтому различия между ними, строго говоря, не будут иметь собственно
классификационной значимости. Например, огузскому j в интервокальном
положении соответствует д памятников орхоно-енисейской рунической пись­
менности. В указанной позиции д выступает также в тувинском и халадж-
ском языках, ср.: др.-тюрк. adak, тув. *адак, халадж. hadak ‘нога’ ;
др.-тюрк. adïp'ùi-, тув. adïp'ùi-, халадж. hadpyл- ‘отделяться’; др.-тюрк., тув.
adif) ‘медведь’; др.-тюрк. jadaş, тув. чада ‘пеший’; др.-тюрк. ydï-, тув. ydy-
‘спать’. Было бы неверно, ссылаясь на это, утверждать, что язык памятни­
ков орхоно-енисейской рунической письменности и язык огузов относятся к
разным группам, тогда как с тувинским и халаджским языками первый из
них составляет одну группу. Согласный d — и конечное, и промежуточное
звено в процессе исторического изменения интервокального ô в /, и таким
образом д и / могут представлять разные группы языков и вместе с тем
являться хронологически различающимися рефлексами ô в пределах одного
и того же классификационного типа. Напомним в связи с этим о прочно
укоренившемся мнении относительно отражения в языке орхоно-енисейских
надписей древнеогузских черт. И то, что д (< Ô) сохранился в одном из
современных огузских языков, а именно в халаджском,— дополнительное
свидетельство некорректности вневременных классификационных схем.
Совмещение в одной классификации современных и древних тюркских
языков неправомерно еще и потоку, что материалы тех и других неодина­
ковы по объему и неравноценны. Более того, некоторые языки рассматрива­
ются как таковые, исходя скорее из экстралингвистических, чем из собст­
венно языковых данных. Возьмем, например, хазарский язык. Анализ
сведений из различных источников свидетельствует в пользу принадлежно­
сти его к тюркским языкам, тем более что возможность принятия какого-
либо иного решения кажется равной нулю. Однако определить место
хазарского языка в классификационной схеме очень трудно. Попытка рас­
сматривать его как язык древнечувашского типа пока не увенчалась успе­
хом. Единственное слово, являющееся точкой опоры для суждений о
специфике хазарского языка,— топоним Саркел. Его компоненты сар и кел
сравнительно легко опознаются как тюркские слова, ср.: азерб. capï ‘жёл­
тый’, гы — компонент, обозначающий в составе существительных ‘дом’,
‘семью’; чуваш, capä ‘желтый’, кы ‘дом’, ‘жилище’. И все же нельзя
сказать определенно, чему соответствует первый компонент — древнетюрк­
скому сарщ ‘жёлтый, бледный’ или «булгарскому» *uiapï (чуваш, тура)
‘белый’. А.Зайончковский, например, считал, что оба компонента являются
общетюркскими, что ни один из них нельзя считать типичным булгариз-
мом46. Абсолютное большинство известных нам хазарских слов — личные
имена и титулы: алп, тархан, *ба§атур, бйг, чул (чур), faöşy, uıad, тудун,
kaşan, катун и т. д47. Тюркологи пока не располагают ни одним фразовым
примером и ни одним достаточно надежным обычным хазарским словом.
Понятно, что судить о хазарском языке и давать классификационную
характеристику его, опираясь лишь на топонимы, личные имена и титулы,
едва ли возможно. Приблизительно так же обстоит дело с языком у зов.
Совершенно неясно, что подразумевается под языком хунну. М. 3. Закиев,

46 См.: Zajqczkowski A. Ze studiöw nad zagadnieniem chazarskim. Krakow, 1947, s. 54—55.

47 См.: Щербак А. M. [Рец. на]: Golden P. В. An historico-philological inquiry into the origins of
the Khazars, I—II. ВОН, 1980, XXV — CT, 1982, №1, c. 103— 106.

22
например, относит язык гуннов, хазар, протоболгар и волжских булгар к
огузокыпчакскому типу48. Неудивительно, что хуннская фраза, сохранивша­
яся в китайской династийной хронике, читается и по-тюркски, и по-мон­
гольски49. Отсутствует четкое представление о том, каким был сельджук­
ский язык. Мало материалов, позволяющих однозначно решить вопрос о
классификационном месте печенежского языка. Фонетические и морфологи­
ческие особенности его, извлекаемые из небольшого количества этнонимов,
топонимов и имен собственных, дают основание относить печенежский язык
и к огузской, и к кыпчакской группе50. Нет сколько-нибудь достоверных
фактов, которые позволяли бы решительно отождествлять булгарский язык с
с древнечувашским. Мы не знаем, что побудило Н. И. Ашмарина и 3.
Гомбоца считать современный чувашский язык прямым продолжением бул-
гарского. Все относящееся к его природе остается неопределенным, и эта
неопределенность служит благодатной почвой для разнообразных спекуля­
тивных заключений.
Серьезные возражения вызывает введение в классификацию признака
новизны-архаичности. Примечательно, что сам С. Е. Малов, предложивший
деление на древнейшие, древние, новые и новейшие тюркские языки, не
мог не выразить скептического отношения к возможности выделения таких
языков, которые содержали бы исключительно архаические особенности, и
таких, которые состояли бы сплошь из инноваций. «Интересно отметить,—
пишет он,— что в якутском и чувашском языках рельефно, наряду с
фактами глубокой языковой старины,— что позволяет зачислить якутский и
чувашский языки в группу древнейших тюркских языков,— есть и самые
новейшие явления тюркской фонетики»51. Для тюркологов в этом отноше­
нии особенно примечателен чувашский язык, который длительное время
рассматривался как самый архаический из тюркских языков. Кстати, Г.
Дёрфер и в настоящее время склонен считать его таковым, заявляя, что
«халаджи говорят на самом архаическом из всех существующих тюркских
языков, за исключением, может быть, чувашского»52. Однако теперь уже
невозможно отрицать, что у чувашского языка немало особенностей, поя­
вившихся в позднее время, и их не меньше, а значительно больше, чем у
остальных тюркских языков. Другой пример — халаджский язык, который
действительно имеет ряд архаических черт. Вместе с тем, как и любой
тюркский язык, он обнаруживает новообразования: «вокализм в нем сильно
иранизован», «гармония гласных под влиянием иранских языков разруше­
на»53, в одном из диалектов у перешел в i (уч > İ4 ‘три’)54, подверглись
изменениям отдельные согласные: бар- > вар- ‘идти’.

48 См.: Закиев М. 3. Об истоках языка основных компонентов казанских татар. (К этногенезу

тюркоязычных народов Поволжья и Приуралья).— В кн.: Вопросы татарского языкознания.
Уч. зап. Казанского ГПИ, 1978, 186, с. 41.
49 См.: Ligeti L. Mots de civilisation de Haute Asie en transcription chinoise.— AOH, 1950, I, 1, p.
142— 143; Федотов M. P. Чувашский язык в семье алтайских языков, II. Чебоксары, 1983,
с. 18— 21.
50 См.: Щербак А. М. Знаки на'керамике и кирпичах из Саркела-Белой Вежи. (К вопросу о
языке и письменности печенегов).— В кн.: Материалы и исследования по археологии
СССР, № 75. Труды Волго-Донской археологической экспедиции, II. М.; Л., 1959, с.
377—385.
51 См.: Малов С. Е. Древние и новые тюркские языки, с.143.
52 См.: Doerfer G. Khalaj materials.— Indiana University Publications. Üralic and Altaic Séries,
115. Bloomington, 1971, p. 19.
53 C m.: Doerfer G. Das Chaladsch — eine archaische Türksprache in Zentralpersien, S. 103.
54 Cm.: Doerfer G. Bemerkungen zur Methodik der türkischen Lautlehre.— OLZ, 1971, Jahrg. 66,
№ 7 /8 , S. 326.

23
 При определении принципов классификации родственных языков важ­
но не упускать из виду и то, что одни и те же языковые факты могут
получить неодинаковое объяснение. Если одни тюркологи квалифицируют
противопоставление кратких и долгих гласных в туркменском и якутском
языках как восходящее к глубокой древности и, опираясь на него, реконст-
руируют количественную оппозицию гласных в тюркском праязыке, то
другие не придают ему значения и указанную оппозицию в праязыке не
восстанавливают55. Для одних тюркологов ротацизм и ламбдаизм чувашско­
го языка — изначальное явление, другие считают его вторичным, относи­
тельно поздним. Далее. То обстоятельство, что турецкому начальному j в
тувинском, чувашском и якутском языках, давно не имеющих непосредст­
венных контактов между собой, соответствуют глухие согласные н, с', с,
рассматривается как важный аргумент в пользу восстановления в праязыке
глухого (resp. сильного) архетипа. Но существует и иная точка зрения,
согласно которой перечисленные выше глухие согласные — конечный ре­
зультат случайно совпавшего в ряде тюркских языков длительного процесса
десонантизации j или оглушения и спирантизации д.
3.2. Увеличение числа разграничительных признаков производится
путем привлечения дополнительного фактического материала и выхода за 1
пределы фонетики и морфологии. Для удобства и большей наглядности
разграничительные признаки обозначены едиными порядковыми номерами:
1) фонетический облик слов ajak ‘нога’, maß ‘гора’, атрз ‘рот’, обул ‘сын’,
‘мальчик’, ‘парень’, ]ацак ‘щека’; 2) форма прошедшего перфективного, или
прошедшего неочевидного (1-е л. ед.ч.), и формы, выражающие возможность
— невозможность совершения действия (1-е л. ед.ч., прошедшее категориче­
ское); 3) слова со значениями «отдыхать», «любить, считать подходящим»,
«сам» (1-е л. ед.ч.).
Дополнительных пояснений требует понятие диагностического призна­
ка. Имеются в виду позитивные и негативные признаки, по которым группа
языков, несколько языков или один язык четко отграничивается от всех
остальных языков семьи. Таким образом, диагностический признак — это
типическая языковая черта, имеющая разные сферы проявления.
Наибольшая сфера проявления у диагностических признаков, отлича­
ющих одну семью языков от другой,— в тех случаях, когда существует
проблема отдаленного родства. Приведем два примера. Известно, что в
старописьменных текстах изредка встречаются определительные сочетания, в
которых аффикс множественного числа -лар присоединяется, вопреки прави­
лам, не к определяемому, а к определению, ср.: бунда кэлгйнлйр kİk
‘приходившие сюда звери’, бунда учканлар куш ‘летавшие здесь птицы’
(ЛОК Зз), каралар булут ‘черные облака’, аклар булут ‘белые облака’ 56.
Подобные примеры единичны, присутствие их в старописьменных тюркских
текстах обусловлено необычными обстоятельствами: они чужды тюркскому
синтаксису. Приведенные выше конструкции есть в древнемонгольском
языке, прослеживаются в современных тунгусо-маньчжурских языках. Нали­
чие их в тюркских текстах — свидетельство монгольского влияния. Кстати,
уйгурский вариант «Легенды об Огуз-кагане» содержит большое количество
монгольских слов и форм, делающих его язык в значительной степени
монгол изированным. Степень монголизации настолько велика, что уже
приходилось высказывать предположение о весьма вероятном двуязычии

55 См.: Menges К. H. The Turkic languages and peoples. An introduction to Turkic studies.—
Ural-Altaische Bibliothek, XV. Wiesbaden, 1968, p. 75.
56, C m.: Bang W., Rachmati G. R. Lieder aus Alt-Turfan.— AM, IX, 2, S. 131

7A
составителя уйгурского варианта5758. Следовательно, диагностическим призна-
ком тюркских языков в целом является недопустимость определительных
сочетании с оформленным аффиксом множественного числа определением, и
этот признак в известном смысле противопоставляет тюркские языки мон­
гольским и тунгусо-маньчжурским, для которых они вполне допустимы.
Другой пример. Если обратить внимание на последовательность присоедине­
ния аффиксальных морфем, то нетрудно заметить, что в тюркских языках в
именной словоформе аффиксы принадлежности всегда предшествуют падеж­
ным аффиксам, тогда как в монгольских и тунгусо-маньчжурских языках
они занимают место после падежных аффиксов, ср.:
тур. эв-тгз-э ‘в ваш дом’ (-э — аффикс дательного падежа),
калм. гер-mÿp-maHi « {-тур — аффикс дательно-местного паде­
ж а),
эвенк, ду-лД-сун « (-ла — аффикс дательного падежа).
Учитывая огромную важность последовательности присоединения аф­
фиксальных морфем в агглютинативных языках, мы вправе настаивать на
том, что даже этого единственного факта структурно-морфологических рас­
хождений достаточно, чтобы подвергнуть сомнению правомерность генетиче­
ского сближения указанных языков. Дело в том, что взаиморасположение
падежных аффиксов и аффиксов принадлежности в тюркских, монгольских
и тунгусо-маньчжурских языках — важнейшая черта их морфологической
структуры, возникновение которой нельзя отнести к недавнему прошлому.
Такую же дифференцирующую значимость имеет последовательность мор­
фем в глагольных словоформах. Правда, в глаголе порядковые различия
нередко выходят за пределы синтетических форм. Самое заметное из них
связано с выражением отрицания. Основное средство передачи глагольного
отрицания в тюркских языках — аффикс -ма ~ -ба ~ -па ..., употребляе­
мый со всеми глагольными формами и присоединяемый непосредственно к
основе, первичной или вторичной (залоговой), например: алт., кирг. бар
‘иди’ — барба ‘не ходи’; кирг. ]азат ‘пишет’ — Jo36ajm ‘не пишет’, ]азШ
‘писал’ — ]азбадИ ‘не писал’, ]азШр ‘заставь писать’ — jasdïpôa ‘не
заставляй писать’, ]азищан ‘написано’ — /азыба^ан ‘не написано’. Э тот1
способ и прослеживаемая в его рамках последовательность морфем типичны
для всех древних и современных тюркских языков и вместе представляют
собой важнейшую отличительную черту последних в сопоставлении с мон­
гольскими и тунгусо-маньчжурскими языками, в которых дело обстоит^
иначе. В монгольских языках отрицание выражают частицы, различающиеся
по составу глагольных форм и находящиеся в препозиции, ср.: м.-п. ide
‘ешь’ — bidegei ide ‘не ешь’, bü idegdün ‘не ешьте’, cidabai ‘он смог’ — ese
cidabai ‘он не смог’, cidasu ‘если сможет’ — ese СО cidasu ‘если не сможет’,
oluqu ci ‘найдешь’ — ülü oluğu ci ’не найдешь“'1’. В тунгусо-маньчжурских
языках отрицательные глагольные формы, как правило, представляют собой
сочетания морфологически изменяемого вспомогательного глагола (э-) с
неизменяемым причастием, передающим лексическое значение59. Примеры
из эвенкийского языка: бакаран ‘он нашел’ — эчён бакара ‘он не нашел’,
баканёрэ ‘наверно, они нашли’ — энэрэ бакара ‘наверно, они не нашли’,
бакадям ‘найду’ — этэм бакара ‘не найду’, бакадярав ‘найдем’ — этэрэв

51 См.: Щербак А. М. Огуз-наме. Муҳаббат-нЗме. М., 1959, с. 107.

58 См.: Владимириов Б. Я. О частицах отрицания при повелительном наклонении в
монгольском языке.— Изв. АН, 1916, VI серия, с. 349—358; Ramstedt G. J. Die Verneinung
in den altaischen Sprachen.— MSFOu, 1924, LII, c. 198— 199; Санжеев Г. Д К вопросу об
отрицании в монгольских языках.— АОН, 1962, XV, № 1—3, с. 273— 282.
59 См.: Горцевская В. А. Формы отрицания в эвенкийском языке. Л., 1941.

25
бакара ‘не найдем’, бакадяцйн ‘найдет’ — эдецэн бакара ‘не найдет’60. Принци­
пиальным в плане расхождения с тюркскими языками, помимо самого способа
выражения, является порядок компонентов аналитической формы: на первом ме­
сте — вспомогательный компонент, тогда как в тюркских языках это место зани­
мает компонент, несущий основную смысловую нагрузку и выступающий в фор­
ме «слитного» или «соединительного» деепричастия.
Следующую ступень образуют диагностические признаки, границы прояв­
ления которых полностью или почти полностью совпадают с границами класси­
фикационной группы. Один из таких признаков — протетический в в глаголе ур-
‘бить, ударять’, встречающийся только в огузских языках (исключая туркмен­
ский). Диагностическим признаком огузских языков является также определи­
тельное сочетание с оформленным аффиксом принадлежности определением,
ср.: азерб. eöndäpdijiM кш аб ‘посланная мной книга’; тур. }аздщш мэктуп ‘напи­
санное мной письмо’; халадж. кйлдукум kİh ‘день, когда я пришел’. Важный ди­
агностический признак группового типа — ротацизм-ламбдаизм, ставящий в осо­
бое положение чувашский язык.
Велико количество диагностических признаков, выделяющих несколько
языков или какой-либо один язык. Последовательное, регулярное отражение со­
четания гласных с согласным açï в виде ä — отличительная особенность тувин­
ского и хакасского языков, отражение же его в виде ïa — черта, присущая одному
лишь якутскому языку, ср.: азерб. баўр ‘печень’, ащр ‘тяжелый’, ]анац ‘щека’;
тув. бар, äp, чак\ хак. пар, ар, нах; якут. 6ïap, ïap, сщах. Только якутский язык
оказался охваченным процессом выпадения общетюркского начального с, ср.:
тур. су ‘вода’, cÿm ‘молоко’, сэтз ‘восемь’; якут, ÿ, ym, açïc. Далее, якутский
язык — единственный, в котором встречается местоимение бэ]э ‘сам’. Это зна­
чит, что использование бэ]э, отсутствие начального с и отражение группы a§i в
виде ïa — факты, вполне достаточные для квалификации исследуемого материа­
ла как имеющего отношение только к якутскому языку.
Диагностические признаки складывались исторически, в них отра­
зилась и специфика внутреннего развития тюркских языков в период после
распада праязыка, и экстралингвистические обстоятельства, прежде всего
контакты с нетюркскими языками. Естественно, что и широта или узость
сферы проявления их исторически обусловлена и поэтому анализ диагно­
стических признаков может дать ценную информацию об истории того или
иного языка или группы языков: например, сочетание с оформленным аф­
фиксом принадлежности определением , как отмечалось вы ш е,— прим е­
чательная черта огузских языков. И зредка подобную конструкцию м ож ­
но обнаружить также в тувинском языке, ср.: тув. сад'т ал^амвгс apaçanï
iuımi, тур. cam in алдщмХз pakïjï inmi ‘он выпил купленную нами араку’. В
данном случае мы имеем дело либо с поздним синтаксическим параллелиз­
мом, либо со следствием тесной генетической близости. Далее, то, что мес­
тоимение б э р не обнаруживает параллелей ни в современных, ни в древних
тюркских языках, ставит под сомнение его принадлежность собственно тюр­
кскому лексическому фонду. Б э р — заимствование из монгольских языков,
и, поскольку заимствование местоимений — довольно редкое явление,
прослеж иваем ое в условиях продолжительного взаимодействия и час­
тичного смеш ения, есть основания говорить об особой роли монгольских
языков в развитии якутского языка. Еще один пример. Соответствующ ее

60 См.: Константинова О. А. Эвенкийский язык. М.-Л., 1964, с. 192— 193.

26
6äjs по значению местоимение 6uiä — бы встречается в халаджском языке, в
тебризском, урмийском и афшарском диалектах азербайджанского языка. Из это­
го следует, что вопрос о происхождении его связан с особенностями развития тюр­
кских языков Ирана. Можно также указать на систему цветовых обозначений в
турецком языке, в которой наметилась тенденция к вытеснению старой тюркской
лексики, ср.: kïpMÏeï (ШзЫ) ‘красный’, Maei (кок) ‘голубой’, бэ]аз (ak) ‘белый’,
cijah (kapa) ‘черный’, api (боз) ‘серый’.
Ниже дается краткое описание современных тюркских языков, распреде­
ленных в группы и подгруппы в соответствии с разработанной тюркологами опти­
мальной классификацией и на основе введения дополнительных разграничитель­
ных признаков. Описание каждой группы включает в себя раздел о диагностиче­
ских признаках различных ступеней.
I) Ч у в а ш с к и й я з ы к
Признаки:
1) ура ту с'йвар гвал
‘нога* ‘гора* ‘рот* ‘сын*
‘мальчик*

2) эбё ы н ё napajpa пара]мара

‘я взял ‘он мог идти* ‘он не мог идти*
(~ я взявший) ‘

3) кан- jypam- эбё хам

‘отдыхать* ‘любить, считать ‘я сам*
подходящим*

По мнению Г. И. Рамстедта, чуваши очень рано (III—VII вв. н.э.) отде­

лились от других тюрок и в дальнейшем, после переселения в Поволжье, сме­
шались с соседними финскими племенами, что сыграло важную роль в форми­
ровании своеобразных черт чувашского языка.
Традиционное наименование группы, в которую включают чувашский
язык,— булгарская. Поводом для такого наименования явилось отождествление
древнечувашского языка с булгарским. Неизвестно, что побудило Н. И. Ашмари­
на и 3 . Гомбоца считать современный чувашский язык прямым наследником бул-
гарского, но, вероятнее всего, связь была установлена произвольно, путем пред­
положительной оценки ранних тюркских заимствований чувашского типа в вен­
герском языке как булгаризмов. Между тем анализ последних показывает, что их
особенности не совпадают с имеющимися сведениями о языке булгаров, ср. у
Махмуда Кашгари: авус ‘воск’, азак ‘нога’, тоз- ‘насыщаться’, ‘наедаться’,
канак ‘сливки’, коклйш- ‘породниться’, -a c ï— аффикс причастия будущего вре­
мени с модальным оттенком долженствования (MK I 32, 383; MK II 59, 68, 224).
О. Прицак подверг сомнению достоверность приведенных Махмудом Кашгари
сведений61, однако едва ли ими можно пренебречь.
Для более полного представления о месте, занимаемом чувашским
языком в тюркской языковой семье, необходимо учитывать также материа­
лы древнечувашского языка, источником которых являются в основном

61 См.: Pritsak О. Käsgaris Angaben über die Sprache der Boigaren.— ZDMG, 1959, 109 (34), S. 99 ff.

27
венгерский, марийский и мордовский языки. При этом необходимо иметь в
виду, что тюркско-венгерские языковые связи не исчерпываются временем
пребывания венгров в Приуралье, то есть в непосредственной близости от
мест расселения предков чувашей, и что тюркская лексика венгерского
языка разнообразна по происхождению. Новейшая попытка систематизиро­
вать ее была предпринята М.Палло62, выделившей три пласта венгерских
тюркизмов: заимствования угрского периода; заимствования в период пребы­
вания венгров в Приуралье; заимствования более позднёго времени.
Предположительно к древнечувашским ("булгарским") М.Палло отно­
сит такие венгерские слова, как Ыка ‘бык’ (<*bîka), ökör ‘вол’ (<*окур), tinö
‘бычок’ йпо ‘телка’ (*inäz) , borjü ‘теленок’ (<*6ypaçy), kos ‘баран’
(<*koıu), ürü ‘баран’ (<*ipiz), toklyô ‘годовалое животное’ (<*токлщ), kecske
‘коза’ (<*кйчка), ollô ‘козленок’ (*oıyıaç), kölyök ‘детеныш’ (<*колсйс), iker
■близнецы’ (<*iKip ~ тюрк, г ш ), harang ‘колокол’ (<*коцар), öl ‘хлев,
стойло’ (<*аф 1), vâlyu ‘колода, кормушка’ (<*олук) , békô ‘оковы’, ‘кандалы’
(<*6ïkaj)), gyapjû ‘шерсть’ (<*}апаф , disznö ‘свинья’ (<*gyisnô <*рснац, ср.:
чуваш, cïcho) , tyùk ‘курица’ (*mïeyk), buza ‘пшеница’ (< *6yrjdaf) и т.д.
(всего около 250).
Вопрос о времени лексических заимствований из чувашского языка в
марийский и мордовский языки до сих пор вызывает споры. Как известно,
H. Н. Поппе считал, что большинство чувашских слов попало в названные
языки поздно. В частности, к поздним отнесены марийские и мордовские
слова с начальным с (с'), которому в чувашском языке соответствует с'
(с/</)63. Иной точки зрения придерживается M. Р. Федотов64.
Хотя древнечувашские материалы заметно отличаются от современ­
ных, учет их не может изменить классификационный статус чувашского
языка.
Особо следует сказать по поводу противопоставления чувашского
языка другим тюркским языкам по степени архаичности. Взгляд на чуваш­
ский язык с позиций ортодоксальной алтаистики как на сохранивший
многие черты древнейшего состояния тюркских языков, не подкреплен
фактическими данными и давно нуждается в пересмотре. Еще X. Педерсен
заметил, что чувашский язык — наиболее изменившийся из тюркских
языков и менее других сохранивший первоначальное состояние65. Уместно
также напомнить о той оценке, которую давал некоторым фонетическим
явлениям чувашского языка П. М. Мелиоранский. «Не вероятнее ли,—
писал он по вопросу о природе чувашских дифтонгов,— что как раз у
чувашей, которые в течение столетий были отделены от других тюрок,
первичные долгие гласные стали дифтонгами, что как раз у них различны­
ми способами развились вторичные звуки»66. Каждый язык содержит эле­
менты разной степени древности, соотношение которых предопределено
историческими судьбами носителей, условиями функционирования, характе­
ром и продолжительностью контактов. Для чувашского языка, пережившего

62 См.: Pallô М. The Bulgar-Turkish loanwords of the Hungarian language as sources of Chuvash
prehistory.— In: Chuvash studies. ВОН, 1982, XXVIII, p. 105— 112.
63 См.: Поппе H. H. Чуваши и их соседи. Чебоксары, 1927, с.20 сл.
64 См.: Федотов M. Р. Исторические связи чувашского языка с языками угро-финнов
Поволжья и Перми, I. Чувашско-марийские связи. Чебоксары, 1965, с. 21.
65 См.: Pedersen И. Türkische Lautgesetze.— ZDMG, 1903, 57, S. 560. См. также: Meyer 1. R.
Klassifikation und Rhotazismus.— Acta Orientalia, Copenhagen, 1970, XXXII, S. 159— 165;
Adamovic M. Das Tschuwaschische im Lichte der Substrattheorie.— Symposium
Saeculare-Societatis Fenno-Ugricae, Helsinki, 1983, S. 9—23.
66 C m .: Melioranskij P. [Рец. на]: Gr0nbech V. Forstudier til tyrkisk Lydhistorie. K0benhavn, 1902
— Aus den Göttingischen gelehrten Anzeigen, 1904, № 6, S. 498.

28
многократные смены языкового окружения, естественны значительный отход
от позднего пратюркского состояния и преобладание инноваций, которые и
являются его диагностическими признаками. Налицо почти полное смещение
вокализма: «практически ни один из древнечувашских гласных не сохранил-
своего первоначального качества»67. Приблизительно так же обстоит дело с
консонантизмом, ср.: переход в ряде слов к в j (jyp ‘снег’, рун ‘кровь’, ]ул-
‘оставаться’, je n e , ‘ножны’), с в ш (vuypä ‘белый’, шур ‘болото’, m î в ‘вода’,
uiäMä ‘кость’ uiänäp ‘жила’), т в ч и ш (чул ‘камень’, чёр ‘колено’, чёлгэ
‘язык’, ш ол ‘зуб’); образование группы протетических согласных; развитие
явлений ротацизма и ламбдаизма, вторичность которых получает все боль­
шее признание у тюркологов. Значителен отход от позднего пратюркского
состояния и в морфологии, особенно в системе глагольных форм, которые в
большинстве случаев находятся на крайней ступени преобразования обще­
тюркских или региональных архетипов, ср.: ùië ‘возьмет’ (<алар), ùiëmmë
‘взял бы’ (<алар äpmi), Ы эт т ё ‘брал’ (<ала äpmi), ы эт ёп ‘беру’ (<ала
турур пэн), глнёччё ‘он взял’ (<ал^ан äpmi). Таким образом, отличительные
черты чувашского языка, среди которых особое место занимают ротацизм и
ламбдаизм686970, отражают не ранние этапы общетюркской эволюции, а относи­
тельно поздние процессы обособленного развития, в которых не все пока
еще ясно. Не ясны, например, причины наблюдаемых в области фонетиче­
ских изменений случаев параллелизма с монгольскими языками. Поскольку
чувашско-монгольские контакты в эпоху монгольского нашествия маловеро-
ятны 69 , остается допустить возможность йболее ранних связей-7 0 .
Давая общую оценку своеобразия фонетики и морфологии чувашского
языка, можно сказать, что важнейшим диагностическим признаком его,
наряду с указанными выше частными особенностями, является обширная
сдвинутость вокализма и консонантизма в сторону от устоявшихся языковых
типов. Эта сдвинутость не результат отделения чувашского языка от его
предполагаемого алтайского предка в так называемую дотурецкую эпоху,
как полагал H. Н. Поппе, а следствие специфических условий развития,
заключавшихся в многократных сменах языкового окружения, в продолжи­
тельности и результативности контактов.
II) Огузская группа (азербайджанский язык и относимые к числу его
диалектов огузские языки Ирана и Афганистана: кашкайский, айналлу,
сонкорский, тебризский, урмийский, афшарский; гагаузский; турецкий; тур­
кменский и близкий к нему хорасанский язык, который условно рассматри­
вается как диалект туркменского языка; халаджский язык; южный диалект
крымскотатарского языка).

67 См.: Какик S. The Hungarian historical etymological dictionary and Chuvash phonology.— In:
Chuvash studies. ВОН, 1982, XXVIII, p. 84. Кстати, поздней инновацией считал чувашский
вокализм и H. Н. Поппе. См.: Поппе H. Н. Чувашский язык и его отношение к
монгольскому и турецким языкам, IV.— ИРАН, 1925, № 9— 11, с. 426.
68 См.: Поппе И. И. Чувашский язык и его отношение к монгольскому и турецким языкам, с.
425.
69 Там же, с. 426.
70 См.: Poppe N. On Chuvash-Mongolian linguistic contacts.— JAOS, 1977, 97,2, p. 111— 114.

29
 Признаки:

1) азерб.71 ajak dağ ащз одул jcmak

‘нога1 ‘гора* ‘рот‘ ‘сын* ‘щека‘
‘мальчик4
тур. « « « « «
гаг. « ■ да аз *0Л «
крым.-тат. « dag « ogу л «

туркм. « dag açïô о ўул ]а ц а к

халадж. h adak Tag ägÏ3 о ўул —

2) азерб. сиш гш ам гй л й öüıdİM гола б ы м а д ш

‘я взял 4я смог прийти4 ‘я не смог прийти4
( —явзяв­
ший) 4
тур. алм ш Х м гэл э бы дш гэл эм эд ш
гаг. « « 7172 73 гэлймйд1м
крым.-тат. « « «

туркм. « гэл т бы дш гэл т бы м эдш

халадж. сиш гш ам Kcbıi 6üıdİM Kcûıi б ы м й дум

.. •• 73
3) азерб. din ]ä ji- 6 äjän - о зум
4отдыхать4 ‘любить, считать под­ ‘я сам4
ходящим4
тур. д т л эн - бЭ]ЭН~ К9HÖİM
гаг. д т н эн - б эн - ‘любить, считать «
подходящим4
крым.-тат. б э гэ н - zändiM
(о зўм )

туркм. ÔÏH4 а л - б э гэ н - OÔÿM

халадж. mÏHjcui- ö äjän - бы йм

• 1

Почти все языки, включенные нами в огузскую группу, были отнесе-

ны к огузским и другими тюркологами. Исключением является, пожалуй,
лишь халаджский язык, который, по мнению Г. Дёрфера, в наибольшей
мере сохранил черты пратюркского состояния и, занимая обособленное
положение, образует самостоятельную ветвь тюркских языков. При этом Г.

71 Здесь и далее языки располагаются по подгруппам, отделенным друг от друга чертой.

72 К настоящему времени в гагаузском языке сочетания глагольных форм подобного типа
вышли из употребления.
73 В староазербайджанском языке — 0зум, k S hö İ m .

30
Дёрфер опирается на положение о трехчленности количественной оппозиции
гласный в халаджском и пратюркском языках и на существование в
халаджском языке в начале слова противопоставления О (нуль) / h,
восходящего, как он полагает, к соответствующей пратюркской оппозиции, а
также называет частные отличительные признаки фонетики, морфологии и
лексики: а) отражение пратюркского *ô в интервокальном положении и в
конце слова в виде д (hadak ‘нога’, бода- ‘красить’, jïd ‘запах’); б)
сохранение пратюркского начального *к без перехода в г (кйс- ‘резать’, кэз
~ коз ‘глаз’, kİh ~ кун ‘день’); в) сохранение пратюркского начального *т
при наличии случаев перехода его в д (m ag ‘г о р а m äm p ‘железо’, mïiu
‘зуб’, т ы ‘язык’, дам ‘крыша’, дТб ‘основание’, ‘дно’, довушдан ‘заяц’); г)
использование необычных форм местного и исходного падежей, повелитель­
ного наклонения 3-го лица единственного числа, настоящего времени,
например: häenä ‘в доме’, häedä ‘из дома’, алта ‘пусть возьмет’, башла]ур
‘начинает’ и т. д7475.
Иная точка зрения у В. Ф. Минорского и М. Мокаддама, считавших
халаджский язык диалектом азербайджанского. Придерживавшийся этой
точки зрения Ф. Р. Зейналов, не отрицая своеобразия халаджского языка,
утверждал, что по своему грамматическому строю он не выходит за пределы
известных нам тюркских языков и что многое из его фонетического и
морфологического своеобразия имеет параллели в азербайджанских гово­
рах7 .
Названные Г. Дёрфером черты, будучи взятыми в совокупности,
ставят халаджский язык на особое место среди огузских языков, но отнюдь
не свидетельствуют против его принадлежности к огузской группе. Он,
действительно, самостоятелен и своеобразен, и тем не менее у него типично
огузские диагностические признаки: форма настоящего конкретного на -ijop
(кйлцорук ‘мы приходим’), форма прошедшего результативного на -м ш ,
определительная конструкция с глагольным именем на -dïk ~ -дук, в
пределах которой аффиксы принадлежности присоединяются не к определя­
емому, а к определению (кйлдукуи kİh ‘день, коща я пришел’), форма
порядковых числительных типа ükkİm İhjİ ‘второй’, наречия бура ~ буора
‘здесь’, бурда ~ буорда ‘отсюда’, ура — уора ‘там’, niSpä ‘где?’. Приведен­
ных примеров достаточно, чтобы убедиться в правомерности отнесения
халаджского языка к огузской группе.
Трудно согласиться с утверждением, что халаджский язык — диалект
азербайджанского языка, и вместе с тем нельзя не признать его наиболь­
шую близость прежде всего к азербайджанскому языку, а затем уже к
туркменскому и турецкому языкам, о чем свидетельствуют: а) размеры
употребления начального h, относимого нами к протетическим согласным; б)
устойчивость интервокального 5 (одул ‘сын’, jagïiu ‘дождь’, Мдул- ‘собирать­
ся’, ср.: азерб. одул, jagiıu, М ы -); в) переход г в у ф в положении между
гласными (6äjän- ‘одобрять’, ‘считать подходящим’, äjin- ‘нагибаться’, ‘на­
клоняться’, тэйрмйн ‘мельница’, ср.: азерб. öäjän-, äjin.-, däjipMän); г)
идентичность способов образования положительной и отрицательной форм
возможности (кйл1-быЫм ‘я мог прийти’ — кшй-бымйдум ‘я не мог
прийти’, ср.: азерб. гсый быдгм — zänä övmädiM); д) переход б в л в

74 См.: Щербак А. М. [Рец. на]: Doerfer G. und Tezcan S. Wörterbuch des Chaladsch. (Dialekt
von Xarrab). ВОН, 1980, XXVI.— CT, 1981, № 2, c. 98— 101.
75 См.: Зейналов Ф. P. Об одном «древнем тюркском языке» в Среднем Иране.— СТ, 1972, №
6, с. 74— 79.

31
анлауте слов, содержащих носовые согласные (мш ‘я ’, мир ‘1000’, ср.:
азерб. ман, мт); е) избирательная спирантизация начального б {вар- ‘идти’,
‘доходить’, eiàp- ‘давать’, вар ‘есть’, ср.: азерб. вар-, вэр-, вар); ж)
исчезновение начального б в глаголе бол- ‘быть, становиться’ (уол- ~ ол-,
ср.: азерб. ол-); з) появление протетического в в глаголе ур- ‘бить, ударять’
(вур-, ср.: азерб. вур-) и т. д.
Обратим внимание на внешний облик слов Агдул- ‘собираться’, ‘скап­
ливаться’ и колдун ‘тамариск’. С одной стороны, здесь налицо свидетельство
утраты начального /' (ср.: азерб. fiijüı-, ]ул^ун), с другой — убедительное
доказательство протетического происхождения халаджского h, который мог
развиться лишь после утраты /.
Важной чертой, отграничивающей азербайджанский язык и его диа­
лекты от других огузских языков, является специфическая огласовка лично­
предикативного показателя 1-го лица единственного числа настоящего,
будущего категорического, будущего неопределенного и прошедшего перфек­
тивного времен. И в этом отношении халаджский язык примыкает к
азербайджанскому, ср.: халадж. кйлмшйм, азерб. гйлмшйм, крым.-тат.,
тур. гэлмш1м.
Почти то же самое можно сказать о выделительном местоимении 6uiä,
которое до недавнего времени было зафиксировано только в иранских
диалектах азербайджанского языка, ср.: халадж. быйм ‘я (сам)’, 6ùiâj ‘ты
(сам)’, 6wäci ‘он (сам)’, 6ûıâMİ3 ‘мы (сами)’; тебриз. быйм, быйн, бйшсР6;
афшар. быйм, 6uiäj, битег7677.
Халаджский язык с азербайджанским объединяет также использование
глагола dämm- ‘говорить, разговаривать1. Ср.: тур. дамш- ‘советоваться’,
‘совещаться’.
Количество азербайджанско-халаджских совпадений в области фонети­
ки и морфологии велико, так что едва ли можно воспринимать их как
следствие относительно позднего влияния азербайджанского языка на халад­
жский78.
Остается неясность в вопросе о статусе хорасанского языка. По мнению
Г. Дёрфера, он располагается между азербайджанским и туркменским языка­
ми и, в определенном смысле, между азербайджанским и узбекским79. Дейст­
вительно, ряд особенностей сближает его с азербайджанским языком, напри­
мер: а) выпадение начального j перед узкими гласными План ‘змея’, улдус ~
улд/с ‘звезда’, in ‘год’); б) наличие широкого гласного в лично-предикатив­
ном показателе глагольных форм (гсийрйм ‘прихожу’) и некоторые другие.
Вместе с тем налицо особенности, объединяющие хорасанский язык с турк­
менским: а) сохранение ц без перехода в н (кишнщ ‘человека’, Mitpc ‘1000’,
ср.: туркм. кшшщ, мўц); б) частичное сохранение количественной оппозиции
гласных; в) многочисленные совпадения рефлексов шумных согласных в на­
чале слова (тут- ‘держать’, тарт- ‘тащить’, Kiuıi ‘человек’, гол- ‘прихо­
дить’, дйи ‘зуб’, Öİ3 ‘колено’, дуз ‘правильный, истинный’, дэвэ ‘верблюд’,
дудак ‘губа’, дошэк ‘постель’, dimi ‘самка’, çym ‘птица’, бут ~ бўт ‘бедро’,
кул ‘зола’, сут ‘молоко\m a n - ‘находить’, ср.: туркм. тут-, mapm-, Kimi,

76 См.: Szapszai H. S. Prôby literatury ludowej Turkow z Azerbajdianu perskiego. (Wstçp, teksty,
ttumaczenie i slownik azerbajdzansko-polsko-niemiecki).— Prace Komisji Orjentalistycznej, Nr.
18, Krakow, 1935, s. 79.
77 C m .: Ligeti L. Sur la langue des Afchars d’Afghanistan.— AOH, 1957, VII, 2— 3, p. 129— 130.
78 C m .: Doerfer G. 1) Oghusische Lehnwörter im Chaladsch.— Harvard Ukrainian Studies,
1979— 1980, III/IV, S. 189— 204; 2) Chaladsch, Alttürkisch, Urtürkisch.— In: Sprachen des
Buddhismus in Zentralasien. Wiesbaden, 1983, S. 11— 12.
79 C m .: Doerfer G. Das Chorasantürkische.— TDAY. Belleten (1977), 1978, S. 152, 189,
127— 128, 133.

32
гэл-, diiu, dïô, dÿô, dÿjâ, dôdak, душэк, dimi, çym, бўт, кўл, ‘dÿjm, man-; г) незакон­
ченность процесса избирательной спирантизации начального б {бар- ~ вар- ‘ид­
ти’, бэр— вэр- ‘давать’, бар ~ вар ‘есть’, ср. туркм. бар-, бэр-, бар); д) сохра­
нение начального б (в) в глаголе бол- ‘быть, становиться’ {бол- — вул-, ср.:
туркм. бол- ) .
Одна из первых классификаций огузских языков, охватывающая тюркские
наречия Ирана, принадлежит К. Г. Менгесу, который выделяет два огузских язы­
ка: турецко-азербайджанско-кашкайский и туркменский. Халаджский язык рас­
сматривается как диалект азербайджанского80.
Классификация огузских языков Г. Дёрфера (без гагаузского языка и юж­
ного диалекта крымско-татарского языка) схематически выглядит следующим
образом81:

восточноогузская
Л
С
с> огузскии
>
&
ч
с
о сельджукский туркменский
0Ç
оЗ
U
О
западносельджукскии восточносельджукский
}
со
U

подгрупп;
О

Я
турецкий азербайджанский хорасанский огузско-
эс узбекский
сm
е

Изменения, которые мы вносим в схему Г. Дёрфера, затрагивают поряд­

ки (уровни) разграничения двух подгрупп и состав входящих в них языков,,
ср.:

западноогузская подгруппа восточноогузская г одгруппа

1 1
гаг. крым.-тат. тур. азерб. халадж. хорас. туркм.

Характер распределения огузских языков, или диалектов, в досельджукский

период не ясен и вряд ли коща-нибудь прояснится из-за отсутствия четких границ
между теми источниками, которые считаются собственно древнеогузскими, и теми,
которые с большой степенью уверенности могли бы быть отнесены к древнеуйгур­
ским. Основная трудность здесь заключается в том, как интерпретировать с точки
зрения принадлежности к той или иной группе тюркских языков памятники руниче­
ской, уйгурской и манихейской письменностей. Большинство тюркологов, проявив­
ших интерес к указанному вопросу, были склонны признавать связь огузских язы­
ков с языком орхоно-енисейских надписей и устанавливать линии преемственно­
сти между ними как в фонетике, так и в морфологии. При этом одним из них
такая связь казалась непосредственной и очевидной, другие, признавая ее, счита­
ли необходимым подчеркнуть поспешность и спорность непосредственного возве-

80 См.: Menges К. Н. Research in the Turkic dialects of Iran. (Preliminary report on a trip to Persia).—
Oriens, 1951, IV, 2, p. 273—279.
81 C m.: DoerferG. Das Chorasantürkische, S. 193.

3 A. M. Щербак 33
 82
дения огузских языков к языку орхоно-енисейских надписей . Тем не
менее существование большого количества точек соприкосновения между
названными языками, совместимость их основных фонетических и морфоло­
гических признаков, бесспорно не случайная, являются общепризнанными.
К затронутому кругу вопросов имеет отношение и проблема атрибу­
ции языка древнетюркских памятников уйгурской и манихейской письмен­
ностей. Есть ли основания относить этот язык и язык орхоно-енисейских
рунических надписей к разным классификационным подразделениям?
А.Н.Самойлович был убежден, что таких оснований нет, что те и другие
памятники не дают достаточных доказательств «в пользу существования
основных различий между языками этих двух письменностей», хотя и не
отрицал «за каждым из них некоторых особенностей»83. Есть высказывания
аналогичного содержания и других тюркологов, хорошо аргументированные
ссылками на сведения письменных источников и фактическим материалом.
Примечательны результаты сопоставления языков рунической и уйгурской
письменностей на основе тех разграничительных признаков, которые были
выделены для классификации современных тюркских языков.
III) Кыпчакская группа (барабинский84, башкирский, казахский, кара­
имский, карачаево-балкарский, киргизский, кумыкский, ногайский, татар­
ский языки, южные диалекты алтайского языка).

Признаки:
1 ) башк. ajak тав aeïô ул ]анрк
‘нога* ‘гора4 ‘рот4 ‘сын4 ‘щека4,
‘мальчик4 ‘челюсть4
тат. « » авгз « «
казах. « « « ўл 3çak
к.-калп. « « « « «
ног. « « « ўв я İak
кар. « « авуз увул janak
карач.-балк. « « « ул —
кум. « « « улан jajak
алт. — ту ÖC Ул dak
(южн.)
кирг. ajak то Ö3 Ул iak
2) башк. CUlTjClHMlH Kuiä алдьм киш алмадш
‘я взял (~ я ‘я смог прийти4 ‘я не смог прий-
взявший) 4 ти‘
тат. « « «
казах. « кэлэ алдш кэлэ алмадш
к.-калп. шщанман. « «
ног. « « «
кар. ал§анмш кэлэ алдш кэлэ алмадш
карач.-балк. алцанма « «
кум. шщанман. гэлт cuidÏM гэлгп алмадш

82 См.: Самойлович А. Н. Некоторые дополнения к классификации турецких языков, с.7.

83 Там же, с. 7.
84 См.: Тумашева Д. Г. Отношение барабинского наречия к тюркским языкам и татарским
диалектам Сибири.— В кн.: Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Материалы
межвузовской конференции 11— 13 мая 1969 г.Томск, 1969, с. 48— 49.

34
 (~ гэлт
бйшэдш )
алт. (южн.) aлßaнïм кэлт болдш кэлт болбодш
~ aлßaм
кирг. aлßaнмïн кэлэ алдИм кэлэ албадИм
~ алнам
3) башк. * ]ал im- japam- ÿô İm
‘отдыхать4 ‘любить, считать, ‘я сам*
пол ходящим*
тат. « « Ў31М
казах. дэм ал- yçapam- Ö3İM
к. калп. « « «
ног. ]ал эт-, ]ал japam- «
ал-, солгк ал-
кар. ттчал- « Ö3İM
карач.-балк. солув ал- Japam- K9CİM (озўм)
кум. ]ал ал- *7japam- озум
алт. (южн.) min ал- дарam- 6oJİM
кирг. дэм ал- Japam- озум

В кыпчакских языках в значении возможности-невозможности совер­

шить действие встречаются и сочетания «слитных» деепричастий с глаголом
бы- (ср. огузские языки ), однако число их является предельно ограничен­
ным. Примеры: башк. jaôa б1л<йяц ‘можешь (~ умеешь) писать’; карач.-
балк. okyj ôùiMëjdi ‘не может (не умеет) читать’.
Разделение кыпчакских языков на подгруппы не представляет боль­
ших трудностей. Периферийную подгруппу образуют, южные диалекты ал­
тайского языка и киргизский язык, отличающиеся от других кыпчакских
языков последовательным и регулярным стяжением сочетаний гласных с
увулярным (заднеязычным) согласным типа aß, aßа, аца, oßу, aßу, ißi и т.д.,
ср.: кирг. то ‘гора’, оз ‘рот’, öp ‘тяжелый’, Jäk ‘челюсть’, ўл ‘сын’,
‘мальчик’; алт.(южн.) ту, ос, ўр, дак, ул. Со стороны морфологии своеобра­
зие киргизского языка и южных диалектов алтайского в группе кыпчакских
языков выразилось в использовании присущей только им формы настоящего
(конкретного) времени: кирг. алатам ‘беру’ (<ала }атам, или < ала mypßan
mïh), ср.: алт. (южн.) алатам ‘беру’ ,‘возьму’. Кстати, форма настоящего
конкретного времени является разграничительным признаком и для осталь­
ных кыпчакских языков, ср.: башк., хат. ала торам, карач.-балк. ала
турама, кум. ала тураман, казах, ала жатгрмт, к.-калп. атп атгрман,
ног. ала ]'атгрман ‘беру’. Другие подгруппы с более или менее четкими
признаками — куманская, или понто-каспийская (карачаево-балкарский,
кумыкский, караимский), татаро-башкирская, или уральская, и канглый-
ская, или арало-каспийская (казахский, каракалпакский, ногайский)85. Для
выделения в особую подгруппу татарского языка, исходя из предположения
о его связи с булгарским языком86, пока нет достаточных оснований. К
татарско-башкирской, или уральской, подгруппе относится также барабин-

85 Ср.: Benzing J. Classification of the Turkic ianguages, p. 3—4.

86 См.: Закиев M. 3. Об истоках языка основных компонентов казанских татар. (К этногенезу
тюркоязычных народов Поволжья и Приуралья).— В кн.: Вопросы татарского языкознания.
Уч. зап. Казанского ГПИ, 1978, 186, с. 7—43.

35
ский язык, квалифицируемый в настоящее время как диалект татарского
языка. В куманскую, или понто-каспийскую, группу может быть включен
также северный диалект крымскотатарского языка87.
Различия между названными выше подгруппами кыпчакских языков
прослеживаются в основном в фонетике и морфологии. Как и следовало
ожидать, лексику, в силу ее меньшей устойчивости, труднее использовать
для установления близкородственных связей, хотя есть немало случаев,
когда употребление того или иного слова зафиксировано в строго очерчен­
ном регионе. Так, башк. /ал im- ‘отдыхать’ обнаруживает полные параллели
или совпадение первого компонента в кумыкском (jcuı ал-), ногайском (jcuı
эт -) и татарском (Jcuı im-) языках; казах, дэм ал- — в киргизском и
каракалпакском языках (дэм ал-). В последнем случае отразились контакты
с носителями нетюркских языков в условиях среднеазиатского региона: дэм
— иранское слово. Далее, в кумайской подгруппе есть свое выделительное
местоимение, не имеющее параллелей в других подгруппах, ср.: карач.-балк.
K9Cİ, кар. кэнЫ ‘сам’.
IV) Карлукская, или чагатайская, группа (узбекский, уйгурский,
саларский языки).

Признаки:
1 ) узб. ojok то 5 эўз yçuı joHok
‘нога‘ ‘гора* ‘рот‘ ‘сын‘ ‘щека‘,
‘скула1
уйг. ajak maß 3§İ3 оъул ]ацак
сал. ajax maß a§Ï3 оъул ]щах

2) узб. элганман
/ кэла элд1м кэла элмад!м
‘я взял (~ ‘я смог прийти* ‘я не смог прийти*
я взявший) ‘
уйг. ал§анмйн кэлсиьдьм кэлäлмiдiм
(кэлй алдЫ) (кэлй алмгдйм)
сал. МЭН мэн кэлэлгэндip мэн кэлэлмэгэнд1р
aлwндip

3) узб. дам эл- jokmip- y3İM

‘отдыхать* ‘любить, считать ‘я сам*
подходящим*
уйг. дам ал- jakmyp- озйм
сал. тм- japam- 93İM ~ djİM

В узбекском, уйгурском и саларском языках сохраняются конечные и

интервокальные заднеязычные (увулярные). Исключения чрезвычайно редки.
Отдельные черты объединяют карлукскую, или чагатайскую, группу с
языками огузской и кыпчакской групп. Общие признаки сложились в
результате поздних исторических процессов и вследствие ранних связей.
Имеются в виду переселения кыпчаков в Среднюю Азию в XIV-XV вв. и

87 См.: Чобан-заде Б. Б. Предварительное сообщение о кумыкском наречии. Баку, 1926, с. 6 .

36
проявившие себя в разной форме связи с огузами, пребывание которых в
течение длительного времени на смежных территориях не могло не повли­
ять на развитие узбекского и уйгурского языков.
Специальная тема для обсуждения — положение в классификационной
схеме саларского языка, исследованием которого занимались С. Е. Малов,
Н. Поппе, Ж. Какук, Э. Р. Тенишев, В. Дримба. И в прошлом, и в
настоящее время преобладающим является мнение о первоначальной при­
надлежности саларов к огузской конфедерации племен. По вопросу же о
месте саларского языка среди современных тюркских языков высказываются
разные мнения. Учет основных и дополнительных признаков, в общем,
приводит к тому выводу, который был сделан Н. Поппе, считавшим
V ÄК
и ___
саларскии язык сначала диалектом уйгурского языка , а затем — самосто­
ятельным языком в составе чагатайской группы8 889. Подробное описание
особенностей саларского языка, критический анализ суждений о его месте в
классификации тюркских языков и убедительную аргументацию тезиса о
принадлежности к чагатайской группе содержит статья В. Дримбы90.
Диагностическим признаком, объединяющим узбекский и уйгурский
языки, является использование «палатально индифферентного» i. Индивиду­
альный диагностический признак, противопоставляющий уйгурский язык
узбекскому и саларскому, а также всем остальным тюркским языкам,—
регрессивная ассимиляция гласных (умлаут). Умлаут известен и наманган-
скому говору узбекского языка, однако уйгурские истоки его в этом говоре
не вызывают сомнений.
V) Урянхайская группа (тувинский, тофаларский, уйгуро-урянхай­
ский91.

Признаки:

1) тув. *адак да§ ~ ас 0Л чак

‘нога4 ‘гора4 рот4 ‘сын4, ‘щека
‘мальчик4
тоф. « « « « «

2) тув. ал$ан мэн алт luïdadÏM алт чададш

‘я взял (~ я взявший) 4 ‘я смог взять4 ‘я не мог
взять4
тоф. « « «

3) тув. дйитан-у dïiu 9Kİ3İH- İ9Kİ бодум

ал- ‘отдыхать4 cm-) ‘считать ‘я сам*
хорошим, подходящим4
тоф. пйштан- 9KKICÏH- «

88 См.: Poppe N. Remarks on the Salar language.— HJAS, 1953, XVI, 3—4, p. 477.
89 Cm.: Poppe N. Introduction to Altaic linguistics. Wiesbaden, 1965, p. 47, 49.
90 Cm.: Drimba V. Sur la classification de la langue salare.— UAJb, 1968, XL, 3—4, p. 200—213.
91 Материалов уйгуро-урянхайского языка в нашем распоряжении нет. См.: Болд
Лувсандоржийн. Особенности уйгуро-урянхайского языка. АКД. Улан-Батор, 1978.

37
 Языки урянхайской группы очень близки друг к другу, настолько, что
тофаларский язык иногда рассматривается как. диалект тувинского. Все же,
пожалуй, правильнее было бы считать его самостоятельным языком92. В
обоснование этой мысли можно привести следующие доводы. Во-первых,
тофалары изолированы от тувинцев географически. Связь Тоджи с Тофала-
рией осуществляется лишь через горные перевалы. Во-вторых, тувинский и
тофаларский языки на протяжении длительного периода времени развивают­
ся обособленно. Наконец, в-третьих, есть достаточные основания говорить о
различиях в плане этногенеза, отразившихся в структурных особенностях
указанных языков. В формировании и развитии тофаларского языка, оче­
видно, важную роль сыграл кетский субстрат93. На территории Тувы, судя
по результатам исследования топонимики94, следы пребывания кетов не
обнаружены и возможность участия кетского субстрата в становлении
тувинского языка сомнительна. Вместе с тем в рассмотрении тофаларского
языка как одного из изолированных тувинских диалектов (ср.: тоджинский
диалект), на наш взгляд, нет принципиальной ошибки. Очевидны совпаде­
ния в таких размерах и такого характера, что исключается возможность
какого-либо альтернативного объяснения.
Возьмем, например, фарингализацию, которая, несмотря на некоторые
особенности в том и другом языке95, теснейшим образом связывает тофалар­
ский язык с тувинским. То же самое можно сказать об ассимилятивных
изменениях согласных, происходящих чаще всего при выпадении гласных,
ср.: тув., тоф. akcï ~ a‘kcï (а§Ы) ‘его рот’; тоф. боксу (бодузу) ‘его горло’ ;
тув., тоф. âKmİM (Szİhİm ) ‘мое плечо’; тув. mïnmïn (mïeùiïn) ‘будучи
найденным’, уттуп (унутуп) ‘забыв’, частт (чазш п) ‘открывшись’, ‘раз­
верзшись’, кэттш- (кэдш н-) ‘одеваться’; тоф. т ўт т ун- (т ўт улун-) ‘быть
схваченным’, кастт- (каз'ййн-) ‘копаться’. Общим для тувинского и тофа­
ларского языков является процесс сужения а в первом слоге, который
происходил и в других тюркских языках, но чаще имел место в разных
основах. Примеры: тув., тоф. тҒрт- ‘тащить’ , чГт- ‘лежать’; тув. uıtn-
‘накрывать, покрывать’.
Совпадают также формы, нетипичные для всех или для большинства
современных тюркских языков: модальная форма на -кса (тув., тоф.
ôapïkca- ‘хотеть пойти’, удукса- ‘хотеть спать’); деепричастие предела на
-клша ~ -gîıua — -кхжа ~ -фка (тув. тодж. кэлгш э , тоф. кэлгш э ‘пока не
придет’, ‘до его прихода’; тув. тодж., тоф. барыша ‘до того как уйдет’,‘до
его ухода’); форма будущего предположительного на -gaj (тув., тоф. барда}
мэн ‘пожалуй, пойду’); сопроводительное деепричастие (тув. т ўт п ш й н ,
тоф. тўтпушйцда ‘держа’, ‘продолжая держать’); форма прошедшего субъ­
ективного (?) на -чгк: тув. алчгк ‘он взял’, кэ'счш ‘он отрезал’, тоф. сСсчлк
‘он повесил’, тўтчук ‘он схватил’; сослагательная конструкция типа кэл1р-
İJİK ‘пришел бы’; наличие особых вспомогательных глаголов в составе
перифрастических форм: тув. а‘зт kaç- ‘повесить’, халт kag- ‘побежать’,
бЬкшт- (бЫт ïm- ) ‘написать ’; тоф. imin kaç- ‘выпить’, ôapïeïm- {6apïn
ïm-) ‘уйти’.
Примечательны совпадения в лексике и семантике отдельных слов,
хотя лексика очень изменчива и лексические расхождения нередко наблюда­

92 См.: Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка..., с. 33.

93 Там же, с. 26.
94 См.: Татариниев Б. И. О кетских гидронимах Тувы.— В кн.: Языки и топонимия. Томск,
1976, с. 94—95.
95 См.: Рассадин В. И. Тофаларский язык и его место в системе тюркских языков. АДД. М.,
1982, с. 20— 21.
ются даже в диалектах одного и того же языка. К совпадениям, у которых
параллели за пределами урянхайской группы носят характер исключений,
относятся: оран ‘страна’, ‘край’, ‘место’ (ср.: туркм. орун ‘место’, чулым.
оран ‘двор’), орук ‘дорога’ (ср.: алт. opïk ‘тропа’, чулым. opak ‘дорога’),
ба‘т- ‘спускаться вниз по реке’, чада- ‘не мочь, не быть в состоя­
нии’ (<монг.)
В заключение, укажем на попытки объединить языки урянхайской
группы с другими тюркскими языками в рамках выделяемого западносибир­
ского (иногда: общесибирского) ареала. Значительное количество общих черт
в фонетике и морфологии языков названного ареала приводит Э.Ф.Чиспия-
ков, подразделяющий языки Западной и Восточной Сибири на три группы:
алтайско-телеутскую, кимакскую и кузбасско-тюркскую96. Вопросам теоре­
тического осмысления связей между тюркскими языками Западной Сибири
посвящена статья В. И. Рассадина9'.
VI) Смешанная группа (северные диалекты алтайского языка, сарыг-
югурский, хакасский, чулымский, шорский языки).
В данную группу включены языки, представляющие определенные
трудности для классификации в силу разных обстоятельств. Одни из них
отразили взаимодействие нескольких классификационных типов, другие,
будучи первоначально принадлежащими к одному классификационному ти­
пу, затем утратили некоторые важные для него черты.

Признаки:

алт. (сев.) ajak maç ас 0Л на к

‘нога4 ‘гора4 ‘рот4 ‘мальчик, ‘щека4
парень4
чулым. (н.) « » « « jäk
чулым. азак maç açic OÇÙI чйк
(ср.)
хак. азах « äc ~ ол ~ нах
' açic OÇÙI
шор. азак « « ол, oçny нак

сарыг.-юг. « « axïc оф1 —

алт. (сев.) ajıçaM ~ кэлт алдш кэлт албадИм

алуанш ‘я смог прийти4 ‘я не смог прийти4
‘я взял (~ я
взявший) ‘
чулым. « — —
хак. « Kinin полдш, Kinin полбадИм,
KÙiïn алдш Kinin албадш
шор. « кэлт алдш кэлт албадИм
сарыг.-юг. мэн алцантро мэн ало пдаван мэн ало гататн

96 См.: Чиспияков Э. Ф. К вопросу о классификации языков южной части Западной и

Восточной Сибири.— Тезисы докладов XXIX сессии Постоянной Международной
Алтаистической конференции (PIAC). Ташкент, сентябрь, 1986 г., II. Лингвистика. М.,
1986, с. 125— 126.
97 См.: Рассадин В. И. Проблемы общности в тюркских языках саяно-алтайского региона.— В
кн.: «Тюркологический сб. 1977». М., 1981, с. 219—731.

39
алт. (сев.) тш ал- чарат - ÔOjÏM
‘отдыхать4 ‘любить, считать ‘я сам4
подходящим4
чулым. тш- kïh- позум, озўм
хак. т ш ан- x ïh - , чарат - n03ÏM
шор. « km- «
сарыг.-юг. — — 3CÏM ~ узум

Общий диагностический признак группы — глухость шумных соглас­

,
ных в анлауте: п, к, т с, ш, ч (губной смычный в алтайском языке —
полу звонкий, в сарыг-югурском — звонкий). Другим общим диагностиче­
ским признаком является необычная огласовка вопросительного местоиме­
ния, ср.: алт. (сев), хак., шор., сарыг-юг. кэм ‘кто’.98
Ближе всего друг к другу северные диалекты алтайского языка,
хакасский, шорский 99 и чулымский языки. Однако и они не образуют
единого классификационного подразделения. Даже в пределах одного языка
наблюдается несовпадение признаков. Например, в одних диалектах сочета­
ния açï, oijï, аца... стянулись, в других — сохранились без изменений. В
нижнечулымском диалекте в интервокальном положении выступает j (ajak
‘нога’), в среднечулымском — з (азак). То же самое отмечено в говорах
шорского языка: мозўк и пщк ‘высокий’, no3Ï и nojï ‘он сам’100.
Несколько обособленное положение в алтайско-хакасско-чулымской
подгруппе — у чулымского языка, в формировании которого проявились
своеобразные обстоятельства этногенетического порядка. Как считал
А.П.Дульзон, без колебаний относивший чулымский язык к языкам саяно­
алтайских тюрок101, чулымская народность сложилась на территории Причу-
лымья путем ассимиляции различными волнами тюркских племен селькупов
и кетов102. Среднечулымский диалект, по мнению А. П. Дульзона, можно
при определенных условиях рассматривать как «один из периферийных
диалектов» хакасского языка, а нижнечулымский — сближать со «старыми
говорами томско-тюркским и барабинским»103.
Большое диалектное разнообразие представляет алтайский язык, не
случайно оказавшийся в двух группах. Подробно описавший его диалекты
Н.А.Баскаков104 отметил, в частности, близость северных диалектов алтай­
ского языка к шорскому языку105.
Важный диагностический признак алтайско-хакасско-чулымской под­
группы в целом, за исключением нижнечулымского диалекта,— отражение
пратюркского *& в виде ч, ср.: алт. (сев.) чы ‘год’, чол ‘дорога’; чулым. (ср.)
чах ‘щека’, чўгўр- ‘бежать’, чИлў ‘лошадь’, чыщ ‘теплый’, чазаў ‘пеший’;

98 Разграничение произведено по материалам и результатам исследования P. М. Бирюкович.

См.: Бирюкович P. М. Лексика чулымско-тюркского языка. Саратов, 1984, с. 22 сл. Ср.:
Доможаков Н. Г. Нижнеиюсцы.— Уч. зап. Хакасского НИИЯЛИ, 1960, VIII, с. 187 сл.;
Бирюкович P. М. Место чулымско-тюркского языка в классификационной схеме тюркских
языков Сибири и Саяно-Алтая.— В кн.: Сущность, развитие и функции языка. М., 1987, с.
163— 170.
99 См.: Чиспияков Э. Ф. О диалектном членении шорского языка.— В кн.: История и
диалектология языков Сибири. Новосибирск, 1979, с. 85-91.
100 См.: Дыренкова Н. П. Грамматика шорского языка. М.; Л., 1941, с. 17.
101 См.: Дульзон А. П. Тюрки Чулыма и их отношение к хакасам.— Уч. зап. Хакасского
НИИЯЛИ, 1959, VII, с. 101.
102 Там ж е, с. 94.
103 Там ж е, с. 101— 102.
104 См.: Баскаков Н. А. Диалекты алтайского языка.— Уч. зап. Горно-Алтайского НИИИЯЛ,
1956, I, с. 3— 17.
105 Там же, с. 7.

40
хак. чаз'т ‘тайна’, чалац ‘голый’, чарба ‘крупа’; шор. чэр ‘земля’, 4 ajçï
‘весна’, nakiuï ‘хорошо’. Признак, общий для северных диалектов алтайского
языка и для чулымского языка,— разновидность аффикса исходного падежа
с узким гласным, ср.: алт. (сев.) мэндш ‘он меня’; чулым. тэм1рдш ‘из
железа’, алтундун ‘из золота’, турадш ‘из города’, а§ацтм ‘с дерева’. Есть
признаки, объединяющие чулымский язык с хакасским и шорским, ср.: хак.
парарохпХн. (пар-ар-ох-тн ) ‘пойду’; чулым. парбухмш (пар-ба-ох-мш ) ‘не
пойду’. Примечательная черта — усечение деепричастных форм в перифра­
стических образованиях, ср.: хак. чт кыгэн ‘доехал’, Kip кыгэн, Kip паркам
‘вошел’, ундул парцан ‘забылся’; чулым. тут вацан ‘схватил’, уч вщан
‘улетел’, тих eaçan ‘сварился’; шор. ол пар§ан ‘умер’, ал пар§ан ‘унес’.
Одному лишь чулымскому языку присуща форма настоящего времени на
-убул ~ -Ï6ùi, природа которой объяснена в работе P. М. Бирюкович106.
Примеры: корубўл (кбруп ол <кбруп олур) ‘видит’, алхбы (алт ол <алт
олур) ‘берет’.
Языкам алтайско-хакасско-чулымской подгруппы по некоторым при­
знакам противопоставлен сарыг-югурский язык107: в аналауте — j, вм. ч; в
определенных фонетических условиях гласные переднего ряда подверглись
веляризации; отсутствуют м уфологические средства выражения лица и
числа в глагольных формах108. Примеры: jan ‘сторона’, ]эл ‘ветер’, ]ўц
‘шерсть’, riùiïnmpo ‘узнал’, fimi ‘семь’, туе- ‘опускаться, падать’, сур-
‘гнать’, MÏc мацтпар ‘мы идем’. В сарыг-югурском языке аффикс исходного
падежа — -тан ~-дан, ср.: алт. (сев.), чулым.— -тт ~
-дм, хак., шор.
-тац ~ -дац. Изредка используется разновидность с узким гласным. Подчер­
кивая обособленность сарыг-югурского языка в группе, следует упомянуть о
попытке К. Томсена сблизить его с современным уйгурским языком109.
VII) Якутский язык (с примыкающим к нему долганским языком).

Признаки:

amax mïa уос уол сищх

‘нога‘ ‘тайга, лес* ‘губы1, ‘рот* ‘сын*, ‘маль­ ‘челюсть*
чик*
2) барбттн — —
(< барбт ­
тн)
‘я пошел (~
_____я ушедший) 4___________________________ _________ _____________________
3) сшнан- бэ]эм
‘отдыхать1 ‘я сам‘

Якутский язык резко отличается от остальных тюркских языков и

фонетическими, и морфологическими особенностями, и составом лексики.
Так, он занимает самую крайнюю позицию в плане ассимилятивных
изменений на стыке морфем и внутри них, превосходя в этом отношении
даже языки урянхайской группы. Главнейший диагностический признак его
106 См.: Бирюкович P. М. Морфология чулымско-тюркского языка. Саратов, 1981, с. 51.
107 См.: Боргояков М. И. Отношение тюркских языков Южной Сибири к языку
сарыг-югуров.— СТ, 1976, № 2, с. 43 сл.
108 См.: Тенишев Э. Р. Строй сарыг-югурского языка. М., 1976, с. 23, 82.
109 См.: Thomsen К. Die Sprache der Gelben Uiguren und das Salarische.— Fundamenta, I, S.
564—568.

41
в области фонетики — высокая степень распространенности регрессивной
ассимиляции согласных, нередко связанной с выпадением гласных. Примеры:
аккд. ‘коню’ (ат-ка ) , кўммўт ‘наше солнце ’ {кун-бут), мунна ‘его нос’
(мурун-а), онно ‘его место’ (орун-а), саншм ‘мое плечо’ (capïn-ÏM), бар-
баптн ‘не иду’ (бар-бат-пш), бассар ‘уходящий с кем-л’ {6ap-ïc-ap).
Своеобразна морфология. В склонении имен, например, примечательно
отсутствие общетюркских форм родительного и местного падежей. Велики
различия в лексике, обусловленные историческими условиями: в якутском
языке выше, чем в других тюркских языках, процент лексических единиц
монгольского происхождения. Велики также различия в семантике собствен­
но тюркских слов, заметно отделяющие его даже от сибирских тюркских
языков, ср.: mïa ‘лес,тайга’ (алт. ту, тув. daß ‘гора’), уос ‘губы’, ‘рот’(алт.
ос, тув. äc ‘рот’), алтан ‘медь’ (алт. алтт, тув. алЫн ‘золото’), сщйх
‘челюсть’(тув. чйк ‘щека’), когус ‘спина’ (алт. когус ‘грудь’, ‘сердце’), cä
‘ружье’ (тув. ча ‘лук’) и т. д.

42
 Г л а в а II

ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ
ФОНЕТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ, МОРФОЛОГИЧЕСКОГО
ТИПА, СИНТАКСИСА И ЛЕКСИКИ ТЮРКСКИХ ЯЗЫКОВ.

Раздел 1

Фонетическая структура. Структура слога и слова.

1. Согласно традиционной концепции, в тюркских языках на определенной

ступени их развития преобладали односложные слова. Эта концепция, одним из
основоположников которой был Ж. Дени12, кажется вполне приемлемой, если
учесть, что корни многих слов в современных тюркских языках односложные и
что отсутствуют какие-либо следы их прежней многосложности. Что же касается
двух- и трехсложных корней, составляющих в настоящее время значительное ко­
личество, то они образованы из нескольких односложных или включают в себя
морфологические элементы.
Слог имеет разную фонетическую структуру: он начинается с гласного или
с согласного звука и завершается гласным или согласным, иными словами, слог
может быть приоткрытым, прикрытым, открытым и закрытым. При этом для ряда
тюркских языков приоткрытый тип слога наименее устойчивый: появляются так
называемые приставные согласные — продукт усиливающейся в зависимости от
разных условий инкурсии.
1.1. Сонанты для анлаута не характерны. Обычно они выступают в началь­
ной позиции заимствованных слов, причем нередко выпадают или протезируют­
ся гласными звуками,
'Л например: др.-тюрк. äpdäni (< скр. ratna) ‘драгоценность’;
ст.-кыпч. inàtÿp (< перс, лацар) ‘якорь’; алт. аржан, уйг. аржан, кирг. арашан (<
скр. rasäyana) ‘минеральная вода’, ‘целебный источник’; хак. Ыачш (< ?) ‘сокол’;
кирг. ïnaj (< перс, жф ‘грязь’, ишзш (< ар. лазш) ‘нужный, нужно’, üıafik (< ар. ларк)
‘подходящий’, убакйп (< ар. вакт) ‘время’, уруксат (< ар. рухсат) ‘разрешение’,
факмат (< ар. рахмат) ‘спасибо’; тув. Ъшп (< м.-п. lab) ‘верно, точно’; тув. (диал.)
ïpàdijô ‘радио’, эртшэ (< скр. ratna) ‘драгоценность’, отут (< м. нофн) ‘зелёный’,

1 См.: Deny J. Rôle de l’harmonie vocalique dans la formation des mots turcs.— XIX Congresso
Intemazionale degli Orientalisti. Roma, 1938, p. 226—231. См. также: Deny J. Principes de
grammaire turque. («Turk» de Turquie). Paris, 1955, p. 93.
2 См.: Изысканный дар тюркскому языку. (Грамматический трактат XIV в. на арабском языке).
Введение, лексико-грамматический очерк, перевод, глоссарий, грамматический указатель Э. И.
Фазылова и M. Т. Зияевой. Ташкент, 1978, с. 174.

43
ом (< м. ном) ‘книга’, улу (< м. лу < кит.) ‘дракон’3; шор. Ыэктор
‘лектор’456.
Заимствование большого количества слов с начальными сонантами и
частичный или полный билингвизм способствовали возникновению такой
ситуации, когда употребление сонантов стало возможным в начале как
заимствованных, так и собственно тюркских слов, в которых их появление
было обусловлено главным образом ассимилятивными процессами , ср.: кирг.
MajpciM ‘праздник’ (< ар. ôajpcm), муаз ‘лук’ (< перс, пўаз), мэн ‘я’ (<
бэн), мш- ‘садиться на верховое животное’ (< 6İH-), мщ ‘1000’ (< бщ), муц
‘печаль’ (< буф, мэцг1 ‘вечный’ (< бэцу); хак. малт'г ‘топор’ (< бал/nï, ср.:
ту в. балдп). '
Нетерпимым в начальной позиции для недавнего прошлого следует
считать и согласный з, который является чрезвычайно редким в этом
положении и которому иногда предшествует протетический гласный, напри­
мер: алт. узэщ, башк. 00йцг1, кирг. узбцу, тоф. эзэцг1, хак. Ш р , чуваш.
fp a n a , чуваш, (диал.) ёзэнгё, чулым. i3ätfä (< ?) ‘стремя’. Более того,
сравнительное исследование показало, что на уровне тюркского праязыка
или протоязыка в анлауте были, вообще, исключены звонкие шумные
согласные, что начало слова было глухим, сильным и что сонорность
последовательно нарастала по направлению к концу слова от 0 к 1, к
использованию всех имевшихся в языке сонантов и звонких шумных
согласных. Напротив, сила артикуляции падала по мере движения от начала
к концу слова (сильное начало и ослабленный конец) и падение ее было
прямо пропорционально размерам слова: в конце двусложных слов шумные
согласные оказывались более слабыми, чем в конце односложных. При этом
односложные слова с долгими гласными просодически приравнивались к
двусложным словам с недолгими гласными. Такое распределение согласных,
квалифицируемое как «тенденция к восходящей звучности», не является
случайным и носит характер относительной типологической универсалии0.
Одним из важных факторов изменения первоначального распределения
согласных по степени сонорности в анлауте являлось, наряду с притоком
заимствованных слов, взаимодействие начала и конца слов: начальный
глухой согласный в положении после гласного предшествующего слова
подвергался более или менее значительному озвончению, ср.: кум. kİm İk >
zİm İk > j İm İk ‘как, подобно’7; узб. (диал.) бу ziıui (< бу Kimi) ‘этот человек’8;
башк. İki fjaô (< İki kaô) ‘два гуся’9.
С взаимодействием конца одного и начала другого слова связано
появление протетических согласных, представляющее собой реализацию между-
словной паузы-смычки на уровне сегментных фонем. В качественном отноше­
нии протетические согласные зависят от последующих гласных или же
независимы от них. Так, протетический в почти всегда выступает перед
огубленными согласными, ср.: ст.-кыпч. вучак10, тур. ojak ‘очаг’; ст.-кыпч.
eajua-11, азерб. ojua- ‘играть’; азерб., тур. вур-, кирг. ур-, якут, ўр- ‘бить,

3 См.: Чадамба 3. Б. Тоджинский диалект тувинского языка. Кызыл, 1974, с. 34, 44, 52.
4 См.:Межекова H. Н. Описание шорского диалекта хакасского языка. АКД. М., 1969, с. 8 .
5 См.: Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков. Л., 1970, с. 16Ö.
6 Ср. результаты исследования Л. Г. Зубковой, проведенного на материалах русского,
чешского, таджикского, индонезийского, яванского, тагальского, турецкого, монгольского и
других языков. См.: Зубкова Л. Г. Сегментная организация простого слова в языках
различных типов. АДД. Л., 1978, с. 8 , 9.
7 См.: Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. M.; JL, 1941, с. 89.
8 См.: Носиров Ш. Фориш шеваси юзасидан кузатишлар.— ЎТА, 1978, № 6 , б. 11.
9 См.: Дмитриев Н. К Грамматика башкирского языка. М.; Л., 1948, с. 35.
10 См.: Houtsma М. Th. Ein türkisch-arabisches Glossar. Leiden, 1894, S. 15.
11 См.: Изысканный дар..., с. 173.

44
ударять’; узб. (диал.) вон ‘10’, вуч ‘3’ , вортэъ ‘товарищ , eajye ‘мед­
ведь’, ват ‘конь’, валтг ‘6’, eommïc ‘30’, вордйк ‘утка’, вопкй ‘л е г к и е ,
азерб. он, уч, узб. ypmok, ajy, от, злт1, отуз, урдак, упка ; чуваш, eäzäp,
кирг. огуз ‘бык’, вйрман, тат. урман ‘лес’.
Отличительная особенность протетических согласных — отсутствие
регулярности, объясняемое, с одной стороны, тем, что протезирование не
является единственным средством реализации междусловной паузы-смычки,
с другой,— действием таких факторов, как частотность употребления.
Вопрос, до сих пор вызывающий споры,— происхождение начального
h. Заметим, что в большинстве тюркских языков h в начале собственно
тюркских слов не встречается. Языки, обнаруживающие его,— азербайджан­
ский, гагаузский, каракалпакский, казахский, тувинский, турецкий, турк­
менский, узбекский, уйгурский, халаджский. В каракалпакском1213415, казахском
и турецком языках тюркских слов с начальным h совсем немного, в
диалектах туркменского16, узбекского и уйгурского17 языков — 15—20, в
диалектах азербайджанского языка18 — 20—25, а в диалектах тувинского —
более 30. В халаджском же языке Г. Дёрфер насчитывает около 50 слов с
начальным Л19. Приведем примеры из диалектов тувинского языка, как
наименее известные в специальной литературе: НаттЫ- ‘быть забытым’,
hapı ‘пчела’, MpİK ‘берег’, М л ‘обрыв, яр’, hÿzÿ ‘сова’, Норум ‘сверло’,
hanııukuıap ‘братья’, Нэмиикэ]эк ‘чертополох’, Нощулйш ‘ночное сборище’,
‘гуляние молодежи (в дореволюционной Туве)‘, Мрун ‘кровать’, Ногбэн
‘рыхлый’, hypyk ‘шест’, hÿp ‘долго’, Норэгэ ‘двор’, ‘хозяйство’, Нон ‘10’,
hapïjyia- ‘чистить’, Нот ‘желчь’, Нана/ ‘козленок’, Нору- ‘радоваться’, hak-
‘течь’, hac ‘горностай’, Нору ‘наверху’, ‘вверх’, Нозац, hoc ‘затор на реке’,
hopyk ‘дорога’2021.
Приведенные примеры как будто бы свидетельствуют о том, что мы
имеем дело с архаической особенностью, постепенно исчезающей в тюрк­
ских языках. Именно так и объясняет наличие h Г. Дёрфер““. Однако
объяснение Г. Дёрфера не согласуется с фактом появления начального h в
словах, заимствованных относительно недавно из нетюркских языков: рус­
ского, армянского, арабского, монгольского. Впрочем, так же обстоит дело и
с ранними заимствованиями. Например, древнетюркское окуз ‘бык’ —
заимствование из какого-то индоевропейского языка, скорее всего из тохар­
ского, ср.: тох. В okso, скр. ukşân-. Восстановить его праформу в виде

12 См.: Джураев X. Фонетико-морфологические и лексические особенности узбекских говоров,

носящих этническое название «тюрк-калтатай». АКД. Ашхабад, 1975, с. 13— 14.
13 См.: Хасанов Б. Исследование узбекских говоров типа тюрк-барлас. АКД. Ташкент, 1980, с. 10,
13.
14 См.: Ахмедов А. Джушский говор узбекского языка. АКД. Ашхабад, 1962, с. 8 , 9, 17, 19.
15 См.: Доспанов О. Кдрақалпақ тили қубла диалектиниц лексикасы, б. 255— 256.
16 См.: Куренов С. Особенности туркменского говора Северного Кавказа (Ставрополья). АКД.
Ашхабад, 1959, с. 12.
17 См.: Талипов Т. К вопросу о генезисе h в современном уйгурском языке.— В кн.:
Исследования по тюркологии. Алма-Ата, 1969, с. 178, 180.
18 См.: Рустэмов Р. Э. Губа диалекти. Бакы, 1961, с. 82, 84; Исламов М. Азэрба^чан
дилинин Нуха диалекти. Бакы, 1968, с. 52.
19 См.: Doerfer G , Tezcan S. Wörterbuch des Chaladsch. (Dialekt von Xarrab).— ВОН, 1980,
XXVI, S. 122— 136.
20 См.: Арагачи 3. Б. Тоджинсқий диалект.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ, Кызыл, 1960,
VIII, с. 205; Сарыкай M. X. 1) Некоторые итоги диалектологической экспедиции в
Пий-Хемском районе.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ, Кызыл, 1968, XIII, с. 297—298; 2)
Сведения о речи усинских тувинцев.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ, Кызыл, 1971, XV, с.
272; Хертек Я. Ш. Об улуг-хемском говоре.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ, Кызыл,
1970, XIV, с. 227; Ш. Ч. Сат. О говоре населения Тере-Холя.— Сб. научно-методических
статей в помощь учителю. Гуманитарные науки. Кызыл, 1968, с. 110; Чадамба 3. Б.
Тоджинский диалект тувинского языка, с. 50.
21 См.: Doerfer G. Proto-Turkic: Reconstruction problems.— TDAY. Belleten (1975— 1976), 1976,
p. 24— 26.

45
*покуз невозможно. Лишены почвы и попытки возвести окўз к другому
индоевропейскому слову, ср. лат. ресог, так как в заимствованных словах
тюркские языки никогда не утрачивают начальных согласных и не заменя­
ют начальный р звуком h. Кроме изложенного, позицию Г. Дёрфера отчасти
лишает опоры замечание Махмуда Кашгари (XI в.) о том, что h чужд
тюркским языкам. Нельзя обойти молчанием и то, что использование h в
качестве протетического согласного нисколько не противоречит основным
особенностям и тенденциям развития фонетической структуры слова. Оно
наблюдается в разных языках — славянских, иранских, финно-угорских и
других — и отражает общеязыковую закономерность сильного начала слова,
реализуемую в том или ином виде инкурсии.
Сказанное выше ставит под сомнение правомерность реконструкции
одних тюркских слов с начальным h < *п, других — без него, ср. у
Г. Дёрфера: халадж. hadak (< *падак) ‘нога’, ham (< *пат) ‘лошадь’,
Коттуз (< *поттаз) ‘тридцать’, йач (< *йч) ‘голодный’, äam (< *âm)
‘имя4, алта (< *алта ) ‘шесть’22. К сказанному добавим, что подобная
реконструкция неприемлема и по иным соображениям. В тюркском праязы­
ке надежно восстанавливается во всех позициях, включая начало слова,
губной *п, отражениями которого в современных тюркских языках являются
никогда не исчезающие п и б(м). Возникает необычная ситуация, когда в
одной фонологической системе оказываются два п, принципиально не отли­
чающиеся друг от друга и не находящиеся в отношениях дополнительной
дистрибуции.
1.2. Конечная позиция в односложном слове отличается от начальной
отсутствием ограничений в использовании согласных. Концу слова не «про­
тивопоказаны» ни звонкие шумные согласные, ни сильные, ни сонанты. В
конечной позиции допускаются также определенные типы сочетаний соглас­
ных (рт, лт, нт, рк, рс, нч, cm, ск и т. д.), например: др.-тюрк. арт
‘зад’, кхрк ‘40’, аст ‘низ’, уст ‘верх’, jonm ‘лошадь’, ант ‘клятва’. Почти
все эти сочетания состоят из сонантов и шумных согласных, исключения —
сочетания щелевых и смычных шумных (cm, ск). Правда, мы пока не
располагаем данными, позволяющими твердо и определенно считать указан­
ные сочетания первичными. Нельзя сказать с полной уверенностью, что
форме арт не могла предшествовать форма apïm, а форме кхрк — kïpïk. Все
же предположение об изначальной двусложности таких слов кажется мало­
вероятным. По крайней мере, то, что будет изложено ниже, не свидетельст­
вует в его пользу.
В конце односложного слова наряду с согласными выступают и
гласные: широкие и узкие, передние и задние, лабиализованные и нелабиа­
лизованные. Однако не все тюркологи считают открытый тип односложного
слова достаточно древним. Существует мнение, что структурная разновид­
ность односложного слова с конечным гласным появилась поздно, вследствие
выпадения конечных согласных23. Действительно, в тюркских языках интен­
сивно протекал процесс стирания конца слова, особенно в тех случаях,
когда в конечной позиции оказывались некоторые сонанты. Тем не менее
древность структурной разновидности односложного слова с гласным в
исходе не вызывает сомнений, а попытки возвести все односложные слова
типа СГ, Г к односложным словам типа СГС не имеют достаточных
оснований. Что, скажем, позволяет считать др.-тюрк. ба- ‘связывать’, ‘завя­
зывать’ (< *nä-) преобразованной разновидностью несуществующего бау-?
22 См.: Doerfer G. Die Türksprachen Irans.— TDAY, Belleten, 1969, S. 17.
23 См.: Баскаков H. А. Каракалпакский язык, II. Фонетика и морфология, 1. М., 1952, с. 100.

46
Известно, что бау( бац) — продуктивное именное образование от ба- и таким
образом конечный сонант выступает носителем вполне определенного грам­
матического значения, ср.: др.-тюрк. са- ‘думать’ — *cäу (*сац) ‘мысль,
дума’, ту- ‘закрывать’ — туц ‘преграда,завал’, о- ‘думать, размышлять’ —
ог ‘мысль, разум’.
Наличие в тюркском праязыке или протоязыке односложных слов
типа СГ (Г) правдоподобно и в типологическом отношении: односложные
слова с гласными в исходе столь же обычны, как и открытые слоги в
составе многосложного словак И, пожалуй, в большей мере вторичными,
производными являются односложные слова типа СГС, чем слова типа СГ
(Г)2425.
Количество односложных слов с конечными гласными невелико, и
полный учет их необходим для уточнения состава односложных слов с
первичными долгими гласными (в односложных словах типа СГ, Г вершино­
образующей функцией обладал только гласный и, следовательно, возможна
лишь вокалическая длительность), а также в целях вычленения из некото­
рых односложных слов типа СГС, ГС первичных слогов открытого типа.
Примеры односложных слов с конечным гласным: др.-тюрк. су- ‘протя­
гивать’, ‘вытягивать (шею, руку)’ (< *сў~), у- ‘мочь’ (< *ў~), ö ‘мысль’ (<
*о), са- ‘думать’ (< *cä~), kä ‘вместилище, чехол, футляр’ (< *kä), ja ‘лук’
(< *Ш), ]э- ‘есть’ (< * ўэ-), тэ- ‘говорить’ (< *тэ-), ï ‘растение’ (< *Т),
ст.-тур. cï- ‘быть подобным, походить на...’ (< *сГ-); тур. (диал.) ко- ‘ставить,
класть’ (< *kö-)\ хак. *ту- ‘наглухо закрывать’, ‘запруживать’ (< *тў- );
халадж. ў ‘сон’ (< *ў), jä - ‘сбивать масло’ (< *Ш~), cï- ‘ломать’ (< *с?-), бй-
‘связывать, завязывать’(< *nä~), kä ‘ще?’ (< *ка), кў ‘молва, слава’ (< *ку), jÿ-
‘мыть’ (< *ÿÿ- ).
Вопрос о вычленении из односложных слов типа СГС, ГС слов с откры­
той слоговой структурой является составной частью проблемы реконструкции
первичных корней, вызывавшей большой интерес и у тюркологов, и у монго­
листов, в частности у В. В. Радлова, Г. И. Рамстедта, Н. Поппе26. Наличие
долготы наблюдается не только у структурных типов «гласный» и «согласный
+ гласный», однако обязательность ее для этих Типов суживает сферу поисков
первичных корней некоторых слов, оканчивающихся на согласный.
Из сказанного выше явствует, что первоначально, в условиях господ­
ства моносиллабизма и при отсутствии противопоставления глухих (силь­
ных) и звонких (слабых) согласных, число слов, различавшихся составом
звуков или порядком их расположения, было ограниченным, и поэтому
использовалось дополнительное средство, обеспечивавшее расширение выра­
зительных возможностей языка. Таким средством могли быть, вероятнее
всего, слоговые акценты, точнее, противопоставление различных акцентных
типов односложного слова, например: 1) с вершиной на гласном; 2) с
вершиной на согласном. Будучи принадлежностью слога в целом, слоговые
акценты получали преимущественное выражение в выделении какой-либо
одной части слога.
2. Прежде чем изложить свои соображения о слоговых акцентах в
тюркском протоязыке, сделаем общие замечания, основная цель которых —
систематизация и сопоставление фактов, относящихся к засвидетельствован­

24 См.: Malmberg В. Remarks on a recent contributions to the problem of the syllable.— Studia
linguistica, 1961, XV, p. 1— 9.
25 См.: Чекман B. H. Исследования по исторической фонетике праславянского языка.— В кн.:
Типология и реконструкция. Минск, 1979, с. 139.
26 См.: Ramstedt G. J. Zur Verbstammbildungslehre der mongolisch-türkischen Sprachen.— JSFOu,
1912, XXVIII3 , S. 3; Poppe N. Remarks on some roots and stems in Mongolian.—
Zinbun-Kagaku-Kenkyusyo. Kyoto, 1954, p. 294—300.

47
ному или реконструируемому состоянию слоговых акцентов в разных язы­
ках.
Надобность обращения к нетюркским материалам диктуется своеобра­
зием объекта исследования: слог — комплексная единица с четко выражен­
ной антропофонической сущностью и, естественно, у него есть общие для
разных языков закономерности в количественной стороне, во внутренней
упорядоченности составляющих его элементарных единиц, в просодической
оформленности. Учет их и сопоставление способствует более полному и
глубокому освещению конкретного материала.
Еще в начале нынешнего столетия была высказана мысль, что
вершинообразующее выделение базисных компонентов, именуемое ударени­
ем, или акцентом, и наблюдаемое в слове, может иметь место и в пределах
слога, вокализм которого в определенном смысле противопоставлен консо­
нантизму. «Исследование западносаамского, так же как и южносаамского,—
писал Э. Лагеркранц,— показало, что саамский язык стремится образовать в
каждом слове вершину либо в вокализме корня, либо в консонантизме, что
проявляется как в продолжительности, так и в качестве звука. Благодаря
этому между вокалическим и консонантическим элементами возникает
контрастирующая корреляция. Чем длиннее вокализм корня, тем короче
консонантизм, и наоборот»2728. Нечто подобное отмечается С. Д. Кацнельсо-
ном в центральнобаварских говорах немецкого языка и в шведском языке.
«Возможность квантитативного выделения одного из компонентов ядра удар­
ного слога,— пишет он, имея в виду центральнобаварские говоры,— создает
здесь противопоставление двух слоговых типов — начально-вершинного с
вершиной на вокалическом компоненте слогового ядра и конечно-вершинно-
го с вершиной на консонантическом его элементе» .
Слоги, выступающие в качестве самостоятельных единиц, имеют
автономное просодическое оформление, тогда как слоги, являющиеся частью
слова, включаются в общую схему распределения просодических признаков.
Это значит, что в ходе превращения односложного слова в многосложное
просодика слога подвержена изменениям.
Различение вокальновершинного и консонантновершинного типов слога
реализуется на уровне сегментных единиц в увеличении их длительности,
на просодическом уровне — в движении тона и в способе примыкания
компонентов друг к другу. В первом типе — долгий гласный, за которым
следует слабый, краткий согласный, во втором — сильный, длительно
произносимый согласный, которому предшествует краткий гласный. Для
первого типа характерен плавный тон (ровный, восходящий, восходяще-ни­
сходящий), для второго — толчкообразный, прерывистый, cp. Schleifton и
Stoßton в литовском языке29. Слабый, краткий согласный присоединяется к
долгому гласному «непосредственно», присоединение же к краткому гласно­
му сильного, длительно произносимого согласного, в особенности смычного,
нередко происходит путем более или менее резкого перерыва в артикуляции
гласного, квалифицируемого как явление преаспирации, преглоттализации
или фарингализации.
Перерыв в артикуляции гласного, например в исландском языке,
описывается так: перед геминированным глухим смычным еще до начала его
27 См.: Lagercrantz Е. Strukturtypen und Gestaltwechsel im Lappischen.— MSFOu, 1927, LVII,
S.13 — 14.
28 См.: Каинельсон С. Д. Сравнительная акцентология германских языков. М.; Л., 1966, с. 85,
213—214.
29 См.: Schmitt А. Schleifton und Stojöton.— ZPhon., 1950, 4. Jhrg., 1/2, S. 93.

48
артикуляции возникает . придыхание, на которое перемещается вершина
ударения, затем оно достигает полудолготы, а смычный сокращается30.
Приблизительно то же говорится о прерывистой артикуляции гласного в
датском языке. В английском языке в подобных случаях указывается на
«значительное увеличение длительности смычки между гласным и фазой
эксплозии конечного согласного слога, воспринимаемое на слух как «пере­
рыв» звучания между гласным и согласным»31.
Важным условием перерыва в артикуляции гласного являются качест­
во и количество последующего согласного. Так, в соответствии с гипотезой
А. Хойслера, на раннем этапе развития базельского диалекта немецкого
языка резкий акцент имели все односложные слова, в которых за кратким
гласным следовал сильный согласный32. В современных западноютских гово­
рах толчок встречается перед глухими смычными, восходящими к геминатам
рр, tÇ, кк, а также перед сонантами, за которыми следуют глухие смыч­
ные . В древнем же языке, по мнению С. Д. Кацнельсона, появление
толчка было связано с наличием в исходе корневого слога сильного
согласного3 . Зависимость прерывистой артикуляции гласного от качества и
количества последующего согласного не постоянна: после образования соот­
ветствующего типа артикуляции не исключено сокращение длительности
согласного.
Говоря об условиях образования перерыва, следует подчеркнуть, что
возникновение преаспирации, преглоттализации или фарингализации может
быть обусловлено не только особенностями примыкания, но и исчезновением
согласных: заднеязычных, увулярных и других. Таким, по-видимому, бьм
путь образования прерывных и придыхательных гласных в удэйском языке33345
и фарингализованных гласных в кетском36. Поэтому нет ничего неожидан­
ного в замечании Г. К. Вернера относительно того, что образование
гортанной смычки в кетском языке не зависит от наличия или отсутствия
ртовых согласных37.
В современных тюркских языках противопоставление вокальновершин­
ного и консонантновершинного типов слога (resp. односложного слова)
отсутствует, однако наблюдается ряд фонетических явлений, которые могут
быть объяснены как более или менее очевидные следы существования
указанной оппозиции в прошлом. К ним мы относим «первичную» долготу и
фарингализацию гласных, ослабление и геминацию согласных в корне.
2.1. Противопоставление первичных долгих и кратких гласных просле­
живается в тофаларском, туркменском, халаджском, якутском языках, в
говорах других тюркских языков. В азербайджанском языке количественная
оппозиция гласных трансформировалась в оппозицию слабых, лишенных

30 См.: M ahne К. The Phonology of Modern Icelandic.— В кн.: New York University. Ottendorfer
Memorial Sériés of Germanie Monographs, № 15. Menasha, Wisconsin, 1923, p. 106.
31 См.: Валиев С. А. Дистрибуция реликтовых слоговых акцентов в ареале английской речи.
АКД. Л., 1977, с. 6— 7.
32 Heusler A. Der alemannische Konsonantismus in der Mundarte von Baselstadt.— В кн.: А.
Heusler. Schriften zum Alemannischen. Berlin, 1970, S. 20. См. также: Найдич Л. Э.
Квантитативные и просодические явления в швейцарских диалектах немецкого языка. АКД.
Л ., 1978, с. 7.
33 См.: Кацнельсон С. Д О западноютском толчке.— В кн.: Проблемы сравнительной филологии.
Сб. статей к 70-летию члена-корреспондента АН СССР В. М. Жирмунского. М.; Л., 1964, с.
234.
34 Кацнельсон С. Д. Сравнительная акцентология германских языков, с. 189.
35 См.: Шнейдер E. Р. Краткий удэйско-русский словарь. М.; Л ., 1936, с. 83 и сл.;
Цинциус В. И. Сравнительная фонетика тунгусо-маньчжурских языков. Л ., 1949, с.. 64—68.
36 См.: Иванов Вяч. Вс. О происхождении ларингализации-фарингализации в енисейских
языках.— В кн.: Фонетика. Фонология. Грамматика. К семидесятилетию А. А.
Реформатского. М., 1971, с. 134— 136; Вернер Г. К Кетская акцентология. АДД. Л., 1974,
с. 41.
37 Вернер Г. К К типологической характеристике енисейской слоговой акцентуации.— В кн.:
Происхождение аборигенов Сибири. Материалы межвузовской конференции 11—13 мая
1969 г. Томск, 1969, с. 45.

4 А. М. Щербак 49
придыхания, и сильных, аспирированных согласных, например: ад ‘имя’/
am ‘лошадь’, a f ‘голодный’/ ач ‘открой’, çaô ‘посуда’/ çan ‘хватай’, ‘кусай’.
В турецком языке следы ее обнаруживаются в противопоставлении звонких
и глухих смычных согласных в интервокальном положении, cp.: am ‘имя’ —
adî ‘его имя’ / am ‘лошадь’ — am ï ‘его лошадь’, от ‘огонь’ — оду ‘его
огонь’ / от ‘трава’ — оту ‘его трава’. Следы общетюркской количествен­
ной оппозиции гласных сохранились также в чувашском языке, в котором
отмечены случаи дифтонгизации первичных долгих38394012.
Итак, аргументы в пользу существования’ количественной оппозиции
гласных в тюркском праязыке многочисленны и убедительны. Особенно
примечательно то, что время от времени учет первичной долготы гласных
позволяет объяснять некоторые «загадочные» фонетические явления в совре­
менных тюркских языках. Как известно, уйгурский язык — единственный
из тюркских языков, в котором регрессивная ассимиляция гласных представ­
лена в значительных размерах: am ‘лошадь’ — Smi ‘его лошадь’, тал ‘ива’
— тэлг ‘его ива’, 6äm ‘лицо’ — бэтг ‘его лицо’, кйл ‘приди!’ — кэлт
‘придя’ и т. д. Иногда, однако, регрессивная ассимиляция не имеет места,
несмотря на кажущееся наличие необходимых условий: $аз ‘гусь’ — çasi
‘его гусь’, саз ‘болото’ — саз1 ‘его болото’, баш ‘пять’ — öämi ‘пятеро из
них’, kap ‘снег’ — kapi ‘его снег’. Г. Садвакасов, не без оснований,
связывает отсутствие регрессивной ассимиляции в приведенных и многих
других словах с первичной долготой гласных"19. В самом деле, те уйгурские
гласные, которые соответствуют долгим гласным туркменского и якутского
языков, не подвержены регрессивной ассимиляции. Сделанные Г. Садвакасо-
вым наблюдения являются тем более ценными, что недавно были подкреп­
лены сведениями о сохранении следов этимологической долготы гласных еще
в одном тюркском языке — в чулымском 40 .
Не только собственно лингвистические факты, но также сама история
тюркологических исследований свидетельствует в пользу существования ко­
личественной оппозиции гласных в тюркском праязыке. Когда в середине
прошлого и начале нынешнего столетия тюркологи обсуждали проблему
происхождения долгих гласных в якутском языке, они не могли сопоставить
с якутским материалом ничего, кроме некоторых сомнительных примеров из
языка нижегородских татар4 и ряда любопытных фактов чувашского язы­
ка . С тех пор положение заметно изменилось, и возникла такая ситуация,
когда противопоставление первичных долгих и кратких гласных или же
следы этого противопоставления фиксируются в большинстве тюркских
языков.
Чтобы иметь правильное и достаточно полное представление о следах
«этимологических» долгих гласных в современных тюркских языках, необхо­
димо отдавать себе отчет в том, что общетюркская долгота гласных уже
давно проявляет тенденцию к сокращению в масштабе всей семьи и что
следы ее существования в прошлом обнаруживаются в первую очередь в
качественных особенностях согласных. В одной из предыдущих работ мы
пытались показать, что ротацизм в чувашском языке — явление чисто
фонетическое43, но не в том смысле, как об этом говорили Г. Рамстедт и Н.
Поппе, восстанавливавшие в алтайском праязыке оппозицию «твердых» и

38 См.: Канюкова А. С. 1) Некоторые особенности диалектов чувашей тури и анатри.— МЧД,

I, с. 84; 2) Некоторые фонетические и лексические особенности чувашских диалектов.—
ВДТЯ, II, Баку, 1960, с. 192; Сергеев Л. П. Основные особенности моргаушского говора.—
МЧД, I, с. 150— 151.
39 Садвакасов X. Язык уйгуров Ферганской долины. Алма-Ата, 1970, с. 22—23.
40 См.: Бирюкович P. М. Звуковой строй чулымско-тюркского языка. М., 1979, с. 35—55.
41 См.: Böhtlingk О. Über die Sprache der Jakuten. Grammatik, Text und Wörterbuch. SPb., 1851,
S. 39.
42 Cm.: Ne'meth J. Die langen Vokale im Jakutischen.— KSz, 1914/15, XV, S. 163— 164.
43 Щербак А. M. Сравнительная фонетика тюркских языков. Л., 1970, с. 55, 85— 87.

50
палатализованных согласных: р!р', л /л ' (р'>з, л'>шJ4445. Мы полагаем, что
вначале после «этимологических» долгих гласных согласный с стал звон­
ким40, а затем изменился в р. Процесс озвончения с охватил многие
тюркские языки, процесс же изменения з в р имел место в предельно
ограниченной языковой группе. В силу того, что в дальнейшем происходило
постепенное сокращение первичной долготы, ротацизм можно встретить и
после гласных, которые ни в туркменском, ни в каких-либо других
тюркских языках в настоящее время не являются долгими.
Сделаем замечания относительно характера данной оппозиции. Почти
все тюркологи, занимавшиеся этой проблемой, склонны думать, что количе­
ственную оппозицию гласных следует рассматривать как бинарную. Некото­
рые тюркологи отрицают наличие такой оппозиции в праязыке и разделяют
точку зрения В. В. Радлова и В. Грёнбека относительно вторичной,
заместительной природы всех долгих. В отличие от своих коллег, Г. Дёрфер
полагает, что пратюркская количественная оппозиция гласных была трех­
членной: долгие / полудолгие / краткие, или: сверхдолгие / долгие /
краткие46. При этом он ссылается на материалы халаджского языка,
который, по его мнению, имеет большое количество черт, сохранившихся от
древнетюркского состояния. Попутно заметим, что первый исследователь
халаджского языка В. Минорский выделял в нем только две количественные
градации гласных: долгие / краткие47.
Убедительным свидетельством в пользу гипотезы Г. Дёрфера было бы,
очевидно, существование так называемых минимальных триад, например:
6âıu / баш / баш. Ввиду отсутствия таковых Г. Дёрфер вынужден
использовать слова, совершенно различные по составу конституирующих их
элементов: тар ‘узкий’ / баш ‘голова’/ ham ‘лошадь4. Чтобы выразить свое
отношение к только что упомянутым примерам, оставим пока в стороне
количественную оппозицию гласных в словах mâp ‘узкий4 и ham ‘лошадь’:
она находится в полном соответствии с традиционными взглядами. С
противопоставлением же гласных в словах баш ‘голова’ и ham ‘лошадь’
дело обстоит совсем иначе. Сомнения возникают главным образом из-за
того, что фонетическое окружение гласных в последней паре не является
одинаковым48. Создается впечатление, что различие между баш ‘голова’ и
am ‘лошадь’ в отношении длительности гласных (а — 20 б , а — 15 б )
обусловлено качеством конечных согласных. Необходимо также учитывать
возможность проявления индивидуальных особенностей. Наконец, нельзя
забывать о важности статистических данных: один-единственный пример не
доказывает ничего49. Разумеется, мы не можем согласиться с Г. Дёрфером.
Однако хотелось бы воздержаться от продолжения дискуссии тем более, что
сам он не считает свою точку зрения на прототюркский вокализм оконча­
тельной.

44 Подробное изложение точки зрения Г. Рамстедта и Н. Поппе с критическим анализом ее,

обобщением всего высказанного, ранее по этому вопросу и своеобразным подведением итогов
приводится в работе: Ligeti L. A propos du rhotacisme et du lambdacisme.—CAJ, 1980, XXIV,
3— 4, p. 222— 250.
45 Cp.: Emre A. C. Türk lehçelerinin mukayeseli grameri, (ilk deneme). Birinci kitap: Fonetik.
İstanbul, 1949, s. 62—63.
46 C m .: Doerfer G. 1) Khalaj Materials.— Indiana University Publications. Uralic and Altaic Sériés,
115. Bloomington, 1971, p. 183—267; 2) О трех количественных градациях гласных в
тюркских языках.— СТ, 1976, № 4, с. 56—71. Ср.: Щербак А. М. О некоторых спорных
вопросах реконструкции фонологической системы тюркского праязыка.— В кн.:
Тюркологические исследования. М., 1976, с. 240—244.
47 Minorsky V. The Turkish Dialect of the Khalaj.— BSOS, 1940, X, 2, p. 417—437.
48 См.: Щербак A. M. Является ли количественная оппозиция гласных в халаджском языке
трехчленной? — СТ, 1977, № 1, с. 52—55.
49 Возражения изложены в р а б Дёрфер Г. О количественной градации гласных в халаджском
языке.— СТ, 1987, № 5, с. 55— 6 8 .

51
 Ясно, что при нынешнем уровне наших знаний с очевидной достовер­
ностью может быть восстановлена лишь двучленная количественная оппози­
ция гласных: долгие / краткие.
По вопросу о природе первичных долгих гласных большинство тюрко­
логов придерживается точки зрения В. В. Радлова и В. Грёнбека, призна­
вавших развитие долготы лишь как следствие стяжения сочетаний гласных с
согласными и выпадения согласных50.
Е. Д. Поливанов критикует ее51 и считает, что развитие долготы
гласных в якутском языке «гипотетически можно приписать влиянию звон­
кости следующего согласного»52. Заметим, что этим словам Е. Д. Поливано­
ва созвучны высказывания А. Одрикура относительно оглушения звонких
смычных в индоевропейских языках как причины появления тонов53. Хотя
гипотеза Е. Д. Поливанова, в общем, основывается на правдоподобных
фактах, конкретно, в приложении к материалам тюркских языков, она
лишена прочной опоры. Так, нельзя, исходя из этой гипотезы, объяснить
появление долготы гласного в односложных словах типа СГ, Г, в которых
согласный в исходе не может быть реконструирован. Трудно также дать
объяснение нередкому отсутствию долготы гласных перед сонантами и
избирательному развитию ее в этом положении, ср.: туркм. бар ‘есть’ и
бар- ‘идти’.
Особую позицию по вопросу о происхождении «этимологической»
долготы занял Ю. Немет, который связывал появление первичных долгих
гласных в якутском языке не с сокращением слогов и не с выпадением
согласных, а со своеобразием пратюркской акцентуации54. К Ю.Немету
примкнули Г. И. Рамстедт и Г. Дёрфер. Первый из них пришел к выводу о
необходимости различать в тюркских языках две ступени гласных: сильную
(с ударением, более долгую) и слабую (безударную, укороченную)55, второй
— высказал предположение о существовании в тюркском протоязыке трех
разных акцентов: A kut a, Gravis'а и Schleiftort а и связал развитие долготы с
последним из них5657.
В настоящее время, пожалуй, не вызывает сомнений то, что многочис­
ленные и разнообразные попытки объяснить появление долгих гласных в
тюркских языках выпадением согласных окончились неудач ей7. Что же
касается точки зрения, устанавливающей связь первичной долготы гласных
с просодикой древнетюркского слога, то она кажется обоснованной и
заслуживает самого серьезного внимания. Весьма вероятно, что на той

50 Подробный обзор см. в кн.: Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков, с.

123 и сл.
51 Поливанов Е. Д К вопросу о долгих гласных в обще-турецком праязыке.— ДАН-В, 1927,
№ 7 , с. 151.
52 Поливанов Е. Д. К вопросу об обще-турецкой долготе гласных.— Бюллетень 1-го
Средне-Азиатского гос. ун.-та. Ташкент, 1924, апрель, № 6 , с. 157. Попытку ' развить и
углубить мысль Е. Д . Поливанова предпринял несколько лет тому назад И. Пейрос. См.:
Peiros I. Proto-Turkish vowel length: a possibility of reinterpretation. In: Estonian Papers in
Phonetics. Tallin, 1978, p. 78—81.
53 C m.: Haudricourt A. Sur la mutation des occlusives sonores productrice de tons en indo-européen
(Procès-verbaux des séances. Année 1972).— BSLP, 1973, LXVIII, 1, p. IX. См. также:
Haudricourt A.-Cf. et Martinet A. Propagation phonétique ou évolution phonologique?
Assourdissement et sonorisation d’occlusives dans l’Asie du Sud-Est.— BSLP, 1947, XLIII, 1— 2,
p. 87—90.
54 C m.: Németh J. Die langen Vokale im Jakutischen, S. 163— 164.
55 См.: Ramstedt G. J. Zur Frage nach der Stellung des Tschuwassischen.— JSFOu, 1922/1923,
XXXVIII, S. 11 ff.
56 C m.: Doerfer G. Langvokale im Urmongolischen? — JSFOu, 1964, LXV4 , S. 16— 17. Cp.:
Щербак A. M. О происхождении первичных долгих гласных в тюркских языках.— ВЯ,
1967, № 6 , с. 46—47.
57 Тем не менее до сих пор высказываются предположения о том, что единым, универсальным
источником возникновения долготы гласных является преобразование сочетаний «обычных»
гласных с согласными: ларингальными, фарингальными и т. д.

52
стадии развития, когда господствовал моносиллабизм и большую роль
играли слоговые акценты, долгие гласные развились в слогах с вершиной на
вокалической части.
2.2. Фарингализованные гласные тувинского языка стали известны
тюркологам главным образом после того, как О. К. Саган-оол ввел для
передачи их (в 1937 г.) букву h, обозначающую фарингальный согласный:
nahm ‘голова’, ahm ‘лошадь’, ohm ‘трава’ и т. д., а С. С. Лопсан указал на
необычную артикуляцию58. - Наименование фарингализованных эти гласные
получили впервые в программе, составленной В. М. Наделяевым для
тувинского отделения Восточного факультета ЛГУ в 1951 г. 59. Позднее
предпринимались попытки уточнить физическую природу фарингализации.
Учитывая результаты, полученные А. Ч. Кунаа, Ю. Янхунен делает вывод,
что было бы правильнее квалифицировать рассматриваемые гласные не как
фарингализованные, а как глоттализованные60.
В 50-е годы С. Е. Малов обратил внимание на то, что в языке
желтых уйгуров слово от ‘трава’ произносится совсем как ohm; если это
слово произносить с меньшей инкурсией (и долгим гласным) от, то это
будет значить ‘огонь’; «слово am ‘лошадь’ произносится с сильным придыха­
нием, как бы ahm ...», куш ‘птица’ — как kyhm61. Несколько позже в поле
зрения тюркологов оказались фарингализованные гласные тофаларского (ка-
рагасского)62 и уйгуро-урянхайского63 языков.
Фарингализованные гласные встречаются лишь в первом слоге, в
тувинском языке — перед любым согласным, кроме сонантов, в тофалар-
ском — перед любым глухим согласным (в интервокальном положении, при
увеличении количества слогов, согласные и, к, ш подвергаются ослаблению
и озвончению, глухость согласных т и с сохраняется и они подвергаются
геминации: dmÏM ~ dmmÏM ‘мой конь’, но ат ш ~ adÏM ‘мое имя’, а‘сар ~
dccap ‘повесит’, но асар ~ азар ‘заблудится’)64. Примеры: тув. d m
‘лошадь’, k dm ‘слой’, ‘ряд’, d к- ‘течь’, ко‘п ‘много’, d e - ‘вешать’, ба‘ш
‘голова’; тоф. d m , kdm , dk-, ко1п, de-, 6dm . Перед сонантами фарингали­
зованные гласные выступают в том случае, если за ними следуют шумные
согласные, в тувинском языке — в середине и в конце слова, в тофалар-
ском — только в конце, например: тув. ïpm ‘баран’, бо(рт ‘шапка’, до'рт
‘прямо’, ö‘pm ‘пожар’, кўрт ‘червь’ , чўрт ‘стойбище’, ‘страна’, а‘лд1
‘шесть’, dpça ‘горный лес’, кўрт ў ‘тетерев’, ча‘рс — звукоподражание
удару со шлепком, к¥рс — звукоподражание хрусту, ма‘рц р — звукоподра­
жание хриплому крику или плачу; тув. (диал.) да'лцан ‘мука’, бо'рзук
‘барсук’, о'ртолук ‘остров’, ба‘лд1 ‘топор’, бўл§а- ‘размешивать’, а(лдш

58 См.: Лопсан С. С. Тыва дылдыц ажык уннериниц дугайында шинчилел.— Эртем оруу.
Кызыл, 1941, № 1, с. 22— 26.
59 См. также: Исхаков Ф. Г., Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка. Фонетика и
морфология. М., 1961, с. 24—25. См. также: Пальмбах А. А. 1) Особенности тувинского
вокализма и отражение их в письменности.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ, 1954, II, с.
124— 125, 130— 134; 2) Долгие и полудолгие гласные тувинского языка.— В кн.:
Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков, I. Фонетика, М., 1955, с.
179— 181; Кунаа А. Ч. 1) Звуковая система современного тувинского языка. Кызыл, 1957, с.
8 , 23—25; 2) Звуковой состав тесхемского говора тувинского языка. АКД. Л., 1958, с. 6 —7;
Байчура У. Ш. Некоторые вопросы фонетики тувинского языка по экспериментальным
данным.— Уч. зап. Казанского гос. унив., 1957, 117, кн. 9 (гуманитарные науки), с. 119;
Щербак А. М. О тюркском вокализме.— В кн.: Тюркологические исследования. М.; Л.,
1963, с. 26—28.
60 См.: Janhunen / . On glottalization in Sayan Turkic.— Bulletin of the Institute for the study of
North Eurasion Cultures. Hokkaido university, Sapporo, 1980, p. 23 f.
61 Малов С. E. Язык желтых уйгуров. Алма-Ата, 1957, с. 83, 163.
62 См.: Рассадин В. И. 1) Лексика современного тофаларского языка. АКД. Улан-Удэ, 1967, с.
17— 19; 2) Фонетика и лексика тофаларского языка. Улан-Удэ, 1971, с. 20—30.
63 См.: Болд Л. Особенности уйгуро-урянхайского языка. АКД. Улан-Батор, 1978, с. 8 сл.
64 См.: Рассадин В. И. Тофаларский язык и его место в системе тюркских языков. АДД. М.,
1982, с. 9.

53
‘золото’," 4ï j i x ï ‘табун лошадей’65; тоф. бо'рт ‘шапка’, ö'pm ‘лесной пожар’,
mi'pm- ‘тянуть, тащить’, э'рт- ‘проходить мимо’, кўрт ‘червь’, В тоджин-
ском диалекте тувинского языка фарингализация гласных наблюдается и в
словах, заимствованных из монгольского языка. В ряде говоров фарингали­
зация отсутствует06. Ш. Ч. Сат отмечает случаи фа рингализации гласных в
заимствованиях из русского языка67.
Разделение гласных на «чистые» и фарингализованные нельзя объяс­
нить одними фонетическими условиями. Примечательно совпадение тувин­
ских и тофаларских фарингализованных гласных с краткими гласными тех
тюркских языков, в которых сохранилась первичная долгота. Появление
фарингализованных на месте первичных долгих гласных возможно только в
виде исключения, обычно перед ш, ср.: тув. кГш ‘зима’, дэ‘ш ‘делай дыру’,
ка‘ш ‘лука седла’, а‘ш ‘еда’; тув. (диал.) da‘uimïk ‘наружу, вовне’. Итак,
основное ограничение для фарингализации — первичная долгота гласных,
дополнительное — качество последующего согласного (в положении перед
сонантами фарингализация отсутствует). Дополнительным ограничением яв­
ляется также характер грамматической формы: в форме повелительного
наклонения фарингализация, по-видимому, факультативна6®.
О происхождении фарингализации высказано несколько мнений. А. А.
Пальмбах был убежден, что тувинские фарингализованные гласные «явились
средним звеном в развитии так называемых заместительных (вторичных)
долгот» и что фарингализация, таким образом, представляет собой рефлекс
исчезнувших согласных6970. Г. К. Вернер и В. И. Рассадин видят в фаринга­
лизации отражение особенностей нетюркского субстрата, первый — кетско-
го7 , второй — кетского или самодийского. По мнению В. И. Рассадина,
фарингализация гласных была использована кетоязычными или самодийско-
язычными предками тофаларов для отражения в усвоенном ими древнетюр­
кском языке противопоставления глухих и звонких согласных: фарингализа­
ция стала обозначать глухость последующего согласного, отсутствие фарин­
гализации — его звонкость71. В. М. Иллич-Свитыч полагал, что
фарингализация возникла вследствие передачи «чистым» гласным специфи­
ческой сильной артикуляции последующих согласных, перешедших затем в
категорию слабых'2. Приблизительно так же С. Е. Малов объяснял природу
«придыхательного элемента» гласных в языке желтых уйгуров, связывая его
появление с наличием сильного гортанного приступа у согласного т в конце
слова (ahm ‘лошадь’) и с особенностями артикуляции предшествующего
согласного (kyhıu ‘птица’).73 Г. Дёрфер, в отличие от других исследовате­
лей, избрал путь толкования фарингализации как просодического явления и
при этом указал на ее сходство с датским толчком74.
Поскольку различные взгляды на природу фарингализации неодно­
кратно рассматривались, нет надобности анализировать каждую точку зре­
ния. Отметим прежде всего случаи заместительной фарингализации, связан­

65 См.: Чадамба 3. Б. Тоджинский диалект ..., с. 13, 14, 22, 31, 38, 41, 6 8 .
66 См.: Кунаа А. Ч. О фонетических особенностях речи населения Эрзинского района.— Уч.
зап. Тувинского НИИЯЛИ, 1973, XVI, с. 252.
67 См.: Сат Ш. Ч. Формирование и развитие тувинского национального литературного языка.
Кызыл, 1973, с. 89.
68 К. А. Бичелдей называет 55 глаголов, которые в форме повелительного наклонения
утрачивают фарингализацию. См.: Бичелдей К. А. Чередование фарингализованных и
,нефарингализованных гласных в некоторых формах глаголов.— В кн.: Фонетические
исследования по сибирским языкам. Новосибирск, 1980, с. 98 сл.
69 Пальмбах А. А. Особенности тувинского вокализма и отражение их в письменности, с. 132.
70 Вернер Г. К. Проблема происхождения фарингализации в тувинском и тофаларском
языках.— СТ, 1972, № 5, с. 20—24.
71 Рассадин В. И. 1) Лексика современного тофаларского языка, с. 19; 2) Фонетика и лексика
тофаларского языка, с. 2 2 .
72 Иллич-Свитыч В. М. Алтайские дентальные: t, d, ô.— ВЯ, 1963, № 6 ,. с. 55.
73 См.: Пальмбах А. А. Особенности тувинского вокализма и отражение их в письменности, с.
131.
74 См.: Doerfer G. Langvokale im Urmongolischen?, S. 16.

54
ные с выпадением увулярных и заднеязычных, например: тув. ча‘с ‘дождь’
(чаре), ба‘к ‘плохой’ (барйс), да‘с ‘гриф’ (дащс) , до‘пт ‘прямо’ (doçypm),
до‘ш ‘подъем’ (догуш), чэ‘ш ‘веревка, аркан’ (ч эгш Ў . Их немного, и так
же как случаи возникновения заместительной, или вознаградительной долго­
ты гласных, они не объясняют явления в целом.
Подробнее рассмотрим возможность субстратного происхождения фа-
рингализации.
Самодийский субстрат действительно играл заметную роль в этногене-
тических и языковых процессах, протекавших в районе Саянского нагорья и
Минусинской впадины7 , однако ничего по-настоящему сходного с тувинско-
тофаларской фарингализацией, как об этом уже писал Г. К. Вернер757677, в
самодийских языках нет.
Участие же кетов в этногенезе тувинцев («кетские топонимы составля­
ют еще замкнутый ареал в Туве, совпадающий с Тоджинским районом»)78
окончательно не установлено. Если оно и имело место, то едва ли было
настолько значительным, что могло вызвать кардинальное преобразование
тувинского вокализма. Б. И. Татаринцев, занимавшийся проверкой топони­
мов по данным картографических источников и по материалам полевых запи­
сей 3. Б. Чадамба, сделал заключение, что из более чем 800 топонимов
Северо-Восточной Тувы «лишь единичные могут быть (с различной степенью
вероятности) отнесены к енисейским»79 и что фарингализация в них, как и
вообще в тувинском языке, появилась не под влиянием кетского субстрата, а
в результате действия каких-то иных факторов80. Остается прибегнуть еще
раз к гипотезе.
Характер соотношения тувинско-тофаларской оппозиции «чистых» и
фарингализованных гласных с общетюркским противопоставлением долгих и
кратких гласных позволяет рассматривать фарингализацию как особую раз­
новидность динамического акцента, связанную с консонантновершинным ти­
пом слога (ср. у Й. Форкхаммера: акцент сжатия, или толчковый акцент)81.
Иными словами, фарингализация представляет собой тип слога, специфика
которого основывается на смещении вершины слогового акцента в сторону
согласного.
- 2.3. Переходим к геминации. Геминированные согласные не редки в
тюркских языках82, но здесь имеется в виду лишь геминация, которая не
является ни результатом стечения согласных на стыке морфем, ни средством
усиления экспрессии (геминация в корне, «первичная геминация») и кото­

75 См.: Будуп Б. К. О тувинских фарингализованных гласных.— В кн.: Проблемы языков

Азии и Африки. (Фонетика, морфология, синтаксис, семантика). М., 1979, с. 89.
76 См.: Menges К. H. The South-Siberian Turkic Languages, II. Notes on the Samojed
Substratum.— CAJ, 1957, II, 3, p. 161— 175; Дульзон A. JJ. Этнолингвистическая
дифференциация тюрков Сибири.— В кн.: Структура и история тюркских языков. М.,
1971, с. 205—206.
77 Вернер Г. К. Проблема происхождения фарингализации в тувинском и тофаларским
языках, с. 20— 21.
78 См.: Дульзон А. П. Этнолингвистическая дифференциация... с. 204.
79 Татаринцев Б. И. О кетских гидронимах Тувы.— В кн.: Языки и топонимия. Томск, 1976,
с. 94.
80 Там же, с. 95. См. также: Татаринцев Б. И. О енисейской гипотезе происхождения
фарингализации в тувинском и тофаларском языках.— В кн.: Проблемы этногенеза народов
Сибири и Дальнего Востока. (Тезисы докладов Всесоюзной конференции). Новосибирск,
1973, с. 209—211.
81 Forchhammer J. 1) Der dänische «Sto/3».— Archiv für vergleichende Phonetik, 1942, VI, 4, S.
180— 184; 2) Allgemeine Sprechkunde (Laletik). Heidelberg, 1951, S. 118— 120. Cp.: Smith S.
Contribution to the solution of problems concerning the Danish st0d.— Nordisk Tidsskrift for Tale
og Stemme. Copenhagen, 1944, VIII, p. 6.
82 См.: Моллова M. О геминации согласных в турецком языке.— НАА, 1967, № 4, с.
132— 138; Садвакасов Г. Двойные согласные в современном уйгурском языке.— Изв. АН
Казахской ССР. Сер. обществ, наук, 1968, № 5, с. 48—53; Гаджиев Т. И. О происхождении
геминат в тюркских языках.,— СТ, 1971, № 6, с. 26—31; Шоабдуразменов Ш. Узбек тили
шеваларида геминатлар.— ЎТА, 1979, № 6, б. 20—24.

55
 рая в прототюркском языке вместе с фарингализацией могла быть отличи­
тельной чертой второго типа слогового акцента. Итак, если в начале
данного раздела говорилось о долготе гласных, то ниже речь пойдет о
долготе консонантической, развившейся как следствие противопоставления
консонантновершинного типа слога вокальновершинному83.
Проблема геминации84 очень сложна, так как геминаты в корне
подвержены упрощению в еще большей мере, чем «этимологические» долгие
гласные. Известно, что в пределах односложного слова, если не принимать
во внимание сочетания глухих согласных с сонантами, иногда интерпретиру­
емые как геминаты, мы находим не геминацию в собственном смысле этого
слова, а некоторое удлинение85. Известно также, что наиболее значительное
проявление геминации наблюдается в тех случаях, когда конечный соглас­
ный попадает в интервокальное положение86. Между тем интервокальное
положение — как раз та позиция, в которой упрощение геминат и
ослабление обычных согласных происходит самым интенсивным образом87.
Поэтому, вероятнее всего, следы геминации в корне могут быть обнаружены
в небольшой группе слов и, конечно, в немногих языках или даже в
каком-либо одном языке, так как геминация не была единственным спосо­
бом реализации второго слогового акцента.
Языковеды, занимающиеся проблемами исторической фонетики тюрк­
ских языков, почти единодушны в своем отрицании корневой или так назы­
ваемой первичной геминации88. Они рассматривают все тюркские геминаты:
1) как сочетания согласных, относящихся к разным морфемам: тур.
jaccï < jacmï ‘ровный, гладкий’89; др.-тюрк. kammih < kam-mïk ‘твердый,
жесткий’, apmmik < apm-mïk ‘более’90; азерб. аШм < ат-т'ш ‘шаг’91; узб.,
уйг. ачч1к < ат-сщ ‘горький’92; кум. icci, к.-калп. ïcci, тур., туркм. ïccï,
узб., уйг. iccik < ïc-mïk, ic-cik ‘теплый’, ‘горячий’ (ср.: азерб. icmi, хак.
131г) ; туркм. jaû&ïk < jaû-mïk ‘подушка’ (ср.: алт. dacmïk, хак. часпйх,
якут, cïmmïk ); туркм. myccaç < тустағ, ‘заключенный’ (ср.: азерб. дустаф;
уйг. асса < ачса ‘если откроет’93; или же
2) как сочетания, являющиеся средством выражения экспрессивности:
тур. куччук < кучук ‘маленький’94; к.-калп. kammı < kamı ‘твердый,

83 Ср.: Martinet A. Du rôle de la gémination dans l’évolution phonologique.— ZPhon., 1959, 12

Jhrg., 1—4, p. 225. О древней акцентуации как факторе, обусловившем появление геминат,
см. в к н Мenges К. H. Qaraqalpaq Grammar, I. Phonology. New York, 1947, p. 40—42. К. Г.
Менгес проводит аналогию с чередованием ступеней согласных в финно-угорских и
самодийских языках. Ср.: Hajdu Р. Die Frage des Stufenwechsels in den samojedischen
Sprachen.— UAJb, 1962, XXXIV, 1—2, S. 51 ff.
84 Имеется в виду и полная, и частичная геминация.
85 Ср.: тур. am ‘имя’, от ‘трава’.
86 См.: Swadesh М. The phonemic interprétation of long consonants.— Language, 1937, XIII, 1, p.
9— 10; Найдич Л. Э. Квантитативные и просодические явления в швейцарских диалектах
немецкого языка, с. 9— 10. Ср.: Malmberg В.. Die Quantität .als phonetisch-phonologischer
Begriff. Eine allgemeinsprachliche Studie.— Lunds Universitets Arsskrift. NF., Àvd. 1, Lund,
1946, 41, 2, S. 83.
87 Cm.: Martinet A. Du rôle de la gémination dans l’évolution phonologique, p. 227.
88 C m.: Deny J. Grammaire de la langue turque (dialecte osmanli). Paris, 1921, p. 90; Haudricourt
A.-G., Martinet A. Propagation phonétique ou évolution phonologique? Assourdissement et
sonorisation d’occlusives dans l’Asie du Sud-Est, p. 91; Räsänen M. Materialien zur
Lautgeschichte der türkischen Sprachen.— StO, 1949, XV, S. 139— 142; Brockelmann C.
Osttürkische Grammatik der islamischen Literatursprachen Mittelasiens, 1—7. Leiden,
1951 — 1954, S. 67; Дмитриев H. К. Двойные согласные в тюркских языках.— ИСГТЯ, I, с.
261.
89 См.: Deny J. Grammaire de la langue turque, p. 90.
90 C m.: Räsänen M. Materialien zur Lautgeschichte der türkischen Sprachen, S. 140.
91 См.: Гаджиев T. И. О происхождении геминат в тюркских языках, с. 26.
92 См.: Bang W., согласно сообщению в кн.: Menges К. Н. Qaraqalpaq grammar, I. Phonology.
New York, 1947, p. 38. v
93 См.: Садвакасов Г. Двойные согласные в современном уйгурском языке, с. 49.
94 См.: Deny J. Grammaire de la langue turque, p. 1091.

56
крепкий’, щиий < щЬй ‘теплый’; кум. уллу < улу ‘большой’, ‘великий’; уйг.
ушшак < ушак ‘маленький’, kammik < kamik ‘твердый, крепкий’, iccik < icik
‘теплый, горячий’, ачч1к < ачкк ‘горький’, niıuıuik < niıuik ‘зрелый’, vuıik <
ùiik ‘теплый’959678; туркм. çappï < çapı ‘старый, старик’, appïk < apïk ‘худой,
тощии' >оь
'
Несомненно, абсолютное большинство тюркских геминат относится к
вторичным. Именно поэтому необходимо остерегаться выдавать за первич­
ные геминаты сочетания согласных, образовавшиеся на стыке морфем. Л.
Юхансон справедливо замечает, что образование многих геминат обязано
ассимилятивным процессам . Сейчас нетрудно согласиться с тем, что хак.
ommïx ‘огниво’ восходит к отлХк, ср.: алт. omïk, кирг. оттук, ног. отлгк,
тув. оттук ‘огниво’, азерб. одлуц ‘запал, топка’, туркм. отлук ‘поддувало’*
кирг. оттук таш , ног. отл1к тас, хак. ommïx тас, ommïx ması
‘кремень’. Возможно, удастся найти аналогичное решение и для чувашского
eimmëp (< ? отгўрў, ср.: кум. отгэрэ ‘сквозной’, шор. оттурэ ‘сквозь’)
‘через, сквозь’, хак. xammiç ‘твердый’99 и других слов, хотя сделать это
будет труднее.
Все же факты, которыми мы располагаем, как и результаты предшест­
вующих исследований, не позволяют считать проблему геминации оконча­
тельно решенной в негативном смысле. В. Банг был прав, когда говорил о
том, что «геминация в алтайском, телеутском, сагайском и т. д. пока еще
за семью печатями»100.
Заметим, что, по мнению Я. ван Гиннекена, количественная корреля­
ция гласных в индоевропейском праязыке «была не чем иным, как подража­
нием и реликтом геминации согласных, как можем видеть это на примере
финского языка»101102. С другой стороны, А. Мартине усматривал в геминации
один из двух видов слоговой длительности, противопоставленной длительно-
сти гласных . Это значит, что существование количественной оппозиции
гласных в прототюркском языке служит косвенным доказательством возмож­
ности противопоставления простых и геминированных согласных. Далее, как
отмечают А.-Г. Одрикур и А. Мартине, существует связь между геминацией
и ослаблением простых согласных в интервокальном положении103. Это еще
один аргумент, подкрепляющий поиски следов первичной геминации соглас­
ных в тюркских языках.
Наконец, мы предлагаем небольшой список слов, представляющих
определенный интерес в связи с такими поисками: азерб. саг^ал (cakçajı),
туркм. -&ак^ал ‘борода’; др.-тюрк. kydyç ~ kyôyç ~ kyjyç, алт. кутук, кар.,
кирг. кудук, туркм. çydyk, хак. хуттух ‘колодец’; хак. Ï k k i , узб., уйг., якут.

95 См.: Садвакасов Г. Двойные согласные в современном уйгурском языке, с. 51. См. также:
Prilsak О. Das Neuuigurische.— PhTF, I, S. 542.
96 О геминации в диалектах туркменского языка см.: Амансарыев Ж,. Туркмен
диалектологиясы. Ашгабат, 1970, с. 261.
97 См.: Johanson L. Alttürkisch als «dissimilierende Sprache».— Abhandlungen der Geistes- und
Sozialwissenschaftlichen Klasse der Akademie der Wissenschaften und der Literatur in Mainz.
Wiesbaden, 1979, № 2, S. 48.
98 См.: Катаное H. Ф. Хакасский фольклор. Абакан, 1963, с. 72.
99 См.: Johanson L. Alttürkisch als «dissimilierende Sprache», S. 48, Note 14.
100 Bang W. Turkologische Briefe aus dem Berliner Ungarischen Institut. Sechster Brief.— UJb, 1932,
XII, 1— 2, S. 101, Note 1.
101 Cm.: Van Ginneken J. Ein neuer Versuch zur Typologie der älteren Sprachstrukturen.— TCLP,
1939, 8, S. 237.
102 C m .: Martinet A. Du rôle de la gémination dans l’évolution phonologique, p. 225.
103 Cm.: Haudricourt A.-G. et Martinet A. Propagation phonétique ou évolution phonologique?
Assourdissement et sonorisation d’occlusives dans l’Asie du Sud-Est, p. 91.

57
İkkİ, чуваш. Ыкё ‘два’ (cp.: тув. диал. ï j i ) 104; азерб. jäddi, узб. jämmi, уйг.
jäm m ä, хак. 4İmmi, чуваш, сгччё, чулым. чэдэ105106, якут, сэт т э ‘семь’;
азерб., уйг. CÜKKİ3, туркм. ЎэггЬз, узб. сакмз, чуваш, саккйр, чулым. cSzic
‘восемь’; азерб. до^ уз (док^уз), узб. тукЫз, уйг. токкуз, чуваш, mäxxäpö
чулымо mößyc ‘девять’; узб. ymmİ3, уйг. оттуз, хак. ommïc, чулым. ömyc
‘тридцать’; к.-калп. atuiuï, кум. аччг, узб., уйг. ачч1к, хак. аччщ ‘горький’;
др.-тюрк. kammih, к.-калп. kammï, кум. kammï, ног. kam ı, узб., уйг.
kammik, хак. хат miß ‘твердый’ (ср.: тув. диал. ka‘diß)\ кум. Zİ44İ, тур. диал.
кўччўк, узб. диал. кгччг1и6, хак. кгччгг, якут, куччуцу/ ‘маленький’; кум.
immi, хак. чъттаг ‘острый’ (чгттэт- ‘точить’), чулым. 4§diß ‘наждачный’
(ср. тув. 4Ïdiz ‘острый’); хак. хучча, алт. куча ‘баран’ (ср.: тув. диал.
ко‘шкар); хак. ymmiß, ymmïc ‘выигрыш’, тччах ‘нож’ (ср.: кирг. 6Ï4ak),
XÏ44Ï- ‘чесаться’ (ср.: кирг. качу ‘зуд’), оттах ‘хижина, охотничья избушка’
(ср.: др.-тюрк., тур., туркм. отац, кирг. ото, ног. отав, уйг. отак); чуваш.
суккйр, чулым. cößyp, якут, соххор ‘слепой’ (ср.: кирг. сокур); уйг. оттур
‘середина’; чуваш, (диал.) глттйн107 ‘золото’ (ср.: тув. диал. а‘лдт ) и т. д.
Признавая наличие разного рода сложностей, j мы, тем не менее
осмеливаемся сделать окончательный вывод. Геминация согласных и пере­
рыв в артикуляции предшествующих гласных, будучи тесно связанными
между собой, отражают своеобразие восходящего ко времени существования
слоговой полипросодии консонантновершинного типа слога. И, хотя матери­
алы лишь тофаларского языка108 сохраняют очевидные следы подобной
связи, имеющихся фактов достаточно, чтобы представить себе состояние и
общую картину развития древнейших односложных слов. Ср.: тоф. кгзар
(kïc-) ‘покраснеет’ — kîcap ( k îс-) ‘сожмет, сдавит с боков’, кэзэр (кэс-)
‘будет обходить’ — кэ‘сэр ( кэ‘с~) ‘порежет’, азар (ас-) ‘заблудится’ — а‘сар
(а‘с~) ‘повесит’; тув. Шзар — кТзар, кэзэр — кэ‘зэр, азар — а‘зар; хак.
хазар — хазар.

Гармония гласных.

Гармония гласных в тюркских языках давно привлекает к себе внима­

ние тюркологов, алтаистов и языковедов широкого профиля. Еще в 1874 г. Л.
Адамом была предпринята попытка обобщить результаты предварительного
исследования гармонии гласных и систематизировать факты, относящиеся к
ее действию в «урало-алтайских» языках109. Начальный этап в изучении
гармонии гласных характеризовался чисто фонетическим подходом, т. е. рас­
смотрением ее как прогрессивной ассимиляции по признакам палатальности-
велярности, огубленности-неогубленности или по признаку степени раство­
ра110. Последний признак, по-видимому, не играл важной роли в фонетиче­
ском оформлении тюркского слова, хотя иногда обнаруживаются следы так
104 Все диалектные слова тувинского языка взяты из кн.: Чадамба 3. Б. Тоджинский диалект
тувинского языка, с. 27, 39, 42, 43, 94. В данном разделе обозначена длительность
согласных хакасского языка в интервокальном положении, не отражающаяся в
общепринятых написаниях.
105 Примеры чулымско-тюркского языка — из кн.: Бирюкович P. М. Звуковой строй
чулымско-тюркского языка, с. 43, 51, 90, 97, 175.
106 См.: Абдуллаев Ф. А. Фонетика Хорезмских говоров узбекского языка. АДД. Ташкент, 1961,
с. 20— 22.
107 См.: Сергеев Л. П. Из наблюдений над говором саратовских и пензенских чувашей.— МТД
III, с. 69.
108 См.: Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка в сравнительном освещении, с. 11.
109 См.: Adam L. De l’harmonie des voyelles dans les langues ouralo-altaïques. Paris, 1874.
НО Недавно было высказано мнение о существовании гармонии гласных по признаку
фарингали-зованности-нефарингализованности гласных. См.: Бичелдей К. А.
Фарингализованные гласные в тувинском языке.— В кн.: Звуковой строй сибирских языков.
Новосибирск, 1980, с. 59—65.
называемой лингвальной гармонии гласных, ср.: алт. барар ‘пойдет’, конор
‘заночует’, кэлэр ‘придет’, болор ‘будет’; др.-тюрк. бардИм, бардум и бардам
‘я пошел’, анщ и анац ‘его’, kanı5, kanyç и kanaç ‘двери’; тоф. алдан ‘золо­
то’. Широкое распространение имеет лабиальная разновидность, однако в
большинстве языков она проявляется эпизодически и только в алтайском,
киргизском и якутском языках стала почти такой же всеобъемлющей систе­
мой ассимиляции, как и палатально-велярная гармония.
Выражением фонетической сущности гармонии гласных является сила
ассимилятивного воздействия. При увеличении протяженности слова степень
гармонической однотипности ослабевает. Например, лабиальная гармония в
одних тюркских языках действует не далее второго, в других — не дальше
третьего слога.
Уже в конце прошлого столетия наметился новый подход к изучению
гармонии гласных. Интенсивное изучение морфологического строя тюркских
языков, стремление раскрыть сущность агглютинации побудили взглянуть на
гармонию гласных с принципиально иных позиций. Стало очевидным, что
гармония гласных не просто фонетическое явление, а одно из важных
средств, обеспечивающих нормальное функционирование механизма агглюти­
нации. В сочетании со слабо выраженным динамическим ударением, прогрес­
сивной ассимиляцией согласных, распределением согласных по степени звуч­
ности и другими средствами гармония гласных объединяет протяженную цепь
морфологических элементов в единое целое. Гармония — объединяющий
фактор, а упорядоченная, строго определенная последовательность аффик­
сальных морфем, всегда расположенных справа от корневой морфемы и под­
вергающихся ее воздействию в фонетическом плане,— фактор, способствую­
щий разграничению слов. Именно это обстоятельство позволило И. А. Бодуэ-
ну-де-Куртенэ выделить функциональную сторону гармонии гласных,
сопоставимую с той ролью, которую в языках индоевропейской семьи играет
ударение11'. Приблизительно то же было сделано В. В. Радловым, отметив­
шим, что «задача резко выделяемого ударения в индоевропейских языках —
группировать слоги и корни в единое целое, в урало-алтайских языках и
главным образом в тюркских языках выпадает на долю гармонии глас­
ных»11112.
В дальнейшем точка зрения И. А. Бодуэна-де-Куртенэ и В. В.
Радлова получила всеобщее признание и во взгляде на гармонию гласных
имели место изменения, не приводившие к пересмотру оценки ее функций.
Так, H. С. Трубецкой, в соответствии с разработанной им фонологической
теорией, интерпретировал гармонию гласных как особый вид афонематиче-
ского группового (суперсегментного) сигнала границы слова113. Р. Якобсон
предложил рассматривать палатальность-велярность как признаки, свойст­
венные и гласным, и согласным, т. е. как проявление сингармонической
парности не отдельных звуков, а слов в целом114. Вынося вслед за Г.
Шарафом палатальность как бы за скобки, он, таким образом, в еще
большей мере, чем его предшественники, подчеркивает суперсегментность,
«надфонемность» гармонического согласования звуков.

111 См.: Бодуэн-де-Куртенэ И. А. Кое-что по поводу резьянской гармонии (созвучия)

гласных.— В кн.: Глоттологические (лингвистические) заметки. Воронеж, 1877, с. 4.
112 См.: Radloff W. Vergleichende Grammatik der nördlichen Türksprachen, I. Phonetik der
nördlichen Türksprachen. Leipzig, 1882, S. 97.
И З См.: Трубецкой H. С. Основы фонологии. M., 1960, с. 311, 312.
114 См.: Якобсон Р. К характеристике евразийского языкового союза.— In: Selected writings, L
’s-Gravenhage, 1962, c. 174.

59
 Повышенный интерес к гармонии гласных *в тюркских языках в
шестидесятые-семидесятые годы вызвал появление значительного количества
работ, в которых было дано дополнительное освещение традиционной кон­
цепции и сделан обобщающий вывод о сущности гармонии гласных. Основ­
ной смысл его в том, что гармония гласных — фундаментальное структур­
но-типологическое явление, тесно связанное с морфологическим строем, с
агглютинацией, и что действие гармонии осуществляется в условиях, тесной
связи различных уровней языка115.
Вместе с тем в работах последнего периода сформировалось новое
направление, в рамках которого функциональная интерпретация гармонии
гласных или сингармонизма отошла на второй план и в центре внимания
оказались вопросы о тенденциях развития гармонии, о соотношении прогрес­
сивной и регрессивной разновидностей гармонии гласных, о степени совме­
стимости с гармонией гласных сингармонических параллелизмов и современ­
ной системы тюркской акцентуации.
В тюркских языках наблюдаются нарушения гармонии гласных116, они
охватывают в основном заимствованные слова. В собственно тюркских
словах мы часто имеем дело не с нарушением гармонии, а с ее отсутствием:
многие аффиксальные морфемы, восходящие к самостоятельным словам,
сохраняют некоторую автономность и не подчиняются правилам гармонии
гласных117. Анализ старописьменных текстов и материалов современных
языков дает основания утверждать, что рассматриваемое явление никогда не
носило характер абсолютизированного закона и нарушения гармонии не
создавали трудностей в восприятии цельности, монолитности слова. Следует
повторить, что объединительной и разграничительной функцией обладала не
только гармония гласных. Попытки квалифицировать нарушения гармонии
как следствие развивающейся тенденции к полной десингармонизации118 не
подкреплены убедительными доказательствами. Будучи связанной с морфо­
логическим строем языка и выполняя важную функцию морфонологической
организации слова и разграничения слов, гармония гласных была, есть и
будет неотъемлемой составной частью структуры тюркских языков. И этому
утверждению нисколько не противоречит факт разрушения гармонии глас­
ных в узбекском языке. Длительные контакты с иранскими языками
привели к существенному преобразованию звукового строя как узбекского,
так и иранских языков, и обусловили активизацию других средств выраже­
ния фонетической целостности слова и скрепления морфем, в частности
интонационных средств.
Тип гармонических созвучий предопределен вокализмом корневой
морфемы, и поэтому фонологическая подсистема гласных устанавливается по
первому слогу корня. Гласный второго слога, если корень двухсложный, и
гласные аффиксальных морфем зависят от вокализма первого слога, так что
различия между гласными, которые наблюдаются в первом слоге, за его
пределами утрачивают дифференциальную значимость. Например, аффикс
исходного падежа в киргизском языке может быть в виде -тан, -тэн, -тон,
-тон и т. п. Примеры: таштан ‘от камня’, бэттэн ‘от лица’, оттон ‘от
травы’, суттон ‘от молока’, ‘из молока’. Выступающие в приведенных
аффиксах гласные а, э, о, ö фактически представляют одну фонему, в
115 См.: Реформатский А. А. Сингармонизм как проблема фонологии и общей лингвистики.—
В кн.: Тюркологические исследования. Фрунзе, 1970, с. 102, 105; Мельников Г. П. О
некоторых типах словоразграничительных сигналов в языках тюркских и банту.— НАА,
1962, № 6, с. 129.
116 В караимском языке гармония гласных, по существу, заменена гармонией согласных.
117 См.: Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков, с. 71.
118 См.: Севортян Э. В. Фонетика турецкого литературного языка. М., 1955, с. 37.

60
отличие от тех же звуков в словах таш, бэт, от, сут. Корень предопреде­
ляет и качество начального согласного в аффиксе. В том же киргизском
языке морфологические показатели имеют большое количество разновидно­
стей консонантического плана, ср. разновидности аффикса множественного
числа: -лар ~ -лэр ~ -лор ~ -лор ~ -дар ~ -дэр ~ -dop ~ -дор ~ -тар ~
-тэр ~ -тор ~ -тор ~ -пар ~ -нэр ~ -нор ~ -нор. В уйгурском языке и
в наманганском говоре узбекского языка действует закономерность регрес­
сивного уподобления гласных, умлаут, Это значит, что вариативность
распространяется и на корень, ср.: ал ‘возьми’ — элт ‘взяв’, 6äm ‘лицо’ —
6ämi ‘его лицо’, ат ‘лошадь’ — ämi ‘его лошадь’, ajak ‘нога’ — ajigi ‘его
нога’. Можно ли сказать, что возникновение умлаута подрывает ту основу,
на которой существует гармония гласных? Умлаут отличается от прогрессив­
ной ассимиляции лишь направлением уподобления, функциональное же
задание умлаута такое, как и у гармонии гласных: выражение целостности
слова путем создания единообразного фонетического облика у составляющих
его компонентов.
Сама по себе вариативность корня не имеет существенного значения и
не противопоказана тюркским языкам. Наличие сингармонических паралле­
лизмов — доказательство возможности варьирования корня без каких-либо
последствий для гармонии гласных. Ни к разложению гармонических созву­
чий, ни к их формированию сингармонические параллелизмы никакого
отношения не имеют. Как правило, по происхождению они являются не
внутридиалектными, а междиалектными или межъязыковыми и могут ис­
пользоваться как варианты произношения одного и того же слова или как
разные слова, ср.: башк. acı и äci ‘горький’, ‘кислый’; азерб. окуз и окўз,
туркм. ônÿô, якут, оцус ‘бык’; азерб. дтлй- и тат. тьцла- ‘слушать’;
карач.-балк. кщз ‘войлок, кошма’, /сў/уз ‘ковер’.
Относя появление сингармонических вариантов к «протоалтайской»
эпохе, М. А. Черкасский усматривает в них реликт полисинтетизма,
предшествовавшего агглютинации. Как полагает он, на одном из древних
этапов развития тюркских языков слова объединялись в комплексы, в
пределах которых действовала гармония гласных. После расщепления комп­
лексов сингармонические варианты основ сохранялись как факультативные
формы или использовались как самостоятельные слова119. Действительно,
можно допустить, что в какой-то отдаленный период времени в тюркских
языках образовались синтетические комплексы, на базе которых развились
впоследствии агглютинативные морфологические элементы. Однако нет ни­
каких данных, которые позволяли бы говорить о гармонии гласных как
средстве объединения этих комплексов в далеком прошлом. Материалы
современных тюркских языков и факты, получаемые в ходе этимологиче­
ских исследований, свидетельствуют о том, что установление единого типа
гармонического согласования звуков в сложных1словах или образующихся
грамматических формах обычно происходит на самом последнем этапе их
развития, когда уже не может быть и речи о вычленении полнозначных
компонентов. В тех редких случаях, когда композитные образования упот­
ребляются параллельно со свободными сочетаниями слов, в последних
восстанавливается этимологический ряд гласных, ср.: уйг. бўгўн ‘сегодня’ и
бу кун ‘этот день’. В настоящее время нет оснований сомневаться, что
решающим фактором, предопределившим появление сингармонических вари­
антов, было изменение гласных первого слога под влиянием фонетического

119 См.: Черкасский М. А. Тюркский вокализм и сингармонизм. М., 1965, с. 42—71.

61
окружения (наличие j, ш, ч, j, эқ, губных согласных и т. д.). Примеры: тат.
öäjpäM (< ôajpoM) ‘праздник’; казах, uiäj (< uiaj) ‘чай’; туркм. Щнэк (<
äjuak) ‘очки’; карач.-балк. кў]ўз (< Kißic) ‘ковер’. Безусловно, изменение
гласных происходило не только в указанных фонетических условиях. Отсут­
ствие комбинаторной обусловленности можно отметить главным образом в
случае перехода узкого нелабиализованного гласного из твердого ряда в
мягкий. Этот переход не был общетюркским, и в некоторых языках вплоть
до настоящего времени в соответствующих словах сохраняются твердорядные
гласные, ср.: кирг. 6Ï4- ‘резать, кроить’, азерб. бг'ч-; тув. дЫ ‘язык’, ног.
пил; тув. ïm ‘собака’, алт. ijm; тув. uiïk ‘сырость, влажность’, туркм. чТг
‘сырой, незрелый’, ‘сырой, недоработанный’. Учитывая, что изменение
узкого нелабиализованного гласного происходило часто в виде превращения
слов с «твердым» вокализмом в слова с гласными мягкого ряда, можно
предположить, что причиной его была общая эволюция звуков в сторону
опереднения.
Предположение, что в тюркском праязыке или протоязыке ударение
падало на первый слог и что гармония гласных могла развиться лишь при
условии ударности первого слога, впервые было высказано Ф. Е. Коршем.
Ф. Е. Корш считал, что акцентная выделенность начала слова обеспечивала
силу ассимилятивного воздействия его на всю последующую часть: второй
слог корня и аффиксальные морфемы. Мнение Ф. Е. Корша было поддержа­
но многими другими тюркологами и аргументировано ссылками на факты
монгольских языков в связи с постановкой вопроса о тюркско-монгольском
единстве и, шире, в связи с алтайской гипотезой.
Установление зависимости гармонии гласных от ударения, точнее от
места ударения в слове, не имеет опоры ни в тюркском языковом материа­
ле, ни в типологических данных. Об этом с предельной ясностью писал М.
Граммон, указывавший, что направление действия гармонии гласных пред­
определено исключительно доминирующей ролью корня в слове12012. Значи­
тельно позднее эту мысль развил и углубил А. А. Реформатский, сосредото­
чивший внимание на различии корневых и аффиксальных морфем. Прида­
вая важное значение данным типологии и тому обстоятельству, что в
тюркских языках слово всегда начинается корнем, он отмечает, что корень
в них «не только доминирует в слове (как и в других типах языков), но и,
являясь «инициалью» слова, линейно «задает тон» всему слову'21.
Вообще, постановка вопроса о зависимости гармонии гласных от
ударения ошибочна: не принимается во внимание недостаточная выражен­
ность динамического ударения в тюркских языках, его относительно равно­
мерное распределение, допускающее лишь небольшие различия в силе
выделения отдельных слогов, в особенности последнего. Правда, силовое
выделение слога может сопровождаться повышением тона, но это повышение
не является обязательным и часто регулируется фразовой интонацией.
Следовательно, ни ударение, ни тон не играют определяющей роли в
фонетической организации слова.
В эпоху, когда преобладали односложные слова и в морфологическом
плане господствовала изоляция, ударение было обязательным просодическим
признаком слова и выступало в виде слоговых акцентов. Превращение
аморфной структуры в структуру агглютинативную, связанное с переходом
большого количества самостоятельных слов в служебные слова, а затем — в
аффиксальные морфемы, обусловило перераспределение просодических гра­
120 См.: Grammont М. Traité de phonétique. Paris, 1933, p. 267.
121 Реформатский A. A. Сингармонизм как проблема фонологии и общей лингвистики, с. 105.

62
ниц и стимулировало развитие специального средства с объединительной и
разграничительной функциями — гармонии гласных. Что же касается
словесного ударения, в какой-то мере заменившего слоговые акценты, то
оно ' оказалось в итоге лишь дополнительным, не основным, средством
объединения структурных элементов многосложного слова.

Раздел 2.
Основные пути развития морфологии.

В данном разделе рассматриваются вопросы становления и развития

грамматической формы, вопросы соотношения агглютинативной и флектив­
ной Морфологии, выявляются господствующие тенденции в процессе форми­
рования морфологического типа. Сделана попытка установить относительную
хронологию образования аффиксальных морфем и выделить те из них,
которые относятся к общетюркскому фонду, и те, которые появились в
период обособленного развития тюркских языков.
f
Формирование морфологического типа

0. Под морфологическим типом разумеется способ образования грам­

матической формы: замена звуков, наращение морфологических показателей
путем последовательного присоединения их к корню-основе, регулярное
сочетание знаменательных слов со служебными словами и т.д.
1. В тюркских языках господствующим является агглютинативный
способ образования формы, прослеживаемый на огромном материале разных
периодов времени. Все другие способы тесно связаны с ним и в той или
иной мере отражают его своеобразие. Например, так называемые аналитиче­
ские формы характеризуются тем же распределением составляющих их
компонентов, что и синтетические: знаменательный компонент предшествует
служебному и в ходе преобразования сочетания в словоформу последний
становится замыкающим звеном агглютинативной цепи. Таким образом
исключается возможность появления префиксов. Примеры: хак. тураза (<
туразйр < туразарг < тура capï) ‘в дом, к дому’, i6ÏM3ëp (< i6ÏM30pï < İ6İ m
capï) ‘в мой дом’, ojnanHOM (< ojnan чадгр мэн) ‘играю’. Случаи же,
напоминающие флексию, прозрачны в том смысле, что, будучи следствием
наложения одного морфологического показателя на другой, сохраняют в
известной мере расчлененность структурных элементов первоначальной агг­
лютинативной формы, ср.: тур. zidspcİH (zidap-ciu) ‘пойдешь’, zidäpcän
(zidäp-сэ-н < zidäp-cä-cin) ‘если пойдешь’; хак. кордэр (кбр-д-эр < кор-дщ-
лэр) ‘вы видели’, т л гэзэр (т л-гэ-з-эр < пгл-гэн-сщ-лэр) ‘вы знали’.
Встречаются и такие случаи, когда наложение одного морфологического
показателя на другой или на корень-основу создает видимость существова­
ния в прошлом аблаута, но они немногочисленны, ср.: алт. (диал.) сэр (<
слэр < ызлэр) ‘вы’, мй (< м энгэ) ‘мне’, ей (< сэнгэ) ‘тебе’, а (< ан$а)
‘ему’; тур. бана, чуваш, мана, др.-тюрк. баца, бацару (< бэщ ару) ‘мне’.
Исторически в рамках агглютинативного способа происходит постепен­
ный переход от сочетаний самостоятельных лексических единиц (имен,
имени и глагола, глаголов) к сочетаниям самостоятельных и служебных
слов (имя + служебное имя, имя + вспомогательный глагол, глагол +
вспомогательный глагол) и затем к полной грамматикализации последних.

63
Однако сочетания самостоятельных и служебных слов не обязательно под­
вергаются внешним. изменениям и превращаются в обычные словоформы,
для многих из них характерна большая устойчивость, поддерживаемая
отчасти сохранением относительной семантической раздельности компонен­
тов, отчасти — параллельным функционированием служебных имен и
вспомогательных глаголов в качестве полнозначных самостоятельных слов,
ср.: тур. ]аза 6uıdi ‘он мог написать’, бы- ‘знать’, ‘уметь’; узб. ]эза элЫ ‘он
мог написать’, эл- ‘брать’; кирг. кэлэт ‘приходит’, кэлт тур ‘захаживай’,
кэлгэт турат (< кэлгэм тура турур) ‘собирается прийти’, тур- ‘стоять’.
Особенно устойчивы послеложные сочетания, отличающиеся от падежных
форм и чисто внешними моментами, и большей конкретностью передавае­
мых значений.
В агглютинативной словоформе морфемы образуют протяженную цепь
и располагаются в строго заданной последовательности, например: тув. бажщ
‘дом’, бажщчщаш ‘домик’, бажщчщаштар ‘домики’, бажщчщаштapïeïc ‘на­
ши домики’, бажщчщаштарЧтста ‘в наших домиках’, бажщчщаш-
mapïeïcmarjï ‘находящийся в наших домиках’, бажщч щаштащв ïcm açùiap
‘находящиеся в наших домиках’, бажщчщаштар1в 1ст аф 1ар^а ‘находящимся
в наших домиках’. Степень кодификации порядка следования в разных
семьях агглютинативных языков, а иногда и в языках одной семьи, не
одинакова, поэтому о том или ином порядке можно говорить лишь имея в
виду конкретные языковые материалы. В тюркских языках расположение
морфологических показателей строго фиксированное, не подверженное вари­
ациям ни в масштабе семьи в целом, ни в пределах групп или отдельных
языков: именную словоформу повсеместно замыкают падежные аффиксы, им
предшествуют аффиксы принадлежности, а этим последним — аффикс
множественного числа; в глагольной словоформе конечными оказываются
личные аффиксы, непосредственно перед ними могут выступать показатели
времени-наклонения, затем отрицательный аффикс-инфикс -ма ~ -ба — па,
далее показатель залога.
Ни один аффикс не обладает способностью занимать разные позиции,
хотя из цепи можно изъять любой показатель, не нарушая структурной
целостности формы. Эта особенность морфологического строя агглютинатив­
ных языков была изложена с надлежащей полнотой еще в конце 20-х годов
в статье татарского языковеда Г. Алпарова. «Приставки (аффиксы.— А.
Щ .),— пишет он,— обязательно нанизываются в строго механическом
порядке, так что перемещать их бывает невозможно. При этом обыкновен­
но, когда один из рядов занят одной какой-нибудь приставкой из определен­
ной группы по значению, то другие из них не могут быть втиснуты никуда
и они могут только занимать место своего товарища по очереди, когда
i 122
нужно, а когда их вовсе не нужно, тогда их место остается вакантным»
Нарушение правил порядка наблюдается в виде исключений и проис­
ходит в определенных условиях. Чаще всего оно имеет место вследствие
утраты продуктивности словоизменительных форм, ср.: ст.-узб. андалар
‘там’; кирг. тўндосў ‘ночью’. Вопреки существующим правилам, в тўндосў
аффикс принадлежности не предшествует падежному аффиксу, а следует за
ним; в словоформе андалар аффикс местного падежа -да занимает не
крайнее конечное положение, а выступает перед аффиксом множественного
числа. Аффикс принадлежности 3-го лица иногда находится и до, и после*123

122 См.: Алпаров Г. Об агглютинативной особенности татарского языка.— ВНОТ, 1927, № 7, с.

123.

64
падежного аффикса, например: кирг. kïiuïH dacï (kïiu -ÏH -da-cï) ‘зимой’,
fa fm d a c ï ( faj-ÏH -da-cï) ‘летом’. Изредка после падежных аффиксов употребля­
ется также аффикс неполноты признака -рак ~ -рок: карач.-балк. артдарак
‘немного позади’, артхарак ‘немного назад’123; тат. арткарак ‘немного
назад’, баштарак ‘раньше’, ja k in m in p a k ‘поближе’; узб. чэтдарок ‘немного
в стороне’123124. Обособившимися, омертвевшими формами являются наречия.
Однако нарушение порядка аффиксальных морфем наблюдается не только у
наречий.
Известны примеры необычной последовательности морфологических по­
казателей, связанные с использованием особых элементов: кар. ÿedàzi ~
iedäzi, тур. эвдэки узб. yjdazi ‘находящийся в доме, домашний’; тур. cİ3İmci,
узб. Cİ3HİKİ ‘ваш’; тур. эвдэкыэри узб. yjdazùiapi ‘домашних’; узб. ызнипларга
‘вашим’. В приведенных примерах обращает на себя внимание то, что в
нарушение общепринятых правил именную словоформу замыкает не падеж­
ный аффикс. Следует сразу же подчеркнуть, что в некоторых тюркских
языках - kİ не подчиняется закону гармонии гласных, ср.: кар. aninKİ, карач.-
балк. anïkï, кум. онуы, тур. онунм, узб. унш ‘его, принадлежащий ему,
относящийся к нему’; кар. бунда^, тоф. ммдакг, тур. бурадам, узб. бундагг,
якут, манийçï ‘здешний, находящийся здесь’. Таким образом, хотя рассмат­
риваемый элемент и является в современных тюркских языках аффиксом, он
обнаруживает вместе с тем черты иной грамматической природы1 . Неподчи­
нение закону гармонии гласных свидетельствует о том, что вначале - kİ был
относительной частицей или частицей-союзом, выполнявшим разные синтак­
сические функции, а затем приобрел черты словообразовательного аффикса,
став показателем относительной формы имен126. Этим объясняется возмож­
ность присоединения к нему падежных аффиксов и аффикса множественного
числа: тур. бэтмкЦэ, бэшммдэн, бэшмкыэрдэн’, узб. мэнШга, мэнШдан,
мэшкыардан. Известно, что в тюркских языках лишь частицы обладают
относительной свободой расположения в словоформе127, ср.: узб. кэт щ з-чи
карач.-балк. к эт ч ш з128 ‘идите-ка’; узб. эласан-Mİ, хак. аларзщ-ма, rar.
аларм1сан, тур. амрмхст ‘берешь ли?’; хак. nipzäjÖKniH (nipzäj-öK-тн),
трэрбктн (т рэр-ок-тн) ‘дам ведь’129, парЧбохча ( napïô-ox-ча) ‘он также
идет’130; шор. алароксщ (алар-ок-сщ) ‘также возьмешь’131; узб. (диал.)
б1зактл (6İ3-ok-mî) ‘нас’, ci3akmï (ci3-ok-mï) ‘вас’132.
Изменение порядка следования аффиксальных морфем отмечено также
в группе терминов родства: тур. тэ]зэлэр1м ‘мои тети’, т э]зэмлэр ‘семья
тети’, ‘тетины’; узб. опалар1м ‘мои старшие сестры’, опамлар — почтитель­
ное наименование старшей по возрасту женщины, акаларш ‘мои старшие
братья’, акамлар — почтительное наименование старшего по возрасту муж­

123 См.: Хабичев М. А. Карачаево-балкарское именное формообразование и словоизменение.

(Опыт сравнительно-исторического изучения). Черкесск, 1977, с. 28.
124 См.: Гуломов А. Г. Ўзбек тилида сифатнинг чогиштирма даражалари. ЎТАМ, 1959, № 2, б.
54.
125 См.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. (Имя). Л.,
1977, с. 96— 98.
126 См.: Грунин Т. И. Предложения с ki в турецком языке.— Учебно-методический бюллетень.
М., 1951, № 2, с. 4, 10; Aödyjuıajee Э. 3. Азэрба]чан дилиндэ ишлэнэн ки багла]ычысынын
M3 HuıajH хагтында.— Тр. ИЛЯ АН Азербайджанской ССР, Баку, 1963, XVII, с. 63—74;
Ergin M. Türk dil bilgisi. Sofya, .1967, s. 153.
127 См.: Щербак A. M. Последовательность морфем в словоформе как предмет специального
лингвистического исследования.— ВЯ, 1983, № 3, с. 41.
128 См.: Алиев У. Б. Наклонение и время глагола карачаево-балкарского языка.— В кн.:
Вопросы категорий времени и наклонения глагола в тюркских языках. Баку, 1968, с. 109.
129 См.: Катаное Н. Ф. Хакасский фольклор. Абакан, 1963, с. 22, 24.
130 См.: Дыренкова H. П. Грамматика хакасского языка. Абакан, 1948, с. 120.
131 См.: Дыренкова Н. П. Грамматика шорского языка. М.; Л., 1941, с. 248.
132 См.: Алимурадов X. Оо одной форме множественности в нижнесурхандарьинском говоре
узбекского языка.— СТ, 1981, № 4, с. 53—54.

5 А. М. Щербак 65
чины' крым.-тат. бабамлар^а, тур. бабамгылэрэ ‘к отцу, в семью о т , в дом
отца’1 . Ср. также: тур. дадмгы, халасиы (о семье дяди, тети)13134; узб.
ормлар, дадамлар (о матери, отце); уйг. дадамлар (об отце)13513678940. Итак, при
обычном порядке аффиксы лица и числа передают свойственные им значе­
ния, при перестановке они вместе выражают вежливость, почтительность.
В глагольных формах постановка аффиксов не на «свои» места —
чрезвычайно редкое явление. Приведем несколько однотипных примеров. В
форме 2-го лица множествённого числа повелительного наклонения в узбек­
ском языке аффикс -лар почти всегда выступает в крайней конечной
позиции, что согласуется с общетюркскими нормами, однако допустимо
присоединение его и непосредственно к глагольной основе: öopityıap и
бэрларщ ‘идите’. Налицо частный случай распространенного в узбекском
языке смещения аффиксов лица и числа, ср.: ôopditpiap и бордшарщ ‘вы
пошли’, бэрсацлар и бэрсаларщ ‘если пойдете’. По мнению Я. Г. Гулямова,
инвертированный порядок аффиксов лица и числа в глагольных формах
служит целям выражения пренебрежительного отношения к собеседнику1 .
Например, кэлларщ означает ‘ну, идите сюда’ (свысока). Аналогичные
суящения высказаны авторами академической грамматики узбекского язы­
ка 37.
Иногда нарушение правил порядка морфем в глагольных формах
является лишь кажущимся: тщательный анализ «экзотических» словоформ
позволяет восстановить их начальную структуру, представляющую совер­
шенно обычный для тюркских языков тип последовательности аффиксов,
ср.: тур. (диал.) алцомазст ‘не берешь’, бт цомаз ‘не кончается’, гэлуомаз
‘не приходит’. На первый взгляд, здесь наблюдается недопустимая для
тюркских языков постановка аффикса отрицания -ма после аффикса време­
ни-наклонения. В действительности же, как убедительно показал А. Б.
Эрджиласун, мы имеем дело с сочетанием двух глаголов, один из которых,
будучи служебным, включает в себя аффикс -ма, ср.: гэлцомаз < гэлцормаз
< гэлэ jopÏMa31 8 .
2. На вопрос о том, является ли агглютинативный способ образования
грамматической формы древнейшим для тюркских языков или ему предше­
ствовало нечто принципиально иное, тюркологи отвечают по-разному, хотя
преобладает мнение об отсутствии в прошлом иного морфологического
способа.
Высказывания в пользу существования доагглютинативной морфологии
часто сводятся к констатации семантического разграничения сингармониче­
ских параллелизмов и постулированию их связи с использованием в глубо­
кой древности способа «флексии основ». Рассматривая гармонию гласных
как «лексико-фонологическую систему», Г. Д. Санжеев считал сингармонизм
самым ранним и примитивным способом выражения грамматических значе­
ний и противопоставлял его агглютинации как способу наиболее позднему и
совершенному1 . Критический разбор высказываний Г. Д. Санжеева и
других языковедов о «флексии основ» применительно к тюркским и мон­
гольским языкам был сделан в одном из предыдущих томов нашей рабо­
ты14 , и здесь достаточно отметить отсутствие новых аргументов, подкрепля­
133 См.: Севортян Э. В. 1) Крымско-татарский язык.— В кн.: Языки народов СССР, II. М.,
1966, с. 240; 2) Морфологическое строение слова в связи с другими его характеристиками.
(По данным тюркских языков).— В кн.: Тюркологический сборник. 1971, М., 1972, с. 137.
134 См.: Ergin M. Türk dil bilgisi, s. 168.
135 См.: Пазирқи заман уйгур тили, II, Алмута, 1966, б. 48.
136 См.: Гулямов Я. Г. Грамматика ташкентского говора, I. Ташкент, 1968, с. 113.
137 См.: Узбек тили грамматикаси, I. Тошкент, 1975, с. 106. ,
138 См.: Ercilasun А. В. Muğla ağzında kullanılan bir şimdiki zaman şekli.— Şükrü Elçin armağanı.
Ankara, 1983, s. 262.
139 См.: Санжеев Г. Д. Сравнительная грамматика монгольских языков, I. М., 1953, с. 116.
140 См.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. (Имя). Л.,
1977, с. 15— 17.

66
ющих тезис о специфической роли в доагглютинативный период гармонии
гласных.
Новейший взгляд на доагглютинативную морфологию тюркских языков
исходит из представления о безусловной обязательности для них стадии
аблаута, т.е. морфологизации фонетических чередований. В формировании
этого взгляда определенную роль сыграло стремление глубже осмыслить
проблему фонетических вариантов, приобретающих новые значения, учесть
результаты исследования природы грамматической формы в индоевропейских
языках, наконец, выяснить причину изменений гласных в основе личных
местоимений единственного числа, сопутствующих изменениям их граммати­
ческой формы, например: карач.-балк. мэн ‘я’ — маца ‘мне’.
Проблема фонетических вариантов как основы «фонетического способа
словопроизводства» подробно освещена в работе Ф. А. Ганиева14 , объясняю­
щего появление фонетических вариантов выпадением звуков, чередованием
их, палатализацией основ и переносом ударения. Образование новых слов
посредством семантического разграничения вариантов относится, следова­
тельно, к позднему времени и с точки зрения Ф. А. Ганиева не является
регулярно используемым приемом словообразования. Наделение фонетиче­
ских вариантов категориальными грамматическими значениями маловероят­
но из-за спорадичности, в известной мере случайности, их семантического
отталкивания.
Иное направление в интерпретации «фонетического способа словопро­
изводства» отразилось в работах А. Г. Гулямова141142, А. А. Нагаева143, Б.
Вейсова144145 и В. Н. Тадыкина .
А. А. Нагаев и Б. Вейсов на материале узбекского, туркменского и
других тюркских языков ставят задачу выявить чередования звуков, относя­
щиеся в основном к ранним периодам развития и связанные с семантиче­
ской дифференциацией слов146.
Указывая на семантическую обусловленность фонетических чередова­
ний и вместе с тем критикуя А. Г. Гулямова главным образом за «ряд
этимологических сближений, абсолютно неприемлемых ни с формально-зву­
ковой, ни с семантической точек зрения»147, А. А. Нагаев говорит о
широком и регулярном использовании в тюркских языках в словообразова­
тельных целях чередования гласных14814950. Попутно подчеркивается необходи­
мость пересмотра «традиционного» взгляда, согласно которому чередования
звуков, называемые флексией основ или внутренней флексией, связываются
с гармонией гласных и с существованием сингармонических параллелиз­
мов14 . А. А. Нагаев указывает на семантическую обусловленность фонети­
ческих чередований и считает, что различные типы их использовались «в
качестве средства дифференциации лексических значений»10 . С течением
времени словообразование, основанное на чередовании звуков, стало непро­
дуктивным, и о наличии его в прошлом можно судить лишь по результатам
специальных этимологических исследований15 . В качестве иллюстративного

141 См.: Ганиев Ф. А. Фонетическое словообразование в татарском языке. Казань, 1973.

142 См.: Гулямов А. Г. Словообразование путем внутренних изменений слов в узбекском
языке.— В кн.: Научная сессия Академии наук Узбекской ССР 9— 14 июня 1947 г.
Ташкент, 1947, с. 382— 392.
143 См.: Нагаев А. А. Чередование звуков как средство словообразования. (На материале
узбекского и некоторых других тюркских языков). АКД. Самарканд, 1969.
144 См.: Вейсов Б. Чередование звуков — один из видов словообразования. (На материале
туркменского и некоторых других тюркских языков). АКД. Ашхабад, 1974.
145 См.: Тадыкин В. Н. Об одном из древнейших способов словообразования в алтайском
языке.— В кн.: Проблемы алтаистики и монголоведения, 2. Серия лингвистики. Материалы
Всесоюзной конференции. Элиста, 17— 19 мая 1972 г. М., 1975, с. 280— 286.
146 По существу, имеются в виду случаи, напоминающие аблаут.
147 См.: Нагаев А. А. Чередование звуков как средство словообразования, с. 12.
148 Там же, с. 7 — 10.
149 Там же, с. 3.
150 Там же, с. 2.
151 Там же, с. 26.

67
материала А. А. Нагаевым приведены следующие примеры внутренней
флексии в тюркских языках: 1) тув. дат ‘камень’, diıu ‘зуб’, дот ‘лед’,
дэш- ‘проделывать отверстие’; 2) азерб. од ‘огонь’, од ‘желчь’, ўт- ‘палить,
обжигать’; 3) узб. суз- ‘бодать’, сур- ‘двигать’; 4) узб. буз- ‘разрушать,
ломать’, бур- ‘поворачивать’; 5) азерб. }аз- ‘писать’ и jap- ‘раскалывать’; 6)
кирг. чак- ‘грызть’, ‘колоть’, jäk ‘челюсть’ и т. д.152.
В отличие от А. А. Нагаева, Б. Вейсов делает упор на семантическую
дифференциацию вариантов и по существу не касается вопроса о причинах
чередований звуков. Для Б. Вейсова фонетические варианты первичны:
вначале они совпадали по значению, и семантическое разграничение их —
результат длительного исторического процесса153. Образование слов посред­
ством чередования согласных иллюстрируется примерами из туркменского
языка: кўн ‘день’ — тун ‘ночь’, Kimi ‘мужчина’ — mimi ‘женщина’, дутак
‘путы’ — 5ушак ‘пояс’, зэнзэлэ ‘шум, крик’ — }эн]эл ‘скандал’, ‘ссора’ и т.
д .154.
В. Н. Тадыкин ограничивается общими высказываниями относительно
того, что в далеком прошлом, когда еще не было аффиксальной морфоло­
гии, одним из основных средств дифференциации слов являлось изменение
звуков155. Примеры (из алтайского языка): г'ч ‘нутро’, ‘живот’ — ач
‘голодный’ — 0ч ‘дыхательное горло’, кос ‘глаз’ — кор- ‘смотреть, видеть’,
бас- ‘наступать’ — бар- ‘идти’, кэл- ‘приходить’ — кэт- ‘уходить’, ал-
‘брать’ — am- ‘бросать’, ‘стрелять’, сал- ‘класть’ — сат- ‘продавать’, кач-
‘убегать’ — коч- ‘кочевать’ — кэч- ‘переправляться через реку’ и т. д .156.
Подводя итог изложению взглядов А. Г. Гулямова, А. А. Нагаева, Б.
Вейсова и В. Н. Тадыкина на роль фонетических чередований в тюркском
словообразовании древнейшей поры и критически оценивая приведенные
ими примеры, отметим явную несостоятельность попыток обосновать сущест­
вование в тюркских языках доагглютинативной морфологии флективного
типа. За редкими исключениями, лексико-семантические гнезда, создавае­
мые с учетом способа «фонетического словопроизводства», являются случай­
ными сближениями слов, обнаруживающих относительную материальную
близость.
В тюркских языках в силу различных обстоятельств появлялись и
появляются фонетические варианты слов, которые иногда приобретают раз­
ные оттенки значений и, в конечном итоге, становятся самостоятельными
лексическими единицами, ср.: алт. Kijic ‘кошма’ — Kä6ic ‘ковер’; карач.-
балк. kijİ3 ‘кошма, войлок’ — кўўўз ‘ковер’; тув. Kidic ‘кошма, войлок’ —
xäeic ‘ковер’ (монг. xebis, тюрк. *кэр1с); тат. ата ‘отец’ — ämi ‘папа’, ана
‘мать’ — äui ‘мама’. Однако говорить о систематическом использовании
фонетических вариантов для целей словообразования и тем более словоизме­
нения ни в отношении настоящего времени, ни в отношении далекого
прошлого нет достаточных оснований.
3. Необходимо исходить из того, что внутренней флексии в тюркских
языках не было и что доагглютинативное состояние их есть не что иное,
как синтаксическая морфология, т. е. морфология порядка слов, предопреде­
лившая образование устойчивых сочетаний грамматического типа с неизмен­
ной последовательностью компонентов: самостоятельное слово + служебное
слово. Эта последовательность продолжительное время, не знала исключений
152 Там же, с. 12 сл.
153 См.: Вейсов Б. Чередование звуков — один из видов словообразования, с.9 сл., 24.
154 Там же, с. 18— 19.
155 См.: Тадыкин В. Н. Об одном из древнейших способов словообразования в алтайском языке,
с. 281.
156 Там же, с. 280—286.

68
и сыграла важную роль в образовании порядка расположения морфологиче­
ских показателей, хотя порядок в словоформе не мог полностью отразить
особенности порядка в синтаксическом сочетании.
Взгляд на агглютинацию как на способ присоединения аффиксальных
морфем к корневой морфеме, обеспечивающий сохранение автономности,
внешнего облика их и определенной дистанции между ними, устарел и
неточен. При самом общем подходе к характеристике агглютинативной
словоформы сопоставление ее с длинным железнодорожным составом и
уподобление корневой морфемы паровозу, а аффиксальных морфем —
вагонам «с отчетливо видными просветами» покажется остроумным и удач­
ным157. Однако внимательный разбор фактических данных приводит к
иному выводу и побуждает внести в аналогию, предложенную А. А.
Реформатским, уточнение. Агглютинативная словоформа действительно на­
поминает железнодорожный состав, но такой, в котором нередко допускает­
ся наезд паровоза на первый вагон или, напротив, наезд первого вагона на
паровоз, а всех последующих вагонов — друг на друга. Просветы могут
быть, но не обязательно, и соединения фиксируются исторически сложивши­
мися типовыми изменениями звуков на стыке морфем или на протяжении
всей словоформы. Так, в киргизском, тувинском и якутском языках образо­
вание формы множественного числа у имен сопряжено и с теми, и с
другими изменениями158, ср.: кирг. кол ‘озеро’ — коллор ‘озера’ (-лор), am
‘лошадь’ — am тар ‘лошади’ (-тар), таш ‘камень’ — т аштар ‘камни’
(-т ар), im ‘собака’ — imjnsp ‘собаки’ (-т эр), jomİui ‘фрукт’ — ТэмЬштэр
‘фрукты’ (-т эр), эл ‘народ’ — элдэр ‘народы’ (-дэр), kïpçï3 ‘киргиз’ —
И рўздар ‘киргизы’ (-дар)-, тув. xaja ‘скала’ — xajajiap ‘скалы’ (-лар), а‘т
‘лошадь’ — а'ттар ‘лошади’ (-т ар), ном ‘книга’ — номнар ‘книги’ (-нар),
мал ‘скот’ — малдар ‘домашние животные’ (-дар)', якут, am ‘лошадь’ —
аттар ‘лошади’ (-тар), уол ‘сын’ — уоллар ‘сыновья’ (-лар), 050 ‘маль­
чик’ — окалор ‘мальчики, ребята’ (-лор), кулун ‘жеребенок’ — кулушар
‘жеребята’ (-нар), kïc ‘соболь’ — кТстэр ‘соболи’ (-т эр). Приведенных
примеров достаточно, чтобы представление о неизменности структурных
элементов агглютинативной словоформы было приведено в соответствие с
действительным положением вещей.
В рамках агглютинативной морфологии с самого начала активизиру­
ются процессы, которые не противоречат основополагающим чертам данного
морфологического типа и вместе с тем частично противопоказаны ему или
являются переходными к другому типу. В совокупности они составляют
собственную линию развития современной тюркской морфологии. Учет их
позволяет лучше понять природу агглютинативной словоформы и степень
отграниченности ее от словоформ флективного типа.
Следует различать процессы в корне-основе, простой и сложной, и в
аффиксальной части, которая на ранних этапах эволюции грамматического
строя была представлена самостоятельными словами, использовавшимися в
служебной функции. Предельное средоточие фонетических изменений — на
стыке морфем. Именно сочленение морфем создает особые условия для
разнообразных фонетических явлений. Повышенный интерес к указанной
позиции вызван и обилием звуковых переходов, и необходимостью ответить
на вопрос о том, насколько правомерна интерпретация морфологических
компонентов агглютинативной словоформы как обособленных, автономных
частей ее.
157 См.: Реформатский А. А. Введение в языкознание. М., 1955, с. 214.
158 См. выше, с. 61.

69
 3.1. Самые распространенные морфологические изменения в аффиксах
— ассимиляция и диссимиляция, слабо выраженные в одних регионах и
очень интенсивно — в других. В больших размерах они свойственны
кыпчакским языкам и языкам Сибири и Алтая. Высокая степень действия
гармонии гласных и ассимилятивного влияния консонантизма корня-основы
на следующий за ней аффикс приводит к образованию множества фонетиче­
ских вариантов: в тулейкенском говоре киргизского языка насчитывается 15
вариантов аффикса множественного числа 59, в алтайском языке — 12, в
якутском — 16159160.
Непосредственной причиной ассимилятивных и диссимилятивных изме­
нений является соположение согласных звуков и выпадение гласных, нахо­
дящихся в позиции между согласными161. Примечательны случаи ассимиля­
ции согласных в морфологических показателях ряда языков Сибири, ср.:
тоф. кэ‘штш- (< кэ‘шШн-) ‘переправляться’, ‘проходить бродом’, т ўт т ун-
(< т ўтулун-) ‘быть пойманным’, алдш- (< алш н-) ‘быть взятым’, ‘брать­
ся’, ш т эн - (< йилэн-) ‘работать’; тув. кэттш- (< кэдш н-) ‘одеваться’,
кэ‘стш- (< кэ‘зш н -) ‘быть отрезанным’, а‘стт- (< а‘зшн~) ‘вешаться’,
а‘т тт- (< а‘дийн-) ‘застреливаться’, бустун- (< бузулун-) ‘разрушаться,
разбиваться’, diemin- (< dİ3ÜıİH-) ‘располагаться вереницей’, долдун- (<
долулун-) ‘наполняться’, чаштш- (< чаишйн-) ‘укрываться, прятаться’,
коступ (< козўлўп) ‘показавшись’, оттуп (< одулуп) ‘проснувшись’; чулым.
частт (< чаз'Шп) ‘будучи написанным’.
3.2. Изменения в корне-основе, приводящие к утрате им постоянства
внешнего облика, охватывают преимущественно ту часть, которая смыкается
с аффиксом. Иными словами, в тюркских языках наряду с ассимиляцией и
диссимиляцией согласных, направленными от корня, имеют место ассимиля­
ция и диссимиляция, проявляющиеся в обратном порядке, т. е. от аффик­
сальной части к корню. Регрессивная ассимиляция гласных, получившая
наименование умлаута, наблюдается в уйгурском языке и в говорах узбек­
ского языка (под влиянием уйгурского). Примеры: баш ‘голова’ — бэш/ ‘его
голова’, баш ‘лицо’ — б э т / ‘его лицо’, am ‘лошадь’ — э т / ‘его лошадь’,
кал ‘прийди’ — кэлт ‘прийдя’. Более широкая сфера распространения у
регрессивной ассимиляции согласных, ср.: азерб. (диал.) вэрйллйр (<
вэрйрлйр) ‘дают’, däjüuiäp (< дэщрлйр) ‘говорят’162.
Другой вид изменения — выпадение гласных, например: тув. akeï,
хак. axeï (< атўзО ‘(его) рот, пасть’; тув. (диал.) э'х т / (< эгШ ) ‘его
плечо’163; тув. уттуп (< унудуп) ‘забыв’; хак. acxïp (< aôçïp) ‘жеребец’.
Выпадение гласных в корне-основе обычно происходит при изменении
формы и очень редко — независимо от этого, ср.: кирг. балдар (< балалар)
‘дети’; урум. тармачгх (< тарамачхх) ‘балочка, ярок’164; хак. ipm (< ipini)
‘(его) губы’, icmın (< içimin) ‘услышав’, icmïл хал- (< /с/тгл хал-)
‘послышаться’165; тур. еш м а (< ïcïmMà) ‘лихорадка, малярия’.
Изменения в сложной основе, которую образуют формально равно­
правные компоненты, сводятся к трем типам: к упрощению в целом, к

159 См.: Туряджанова М. Тулейкенский говор киргизского языка. АКД. Фрунзе, 1954, с. 12.
160 См.: Грамматика современного якутского литературного языка. Фонетика и морфология. М.,
1982, с. 34.
161 См.: Именно выпадение гласных нередко становится причиной стечения согласных.
162 Ср.: Ширэлщев M. A3 ap6 ajчан диалектолокщасынын эсаслары. Бакы, 1962, с. 114.
163 См.: Чс^амба 3. Б. Тоджинский диалект..., с. 114.
164 См.: Оглух Ф. 1. Гаркавеиь О. М. Особливоеп фонетики i морфологи однш з урумських
roBİpoK.— Мовознавство, 1980, 1, (79), с. 51.
165 См.: Грамматика хакасского языка. М., 1975, с. 22.

70
 преобразованию первого или второго компонента и к фонетическим явлени­
ям на стыке компонентов.
Упрощение устанавливается преимущественно в ходе этимологических
исследований. Вместе с тем немало случаев, когда изменения минимальны и
компоненты как бы сохраняют раздельность; ср.: узб. jyôop- (< ïfin бэр-)
‘посылать’, zanip- (< гап ур-) ‘говорить’, jÿkom- (< jyk эт -) ‘терять’,
‘уничтожать’; тоф. кбрувут- (< коруп ïm~) ‘увидеть’, ôapïeïm- (< барт ïm~)
‘уйти’, чорувут- (< чоруп ïm-) ‘уехать’166; хак. moxmaôïc- (< тохтап ïc-)
‘останавливаться’, к ч эзщ (< icrnirı 49dip сщ) ‘ты слышишь’.
Преобразование первого или второго компонента в сложных глаголь­
ных формах типа туркм. cuiïn бар- ‘нести’, ‘везти’, алт гэл- ‘приносить’,
‘привозить’, алт zim- ‘уносить’, ‘увозить’ заключается в сокращении их до
одного слога или одного звука и в ассимилятивных изменениях смыкающих­
ся согласных. Примеры: азерб., хак. апар-, алт. (диал.) алпар- ~ аппар- ~
апар-, тув. аппар-, узб. эбэр- (< алт бар-) ‘нести’, ‘везти’, ‘вести’; алт.
(диал.) эккэл- ~ эккэ- ~ экэл-, тув. эккэл-, хак. aşuı- (< алт кы-)
‘приносить’, ‘привозить’, ‘приводить’.
В сложных глагольных образованиях типа сала бэр-, ]аза jam - первый
компонент может утрачивать конечный гласный, а в образованиях типа
]азт бэр-, алт бэр----- гласный с конечным согласным: тув. (диал.) кэл чор
‘подходит, идет сюда’; тур. салгвэр- ~ салвэр- (< сал1 ~ сала вэр-)
‘отпускать на свободу’, kojyedp- ~ kojeäp- (< kojy ~ koja вэр-) ‘позволять
уйти, отпускать’; узб. ]эзал- (< ]эза ал-) ‘быть в состоянии писать’, jo3janmi
(< ]эза jominmi) ‘пишет’, 4İkjanmi (< 4İka jominmi) ‘выходит’; хак. со
тргэндэ (< сов'т тргэндэ) ‘когда остыл’, Kip кыгэн (< Kipin кыгэн)
‘вошел’, 4im кыгэн (< 4imïn кыгэн) ‘доехал’, cïx кыгэн (< çişin кыгэн)
‘вышел’, ундул парғ,ан (< ундулт парцан) ‘забылся’; чулым. тут ,ва§ан (<
mymïn ва§ан) ‘схватил’, уч eajjaH (< учт ватўан) ‘улетел’, nïiu вацан (<
nïiuïn ва$ан) ‘сварился’167. Такие же преобразования происходят и в
сложных глагольных образованиях, состоящих из трех компонентов, ср.: алт.
(диал.) угэ Kip кэл чш (< угэ Kipin кэлт чаткан) ‘он вошел в дом’168.
Фонетические процессы на стыке компонентов сложного корня-основы
— озвончение глухих шумных согласных или спирантизация смычных: узб.
xyja^am (< xyfa кат) ‘малина’.
4. Итогом изложенных выше наблюдений и замечаний может быть
вывод о большой устойчивости агглютинативного типа. Линейность построе­
ния словоформы является главнейшей чертой морфологии тюркских языков
на протяжении большого исторического периода, засвидетельствованного
письменными памятниками и фактами современного состояния. Она находит
выражение не только в технических приемах упорядоченного присоединения
морфологических показателей, но и в строгих закономерностях изменения
их, из которых особенно примечательна гармония гласных.
В тюркских языках образуются словоформы, подобные тем, которые
обычны для флективных языков, однако количество их невелико, и сам
факт их наличия пока не дает оснований говорить об эволюции тюркского
морфологического типа в направлении его принципиальной перестройки или
замены другим типом.

166 См.: Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка в сравнительном освещении, с. 149.

167 Ср.: Бирнжович P. М. Морфология чулымско-тюркского языка, II. Саратов, 1981, с. 37 сл.
168 См.: Баскаков Н. А. Спряжение глагола в кумандинском диалекте алтайского языка.— Уч.
зап. Горно-Алтайского НИИИЯЛ, 1969, 8 , с.107.

71
 Соотношение аффиксальных и неаффиксальных средств выражения
грамматических значений

Грамматические значения в тюркских языках выражаются не только

морфологическими элементами. Для передачи их используются также слу­
жебные слова, функционально близкие к аффиксальным морфемам, но не
дублирующие их. Роль в этом плане других средств практически ничтожна.
В связи с этим заметим, что встречающиеся в специальной литературе
попытки раздвинуть границы неаффиксальных средств за счет отнесения к
ним порядка слов, интонации, редупликации и ударения1 носят деклара­
тивный характер и не дают конкретных результатов.
В тюркских языках наблюдается относительно твердый порядок слов в
предложении, что не исключает возможности позиционных перестановок,
которые в таких языках, как турецкий, становятся обычным явлением.
Однако с изменением порядка слов не связано выражение каких-либо
грамматических значений, чаще всего изменение производится в стилистиче­
ских целях и отражает индивидуальные речевые нормы169170.
Функция фразовой интонации заключается в разграничении коммуни­
кативных типов предложения: повествовательного, вопросительного, воскли­
цательного. Кроме того, фразовая интонация усиливает значения аффик­
сальных морфем и служебных слов.
Редупликация, полная и неполная, занимает важное место в тюркской
грамматике, но применение ее ограничено образованием форм интенсива и
сложных наречий, cp.: 1) алт. боп-боро ‘совершенно серый’; кум. ап-ак
‘очень белый’; тур. сапа-сащам ~ сап-ссщлам ‘совершенно здоровый’; узб.
чтпа-чт ‘совершенно правильный’, minna-mİK ‘совершенно отвесный’; чу­
ваш. хуп-хура ‘совершенно черный’; 2) азерб., гаг., туркм. парча-парча, узб.
бурда-бурда ‘кусками’; азерб. İkİ-İkİ ‘по два’; башк. кат-кат ‘многократно’;
ног. баска-баска ‘порознь, раздельно’; тур. душман-душман ‘враждебно’; узб.
kajma-kajma ‘снова и снова’, бэра-бэра ‘постепенно’; уйг. кўндй-кўндй
‘ежедневно’.
Трудно сопоставить с аффиксальными средствами и повторы особого
рода — так называемые слова-эхо. Выражаемые ими значения очень
специфичны и составляют сложный семантический комплекс, ср.: др.-тюрк.
арслан-бурслан ‘львы и прочие звери’; башк. Inacïn-huiacm ‘соколы и т.п.’,
hapïk-Mapïk ‘овцы разных пород’171; карач.-балк. ахча-махча ‘деньги и т.п.’;
тур. табак-мабак ‘домашняя утварь’.
Ошибочно представление о том, что сопоставительное изучение «аф­
фиксально-служебного и неаффиксального способов может стать незамени­
мым при выявлении этапов развития строя тюркских языков, путей и
причин возникновения аффиксально-служебного способа и, в частности,
отдельных аффиксов и служебных слов»172. Ошибочно, поскольку под
неаффиксальными средствами разумеются порядок слов, интонация, редуп­
ликация и ударение173. Названные средства в каком-то смысле сопоставимы
с аффиксальными, но не стоят с ними в одном ряду и, более того, можно с

169 См.: Ахметов М. А. Неаффиксальные средства выражения грамматических значений в

башкирском языке.— СТ, 1984, № 5, с. 33.
170 См.: Покровская Л. А. 1) Проницаемость порядка слов в тюркских языках.— СТ, 1976, №
2, с. 22—28; 2) Некоторые особенности синтаксиса гагаузского языка и балкано-турецких
диалектов.— В кн.: Проблемы синтаксиса языков балканского ареала. Л., 1979, с. 204, 215
сл.
171 См. Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка, с.75.
172 См.: Ахметов М. А. Неаффиксальные средства..., с. 37.
173 Там же, с. 34.

72
уверенностью сказать, что изучение их не имеет и никогда не будет иметь
непосредственного отношения к раскрытию «путей и причин возникновения
аффиксально-служебного способа».
Сделаем пояснения. Возникновение служебных слов и аффиксов —
закономерный этап развития и совершенствования языков, и несомненно,
что служебные слова и аффиксы связаны между собой непосредственно: едва
ли можно допустить появление последних минуя ступень служебных слов.
Иначе обстоит дело с порядком слов, редупликацией, интонацией и ударе­
нием. Поскольку выражение грамматических значений при помощи аффик­
сов и служебных слов относится к довольно позднему периоду времени и
так как нет оснований сомневаться в существовании «доморфологической»
стадии, можно предположить, что перечисленные неаффиксальные средства,
точнее некоторые из них, когда-то выполняли строевые функции в больших
размерах, чем в настоящее время. Нельзя также отрицать роль порядка
слов в формировании аффиксов и последовательности присоединения их к
корню-основе. Этим и исчерпывается сопоставимость аффиксального способа
с неаффиксальным. Редупликация, полная и неполная, насколько нам
известно, никогда не являлась источником образования аффиксов и исполь­
зуется параллельно с ними как средство, имеющее ёмкую, но узкую
специализацию (выражение насыщенности признака, многократности дейст­
вия и т.д.). Ударение — более интенсивное произнесение слога в слове по
сравнению с другими слогами, характеризуемое силой и способом выдыха­
ния. Само противопоставление в тюркских языках словоформ типа
алм а/алм а — свидетельство неодинаковой интенсивности произнесения раз­
ных слогов, однако степень различий не очень велика: ударение является не
четко выраженным и слабо централизующим. Силовое выделение слога
может сопровождаться повышением тона, распределение которого в слове
находится в тесной зависимости от фразовой интонации. Соотношение того
и другого в плане организации и разграничения слов пока не совсем ясное,
однако известно, что усиление интенсивности не всегда совпадает с повыше­
нием тона и что их функциональные нагрузки несколько различаются.
Централизующая функция ударения проявляется больше в слове, чем во
фразе, а интонации, наоборот,— больше во фразе, чем в слове. Образование
контрастирующих пар словоформ, следовательно, возможно лишь по месту
ударения и ограничено случаями, не связанными с выражением категори­
альных грамматических значений, ср.: азерб. сабак ‘утро’ / câôah ‘завтра’;
гаг. авшам ‘вечер’ / авшам ‘вечером’; карач.-балк. кэртмэ ‘груша’ /
кэртмэ ‘не делай зарубок’; тур. apmık ‘излишек’, ‘излишний’ / âpmïk
‘больше’, ‘отныне’, ‘впредь’.

Образование грамматической формы

1. Все морфологические показатели тюркских языков образовались из

самостоятельных лексических единиц. Сказанное, однако, не означает, что
самостоятельные слова прямолинейно превращаются в аффиксальные морфе­
мы. Во-первых, существует промежуточное звено — использование слова в
служебной функции, во-вторых, становление морфологического элемента
может быть осложнено действием аналогии. В-третьих, аффиксальная мор­
фема иногда восходит к самостоятельным словам не непосредственно, а
через посредство других морфем, из которых она образовалась. Иначе
73
говоря, морфемы могут соединяться между собой и на основе соединения их
возникают более сложные единицы, функционирующие как единое целое.
Образование одних аффиксов из других путем соединения и перераз-
ложения не является редкостью. Имеет место удвоение аффиксов и даже
многократное повторение их, ср.: башк. (диал.) ôiiuïiuïuiïiuâp ‘по пяти’,
алт ш ардан ‘по шести’, yniiuiiuiiuap ‘по десяти’174; тат. (диал.) ôycïcï ‘этот’,
шунсш ‘тот’175; тув. бйт эрлэр ‘мы’, сыэрлэр ‘вы’, оларлар ‘они’; хак.
отгзардац ‘по тридцати’176. Часто соединяются разные по происхождению,
но одинаковые или близкие по содержанию аффиксы. Например, аффикс
страдательного залога в якутском языке -лм состоит из аффиксов страда­
тельного и возвратного залогов, а аналогичный тувинский аффикс -пил ~
-тул представляет собой сочетание тех же залоговых аффиксов, располо­
женных в обратном порядке (-т ы — морфонологическая разновидность
сложного аффикса -ны ). Иногда аффикс соединяется с послелогом или
частицей: узб. ўўлгача, ўулгачадн (< ]ўл-га чадн) ‘до дороги’. Однако ясно,
что образование одних аффиксов из других не раскрывает всего механизма
становления грамматической формы. Кроме того, нельзя забывать, что
вопрос о происхождении аффиксов остается нерешенным независимо от того,
простые они или сложные.
Соединение и последующее слияние аффиксов обусловлено нескольки­
ми причинами: ослаблением значения, совмещением его с другим граммати­
ческим значением, преобразованием словоизменительного значения в слово­
образовательное, лексикализацией грамматического значения, выражающей­
ся в слиянии аффиксальной морфемы с корневой. Ослабление
грамматического значения охватывает широкий круг форм, но завершается
семантической изоляцией лишь некоторых из них, ср.: тув. соц ‘конец’,
‘зад’, соцтўйр ‘назад’, ‘на север’, сощйртан ‘с севера’ (исходный падеж);
тур. İ4 ‘нутро, внутренность’, гчэрг ‘внутренняя часть помещения’ (истори­
чески — дательно-направительный падеж), 1ч$р1]э ‘во внутреннюю часть
помещения’ (дательный падеж). Важной предпосылкой совмещения значений
является их связанность, взаимодополняемость, ср. лицо и число в глаголь­
ных формах. При совмещении значений нередко морфологические показате­
ли накладываются друг на друга, ср.: уйг. эл1цлар, алт. алщар, тув., хак.
алщар, шор. алйр ‘возьмите’; хак. санадар (< canadïtçiap) ‘вы считали’,
кызэр (< кызэцлэр) ‘если придете’.
С учетом сказанного выше следует признать, что разложение морфем
правомерно, но допустимо лишь при условии соблюдения всей строгости
доказательств. Участившаяся в последние десятилетия недооценка важности
этого условия таит в себе опасность превращения этимологических поисков
в занятие, научная ценность которого сомнительна. Ведь ничто, кроме чисто
умозрительных заключений, не дает повода рассматривать, например аф­
фикс множественного числа -лар как сочетание аналогичных по значению
аффиксов -ла и -р или -л и -р, аффикс дательного падежа -ка — как
сочетание аффиксов -к и -а, аффикс исходного падежа — как сочетание
аффиксов -да и -н, аффикс неполноты признака прилагательных -рак ~
-ïpak ~ -урак — как сочетание двух аффиксов уменьшительности и т. д .177.

174 См.: Максютова H. X. Говор айских башкир. АКД. М., 1964, с .17.
175 См.: Бурганова Н. Б. Особенности говора татар нагорной стороны ТА ССР. — В кн.:
Материалы по диалектологии. Казань, 1955, с. 40.
176 См.: Карпов В. Г. Хакасский язык.— В кн.: Языки народов СССР, II. М., 1966, с. 435.
177 См.: Кононов А. Н. О фузии в тюркских языках.— В кн.: Структура и история тюркских
языков. М., 1971, с. 118.

74
 Несколько слов об аналогии. Действие аналогии прерывает естествен­
ный ход грамматикализации в том смысле, что образующиеся аффиксальные
морфемы не могут быть прямо соотнесены с какими-либо служебными или
самостоятельными словами. Так, аффикс 2-го лица множественного числа
-HÏ3, присоединяемый к- формам прошедшего категорического времени и
условного наклонения в азербайджанском языке, не является закономерно
преобразованной разновидностью личного местоимения Ыз ‘вы’. Он образо­
вался спонтанно, по аналогии с аффиксом 1-го лица множественного числа:

алдИм ‘я взял’ — алЫшз ‘мы взяли’,

алдш ‘ты взял’ — алдИмз ‘вы взяли’.

Действием аналогии обусловлено также использование в ряде тюрк­

ских языков показателя 2-го лица единственного числа глагольных форм
настоящего и настояще-будущего времени в виде -см ~ -зм ..., ср.:

кум. аламан ‘беру’ — аласан ‘берешь’

гаг. алар'ш — аларсм
кар. аламм — аласм
к.-калп. аламан — аласац
кирг. аламм — аласщ
хак. аларбм — аларзщ

2. Основой для развития грамматической формы явились устойчивые

синтаксические сочетания, включающие в себя служебные имена и вспомо­
гательные глаголы. Последние становятся важной промежуточной ступенью
на пути превращения самостоятельных слов в аффиксы. Например, ср.-
тюрк. kapacÏMüH ‘черноватый’ (Сл. Замахшари II 292) — сочетание прила­
гательного кара ‘черный’ с послелогом сЧман ‘подобный’, частично сохраня­
ющим свою послеложную функцию и в современных тюркских языках, ср.:
тат. рланс 1ман ‘подобный змее’, дулк'мс'шан ‘волнообразный’; узб. ш -
хумЫмэн ‘яйцеобразный’. Ср. также: карач.-балк. кара Kİ6İK ‘черноватый’1 ;
кар. отну Kİ6İK ‘как огонь’; тат. kyjan k Ï6 Ï k ‘как заяц’. Алт. атла, кар.
атба, хак. атнац, хак. (диал.) аттнац ~ аттац, чуваш, лажаба ~
лажабала ‘ (с) лошадью’ — сочетание существительного am ‘лошадь’ с
послелогом б1(р)лй(н), из которого образовалось несколько разновидностей
творительного падежа и который вместе с тем продолжает функционировать
как послелог. Далее, возьмем узб. кэл]апт1 ‘приходит’ (в данный отрезок
времени). Эта форма восходит к сочетанию трех глаголов, из которых два
являются вспомогательными, служебными: кэл]апт1 < кэла jaminmi < кэла
jamin турур.
Заключительный этап грамматикализации служебных имен и вспомо­
гательных глаголов — упрощение, усечение или иные преобразования их.
Закономерные изменения и изменения, происходящие стихийно, приводят к
возникновению резких различий между этимологически родственными аф­
фиксами, что побуждает некоторых тюркологов воздерживаться от сближе­
ния их, ср. (аффикс творительного падежа): -ла ~ -ло, -бэн — -пэн — -мэн
~ -ман, -ба ~ -па ~ -ма, -бац ~ -мац ~ -нац, -дац ~ -тац — -нац, -лан ~
- нан .178

178 См.: Хаджилаев Х.-М. И. Послелоги и послеложно-именные слова в карачаево-балкарском

языке. Черкесск, 1962, с. 73.

75
 Говоря о заключительном этапе образования грамматической формы,
нельзя не отметить расположенность к постепенному сокращению служеб­
ных слов-аффиксов до одного слога или одного звука, ср.: ст.-узб. кэлй
турур, кэлй дур, узб. кэлади кирг. кэлэт ‘приходит’; тат. аласщ, кум.
аласан, карач.-балк. аласа, кар. алас ‘берешь’; кум. аламан, карач.-балк.
алама, тат. стам ‘беру’. Вследствие этого разрушаются этимологические
связи и резко увеличивается омонимия морфологических показателей как в
пределах всей семьи тюркских языков, так и внутри каждого отдельного
языка. Так, в карачаево-балкарском, кумыкском языках и в диалектах
узбекского языка полностью совпали аффиксы винительного и родительного
падежей: карач.-балк., кум. ]олну ‘дорогу’ и ‘дороги’, узб. (диал.) omni
‘лошадь’ и ‘лошади’; в чувашском языке — аффиксы винительного и
дательного: хулана ‘город’ и ‘к городу’, затем — варианты аффиксов
исходного падежа и предельно-достигательной формы, не относимой к числу
падежных179. Аффикс родительного падежа в азербайджанском языке (-ш)
омонимичен аффиксу творительного (орудного) падежа в древнетюркском
языке, варианты аффикса местного падежа в салырском диалекте туркмен­
ского языка İ-за, -на) внешне не отличаются от аффикса направительного
падежа в хакасском языке (-за < capï) и аффикса винительного и дательно­
го падежей в чувашском (-на). Аффикс родительного падежа в киргизском
языке (-тш ~ -дм) совпадает с аффиксом исходного падежа в староузбек­
ском, уйгурском и чулымском языках и в диалектах других тюркских
языков, а один из вариантов аффикса исходного падежа в узбекском языке
(-нан) — с одним из вариантов аффикса творительного (орудного) падежа в
якутском. Значительно больше примеров неполного совпадения аффиксаль­
ных морфем и еще больше — примеров отдаленного сходства двух, трех и
даже четырех аффиксов. Нередкость случайного совпадения или сходства
разных по происхождению морфологических элементов, явившегося следст­
вием длительного преобразования,— обстоятельство, которое обязывает воз­
держиваться от прямого сопоставления их в целях получения этимологиче­
ских сведений.
3. В предыдущей книге, посвященной глаголу, были изложены в
общих чертах принципы установления относительной хронологии граммати­
ческих форм180. Исследование морфологии современных и древних тюркских
языков позволяет сделать вывод, что древнейший пласт (1) его составляют
имена действия, из которых развились финитные глагольные формы и
формы неполной вербальности, или деепричастия. Следующий пласт (2) —
формы грамматических падежей (по терминологии Е. Куриловича) и форма
множественного числа. Более поздний пласт (3) образуют формы «нареч­
ных» падежей (дательного, местного, исходного, продольного, предельного и
других), формы неполноты признака прилагательных, залоговые формы и
некоторые формы наклонений. Новейший пласт морфологии (4) — формы
настоящего конкретного времени, определенного и неопределенного «импер­
фектов», ряд форм именного и глагольного словообразования.
Время распада тюркского праязыка предположительно соответствует
времени перехода от третьего к четвертому пласту. Следовательно, в первые
три пласта входят главным образом формы, относящиеся к общетюркскому
достоянию. Незначительные различия здесь — следствие ранних диалектных
расхождений, наметившихся еще в праязыке. Четвертый пласт — совокуп­

179 См.: Иванов А. И. Склонение и его роль в чувашском языке.— Уч. зап. [Чувашского]
НИИ, 1967, XXXIV, с. 74— 75.
180 См.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. (Глагол). Л.,
1981, с. 168— 170.

76
ность разнородных форм, большая часть которых образовалась в условиях
раздельного существования тюркских языков. Эти формы создавались и в
ходе реализации общетюркских тенденций грамматического развития, и в
результате развертывания скрытых внутренних возможностей совершенство­
вания, и вследствие взаимодействия внутренних и внешних факторов.
По мере удаления вглубь истории становятся менее заметными следы
первоначального состояния и истоков грамматических форм и, наоборот, чем
ближе к современному срезу, тем более очевидны полнозначные лексиче­
ские прототипы морфологических показателей. Наименее доступен для
этимологических наблюдений первый пласт. Несмотря на то что в него
входит большое количество форм, истоки и принципы его образования
остаются совершенно неясными. Плохо поддаются этимологизации и формы,
относящиеся ко второму пласту, т. е. формы грамматических падежей и
форма множественного числа. Длительные поиски их лексических прототи­
пов или аффиксальных морфем, из которых они развились, не дали
результатов. Предложенные этимологии не убедительны, что, впрочем,
отражает общий уровень историко-морфологических исследований. Лишь
среди форм третьего, четвертого и пятого пластов немало таких, которые
можно с уверенностью возвести к лексическим единицам или сочетаниям
аффиксов. Их «прошлое» не всегда требует громоздких доказательств, часто
оно находится «на поверхности» благодаря сохранению в диалектах или
старописьменных текстах промежуточных форм. Разумеется, история отдель­
ных аффиксальных морфем указанных пластов раскрывается путем этимоло­
гического анализа. Соответственно уменьшается степень достоверности и
ценность и полезность предлагаемых выводов. Поэтому из материалов,
которые будут рассмотрены ниже, мы исключаем почти все, что не
подкреплено убедительными доводами.
2.1. Падежные формы. Как указывалось выше, удается проследить
развитие «наречных» падежей, формы которых сохраняют те или иные
признаки послеложных конструкций: отсутствие ударения на аффиксальной
морфеме, нарушение гармонии гласных, изменения в основе, напоминающие
аблаут 8 .
Из форм дательного падежа особый интерес вызывает та, которая
образуется при помощи аффикса -а ~ -5а ~ -ка, восходящего к слову kapï
‘рука’, ‘направление, ‘сторона’181182183. Последнее выступало, подобно многим
другим словам, обозначавшим части тела, в функции пространственного
послелога. Преобразование kapï в -ка ~ -5a, a затем в - а , заключающееся в
последовательном упрощении структуры слова, не противоречит принципам
формирования аффиксов и происходит в плане реализации одного из
важнейших требований, предъявляемых к грамматической форме,— дости­
жение предельной краткости. Промежуточная разновидность аффикса да­
тельного падежа — -кар ~ -şap — отмечена и в древних, и в современных
тюркских языках; разновидность, состоящая из одного гласного и являюща­
яся конечным звеном в цепи преобразований служебного слова, характерна
для огузской группы. Показательно, что в значении «направление, сторона»
использовались и другие слова, обозначающие руку или часть ее, ср.:
ст.-азерб. ануц caij цолша вардум ‘я пошел на его правую сторону’, азерб.
(диал.) йл ‘сторона’18 . И, по-видимому, не случайна близость к алй ‘рука’

181 См.: Там же, с. 166.

182 Ср.: Садыгов А. Ш. Об одном неизученном памятнике азербайджанского языка XVI века.—
СТ, 1972, № 4, с. 129.
183 См.: Там же, с. 129.

77
 показателя дательно-направительного падежа в чувашском языке. Примеры:
кыэллэ ‘к дому’, отаралла ‘к пасеке’184.
Переход самостоятельного слова в служебное с последующим факуль­
тативным образованием аффиксальной морфемы дательного падежа может
быть проиллюстрирован и другими примерами. Так, аффикс дательного
падежа в хакасском языке развился из слова capï ‘сторона’, которое сначала
употреблялось в качестве послелога, ср.: ст.-узб. Ош сарща бака ‘в сторону
Оша’, Лйцйр сарща ‘в направлении Лангара’, Кабы capï ‘в Кабул’; азерб.
э]ванлара capï ‘к балконам’; хак. туразар ~ тураза ‘в направлении дома,
в дом, к дому’. Участие слов со значением «сторона» в формировании
послелогов пространственной семантики имело место и в позднее время, так
как процесс этот охватил заимствованную арабскую и персидскую лексику.
Примеры: азерб. dağa mäpäcp ‘в сторону горы’; узб. j -улга томан ‘в сторону
дороги’.
Позднее образование аффиксов дательного и дательно-направительного
падежей — не случайный факт. В тюркских языках немало форм локатив­
ных падежей, образовавшихся аналогичным путем, ср.: тув. оттува ‘к
огню’ (-тува < -таба ~ -mï6a ‘по направлению к’) 185; тув. (диал.) maşşidî
‘к горе’ (-çïdï ~ -kïdï < ? kydy ‘вниз ’J1 .
Следующая из числа «наречных» — форма предельного падежа на
- ча, которая давно утратила собственное падежное значение, передает
значения других падежей и переходит в сферу словообразования. Примеры:
ст.-узб. мщ ча$лщ, ст.-тур. мщчй, тув. муц шй ‘около тысячи’; узб. уттгз
Horpii, хак. omïcna ‘около тридцати’; ст.-узб. 6ip im ча§лщ, хак. adajja
‘(величиной) с собаку’; ст.-узб. орта чатўлХъ, узб. уртача ‘средний’; ст.-узб.
быйкчй ‘с кисть руки’, та§ча ‘с гору’; карач.-балк. aj чакт ‘с месяц’.
Аффикс -ча ~ -ja ~ -шй восходит к слову чак ~ ча§ ‘время’, ‘мера’,
‘предел’ или к послелогу чаклй ~ чатун... (относительное прилагательное от
чак ~ 405) 1871890. Возможно, наряду с чак — ча§ и чакл1 — чагуй... прототипом
формы предельного падежа и других близких к ней по значению форм
является также послелог чэнл/, ср.: туркм. оба чэшй ‘до селения’, ағ>шама
чэшй ‘до вечера’, 6ip jÿôo чэшй ‘до ста, около ста’1 . К последней примыкает
упоминавшаяся выше форма на -5ача, встречающаяся в узбекском языке, ср.:
узб. бу ]ыгача, тат. öijûışa чакт ‘до этого года’.
Сходным путем развивалась форма предела в огузских языках, в
которых промежуточную ступень от самостоятельного слова к морфологи­
ческому элементу занимает послелог m äzi(n) ~ däzi(н)... («слитное» деепри­
частие от глагола т эг- ~ бэг- ‘достигать’, ‘касаться’). Примеры: ст.-азерб.,
азерб. cyöhä därcin ~ cyöhädäK ~ cyöhädän ~ cyöhädiu ‘до утра’, äeädäK ‘до
дома’18<У; гаг. danadan ‘(вплоть) до меня’, 6i3adän ‘(вплоть) до нас’, саба dan
‘до утра’1 . В азербайджанском и гагаузском языках она сохраняет черты
послеложного сочетания, проявляющиеся в нарушении правил гармонии
гласных, ср.: азерб. ja3adäK ‘до весны’; гаг. бу eÿnàdan ‘до этого дня’,
öämädaK ‘до пяти’.
Другие формы предела, развившиеся из послеложных сочетаний,
встречаются реже: азерб. rjïmafan ‘до зимы’, cähäpäfän ^ о утра’; азерб.
(диал.) о eaxmajad ‘до того времени’, mapäfäd ‘до города’1 .

, 184 См.: Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. Морфология. М., 1957, с. 56.
185 См.: Исхаков Ф. Г., Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка, с. 140— 141.
186 См.: Чадамба 3. Б.шТоджинский диалект..., с. 97— 98.
187 См.: Böhtlingk О. Über die Sprache der Jakuten, S. 173.
188 См.: Грамматика туркменского языка, I. Ашхабад, 1970, с. 413—414.
189 См.: Мирзэзадэ h Азэрба)чан дилинин тарихи морфолоки)асы. Бакы, 1962, с. 304—305.
190 См.: Покровская Л. А. Грамматика гагаузского языка. Фонетика и морфология. М., 1964, с.
272— 273.
191 См.: Джафарзаде М. М. Говоры Имишлинского района азербайджанского языка. АКД.
Баку, 1969, с. 22.

78
 В основе показателя формы творительного падежа легко обнаружива­
ется послелог 6ipnä(h) ~ бый(н), имеющий большое количество структурно­
фонетических вариантов. Многообразие разновидностей обусловило пестроту
конечных форм, которые на первый взгляд не сводимы друг к другу.
Примеры: азерб. тахтала ‘доской’, мйннйн ‘(со) мной’; алт. карла ‘сне­
гом’, олорло ‘с ними’; гаг. тзларлан ‘с девушками’; казах, атба, хак.
атнац ‘(с) конем’; чуваш. ip6ä ‘утром’, с'ула ‘летом’; якут, сугэнэн
‘топором’, атшан ‘лошадью’.
Форма сравнительного падежа на -mâçap ~ -дй ғ,ар ----- ла%ар ~ -на§ар
в якутском языке — продукт слияния формы частного падежа на -т а — -да
~ -ла ~ -на с реконструируемым послелогом *а§ар ‘сверх, больше’.
Примеры: хатщ тТттэгэр бого (< ? хатщ тТттэ aşap бого) ‘береза
прочнее лиственницы’, xaxaj экэт эгэр кўстэх ‘лев сильнее медведя’192193456.
К вторичным относится и хакасская (качинская) падежная форма на
-дацар ~ -тацар — -нацар, один из компонентов которой напоминает
аффикс исходного падежа -дац ~ -тац ~ -нац. Установление природы
второго компонента сопряжено с некоторыми трудностями: не является
вполне определенным значение. Возможно, с аффиксом исходного падежа
слился следующий за ним послелог apï ‘туда, дальше’, ‘по ту сторону’.
2.2. Формы неполноты признака прилагательных. Их объединяет
структурная особенность — преобладающая двусложность, которую следует
объяснить как результат присоединения друг к другу нескольких одинако­
вых по значению аффиксов или как следствие их близости к лексическим
прототипам. Примеры: алт. сарф т йм, казах, сарфьтш ~ сарыт ’ш , карач.-
балк. capjjùidÏM ~ capijüı, кирг., кум. сацкипт, крым.-тат. capùimÏM ‘желтый’;
азерб. aijÏMmùi, азерб. (диал.) aiÿiMmïp1 , а^умтулйк194, тур. aiÿiMmïpak, узб.
эЫмты ~ okİMmip ‘беловатый’; алт. карамту, хак. харамдХх, шор. карамЫк
‘черноватый’; алт. ИзЫтмак, кум. Шзиаиумал, карач.-балк. ЫзЫйман, кирг.
kÏ3ÜicÏMak, тув. Ызызгмйр, шор. kï3üi3ï6au ‘красноватый’; алт. açapïk, кирг.
arjïpâk, тат. акрак, уйг. akipak, шор. ак арак ‘побелее, беловатый’; карач.-
балк. ak Kİ6İK ‘беловатый’, кТзы Kİ6İK ‘красноватый’1 . Сопоставление
разных форм позволяет уточнить линии семантических переходов и выявить
две модели исходных сочетаний, превратившихся в морфологические образо­
вания. Одна из таких моделей — сочетание с уподобительным послелогом:
карач.-балк. клзш ‘красный’, кХзЫйман, Ызы Kİ6İK ‘как красный, подобный
красному’ > ‘красноватый’; другая — сочетание с ограничительным послело­
гом: тув. kök ‘голубой’, кок арак ‘немного голубой, едва голубой, чуть-тщь
голубой’ > ‘голубоватый’, ср.: тув. хўлўмзуруу' арак ‘чуть-чуть улыбаясь’
2.3. Залоговые формы. Возникновение залоговых форм относится к
позднему периоду существования тюркского праязыка, так как в нашем
распоряжении немало фактов, свидетельствующих о возможности выражения
направленности действия без использования специальных морфологических
средств, ср.: тув. m apîp к1ж1 ‘человек, обрабатывающий [землю]’, тарТр чэр
‘обрабатываемая земля’, номчур Kixù ‘читающий человек’, номчур ном
‘читаемая книга’.
Перспективы этимологизации залоговых форм малообнадеживающие, и
достижения в этой области более чем скромны. Все же нельзя пренебрегать
тем, что достигнуто, и излишне скептически относиться к попыткам объяс­
нить происхождение залогов: есть приблизительные ориентиры и имеется

192 См.: Грамматика современного якутского литературного языка. Фонетика и морфология. M.,
1982, с. 138.
193 См.: Джафарзаде M. М. Говоры Имишлинского района азербайджанского языка, с. 17.
194 См.: Мамедов И. М. К^рягинские говоры азербайджанского языка. АКД. М., 1958, с. 27.
195 См.: Хаджилаев Х.-М. И. Послелоги и послеложно-именные слова в карачаево-балкарском
языке. Черкесск, 1962, с. 73.
196 См.: Исхаков Ф. Г., Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка, с. 186.

79
достаточно разнообразный материал для того, чтобы составить общую
картину становления морфологии глагола. Тщательно учитывая и взвешивая
в эволюции глагольных форм все доступное для наблюдения, можно прийти
к выводу, что залоговые формы тюркских языков восходят к сложным или
составным глаголам. Кажется правдоподобной точка зрения, согласно кото­
рой в основе аффикса страдательного залога лежит глагол бол- ‘быть,
становиться’, в основе аффикса взаимно-совместного залога — глагол *эш-
‘сопутствовать’197, а в основе аффикса понудительного залога — глаголы
эт -, ур-: ]азы - (< *ja3Ï-6on-) ‘быть написанным’; ]азгш- (< *ja3Ï-àiu~)
‘сопутствовать писанию, быть соучастником процесса писания’ > ‘совместно
писать’ или ‘переписываться’; jo3ïm- (< *ja3i-äm~) ‘создавать процесс напи­
сания > ‘побуждать писать’ или ‘способствовать тому, чтобы [кто-л. ] писал’
т.д.
2.4. Формы наклонения. В эту группу входят временные и модальные
формы, в образовании которых важную роль играют вторичные имена
действия и сочетания деепричастий с вспомогательными глаголами jam - ~
чат- ~ fam -..., jop---- чор- ~ Jop-..., тур------ дур-, отур- ~ олтур- — олур-.
Дополнительным компонентом вторичных имен действия являются
словообразовательные аффиксы -л1(§), -Jak, -4Ï, -сак, -ci и др. Примеры:
др.-тюрк. мэн эвгй ôapïfyiï мэн (барщ-лг) ‘я намереваюсь пойти домой’, kİm
бу алацурмш ач барсщ т1ргўргўлўк (тЬргўргў-лук) ‘кто сможет оживить эту
обессилевшую голодную тигрицу?’; гаг. алдтчан (алдт-чан < cuıdİK чат/ш)
‘когда брал’, алдЩнан (алдщ-)йнан < алдщ чату-нан) ‘как только взял’198;
карач.-балк. /азаллг (/азал-т < /азар-лг) ‘будет писать’; тур. г1дэ/эк (г1дэ-
Jэк) ‘он (обязательно) пойдет’, гшмэл1 (гт м э-лО ‘он должен пойти’; якут.
барардах (барар-дах) ‘ему предстоит идти’.
Вспомогательные глаголы jam — чат- ~ fam-..., jop- ~ чор- ~ Jop-...,
тур- ~ дур-, отур- ~ олтур- ~ олур- образуют формы настоящего общего
и настоящего конкретного времени («настоящее данного момента»), вспомо­
гательный глагол тур-, кроме того, выступает в качестве личного показате­
ля 3-го лица и, выполняя эту функцию, может сочетаться с другими
вспомогательными глаголами. Названные формы, как правило, подвергаются
значительным изменениям и постепенно утрачивают черты аналитических
образований. Примеры: 1) jam- ~ чат- ~ Jam- ... — казах, кэлэ щатгрмщ
‘прихожу’; тоф. 6apî 4İmîp мэн ‘ухожу’; узб. jo3janmi ~ jo3ajanmi (< jasa
jomin турур) ‘пишет’; уйг. кэл1ватаду (кэлт jama турур) ‘приходит’; хак.
алча (ал 4adïp, или алт 4adïp) ‘берет’; чулым. узуп 4ädi (узуп 4ädip), шор.
узупча (узуп чад'1р) ‘спит’; 2) jop- ~ чор- ~ Jop-... — азерб. алграм, гаг.
cuwpÏM, тур. алцорум (cuıi ~ ала jopyp мэн ) ‘беру’; туркм. ja3japïH (< ja3a
jopyp мэн ) ‘пишу’; шор. пара чорум ‘иду’; 3) тур- — дур- ... — алт.
баратан (бара турман) ‘пойдет’, барат (бара турур) ‘идет’; башк. jamïn
möpa ‘лежит’; кирг. кэлэт, чуваш, кьлэт (кэлэ — кыэ турур) ‘приходит’;
тоф. mÿmadïp мэн (< т ўт а турур мэн) ‘держу’, алт тур мэн (< алт
турур мэн) ‘беру’199, хак. xöpädip (< корэ турур) ‘смотрит’, чор'эдгрбт (<
чорэ турур бэн) ‘хожу’: чулым. cuiadÏM (< ала турур m ü h ), änmipMän (<
алт турур мйн) ‘беру’200; 4) отур- ~ олтур- — олур- — чулым. абИлмдн
(< алт олур мдн) ‘беру’, napïôùi (< napïn олур) ‘уходит’, корўблўм (< корўп

197 См.: Bang W. Studien zur vergleichenden Grammatik der Turksprachen, 2.— SPAW, phil.-hist.
Klasse, 1916, XXXVII, S. 925.
198 Cp.: Покровская Л. А. Грамматика гагаузского языка, с. 246, 249—250.
199 См.: Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка..., с. 202, 206.
200 См.: Бирюкович P. М. Морфология чулымско-тюркского языка, II, с. 46, 48.

80
 201
олур müh) ‘вижу’ ; шор. napïn одур (< napïn одурур) ‘идет’, шщп одурча
(< шщп одур чаШр или шщп одуруп чад1р) ‘выходит’.
2.5. Формы, выражающие способы протекания действия («видовые
формы»): тоф. ôapïeïm- (< барт ïm-), хак. napïôïc- (< napïn ïc-) ‘уходить’;
ту в. öi'jcieim- (< öixin im-) ‘написать’; чулым. тжШс- (< niştin ïc-)
‘созреть, поспеть’; туркм. (диал.) бэрэ§о] (< бэрэ 50i) ‘дай’201202; узб. этвэр (<
ajmin jyôop) ‘скажи’, кэтвор (< кэтт jyôop) ‘уйди’203.
2.6. Формы именного словообразования. Примеры: др.-тюрк. кулсЦ
(кул-cïfj) ‘похожий на раба’, о^лансщ (оцлан-сщ) ‘похожий на ребенка’,
бэгси (бэг-ciz) ‘подобный беку’; тув. дэмЬрзи (дэм1р-с1г) ‘подобный железу’;
тур. ма]мунсу (ма]мун-су) ‘обезьянообразный’. Аффикс -сщ — глагольное
имя от ci- ‘быть подобным, походить’, ср.: тув. хаванзщ (хаван-сщ)
‘похожий на свинью’, хаванзХ- (хаван-cï-) ‘поступать по-свински’ (т.е.
уподобляться свинье).
2.7. Формы глагольного словообразования. Примеры: др.-тюрк. барщса-
(< барщ са-) ‘хотеть пойти’; тоф. удукса- (< уду§ са-) ‘хотеть спать’. бэгз1-
(< бэг ci-) ‘походить на начальника, считать себя начальником’2 ; узб.
ôyjcyn-, ст.-узб. бо]унсун- (ôojyn сун-) ‘подчиняться, повиноваться’; хак.
харахст- (< харах сун-) ‘бросать взгляд, смотреть’, äpcin- (< äp cïh-)
‘чувствовать тяжесть’, ‘недомогать’. Аффиксы -са, -ci, -сун восходят к
глаголам са- ‘думать’ (> ‘намереваться’, ‘хотеть’), ci- ‘быть подобным,
походить’, сун- ‘протягивать, вытягивать (руку, шею)’, являющимся в
древнетюркском языке самостоятельными словами.

К проблеме разграничения частей речи

Неоднократно высказывалась мысль о том, что разграничение частей

речи в тюркских языках еще не достигло высокой степени четкости и
выраженности. «Одной из тенденций и вместе с тем характерных черт
грамматического развития тюркских языков,— писал Э. В. Севортян трид­
цать лет тому назад,— является все растущая формальная дифференциация
частей речи»205. На незаконченность процесса формирования грамматиче­
ских классов и разрядов в тюркских языках обращал внимание также Н. К.
Дмитриев, который оценил сложившуюся ситуаци ı следующим образом:
«Части речи еще не вполне стали на свои места»206. Из этого не следует,
что части речи смешиваются и что границы между ними условны. Имя,
глагол, наречие отграничиваются друг от друга совокупностью присущих им
в отдельности морфологических признаков, причем для наречия, в отличие
от имени и глагола, существенно отсутствие собственных форм словоизмене­
ния: наречия представляют собой любую словоизменительную форму, имен­
ную и глагольную, но эта форма, будучи застывшей, неподвижной, не
выражает тех значений, которые присущи ей в силу вхождения в парадигму
того или иного грамматического класса. Есть также признаки, дифференци­
рующие разряды частей речи, например, существительные и прилагатель­
ные.

201 Там же, с. 51.

202 См.: Мухиев X. Но^урский диалект туркменского языка. АКД. Ашхабад, 1959, с. 12.
203 См.: Ғуломов А. Ғ. Узоек тилида сўз ясаш йўллари ҳақида.— Тр. ИЯЛ им. А. С. Пушкина,
Ташкент, 1949, 1, с. 41—42.
204 См.: Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка..., с. 149, 164, 239—240.
205 Севортян Э. В. К проблеме частей речи в тюркских языках.— В кн.: Вопросы
грамматического строя. М., 1955, с. 190.
206 Дмитриев Н. К. Наречия места в турецком языке.— В кн.: Памяти академика Л. В.
Щербы. Л., 1951, с. 152.

6 А. М. Щербак 81
 Незавершенность процесса формирования грамматических классов и
разрядов в тюркских языках необходимо воспринимать как сохранение
следов первоначального синкретизма, проявляющихся в неодинаковой мере,
но почти повсеместно.
О существовании в далеком прошлом грамматического строя, в кото­
ром отсутствовала четкая морфологическая выраженность частей речи, мы
говорим, опираясь на различные данные. Убедительнее всего то, что в
современных языках обнаруживаются слова-корни, выступающие параллель­
но в качестве именных и глагольных основ, и что по мере удаления от
нынешнего состояния языков к древнему количество их увеличивается.
Примечателен сам факт несовпадения отдельных синкретичных основ в
современных языках, что является важным свидетельством неравномерности
морфологического развития и большой исторической глубины рассматривае­
мого явления. Выделяемая совокупность глагольно-именных основ, с одной
стороны, индивидуальна, т.е. типична для какого-либо конкретного тюркско­
го языка, с другой — вследствие перекрестных совпадений с остальными
языками выступает как нечто общее, общетюркское, ср.: хак. ci с ‘опухоль’и
‘опухать’, тоц ‘мерзлый’ и ‘замерзать’, тЫ ‘душа’ и ‘дышать’, хос
‘спаренный, пара’ и ‘прибавлять’2 '. Чрезвычайно важно также то, что
несовпадение отдельных синкретичных глагольно-именных основ в разных
тюркских языках нередко оказывается следствием усиливающейся тенденции
формальной дифференциации имени и глагола: к глагольным основам
присоединяются специальные аффиксы глагольного словообразования -а ~ -у
~ -ï, -ла, ср.: тув. ар- ‘худеть’, туркм. äp- ‘уставать, утомляться’, алт. apï-
‘уставать, утомляться’, ‘худеть’; алт. kam-, туркм. цатла- ‘складывать’.
Приблизительно то же наблюдается и в плане разграничения сущест­
вительных и прилагательных, например: алт. куч ‘сила’, ‘сильный’; гаг.
Арак ‘даль’, ‘далекий’; кар. кэч, ног. кэш ‘вечер’, ‘поздний’; тув. сок
‘холод’, ‘холодный’, чип5 ‘тепло’, ‘теплый’, гз/г ‘жара’, ‘жаркий’, а также
прилагательных и наречий, ср.: алт. куч ‘сильный’, ‘сильно’; гаг. Арак
‘далекий’, ‘далеко’; кар. ]'аман ‘плохой’, ‘плохо’; узб. kicka ‘короткий’,
‘кратко’. Незаконченность обособления наречий находит выражение в фа­
культативном выполнении ими функций исходных именных и глагольных
форм и в присоединении к ним словоизменительных аффиксов. Примеры:
казах, шалкамнан, шалкацнан, шалкасшан ‘навзничь’, коз1мшэ ‘на моих
глазах’, козгцшэ ‘на твоих глазах’, козлэргншэ ‘на их глазах’; тур. ôypacï
Анкара döjuı-Mİ ‘здесь не Анкара ли?’, ôypacï KİMİndip ‘это место чье?’,
opacÏHÏ zöpMädiM ‘я не видел тех мест ’, japıni бэклэ ‘жди завтрашний день’.
Уже в древних тюркских языках появляются специфические средства выде­
ления прилагательных и наречий, происходит многоступенчатая эволюция
наречных слов от синкретизма определительно-обстоятельственных значений
к их раздельности, закрепляемая средствами морфологии, ср.: узб. kicka —
Ыскача — kicka4aci — Ыскачасиа ‘кратко, вкратце’, ‘короче говоря’.

Р а з д е л 3
Синтаксический строй
Общие замечания

0. Отсутствие в представленной нами серии отдельной монографии,

посвященной синтаксису тюркских языков, объясняется, как отмечалось207

207 См.: Грамматика хакасского языка. М., 1975, с. 173.

82
выше, принципиальным согласием с мнением, что использование сравни­
тельного метода в синтаксических исследованиях малорезультативно208209.
Правда, в последней работе Н. 3. Гаджиевой и Б. А. Серебренникова
сделана попытка опровергнуть это мнение путем создания цельной, единой
концепции развития синтаксических конструкций тюркских языков. Цент­
ральными, ключевыми в ней являются понятия синтаксического архетипа
(словосочетание, предложение простое, предложение сложное) и трансфор­
мации простого синтаксического типа в сложный. При этом «сущность
синтаксической реконструкции сводится к определению наиболее древнего
типа выбранной синтаксической единицы и установлению ее морфологиче­
ской опоры» . Авторы формулируют свое понимание исходного синтаксиче­
ского построения и определяют пути его эволюции. Выбор таких построений
подсказан учетом особенностей тех или иных тюркских языков, что же
касается основных линий развития, то они намечены без четкой опоры на
конкретные материалы и в определенном смысле универсальны. Их можно
отнести и к другим, неродственным языкам. Таким образом, убеждение в
неэффективности сравнительного исследования синтаксиса остается непоко-
лебленным.
1. Главнейшая единица синтаксиса — предложение, выделяющееся в
содержательном плане способностью выражать законченную мысль. Если
слову, как лексико-морфологической единице, присуще называть предмет,
действие, состояние и их признаки, то функцией предложения является
передача сообщения о предмете, действии, состоянии и их признаках.
Что представляет собой предложение и каковы его отличительные
черты — вопросы, постоянно обсуждаемые в специальной литературе и
получающие далеко не одинаковые ответы. Все же есть основания говорить
о частичном соприкосновении точек зрения и наличии близости в исходных
позициях синтаксистов, придерживающихся, в общем, разных взглядов на
сущность предложения.
1.1. Предложение обычно определяется как структурная единица с
особым типом законченности, которую Г. В. Колшанский усматривает в
передаче посредством предложения мыслительного акта, заключающего в
себе отношение единичного и всеобщего21021. Эта законченность получила
наименование предикативности и всегда ассоциируется с констатацией чего-
либо, утверждением или отрицанием. Предикативность — отличительная
черта предложения, которая придает ему статус структурной единицы,
находящейся на вершине иерархической уровневой организации языка. Все
другие черты и свойства предложения, как отмечал Э. Бенвенист, намного
менее существенны21 . И хотя предикативность понимается по-разному и не
совсем одинаково толкуется ее грамматическое содержание, нет такой
синтаксической работы, в которой бы теория предложения излагалась без
рассмотрения центра предикации, способов и средств выражения предика­
тивных отношений. Говоря о предикативности, важно подчеркнуть ее совме­
щенность с модальностью — объективной, отражающей характер связи
между предметом и его свойством, и субъективной, выражающей точку
зрения говорящего на эту связь. Любое высказывание модально, модальность
пронизывает всю организацию верхнего яруса языка, из чего следует, что

208 См.: Кнабе Г. С. О применении сравнительно-исторического метода в синтаксисе.— ВЯ,

1956, № 1, с. 77 сл.
209 Гаджиева Н. 3., Серебренников Б. А. Сравнительно-историческая грамматика тюркских
языков. Синтаксис. М., 1986, с. 19.
210 См.: Колшанский Г. В. Логика и структура языка. М., 1965, с. 92.
211 См.: Бенвенист Э. Уровни лингвистического анализа.— В кн.: Бенвенист Э. Общая
лингвистика. М., 1974, с. 138.

83
предикативность не может быть немодальной. Мы не касаемся здесь вопроса
о природе языковой предикации, тесно смыкающегося с проблемой предика­
ции вообще и, в известном смьшде, являющегося предметом изучения не
только языкознания, но и логики21 . Естественно, не затрагивается и вопрос
о логической теории суждения, немыслимого без предикации, а также
вопрос о соотношении субъекта и предиката.
У предложения есть и своя формальная сторона с богатым набором
конструктивных элементов, среди которых на первом месте оказываются
разнообразные средства выражения сказуемости, собственно языковые и
внеязыковые. К первым относятся: финитные глагольные формы; лично-ука­
зательные местоимения, которые, постепенно превращаются в личные или
лично-предикативные показатели; предметные слова, устойчиво занимающие
позицию предикативных средств и выполняющие их функции; связки,
восходящие к вспомогательным глаголам тур- ~ дур-, бол- ~ ол-, э(р )-\
интонация. Внеязыковые средства выражения сказуемости — ситуация и
жест. Важным обстоятельством, связанным с выражением сказуемости в
тюркских языках, является преобладающее расположение соответствующих
структурных компонентов в крайней позиции справа, что придает предложе­
нию, наряду со смысловой целостностью, четко воспринимаемую формаль­
ную законченность.
Участие финитных глагольных форм в выражении сказуемости-преди­
кативности и образовании синтаксической структуры хорошо известно и не
нуждается в пространных пояснениях. Необходимо лишь на материале
тюркских языков подробнее осветить процесс формирования глагола, пути
перехода от именного типа предложения к глагольному. Глагол выступает в
роли сказуемого, в силу чего является естественным выразителем предика­
тивности, однако именное происхождение его не вызывает сомнений. Эволю­
ция тюркского глагола представляет собой длительное развитие категории
лица: личные местоимения присоединяются к именам действия, становятся
лично-предикативными показателями и, подвергаясь значительным внешним
изменениям, прочно внедряются в структуру словоформ, ср.: кар. алом (<
аламан < ала-ман) ‘я беру’, алас (< аласш < ала-cm) ‘ты берешь’.
Образующиеся таким путем словоформы получают статус глагольных, при­
чем в тюркских языках и их диалектах наблюдаются все ступени трансфор­
мации личных местоимений, первоначально используемых в качестве лично-
предикативных показателей, ср.: кар., тат. алам, карач.-балк. алама, к.-
калп. аламан ‘я беру’; кар. алас, карач.-балк. аласац, тат. аласщ ‘ты
берешь’.
Несколько отвлекаясь от обсуждаемой темы, заметим, что изложенные
выше мысли о природе глагола разделяются не всеми тюркологами. Сущест­
вует точка зрения, согласно которой глагольность^ есть нечто, данно^^в
самом акте возникновения языка. Так, по мнению П. И. Кузнецова ,
глагол изначален, а субстантивные и адъективные имена действия вторичны,
и личные местоимения к выражению сказуемости глаголом непричастны.
Изначальной является и предикативность как свойство глагола, а личные
местоимения с самого начала выступали исключительно как показатели213

212 Краткую сводку высказываний по этому вопросу см. в кн.: Сибагатов Р. Г. Теория
предикативности. (На материале татарского языка). Саратов, 1984, с. 4— 12.
213 См.: Кузнецов П. И. 1) К обоснованию теории вербальности тюркского предложения.— СТ,
1980, № 3, с. 48—56, № 4, с. 43—54; 2) Является ли строй тюркских языков изначально
именным? — ВЯ, 1980, № 6, с. 43—54. Работам П. И. Кузнецова предшествует по времени
статья Л. Юхансона, в которой автор резко выступает против идущего от Г. Винклера
представления о том, что тюркский глагол развился из имени. См.: Johanson L. Sprachbau und
Inhaltssyntax am Beispiel des Türkischen.— Orientalia Suecana, Stockholm, 1974, XXII (1973),
S. 99.

84
 лица. Точкой опоры для изложенной точки зрения явились, по-видимому,
высказывания Г.Шухардта о предложениях-действиях, предложениях-выкри­
ках, ставших первыми языковыми образованиями и послуживших прототи­
пами для более сложных синтаксических построений. Однако Г. Шухардт
имел в виду не обычные синтаксические образования, а аффективные,
волевые предложения-требования, недифференцированные слова-процессы2142156.
Образование глагола не лишило лично-предикативные показатели их
собственной синтаксической нагрузки, они остаются конструктивными эле­
ментами предложения — носителями предикативности. Произошло как бы
раздвоение: лично-предикативные показатели преобразовались в показатели
лица и стали составной частью финитных глагольных форм и те же самые
показатели, внешне не изменяясь и сохраняя некоторую автономность,
употребляются в сочетании с именами. В последнем случае речь может идти
о составном сказуемом, в котором лично-предикативные показатели выпол­
няют функции приименной связки.
Восходящие к личным местоимениям лично-предикативные показатели
широко используются в 1- м и 2-м лице единственного и множественного
числа. Примеры: азерб. сйн гозал-сйн21 ‘ты красива’; гаг. с ш kİm - cİh ‘ты
кто?’; казах. с!з окушл-сЪ ‘вы ученик’; кирг. мэн-мт ‘это я ’, сэн- cİh ‘это
ты’; ног........ молла бшдщ властлэрш бўзцан 6 1 3 - 6 1 3 ‘разрушившие власть
мулл и баев...— мы’2 ; тув. мэн ажИлчш-мэн ‘я рабочий’, сэн ажшчш-сэн
‘ты рабочий’, 6ic ажЫчт(лар)-6ic ‘мы рабочие’, с1лэр ажИлчт-сыэр ‘вы
рабочие’; хак. мт morjïc4Ï-6ïH ‘я рабочий’, cin тощс-ч1-зщ ‘ты рабочий’;
хак. (диал.) с!лэр хакас-алэр ‘вы — хакасы’217; шор. тацда кэлзэц кэрэк
чоъул-зщ ‘если придешь завтра, не нужен будешь’, nie. шор к1ж1-б1с ‘мы —
шорцы’.
Местоимение 3-го лица в роли лично-предикативного цоказателя
встречается преимущественно в старописьменных текстах: др.-тюрк. ол
таварт camïFpïi-ол ‘он намерен продать его имущество’ (MK II 297), бу
шшан мэн танук Толу-каранщ-ол ‘эта печать моя — свидетеля Толу-кара’
(USp 2гб), алпгун щач сув гпопрак örn бэш кутлар-ол ‘золото, дерево, вода,
земля, огонь — пять элементов’ (TT VII IO7); башк. Xäcän jaôïecï-ул
‘Хасан — писатель’218; тоф. ка]дал (kajda-ол) ‘где он?’219; тув. бо клм-Ы
‘это кто?’, бо чу к1ж1-л ‘это кто такой?’220
Не только личные, но и лично-предикативные показатели подвержены
преобразованиям, например: азерб. м ш hapada-joM ‘где я?’; гаг. бйн бурда-
j ïm ‘я здесь’; башк. hïô jaôïecï-hïfjïô ‘вы — писатель’; тур. бэн окур-ум ‘я
читатель’, 6İ3 ]азар-1з ‘мы писатели’, Cİ3 ]азар-см13 ‘вы писатели’. По-види­
мому, эти преобразования не всегда были собственно фонетическими: лично­
предикативный показатель 2-го лица множественного числа в ряде тюркских
языков приобрел усложненную форму (-hïfjïô, - c ïh ï 3 и т.д . вместо -hïô, -с1з)
в результате действия аналогии.
Использование предметных слов в целях выражения предикативности
— редкое явление, наблюдаемое главным образом в 3-м лице в тувинском

214 См.: Шухардт Г. 1) Заметки о языке, мышлении и общем языкознании.— В кн.:

Избранные статьи по языкознанию. М.; 1950, с. 237; 2) Личность автора в лингвистическом
исследовании.— Там же, с. 273.
215 В данном разделе для большей наглядности лично-предикативные показатели и связки
воспроизводятся в написании через дефис.
216 См.: Грамматика ногайского языка, I. Фонетика и морфология. Черкесск, 1973, с. 164.
217 См.: Доможаков Н. Г. Описание кызыльского диалекта хакасского языка. АКД. Абакан,
1949, с. 11.
218 См.: Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка, с. 53.
219 См.: Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка в сравнительном освещении, с. 28.
220 См.: Монгуш Д. А. Об аналитической форме предикации в тувинском языке.— Уч. зап.
Тувинского НИИЯЛИ, 1968, XIII, с. 242—244.

85
языке. Примеры: Кара-ол тэргш орэшкчкчувэ ‘Кара-оол — отличный
ученик’, богўн кониэрт болур-чувэ ‘сегодня будет концерт’, чэрлэ тдщ
. . . . . . м „,7 2 1
Ш1Щ1 -К1Ж1 он всегда такой серьезный .
Часто предикативность передают связки т у р (у р ) ~ д у р (у р ) — т ур у ~
дуру, эр у р , äpdi, экйн, эм к и , являющиеся по происхождению причастиями от
вспомогательных глаголов т у р - ~ дур- и э ( р ) - , ср.: башк. бгл ур м а н -d ïp ‘это
лес’, у л а в ы д а н -d ïp ‘он из аула’; тоф. чЧдЦ батцда-дуру ‘собака на привязи’;
туркм. о л гу]ч лу-дур ‘он сильный’, м эн окувчХ-dip-ÏH ‘я ученик’, ол окувчл.-Шр
‘он ученик’; узб. укам ykye4İ-dip ‘мой младший брат — ученик’; др.-тюрк.
б ш гЫ з г д hak с о з т а т щ ы з -э р у р ‘невежде истинное слово не сладко’, 6ip ада
о л -э р у р ... ‘одна опасность — такая...’; ст.-узб. сэн м м -э р у р -с э н ‘ты кто?’;
др.-тюрк. каш лар1 k a p a -ä p d ü iä p -ä p d i ‘его брови были черные’ (ЛОК I7), kİk
а в а вл а]а-т урур -эр д1 ‘он охотился на кийиков’ (ЛОК 2 $ ), бу jä p d ä 6ip улу§
орм ан б а р -äpdi ‘здесь был большой лес’ (ЛОК 3 ı); башк. a m a h ï y k ïm y e c ï-in ï
‘его отец был учителем’; тур. о за м а н бэн т а л э б э -idİM ‘тогда я был
студентом’; ног. о л м у н д а -эк эн ‘он, оказывается, здесь’, мунг сэн э ы т к э н
jo k -э к э н -с ш ‘ты, оказывается, не слышал этого’; тур. сэн бур а д а -İMİıu-cİH
‘ты, оказывается, здесь1, бу jä m 6ip dynja р э к о р у -iMİıu ‘это, оказывается,
новый мировой рекорд’.
Связка т у р (у р ) ~ д у р (у р ) ~ т ур у ~ дуру в конечном итоге преобразу­
ется в аффикс-частицу221222, закрепляется за 3-м лицом и занимает место в
ряду лично-предикативных показателей, ср.:
I

тур.

бэн м эм ур -ум ‘я служащий’

сэн м эм ур -сун ‘ты служащий’
о м эм ур -д ур ‘он служащий’
6İ3 м эм у р -у з ‘мы служащие’
Cİ3 м эм ур -сун уз ‘вы служащие’
онлар м эм ур -д ур -л а р ‘они служащие’

Связки, образованные от глагола э(р)~, многочисленны, но лишь

немногие из них используются в современных тюркских языках. Связка
настоящего времени эрур еще в староузбекском языке могла выступать в
любой парадигматической форме (эрур-мэн, эрур-сэн, эрур и т. д.), связка
эртч отмечена в древних текстах, связки эры ~ эрг1 - ip zi, эркш ~ эргт
~ ipzİH и некоторые другие прослеживаются, кроме того, в тофаларском и
тувинском языках, например: др.-тюрк. ]азукум нэ-äpiä ‘в чем мой грех?’,
канта-эры ‘где же он?’; тоф. a‘pmïk бэдж мал-эргэн ‘слишком высокое
животное’. Повсеместно используемыми стали связки ä(p)di, эм ш — İMİıu,
экйн ~ İküh. Две последние из них передают дополнительные значения и
являются скорее модальными частицами, чем связками, ср.: тур.
jo3afakMiiuÏM (ja3ajak-MÏui-ÏM) zi6i ‘как будто я должен буду написать’.
В настоящее время употребление связки вообще или связки, выполня­
ющей функции лично-предикативного показателя 3-го лица, для многих
тюркских языков не обязательно. Опущение связки — процесс, обусловлён-

221 См.: Исхаков Ф. Г., Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка, с. 223.

222 Подробнее — в кн.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков.
(Наречие, служебные части речи, изобразительные слова). Л., 1987, с. 108— 110.
ный действием нескольких факторов. Важнейшим из них является совер­
шенствование структуры, происходящее изнутри и характеризуемое свойст­
венным тюркскому синтаксису стремлением к большей сжатости. Нельзя
отрицать и внешнего воздействия, проявляющегося в первую очередь в
газетно-публицистическом языке и в языке переводной литературы, ср.:
казах. та(пстщ koôï бгздэ ‘большинство успехов — у нас’, бэсщшдгкка
эктндг эцбэк ‘пятилетке — ударный труд’, эц xçakcï кЪгпап балалар§а
‘лучшая книга — детям’223. В некоторых тюркских языках, например в
алтайском, лично-предикативные показатели элиминировались во всех лицах
единственного и множественного числа: мэн cuimaj Kizä ‘я алтаец’, сэн
6İ4İK4İ к1ж1 ‘ты грамотный человек’, 6ic колхозчыар ‘мы колхозники’, слэр
cuimaj улус ‘вы алтайцы?’224. Таким образом, утратилась древнейшая черта
синтаксических построений, относящаяся к передаче предикативности и
заключающаяся в повторном употреблении в составе именного сказуемого
личных местоимений. Единственным признаком законченности приведенных
структурных единиц и, следовательно, их предикативной природы является
тип интонации.
Суммируя все сказанное о предикативности, уточним ее определение.
Предикативность — смысловая и формальная законченность высказывания,
реализуемая в предложении. Уточненное определение в полной мере рас­
крывает и сущность предикативности, и сферу ее проявления. Предикатив­
ности не может быть вне предложения, а полу предикативность — чисто
спекулятивное понятие, для которого нет соответствия в самом языковом
материале. Поскольку предикативность нередко отождествляется с процессу-
альностью, носителями полу предикативности принято считать причастия и
деепричастия, образующие как бы дополнительный предикативный центр. А.
А. Юлдашев225 и Р. Г. Сибагатов226 связывают полупредикативность с
деепричастиями, путем приписывания им функций второстепенных сказуе­
мых, с чем трудно согласиться: деепричастия несут иную функциональную
нагрузку, не сопоставимую с той, которую выполняют личные глагольные
формы, лично-предикативные показатели и другие средства предикации. Их
основное назначение — обстоятельственная характеристика действия, уточ-.
нение условий его протекания. Не случайно, обособившиеся деепричастия —
один из главных источников пополнения наречий и служебных слов. Иногда
критерием выделения дополнительного предикативного центра становится
наличие самостоятельного подлежащего: одно подлежащее сочетается со
сказуемым, выраженным обычной глагольной формой, другое — формой
условного наклонения. Ясно, что сама по себе форма условного наклонения
в тюркских языках не обладает смысловой законченностью227, хотя есть
некоторые основания считать ее предикативной в традиционном понимании.
Итак, существуют предикативные отношения и непредикативные, правомер­
ность выделения каких-либо промежуточных отношений сомнительна: поня­
тие частичного предиката, или полу предиката, также плохо соотносится с
лингвистическими реалиями, как и понятие частичного субъекта, или

223 См.: Демесинова H. X. Развитие синтаксиса современного казахского языка. Алма-Ата,

1974, с. 8 - 1 0 .
224 См.: Дыренкова Н. П. Грамматика ойротского языка, с. 237-238.
225 См.: Юлдашев А. А. Соотношение деепричастных и личных форм глагола в тюркских
языках. М., 1977, с. 153.
226 См.: Сибагатов Р. Г. Теория предикативности, с. 152.
227 Ср.: Абдуллаев К. М. Теоретические проблемы синтаксиса азербайджанского языка. АДД.
Баку, 1984, с. 30.

87
полусубъекта. Главное же состоит в том, что поиски промежуточных
предикативных отношений переводят лингвистический анализ в плоскость
субъективных оценок и решений и в конечном итоге затрудняют понимание
специфических черт тюркского синтаксиса.
Возвращаясь к рассмотрению вопроса о формальной стороне и прини­
мая во внимание все имеющиеся в нашем распоряжении факты, можно
высказать предположение, что первоначально предикативность выражалась
при помощи связок ; и турур. Функции присоединявшихся к ним
личных местоимений ограничивались передачей лица и числа. В дальней­
шем происходил процесс выпадения связок в 1-м и 2-м лице и специализа­
ции связки турур в роли лично-предикативного показателя 3-го лица.
Заключительный этап характеризовался усилением тенденции к факульта­
тивному употреблению лично-предикативных показателей. В отдельных тюр­
кских языках наивысшей ступенью развития названной выше тенденции
явилась замена морфологических средств выражения предикативности просо­
дическими. Будучи изображенной в виде схемы, эволюция предикативных
конструкций выглядит следующим образом: сэн Kiıui-эрўр-сэн ~ сэн Kiıui-
турур-сэн - > сэн Kiuıi-сэн - > сэн Kiıui ‘ты человек’.
1.2. Отличительным признаком предложения, наряду с предикативно­
стью называют также двучленность, или двусоставность. Действительно,
если” предложение — законченная структурная единица, в которой что-либо
утверждается или отрицается, то наличие двух членов, или двух составов,
кажется необходимым и естественным. Для тюркских языков, допускающих
различные способы обозначения производителя действия или, иначе говоря,
в широких размерах реализующих возможность передачи состава подлежа­
щего посредством личных глагольных форм, признак двусоставности доста­
точно актуален. Поясним нашу мысль: любой лично-предикативный показа­
тель является представителем состава подлежащего, наличие его выделяет
предложение как структурную единицу, принципиально отличную от слово­
сочетания.

Специфические черты тюркского синтаксиса

Вопрос о том, какие черты синтаксической структуры тюркских

языков должны быть выделены как особенные с позиций типологического
исследования, решается на основе анализа конкретных фактов и учета
соображений, высказывавшихся несколькими поколениями тюркологов и
алтаистов. Перечень их в связи с определением роли синтаксиса в установ­
лении генетического родства языков приведен в книге Д. Р. Фокоша,
рассматривающего тюркский материал в сравнении с материалами других
алтайских языков, а также уральских. Выводы Д. Р. Фокоша в значитель­
ной части отражают общепринятую точку зрения на особенности синтакси­
ческой структуры тюркских языков. Урало-алтайское предложение,— пишет
Д. Р. Фокош,— именное: предикат первоначально был именным; определе­
ние предшествует определяемому, падежные аффиксы и аффиксы множест­
венного числа присоединяются к определяемому (есть исключения: в мон­
гольских и тунгусо-маньчжурских языках эпизодически имеет место присое­
динение названных аффиксов к определению); существительные в сочетании
с числительными выступают в неизменном виде (исключения — в монголь­
ских языках); существительные часто выполняют функции определения;

88
широко используются посессивные конструкции, подразделяемые на «иза-,
фетные» сочетания двух или трех типов и т. д.228
Взгляд на первоначальное тюркское предложение, согласно которому
постулируется именная структура его, получил поддержку в ходе продолжи­
тельной дискуссии о грамматической природе предиката в языках разных
семей, в частности в индоевропейских языках. С предельной ясностью он
был сформулирован в грамматике турецкого языка Ж. Дени229 и в специ­
альных работах Г. Хирта230 л Э. Бенвениста23123, обративших внимание на
морфологическое сходство имени и глагола, ср. у Ж. Дени: «Можно сказать,
что во многих случаях глагол грамматически не отличается от имени» 232.
Бесспорно, образование в тюркских языках verbi finiti, процесс поляризации
глагольных форм — факты очевидные и имеющие большую историю, однако
очевидно и то, что синтаксические структуры именного типа преобладают
над собственно глагольными и в настоящее время. Как раз этим объясняют­
ся обилие и разнообразие средств выражения предикативности и особая роль
в этом плане лично-предикативных показателей, которые на низшей ступе­
ни формирования глагола попросту дублируют личные местоимения.
Порядок следования компонентов сочетания, заключающийся в поста­
новке определения перед определяемым, является общетюркским, он доста­
точно строг и устойчив. Устойчивостью отличается также присоединение
падежных аффиксов, аффиксов принадлежности и множественного числа к
определяемому, ср.: др.-тюрк. ак булут ‘белое облако’, ал гул ‘алая роза’,
ол jä w ä p m ä ул у$ ‘старший из тех демонов’, köhİ тшлХ§лар ‘правдивые
живые существа’, кортлй тшлйр1 ‘ее прекрасные зубы’; азерб. $зЫ
дашлара ‘на красные камни’, сулана}а§ cahä ‘участок земли, который будет
орошен’, ]ашамал 1 luähäpdä ‘в пригодном для жилья городе’, бу
чйтшлЫлйрдйн ‘из этих трудностей’, Хйзар сулар! ‘воды Хазара’; башк.
hom 6iôï ‘молочная железа’, oôajiïï алклштар ‘продолжительные аплодис­
менты’, одой hyömkviap ‘долгие гласные’; узб. jaxuii ]эзыган макэлаларда ‘в
хорошо написанных статьях’. Однако обнаруживается ряд исключений в
обычных определительных сочетаниях, особенно в сочетаниях с причастиями
и в конструкции тюркского изафета. Подробно они будут рассмотрены
ниже, в подразделе «Словосочетание».
Использование существительных в функции определения без формаль­
ных средств выражения связи компонентов определительного сочетания
имеет довольно четкие границы, устанавливаемые их лексической семанти­
кой. Как правило, это — существительные со значением материала, вещест­
ва, ср.: гаг. таш копру ‘каменный мост’, däMip ]ол ‘железная дорога’233;
ног. ajak ]ол ‘туалет’, ajak шана ‘лыжи’, алма тэрэк ‘яблоня’, алт ш ]ўз1к
‘золотое кольцо’, кум1с kaçık ‘серебряная ложка’, 6akïp казан ‘медный
котел’; тув. хўмўш чугэн ‘серебряная уздечка’, моцгун шопулак ‘серебряная

228 См.: Fokos-Fuchs D. R. Rolle der Syntax in der Frage nach Sprachverwandtschaft.—
Ural-Altaische Bibliothek, Wiesbaden, 1962, XI, S. 57—91.
229 C m .: Deny J. Grammaire de la langue turque (dialecte osmanli), p. 144, 381—384. См. также:
Gabain A. Die Natur des Prädikats in den Türksprachen.— KCsA, 1940, III, 1, S. 85 f.;
Brockelmann C. Osttürkische Grammatik der islamischen Literatursprachen Mittelasiens, 1—7.
Leiden, 1951— 1954, S. 283.
230 Cm.: Hirt H. Über den Ursprung der Verbalflexion im Indogermanischen.— Indogermanische
Forschungen, Strassburg, 1904/1905, XVII, S. 38, 84. <
231 C m.: Benveniste E. Origines de la formation des noms en indo-européen, I. Paris, 1935, p. 173.
232 Deny J. Grammaire de la langue turque, p. 384.
233 См.: Покровская Л. A. Грамматика гагаузского языка, с. 85.

89
ложка’, алдш хўн ‘золотое солнце’, балщ Kixi ‘раненый’, даш бажщ
‘каменный дом’. О возможности атрибутивного употребления любого сущест­
вительного в тюркском праязыке можно говорить лишь в порядке предполо­
жения: достоверными фактами, свидетельствующими в пользу такой воз­
можности, тюркология не располагает.
На неизменяемость существительных в сочетании с числительными и
на те обстоятельства, при которых данное правило не действует, указыва­
лось в одном из предыдущих томов работы234. Добавим к этому, что
присутствие аффикса множественного числа -лар у имен, сочетающихся с
числительными, наблюдается и в старописьменных текстах. Примеры: др.-
тюрк. бэш кутлар ‘пять элементов бытия’ (TT VII Ю7), cuimï каттўлар
‘шесть органов чувств’ (Suv 371s), cuimï качщ орунлар ‘шесть органов
чувств’ (Uig II 12]s), câKİ3 балгк улушлар ‘восемь городов и селений’ (Tis
38 62). Легко заметить, что абсолютное большинство этих текстов составля­
ют неоригинальные источники и, по-видимому, вывод о том, что аффикс
-лар у имен в сочетаниях с числительными выступает в порядке исключе­
ния, остается в силе.
В связи с описанием посессивных конструкций, которое будет осуще­
ствлено ниже, следует рассмотреть гипотезу о посессивной природе предика­
тивных отношений в реконструируемой модели пратюркского (resp. праал-
тайского) именного предложения. Эту гипотезу выдвинул Г. Винклер,
считавший, что в алтайских языках вначале были лишь субстантивообраз-
ные имена, которые сочетались как управляемое и управляющее, т. е.
предшествующее (первое) находилось в зависимости от последующего (вто­
рого). Соответственно этому и предложение строилось по типу связи
управляемого и управляющего имен, выраженной в первую очередь конст­
рукцией с родительным падежом или подобными ей конструкциями (без
специального аффикса родительного падежа у управляемого имени): отца
приход — отец приходит. Таким образом, по мнению Г. Винклера, господ­
ствующими были посессивные отношения, предикативные же играли подчи­
ненную, второстепенную роль235. Позднее К. Брокельман, придававший
большое значение совпадению в тюркских языках личных показателей
некоторых глагольных форм с аффиксами принадлежности имени, сделал
вывод, что предложения типа mäfjpi môpÿmmi и мйн ajdÏM (др.-тюрк.)
восходят к посессивным конструкциям, содержанием которых являлась кон­
статация бытия-существования: «творение бога (есть)» и «мое сказанное
(есть)»236. Вывод, сделанный К. Брокельманом, по существу, поддержал и
К. Грёнбек237. Очевидно, он был поддержан и Б. А. Серебренниковым,
который допускал большое распространение в древности конструкции типа
«дереворубка его» = «он дерево рубит». Доводы у Б. А. Серебренникова
приблизительно те же, что и у Г. Винклера. Сначала на основании
формального совпадения ряда именных и глагольных словообразовательных
аффиксов, а также личных глагольных окончаний и притяжательных аф­
фиксов постулируется отсутствие резких различий между именем и глаго­
лом и указывается, что «глагольное действие фактически выражалось гла­
гольным именем». Затем с учетом того, что личные местоимения «уже в

234 См.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. (Имя), с.

93— 94.
235 См.: Winkler Н. Die altaische Völker- und Sprachenwelt. Leipzig; Berlin, 1921, S. 34— 49.
236 Cm.: Brockelmann C. Osttürkische Grammatik..., S. 283.
237 Cm.: Grönbech K. Der türkische Sprachbau, I. Kopenhagen, 1936, S. 85.

90
глубокой древности превратились в своеобразные средства выражения соот­
несенности по линии принадлежности», отмечается «возможность их исполь­
зования в этой роли в глагольных именах для выражения соотнесенности
действия с субъектом действия»238.
Высказывания Г. Винклера, К. Брокельмана и К. Грёнбека послужили
опорой для концепции посессивного строя предложения как особого этапа в
развитии синтаксической структуры тюркских языков. В последние десяти­
летия интерес к названной концепции быстро исчезал, и к настоящему
времени она утратила свое научное значение в силу отсутствия убедитель­
ных доказательств формирования тюркского предложения на основе посес­
сивной конструкции. Не только тат. мм барам ‘я иду’, но и m İh бардгм ‘я
пошел’, барсам ‘если пойду’ не содержат признаков посессивных построе­
ний. Посессивное оформление в них глагола кажущееся. Личные показатели
развились из лично-предикативных, а лично-предикативные — из личных
местоимений: мм барам < мм барамш < мм бара-мм, мм бардш < мм
*бардшм < мм *6apd'i-MİH, барсам < барсармм < барсар-мм. По крайней
мере для первой и третьей форм указанный путь развития засвидетельство­
ван материалами современных и древних тюркских языков. Конструкции
типа мм барам, мм бардш стоят в одном ряду с конструкциями типа мм
kÏ uiÏ- m Ï h (ср.: др.-тюрк. мэн Kiıui эрур-мэн) ‘я человек [есть]’, и оснований
для противопоставления их по характеру синтаксических отношений (посес-
сивность / предикативность) нет.
Говоря о специфических чертах тюркского синтаксиса, нельзя не
упомянуть такую особенность, как комплексивность, в отличие от линейно­
сти, свойственной синтаксическим построениям индоевропейских языков239.
Если не принимать во внимание структурные единицы, появившиеся относи­
тельно поздно и содержащие признаки иноязычного происхождения, то
можно утверждать, что в тюркских языках используются простые конструк­
ции, тогда как сложные не типичны для них. Наличие большого количества
глагольных имен, выражающих различные видо-временные и модальные
значения, обеспечивает возможность передачи простым предложением того
содержания, которое в индоевропейских языках передается сложным предло­
жением.

Словосочетание

0. Свободное сочетание слов, лишенное законченности, играет важную

роль распространителя элементарных синтаксических структур. Введением
свободных сочетаний усложняется простое предложение, достигается увели--
чение объема передаваемого содержания.
В тюркских языках используются три типа сочетаний: определитель­
ные сочетания, определительно-посессивные и обстоятельственные. Наиболее
своеобразными из них являются первые два. Далее, следует заметить, что
принципиальное различие между первым и последним типами не было
изначальным. И в современных тюркских языках определительные и обсто­
ятельственные словосочетания часто не различаются: функции определения
и обстоятельства выполняют прилагательные, ср.: узб. kicka ]'ул ‘короткая
дорога’, kicka кэс- ‘коротко (от)резать’. Разграничение двух типов происхо­
238 См.: Серебренников Б. А. О некоторых приемах восстановления архаических черт
грамматического строя языков.— ВЯ, 1965, № 4, с. 25.
239 Ср.: Дилячар А. Заметки о синтаксисе и грамматических функциях в турецком языке.— В
кн.: Turcologica. К семидесятилетию академика А. Н. Кононова. Л., 197о, с. 66.

91
дило постепенно путем морфологического выделения слов, выполняющих
обстоятельственную функцию, и посредством незначительного усложнения
структуры первого типа, носившего региональный характер.
1.1. Самый распространенный подтип определительного словосочетания
— соположение имен. Он охватывает сочетания, в которых первым компо­
нентом являются существительное, прилагательное, числительное или место-
имение, вторым — существительное или имя действия. Способ связи их —
примыкание, предполагающее отсутствие морфологических средств объедине­
ния.
К тому, что говорилось выше о сочетании существительных, необходи­
мо добавить, что в письменных памятниках степень сочетаемости существи­
тельных без посредства специальных морфологических показателей пример­
но такая же, как и в современных языках. Необходимо также отметить
наличие определительных сочетаний с существительными-определениями из
других тематических групп, помимо указанных выше, ср.: алт. т элэщ р
калбак ‘алюминиевая ложка’ (тэлэщр ‘олово’), ка/щ кат ‘костяника’ (ка[щ
‘береза’), kafin ада ‘тесть, свекор’ (kafin ‘старший родственник по мужу или
жене’), kafin эпэ ‘свекровь, теща’, тщц кат ‘брусника’ (тцщ ‘белка’);
башк. алка гол ‘фуксия’ (алка ‘серьга, подвеска’), комош akcà ‘серебряная
монета’ (комош ‘серебро’), kaçïô аксалар ‘бумажные деньги’ (karjïô ‘бума­
га’), arjac калак ‘деревянная ложка’ (açac ‘дерево’), калаj câjnÿK ‘жестяной
чайник’, калкан KİMÎpcâK ‘щитовидный хрящ’ (калкан ‘щит’); турк. дат
aflïp ‘каменный век’ (даш ‘камень’); узб. тэт }ўл ‘мощеная дорога’ (тэш
‘камень’), jargon KynpiK ‘деревянный мост’ (jojjon ‘дерево’).
Определительные сочетания существительных с прилагательными, чис­
лительными и местоимениями не содержат ничего специфического.
1.2. Следующий подтип определительного словосочетания — соположе­
ние причастия и существительного. В сочетаниях этого подтипа допускается
присоединение к определению аффикса множественного числа -лар или
аффиксов принадлежности. Первая особенность встречается чрезвычайно
редко — в старописьменных текстах, обнаруживающих заметные следы
влияния монгольских языков, например в «Легенде об Огузе»: бунда
кэлгйнлйр k İk ‘приходившие сюда звери’, бунда учканлар куш ‘прилетавшие
сюда птицы’ (ЛОК Зз). Вторая особенность — отличительная черта боль­
шинства огузских языков, прослеживаемая в сочетаниях с глагольными
именами на -dik и -afak. Примеры: азерб. охудугуум Kima6 ‘книга, которую я
читал’, башладЩмхз im ‘работа, которую мы начали’, a4afaifinÏ3 fjanï ‘дверь,
которую вы откроете’, ja3afaifi мйктуб ‘письмо, которое он напишет’; тур.
алдЩм дэфтэр ‘тетрадь, которую я взял’, жмарладщшз 6ipa ‘заказанное
нами пиво’, janafaifİM im ‘дело, которое я буду делать’. За пределами
огузских языков присоединение аффиксов принадлежности к определению,
выраженному глагольным именем, изредка имеет место лишь в тувинском
языке. Описываемая особенность настолько не укладывается в привычные
схемы образования тюркского словосочетания, что кажется совершенно
инородной, привнесенной извне. В действительности же объяснить причину
ее появления каким-либо посторонним влиянием' едва ли удастся, так как в
языках, составляющих ближайшее окружение огузской группы на протяже­
нии последнего тысячелетия, ничего подобного не обнаружено. Г. Винклер,
также заинтересовавшийся рассматриваемой конструкцией, предложил свою
интерпретацию грамматической сущности первого компонента: okydyk в
сочетании окуду^ум Kİma6 — не причастие, а имя действия (потеп actionis)
и сочетание в целом означает не «прочитанная мною книга» (таких
структур в алтайских языках нет), а «книга моего прочтения». В соответст­
92
вии с занятой позицией им предложено иное толкование и других прича­
стий, ср.: ÿcm ÿ ja3ÙiMOMÏiu мэктуб не «письмо с ненаписанным адресом», а
«письмо отсутствия написания адреса»240. Толкования Г. Винклера отражают
его концепцию «генитивообразного» построения исходных синтаксических
структур. В самом деле, принцип сочетания структурных единиц по моде­
лям «генитивных» или «генитивообразных» построений — основополагающий
для тюркского синтаксиса, и не считаться с этим обстоятельством нельзя.
Вместе с тем восприятию сочетаний типа тур. окуду$ум nimaô как «генити­
вообразных» препятствует отсутствие совершенно необходимого для посес­
сивных конструкций тюркских языков морфологического показателя у вто­
рого компонента. Итак, данный вопрос остается нерешенным, открытым для
дальнейших обсуждений и поисков, о конечных результатах которых пока
невозможно высказать даже предположения. Может быть, существенным для
его решения будет тот факт, что в туркменском языке в определительных
сочетаниях причастие на -dïk - -дук утрачивает аффиксы лица, тогда как в
текстах XVIII—XIX вв. они употреблялись очень часто, ср.: туркм. бымэдЬк
адам ‘не знавший человек’, гэлмэдж о$лан ‘не пришедший мальчик’;
туркм. (XVIII—XIX вв.) цдтц нан ‘хлеб, который ты ел’, кллдщм âxdïp
‘вопль, который я издал’241. С другой стороны, примечательно отсутствие
соответствующего оформления у причастия на -dïk ~ -дук ~ -mïk ~ -тук в
древнейших тюркских памятниках.
2. Посессивно-определительный тип словосочетания — соположение
двух и большего количества имен с морфологически выраженной связью,
именуемое тюркским изафетом. Компонентами изафетных сочетаний высту­
пают любые имена, среди которых первое место занимают существительные.
Изафетные сочетания подразделяются на два подтипа: неполные ,и
полные, или односторонне- и двустороннеоформленные, или же несопряжен­
ные и сопряженные. Отличие тех и других от определительных сочетаний
существительных заключается в характере выражаемых отношений. Изафет­
ные сочетания, за редкими исключениями, передают различную степень
принадлежности и зависимости и не могут передавать значений, свойствен­
ных сочетаниям существительных с относительными прилагательными. На­
против, для сочетаний неоформленных существительных типичны как рдз
эти последние значения. Узб. тэт }ул ‘каменная дорога’ представляет собой
сочетание двух компонентов, связь которых воспринимается как отношение
предмета к материалу, отношение зависимости или принадлежности здесь
полностью исключено и вместе с тем исключена возможность факультатив­
ного присоединения к второму компоненту аффикса принадлежности -i.
Вообще же говоря, сочетание тэт jyni допустимо, если речь идет о дороге
к какому-то камню, который известен собеседнику, и тогда содержанием его
будет не вещественное отношение, а отношение зависимости, принадлежно­
сти, ср.: тэш ]ўл ‘каменная дорога’, тэт /улг ‘дорога к камню’. Приведен­
ного сопоставления достаточно, чтобы подвергнуть сомнению правомерность
включения сочетаний неоформленных существительных в число посессивно­
определительных конструкций («изафет I»). Посессивно-определительные,
или изафетные, конструкции выделены и по формальным признакам, и по
содержанию, они чрезвычайно! специфичны, и сближение их с какими-либо
другими сочетаниями ничем не оправдано, хотя нельзя отрицать того, что
иногда границы между посессивно-определительными и определительными
сочетаниями становятся малозаметными и даже вовсе исчезают, ср.: азерб.

240 См.: Winkler Н. Die altaische Völker- und Sprachenwelt, S.65.

241 См.: Грамматика туркменского языка, I, с. 360.

93
503 atjafi ‘ореховое дерево’, алма aşafi ‘яблоня’, армуд açafi ‘груша’,
5ajïHaçajï ‘береза’; башк. алмщас ‘яблоня’; ног. алма тэрэк ‘яблоня’,
абрйсос т эрэк ‘абрикосовое дерево’; туркм. алма açafi ‘яблоня’, армгт
arjaji ‘груша’; ног. Hoçaj m ïn ï ‘ногайский язык’; узб. ўзбэк mùii ‘узбекский
язык’; тув. môeÿm ды ‘тибетский язык’, хакас ды ‘хакасский язык’; кирг.
mäMip ]ол ‘железная дорога’, там копуро ‘каменный мост’, тэггрмэн таш
‘жернов’; узб. тэгЬрмэн rnoıui ‘жернов’, тэт ]ўл ‘мощеная дорога’; кар.
dÖMİp ]олх ‘железная дорога’, таш комур ‘каменный уголь’.
Неполные изафетные сочетания выражают главным образом отноше­
ния единичного предмета к обобщенному, части к целому, отношение к
причине, отношение-связь с пространством, временем и т. д242. Примеры:
азерб. алма aşafı ‘яблоня’, B a k î mähäpi ‘город Баку’, Mäjeä mipäci ‘фрукто­
вый сок’, 5ojyn däpici ‘шкура барана’, 5уш jyMypmacï ‘птичье яйцо’; башк.
башкбрт тглг ‘башкирский язык’, боркот балаМ ‘орленок’, ôiôzâK cïpâKâjï
‘малярийный комар’, авы K iw lhï ‘аульный житель’, тав башг ‘вершина
горы’, култгк majaijï ‘костыль’; тув. эзэр бала ‘лука седла’, хэм кШ. Шдщ-Г)
‘берег реки’, толаj кэжг ‘кроличий мех’, со§ун чу (чўг-ÿ) ‘перо стрелы’, куш
чу ‘птичье перо’, ажы хуну ‘рабочий день’, хун дур^узу ‘продолжительность
дня’.
Функцией полных, или двусторонне оформленных, изафетных сочета­
ний является передача принадлежности предмета предмету, признака пред­
мету, части целому, принадлежности действия производителю, состояния
предмету или лицу и т. д243. У полных изафетных сочетаний немало точек
соприкосновения с неполными, и поэтому одни из них могут выступать в
качестве вариантов других. Примеры: азерб. 5ушун jyeacï ‘гнездо птицы’,
aşafİH ôydarpiapï ‘ветви дерева’, АИмйдш бабас'1 ‘отец Ахмеда’, тштт cini
‘рука человека’, чарн. İ4umâci ‘питье чая’, Москванш haeacï ‘воздух
Москвы’, дўнўатн xäpimäci ‘карта мира’; алт. мштХктщ табпжп ‘звук (~
выстрел) ружья’, каррчактщ mÿ6i ‘дно ящика’, суттщ со л уў ‘убыль
молока’, цттэрдщ ÿpÿxci ‘лай собак’, кэмэнщ сощ ‘руль лодки’, олоцнщ öni
‘стебель травы’, козтщ daxcï ‘слезы его глаз’; кирг. ШзШн jö6y ‘ответ
девушки’, коздун Käcäci ‘глазная впадина’, Ызычанш тушўму ‘урожай
свеклы’, буркуттун тумшутуу ‘клюв беркута’, Супахундун туну ‘первенец
Супахуна’.
Соотношение неполного и полного подтипов изафетной конструкции в
историческом плане изменялось. В орхоно-енисейских рунических надписях
полный подтип встречается довольно редко и его использование становится
возможным, когда первый компонент обозначает лицо. В уйгурских текстах
употребление полного подтипа заметно расширяется, но и в них он
выступает значительно реже, чем в современных языках. Можно предполо­
жить, что появление двусторонне оформленной разновидности — следствие
возникновения собственно посессивных отношений, акцент на которых был
сделан путем подчеркивания субъекта-обладателя. Известны разные попытки
объяснить природу морфологического элемента, ставшего показателем роди­
тельного падежа; объединяет их общий подход к рассмотрению полного
подтипа изафетного сочетания как более позднего по сравнению с непол-

242 Об изафете см.: Боровков А. К. Природа «турецкого изафета».— В кн.: Академику Н. Я.

Марру. М.; Л., 1935, с. 165— 177; Майзель С. С. Изафет в турецком языке. М.; Л., 1957;
Гаджиева Н. 3. Природа изафета в тюркских языках.— СТ, 1970, № 2, с. 18—26; Аракин
В. Д. К истории изафета в тюркских языках.— В кн.: Тюркологические исследования. М.,
1976, с. 12—23; Кондратьев В. Г. Эволюция изафета в тюркских языках.— Вестник ЛГУ,
1985, 2, № 1, «история, язык, литература», с. 53—56.
243 См.: Майзель С. С. Изафет в турецком языке, с. 25—43.

94
 ным244. Иными словами, не принято считать неполный подтип преобразо­
ванной разновидностью полного. В пользу изложенной интерпретации соот­
ношения двух подтипов изафетного сочетания свидетельствует, в частности,
постепенно увеличивающееся многообразие функций родительного падежа.
Нормальный порядок расположения компонентов изафетной конструк­
ции — имя в именительном или родительном падеже + имя с аффиксом
принадлежности. Такая последовательность наблюдается и в древних текстах
начиная с рунических’ надписей, и в современных языках, исключая
гагаузский и караимский, в которых не без влияния славянских языков, в
изафетной конструкции утвердился обратный порядок: кар. чаш башгмнт
‘волосы моей головы’, улацларЧ караршриш ‘дети караимов’245, бо^озунда
тэщзлйрнт ‘в морской гавани’, тавуна Агорийшшн ‘к горе Агоршиш’,
акканларш дэрэлэрнш ‘течение рек’, Konijacî ö i m i K H İ H ‘копия письма’.
Нарушение общепринятой последовательности компонентов возможно также
в поэтических текстах разных тюркских языков, где оно предопределено в
основном требованиями размера.
Особый случай, связанный с изменением порядка и вместе с тем
представляющий нечто, несопоставимое с инвертированным изафетным соче­
танием,— так называемый перевернутый изафет: имя, оформленное аффик­
сом принадлежности, выносится в препозицию, место второго компонента
занимает неоформленное имя. Перемещение компонентов в данном случае
необычное. Во-первых, количественно ограничен и своеобразен состав «пере­
вернутых» сочетаний, во-вторых, передаваемые ими значения не прослежи­
ваются у исходных, «неперевернутых» конструкций. Примеры: кар. 6ipci
кўн, карач.-балк. бўрсўкўн {бурсу кун), ног. ôïpïcïeyn {ôïpïcï кўн) ‘послезавт­
ра (позавчера)’; карач.-балк. ôipci кэчэ {ôipici кэчэ) ‘позавчера ночью’; ног.
эрт эг 1 с1 кун, тур. эр то ci гўн, däepici гўн ‘на следующий день’; тув. соцтуузу
хўн ‘послезавтра’; тур. э в в э л р ci) гўн ‘позавчера’, äpmäci сэнэ ‘на следую­
щий год’; ст.-тур. ôipici j'üı ‘на следующий год’246.
Намного шире употребление такой «перевернутой» конструкции, в
которой вторым компонентом является не существительное, а прилагатель­
ное, ср.: азерб. ўзў$ара (ўз-ў şapa) ‘осрамившийся’, ўзўррлйзХ (ўз-ў ррмгз'О
‘краснолицый’, ÿpâji ачщ {ўрйк-i ачщ) ‘искренний’, jaxac'ia4Îş (jaxa-cï ачЦ)
‘нараспашку’; башк' jâôô kapa (joô-Ô kapa) ‘отверженный, проклятый’; тув.
холу бош (хол-у бош) ‘щедрый’, холу б1жщ (хол-у бьжщ) ‘скупой’, чўрэ äpiş
{чўрэк-i âpiş) ‘страдающий болезнью сердца’, ‘сумасшедший’, akci чшчак
{äc-'i чгмчак) ‘вежливый’; тур. öaşpi кара (6aşip-i кара) ‘печальный’, элi
ajaijï 6aiydi {эл-i ajak-ï бара) ‘связанный по рукам, по ногам’, гозў донмўш
(гоз-ў донмўш) ‘неистовый, необузданный’; туркм. jÿpâei ачхк (jÿpâK-i anık)
‘чистосердечный’, ‘добрый’, aşöi бош (aşıö-i бош) ‘болтун, пустомеля’, §улар
а$Р {ьулак-ï aşip) ‘глуховатый’; узб. 6aşpi кора (öaşip-i кора) ‘(человек) с
черной душой, с плохими намерениями’, oş3İ бузук Ь ў з -i бузук) ‘скверно­
слов’. На первый взгляд, данная разновидность «перевернутого изафета»
дублирует обычные определительные сочетания, ср.: туркм. jÿpâei jÿka ~
jÿka ]ўрэк ‘простодушный’, и кажется весьма вероятным ее возникновение
под влиянием персидского языка. Все же для вывода о внешнем источнике
мало оснований. Во-первых, «перевернутый изафет» с прилагательным,
занимающим место второго компонента, встречается далеко за пределами
того круга тюркских языков, который располагался в сфере персидского

244 См.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. (Имя), с. 31

сл.
245 См.: Мусаев К М. Грамматика караимского языка, с. 136.
246 См.: Şeyyad Hamza. Yusuf ve Zeliha. Nakleden: Dehri Dipiıı. İstanbul, 1946, s. III.

95
влияния. Во-вторых, тюркские языки, подвергшиеся влиянию персидского
языка, как правило, усваивали конструкции персидского изафета в готовом
виде, ср.: тур. фэнш mïn (фэн-i mïn) ‘медицина, медицинская наука’,
ahecuıi йлэм {ahecui-i йлэм) ‘положение дел в мире’, ahecuıi хаз1ра ( ahecuı-i
xa.3Ïpa) ‘современное положение’, u m i нэбатат {vm -i нэбатат) ‘ботаника’;
узб. mapJİMaji кол (m apjm a-ji кэл) ‘биография’, арвэЫ nip (арвэк-i nip)
‘угощение учеником мастера ремесленного цеха’, kycni расэ (кусн-i расэ)
‘красивый, миловидный’, akjıi калта (акл-i калт а) ‘ограниченный (чело­
век)’, акм сан'am {акл-i сан’am) ‘работники искусства’, но: ôaçpi тэш
{6a§ip-i тэш) ‘жестокосердный’. Понятно, что второй довод слабее первого
и, скажем, узб. акл1 калта употребляется параллельно сочетанию акл1
kicka, в котором второй компонент — собственно тюркское слово. Но
существует и третий довод. Перемещение второго компонента, оформленного
аффиксом принадлежности, на первое место в изафетной конструкции
получило широкое распространение в тюркских языках и, в случае дистант­
ного употребления его, играет роль замыкающего средства, подобную той,
которая типична для «неперевернутого» изафетного сочетания. Примеры:
тур. aç3ï ачХк мўрэккэп ш1шэс1 пэн]эрэ]э чарптх ‘чернильница с открытым
отверстием ударилась об окно’; узб. ojoçL куран moeykdaj ‘как курица,
обжегшая лапы’, рзувлар1 xipcuiamin кэтган 6ip кўлўэзма ‘рукопись с
выцветшими записями’.
3. Обстоятельственный тип словосочетания мало чем отличается от
определительного. Отличие лишь в том, что у обстоятельства и определения
не совпадают синтаксические позиции. Определение сочетается с подлежа­
щим или дополнением, обстоятельство — с глагольным сказуемым или с
определением. Позиция нередко — единственный признак, позволяющий
различать обстоятельственные и определительные сочетания, так как функ­
ции определения и обстоятельства могут выполняться одной частью речи.
Вместе с тем налицо явное размежевание того и другого в морфологическом
отношении. Слова, выступающие в обстоятельственной функции, закрепляют
за собой форму омертвевших образований. В конечном итоге, обстоятельст­
венный тип словосочетания становится морфологически обособленным: наря­
ду с прилагательным в роли обстоятельства используется наречие, ср.: узб.
kicka ]ўл ‘короткая дорога’, kicka ajm- ~ Искана ajm- ~ Н скачаага ajm-
‘кратко сказать’.

Оборот

Если определение и обстоятельство — элементарные распространители

структуры предложения, то обороты — причастный и деепричастный —
являются сложными, или развернутыми, распространителями. Следуя в
ином порядке и несколько упрощая фактическое положение вещей, мы
могли бы сказать, что причастный оборот — развернутое определение, а
деепричастный оборот — развернутое обстоятельство. Но дело в том, что в
тюркских языках причастный оборот никогда не выступает в роли определе­
ния.'
Тюркские причастные обороты очень своеобразны, они склоняются и
выполняют функции прямого и косвенного дополнений. Примеры: азерб..
opaja eädäjäjmi эш ш м ш йм ‘я слышал о том, что он поедет туда’, о
omaçdaH чгханда нэфтолчйн §ï3ïh cäcini эmimdi ‘выходя из комнаты, он
услышал голос девушки, делающей замеры нефти’; казах. А]шанщ
İHcmimymma okïmïdïfjÏH олар буршнан бЫэтт ‘о том, что Айша преподает в

96
институте, они знали раньше’; узб^ у Маккамнщ Kipzauim сэзмадй.. ‘он не
заметил, как вошел Махкам...’, бу чишиакдан nikMajdizanza ўхшап туртман
‘похоже, что я не выйду из этого затруднительного положения’.
Что касается деепричастных оборотов, то в предложении они являются
развернутыми обстоятельствами, ср.: азерб. о пйнЩрйнщ näpdäcim çandïpïô
ва^залдаЫ cäma ôaxdï ‘он, подняв занавеску, взглянул на вокзальные часы’,
о мактубу oxyjapa5 досту Lnâ damiudï ‘он, читая письмо, разговаривал с
другом’; башк. о ximxäc 6 ïô бтда kandık ‘после того как он ушел, мы
остались здесь’; ног. мэн 0 5 а бар§анша ол Maça кэлсш ‘до того как я пойду
к нему, пусть он придет ко мне’; тув. чан$ан чИлШ ydäeiiuän ча чхлЫ
ymkyn-myp- 6 ic ‘провожая ушедший год, мы встречаем Новый год’247; тур.
вапурдан шшрэ эвэ гim mi ‘сойдя с парохода, он отправился домой’.
Обороты не без оснований относят к числу частично изолированных,
самодовлеющих структурных единиц, все же приравнивать их к простому
предложению, на наш взгляд, нельзя, так как они лишены главнейшей
отличительной черты предложения: не являются законченными предикатив­
ными построениями. На вопрос о том, свойственна ли им полу предикатив­
ность или несвойственна, без предварительно выраженного отношения к
предикативности, ответить трудно. Достаточно, скажем, поставить знак
равенства между предикативностью и процессуальностью, и выделение раз­
личных ступеней предикативности, в том числе и пол у предикативности, не
вызовет споров. Восприятие же предикативности как особого типа закончен­
ности, связанной с кРнстатацией чего-либо, утверждением или отрицанием,
исключает возможность подразделения ее на полную и частичную. Закон­
ченность не может быть частичной. В противном случае исчезнут объектив­
ные ориентиры для синтаксического анализа и сам синтаксический анализ
превратится в поиски дополнительных центров предикативности с неизбеж­
ной склонностью к субъективизму.
X. М. Есенов, рассматривающий предложение с оборотом как самосто­
ятельную синтаксическую единицу, помещает его между простым и слож­
ным предложением24824950, В. Г. Адмони вводит в связи с этим понятие
сложноспаянного предложения, занимающего самостоятельное место в трех­
членной парадигме рядом со сложносочиненным и сложноподчиненным
предложениями2 , К. М. Абдуллаев предлагает двойное решение: с учетом
формы и содержания считать неличные обороты частью простых предложе­
ний, поскольку они создают лишь «квазипредикативные точки»; исходя из
семантики « неличные обороты с собственным подлежащим квалифициро­
вать как потенциальные придаточные»23 . Уже из этого краткого обзора
следует, что длительный спор, ведущийся в тюркологии по вопросу о
синтаксическом статусе оборотов и предложений с оборотами, никогда не
будет решен однозначно, если не получит единой и четкой интерпретации
понятие предикативности.

Главные члены предложения

Главными членами предложения являются подлежащее, сказуемое и

дополнение. Они могут быть представлены в предложении все вместе, сами
по себе или с распространителями, определениями и обстоятельствами.

247 См.: Исхаков Ф. Г., Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка, с.317.

248 См.: Есенов X. М. Основные вопросы синтаксиса осложненного предложения в современном
казахском литературном языке. АДД. Алма-Ата, 1983, с .10 сл. Ср.: Абдурахманов Г.А.
Синтаксис осложненного предложения.— В кн.: Структура и история тюркских языков. М.,
1971, с. 138— 147.
249 См.: Адмони В. Г. Сложноспаянное предложение в тюркских языках. (Заметки
нетюрколога).— СТ, 1982, № 3, с. 35.
250 См.: Абдуллаев К. М. Теоретические проблемы синтаксиса азербайджанского языка, с.29.

7 А. М. Щербак 97
Любой главный член предложения может быть опущен, отсутствие его не
меняет сущности основной структурной единицы: предложение выделяется
не по количеству представленных в нем главных членов, а в зависимости от
того, является ли оно носителем предикативности.
Между главными членами предложения существуют синтаксические
отношения, которые выражаются разными средствами.
Когда на месте подлежащего оказываются местоимения 1-го и 2-го
лица единственного и множественного числа, употребление в сказуемом
соответствующих личных или лично-предикативных показателей является
обязательным для всех тюркских языков. Отсутствие согласования в лице и
числе в данном случае — исключительно редкое явление, прослеживаемое
главным образом в говорах251. Правила согласования в 3-м лице множест­
венного числа, когда подлежащим является существительное, не одинаковы.
В азербайджанском языке при подлежащем, обозначающем неодушевленный
предмет, сказуемое, как именное, так и глагольное, стоит в единственном
числе, тогда как в случае обозначения им одушевленного предмета согласо­
вание сказуемого колеблется252, ср.: азерб. Ваыфм dodaipiapï cäjpidi ‘губы
Васифа дрожали’, şüîh гозлйрЬ jaıuapdî ‘глаза девушки прослезились’,
достлар гўлушдўлйр ‘друзья смеялись’, Марковлулар чох çona^nâpeâp
xäjipxah адамларШр ‘Марковы очень гостеприимные, доброжелательные лю­
ди’. В алтайском языке согласование в числе в 3-м лице часто отсутствует.
Иногда при подлежащем, выраженном существительным во множественном
числе, сказуемое оформляется аффиксом совместности или многократности,
ср.: ацчхлар kip öpö Hikmï ‘охотники поднялись в горы’, дўзун-дўр чэчэктэр
коруHin дат ‘видны различные цветы’, аттар кХрдац мацтафьадИ ‘лошади
бежали с горы’253. Нечто подобное отмечается и в казахском языке. И в
нем аффикс взаимно-совместного залога -Гс, приобретающий значение мно­
жественного числа, начинает активно использоваться в сказуемом при
подлежащем во множественном числе, хотя, вообще говоря, до недавнего
времени и глагольное, и именное сказуемое в 3-м лице при любых
обстоятельствах принимали форму единственного числа254. В хакасском
языке согласование сказуемого с подлежащим во множественном числе, как
и в других тюркских языках, является обязательным при условии, если
подлежащее выражено местоимениями 1-го и 2-го лица множественного
числа. Кроме того, оно обязательно, когда в функции подлежащего выступа­
ет сочетание имени в творительном падеже с другим именем. В остальных
случаях согласование факультативно255. Приведенных фактов достаточно,
чтобы сделать заключение о необязательности параллельного оформления
подлежащего и сказуемого в 3-м лице показателями множественного числа.
В совокупности с фактами древних письменных текстов они указывают на
то, что продолжительное время нормальным синтаксическим приемом связи
подлежащего со сказуемым было примыкание и что морфологическое выра­
жение множественности осуществлялось только в пределах подлежащего.
Согласование в отличие от сопряжения, чуждо структуре тюркских языков.

251 См.: Малов С. Е. Язык желтых уйгуров. Словарь и грамматика. Алма-Ата, 1957, с. 6;
Баскаков Н. А. Система спряжения или изменения слов по лицам в языках тюркской
группы.— ИСГТЯ, II, с. 267; Бурганова Н. Б. О временных формах глаголов
изъявительного наклонения в заказанских говорах.— МТД, III, с. 21; Алиев А. Ю.
Наманганская группа говоров узбекского языка. АДД. Ташкент, 1975, с. 78.
252 См.: Грамматика азербайджанского языка, с. 214.
253 См.: Дыренкова Н. 77. Грамматика ойротского языка, с. 232, 234.
254 См.: Демесинова H. X. Развитие синтаксиса современного казахского языка, с. 17, 40—44.
Ср.: Коклянова А. А. Нормы согласования в узбекском языке.— В кн.: Исследования по
сравнительной грамматике тюркских языков, III. Синтаксис. М., 1962, с. 97.
255 См.: Грамматика хакасского языка. М., 1975, с. 303— 304.

98
Нарастающее расширение формального согласования сказуемого с подлежа­
щим происходит в относительно поздний период и, по-видимому, не без
влияния извне. Никакие другие факторы, мотивирующие его появление и
активизацию, обнаружить не удается.
Связь подлежащего со сказуемым способом сопряжения, т.е. в рамках
той разновидности изафетной конструкции, для которой характерно употреб­
ление родительного падежа, материалами тюркских языков не подтвержда­
ется. Нет также фактов, прямо или косвенно указывающих на правомер­
ность реконструкции предложения, построенного по типу сопряженного
состояния (имя в родительном падеже + имя с аффиксом принадлежности).
Родительный падеж — условное наименование формы, которая в «Грамма­
тике староузбекского языка» была названа формой сопряженного состоя­
ния256. Она именуется сопряженной в силу обусловленности сочетанием с
другими именами, присоединяющими к себе аффиксы принадлежности.
Трактовка ее как падежной формы допустима в случаях, когда присоедине­
ние аффиксов принадлежности к определяемому не обязательно. Подобные
случаи связаны с употреблением местоимений 1-го и 2-го лица, имеющим в
разных тюркских языках свои особенности. Так, в азербайджанском языке
факультативное употребление аффиксов принадлежности наблюдается в 1-м
и 2-м лице множественного числа, в единственном числе указанные аффик­
сы обязательны, ср.: mühİm кучйм ‘моя улица’, cänin кучйн ‘твоя улица’,
6İ3İM кучйм1з ~ 6İ3İM кучй ‘наша улица’, Cİ3İH кучймз ~ Cİ3İH кучй ‘ваша
улица’257. В гагаузском языке такого рода факультативность отмечена у
личных местоимений 1-го лица единственного и множественного числа; в
алтайском, башкирском, киргизском, турецком, туркменском, чувашском и
шорском языках — у личных местоимений 1-го и 2-го лица единственного
и множественного числа.
Синтаксическая связь сказуемого и дополнения — управление, пред­
полагающее постановку тех или иных падежных форм, выбор которых
зависит и от содержания предложения в целом, и от семантики глагола.
Варьирование управления отражает своеобразие исторического процесса раз­
вития тюркских языков и является источником возникновения новых значе­
ний.

Предложение

Главнейшие нерешенные вопросы тюркского синтаксиса относятся к

предложению. При этом простое предложение становится предметом споров
лишь постольку, поскольку многие тюркологи разделяют точку зрения,
допускающую интерпретацию неличных оборотов как придаточных предло­
жений. Суть этой точки зрения в ее новейшем изложении не требует
громоздких разъяснений. Она заключается в следующем. Внутренняя специ­
фика тюркского и, шире, алтайского синтаксиса такова, что в нем по
разным принципам организованы предикативные центры главной и зависи­
мой частей сложноподчиненного предложения. С главной частью связано
использование финитных форм, форм полной вербальности; зависимая же
часть содержит нефинитные глагольные формы, не способные выполнять
роль сказуемого простого предложения и, что очень важно, являющиеся

256 См.: Щербак А. М. Грамматика староузбекского языка. М.; Л., 1962, с .112 сл.
257 См.: Грамматика азербайджанского языка, с. 80.

99
одновременно выразителями и предикативности, и синтаксического подчине­
ния. Наличие глагольных словоформ двойного назначения «делает излишней
союзную скрепу»258. В изложенной точке зрения опора сделана на содержа­
ние, тогда как формальная сторона фактически не учитывается, что снимает
остроту дискуссии и превращает в беспредметное занятие рассуждения о
критериях выделения различных синтаксических структур. Само понятие
«зависимой структуры» становится достаточным и исчерпывает все многооб­
разие формальных типов гипотаксиса. С предельной ясностью об этом
говорит М. И. Черемисина. «...как ни назвать эти зависимые структуры,—
указывает она, имея в виду неличные обороты,— абсолютными оборотами,
эквивалентами придаточных или придаточными, нельзя не видеть, что
средствами этих конструкций передаются в алтайских языках почти все
основные синтаксические значения, выражаемые в русском и других индоев­
ропейских языках средствами сложноподчиненного предложения»259. Сохра­
няющаяся неопределенность в подходе к анализу тюркского синтаксиса
делает первоочередной задачу решения ключевых вопросов: вопроса о том,
что считать сложным предложением, из чего исходить в разграничении
паратаксиса и гипотаксиса, считать ли принципиальным различие между
бессоюзной и союзной связью и т. д.

Сложное предложение

Древние синтаксические структуры тюркских языков создавались по

принципу присоединения, без посредства союзной связи и без формально
выраженных различий в характере отношений между частями сложного
целого. С этой стороны примечательны письменные памятники. В орхоно-
енисейских рунических надписях преобладают бессоюзные конструкции.
Любопытные результаты дает анализ текста уйгурского списка «Леген­
ды об Огуз-кагане». Большие периоды в нем построены без участия союзов,
ср.: тарлацуаз 6ip ja3Ï jäp äpdi. Муна jÿpjim дэдўрўрлйр äpdi. Бэдўк 6ip jypm
э л кўн äpdi. Jüikùiapï коп уд бузатўлар1 коп алтун кумушлйрЬ коп äpdäni/iäpi
коп äpdviäp äpdi. Мунда jypjim катуаш äл кўш Оцуз kaçahşa карту ^ лды й р.
Уруш токуш башланШ оклар 61рлй кш члар бipлä уруштИлар. О^уз кацан
ôam m ï jypjim кацанш 6acmï öлmÿpдi башт Käcmi. jypjim äл кутн оз а$зща
бакшдурди Уруш^удун соц Огууз ка§аннуц näpizizä н у к й р л ^ гй äл кушгй анда§
улу§ олуг бар$у mÿm m i... ‘ [вокруг] была не вспаханная равнинная земля.
Называли ее Джурджит. Большая страна и [большой] народ. Много лоша­
дей, крупного рогатого скота, телят, много золота и серебра, много драго­
ценностей было. Здесь Джурджит-каган и его народ пошли против Огуз-ка-
гана. Началась битва, стрелами и мечами сражались. Огуз-каган одержал
победу, разбил Джурджит-кагана, убил и отсек голову. Народ Джурджит-
кагана себе подчинил. После битвы войску Огуз-кагана, его нукерам и
народу досталась такая большая добыча...’ (ЛОК 298—3İ2).
Во всем тексте «Легенды об Огуз-кагане» встречаются один подчини­
тельный союз kİm и соединительное слово makï, еще не являющееся союзом
в собственном смысле этого слова.

258 См.: Черемисина М. И. Некоторые вопросы теории сложного предложения. Новосибирск,

1979, с.З сл.
259 Там же, с. 5— 6 . См. также: Убрятова Е. И .. Исследования по синтаксису якутского языка,
И, 1—2. Новосибирск, 1976.

100
 Подчинительный союз kİm заслуживает особого внимания в связи с
решением вопроса о природе подчинительных конструкций в тюркских
языках, и подробнее о нем сказано ниже. Здесь же мы ограничимся
демонстрацией иллюстративного материала. Примеры: köpdi kİm kïam (?)
adyçHï алуп турур ‘увидел, что единорог утащил медведя’ (ЛОК 4д), ошбу
быдургулуктä öimuiMİıu äpdi kİm мэн у^урнщ kaçanı боламйн kİm ]эрнщ
торт булуцтуц kaçani болсам кэрйк турур ‘в этом послании было написа­
но, что [дескать] «я являюсь уйгурским каганом, которому суждено быть
каганом четырех частей света»’ (ЛОК I2ß-g), Огууз kaşan сэвшч б1рлл кулду
ajm m î kİm aj сэн мунда бэглйргй болф 1 башлщ ‘Огуз-каган от радости
засмеялся, говорил, что «дескать» «будь ты предводителем беков»’ (ЛОК
28i -г), ... andaç улу§ олуг 6apşy mÿuimi kİm ]уклймйккй кэлдўрмйккй am
kaçamïp уд азтк болШ ‘...досталась такая большая добыча, что для погрузки
и перевозки ее мало было лошадей, мулов и крупного рогатого скота’ (ЛОК
3İ2-4).
Предметом специального исследования должен быть соединительный
член-союз таЫ. В «Легенде об Огузе» трудно дать ему определенную
грамматическую характеристику, хотя нет никаких сомнений относительно
употребления его как соединительного средства, ср.: maki мундан соц сэвшч
таптллар ‘и затем обрели радость’(ЛОК I2-3), maki клатнщ ацутуусу ошбу
турур... ‘и изображение единорога вот...’ (ЛОК 63-4), алалщ ja m aki калкан
‘возьмем-ка луки и щиты’ (ЛОК П 7-8), ав jäpdä jÿpÿcÿn кулан maki талу/
m aki мўрйн ‘в заповедных местах пусть бродят куланы, [текут] моря и
реки’ (ЛОК 12 i -2), maki dedi kİm... ‘и сказал, что...’ (ЛОК 16s), Отууз m aki
чэри б1рлй туруп mypdï ‘Огуз также остановился с войском’ (ЛОК I83-4).
Многократное употребление maki в целях объединения частей текста
можно рассматривать как реализацию его грамматических свойств. Вместе с
тем присоединительное значение maki вытекает из его лексической семанти­
ки: др.-тюрк., ног. так-, туркм. дак- ‘присоединять, прикреплять’; др.-тюрк.
m aki ‘еще’, ‘также’, ‘сверх’.
Отсутствие, или недостаточность, союзов компенсируется многократ­
ным использованием наречий, анафорических местоимений, различных час­
тиц, ср.: мундан соц ‘затем, после этого’, кэнй кунлйрдйн 6ip кун ‘и вот
однажды’, ошул о$ул ‘вот тот ребенок (о котором говорилось выше)’,
кунлйрдйн соц K94(biäpdäH соц ‘по прошествии [многих] дней и ночей’,
ошул орман inindä ‘вот в том лесу’, шул бутууш ‘вот того марала’, андан соц
‘затем, после того’, ошбу ]арукнуц арасшда ‘посередине вот этого луча’,
ошул Ыз ‘вот та дева’ и т.д. Достаточно сказать, что в небольшом по
размерам тексте более 30 раз употреблены местоимения ошбу, ошул, оша —
ошу, шул и около 20 раз частица кэнй.
Бессоюзные синтаксические структуры не являются редкостью и в
современных языках. Более того, для разговорной речи они — обычное щ м
явление . Примеры: тур. Салак Б1рсэл чок ]щара inäpdi ағрзшдан дўшўрмэз
ш1мд1 6 ip j'ùi ашУор Gipakmi бу алшканлЩш ‘Садах Бирсел курил много
папирос, не выпускал изо рта; теперь вот уже год, как он оставил эту свою
привычку’.260

260 См.: Амиров P. С. Особенности синтаксиса казахской разговорной речи. АДД. Алма-Ата,
1971, с. 22—29; Уринбаев Б. Вопросы синтаксиса узбекской речи. АДД. Ташкент, 1976, с.
38—42.

101
 Способ связи в древнейших синтаксических структурах — примыка­
ние, и это хорошо показано на примере чулымско-тюркского языка, в
котором любые синтаксические отношения выражаются без помощи фор­
мальных показателей261. Структурное и смысловое единство текста достига­
ется за счет контекстуальных связей и присоединения конструкций в
последовательности, обеспечивающей постепенное раскрытие содержания.
Подводя итог краткому обзору синтаксических структур древних и
современных тюркских языков, сделаем предварительный вывод, подтверж­
дающий результаты предыдущих исследований: на уровне праязыкового
состояния и в период после распада тюркской языковой общности безраз­
дельно господствовали приемы бессоюзной связи. Союзы стали использовать­
ся поздно, и вначале — только как присоединительное средство, о чем
свидетельствует состав тех самостоятельных слов, из которых они развились:
др.-тюрк. так- ‘прикреплять, присоединять’, бас- ‘наступать, следовать’,
jan- ‘возвращаться’, б1рлй- ‘объединять, соединять’. Позже всего появились
подчинительные союзы, история которых не совсем ясна и часто вызывает
споры. С вопросом о природе подчинительных союзов тесно связан вопрос о
том, были ли в тюркских языках вообще подчинительные конструкции.

Сложносочиненные предложения

Связь в сложносочиненном предложении может быть союзной и

бессоюзной. Оба типа существуют параллельно, первый из них — относи­
тельно поздний, второй — более древний. Уже указывалось выше, что
отличительной чертой союзной связи в древнетюркских памятниках является
ее присоединительный характер, ср.: уч jÿ 3 maki сэшз алтмгш ‘триста
пятьдесят восемь’ ~ ‘триста да еще пятьдесят восемь’ (TT VII 912), 6 ip кўн
6 ip тўн jana 6 ip кун турур ‘день и ночь и еще один день’ (TT VII З5).
Преобразование присоединительной функции в сочинительную можно про­
следить на примере послелога 6 i(p)nä(n), перемещающегося с крайней
позиции слева (позиция послелога) в положение между двумя именами, ср.:
кирг. у/ мэнэн koj ‘коровы и овцы’; кум. ал булан jaui'ùi ‘красное и
зеленое’; тат. Марат б1лйн Азат ‘Марат и Азат’; тув. ошку бЫэ xoj ‘коза
и овца’; узб. jieim быан Ыз ‘юноша с девушкой’, эсмэн быан jäp ‘небо и
земля’.
Сравнительное исследование сочинительных союзов показывает, что
общими для всех или для большинства тюркских языков являются немногие
из них, развившиеся из деепричастных форм. Значительная часть сочини­
тельных союзов заимствована из арабского, персидского, славянских и
других языков. Все же сочинительные союзы в тюркских языках формирова­
лись самобытным путем и большое разнообразие их — не только результат
интенсивных посторонних влияний, но и следствие относительно позднего
развития в условиях, когда межтюркские контакты были нарушены. Важ­
ным аргументом в пользу тезиса о самобытности указанного процесса
является наличие сочинительных союзов в языках Сибири и Алтая: алтай­

261 См.: Гаджиева Н. 3., Бирюкович P. М. Реликты древнетюркского синтаксиса в современных

тюркских языках. (На материале чулымско-тюркского языка).— СТ, 1983, № 2, с. 3 сл.
Ср.: Кононов А. Н. О сложноподчиненном бессоюзном предложении в турецком языке.—
Краткие сообщения ИВ АН СССР, 1956, XXII, с. 13— 18; Акмоллаев Э. С. Бессоюзные
сложные предложения в современном литературном крымскотатарском языке. АКД. М.,
1982.

102
ском, тувинском, хакасском, шорском. Примеры: алт. олор 6 icxä ajmmvıap
6 ic дэзэ yknadï&ic ‘они нам сказали, но мы не слышали’ ' (дэзэ)262, бўгўн
эм эзэ тацда ‘сегодня или завтра’ (эм эзэ); тув. хун uïpïdap бол§аш ч'Шдар
‘солнце светит и греет’ (бол^аш); хак. Чумм су§ улуғ, h İ m ö c ч э тЬрэц ‘река
Чулым небольшая, но глубокая’ (чэ), ол Абаканзар м м эзэ ШзЫчарзар
ўгрэнэргэ парар ‘он поедет учиться в Абакан или в Красноярск’ (м м эзэ)2 ,
шор. мэн сэш kïjçïpçoM сэн т эзэ ун пэрбэдщ ‘я тебе кричал, но ты не
откликнулся’ ( т э з э ) 264.
Не до конца выясненным является происхождение многочленных
(повторяющихся) союзов, например, др.-тюрк. ап., ап ‘ни..., ни’, азу... азу
‘или..., или’, ара... ара ‘или..., или’, jä M ä ... ]эмй ‘и..., и ’; азерб. 507 ... 5 0 /
‘или..., или’; тув. 6 ipdä... 6 ipdä ‘то..., то’. Нельзя при этом не учитывать
наличия в тюркских языках большого количества заимствованных много­
членных союзов, ср.: др.-тюрк. нэ.:. нэ ‘ни..., ни’; ст.-узб. zah... eah,
xoh(i)... xoh(i), ja... ja, jaxyd... jaxyd ‘или..., или’. Последнее обстоятельство
не исключает возможности калькирования отдельных союзов, ср.: ст.-узб.
xoh(i)... xoh(i) и азерб. icmäp... icmäp ‘или..., или’.

Сложноподчиненное предложение

Древние тюркские языки обходились без сложных структурных единиц

с подчинительной связью, выраженной союзами. Наличие, с одной стороны,
многоступенчатой системы глагольных имен, с другой — изафетной конст­
рукции делало излишним и даже противоестественным использование син­
таксических построений, скрепленных союзными средствами. К каким бы
источникам мы ни обращались и какие бы доказательства ни приводили,
опровергнуть положение о том, что тюркским языкам были чужды полипре-
дикативные гипотактические структурные единицы, невозможно.

О способах выражения гипотаксиса в тюркских языках

Если отвлечься от конкретного материала, то можно говорить о трех

группах языковых средств, используемых для выражения подчинительных
связей.
Первую группу составляют различные виды соположения предложе­
ний, примыкания их друг к другу в таком порядке, который подчеркивает
их включение в сложные синтаксические единицы на правах подчиненных
компонентов. Средствами выражения зависимости одних предложений от
других в этом случае является семантическая соотнесенность действий по
времени, месту, причинной или иной обусловленности, ср.: пошел дождь,
все разошлись, вокруг стало пусто, наступила долгожданная тишина; с двух
сторон были горы, можно было двигаться только вперед, войска сблизились,
все смешалось и было трудно отличить своих от чужих.
Ко второй группе относятся преимущественно наречия и анафориче­
ские частицы. Достаточно, скажем, употребить наречие времени или наре­
чие места, чтобы передать содержание, связываемое в нашем представлении
с необходимостью употребления придаточных предложений, ср.: др.-тюрк.
6 ip буцу алдИ, шул ôyryynï талнуц чубу$ б1рлй щачка баллад!’, кэтти Андан

262 См.: Дыренкова Н. П. Грамматика ойротского языка, с. 267.

263 См.: Грамматика хакасского языка, с. 272, 274.
264 См.: Дыренкова Н. П. Грамматика шорского языка, с. 284.

103
соц äpmä болди Тац äpmä чакта кэлди.. ‘захватил марала, привязал того
марала ветвями ивы к дереву, ушел. Затем наступило утро. На рассвете...’
(ЛОК 42-4); тур. Рэ]эп оданш ортасшда zimmi гэлдк эн сонунда д1ккатл 1
д1ккатл1 аркадашларшм /узунэ бакмца башлаШ ‘Реджеп прошелся по
середине комнаты и в конце концов стал внимательно вглядываться в лица
друзей’.
Третья группа — подчинительные союзы, которые подробно описаны в
предыдущем томе.
Перечисленные способы могут использоваться порознь и вместе. Одна­
ко считать их равноценными, развивающимися в тюркских языках парал­
лельно на протяжении длительного периода времени нет оснований. Способ
примыкания, семантической соотнесенности в передаче подчинительной свя­
зи некогда был универсальным и единственным, другие способы не носили
универсального характера, развивались очень своеобразно под воздействием
внутренних и внешних факторов, и именно в них отразились самобытные
черты синтаксических и, отчасти, морфологических структур разных язы­
ков265.
В современных тюркских языках прослеживаются все способы выраже­
ния гипотаксиса, хотя не все они являются типическими для них. Не
случайно обсуждение способов передачи подчинительной связи в синтаксиче­
ских работах занимает особое место, причем чаще всего ставится вопрос об
источнике возникновения в тюркских языках способа, связанного с употреб­
лением союзов. Содержание ведущихся дискуссий сводится к противопостав­
лению доводов за и против самобытности процесса образования подчини­
тельных союзов. Часть тюркологов, ссылаясь на высказывание Ф. Е. Кор-
ша266 и замечания других языковедов об относительной универсальности
преобразования вопросительных местоимений в подчинительные союзы, счи­
тает, что развитие последних в тюркских языках происходило самостоятель­
но и что наличие союзной подчинительной связи в них — следствие
развертывания и совершенствования синтаксической структуры267268. Многие
же тюркологи убеждены, что появление подчинительных союзов было
обусловлено не внутренними закономерностями развития тюркских языков,
а активными и длительными контактами с индоевропейскими языками
Прежде чем сопоставить аргументы, приводимые с целью обоснования
изложенных точек зрения и сделать заключение о том, какая из них
является, на наш взгляд, более обоснованной и, следовательно, более
приемлемой, коснемся некоторых побудительных мотивов сложившейся кон­
фронтации. Главный аргумент у сторонников первой точки зрения заключа­
ется в пафосе утверждения самобытности грамматического строя тюркских
языков. Тюркские языки всегда располагали огромными возможностями
эволюции изнутри, реализовавшимися в разных способах выражения грам­
матических значений и передачи синтаксических связей, они развивались
самостоятельно, и их основополагающие черты не испытали решающего
воздействия каких-либо окружающих языков,—■* вот основное содержание
этого аргумента. Собственно языковые данные при этом не приводятся и
даже не проявляется интереса к сравнительному исследованию синтаксиса с
265 См.: Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков. (Наречие.,
служебные и изобразительные слова). Л., 1987, с. 111.
266 См.: Корш Ф. Е. Способы относительного подчинения. Глава из сравнительного синтаксиса.
М., 1877, с. 24.
267 См.: Гаджиева Н. 3. Основные пути развития синтаксической структуры тюркских языков.
АДД. М., 1970, с. 13, 49.
268 См.: Tekin $ Uygurcada yardımcı cümleler üzerine bir deneme.— TDAY. Belleten (1965); 1966,
s. 61— 62; Аннануров А. О происхождении подчинительного союза ке (ки ) .— В кн.:
Вопросы советской тюркологии. Тезисы докладов и сообщений. Ашхабад, 1985', с. 100— 103.

104
 постановкой специальных задач. Сразу же заметим, что тезис о внешних
истоках союзного способа выражения подчинительной связи не ставит под
сомнение самобытность тюркского синтаксиса. Существо проблемы состоит
не в признании или отрицании способности тюркских языков передавать
подчинительные отношения, а в том, чтобы определить, какой из описанных
выше способов в наибольшей мере соответствует структуре тюркских язы­
ков. Что, например, больше связано с конструктивными и морфологически­
ми особенностями тюркских языков: узб. мэн âıuimdİM kİ о бугун Бухэрога
кэтганм 1ш ‘я слышал, что он сегодня уехал в Бухару’ или мэн унщ бугун
Бухэрога кэтганШ âıuimdİM (с тем же содержанием)? И можно ли быть
полностью уверенным в том, что предложения типа ст.-тур. zopdÿjÿn душу
гэрэк kİm ajdacÏH ‘надо, чтобы ты рассказал свой сон’269, куман. качан
ф рш т д ол созш ajmmï анчак KÖpynMädi ‘когда ангел произнес эти слова,
тогда он исчез’ (Cod. Cum. 62v24) или ст.-азерб. гордулйр kİm ол ijim kİm
баш Käciödip çan токўбдур Bajôypa ôâjin caşinda отурар ‘увидели, что тот
молодец, который сносил головы, проливал кровь, сидит вправо от Байбура-
бека’, образовались на тюркской почве в ходе усложнения синтаксиса
тюркских языков, независимо от влияния извне270?
Чтобы решить, какая из двух точек зрения больше отвечает действи­
тельному положению вещей, необходимо обратиться к старописьменным
текстам, в разной степени запечатлевшим следы воздействия на древнетюр­
кский язык индоевропейских и других языков.
Примечательны наиболее крупные рунические надписи, в частности
надпись на памятнике Тоньюкуку, время составления которой — первая
половина VIII в. Бесспорно, названный текст не является эталоном тюркско­
го языка древнего периода, но нетрудно согласиться с тем, что он лишен
материальных и структурных элементов индоевропейского или семитского
происхождения. Результаты исследования языка надписи на памятнике в
честь Тоньюкука в плане выделения господствующих подчинительных
структур таковы, что полностью подтверждают ранее сделанный нами
вывод. В тексте надписи нет ни одного подчинительного союза и подчини­
тельные связи передаются последовательным соединением предложений на
основе их семантической соотнесенности, например: kîpşi3da janm ïM Ü
тургйш kaşanma коруг кэлmi caôi антйг... ‘мы вернулись от киргизов, от
тюргешского кагана пришел лазутчик, он так говорил...’ (Т0Н29), ол сабщ
âm idin cÿ jopïmdÏM алтун [im iş ]'олсузун ашд1м Э рт ш кэчиазш KÖ4dİMİ3
тун кат дм гз Болучука тац ÿ n m ÿ p ÿ mözdİMİ3 ‘услышав эти слова, я двинул
войско в поход, без дорог перевалил через Алтунскую чернь, мы переправи­
лись без переправы через Иртыш, провели (букв, присоединили) ночь и на
рассвете достигли [реки] Болучу’ ( T 0 H3 5 ) . Материальные средства передачи
подчинения, зависимости одних компонентов от других — только наречия и
глагольные формы со значением условия, причины, времени, ср.: Элт эрш
kaşan ka3şaHM acap jok ä p m i äpcäp бэн озум быгй Tojykyk казцанмасар бэн
jok äpmiM ä p cä p Kanaşan k a şa n Тўрк cip бодун jä p in m ä бод jÖMÜ бодун jÖMä
Kimi jÖMä idi jok öpmäni äpmi ‘если бы Эльтериш-каган не приобретал и
если бы его не было, если бы я сам, мудрый Тоньюкук не приобретал и
если бы меня не было, на земле Капаган-кагана и народа тюрков-сиров не
было бы ни племенной организации, ни народа, ни подчиненных!?), ни
правителя’ (Тон59-бо)>

269 См.: Şeyyad Hamza. Yusuf ve Zeliha. Nakleden: Dehri Dilcin. İstanbul, 1946, s. 6 .
270 См.: Мирзэзадэ h, Азэрба]чан дилинин тарихи морфолоки]асы. Бакы, 1962, с. 356.

105
 Иная картина наблюдается в буддийских трактатах, переведенных на
древнеуйгурский язык с тохарского или с санскрита, через посредство
китайского языка. В них есть немало подчинительных союзов, но все они
выражают один вид подчинительной связи, который к тому ж е выражается
часто и без союза, формой условного наклонения, ср.: kcuinïi эт уз кодсар уч
]авлак ]ол§а тушйрлйр ‘если (~ когда) [живые существа] оставляют тела,
они попадают н а три скверных пути’ (TT VI4 3 ), 6ipÿK Хормузта mänpi
коркт кору куртултуу тЫлщлар эрсйр Kyanuıi İm пусар ол тшлг§ларка
Хормузта mäupi коркт кортгурур HOMJiajyp kymçapyp ‘если будут живые
существа, которые должны будут освободиться посредством созерцания бога
Хормузды, Куанши им пусар, явившись перед теми живыми существами в
образе бога Хормузды, просветит их, освободит’ (К иапцо—1 1 2 )-
Интересные выводы могут быть сделаны также в результате сравни­
тельного изучения синтаксиса современных тюркских языков. Сфера распро­
странения подчинительных союзов в них заметно расширилась, тем не
менее, они используются преимущественно в границах регионов, находив­
шихся под влиянием индоевропейских языков. Так называемое сложнопод­
чиненное предложение в тюркских языках, не входящих в указанные
регионы, является на самом деле квазисложным271. Характеризуя структуру
сложноподчиненного предложения в якутском языке, Е. И. Убрятова говорит
об использовании в них тех же способов связи, что и в простом предложе­
нии272. Приблизительно то же самое имеет место при обсуждении проблемы
сложноподчиненного предложения в алтайском, тувинском, хакасском и
шорском языках. Остается неясным, на основании каких данных одни и те
же способы связи получают принципиально различную интерпретацию.
По-видимому, решающую роль здесь сыграло не стремление подчеркнуть
самобытность тюркских языков Сибири и Алтая, а, наоборот, структурно
сблизить их с индоевропейскими языками.
Учитывая приведенные факты и критически оценивая достижения
предшественников, следует присоединиться к точке зрения Ш. Текина,
который в статье, посвященной рассматриваемому вопросу, недвусмысленно
заявил, что средства связи придаточных предложений с главными в древне­
уйгурском языке были собственно тюркскими, а «идея» такой связи —
нетюркской273. Не отрицая возможности формирования средств выражения
подчинительной связи изнутри, мы вместе с тем не можем не учитывать
воздействия на этот процесс нетюркского синтаксиса. Иной вывод, как это
ни парадоксально, означал бы игнорирование специфики синтаксического
строя тюркских языков.
В том, что древнейший период характеризовался преобладанием про­
стых предложений, тюркологи, пожалуй, единодушны. У тюркологов нет
также принципиальных расхождений по вопросу о том, в каком направле­
нии происходило дальнейшее развитие тюркского синтаксиса: основной путь
— усложнение структуры предложения. Поляризация точек зрения намети­
лась в вопросе о способах усложнения. Для значительной части тюркологов
усложнение — процесс, происходящий имманентно и опирающийся на
обилие в тюркских языках глагольных имен. Склонение последних обеспе­
чивает передачу любого содержания, в том числе и такого, которое в

271 См.: Deny J. Grammaire de la langue turque. (Dialecte osmanli), p. 723.

272 См.: Убрятова E. И. Исследования по синтаксису якутского языка, I. Новосибирск, 1976,
с. 14 сл. См. также: Ефремов H. Н. Сложноподчиненные предложения времени в якутском
языке. АДД. Алма-Ата, 1981. Ср.: Абдуллаев А. 3., Джавадов А. Г. О семантическом ядре
азербайджанского сложноподчиненного предложения.— СТ, 1987, № 1, с. 52—56.
273 См.: Tekin $ Uygurcada yardımcı cümleler üzerine bir deneme, s. 62.

106
 индоевропейских языках передается сложноподчиненным предложением.
Кроме того, образуются вторичные глагольные имена, придающие синтакси­
ческим построениям большую гибкость и большую содержательную ёмкость.
В силу этого становится возможным выражение и широкого круга граммати­
ческих значений, в частности временных, ср.: тур. башка кш аб ларт да
гондэрымэсШ icmijop ‘он хочет, чтобы ему прислали и другие книги’
(настоящее время), элш дэ буну janafak 6ip mëj олмадЩш ôùidipip ‘он
сообщает о том, что в руках у него нет ничего, чтобы сделать это’
(будущее время); узб. унщ чэт мамлакатларга кэт ганШ âmimdİM ‘я
слышал, что он поехал в зарубежные страны’ (прошедшее время),
ЫшлэщмЬзга кэла]эт г anini эшЬтмадЬм ‘я не слышал о том, что он приезжа­
ет в наш кишлак’ (настоящее время), dycmİMHİtj бу мактабда Ш ла)диаш ш
быаман ‘знаю, что мой друг будет работать в этой школе’. Для некоторых
же тюркологов формирование сложных синтаксических структур в тюркских
языках не представляет ничего особенного по сравнению с индоевропейски­
ми: постепенно из разного рода вспомогательных слов, наречий и частиц
образовались подчинительные союзы, таким образом, связь, опирающаяся на
примыкание и семантическую соотнесенность, заменяется союзной связью.
По мнению Н. 3. Гаджиевой, происхождение сложноподчиненного
предложения в тюркских языках связано с явлением трансформации: два
примыкающих друг к другу предложения соединялись вместе путем преобра­
зования одного из цих в зависимую синтаксическую единицу. Это преобразо­
вание заключалось в изменении личных глагольных форм, иначе форм verbi
finiti, в неличные, т. е. деепричастия и глагольные имена274. «Придание
трансформанту больших субстантивных свойств (широкая сочетаемость с аф­
фиксами принадлежности, падежными аффиксами, служебными словами),—
пишет Н. 3. Гаджиева,— было необходимо для усовершенствования подчини­
тельной техники»275.
Бесспорно тюркский синтаксис своеобразен, и особенные черты его пол­
учили, в общем, удовлетворительное объяснение. Приведем в связи с этим
мнение А. Дилячара. «Тюркский синтаксис,— пишет он,— может быть оха­
рактеризован, по-видимому, как комплексивный в отличие от синтаксиса
индоевропейских языков, который является линейным»276. Комплексивность
— следствие отсутствия связующих элементов. Союзные слова, продолжает
он, замещаются здесь разнообразными деепричастиями. «Союз kİ — персид­
ское заимствование. Ср., например: бищордум kİ jatiMajajak и janMajafarjÏHÏ
бищордум ‘я знал, что он не сделает этого’277. Более полное представление о
том, где и как проходит демаркационная линия между типовыми синтаксиче­
скими конструкциями тюркских и индоевропейских языков, дает сопоставле­
ние турецкого предложения с его искусственным вариантом, смоделирован­
ным по французскому образцу, ср.: 1) гэчэн Нафта адрэсШ зэ гондэрымш
олан naKämi алдШз m î dijä бана чабук 6uıdipM3Hİ3i ыздэн дыэмэклэ шэрэф-
лэнцорум, 2) Ыздэн дыэмэклэ шэрэфлэнцорум kİ бана чабук 6ûıdipâcİHİ3,
алдИшз m î naKämi kİ zondäpdiM адрэсШзэ гэчэн Нафта ‘имею честь просить
Вас сообщить мне быстро, получили ли Вы посылку, отправленную в Ваш
адрес на прошлой неделе’278.

274 См.: Гаджиева Н. 3. Основные пути развития синтаксической структуры тюркских языков,
с. 29— 30.
275 Там же, с. 31.
276 См.: Дилячар А. Заметки о синтаксисе и грамматических функциях в турецком языке.— В
кн.: Turcologica. К семидесятилетию академика А. Н. Кононова. Л., 1976, с. 6 6 .
277 Там же, с. 67.
278 Там же, с. 67.

107
 Следовательно, тезис о самостоятельном пути формирования союзной
подчинительной связи в тюркских языках, является по меньшей мере
необоснованным. Основной аргумент против него — несовместимость союз­
ного подчинения с такой специфической чертой синтаксических построений,
как комплексивность. Упомянем также и неоднократно отмечавшиеся факты
ограниченного распространения союзов и их позднее происхождение в тех
тюркских языках, в которых они представлены широко, ср.: азерб. kİ, онда
kİ, nä tjädäp kİ, Hä заман kİ, элй kİ, hapa kİ, o jäpdä kİ, бэлй kİ, чуны, она
zöpä kİ, ондан ömpy kİ и т . д . Многие из них были заимствованы из
нетюркских языков или включают в себя заимствованные компоненты.
Подробнее рассмотрим точку зрения Н. 3. Гаджиевой относительно
трансформации как способа образования подчинительных конструкций. Воз­
никновение так называемых зависимых трансформ, как полагает Н. 3. Гад­
жиева, происходило путем превращения verbi finiti 1) в причастие, 2) в
отглагольное имя, 3) в деепричастие. Кроме того, в именных предложениях
допускается трансф мация связки или специально используемого вспомога­
тельного элемента279.
Изложенная точка зрения опирается на представление о том, что
формы на -5ан, -dïk, -mïui , -ajak ~ -afaç, -р первоначально были собственно
глагольными, затем утратили глагольность и приобрели субстантивные свой­
ства в целях выражения подчинительных отношений. Несколько противоре­
чит этому замечание Н. 3. Гаджиевой об именных свойствах тюркского
глагола и о том, что «активное употребление причастных и деепричастных
оборотов в рамках простого предложения явилось той реальной базой, на
которой начали создаваться зависимые трансформы»280. Неясно, почему при
подобных условиях требовалось грамматическое перерождение verbi finiii.
Нельзя не отметить трудности принятия точки зрения Н. 3. Гаджиевой и по
другим соображениям. Известно, что форма прошедшего категорического
времени на -dï, выделяющаяся своей очевидной глагольностью и сохранив­
шая минимальное количество именных признаков, никогда не превращается
ни в причастие, ни в деепричастие, ни в глагольное имя, разумеется, если
не принимать во внимание частные случаи ее субстантивации. Напротив,
все имеющиеся в нашем распоряжении данные свидетельствуют о постепен­
ном увеличении вербальных свойств формы на -dï, происходящем непрерыв­
но, с весьма отдаленного периода времени. Таким образом, мы вправе
утверждать, что падежные аффиксы и аффиксы принадлежности присоеди­
няются не к собственно глагольным формам, подвергшимся трансформации,
а к глагольным формам, сохраняющим определенные черты своего причаст­
ного, то есть именного, происхождения281. Наконец, необходимо подчерк­
нуть то, что присоединение аффиксов именного словоизменения к причасти­
ям и деепричастиям встречается и в старописьменных текстах, ср.: Оцуз-
kaçan anî кордуктй Ö3 İ Kämmi ‘когда Огуз-каган увидел ее, лишился чувств’
(ЛОК 99), тац äpmä болдукта ‘когда наступил рассвет’ (ЛОК 25б), муз
marpıapda коп coçyk болупдан ол бэг ка$ардан сарунмхш äpdi ‘из-за сильного
холода в ледяных горах тот бек покрылся снегом’ (ЛОК 277-9), катк(а)
ачтууцдун соц ‘после того как откроешь дверь’ (ЛОК 292-з)-
Подводя итог обсуждению вопроса о тюркском гипотаксисе282, отметим
однородность технических приемов в синтаксических конструкциях тюрк­
279 См.: Гаджиева Н. 3. Основные' пути развития синтаксической структуры тюркских языков,
с. 30— 31.
280 Там ж е, с. 30—31.
281 Ср.: Покровская Л. А. К вопросу о личных и неличных формах глагола в тюркских
языках.— В кн.: Turcologica. К семидесятилетию академика А.Н.Кононова. Л ., 1976, с.
126— 132.
282 Ср.: Johanson L. Some remarks on Turkic «hypotaxis».— UAJb, 1975, XXXXVII, p. 104— 118.

108
ских языков. Именно это обстоятельство не позволяет считать сложноподчи­
ненное предложение собственно тюркской структурной единицей и прово­
дить аналогию с индоевропейскими языками. То, что иногда называют
сложноподчиненным предложением, на самом деле является простым, прин­
ципиальное же изменение структуры связано с действием внешних факто­
ров. К числу последних относятся: двуязычие, частичное смешение, интен­
сивная переводческая деятельность. Примечательны результаты сопоставле­
ния материалов разных тюркских языков. Так, в хакасском языке в роли
подчинительных союзов используются в основном .служебные имена, вспомо­
гательные глаголы, сочетания местоимений с послелогами, вообще же
союзное подчинение для хакасского языка не характерно, и, как указывают
авторы коллективной монографии, в нем «вместо сложноподчиненных
предложений с придаточными чаще выступают простые предложения, ус­
ложненные масдарными, причастными и деепричастными оборотами». В
тувинском языке подчинительные союзы единичны, употребляются редко и
рассматриваются как служебные элементы, образовавшиеся недавно, cp.: 6 ip
эвэс ‘если’, чугэ di3 9 , чўгэ дэргэ ‘потому что’. И в тувинском языке
подчинительные союзы восходят к служебным именам и вспомогательным
глаголам. Однако сам тип придаточного предложения с подобными союзами
приобретает специфически тюркские черты: союзы употребляются не в
начале придаточного предложения, а в конце.283284 В узбекском, уйгурском,
азербайджанском, турецком и туркменском языках значительная часть
подчинительных союзов заимствована из арабского и персидского языков, в
башкирском, татарском и чувашском — из русского, в. караимском — из
польского, в гагаузском — из разных славянских языков.285 Количество
союзов постепенно растет, и использование их наблюдается главным образом
в книжном языке. При калькировании союзов «строительным» материалом
оказываются относительное местоимение, наречия, сочетания послелогов с
местоимениями.

Р а з д е л 4
Лексика
Общие замечания

Тюркская лексика не часто привлекала внимание исследователей, хотя

нельзя сказать, что история отдельных слов и структура тематических групп
не получила достаточного освещения в специальной литературе. Очень мало
обобщающих работ с постановкой и решением крупных теоретических
проблем, с изложением принципов и целей сравнительного исследования
лексики286. В опубликованных монографиях и статьях речь чаще всего идет
об изучении лексических единиц в аспекте интеграционных процессов

283 См.: Грамматика хакасского языка, с. 277. ,

284 См.: Исхаков Ф. Г., Пальмбах А. А. Грамматика тувинского языка, с. 449—455.
285 См.: Покровская Л. А. Некоторые особенности синтаксиса гагаузского языка и
балкано-турецких диалектов.— В кн.: Проблемы синтаксиса языков балканского ареала. Л.,
1979, с. 204.
286 Ср.: Brands H. W. Studien zum Wortbestand der Türksprachen. Lexikalische Differenzierung,
Semasiologie, Sprachgeschichte. Leiden, 1973; Мусаев К. M. 1) Лексика тюркских языков в
сравнительном освещении. М., 1975; 2) Лексикология тюркских языков. М., 1984. К
монографии Г. В. Брандса приложен список работ по лексике тюркских языков, словарей,
теоретических исследований и т. д., содержащий 389 наименований (с. 124— 140). Из
обобщающих работ по конкретным языкам см.: Меметов А. Источники формирования
лексики крымскотатарского языка. АДД. Алма-Ата, 1989.

109
(смешение различных пластов: кыпчакского, огузского и т. д.) и процессов
дифференциации (размежевание групп языков), а также в плане их принад­
лежности тематическим группам и подгруппам. К сожалению, полностью
взвесить и оценить последствия сложных внутритюркских языковых контак­
тов и взаимодействий невозможно. Для этого по меньшей мере необходимо
знать, как разграничивалась лексика на ранних этапах существования
групповых языков. Сказанное не означает, что выделяемые в настоящее
время языковые подразделения лишены специфических признаков из обла­
сти лексики, тем не менее подвижность слов, подверженность их семантиче­
ским изменениям делают лексику малопригодной для уточнения классифи­
кационных построений. С большим оптимизмом можно отнестись к сравни­
тельному изучению слов в составе тематических групп. Тематические
группы названий растений, животных, рыб, птиц, терминов родства и т. д.
характеризуются взаимосвязанностью значений и частичным сходством сло­
вообразовательных моделей. И, конечно, установить четкие границы между
смыкающимися в плане содержания словами удается только на основе
изучения семантического поля всей тематической группы. Тематический
подход к исследованию лексики делает также более перспективными поиски
решения вопросов, связанных с определением прародины, условий этногене­
за и особенностей древних влияний.
Основные задачи сравнительного изучения лексики тюркских языков,
на наш взгляд, сводятся к анализу словарного состава с учетом сферы
распространения слов, к описанию источников его формирования и установ­
лению закономерностей развития семантики.
Решение указанных задач обеспечивает выделение общетюркских кор­
ней, составляющих, за редкими исключениями, древнейший пласт — так
называемый собственный лексический фонд, и дает возможность проследить
его эволюцию от ограниченного количества простейших слов-корней до
относительно беспредельного числа единиц, имеющих как простую, так и
сложную структуру.
Понятие собственного лексического фонда условное: нам неизвестны
конкретные обстоятельства существования тюркского праязыка, этническое
окружение его носителей, ранние связи. Поэтому то, что рассматривается
как собственно тюркское и относится к древнейшему пласту тюркской
лексики, наверняка содержит и элементы иного "происхождения, хотя убеди­
тельно обосновать факты заимствования в столь отдаленный период времени
удается далеко не всегда.
До некоторой степени условным является и понятие общетюркский.
Для отнесения того или иного слова к общетюркскому пласту не обязатель­
но его наличие во всех тюркских языках, достаточны свидетельства неболь­
шой части их при условии отсутствия в недалеком прошлом прямых или
опосредованных контактов между ними. Предлагаемое толкование понятия
«общетюркский» означает, что слово, относимое к общетюркскому пласту,
может быть обнаружено в любом тюркском языке, в его диалектах или
старописьменных текстах, но не в любом тюркском языке оно сохранилось.

Анализ словарного состава с учетом сферы распространения слов

0. В современных тюркских языках мы различаем общетюркский

лексический пласт, региональную лексику и лексику профессиональных и
социальных групп. Региональная лексика отличается от общетюркского

по
лексического пласта многообразием источников ее происхождения. Специфи­
ческая черта лексики профессиональных и социальных групп — необычное
использование общетюркских и региональных слов.
1. В общетюркский лексический пласт входят слова, обозначающие
явления природы, географические объекты, предметы хозяйственного назна­
чения, части тела, отрезки времени, наименования животных, количествен­
ные числительные, названия многих действий и состояний. Для полноты
представления об общетюркском лексическом фонде приведем небольшое
количество примеров, иллюстрирующих состав и характер ряда тематиче­
ских групп.

Слова, обозначающие явления природы, космические тела,

географические объекты и т.п.

*äj ‘луна’ *кок ‘небо’

*käp ‘снег’ *кол ‘озеро’
*kïpaçy ‘иней’ *кун (~ *кўн) ‘солнце’
*бт ‘огонь’ *дултус (~ *dbimïc) ‘звез­
да’
*пулут (~ *n'ùiïm) ‘облако, *Шр ‘земля’
туча’ *ўал ‘ветер’
*пўс ‘лед’ *т щ ‘гора’
*cyß (~ *суу) ‘вода’ *тйщс ‘море’
*даумур ‘дождь’ *тблХ ‘град’
*-&ашт ‘молния’ *чг ‘роса.

Названия года, времен года, периодов времени

*äp ‘утро’, ‘рано’ *&äj ‘лето’

*кхш ‘зима‘ *&äc ‘весна’
*кач ‘вечер’, ‘поздно’ *Шл ‘год’
*кун (~ *кун) ‘день’ *тун ‘ночь’
*кус ‘осень* *туш (~ *туш) ‘полдень’

Наименования живых существ и видовые наименования животных

*aôïy ‘медведь’ *кТш ‘соболь’

*ат ‘лошадь’ *кўзйн (~ *кузун) ‘хорек’
*äc ‘горностай’ *nämk ‘рыба’
*Ü4Kİ ‘коза’ *порсук ‘барсук’
*ïm (~ *ïjm) ‘собака’ *пурунтук ‘бурундук’
*1цйк ‘корова’ *сацсар ‘куница’
*кодан ‘заяц’ *с1чкан ‘мышь’
*koj (~ *ко±) ‘овца* *Шлан ‘змея’
*кунтус ‘бобр’ *mäßä ‘верблюд’
*куш ‘птица’ *пйщ ‘белка’
*курт ‘червь’ *тулку (~ *mviKİ) ‘лиса’
*Kipni ‘еж ’

111
 Н азвания частей тела, важнейших жизненных функций и т.д.

*Oÿïc ‘рот’ *пурун ‘нос’

*aôak ‘нога’ *nÿm ‘бедро, ляж ка’
* а л(ш ) ‘лоб’ *сач ‘волосы’
*йл ‘рука, кисть руки’ *соцук ‘кость’
*käu ‘кровь’ *ûayïpÏH ‘лопатка’
*кйш ‘бровь’ *&ацак ‘щ ека’, ‘челюсть’
*кул(к)ак ‘ухо’ ‘слеза’
*kïh ‘пупок’ *дурйк ‘сердце’
*кос ‘глаз’ *'дус ‘лицо’
*опкй (~ *окпй) ‘легкие’ * m o M Ïp (~ *тамар) ‘кро­
*от ‘ж елчь’ веносный сосуд’, ‘ж ила’
*nayïp ‘печень’ *mäßan ‘стопа, ступня’
*палтгр ‘голень, икра’ *т йл ‘селезенка’
*паш ‘голова’ *т ы ‘язы к’
* п щ ‘родинка’ *т ш ‘дыхание’
*пал ‘поясница’ *mïc ‘колено’
*пы йк ‘запястье’ t•
*тгш (~ *т!ш) ‘зуб’
*поуус (~ *поуас) ‘горло’ *уча ‘крестец’
*поу ‘тело, туловище’ *шгш (~ *с1 ш) ‘опухоль’
*nöj ( ~ *nöf) ‘ш ея’

Слова — обозначения предметов хозяйст венного и иного назначения

*ау ‘орудие охоты» > ‘сетъ») *amİK ‘мягкая обувь’
‘загон’ *1к ‘веретено’
*äß ( ~ *öy) ‘дом’ *кбш ‘вьюк, поклаж а’
*äm äx ‘подол, пола’ *кур ‘пояс, ремень’
*köh ‘выделанная кож а’ *ûây ‘масло, жир’
*кур(к)йк ‘лопата’ *тйш ‘камень’
*от ‘трава’ *тон ‘платье, одежда’
*тчак ‘нож’ *möc ‘береста’
*сут ‘молоко’

Военная лексика

*kÏH ‘ножны’ •cÿrçÿ ‘копье, пика’

*каш ‘колчан’ *суцўш ‘сражение’
*ок ‘стрела’ *-&ayï ‘враг’
*су ‘войско’ *Ўа ‘лук?

Количественные числительные

*пТр ‘один’ *он ‘десять’

*ükkİ ‘два’ *Шу1рмй ‘двадцать’
*уч ( ~ *уч) ‘три’ *omïc ‘тридцать’
*mopm ‘четыре’ *kïpk ‘сорок’

112
 *näui ‘пять’ *äjuii ‘пятьдесят’
*алтХ ‘шесть’ *алт м ш ‘шестьдесят’
*ÿâm m i ‘семь’ *Ш т м ш ‘семьдесят’
*cükkİc ‘восемь’ *cükİcöh ‘восемьдесят’
*токкус ‘девять’ *токусон ‘девяносто’
*-&ус ‘сто’ *пщ ‘тысяча’

Н азвания действий и состояний

*aô- ‘расходиться, разветвляться’, ‘отделяться’

*aj- ‘говорить’
*ак- ‘течь’
*ал- ‘брать’
*ас- ‘веш ать’
*ач- ‘открывать’
*äp- ‘уставать’, ‘худеть’
*арт- ‘навьючивать, класть на спину поклажу’
*äc- ‘сбиваться с пути, заблуждаться’
*äui- ‘переваливать через гору’
*äp- ‘быть, находиться’
*äp- ‘таять’
*äc- ‘дуть (о ветре)’, ‘провеивать’
*äuiim- ‘слыш ать’
*ат- ‘делать’
*ïm- (~ *ïjm~) ‘толкать’
*ïô- ‘посылать, отправлять’
*ipi- ‘прокисать’, ‘гнить, гноиться’
*İ4- ‘пить’
*Тл- ‘зацеплять’, ‘прикреплять’
*kaj- ‘поворачиваться, возвращаться’
*как- ‘вбивать, заколачивать’
*кат- ‘засыхать, становиться твердым’
*кач- ‘бежать, убегать’
*käj- ‘носиться по воздуху’, ‘скользить по поверхности воды’
*кйл- ‘оставаться’
*кйн- ‘утолять ж аж ду’
*käp- ‘мешать, перемешивать’
*käc- ‘рыть, копать’
*kïj- ‘резать наискось’, ‘срезать’
*kïc- ‘жать, сжимать, давить’
*kïc- ‘накаляться, краснеть’
*корк- ‘бояться, страшиться’
*кон- ‘опускаться, садиться (о птицах)’, ‘проводить ночь’
*kyô- ‘лить, наливать’
*Kâô- ‘надевать (одежду)’
*кйл- ‘приходить’
*кйп- ‘сохнуть, высыхать’
*кйс- ‘резать’
*кат- ‘уходить’
*кйч- ‘переходить вброд, переправляться’
*кас- ‘бродить, странствовать’
*к!р- ‘входить’, ‘заходить’
113
8 А. М. Щербак
*Kön- ‘вздуваться’, ‘пениться’
*к0р- ( ~ *кор~) ‘видеть’, ‘смотреть’
*коч- ‘переходить с места на место, кочевать’
*0]на- ‘играть’
*ол- ‘сидеть’, ‘садиться’
*б]ла- ‘думать’, ‘разуметь’
*бс- ‘опережать’
*ол- ‘умирать’
*öm- ‘проходить сквозь что-л.’
*оч- ‘гаснуть’
*öp- ‘плести, вязать’
*пак- ‘смотреть’
*пар- ‘идти, двигаться’
*пас- ‘ступать, наступать’
*пат- ‘опускаться, погружаться’
*nä- ‘связывать, завязывать’
*пар- ‘давать’
*тч- ‘резать, кроить’
*тш - ‘созревать, поспевать’
*т л- ‘знать, узнавать’
*nim- (~ *nÿm~) ‘осуществляться, завершаться’
*пт- ‘садиться верхом на животное’
*поу- ‘завязывать, стягивать’, ‘сдавливать, душить’
*пол- ‘быть’, ‘становиться’
*nöc- ‘портить, разруш ать’
*пол- ‘делить’
*сау- ‘доить’
*сал- ‘класть’
*санч- ‘колоть, вонзать’
*сат- ‘продавать’
*cä- ‘считать’, ‘думать’
*сас- ‘чувствовать, ощ ущ ать’, ‘догадываться’
*cïk- ‘жать, сжимать, выжимать’
*сТ- ‘ломать, разбивать’
*сщ- ‘впитываться’
*ûay- ‘падать, идти (об осадках)’
*iïam- ‘леж ать’, ‘ложиться’
*&аш- ‘прятаться, скрываться’
*Ш к- ‘приближаться’, ‘подходить’
*Шр- ‘рубить, рассекать, раскалывать’
*üäm- ‘достигать (чего-л.)’
*ўа- ‘есть, принимать пищ у’
*ûïy- ‘собирать’
*дгк- ‘валить, сталкивать’
*Шл- ‘передвигаться, ползти’
*Шт- ‘исчезать, теряться’
*ûop- (~ *ûöp~) ‘идти, ходить’
*ўум- ‘закрывать глаза’
*ўу- ‘мыть’
*ўус- ‘плавать’
*тап- ‘находить’
*тарт- ‘тащ ить’

114
 *mäy- ‘трогать, касаться’, ‘достигать’
*män- ‘пинать, лягать’
*та- ‘говорить’
*тар- ‘собирать’
*т 1цла- ‘слуш ать’
*mİK- ‘втыкать’, ‘водружать’, ‘вонзать’, ‘шить’
*тоу- ‘рожать’
*moô- ‘насыщаться’
*тоц- ‘замерзать’
*тол- ‘наполняться’
*тур- ‘стоять’, ‘вставать’
*тут- ‘держать’, ‘хватать’
~*туш- ‘спускаться, опускаться’, ‘падать’
*у<5- ‘примыкать, присоединяться’, ‘следовать за кем -л.’
*ук- ‘понимать, брать в толк’, ‘слушать’
*уч- ‘летать’
*ў- ‘мочь, быть в состоянии’

В структурном отношении слова общетюркского лексического пласта

— односложные и двусложные, причем значительную часть последних
удается с большими или меньшими трудностями возвести к односложным
словам. Такие слова, как *6 ]ла- ‘думать’, ‘разуметь’, *&ацак ‘щ ека’,
‘челюсть’, Шлйн ‘зм ея’, включают в свой состав аффиксы -ла, -как, -ан и
производящие основы *öj, *Ўан, *Ы,л-, используемые и в настоящее время.
Часть двусложных слов не поддается членению, хотя присутствие в них
аффиксальных элементов как будто не вызывает сомнений. Примеры: тат.
олтан, тув. улдуц, туркм. олтац, узб. ултэн, хак. ултуц, якут, уллуц
‘подошва, подметка’; хак. ултурух ‘стелька’, др.-тюрк. ул ~ ўл ‘основание’,
‘подошва’; азерб. узйщ, алт. узэщ, башк. озйцгг, тув. эзэцгЬ, чуваш, jäpana
‘стремя’; алт. бэлпгЬр, тув. бэлд 1р ‘соединение, слияние двух рек’, др.-тюрк.
бэлт 1р ‘скрещение дорог, перекресток’, ‘место слияния рек’; алт. dacmïk,
ног., тат. (диал . ) 2 8 7 jacmîk, туркм. jaûdïk ‘подушка’, алт. комус, кар. кобуз,
тув. хомус, узб. ky6i3 ‘струнный музыкальный инструмент’; алт. kÏMÏc, ног.
кшгз, тув. xïmïc, туркм. çïmïô ‘кумыс’.
Трех- и четырехсложные слова в общетюркском лексическом пласте
встречаются в виде исключения, и почти все они имеют морфологическую
структуру, легко поддающуюся членению.
2. Состав региональной лексики в значительной мере предопределен
действием географического и культурного факторов, и поэтому границы
каждого региона очень подвижны и неопределенны: размытость их вызвана
своеобразием исторических условий, быстро изменявшихся как в отношении
ближайшего языкового окружения, так и в плане влияния неязыковых
факторов. Не только у каждого региона, но и у каждого тюркского языка,
как не без оснований отметил К. М. Мусаев288, есть свои особенности
взаимодействия с нетюркскими языками.
Часть региональной лексики составляют собственно тюркские слова,
образование которых происходило в условиях раздельного существования
тюркских языков путем сочетания, сложения основ или присоединения
морфологических показателей. Линии разграничения проходили между от­
дельными словами и между сложными и составными образованиями, ср.:
287 См.: Татар теленец диалектологик сузлеге. Казан, 1969, с. 168.
288 См.: Мусаев К, М. Лексикология тюркских языков, с. 120.

115
азерб. dİHjâüı- (din f ал-), тат. ]ал im-, узб. дам эл-, хак. тшан- ‘отдыхать’;
азерб. тэлэграм вур-, узб. тэлэграм ]убэр- ‘посылать телеграмму’; азерб.
xäöäp тут-, тур. хабэр ал-, узб. хабар эл- ‘получать известия’; азерб.
дамш-, тур. конуш-, узб. гатр- (гап ур-) ‘говорить’.
Региональность проявляется и в развитии семантики. Происходят
многообразные изменения значений, не всегда укладывающиеся в схему
классификационного разграничения тюркских языков. Здесь играют роль и
внутренние, и внешние факторы, однако указать конкретную причину
семантической дифференциации отдельных слов не удается. Примеры: азерб.
душ-, узб. туш- ‘падать’, ‘сходить, спускаться, слезать’, карач.-балк. туш-
‘падать’, ‘сходить, спускаться, слезать’, тур. душ- ‘падать’, ‘выпадать (об
осадках)’, ‘попадать (куда-л.)’; тур. душун- ‘думать’, узб. тушун- ‘пони­
мать’; азерб. готур- ‘брать’, тур. готур- ‘уносить’, ‘сносить’, хак. кодгр-
‘поднимать’; азерб. gуртар- ‘кончать, завершать’, ‘спасать’, ‘спасаться’,
башк. kömkap-, гаг. куртар-, узб. куткар- ‘спасать, вызволять’; азерб.
öjpän- ‘учиться’, ‘узнавать’, ‘привыкать’, узб. урган- ‘учиться’, ‘привыкать’;
карач.-балк. сакла- ‘ожидать’, тат. сакла- ‘беречь, хранить’, тур. сакла-
‘хранить’, ‘прятать’; карач.-балк. сабан ‘поле’, кар. сабан ‘плуг, соха’,
башк. кабан ‘плуг’, ‘пахота’; азерб. щзОл ‘красный’, ‘золото’, ‘золотой’, тат.
kÏ3ui, узб. ki3uı ‘красный’; др.-тюрк. тут- ‘хватать, держать’, тоф. т ўт -
‘понимать’ и т.д. Возможно, в ряде случаев причиной семантических
сдвигов явилось частичное смешение языков, имевшее существенные послед­
ствия для состава лексики. Ср.: др.-тюрк. maş ‘гора’, якут, тыа ‘лес,
тайга’, долг, тыа ‘тундра’; др.-тюрк. кокуз ‘грудь’, якут, когўс ‘спина’;
др.-тюрк. agis ‘рот’, якут., долг, уос ‘рот, губы’; др.-тюрк. m'ùi ‘язы к’, якут.,
долг, т ы ‘язык, слово’; др.-тюрк. соз, якут, ос ‘слово, речь’, долг, ос
‘рассказ’; др.-тюрк. алтун ‘золото’, якут., долг, алтан ‘медь’; др.-тюрк.
орун ‘место’, якут, орун ‘место, след’, долг, онну ‘след’.
Особо следует выделить произвольные региональные преобразования
семантики, наблюдаемые в языке дидактических и религиозных произведе­
ний и связанные с освоением совершенно новых понятий культуры, науки,
религии. Имеются в виду прежде всего буддийские тексты, в которых
наряду с оригинальными используются термины, созданные путем переос­
мысления обычных тюркских слов, например: улу§ колук (скр. mahäyäna)
‘Большая колесница — одно из направлений буддизма’ (др.-тюрк. колук
‘вьючное животное’, ‘повозка’), качщ (скр. indriya) ‘чувственный элемент,
орган восприятия’ (др.-тюрк. качщ ‘беглец’), коцул бШг (скр. manas)
‘сознание’ (др.-тюрк. коцул ‘сердце’, ‘чувство’, б ш г ‘знание’), бийгыз б ш г
(скр. avidyä) ‘заблуждение, «омраченное знание»’ (др.-тюрк. б ш г ‘знание’,
бшгЫ з ‘без знания, лишенный знания’), am оц (скр. näma-rüpa) — простая
наличность всех элементов, четвертый период в двенадцатичленной формуле
«колеса бытия» (др.-тюрк. am ‘имя, название1, оц ‘цвет’), алтг качщ
орунлар (скр. şad-âyatana) — развитие шести чувственных элементов,
пятый период в двенадцатичленной формуле «колеса бытия» (др.-тюрк. орун
‘место’), аз б ш г (скр. trşıja) ‘вожделение’, ‘«алчное» знание’, восьмой
период «колеса бытия» (др.-тюрк. аз ‘желание’, ‘вожделение’, ‘алчность’),
тэгзш ч (скр. samsara) ‘круговращение бытия’, ‘форма существования’
(др.-тюрк. тэгзшч ‘вращейие’), эт уз качщ (скр. käya indriya) ‘орган
осязания’ (др.-тюрк. эт уз ‘тело’), бэлгуртмй эт уз (скр. nirmäna-käya)
‘ипостась будды, являющегося послушникам’, ‘земное существование будды’
(др.-тюрк. бэлгуртмй ‘показывание, обнаружение’), туш эт уз (скр.
sambhogakäya) ‘ипостась будды в сношениях с бодисатвами’ (др.-тюрк. туш

116
‘сон, сновидение’), номлуц эт уз (скр. dharmäkäya) ‘тело будды в идеальном
смысле’, ‘абсолютное существование будды’ (др.-тюрк. номлу§ ‘относящийся
к вероучению’, ном < согд.)289.
Произвольные региональные изменения семантики осуществляются
такж е в связи с активным языковым строительством или реализацией
пуристических тенденций, имевшей место, в частности в Турции, ср.: тур.
бу jaeïda ....... бу чок члу топлумсал дэршмэлэр вэ гэлгшмэлэр узэрш э
топлу 6ip бакш сунмак icmijopyM ‘в этой статье ... я хочу бросить общий
взгляд на эти многосторонние изменения и преобразования’. Здесь по
меньшей мере три лексические единицы подверглись произвольной семанти­
ческой переработке, которая с течением времени стала нормой (ja3Ï,
гэл ш м э, топлу).
Наряду с произвольными семантическими изменениями возможно и
произвольное словотворчество, опирающееся на целенаправленный выбор
производящих основ. Примеры: тур. гэнэл ‘общий’ от гэн ‘широкий’ (ср.:
фр. général), комутан ‘командир’, ‘комендант’ от комут- ‘заставлять дейст­
вовать, приказывать’ (ср.: фр. commandant), бэллэтэн ‘бюллетень’, ‘сбор­
ник статей’ от бэллэт- ‘извещать, сообщать’ (ср:: фр. bulletin), окул ‘ш кола’
от оку- ‘читать’ (ср.: фр. école), умут ‘надежда’ от ум- ‘надеяться, уповать’
(ср.: перс, ümïd), даншман ‘советник, консультант’ от daniuı- ‘советоваться’
(ср.: перс, dänismend ‘ученый’, ‘мудрец’)290.
Своеобразие региональной лексики можно показать на примере группы
слов карачаево-балкарского языка, ср.: багуш ‘мусор’, балапан ‘хищная
пти ца’, балас ‘волокуша’, баппуш ‘утка’, zïpjin ‘чурек’, дорбун ‘пещера’,
рукка ‘грудь’, кэрох ‘пистолет’, мЬрзэв ‘зерно, хлеб’, мулхар ‘объедки сена’,
мурса ‘крапива’, мутхуз ‘блеклый, тусклый’, мухар ‘обжора’, нал ‘подкова’,
nanik ‘м алина’, нартух ‘кукуруза’, napij ‘волкодав’, cabip ‘ребенок’, хане
‘трава’, чэгэт ‘север, северный склон горы’, uiiôixi ‘перец’, шкок ‘ружье’,
эмэгэн ‘чудовище (сказочный персонаж)’. Многие из приведенных слов —
осетинского происхождения29129, заимствование их за пределами Северного
К авказа исключено.
Действие пространственных условий как фактора образования регио­
нальных признаков нередко совмещается с культурными и религиозными
влияниями и приводит к значительному изменению состава лексики. Доста­
точно напомнить о последствиях интенсивных азербайджанско-персидских и
узбекско-персидско-таджикских культурных связей.
3. Профессиональная лексика и лексика социальных групп (арготиз- .
мы) объединены автором вместе, так как имеют много общего: основным
признаком той и другой является ненормативность, преимущественное ис­
пользование в языке художественной литературы в речи персонажей как
одного из средств типизации образа; той и другой свойственна узость сферы
функционирования, предопределенная замкнутостью цеховых организаций
ремесленников и объединений деклассированных элементов (воров, бро­
дяг ) . 2 Факультативным признаком арготизмов является, кроме того, их
повышенная экспрессивность: грубость, вульгарность или просто необычность

289 См.: Masson-Oursel M. P. Les trois corps du Bouddha. — JA, 1913, p. 581—618.
290 C m .: Aksoy Ö. A. Yollar ayrı olunca...— Türk dili (mayıs, haziran, temmuz, ağustos). Ankara,
1980, Savı 344, s. 261—262.
291 C m .: Schmidt G. Über die ossetischen Lehnwörter in Karatschajischen.— Annales Academie
Scientiarum Fennicae, Ser. B, Helsinki, 1932, XXVII, S. 363—395. См. также: Абаев В. И.
Общие элементы в языке осетин, балкарцев и карачаевцев.— В кн.: Язык и мышление, I.
Л., 1933, с. 70—89; Хабичев М. А. О чем говорят лексические заимствования.— В кн.:
Тюркологический сборник. Материалы по карачаево-балкарскому и ногайскому языкам.
Черкесск, 1967, с. 4.
292 См.: Береговская Э. М. Язык художественной литературы и социальный диалект. (На
материале современной французской прозы). АДД. М., 1979, с. 8— 9.

117
создают специфическую окраску, соответствующим образом влияющую на
восприятие данной категории слов.
Изучению профессиональной лексики медников, лудильщиков, гонча­
ров, истопников бань, артистов, музыкантов и т. д. и их арго посвящены
многие работы293, в которых приводится подробное описание источников
пополнения запаса специальных слов и помещаются их списки. Следует
подчеркнуть, что господствующими приемами обособления, изоляции и
засекречивания становятся: переосмысление собственной лексики; заимство­
вание слов из других языков, главным образом таких, которые неизвестны
местному населению; прибавление дополнительных звуков, затрудняющих
понимание общеупотребительной лексики294. Примеры из турецкого языка:
ajna ‘зеркало’, «лафа » , 2 9 5 бэ]аз ‘белый’, «героин», ôoncmùi «стиляга», бом)у
«трепач, болтун», бомба пат лат - ‘взорвать бомбу’, «потянуть, стащить,
слямзить», бору ‘труба’, «дрянь (о делах)», дэвё]э бш- ‘садиться на верблю­
да’, «быть в состоянии опьянения от наркотиков», калш ‘толстый’, «бога­
тый», кам]'он ‘грузовик’, «проститутка», каз ‘гусь’, «горлопан», копру ‘мост’,
«надувательство (в карточной игре)», окша- ‘гладить’, ‘ласкать’, «бить,
лупить», cakcï ‘цветочный горшок’, «горшок, котелок (о голове человека)»,
сансар ‘куница’, «вор-карманник».
Арготическая лексика, функционирующая как средство общения узких
социальных групп, в целом дублирует общенародную лексику, воспроизводя
семантическую структуру общенародных слов в специфически преобразован­
ном виде, ср.: тур. 1шлэ- ‘работать’, ‘делать’, ‘обрабатывать’, «хитрить,
плутовать, мошенничать», «красть, воровать» (у воров), «подшучивать,
насмехаться» (у шоферов).

Источники формирования лексики

0. Обогащение лексики происходит за счет внутренних и внешних

источников.
1. Внутренние источники — словосложение, словосочетание, морфоло­
гические изменения, семантические сдвиги.
1.1. Словосложение и словосочетание тесно связаны между собой и
нередко разграничиваются лишь на уровне орфографических норм.
Словосложение — частный случай словосочетания, когда сополагаю-
щиеся основы образуют новую лексическую единицу без посредства морфо­
логических элементов, если не считать таковыми само отсутствие их,
например: азерб. узЫаъач ( $зЫ а^ач) ‘ольха’, щзЫбалщ ($зИл балщ)
‘лосось’, 5 Ï3Ùiôo3 ( fjï3'ùi боз) ‘краснобурый’, щзыЪУЗРУЪ (ф зы ШРУЬ) ‘горихво­
стка’, $зЫъуш (çÏ3Ùi цуш) ‘сокол’, 5 ’г зыгул ( $ з ы гул) ‘роза’, ўзОлазар ( $ з ы
азар) ‘скарлатина’, 5 1з щ э л ($зИл ]эл) ‘рожа’, узы сЩ рчт ($з'1л сЩрчт)
‘саранчеед’, iuicäeän (im сэвйн) ‘трудолюбивый’, jaijcaman (jatj сатан}
‘продавец масла’, jyxyzämipän (jyxy zäm ipän) ‘снотворное’; башк. (диал.)
аккўк (ak кўк) ‘белосивый’, коцгоргўк (коцгор кук) ‘буросивый’, kapacïôap
293 См.: Пантусов И. Язык офеней в мусульманской среде Туркестана.— Зап. ЗСОРГО, 1888,
X, с. 20—24; Гордлевский В. А. Кюльхан-беи в Константинополе и их арго.— ДАН-В,
1927, № 1, с. 19—24; Mikhailov М. Matériaux sur l’argot et les locutions populaires
turc-ottomans.— In: Morgenländische Texte und Forschungen. Leipzig, 1930, II, 3, S. 1—40;
Caferoğlu A. Anadolu ağızlarından toplamalar. Istanbul, 1943, s. 189— 190; Троицкая А. Л.
Abdoltili — арго цеха артистов и музыкантов Средней Азии.— СВ, 1948, V, с. 251—274.
294 См.: Троицкая А. Л. Abdoltili..., с. 251—253.
295 В «марровских» кавычках — обычное значение, в двойных — арготическое.

118
(кара cïôap) ‘вороночубарый’, kïôùikyyp (kïôùi кущр) ‘краснобурый’296,
быбав (бы бав) ‘пояс’, кашбав (каш бав) ‘старинный головной убор
замужних женщ ин’; гаг. каракуш (кара куш) ‘скворец’; карач.-балк.
kapajaey3 (kapa ]авуз) ‘смуглый’; тат. аккош (ак кбш) ‘лебедь; ту в. каракат
(кара кат) ‘черника’; узб. xÿfaçam (xyja кат) ‘малина’, каракуш (кора
куш) ‘степной орел’, kapanipik (кора nipix) ‘ополченец’, kapakyjpyx (кора
kyjpyk) ‘джейран’, кумшакар (кум шакар) ‘сахарный песок’, ky3İkapin (ky3İ
карт) ‘съедобный гриб’, балахона (бала хана) ‘летнее помещение, надстрой­
ка над первым этаж ом’, 6y§dojnoja ( буфа) naja) ‘стебель пшеницы’, ташбака
(таш бака) ‘черепаха’; хак. пун (пу кун) ‘сегодня’, ахтулгў (ах т улгў)
‘песец’.
Словосочетание, как способ образования новых слов, представлено
вторым типом тюркского изафета, сложными и составными глаголами.
Второй тип тюркского изафета — односторонне оформленная синтак­
сическая конструкция, в которой определение занимает обычно первую
позицию, очень редко — вторую («перевернутый изафет»), cp.: 1 ) азерб.
imöypny (im бурну) ‘шиповник’, cycinam (су cin an î) ‘выхухоль’, nöpâKça&i
( nöpäx tja6ï) ‘хлебница’; ног. коз kapacï ‘зрачок’; тур. дэшзалпй (дэш з
алтл) ‘подводная лодка’, jyMapmâci ( jума äpmäci) ‘суббота’, бэлкэмщ (бэл
к э м щ ) ‘позвоночник’, 6ojyn6a$î (öojyn 6aşi) ‘галстук’; узб. ajak k İj'İm İ ‘обувь’,
ajik бзлаЫ ‘медвежонок’; 2) казах, бўрсггўн, узб. ôipicixyH ‘послезавтра
(позавчера)’; кар. oôipcixÿH (о ôipici кун) ‘послезавтра’; ног. apm azïcï кўн,
тур. apmäci гун, daepici гўн ‘на следующий день’; тув. соццузу хун ‘послезав­
тра’. Ср. также: азерб. jynyşapa (/уну şapa) ‘черношерстный’, jynyzödäK (jyny
zodäx) ‘короткошерстный’.
Сложные глаголы — аналитические образования, состоящие из «слит­
ных» или «соединительных» деепричастий и финитных глагольных форм и
служащие целям выражения собственно грамматических, промежуточных и
лексических значений. Заметим, что в данном разделе приводятся только
такие сложные глаголы, которым свойственно передавать новые лексические
значения, например: алт. (диал.) акал- (алт кал-) ‘приносить’; тур. тута-
гэл- (т ут а гэл-) ‘обладать’; узб. бураб nikap- ‘вывинчивать’, бураб Kİpzİ3-
‘ввинчивать’, Шлаб nikap- ‘вырабатывать, производить’, у]лаб nikap- ‘выду­
мывать’, camiô ал- ‘покупать’; хак. тура хал- ‘вставать’.
К составным глаголам относятся устойчивые сочетания имен и образ­
ных слов с вспомогательными глаголами am-, küi-, ä(j)лй~, бол-, ур- и
другими297. В подобных сочетаниях выступают и собственно тюркские, и
заимствованные слова, однако для заимствованных слов применение данного
способа образования глаголов стало более предпочтительным по сравнению
со способом присоединения аффиксальных морфем. Примеры: азерб. а$р ол-
‘быть тяжелым’, adäm эт - ‘привыкать’, шфрйт элй- ‘презирать, ненави­
деть’, тйсадуф эт - ‘встречаться’, ‘совпадать’, mäpjyMä элй- ‘переводить’,
hopm вур- ‘глотать’; ног. kanamam эт- ‘довольствоваться, удовлетворяться’,
мграс эт - ‘наследовать’; узб. акс эт- ‘отражаться’, такмы küı- ‘пополнять,
совершенствовать’, талаб эт - ‘требовать’, зац ур- ‘звонить, звенеть’,
тусктлЫ а)ла- ‘препятствовать’; шор. cyç ур- ‘наливать воду’; якут, дук 5 ш-
‘замахиваться’.

296 См.: Максютова H. X. Терминология коневодства у башкир.— В кн.: Вопросы

лексикологии и лексикографии башкирского языка. Уфа, 1983, с. 22—23.
297 См.: Исенгалиева В. А. 1) Туркий тилларда «қилмок,», «бўлмоқ» типидаги сўзлар
иштирокида ясалган составли феъллар.— УТА, 1965, № 5; 2) Тюркские глаголы с
основами, заимствованными из русского языка. Алма-Ата, 1966; Щербак А. М. Очерки по
сравнительной морфологии тюркских языков. (Глагол), с. 139 сл.

119
 1.2. Способ словообразования, заключающийся в присоединении к
именной или глагольной основе морфологических элементов, одинаково обы­
чен и для древних, и для современных языков, однако в современных языках
его использование может приобретать несколько гипертрофированные разме­
ры в связи с целенаправленной интенсификацией процесса расширения сло­
варного состава. В этом отношении примечателен турецкий язык, в котором
значительное количество слов было образовано искусственно при помощи
продуктивных аффиксов и аффиксов, давно утративших продуктивность.
Примеры: азерб. §i3 üı ‘красный’ — çi3 ùija ‘корь’; алт. *ол- ‘сидеть’, ‘садить­
ся’ — олут ‘место, где можно сидеть’, олбук ‘сидение’, ‘седалище’, кан
‘кровь’ — канзгра- ‘истекать кровью’; тур. ан- ‘вспоминать’, ‘упоминать’ —
ani ‘память, воспоминание’ — ашмса- ‘припоминать’, эт - ‘делать, произво­
дить, творить’ — эткХ ‘действие, воздействие, влияние’ — эткш ‘субъект’ —
âm.Kİcİ3 ‘неэффективный’ — эткшзлж ‘бездеятельность, неэффективность’,
6 3 J гэт- ‘сообщать’, ‘поучать’ — бэллэтэн ‘бюллетень, сборник’, гэл- ‘при­
ходить’ — гэлэнэк ‘традиция’ — гэлэнэкч 1 ‘приверженец традиций’ — гэлэ-
нэкчшк ‘традиционализм’, гор- ‘видеть’ — горсэл ‘зрительный’ — горгу
‘опыт, навыки’ — горгўл ‘эмпирический’ — горэнэк ‘обычай, привычка’ —
горкэм ‘внешность’ — горкэмж ‘великолепный, пышный’, дэр- ‘собирать’ —
däpzi ‘журнал, сборник’ — дэргцийк ‘журналистика’, докун- ‘касаться, дотра­
гиваться’, ‘задевать, возбуждать’ — докунсал ‘осязательный’ — докунулмазлхк
‘неприкосновенность, иммунитет’ — докунуш ‘прикосновение’, ]аз- ‘писать’
— ]азар ‘писатель’ — ]азш ‘литература’ — ja3ÏHji ‘литератор’ — ]азтсал
‘литературный’ — ]азман ‘секретарь’ — ]азманлхк ‘секретариат’, ‘должность,
обязанности секретаря’, карий ‘напротив’, ‘противоположный’ — каршш ‘не­
смотря на..., вопреки’, кош- ‘присоединять’ — кошук ‘стих’ — кошул ‘усло­
вие’ — кошут ‘параллель’ — кошун ‘ряд, строй’ — кошунту ‘окружение,
свита’, кур- ‘основывать, устраивать, создавать’ — курул ‘совет, комиссия’ —
курум ‘учреждение, общество, лига’ — курулуш ‘организация’, ‘строение,
структура’ — курулуш}'улук ‘структурализм’, оку- ‘читать’ — окур ‘читатель’,
ол- ‘быть’, ‘случаться, происходить’ — ола]ак, оласал ‘возможный’ — ола^ан
‘ббычный’ — оланак ‘возможность’ — ола/' ‘факт, явление’ — ол^у ‘событие,
случай’ — олуш- ‘возникать, образовываться’ — олушук ‘пласт, формация’ —
олушма ‘жизненный процесс’, оз ‘суть, существо’ — озгу ‘свойственный,
характерный’, сор- ‘спрашивать’ — сорук ‘вопрос’, ‘допрос’ — сорун ‘вопрос,
проблема’ — сорум ‘ответственность’ — сорумлу ‘ответственный’ — сорумлу-
лук ‘ответственность’ — сорумсузлук ‘безответственность’, сур- ‘вести, дви­
гать’ — cÿpdÿp- ‘продлевать’, ‘продолжать’ — сўрдурўм ‘подписка’ —
cÿpdypÿMjÿ ‘подписчик’, топла- ‘собирать’ — топлангт ‘собрание’ — топ-
лум ‘общество’ — топлумсал ‘общественный’, тўм ‘круглый’, ‘полный’, ‘все,
все’ — тум]э ‘предложение’, улу ‘великий’, ‘большой, огромный’ — улусал
‘национальный’; узб. 6ip ‘один’ — 6ipİH4İ ‘первый’ — б1рламч1 ‘первичный’
— 6ipİH4VÜK ‘первенство’ — бфлаш- ‘объединять, соединять’ — бгрлашган
‘объединенный’ — ôipiKMa ‘сочетание’; хак. ас- ‘открывать’ — ач1х ‘отвер­
стие’, anî- ‘киснуть’ — атт- ‘сквашивать’ — anïmxï ‘закваска’, cÿpm- ‘ма­
зать’ — сурткэ, сурку ‘мазь’, ‘замазка’, ут- ‘выигрывать’ — ymmïp- ‘проиг­
рывать’ — ymïc ‘выигрыш’ — ymmipïc ‘проигрыш’; якут. Ы- ‘брать’, ‘пол­
учать’ — viäHHi ‘получатель’, cim ‘запах’ — cïmïj- ‘гнить, портиться’ —
cïmiçaH ‘гниль’ — cïmÏMcax ‘обладающий хорошим обонянием’.
Роль морфологических элементов в тюркском словообразовании можно
показать также на примере имен и глаголов, образованных от двух
глагольных основ — др.-тюрк. ту- ‘закрывать, прудить’ и ст.-тур. cï-
‘походить, быть похожим’; 1) алт. myjyk, хак. myjyx ‘замкнутый, не
имеющий выхода’; узб. ту^эн ‘плотина’, mÿcik ‘препятствие, преграда’; хак.
120
myjyxma- ‘загораживать’, ‘закупоривать’, myjyxxa ‘скрытно’, myç ‘пруд’, myjpıa-
‘запруживать реку’; тув. ту/ул ‘конец, предел, край’, dyjyk ‘наглухо закрытый’;
2) башк. Шман, казах, cïmclh ‘подобный, похожий’, ‘как, подобно’ (послелог);
кирг. cïjak ‘лицо’, ‘внешность’, cïjakmÿ ‘подобный’, cï/актан- ‘уподобляться,
быть похожим’, cïjakmaiumïk ‘аналогия, тождество’.
Использование заимствованных словообразовательных аффиксов — рас­
пространенное явление, особенно в тех тюркских языках, которые испытали
длительное иноязычное воздействие. Так, в алтайском, казахском, киргизском,
тувинском и якутском языках большинство их — аффиксы монгольского проис­
хождения, в узбекском и уйгурском — аффиксы, заимствованные из таджик­
ского и персидского языков, в караимском — из славянских: алт. мчэ- ‘старать­
ся’ — шчэмэл ‘старание, прилежание’; кар. аргслан ‘лев’ — арЧсланка ‘львица’,
ôaçamïp ‘отважный мужчина’ — ôaçamïpka ‘отважная женщина’; узб. ‘жир,
масло’ — cSpjoç ‘жирный’, кукат ‘трава, зелень’ — сэркукат ‘изобилующий
травой, зеленью’, сув ‘вода’ — сэрсув ‘изобилующий водой’, yjky ‘сон’ — cäpyjky
‘соня’, jocmik ‘подушка’ — hoMjjcmik ‘супруг, супруга’, ухшэв ‘подобие, сход­
ство’ — бэухшов ‘безобразный, неуклюжий’, элма ‘яблоко’ — элмазэр ‘яблоне­
вый сад’, ypİK ‘абрикос’ — уржзэр ‘абрикосовый сад’, тгкан ‘колючка’ —
тЬканзор ‘заросли колючих растений’.
1.3. Важным внутренним источником обогащения лексики является рас­
ширение значений, переход от конкретных значений к более общим, о чем бу­
дет подробно сказано в последнем разделе.
1.4. Наконец, лексика обогащается за счет фразеологии, выступающей
носительницей самобытности и национальной языковой специфики. Устойчи­
вые сочетания — фразеологические единицы выполняют в основном те же фун­
кции, что и слова, отличаясь от них лишь большей образностью и своеобразным
историческим фоном, являвшимся предпосылкой их возникновения.
2. Внешний источнйк — нетюркские языки. Число заимствованных слов
велико, и их целесообразно распределить по времени заимствования и по при­
надлежности к взаимодействующим нетюркским языкам.
2.1. Древнейшие заимствования — из санскрита, тохарских языков, со­
гдийского и китайского. В основном это слова ранних письменных памятников,
которые усваивались в связи с культурными и религиозными влияниями, пред­
шествовавшими исламизации тюрок. Верхний хронологический предел их —
XI—XII вв., однако в уйгурский язык китаизмы проникали и в более позднее
время. Значительная часть древнейших заимствований — слова, относящиеся
к буддизму, манихейству, к земледельческой культуре Восточного Туркеста­
на, наименования металлов, тканей и т. д. Примеры: др.-тюрк. тщчан (< кит.
têng-jan), тйнбш — тймбЫ (< кит. t ien-p’ёп),шш (< кит. sin), 6 amïp (< согд.
_ 7Q° * * J
p’ttr), куп (< п. куб) — меры ёмкости °, emip — cïmïp (< согд. styr < греч.) —
меры веса, мурч ~ мхрч (< скр. m arica) ‘черный перец’, ажун (< согд. ”zwn)
‘мир, вселенная’, моцоч (< согд. mwy) ‘маг, волхв’, асрава (< скр. äsrava)
‘грех, зло’, бандац (< кит. pan-tdrj) ‘скамья’, б а н т (< тох. В panit < скр.) ‘па­
тока, сироп’, 6 imi- (< кит. pir < pjet ‘кисть для письма’ + тюркский аффикс оты­
менного образования глаголов -i) ‘вырезать надпись’, ‘писать’, бучуц (< кит. ро-
chutj) ‘расписка (взамен утраченного документа)’, бу)ан (< скр. рипуа) ‘благоде­
яние, доброе дело’, шгмну (< согд. smriw) ‘демон, дьявол’, булац (< кит. mbvy-larj)

298 См.: Gabain A. Das Leben in uigurischen Königreich von Qoco (850- -1250). Wiesbaden, 1973,
S. 62.

121
‘веранда, галерея’, бурсац (< кит. bvyr-sdtj) ‘буддийская монашеская общи­
на’, бурхан (< кит. bvyr) ‘будда’, 6yıui (< кит. po-si) ‘пожертвование,
подаяние’, чакшапат ~ чакшапут (< скр. sikşapada) ‘заповедь’, ‘воздержа­
ние, пост’, чштан (< скр. candana) ‘сандаловое дерево’,, чуб (< кит. ciu ) —
административная единица, чурн'г (< скр. сйгпа) — лекарство, чэр1г (< скр.
kşatrika) ‘войско’, ]энчу (< кит. cincy) ‘жемчуг’, катун (< согд. xwatëri)
‘женщина знатного происхождения, жена правителя’, тутук (< кит. to-tog)
— титул, чин.
2.2. Средний пласт заимствований образуют арабские, персидские299 и
монгольские слова300.
Арабизмы входили в тюркские языки в разное время, но не ранее
VIII—IX вв., когда часть среднеазиатских тюрок приняла ислам.
Распространение арабизмов в районах расселения тюркских племен не
было равномерным. Наибольшие размеры оно имело, естественно, в языках
Средней и Передней Азии, Закавказья и Северного Кавказа. По мере
продвижения на восток степень арабского влияния падает, и в тюркских
языках Сибири и Алтая количество арабских слов ничтожно. В якутском
языке они единичны и посредником в заимствовании их был, очевидно,
один из монгольских языков, ср.: якут, мал ‘вещь, имущество’; ср.-монг.
mal ‘скот’, ‘имущество’. Через посредство монгольских языков арабские
слова попали также в алтайский, хакасский и тувинский языки, ср.: алт.
мал ‘скот’, ‘имущество’, açüı ‘ум’, ‘нрав’, ‘поведение’301. Наличие промежу­
точной среды не могло не оказать влияния на их внешний облик. Промежу­
точная среда играла определенную роль и в других случаях. Так, многие
арабские слова попали в татарский язык через посредство среднеазиатского
«тюрки», а в чувашский — через посредство татарского302.
Все, что говорилось выше об арабской лексике, почти полностью
относится и к лексическим заимствованиям из персидского языка. Различия
наблюдаются лишь в размерах, характере и продолжительности иноязычного
воздействия. В ряде тюркских регионов персидский язык длительное время
занимал привилегированное положение в культурной жизни. В Средней
Азии вплоть до XVI в. ему отдавалось предпочтение в поэзии, и многие
тюркоязычные поэты писали либо только по-персидски, либо параллельно
на двух языках. Оценка этой ситуации дана в знаменитом трактате Нава‘и
«Мухакамат ал-лугатайн», где приводится обоснование правомерности й
целесообразности использования в качестве основы литературно-книжного
языка тюркской речи. На персидском языке были написаны все художест­
венные произведения и исторические труды азербайджанских авторов до
XIV в. За пределами Средней Азии и Кавказа число заимствований из
персидского языка колеблется от весьма внушительной цифры до полного
отсутствия: много их в языках Поволжья и Приуралья, очень мало или нет
совсем в языках Сибири и Алтая. О количестве и составе персидских слов в
этом регионе можно судить по результатам анализа одного из сибирских
языков, алтайского, не имевшего непосредственных контактов с иранскими
языками. Наиболее вероятным промежуточным звеном в цепи переходов
персидской лексики в тюркские языки Сибири и Алтая был, как и в

299 См.: Bittner М. Der Einfluß des Arabischen und Persischen auf das Türkische.— SWAW, 1900,
142, 3. Abh.
300 Перечень работ, посвященных выявлению и обзору монголизмов в тюркских языках, см. в
разделе «Тюркско-монгольские языковые связи» (гл. IV, с. 166 сл.).
301 См.: Владимиров Б. Я. Арабские слова в монгольском.— ЗКВ, 1930, V, с. 73—83.
302 См.: Scherner В. Arabische und neupersische Lehnwörter im Tschuwaschischen. Versuch einer
Chronologie ihrer Lautveränderungen. Wiesbaden, 1977.

122
 предыдущем случае, один из монгольских языков, ср.: алт. ар (< п. hap)
‘каждый, всякий’, бй (< п. 6ahä) ‘цена, ценность’, болот (< п. пблйд)
‘сталь’, кукур (< п. гугйрд) ‘горючая сера’; тув. болат, кугур; м.-п. kükür,
мо. болд, хўхэр.
Заимствования из монгольских языков составляют, судя по имеющим­
ся материалам и результатам их исследования, самую позднюю часть
среднего пласта. Примечательно, что в памятниках XI* в., таких как
Кутадгу билиг и диван Махмуда Кашгари, они единичны303. Начало
процесса вхождения монголизмов в тюркские языки было положено актив­
ным участием монгольских племен в этногенезе якутов, тувинцев, хакасов,
алтайцев, казахов, киргизов. Так, тесные якутско-монгольские связи, сыг­
равшие важную роль в «монголизации» якутского языка, существовали, по
мнению С.Калужинского, в XII—XIII и XV—XVI вв.304305. В это же время
происходило активное взаимодействие тюркских и монгольских племен в
Средней Азии, закончившееся ассимиляцией последних в XIV—XV вв. Тем
же или немного более ранним временем датируется проникновение первых
монгольских слов в язык старописьменных тюркских текстов, таких, как
например «Легенда об Огуз-кагане», ср.: мурйн ‘река’, бэркй ‘трудный,
тяжелый’ (< др.-тюрк. бэрк), jïda ‘пика’, ]арлТк ‘приказ, указ’ (< др.-тюрк.
japjük), uiipä ‘стол’, чубу]ан ‘мясное блюдо’, талу/' ‘море, океан’ (< тибет.),
чхмат ~ чамат ‘гнев’, кал1к(а) ‘двери’, нукйр ‘воин’, mÿiuiMcui ‘прорица­
тель’ (по-видимому, от др.-тюрк. туш ‘сон, сновидение’), томурту ‘желез­
ный’ (в имени собственном Томурту Ка^ул)^5. Для ряда тюркских языков
принципиальное значение имела ситуация, сложившаяся в результате мон­
гольского нашествия. Последствия ее не были столь значительными, как
воздействие, оказанное длительными контактами и частичным смешением
тюркских и монгольских племен, тем не менее пласт монгольской лексики в
них является мощным. Примеры: башк. баргмта ‘захват имущества’, банана
‘столб’, ôamïp ‘герой, храбрец’, 6yöänä ‘перепел’, кабгрца ‘ребро’, кшйт
‘вдруг, внезапно’, макта- ‘хвалить’, мацла/ ‘лоб’, уба ’курган, холм’;
карач.-балк. тэпсэ ‘поднос’, apie ‘красивый’, ‘изящный’, бол]ал ‘срок,
время’.
Вхождение в тюркские языки монголизмов плохо поддается хронологи­
зации. Трудности усугубляются тем, что заимствования были многократны­
ми и из разных источников. Не являлись редкостью перезаимствования. В
целом же выделение монгольских слов в тюркских языках — вполне
разрешимая задача. Есть специфические признаки, позволяющие выявить
значительное число монголизмов. Назовем некоторые из них. Примечатель­
но распределение согласных: в заимствованиях из монгольских языков в
начальной позиции встречаются сонанты м и н , которые в древнетюркском
анлауте практически недопустимы, ср.: алт. мэкэ ‘обман’, мэргэн ‘меткий’,
‘ловкий’, моцун ‘серебро’, нокто ‘недоуздок’, ноғ,он ‘зеленый’, ном ‘книга
мудрости’; тув. мацада- ‘восхищаться’, ‘удивляться’, мэлэгэj ‘глупец’, мо‘т>а-
‘уставать’, мода- ‘обессиливать’, надИм ‘праздник’, начш ‘силач’, но§йн
‘зеленый’. Другой различительный признак — этимологический состав слов.
Скажем, кар. боса§а, тув. боза§а ‘порог’, не содержат компонентов, свиде­
тельствующих в пользу явной принадлежности этого слова тюркским язы­
кам. Напротив, на монгольской почве идентификация их лексической и
морфологической части осуществляется как нечто само собой разумеющееся:

303 См.: Ligeti L. Histoire du lexique des langues turques. — RO (1951— 1952), 1953, XVII, p. 87.
304 C m.: Kafuzynski S. Mongolische Elemente in der jakutischen Sprache. Warszawa, 1961, s. 119.
305 См.: Щербак А. M. Огуз-наме. Мухаббат-наме. М., 1959, с. 64—97.

123
I
боса- ~ боза-, ср.: м.-п. bosu- ‘подниматься, взбираться’, -5а — типичный
для монгольских языков аффикс отглагольного образования имен, ср.:
medege ‘весть, известие’, manaya ‘стража, караул’, qaraya ‘зрение’.
2.3. Относительно новые — региональные заимствования, источниками
которых являлись языки ближайшего окружения, оказывавшие активное
влияние на тюркские языки в период после XIV—XV вв. К ним относятся:
финно-угорские (для тюркских языков Поволжья и Приуралья), кавказские
(для азербайджанского, карачаево-балкарского и кумыкского языков), ру­
мынский, молдавский и славянские языки (для гагаузского языка), балтий­
ские .и славянские (для караимского), греческий (для турецкого), китайский
(для уйгурского), монгольский (для тувинского), тунгусо-маньчжурские язы­
ки (для якутского и долганского) и т. д. Среди относительно новых
заимствований много слов русского происхождения и интернациональных
слов, усвоенных через посредство русского языка.
Подробнее следует изложить обстоятельства, способствовавшие обособ­
лению якутского и примыкающего к нему долганского языков. В этногенезе
якутов участвовали, помимо монгольских, тунгусские и палеоазиатские
племена. Более того, активные контакты с носителями северной группы
тунгусо-маньчжурских языков поддерживаются вплоть до настоящего време­
ни, и в якутском языке несомненно присутствуют тунгусо-маньчжурские
слова. Много их также в долганском языке, который, как пишет Е. И.
Убрятова, сложился в результате распространения якутского языка в период
начиная с конца XVI в. среди отдельных групп эвенков. Процесс якутиза-
ции «сопутствовал образованию новой народности, говорящей на языке, в
основе которого лежит якутский язык, подвергшийся значительному воздей­
ствию эвенкийского во всех уровнях его строя (фонетике, морфологии,
синтаксисе и лексике). Изолированное развитие этого языка еще больше
усилило отрыв от языка якутского (его диалектов и особенно от современно­
го литературного)»306. По мнению Е. И. Убрятовой, основу лексики долган­
ского языка составляют якутские слова, в некоторых же тематических
группах, например в названиях жилищ и его частей, в названиях живо­
тных, птиц, рыб, насекомых и растений, в промысловой терминологии
преобладают или, по крайней мере многочисленны, слова эвенкийского
происхождения307. Мы отводим значительное место описанию лексики якут­
ского и долганского языков в связи с существованием алтаистической
интерпретации тюркско-тунгусо-маньчжурских параллелей. Суть нашей точ­
ки зрения — в утверждении, что из всех тюркских языков только якутский
и долганский содержат тунгусо-маньчжуризмы и что отсутствие таковых в
других тюркских языках указывает на довольно позднее время их заимство­
вания. Таким образом, все тюркско-тунгусо-маньчжурские параллели рас­
сматриваются нами как образовавшиеся вследствие одностороннего влияния:
в разное время в тунгусо-маньчжурские языки непосредственно из тюркских
языков или через посредство монгольских проникли многие тюркские слова.
Степень участия в формировании тюркской лексики енисейских и
самодийских языков пока установить трудно. Тюркские языки, в которых
наиболее вероятно присутствие соответствующих заимствований,— долган­
ский, якутский, тофаларский, тувинский, хакасский, чулымский. Все же
имеющиеся факты и результаты предварительных поисков свидетельствуют

306 См.: Убрятова Е. И. Язык норильских долган. Новосибирск, 1985, с. 3.

307 Там же, с. 48, 58—67.

124
о том, что енисейский и самодийский вклад в тюркскую лексику был
незначительным. Интенсивный процесс заимствования происходил в обрат­
ном направлении308.

Закономерности развития лексической семантики

Важнейшей закономерностью развития семантики слова, носящей уни­

версальный характер, является постепенный переход от более конкретных к
менее конкретным или общим значениям. Из этого не следует, что
движение от конкретного к общему представляло собой единственную линию
преобразования семантики, нельзя исключать и обратную направленность,
но тем не менее есть все основания утверждать, что путь обобщения был
основным: абсолютное большинство случаев перехода от общих к конкрет­
ным значениям связано с использованием словообразовательных средств и,
таким образом, не является следствием чисто семантических процессов309310.
Изучение тюркской лексики началось сравнительно недавно, и пока в
нашем распоряжении мало сведений о составе различных тематических
групп древнетюркского языка. Ограничимся констатацией чрезвычайной
дробности наименований животных, растений, действий, связанных с пере­
мещением в пространстве. Сохранились следы раздельного обозначения
животных по полу, хозяйственному предназначению, возрасту, масти; расте­
ний — по времени вегетации и цветения, по полу (мужская, женская
особь) и т. д. В названиях действий прослеживается некогда имевшее место
отграничение их друг от друга в зависимости от производителя, объекта, от
сферы, в которых они производятся.
Ниже приведены примеры, иллюстрирующие развитие лексической
семантики ряда глаголов.
*Лтлан- ‘садиться верхом на лошадь’ > азерб., башк., тат., тур.
атлан-, чуваш, утлан- ‘садиться верхом на лошадь’; др.-тюрк., казах.,
к.-калп., кар., кум., ног., туркм., уйг. атлан-, алт., кирг., якут, аттан-,
тув. Оа‘ттан~,
1А
узб. отлан- ‘садиться верхом на лошадь’, ‘отправляться в
nyTb’Jlü— кар. атланад эшйк ÿcmÿnâ ‘он едет верхом на осле’; кум.
атлант ôapdï ‘отправился верхом на лошади’; узб. i/acoei 6 ip кун тэатрга
этлатшд 1 ‘однажды они вдвоем отправились в театр’.
*Ат- ‘пускать (стрелу)’ > др.-тюрк.; азерб., алт., башк., кар., ног.,
тув., алт. am-, узб. от- ‘стрелять (из лука, ружья, винтовки, пушки)’,
‘бросать, швырять’ — др.-тюрк. ok amîn ‘метнув стрелу’, окларнх kö kk ü h ü
атуц ‘пускайте стрелы до неба’, кэлсй Kimi атма ацар öpmäp кўл-ä ‘если
придет кто-либо, не бросай на него горячую золу’; туркм. дйш amdİM ‘я
бросил камень’; узб. omin fydipdi ‘он пристрелил’; уйг. самол]отш âmin
чушйр- ‘сбивать самолет’.
*Аш- ‘переваливать через гору’ > др.-тюрк., азерб., кар., кирг., тур.,
шор. аш-, к.-калп., хак. ас-, узб. ош-, якут, ас- ‘переваливать через что-л.’,
‘пересекать что-л.’, ‘выходить за пределы чего-л.’, ‘превышать меру’; алт.,
гаг. аш- ‘переваливать через что-л.’, ‘подниматься выше чего-л.’, ‘выходить

308 См.: Демьяненко 3. П. Тюркско-кетские словарные общности и их отражение в долганском

языке.— В кн.: Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск, 1973, с. 120— 122.
309 Ср.: Татаринцев Б. И. О реконструкции мотивирующего семантического признака в
процессе этимологизации. (На материале тюркских языков).— В кн.: Теория и практика
этимологических исследований. М., 1985, с. 38.
310 Здесь и ниже перечень значений в современных тюркских языках неполный.

125
за пределы чего-л.’, ‘заходить (о солнце, луне)’; башк. аш- ‘возноситься’,
‘выходить за пределы чего-л.’, ‘превышать меру’ — алт. чэру бщк т у aıumî
‘войско перевалило через высокую гору’, кун auimï ‘солнце зашло’; алт.
(диал.) ажў, ажлк ‘перевал’311; к.-калп. тун ж;ар!мнан аст! ‘перевалило за
полночь’; тур. о, дэшз aıumî ‘он пересек море’, гэ/эр аш- ‘пережить ночь’;
узб. тэфан эш- ‘перейти через гору’, бэш сумнан omdi ‘(сумма) превысила
пять рублей’; шор. алтг mag ажлра ‘переваливая через шесть гор’.
*Эн- ‘спускаться с горы’, ‘спускаться вниз по течению реки’ >
др.-тюрк. эн- ‘спускаться с горы’, ‘спускаться, падать (о снеге)’; азерб.,
кар., кум., шор. эн-, гаг., тур., хак. İh-, туркм. Тн-, узб. эн- ~ İh-, чуваш.
ан- ‘спускаться с горы’, ‘спускаться вниз по течению реки’, ‘спускаться
сверху вниз’, ‘заходить (о солнце, луне)’; тат. ш- ‘опускаться’, ‘входить,
заходить’ — др.-тюрк. баллкдакл тафкмлш magdakï энм ш ‘жители городов
поднялись в горы, а жители гор спустились вниз’; гаг. kİm шэр баррдан ‘кто
спускается с горы?’; тат. шактан inäp уз! kojuäp кашл-кўз! ‘как только
входит в дверь, глаза его сияют’; тур. бэн Ьэр гун бурада ш эрш ‘я каждый
день здесь выхожу [из автобуса]’; туркм. dägdan mdi ‘он спустился с горы’;
хак. cygfa сал шчэ ‘по реке (вниз по течению) спускается плот’; чуваш.
сИрмана тёт рэ аннй ‘на реку опустился туман’, näpagym анат ‘пароход
спускается вниз по реке’; шор. magdan энт спустившись с горы’.
*Бш- ‘садиться верхом на животное’ > др.-тюрк. бш- — m İh- ~ мун-;
алт., кар., кум., уйг. m İh-, башк., казах., к.-калп., тат. м!н~, тоф., тув.
мун-, хак. мун-, якут. мТн- ‘садиться верхом’, ‘подниматься, взбираться’,
‘подниматься, залезать (в трамвай, поезд, самолет, лодку и т. д .)’ —
др.-тюрк. р грй н am 6min ‘сев на гнедую лошадь’; карач.-балк. kİmhİ
арбасша мшсэц, ........ ‘в чью арбу сядешь, ........ ’; кирг. огуз Mindi ‘он сел
на быка’; к.-калп. maega м!н- ‘подниматься на гору’, kafıkka м!н- ‘садиться
в лодку’; кум. amga Mindi ‘он сел на лошадь’, по]эздгэ Mindi ‘ о н сел на
поезд’, тоф. İ6 İ мунуп ‘сев на оленя’; тур. ama 6 indi ‘он сел на лошадь’,
ynaga 6 mdi ‘он сел в самолет’, трамва]а 6 indi ‘он сел в трамвай’, сандала
6 İHÖİK ‘мы сели в лодку’; туркм. сам олет а мунуп ‘сев в самолет’; узб.
стулга m İhöİm ‘ я сел на стул’; хак. атха мунмэд1 ‘он не сел на лошадь’.
*Кйн- ‘утолять жажду’ > др.-тюрк., алт., башк., казах., к.-калп.,
кирг., кум., ног. кан-, тув. хан-, туркм. gän- ‘утолять жажду’, ‘напиваться’,
‘удовлетворяться, довольствоваться’ — др.-тюрк. ол сувдш кандИ, алт. cÿ3agi
kandï, кирг. сўсуну kandï, туркм. сувдан gândï ‘он напился’, ‘он утолил
жажду’; башк. ]эр hïega канд! ‘земля насытилась водой’; ног. ÿjk'iM канд! ‘я
выспался’; тув. xapïga хан- ‘удовлетворяться ответом’; туркм. ча]дан gän-
‘напиваться чаю’; узб. yjkyza кэнган ‘он выспался’, dijdopiza кэнган ‘он
вдоволь нагляделся на нее’.
*Кон- ‘опускаться, садиться (о птицах)’ > др.-тюрк., алт., кар. кон-,
узб. кун-, хак. хон- ‘опускаться, садиться (о птицах)’, ‘останавливаться на
ночлег’, ‘располагаться, поселяться (о человеке)’; азерб., туркм. 5он-, башк.,
тат. кун-, гаг., кум., ног., тур., уйг. кон- ‘опускаться, садиться (о птицах,
насекомых, самолетах)’; якут, хон- ‘останавливаться на ночлег’ — др.-тюрк.
mypyjaja куш тушнйкщй конмлш ‘журавль сел на свое место’, konağ ‘место
отдыха, остановка, ночевка’, koHgy ‘место жительства’, конук ‘гость’; алт.
конок ‘сутки’, ‘жизнь’; башк. agacka кош kyngan ‘на дерево села птица’;
карач.-балк. канатлыа ap6o3ga кона башладыа ‘птицы начали спускаться
во двор’, jaöuıgaH aey3ga 4İ6İH конмаз ‘в закрытый рот муха не садится’;
311 См.: Баскаков Н. А. Северные диалекты алтайского (ойротского) языка. Диалекты
черневых татар (туба-кижи). М., 1966, с. 98.

126
кирг. конок ‘гость!, 6ip конуп кэлдж ‘мы прибыли, раз переночевав [в
пути]’, amînin fajdak сбрусуна конуп алт ‘сев на голый круп своего коня’;
тур. конак ‘ночлег’, балконумуза кушлар konyjop ‘на наш балкон садятся
птицы’, ]азт бурада конарлар ‘летом они ночуют здесь’, сшэк калктЩ ]эрэ
конар ‘муха садится на то место, с которого поднялась’, узб. тўрт кўнт
кэлд1м ‘я прибыл с четырьмя ночевками [в пути]’; хак. ол кун хондИлар ‘в
тот день они переночевали’; якут, хонук ‘ночлег’, ‘сутки’.
*Кэч- ‘переходить вброд, переправляться’ > др.-тюрк., азерб., алт.,
кирг., узб. кэч-, башк., хак. k İ c -, гаг., кум., тур., туркм. гэч-, казах.,
к.-калп., ног. кэш-, тат. Kİ4,-, уйг. кйч- ‘переходить вброд, переправляться’,
‘переходить через что-л.’, ‘проходить, миновать’, ‘исчезать’ — др.-тюрк.
1энчу бгузуг кэчй ‘переправившись через реку Йенчу’; алт. кэчу, башк.
Kİcie, ног. кэшу в, тув. кэжй, хак. Kiniz ’переправа’, ‘брод’; кирг. далаj сўну
кэчкэмт ‘я много раз переходил реку вброд’; тур. орман inindän гэчцоруз
‘мы проходим через лес’, бу mäj 6i3ä zänmi ‘эта вещь перешла к нам’; хак.
пу cyçHÎ Kinin кор ‘попробуй переправиться через эту реку’; чуваш, jygan
ш1в урла кас'- ‘переправляться через реку’, урам урла кас' ‘перейди улицу’.
*Kômÿp- ‘поднимать кого-л., что-л. руками’ > др.-тюрк. котўр-, алт.
кбдур-, казах., к.-калп. кбтэр-, кирг. котбр-, кум. гбтэр-, тат. кутйр-,
хак. KÖdıp-, якут, кбтб- ‘поднимать руками’, ‘поднимать’, ‘возвышать’;
азерб., гаг., тур. готур- ‘брать, убирать, уносить’ — азерб. Kİma&mî готур
‘возьми свою книгу’; алт. тужургэнщд1 кбдур ‘подними то, что уронил’;
кар. баш кбтйрмй ‘не поднимай голову’; кирг. баш котбро алба/ jamam
‘лежит, не будучи в состоянии поднять голову’; кум. ajarjïn готэрт ‘подняв
ногу’; туркм. щбанщ fjanatjÏHÏ гбтэр- ‘поднимать крышку котла’; узб.
haeoza элт1 самол]от Kÿmapuidi ‘в воздух поднялись шесть самолетов’.
*Окла~, *окта- ‘пускать стрелу’ (*ок ‘стрела’) > др.-тюрк. окта-
‘пускать стрелу’; алт., кирг. окто-, туркм. окла-, узб. ўкла-, уйг. оклу-
‘заряжать (ружье)’; кар. окла- ‘стрелять’; тув. окта- ‘пускать стрелу’,
‘бросать что-л.’ — ног. Mùimïkmï окла- ‘заряжать винтовку’; тув. даш
окт adî ‘он бросил камень’.
*0р- ‘двигаться вверх по реке’, ‘подниматься вверх’ > др.-тюрк. бр-
‘двигаться вверх по реке’, ‘подниматься’, ‘всходить (о солнце, луне)’,
‘выступать, показываться’, ‘расти’ — алт. брб ‘верх’; кирг. öp ‘подъем’,
брдб- ‘двигаться вверх по реке’; тат. ÿp ‘подъем’, ‘верховье реки’, пароход
урдйн KÜiä ‘пароход плывет сверху [вниз] по реке’; хак. (сагайск.) брэ
‘вверх’, ‘наверху’; якут, брб ‘вверх’, брб бар- ‘плыть вверх по реке’.
*0т- ‘проходить сквозь что-л.’ > др.-тюрк., алт., казах., к.-калп.,
кирг., кум., ног., хак., якут, öm-, тат. ÿm-, узб. ÿm-, чуваш, eim-
‘проходить сквозь что-л.’, ‘переходить через что-л.’, ‘проходить, миновать’;
азерб. бт- ‘опережать’, ‘миновать’ — к.-калп. moşajdan xçypïn öm-, чуваш.
вйрман eidëp тух- ‘проходить лесом’ ; ног. котрдэн бт- ‘проходить через
мост’, ja3 ömîn кэттï ‘лето прошло’; туркм. dapjädan бт- ‘переправляться
через реку’, 6ip гўн ömdi ‘прошел один день’; узб. купрждан утдгк ‘мы
прошли через мост’, mâMİp }ўл Ciôip ]эрлар1дан ÿmadi ‘железная дорога
пройдет по земле Сибири’.
*Туш- ‘падать сверху вниз, опускаться’ > др.-тюрк., алт., кирг. туш-,
азерб., тур. душ-, казах., к.-калп. туе-, тат. тош-, узб. туш-, хак., якут.
туе- ‘падать сверху вниз, опускаться’, ‘спускаться’, ‘слезать’, ‘выпадать (о
росе, инее, дожде, снеге)’ — узб. зтапэ]адан тушдт ‘мы спустились по
ступенькам’; хак. аттац туе ‘слезай с коня’, самолет mÿcmï ‘самолет
приземлился’, салт mÿcmï ‘выпала роса’; шор. kïpâ тужэ пэр di ‘выпал
иней’; якут, кублгэ кустар тустулэр ‘на озеро сели утки’, ардах mÿhâp
127
 ‘идет дождь’, самолет тустэ ‘самолет приземлился’, мш госттщада
тўстўм ‘я остановился в гостинице ’.
*4ïk- (< ? mauiïk-) ‘выходить наружу’ > др.-тюрк., алт., кар., кирг.,
тур. 4 ïk-, азерб. чгх-, башк. cık-, ног. luïk-, тат. қгк-, узб., уйг. 4 Ïk-, хак.
cïx-, шор. iuïk- ‘выходить наружу’, ‘выступать, вьщеляться’, ‘обнаруживать­
ся’, ‘всходить, подниматься’, ‘взбираться (на гору, крышу, дерево)’ — алт.
кун Hïkmï ‘солнце взошло’, kïpça 4ikmÏM ‘я поднялся в гору’, а/йгдац 4Ïkmï
‘он вышел из аула’; алт. (диал.) щашка 4Ïkmï ‘он взобрался на дерево’;
башк. jâiu cïkm'ï ‘выступили слезы’; кирг. ÿjdôu Hïkmï ‘он вышел из дому’,
]щачка Hïkmï ‘он взобрался на дерево’; тат. köjaıu қгктг ‘солнце взошло’;
тур. гўнэш Hİkmî ‘солнце взошло’, aj члктх ‘луна взошла’; хак. aj cïx кыгэн
‘луна взошла’, кун cixmï ‘солнце взошло’, xïpça cïxmÏM ‘я поднялся в гору’.
*Чок- ‘опускаться, становиться на колени, падать на колени (о
верблюде)’ > др.-тюрк., гаг., кирг., туркм., уйг. чок-, ног. шок-, тат. цук-
‘становиться на колени’, опускаться на колени (о верблюде)’, ‘опускаться
на дно, оседать’, ‘тонуть’; тур. чок- ‘становиться на колени’, ‘опускаться’,
‘оседать’, ‘падать’, ‘наступать (о ночи)’ — др.-тюрк. ол бэгкй 4ÖKÖİ ‘он стал
на колени перед беком’, тэвй 4ÖKÖİ ‘верблюд опустился на колени’, тэмгр
сувда чокдЬ ‘железо погрузилось в воду’; кирг. cÿfja чоктў ‘он погрузился в
воду’; тур. г э р чоктў ‘наступила ночь’, таван чоктў ‘потолок рухнул’,
топрак чокту ‘земля осела’; туркм. dyjö 4ÖKÖİ ‘верблюд лег на брюхо’,
борэк §й0анщ dyjôÿnë 4ököİ ‘пельмени осели на дно котла’, о гэлт мэнщ
jâHÏMda 40KÖİ ‘он пришел и сел около меня’; узб. Тант1бэ]вачча ... сандалга
4yKdi ‘Тантибайбача ... подсел к сандалу’, myja чукса p j monùiadi ‘если
верблюд ляжет на брюхо, место найдется [для другого]’, сувнщ лэ]кас1
чуксш ‘пусть муть воды осядет на дно’.
Следующая универсальная закономерность — перенос слова с одних
предметов, явлений, действий или состояний на другие на основе совпаде­
ния функций, внешнего сходства (форма, цвет), структурной идентичности
и т.д. Примеры: ст.-тур. (XIII в.) акча ‘беленький’ > ‘белая монета’ >
‘монета’, ср.: алтун акча ‘золотая монета’312; азерб. армуд ‘груша’ >
‘грушевидный сосуд — чайный стакан’, ]'астщ ‘подушка’ > ‘подшипник’, гоз
‘глаз’ > ‘окошко, отверстие’, 4 İ4 ÜK ‘цветок’ > ‘оспа’, 5 0 л ‘рука’ > ‘ветвь’,
‘приток реки’, уз ‘лицо’ > ‘поверхность’; тоф. таш ‘камень’ > ‘грузило’313;
тув. бут ‘нога’ > ‘основание’, ‘отрог горного хребта’, орун ‘место’ >
‘сиденье’, ‘кровать’; тур. куршун ‘свинец’ > ‘пуля’, камчЫа- ‘бить кнутом’ >
‘усиливать действие чего-л.’, ‘возбуждать’; туркм. бурун ‘нос’ > ‘мыс’, гул
‘цветок’ > ‘узор’, ‘бельмо’, çïô'ùi ‘красный’ > ‘золото’, dÿô ‘соль’ > ‘суть,
смысл’, dïpnak ‘ноготь’ > ‘кавычки’, й р ‘грязь’ > ‘грязное белье’, оркўч
‘горб (верблюда)’ > ‘хребет, холм, бугор’, ‘морской вал’, Шк- ‘давить, жать,
выжимать’ > ‘притеснять’, mäöak ‘чашка’, ‘миска’ > ‘еда, кушанье’, чоп
‘палочка’, ‘соринка’ > ‘спичка’, ок ‘стрела’ > ‘пуля’, ‘снаряд’, jä j ‘лук’ >
‘рессора’, jä 5 ‘масло’, сало, жир’ > ‘бензин, керосин’; узб. р л к а ‘плечо’ >
‘спинка (кровати)’, ср.: ко]канщ рл к аы , бущн ‘сустав’ > ‘поколение’,
‘звено’, ‘слог’, mim ‘зуб’ > ‘зубец (инструмента)’, ‘лемех’, myja ‘верблюд’ >
myjakym (куш ‘птица’) ‘страус’, тўш ‘грудь’ > ‘склон горы’, кулэк ‘ухо’ >
‘курок ружья’.
Существуют и другие закономерности развития лексической семанти­
ки, которые носят более частный характер и которые могут быть установле­
ны лишь в результате всеобъемлющего сравнительного исследования лексики

312 См.: Şeyyad Hamza. Yusuf ve Zeliha. Nakleden: Dehri Dilcin. İstanbul, 1946, s. 25.
313 См.: Рассадин В. И. Тофаларский язык и его место в системе тюркских языков. АДД. М.,
1982, с. 10.

128
тюркских языков. Но каковы бы ни были конечные итоги исследования,
едва ли подвергнется пересмотру вывод о том, что любой переход от одного
значения к другому и любое усложнение семантической структуры слова
мотивированы внутренними или внешними обстоятельствами, или же теми и
другими вместе. То, что *ок ‘стрела’ обозначает в современных тюркских
языках пулю, а *атлан- ‘садиться верхом на лошадь’ используется в
значении «отправляться, идти» (узб.), является отражением общего истори­
ческого процесса развития. В быту, в производственной деятельности одни
реалии заменяются другими, выполняющими те же функции, но принципи­
ально отличными от них. Смена реалий далеко не всегда сопровождается
сменой слов: слова остаются, изменяются значения. Другой пример. В том,
что слово *mä у ‘гора’, сохранившее в большинстве тюркских языков
первоначальное значение, в якутском языке переосмыслилось (mïa ‘лес’),
необходимо видеть следствие распределения лексики тематической подгруп­
пы по неординарному дифференциальному признаку, ср.: алт. арал ‘заросли
кустарника главным образом по берегам рек и озер’, dïiu ‘густой лес,
тайга’; кирг. mokoj ‘заросли кустарника, смешанного с камышом, по поймам
рек, берегам озер, на болотистых местах’; тув. арщ ‘пойменный лес’, а‘р§а
‘горный лес’. Естественно, что при распределении слов, обозначающих лес
по его местоположению, горный лес может быть назван тем же словом, что
и гора, а пойменный лес — словом, используемым для /обозначения реки
или ручья.
Изучение закономерностей развития лексической семантики тесно
смыкается с этимологическим исследованием лексики, с решением проблемы
омонимов, с разграничением синонимов и выделением древних словообразо­
вательных моделей.
Цель этимологического исследования достигается лишь в контексте
усилий, прилагаемых к установлению различных семантических переходов,
так как только более или менее полный учет последних обеспечивает
достаточно надежную реконструкцию содержательной стороны языка. Даже
в таких, казалось бы, ясных случаях, как * кок ‘небо’ и *кок ‘синий,
голубой’, -установление направленности семантического перехода «небо» —
«голубой, синий», или «голубой, синий» — «небо») имеет принципиальное
значение. Тщательный учет всех изменений в семантике с определением их
направленности — важная предпосылка реконструкции древней семантиче­
ской структуры в наибольшем приближении к действительности.
Необходимость решения проблемы омонимов диктуется потребностью
во всесторонне обоснованных оценках подлинности процесса омонимизации
(псевдоомонимы или собственно омонимы). Псевдоомонимы любопытны с
фонетической точки зрения, точнее, с точки зрения оценки тех звуковых
изменений, которые привели к совпадению разных лексических единиц: кар.
от ‘огонь’ и от ‘трава’, др.-тюрк. баш ‘рана’ и баш ‘голова’ выступают
как омонимы лишь в пределах определенного среза времени и в определен­
ных языках. От ‘огонь’ и баш ‘рана’ восходят к праформам с долгими
гласными, тогда как гласные в словах от ‘трава’ и баш ‘голова’ —
этимологически краткие, причем следы первоначальной количественной оп­
позиции гласных сохраняются и в настоящее время, ср.: тув. от ‘огонь’,
о‘т ‘трава’; тур. от\ (оду) ‘огонь’, от (оту) ‘трава’. Собственно омонимы
— предмет лексикологического изучения, задача которого не ограничивается
доказательством их исконной близости. Нельзя, например, обойтись без
анализа причин, вызвавших поверхностную или глубокую смену значений,
ср.: др.-тюрк. бут- ‘кончаться, завершаться’ и бут- ‘созревать, поспевать’,

9 А. М. Щербак 129
jïfjcm ‘дерево’ и ji§ач ‘мера расстояния’, бсийк ‘рыба’ и бсийк ‘город’314315, бурун
‘нос’ и бурун ‘прежде, раньше’, 6ymïk ‘ветвь’ и бутХк ‘небольшой бурдюк’;
др.-тюрк. бук ‘лес, чаща, заросли’, алт. бук ‘поворот реки’, ‘долина между
гор по течению реки’, тув. бук . ‘горная впадина’, кирг. бук- ‘сгибать,
подгибать’ и т. д.
Разграничение синонимов производится в плане выяснения значений,
противопоставляемых друг другу как инвариантов многочисленных семанти­
ческих оттенков, которые эпизодически сближаются или даже полностью
совпадают31 . Так, у глаголов туш- и Jä- в киргизском языке полностью
совпадает следующий семантический оттенок — «идти (о снеге, дожде)».
Сравнительный анализ словообразовательных рядов позволяет сделать вывод,
что указанный семантический оттенок для глагола Jä- является основным, а
для глагола туш- — факультативным, хотя появление его относится,
по-видимому, к давнему времени, ср.: хак. самн m ÿcm ï ‘выпала роса’; шор.
kïpâ тўжэ näpdi ‘выпал иней’; якут, ардах mÿhâp ‘идет дождь’. Полностью
совпадает один из семантических оттенков и у глаголов кэч- и от- в
киргизском языке — «переправляться через воду». В ходе сопоставления
материалов разных тюркских языков становится очевидным, что данный
оттенок представляет инвариантное значение глагола кэч-, тогда как в
семантической структуре глагола от- он занимает периферийное место, ср.:
кирг. кэчў, к эч т , алт. кэчу, узб. кэч1к ‘переправа’, ‘брод’; алт. одуш,
туркм. от элгэ ‘проход’, ‘переход’; тув. одуг ‘проход’, ‘пролив’. Продолжая
этот ряд сопоставлений, отметим далее, что совпадающий семантический
оттенок у узбекских глагольных синонимов ут- и эш- — «переправляться
через горы, переваливать». Однако для первого из них он в известной мере
случаен, тогда как для второго является основным, ср.: алт. ажу, кирг. ашў,
тув. ажщ ‘горный перевал’. Итак, синонимичность глаголов кэч-, от- и эш-
~ аш-, иногда объединяемых общим значением «переходить», окказиональ­
на. Принципиальное различие между ними — в характере преодолеваемой
преграды: водный рубеж, пространство, горы.

Предварительные итоги исследования тематических групп лексики

Хотя программа исследования тематических групп лексики не вполне

ясна, изучение их ведется продолжительное время и имеет положительные
результаты: собраны и систематизированы словарные материалы, обобщены
частные наблюдения, сделаны выводы, касающиеся распределения слов в
группах и их происхождения. Коллектив сотрудников сектора тюркских
языков Института языкознания Академии наук СССР под руководством Н.
К. Дмитриева подготовил специальный сборник — коллективную моногра­
фию, посвященную исследованию отдельных разделов' лексики: терминов
родства (Л. А. Покровская), названий домашних и диких животных (А. М.
Щербак), некоторых прилагательных (Ф. Г. Исхаков), глаголов движения
(Э. Р. Тенишев), глаголов чувственного восприятия (А. А. Юлдашев),
глаголов речи (Н. 3. Гаджиева, А. А. Коклянова)316. Названия животных и
растений, термины родства, некоторые прилагательные и глаголы рассматри­

314 См.: Трубачев О. Н. О семантической теории в этимологическом словаре. Проблема

омонимов подлинных и ложных и семантическая типология.— В кн.: Теория и практика
этимологических исследований. М., 1985, с. 10 сл.
315 В несколько ином плане разграничивает синонимы Г. В. Бранде, уделяющий больше
внимания межъязыковой и междиалектной дифференциации их. См.: Brands H. W. Studien
zum Wortbestand der Türksprachen, S. 21—39.
316 См.: Историческое развитие лексики тюркских языков. М., 1961.

130
ваются также в книге К. М. Мусаева «Лексика тюркских языков в
сравнительном освещении». Есть несколько статей, содержащих описание и
анализ космогонических наименований317.
Основные результаты анализа глаголов движения, чувственного восп­
риятия, речи, глаголов, связанных со скотоводством и земледелием, терми­
нов родства и названий растений и животных заключаются в описании их
семантики, в разработке классификационных схем (ср.: термины родства по
крови и термины родства по браку; названия возрастных категорий живо­
тных, обозначения животных по полу и хозяйственному назначению)., в
разграничении по письменным источникам, по языкам и ареалам.
К частным итогам рассмотрения тематических групп названий расте­
ний и животных мы относим получение данных для уточнения границ
месторасположения древних тюрок. Названия плодовых деревьев (яблоня,
груша, абрикос, вишня, виноград, черешня, айва, персик) не являются
собственно тюркскими, что указывает на непроизрастание их в местах
первоначального расселения тюркских племен. Названия таких деревьев,
как липа, акация, дуб, ольха, осина, не могут быть возведены к единым
прототипам; последние два из них обнаруживают параллели в индоевропей­
ских языках. Пожалуй, лишь береза (*кадщ) и кустарниковые ягодные
растения (*кат) имели устоявшиеся единообразные наименования. Названия
лошади, коровы, овцы, козы и многих входящих в соответствующие темати­
ческие подгруппы других обозначений животных (по полу, возрасту и
хозяйственному использованию) — собственно тюркские, причем известно,
что один из древних районов распространения домашней лошади, крупного
рогатого скота, овцы и козы находился в Центральной Азии. Что касается
наименований верблюда, осла, слона, обезьяны, кошки, леопарда, то о
тюркском происхождении их, если исключить отдельные слова, не может
быть и речи: в местах расположения древних тюрок перечисленные живо­
тные отсутствовали или же количество их было ничтожным (имеется в виду
верблюд). Слова арслан ‘лев’, каплан ‘тигр’ и арт лан ‘гиена’ этимологизи­
руются при помощи материалов тюркских языков, однако составляющие их
компоненты таковы, что нельзя не согласиться с предложением об их
позднем образовании в тюркских языках. Сомнительно тюркское происхож­
дение основных наименований рыси, соболя, горностая, куницы; отсутству­
ют, за редкими йсключениями, собственно тюркские наименования морских
животных. Необычайной пестротой отличаются названия рыб. Все сказанное
дает ясное представление о географических и климатических условиях
районов, заселенных древними тюрками, и позволяет считать их прародиной
территорию, на которой обитали лошадь, крупный рогатый скот, овца, коза
и дикие животные, исключая обезьяну, льва, тигра, гиену, рысь, леопарда и
слона. Иначе говоря, тқ>рқские племена с давних времен находились в
Центральной Азии в зоне степей318.

317 См.: Bazin L. Über die Sternkunde in alttürkischer Zeit.— AAWL, 1963, 5, S. 571—582;
Clauson G. Early Turkish astronomical terms.— UAJb, 1964, XXXV «D», p. 350—368; Tryjarski
E. Une liste arméno-kiptchak des signes du zodiaque.— XI. Türk Dil Kurultayında okunan
bilimsel bildirilerden ayrıbasım. Ankara, 1968, s. 139— 152.
318 См.: Щербак A. M. Названия домашних и диких животных в тюркских языках.— В кн.:
Историческое развитие лексики тюркских языков. М., 1961, с. 159— 161. Cp.: Räsänen М.
Uralaltaische Forschungen, I. Die uralaltaische Urheimat im Lichte der Wortforschung und der
Archäologie.— UAJb, 1953, XXV, 1—2, S. 19—27.

131
 Г л а в а IİI

ВОПРОСЫ РЕКОНСТРУКЦИИ
ДРЕВНЕЙШЕГО СОСТОЯНИЯ ТЮРКСКИХ ЯЗЫКОВ

Опыт реконструкции двух архетипов

1. О реконструкции написано много, и, может быть, нет никакой

необходимости говорить о ней еще раз в общем плане. Однако, если
обратиться к частным случаям, придется признать, что тема эта далеко не
исчерпана и что анализ частных случаев обогащает сравнительное языкозна­
ние возможностями применения оригинальных методических приемов в
такой же мере, как и общетеоретическое исследование.
Чтобы не ввести никого в заблуждение, следует с самого начала дать
характеристику исходного материала: заимствований, типологических дан­
ных, результатов сравнения родственных языков между собой. Имеется в
виду не разграничение внутренней и внешней реконструкции в том смысле,
какой вкладывал в нее Е. Курилович1, а определение соотносительной
значимости всего того, что используется в качестве опоры при восстановле­
нии древнейшего состояния.
Тюркизмы, функционирующие в нетюркских языках,— полезный ис­
точник информации при восстановлении тюркских праформ, но недостаточ­
но надежный и нередко создающий искаженное представление о прототипе
заимствованного слова. Например, нельзя сказать с уверенностью, опираясь
лишь на монгольское письменное kilince Трех, проступок’ (ср.: др.-тюрк.
к'шнч ‘деяние, поступок’), что соответствующая тюркская праформа оканчи­
валась на гласный. Нельзя также, ограничившись ссылкой на коми-зырян­
ское губ ‘гриб’, решительно высказаться в пользу звонкости начального
согласного в древнечувашском языке и связывать глухость анлаута в
современном чувашском кймба ‘гриб’ с поздними преобразованиями. Заимст­
вованные слова подвергаются фонетическому освоению и поэтому редко
оказываются точными копиями своих прототипов. Кстати, коми-зырянское
губ ‘гриб’ может восходить не только к древнечувашскому кймба, но и к
русскому гриб.
Иноязычные слова тюркских языков широко используются для уточне­
ния направленности фонетических процессов. То, что в башкирском и
ногайском языках в словах арабского и персидского происхождения на месте

1 См.: Курилович Е. О методах внутренней реконструкции.— В кн.: Новое в лингвистике, IV.

М., 1965, с. 400.

132
 начального / регулярно выступает у, указывает на происходившее в них
изменение у в у. Примеры: башк. уолш ‘пятница’, jäM^iäm ‘общество’, jän
‘душа’, jäHHäm ‘рай’, jäpähäm ‘рана’, /аза ‘кара’, janjcui ‘скандал’, jaean
‘ответ’, ]афа ‘мўка’, ‘страдание’; ног. ]ума ‘пятница’, /ан ‘душа’, ‘жизнь’,
]аза ‘наказание’, ‘кйра’, jaean ‘ответ’, jana ‘мучение’, уш ‘джин, злой дух’,
janyeap ‘животное’, jahansM ‘ад’. Сводить переход / > у к субституции
«экзотического» звука едва ли правомерно, тем более что он прослеживается
и в одном из собственно тюркских морфологических элементов ногайского
языка, ср.: азерб. ]аза}ац, ног. ja3ajak ‘будет писать (обязательно)’. Другой
пример. Употребление в чувашском языке в словах, заимствованных из
индоевропейских языков, на месте исконного з согласного р подтверждает
предположение о первичности з и вторичности р, ср.: др.-тюрк. окуз, чуваш.
eäzäp, венг. ökör, тохар. В okso ‘бык, вол’. Вместе с тем часто изменения
иноязычных слов происходят в порядке адаптации и не сигнализируют о
каких-либо фонетических процессах, ср. (из русск.): хак. чаблак ‘яблоко’;
шор. Чакт — Яков; якут, fakïp ‘якорь’, )йма ‘яма’, ‘выбоина’, japajıik
‘ярлык’, }арбацка ‘ярмарка’, jâpïc ‘слой, ярус’, jäm ‘яд’, рала ‘дело’; (из
монг.): тув. чада- ‘не мочь, не быть в состоянии’, чузун ‘масть’; (из эвенк.):
якут, jatfï ‘голец’, ‘голый утес’, ‘каменная гряда’. Иногда эти изменения
малоинформатйвны, так как не являются единообразными или вообще не
поддаются объяснению, ср. (из русск.): тув. мбжа ‘вожжи’; тат. (диал.)
бугрйб ‘погреб’, бурлйнкй ‘воронка’, бурйчщкй ‘поросенок’, dïpyiuici ‘кружка’,
}йтчй, jäm.4ä, лйтчй ‘ласка’2, просат ‘бросать’, гпача ‘дача’, тхм ‘дым’,
сабрат"забрать’, зода ‘сода’3.
Важное значение для реконструкции имеют типологические данные,
облегчающие выбор решений в спорных ситуациях и служащие целям
проверки окончательных выводов.
И анализ заимствований, и учет типологических данных способствуют
раскрытию истории языка или группы родственных языков, однако, как
вытекает из сказанного выше, сами по себе они не обеспечивают получения
достоверных результатов, являясь лишь вспомогательным средством. Основ­
ное же средство — сравнение родственных языков между собой и выявление
последовательно соотносимых фактов и тенденций развития.
Ниже, на примере фрагментов фонологической системы предлагается
опыт реконструкции древнейшего состояния тюркских языков. Ограничение
задачи частными случаями, нисколько не принижая значения системы в
целом и не побуждая к игнорированию ее своеобразия, создает благоприят­
ные условия для всестороннего разбора материала и надлежащей глубины
рассмотрения.
2. Известно, что в чувашском языке наряду с общетюркскими есть и
такие р и л , которым в других тюркских языках соответствуют з и ил.
Совпадающие с чувашским языком слова ротацирующего и ламбдацирующе-
го типа выступают, с одной стороны, в венгерском языке, с другой,— в
монгольских и тунгусо-маньчжурских языках. В венгерском языке они
рассматриваются как следствие древних венгерско-чувашских связей, в
монгольских и тунгусо-маньчжурских — как часть общеалтайского лексиче­
ского фонда. 3. Гомбоц, впервые исследовавший ротацизм в полном объеме,
сделал заключение о первичности з и ш и о развитии их соответственно в

2 См.: Татар теленеч диалектологии сузлеге. Казан, 1969.

3 См.: Ахатов Г. X. О восточном диалекте татарского языка.— ВДТЯ. Тр. ИЛЯ им. Низами
[АН Азербайджанской ССР], Баку, 1958, XII, с.56, 57.

133
точно ясны4. В отличие от него Г. И. Рамстедт назвал первичными р и л (resp. р ,
Л), реконструировал оппозицию *р/*р, *л/*л и изобразил развитие палатализо­
ванных разновидностей следующим образом5:

чуваш, р
прототюрк. *р > тюрк, з
монг., тунг.-маньч. р (pi,
ip)

чуваш, л
прототюрк. *л > тюрк, ш
монг., тунг.-маньч. л (ли
ы)
Поддержавший точку зрения Г. И. Рамстедта Н. Поппе6 пытался найти
ключ к решению проблемы в самом факте параллельного проявления ротацизма и
ламбдаизма в чувашском, монгольских и тунгусо-маньчжурских языках и исклю­
чал первичность з и ш из-за невозможности допустить два разновременных пере­
хода з > р и ш > л: сначала в монгольских и тунгусо-маньчжурских языках, а
затем в чувашском. Важное место в аргументации Г. И. Рамстедта и отчасти Н.
Поппе занимают венгерские слова чувашского происхождения, свидетельствую­
щие, по их мнению, в пользу существования в алтайском праязыке палатализо­
ванных *р и *л.
За время, прошедшее после выхода в свет «Сравнительной фонетики тюрк­
ских языков» (1970 г.), появилось несколько статей, посвященных ротацизму и
ламбдаизму7. В них изложены интересные мысли о дальнейших поисках решения
проблемы, не содержащие тем не менее принципиально новых предложений. Осо­
бого внимания заслуживает статья Л. Лигети, которая нацеливает на переоценку
фактов венгерского языка, привлекавшихся для обоснования реконструкции ал­
тайских палатализованных *р и *л.8
2.1. Рассмотрим сначала все то, что имеет отношение к природе чувашского
ротацизма. ,
Противопоставление согласных по признаку велярности/палатализован-
ности для тюркских языков нехарактерно. В чувашском и татарском языках оно

4 См.: Gombocz Z. Zur Lautgeschichte der altaischen Sprachen.— KSz, 1912— 1913, XIII, S. 1—37.
Cp.: SetäläE. N. Zur finnisch-ugrischen Lautlehre.— FUF, 1902, II, 3, S. 273.
5 C m .: Ramstedt G. J. Zur Frage nach der Stellung des Tschuwassischen.— JSFOu, 1922— 1923,
XXXVIII, S. 29.
6 Cm.: Poppe N. Altaisch und Urtürkisch.— UJb, 1926, VI, 1/2, S. 107 f. H. Поппе реконструирует
оппозицию: *r/*f, *U*Ï.
7 См.: Meyer I. R. Klassifikation und Rhotazismus.— Acta Orientalia, Copenhagen, 1970, XXXII, S.
159— 165; Röna-Tas A. Some Problems of Ancient Turkic.— Там же, p. 209— 229; Серебренников
Б. А. Что было первичным: г2 или z? — СТ, 1971, № 1, с. 13— 19; Nauta А. 1) Rhotazismus,
Zetazismus und Betonung im Türkischen.— CAJ, 1972, XVI, 1, S. 1— 13; 2) Lambdazismus im
Tschuwassischen: Gtü. s - Tschuw. 1 und S.— In: Altaistic studies. Stockholm, 1985, S. 123— 144;
Sanieev G. D. Zur Frage des sogenannten Rhoiazismus und Lambdazismus in den altaischen
Sprachen.— In: Schriften zur Geschichte und Kultur des Alten Orients, 5. Sprache, Geschichte und
Kultur der altaischen Völker. Berlin, 1974, S. 505—509; Tekin T. ÿ Zetacism and sigmatism in
Proto-Turkic.— AOH, 1969, XXII, p. 51—80; 2) Further evidence for zetacism and sigmatism.— In:
Researches in Altaic languages.— ВОН, 1975, XX, p. 275— 284; 3) Once more zetacism and
sigmatism.— CAJ, 1979, XXIII, 1—2, p. 118— 137; Miller R. A. Japanese-Altaic lexical evidence and
Proto-Turkic zetacism-sigmatism.— In: Researches in Altaic languages. ВОН, 1975, XX, p. 157— 172.
8 Cm.: Ligeti L. A propos du rhotacisme et du lambdacisme.— CAJ, 1980, XXIV, 3—4, p. 222— 250.

134
 появилось поздно: палатализованность отражает влияние исчезнувш их ё и При
этом венгерские слова, как показал Л. Лигети9, не обнаруживают следов смягчен­
ное™ р в древнечуваш ском язы ке10. И з пятнадцати заимствованных древнечу­
вашских слов с ротацизмом лишь одно (borjû ‘теленок’) выступает с вторичной
палатализацией, которую Л. Лигети считает чисто венгерским явлением, так как
палатализованными в венгерском языке стали и другие согласные и не только в
словах чувашского происхождения.
В монгольских и тунгусо-маньчжурских языках есть случаи ротацизма, па­
раллельные с чувашским языком, и почти все они приведены ниж е. В список не
включены сомнительные параллели, такие как тур. бо]нуз, чуваш. Mäjpaza ‘рог’ и
м .-п. mögeresü(n), мо. mözoc( öh), бурят, мэцэркэ(н) ‘хрящ ’; др.-тю рк. ]'аз, кирг.
/аз, чуваш , с'ур ‘весна’, венг. пуаг ‘лето’ и м .-п. nirai, мо. нар ai, эвенк. Hipai ‘ново­
рожденны й’, ‘м ладенец’, маньч. нцархун ‘свеж ий’, ‘зелены й’; др.-тю рк ./ал- ‘пи­
сать’, чуваш, cip- ‘чертить’, ‘писать’, венг. ir- ‘писать’ и м .-п. jiru-, бурят, зура-,
маньч. Hİpy- ‘чертить’, ‘рисовать’, ‘писать’; др.-тюрк. ysäfjzi, кирг. ўзоцгу, чуваш.
jäpaua и м .-п . dörüge, мо. доро(н), бурят, дуро ‘стремя’; др.-тю рк. mİ3, азерб. di3,
чуваш, чёр ‘колено’ и м .-п. tür ei, мо. mÿpii ‘голенищ е’. Изъятие их из дальнейш е­
го рассмотрения не означает абсолютной неприемлемости альтернативных реш е­
ний, оно производится в целях устранения того, что может исказить действитель­
ную картину чувашско-монгольских и чуваш ско-тунгусо-маньчжурских парал­
лелей в области ротацизма. Примеры:
др.-тю рк. боъуз, азерб. ботўаз, тув. бостй, чуваш, nïp ‘горло’, др.-тюрк.
бо$узла-, ср.-монг. bo‘örla - 11123‘перерезатьгорло’;
др.-тю рк., тур. боз, ср.-монг. bora ~ Ъого, м .-п. boru, тув., тоф. бора
(< м онг.), мо. бор, эвенк, боро ‘серый’;
др.-тю рк. боза^у, туркм. будав, тув. 6ï3à, чуваш, näpy, венг. borjû, м.-п.
Ыгауи(п), мо. б'ару(н), эвенк, боро ‘теленок’;
др.-тюрк. İKİ3, алт. izic, тув. ijic, чуваш. jëzëpâui, венг. iker, м.-п. ikere ~
ikire, мо. ixàp, бурят, ä x ip , маньч. İK İp i, эвенк. Шрэ ‘двойня, близнецы ’;
др.-тюрк. гузук, азерб. узу к, чуваш, с'ёрё, венг. gyürü ‘кольцо, перстень
негид. нураган ‘браслет;
др.-тю рк. xÿôâzÿ, туркм. zijäe, чуваш, кёрў, ср.-монг. küregen, м.-п. kürgen,
мо. хургэн ‘зять’, ‘ж ен и х’; .
др.-тюрк. кузун, кирг. кузон, хак. кузэн, венг. gôrény (< ? др.-чуваш .), м .-п.
kürene, бурят. хузу(н) ‘хор ек ’;
др.-тюрк. о§уз, туркм. овуз, чуваш, ënâpi (ёнэ ïppi), ср.-монг. иугад, м .-п.
иуигау, м о., бурят, ураг ‘м олозиво’;
др.-тю рк., тур., уйг. окўз, узб. hyxİ3, якут, oçyc, чуваш, eäzäp ~ Mäzäp, венг.
ökör, ср.-монг. h ü k e r , üker‘s, м .-п. üker, монгор. fuguor, эвенк, огус (< якут.)
‘бык, вол’; калм. укр, эвенк. Ьукур, эвен. Ьокэн ‘корова’; сол. ухур ‘рогатый скот’.
Лексика чувашского языка подверглась большим изменениям, и поэтому
нередко чуваш ское звено в параллелях отсутствует, например:
др.-тю рк. Ü3Ïу, ср.-м онг. araya ~ arä14, a r fä 15 ‘клык, зу б ’;
др.-тюрк. бо$аз в сочетании т ол бо^аз, туркм. богуаб, якут, буос, ср.-монг.
boyär ~ boyor ~ Ьоуиг16 ‘беременная (о самках некоторых ж ивотны х)’, м.-п. boyos
‘зародыш у самки ж ивотного’;
др.-тю рк. jaMÏ3 ‘п ах’, ср.-монг. jam ir ‘брю хо’17;

9 Там же, р. 232 f.

10 См. ниже: с.-142.
11 См.: Монгольский словарь Мукаддимат Ал-адаб, II. M.; Л., 1938. с. 121.
12 См.: Козин С. А. Сокровенное сказание Юань чао би ши, I. М.; Л., 1941, с. 592.
13 См.: Монгольский словарь Мукаддимат Ал-адаб, II, с. 142, 179
14 См.: Козин С. А. Сокровенное сказание..., с. 581.
15 См.: Монгольский словарь Мукаддимат Ал-адаб, II, с. 105.
16 Там же, с. 120.
17 Там ж е, с. 130.

135
 др.-тюрк., узб. кэз-, м.-п. kesü-, мо., бурят, хэсэ-, м.-п. kerii-, мо., бурят.
хэрэ- ‘бродить, скитаться, странствовать’;
др.-тюрк. кувйз, м.-п. küger ‘гордый, надменный’;
др.-тюрк. ko3Ï, кирг. козу, м.-п. quraya(n), мо. хурга(н), эвенк, куркан ‘яг­
ненок’;
др.-тюрк. кобуз, тув. хомус, ср.-монг. qu‘ur, м.-п. quyur, мо. хур, эвенк, кур
‘струнный музыкальный инструмент’;
др.-тюрк., узб. сэз-, алт. сэс-, тат. Cİ3-, чуваш, cic- (< тат.), ср.-монг. seze-18
‘чувствовать’, ср.-монг. sere- 19, мо. сэрэ-, маньч. cypi- ~ сурэ- ‘просыпаться’,
‘чувствовать, догадываться, подозревать’, эвенк, сэрЬ ‘просыпаться’;
др.-тюрк. таз, якут, mapaşaj, ср.-монг. taragai, эвенк, mapazai ‘лысый, пле­
шивый’;
др.-тюрк. уз ‘искусный, умелый’, якут, ўс, м.-п. uran ‘умелый’, ‘мастер’.
Для правильного представления о размерах и характере совпадений следу­
ет иметь в виду, что не всегда при наличии ротацизма или в случае возможности
реконструкции его в чувашском языке он наблюдается также в монгольских и
тунгусо-маньчжурских языках, ср.:
др.-тюрк. боз, алт. бос, тат. буз, тув. nöc, туркм. би5, чуваш, игр, пус
(< тат.), ср.-монг. böz, мо. бос, бурят, буд, маньч., нан. босо, ороч, бусу, негид.
босо ~ босу ‘ткань (преимущественно хлопчатобумажная)’;
др.-тюрк. ]эз, тат. xçİ3, хак. чэс, чуваш, je с ‘желтая медь, красная медь,
латунь’, тат. диал. xçap (< ? др.-чуваш.) в xçâuiÏAxçap ‘медный купорос’2021,м.-п. fes
~ fed, мо. дзэс, бурят, зэд, эвенк, ß c , ß m ‘медь’;
др.-тюрк. тэщз. венг. tenger (< ? др.-чуваш.), м.-п. terjgis, мо. тэцэс ‘озеро,
море’, маньч. т эцгт 2 ‘озеро’;
др.-тюрк. т уз, туркм. dÿô, якут, туе, чуваш, mäeap, м.-п. dabusu(п), бурят.
дабка(н), мо. давс(ан), маньч. дабсун, ульч. давсў(н), ороч, даксу ~ даусу, эвенк.
туе, давасун, туруке ‘соль’.
Из общего количества 23 параллелей 18 включают ротацирующие формы
монгольских языков, 9 — тунгусо-маньчжурских. Начнем с последних и прежде
всего перечислим их: эвенк, боро ‘серый’, боро ‘теленок’, т р э (маньч. ixipi)
‘двойня’, ‘близнецы’, Ьукур ‘корова’ (монтор. fuguor ‘бык, вол’), куркан ‘ягненок’,
кўр ‘струнный инструмент’, cSpi- ‘просыпаться’ (маньч. cypi— сурэ- ‘просыпать­
ся’, ‘чувствовать’, ‘догадываться, подозревать’), mapazai ‘лысый’, ‘плешивый’;
негид. нураган ‘браслет’. Даже без предварительного анализа можно с уверенно­
стью сказать, что ни одно из перечисленных слов не является исконным тунгусо-
маньчжурским и что все они были заимствованы непосредственно из монгольских
языков. Некоторые слова ротацирующего типа встречаются преимущественно в
эвенкийском языке и довольно точно воспроизводят фонетический облик соответ­
ствующих монгольских слов {боро, куркан, кур, mapazai). Слово кукур — индоев­
ропейское, а слово İKİpS содержит компонент ш , легко отождествляемый с тюрк­
ским числительным bd ‘два’. Что касается слова нураган, то оно упоминается
только в негидальских материалах П. Шмидта. Не ясна история глагола cäpi-, но
едва ли это единственное слово может стать аргументом для представителей орто­
доксальной алтаистики. Совершенно очевидно, что в приведенных тунгусо-мань­
чжурских словах ротацизм отражает не общеалтайское состояние, а своеобраз­
ный фонетический облик монголизмов, имеющих, кстати сказать, надежные па­
раллели в тюркских языках.
Ротацирующие формы монгольских языков входят почти во все 23 паралле­
ли, и излишне снова перечислять их. Обращает на себя внимание наличие явных
заимствований из тюркских языков, например: ср.-монг. bo'örla- ‘перерезать гор-
18 Там же, с. 322.
19 Там же, с. 320.
20 См.: Татар теленец диалектологик с'узлеге, б. 566.
21 См.: Kotwicz W. Les éléments turcs dans la langue mandchoue.— RO, 1938 (1939), XIV, p. 95.

136
лсГ, boyär ~ boyör ~ Ztoyar ‘беременная (о самках некоторых животных)’, м.-п.
ikere ~ Шге ‘двойня’, ‘близнецы’. Ср.-монг. büker, м.-п. ü&er, как указывалось
выше,— индоевропейское слово. Учитывая степень участия тюркских языков в
формировании монгольской скотоводческой терминологии, к числу тюркизмов
следует отнести в порядке предположения и такие слова, как м.-п. boru ‘серый (о
масти)’, Ыгауи ‘теленок’, дигауа(п) ‘ягненок’, иуигау ‘молозиво’. Несколько
сложнее обстоит дело с остальными словами, которые, вероятнее всего, также яв­
ляются заимствованиями из тюркских языков. Монголо-чувашские совпадения в
области ротацизма можно объяснить тем, что в ранний период своей истории пре­
дки чувашей, находясь в Сибири, имели тесные контакты с монголами22, заимст­
вовавшими у них значительное количество слов ротацирующего типа. Другое
объяснение связано с постулированием существования генетической общности и
исходит из того, что указанные совпадения являются наследием эпохи тюркско-
монгольского праязыкового состояния.
Нет нужды доказывать, что ни одно из предложенных решений не снимает
вопроса о первичности-вторичности р. Результаты же исследования фонологиче­
ских систем тюркских языков побуждают сделать вывод о его вторичности.
Что послужило причиной появления ротацизма или, иначе говоря, какими
были фонетические условия изменения з в р в древнечувашском языке — вопрос,
на который можно ответить лишь после тщательного изучения чувашских мате­
риалов в сравнении с материалами других тюркских языков23.
Из сказанного следует, что чувашский ротацизм — собственно тюркская
проблема24, не связанная с какими-либо фонетическими явлениями в монголь­
ских или в других языках так называемой алтайской семьи, и что при объяснении
ее с алтаистических позиций не учитываются в достаточной мере конкретные ма­
териалы.
В чувашском языке р, соответствующий согласному з (с) других тюркских
языков, выступает в следующих позициях: 1) конец односложного слова; 2) конец
многосложного слова; 3) интервокальное положение.
Приведем примеры, иллюстрирующие использование р в разных позици­
онных условиях:
1) вар ‘середина, центр’ (др.-тюрк. оз, якут, ÿôc);
ip- ‘давить’ (туркм. э0~) ;
jëp ‘след’ (др.-тюрк. г'з, туркм. Ï6 );
кёр ‘осень’ (др.-тюрк. куз, туркм. zÿjô, якут. куЬун);
мар ‘не’ (узб. эмас ) ;
пар ‘железа’ (др.-тюрк. бэз, туркм. мёд) ;
näp ‘лед’ (др.-тюрк. буз, туркм. буд, якут, мус );
пёр- ‘сужать, стягивать’ (туркм. буд-);
nïp ‘горло’ (др.-тюрк. бо^аз, туркм. ôoçaô);
nip ‘холст, полотно’ (др.-тюрк. боз, туркм. би5);
с'ёр- ‘цедить, процеживать’ (др.-тюрк. суз-, туркм. суд-, ср.: якут, сур ‘ре­
шето’);
с'ёр ‘сто’ (др.-тюрк./уз, туркм. jÿô, якут, сўс);
cip- ‘проводить черту’ (др.-тюрк. чг'з-, туркм. 4ÏÔ-);
с'ур ‘весна’ (др.-тюрк./аз, туркм./аб, якут, с ас);
тар- ‘убегать’ (др.-тюрк. т эз-, туркм. тэд-, якут, тэскыэ-);
mip- ‘нанизывать’ (туркм. дуд-, якут, mic-);
хёр ‘девочка’, ‘дочь’ (др.-тюрк. И з, туркм. çïjô, якут, kïc);

22 См.: Röna-Tas А. On the Chuvash guttural stops in the final position.— In: Studia Turcica. Budapest,
1971, p. 398.
23 Первая попытка решить эту задачу была предпринята в фонетическом томе нашей работы, см.:
Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков. Л., 1970, с. 55, 84— 88.
24 Разумеется, это не значит, что ротацизм не встречается за пределами тюркских языков. См.
ниже: с. 160.

137
 хёр- ‘накаливаться’, ‘возбуждаться’ (др.-тюрк. к1з-, туркм. 5/Ô-, якут.
kîc- );
чёр ‘колено’ (др.-тюрк. mİ3, туркм. dfô);
шур ‘болото’ (туркм. Шд).
2) алйзйр ‘без руки’ (туркм. ajakûïô ‘без ноги’);
вйгйр ‘бык, вол’ (др.-тюрк. окуз, туркм. ôicÿô);
eädäp ‘тридцать’ (др.-тюрк. отуз, туркм. omyô);
Jëeëp ‘двойня’,‘близнецы’ (др.-тюрк. İ k k İ3 , кар. э г г 'з );
кйгйр ‘грудь’ (др.-тюрк. кокўз, алт. когус);
кшдйр ‘полдень’ (др.-тюрк. кўндўз, туркм. гундТд);
пулдйр ‘шурин’, ‘свояченица’ (др.-тюрк. балд1'з, туркм. балд1д);
ä6ip ‘мы’ (др.-тюрк. 6İ3, туркм. би5);
93ip ‘вы’ (др.-тюрк. Cİ3, туркм. ûiô);
саккйр ‘восемь’ (др.-тюрк. сэм з, туркм. Шки5);
cyjjäp ‘смола’ (др.-тюрк. сарз, тур. саклз, хак. сас, якут. ïac);
c'äeap ‘рот’ (др.-тюрк. а $ з, туркм. а$д);
mäxxäp ‘девять’ (др.-тюрк. токуз).
3) вйрйм ‘длинный’ (др.-тюрк. узун);
пйру ‘теленок’ (др.-тюрк. буза 5у);
хуран ‘котел’ (др.-тюрк. казан);
хурйн ‘береза’ (др.-тюрк. кащ ).
Анализ приведенных примеров и вообще материалов чувашского языка по­
зволяет сделать вывод, что в абсолютном большинстве случаев ротацизм прояв­
ляется в позиции наибольшего ослабления артикуляции согласного: после гласно­
го, восходящего к первичному долгому в односложных словах, а также после лю­
бого гласного в середине или в конце многосложных слов. Правда, ротацизм в
односложных словах не всегда удается обосновать ссылкой на долготу предшест­
вующего гласного в туркменском, якутском или других тюркских языках, но
нельзя не учитывать того, что процесс сокращения первичной долготы начался
очень рано и охватил все языки, включая туркменский и якутский. В ряде турк­
менских говоров первичная долгота гласных вообще не сохранилась. Т. Текин
справедливо указывает на случаи, когда с и з различаются независимо от дли­
тельности предшествующего гласного2 , cp.: *äc ‘горностай’/* й з ‘мало’, *kïc-
‘укорачивать’ (туркм. 5^ 5а ‘короткий’) /*кТз ‘девочка’, *jäc ‘траур’, ‘поминки’
(туркм. jäü) /*]йз ‘весна’.. Добавим к этому, что в др.-тюрк. acïy ‘польза’ в интер­
вальном положении сохраняется сильный с (ср.: чуваш, узй). Все же таких‘приме­
ров немного, и более того, некоторые из них по тем или иным обстоятельствам не
могут быть приняты во внимание. Так, с одной стороны, ас ‘горностай’ выступает
и в виде аз, с другой стороны — это слово встречается с сочетанием рс в конечной
позиции (MK I 80); реконструкция пратюрк. *jäc ‘траур’, ‘поминки’ очень сомни­
тельна, не исключено, что туркм. jâ û — заимствованное слово, cp.: п. jäc ‘горечь,
печаль’. Отсутствию ослабления с в acïy, очевидно, препятствовала его геминиро-
ванность.
Высказанное выше предположение о дополнительном распределении з(р )
относительно с (з) в тюркском праязыке можно подкрепить следующими приме­
рами, учитывая то, что отсутствие фарингализации в тувинском и тофаларском
языках связано с наличием у гласных этимологической долготы: тув. а‘с~, туркм.
aû-, кар. ас-, чуваш. *ус- ‘вешать’ (у з ш - ‘свешиваться’) /тув. ас-, туркм. ад-, кар.
аз- ‘заблуждаться, сбиваться с пути’; тув. ба‘с~, туркм. ба&~, кар. бас-, чуваш, пус-
‘ступать, давить’; тув. die-, туркм. dÿô-, кар. /ш'з-, чуваш, mip- ‘нанизывать’; тув.
кэ'с-, туркм. K3Û-, кар. кэс-, чуваш, кас- ‘резать’/ тув. кэс- ‘делать обход’, туркм.
гэд- ‘гулять, прогуливаться’, ног. кэз- ‘бродить, шататься’; тув. kac-, туркм. 5ад-,
кар. каз- ‘копать’; тув., тоф. кёс-, туркм. $&-, кар. kïc-, чуваш, хёс- ‘жать, да-25

25 См.: Tekin Т. Zetacism and sigmatism in Proto-Turkic, p. 56.

138
 вить’/ тув. kïc-, туркм. fjïô-, кар. к'1з-, чуваш, хёр- ‘разогреваться, накаляться’;
тув. кўс- (?), туркм. ву&~, кар. кус-, чуваш, xäc- ‘рвать, тошнить’; тув. ÿ‘c-, туркм.
tiÿÿ-, др.-тюрк. cÿc- ‘бодать’/ тув. ÿc-, туркм. ÿô-, кар. уз- ‘рвать, разрывать’. Ха­
рактерно, что в тофаларском языке в интервокальном положении ослаблению ко­
нечного с после этимологического долгого гласного противопоставляется его ка­
чественная устойчивость в положении после краткого гласного, ср.: кгзЫ ‘крас­
ный’ — kïcù i ‘теснина, ущелье’ (от к'ёс- ‘сжимать, сдавливать с боков’).
Таким образом, иет оснований оспаривать тезис о позиционной природе
чувашского ротацизма , хотя ротацизм в общетюркском масштабе, может быть,
несет, кроме того, определенную морфологическую нагрузку, ср.: др.-тюрк. туе­
ра- ‘увеличиваться в размерах’ — тувуз ‘крупный’, кутур- (чуваш, xädäp-) ‘вы­
ходить из нормы, терять рассудок’, ‘бесноваться’ — кутуз ‘бешеный’, cäMpi- ‘жи­
реть, полнеть’ — сэм1з ‘жирный, полный’, jaepï- ‘ослабевать, обессиливать’ —
jaejjj ‘плохой, скверный’, кор- ‘видеть’ — коз ‘глаз’. Вопреки мнению Т. Теки-
на , многие из подобных примеров доказывают не первичность, а вторичность р,
потому что cäMpi- не что иное, как сэмгз + -i-, ср.: туркм. дэмрэ- ( &3MİÖ + -э-),
Вудура- (çydyô + -а-); др.-тюрк. кавансгра- (каваныз + -а-) ‘лишаться кагана’,
элырй- (элс1з + -Ü-) ‘лишаться племенной организации, племенного союза’.
Трудно установить абсолютное время перехода з в р в древнечувашском
языке, но есть косвенные свидетельства того, что он происходил до переселения
предков чувашей в Европу, так как в ряде производных форм и в словах, заимст­
вованных из тюркских языков Поволжья, а также из арабского и персидского
языков, в указанных позиционных условиях устойчиво выступает з, например:
авйс- ‘веять, провеивать’ — авйзш - ‘провеиваться’, ас ‘память’ — азйн- ‘вспоми­
нать’, азан ‘призыв к молитве’ (< ар.), азап ‘истязание, мучение’ (< ар.), азав
‘клык’ (< тат.), äeäc ‘воск’ (< ?, ср.: др.-тюрк. авус), кубйс ‘скрипка’ (ср.: др.-тюрк.
кобуз, ср.-монг. qu‘ur), Нём ‘виноград’ (< ?), кас- ‘резать’ — казйл- ‘резаться’,
пас- ‘портить’ — пйзйл- ‘портиться’, пуза ‘посконь, пенька’ (< ? < тохар. В).
Оригинальный способ определить время перехода з > р в древнечувашском
языке был предложен А. Рона-Ташем262728, подробно рассматривающим в этих це­
лях историю чувашского jäpana ‘стремя’. Древнебулгарскую форму А. Рона-Таш
восстанавливает в виде *ipäfjä, древнетюркскую (Ancient Standard Turkish) — в
виде *узэцгу (огузские, кыпчакские, узбекский и уйгурский языки) и *1зэцгэ
(языки барабинцев, хакасов, тувинцев, якутов, желтых уйгуров). Попытка 3.
Гомбоца, Г. И. Рамстедта, Н. Поппе и Э. В. Севортяна связать данное слово с
монгольским письменным dörüge расценивается им как неприемлемая с фонети­
ческой, морфологической и семантической точек зрения. Опираясь главным об­
разом на материалы археологических раскопок, А. Рона-Таш допускает появле­
ние металлического стремени у тюрок на рубеже нашей эры. Именно к этому
времени он относит развитие ротацизма, ссылаясь при датировке его на древне-
булгарские заимствования в самодийских языках и древнетохарские в тюркских.
Так, самодийское *jür ‘сто’, по его мнению, могло быть заимствовано у тюрок
перед началом первого столетия н.э., тохарское жeyes ‘металл’ (> др.-тюрк. *]эз >
]эз —jäp) вошло в древнетюркский язык, как он полагает, несколько раньше, до
появления ротацизма.
2,2. Хотя ламбдаизм единодушно ставится рядом с ротацизмом, и, по-види-
мому, есть нечто, объединяющее их как проявления одной тенденции фонетиче­
ского развития, налицо и некоторые различия между ними.

26 Иной точки зрения придерживается С. А. Старостин, утверждающий, что позиционная природа

чувашского ротацизма «никак не подтверждается реальным языковым материалом». См.:
Старостин С. А. Алтайская проблема и происхождение японского языка. М., 1991, с. 116.
27 См.: Tekin Т. Zetacism and sigmatism in Proto-Turkic, p. 57.
28 Cm.: Röna-Tas A. The periodization and sources of Chuvash linguistic history.— In: Chuvash
Studies.— ВОН, 1982, XXVIII, p. 120— 123.

139
 И в данном случае рассмотрению конкретного материала долж но предш е­
ствовать тщательное отграничение ненадежных или сомнительных параллелей.
Например, кирг. алч'1 ‘выигрышная сторона альчика’ и ашлк ‘альчик, игральная
кость’ — разные по происхождению слова: алчх — от ал ‘перед, передняя часть’,
auiïk, — от аш- ‘выступать, выдаваться, выходить за пределы чего-л.’, ср.: ног. acık
‘щиколотка, лоды жка’, ‘косточка коленного сустава задней ноги барана, теленка
и т . д .’, используемая в качестве игральной кости.
В так называемых алтайских языках прослеживается «чистый» ламбдаизм
и несколько разновидностей «смешанного» ламбдаизма, совмещенного с другими
звуками.
Н иж е приведены чувашско-монгольские, чуваш ско-тунгусо-маньчжур­
ские и тюркско-венгерские параллели с соответствием ш ~ л в «чистом» и «сме­
шанном» виде2930.
1) ш ~ л
др.-тюрк. таш, туркм. däiu, чуваш, чул, м.-п. cilayu(п) ‘камень’;
др.-тюрк., туркм. apîıu, м.-п. oral ‘оглобля’;
др.-тюрк. т авш кан, м.-п. taulaU мо. /пула/, солон. толэ1;
др.-тюрк., алт. туш ‘обед, полдень’, венг. dél ‘юг’;
др.-тюрк. туш-, венг. döl- ‘падать, опускаться’.;
туркм. кошэк ‘верблюжонок-сосунок’, венг. kölyök ‘детеныш’, м.-п. gölige
‘щенок’, ‘детеныш’. Ср. также: ср.-тюрк. кўчук ‘щенок’ (Сл. Замахшари II 405),
кар. кочэк ‘верблюжонок’.
2 ) ш ~ бл
др.-тюрк. т авш кан, ср.-монг. tablqai, м.-п. taulai ‘заяц’.
3) ш ~ лб
др.-тюрк., туркм. кашгк, м.-п. qalbuya, алт. калбак (< монг.) ‘ложка’;
др.-тюрк. кошу5 ‘стих’, ‘песня’, кош- ‘соединять’, ‘присоединять, добав­
лять’, ср.-тюрк. кошук кош- ‘сочинять стихи’ (Сл. Замахшари II 267), м.-п.
qolbuydfn), мо. холбо(н) ‘связь, контакт, соединение’, ‘союз, объединение’, м.-п.
qolbu-, мо., бурят, холбо- ‘соединять, объединять, связывать’, м.-п. qoti- ‘смеши­
вать’;
др.-тюрк. эшу- ‘покрывать’, эшўк ‘покрывало’, эвенк., негид., маньч. элбэ-
‘крыть (крышу), покрывать’;
др.-тюрк. *бош- в бошгўур- ‘учить, наставлять’, монг. *bolbu- в м.-п.
bolbasun ‘совершенный’, ‘воспитанный, образованный’;
др.-тюрк. тош- ‘наполнять’, маньч. долмо- (—? долбо-) ‘наливать, доли­
вать, подливать (вино)’, эвен. тол1 ‘полный’. Ср. также: др.-тюрк. тол- ‘напол­
няться’, толу ‘полный’.
Дж. Стрит приводит примеры соответствия ш вторичному сочетанию лб,
образовавшемуся в результате выпадения гласного (лг'б > лб) .
др.-тюрк. эш- ‘грести, разгребать’, азерб. эш- ‘рыть, копать’, алт. эш-, m .-
п . selbi- ‘грести веслами’ (< алт. *seli-bü~);
тюрк. *ш - ‘тереть, натирать’, м.-п. ИЫ- ‘гладить’, ‘делать массаж’, ‘лас­
кать’;
др.-тюрк. таш- ‘переливаться через край’, ‘выходить из берегов’, м.-п.
talbi- ‘ставить, класть’, ‘пускать, освобождать’ (< праалт. *talï-bü-);
др.-тюрк. сэш -, монг. *selbi- ‘распутывать, развязывать’;
29 См.: Поппе H. Н. Чувашский язык и его отношение к монгольскому и турецким языкам, III.
Чуваш, и монг. 1, турецк. s.— ИРАН, VI сер., 1925, XIX, с. 32— 34; Poppe N. Einige Lautgesetze
und ihre Bedeutung zur Frage der mongolisch-türkischen Sprachbeziehungen.— UAJb, 1958, XXX,
1—2, S. 95; Street J. Proto-Altaic *-l(V)b- > Turkic s.— CAJ, 1980, XXIV, 3—4, p. 285—289.
30 Cm.: Street J. Proto-Altaic *-l(V)b- > Turkic s, p. 292—302.

140
 др.-тюрк. шаш- (< *саш~), м.-п. salba ‘быстро’, монг. *salba- ‘торопиться,
спешить’ (< праалт. *syalï-bü-) ;
др.-тюрк. jaıu, туркм. jäiu, м.-п. nilbusu(n) ‘слеза’ (< праалт. *nyäb-pu >
*nyälbu).
4) ш —л]
др.-тюрк. эшйк ~ эшкйк, чуваш, ажак (< тат.), м.-п. eljige(n) ‘осел’;
др.-тюрк. kopfjauiÏH, кирг. kopçomyn, казах., к.-калп. корнает, туркм. çyp-
шун, чулым. корцузан, kopçafin, хак. хор çafin, ср.-монг. qoryaljï, м.-п. qoryuljï(n),
мо. хорголж(т) ‘свинец’; алт. kopçonfİH, тув. kopçyAuyn, тоф. kopçoAjyH, хак.
xopçaMjùi ‘свинец’, якут, xopçonfyn, эвенк, коргол/ун ‘олово’.
г) ш ~ лч (л/)
др.-тюрк., азерб. бэшйс, венг. bölcsö (< ? др.-чуваш.) ‘колыбель, люлька’;
др.-тюрк. jÖMİıu, венг. gyümöles (< ? др.-чуваш.), чуваш. сЧмёс', м.-п. jïmïs
‘фрукт, плод’;
др.-тюрк. kaıuka ~ kamça ‘белая отметина на лбу животного’, ср.-монг.
qalcaq в qalcaq morin ‘лошадь с белым пятном на голове’ (Сл. Замахшари II 289),
м.-п. qalfan ‘лысый, плешивый (о человеке)’, ‘лысина, пятно на лбу (у животно- .
го)’.
Подводя итог обзору материалов, относящихся к ламбдаизму, отметим, что
ряд параллелей из числа предложенных Дж.Стритом не внушает доверия. Неко­
торые тюркские и монгольские слова реконструированы, и достоверность рекон­
струкций не подтверждена; др.-тюрк. эш- и м.-п. selbi- не поддаются сближению
из-за существенных фонетических различий; др.-тюрк. таш- и м.-п. talbi- далеки
друг от друга в семантическом плане; м.-п. bolbasun, по-видимому,— производ­
ная форма от bol- ‘становиться, делаться’. Остальные примеры, иллюстрирующие
явление ламбдаизма в масштабе всех трех групп алтайских языков, немногочис­
ленны. В двух изолированных параллелях тунгусо-маньчжурские слова ламбда-
цирующего типа — явные заимствования: солон, тблэъ ‘заяц’, эвенк, корголрун
‘олово’ (< монг.). Относительно двух других параллелей ср.: др.-тюрк. тош-,
маньч. долмо- и др.-тюрк. эшу-, маньч. элбэ-, нельзя сказать ничего определен­
ного, хотя весьма вероятно, что они случайны. Кстати, в тунгусо-маньчжурских
языках отсутствуют параллели с ламбдаизмом в чистом виде, если не принимать
во внимание одно из указанных выше -заимствованных слов. Минимальное коли­
чество примеров на ламбдаизм дают и монгольские языки, причем большая часть
их — слова, в которых л выступает в сочетании с другими согласными. Сопостав­
ление тюрк, кошэк с м.-п. gölige вызывает сомнения. Здесь важно также подчерк­
нуть, что палатализованность I в венг. kölyök не может быть использована как
свидетельство его «смягчения» в древнечувашском языке: Л.Лигети привел убе­
дительные доказательства палатализации I на венгерской почве31.
В венгерском böles- и gyümoles, по мнению Л. Лигети, I — не изначальный, а
«вставочный» звук («un élément anorganique»)32. Появление «вставочного» л ха­
рактерно для разных языков, ср.: башк. (диал.) арттш (башк. лит. артгш), алт.,
тув. арт ш , чуваш, урдши ‘можжевельник’; башк. (диал.) тур&л1к (башк. лит.
турШк), узб. mÿpcik ‘бурдюк’33.' Есть основания считать I «вставочным» звуком и
в м.-п. eljigen, qoryuljï(п). Последнее слово, будучи названием металла, попало в
тюркские языки поздно и затем было заимствовано монгольскими языками. При­
мечательно, что в среднемонгольском языке в рассматриваемом слове «вставоч­

31 См.: Ligeti L. A propos du rhotacisme et du lambdacisme, p. 239.

32 Там же, p. 247. См. также: Nauta A. H. Lambdazismus im Tschuwassischen..., p. 128; Eren H. Рец.
на [Hungaro-Turcica. Studies in honour of Julius Németh. Budapest 1976] — TD, 1984, XLVIII, 385,
s. 52; Eckmann J. Kelime ortasında anorganik b, p ve m’ııın türemesi.— Türkiyat Mecmuası, Istanbul,
1953, X, s. 313.
33 См.: Миржанова С. Ф. Южный диалект башкирского языка. М., 1979, с. 112.

141
ным» является не /, а г : qoryarsun (Сл. Замахшари II 303). Нельзя не обратить
также внимания на типичность для монгольских языков именной словообразова­
тельной модели «глагольная, или именная, основа + -/ + -fin», ср.: м.-п. qoryulji(n)
‘свинец’, tarbaljï(п) ‘беркут’, suryulji(п) ‘сияние’, dörbeljî(n) ‘квадрат’, ‘четырех­
угольник’, мо. сарйлрн. ‘вальдшнеп’. Это обстоятельство позволяет говорить о
возможности появления м.-п. goryulfi(n) вследствие морфологического освоения
древнетюркского кор^ашш. Едва ли относится к собственно тюркскому лексиче­
скому фонду и др.-тюрк. эшйк ~ эшкйк ~ äiujäK. Область распространения осла, с
учетом особенностей его хозяйственного использования, не совпадает с граница­
ми расселения древних тюрок. В связи с этим не кажется случайным отсутствие в
тюркских языках собственных наименований самца и самки осла. И именно поэ­
тому оправданы поиски прототипа древнетюркского эшйк ~ эшкйк ~ SmjäK в со­
седних нетюркских языках. Известно, например, что О. Шрадер восстанавливал
праформу наименования осла для древнегреческого и латинского языков в виде
*asnas и сближал ее с арм. es и далее с тюрк, эшкйк, шумер, ansi, answ34.
Те параллели, которые остаются после предварительного рассмотрения, со­
держат ламбдаизм смешанного типа, и, следовательно, заключение о природе
ламбдаизма необходимо делать на основе анализа фактов одних тюркских язы­
ков. Только в тюркских языках представлено соответствие л ~ ш («чистый» ламб­
даизм), охватывающее несколько десятков слов и наблюдаемое в тех же позици­
ях, что и соответствие р согласному з, ср.:
1) с'уЛ ‘слеза’ (др.-тюрк./аш, туркм.уаш);
ш ёл ‘место встречи’, ш ёл пул- ‘встречаться’ (др.-тюрк. туш-, туркм. дўш-
‘встречаться’);
т ул ‘внешний, наружный’ (др.-тюрк. таш, туркм. даш, якут, тас); т ул-
‘переливаться через край, выходить из берегов’ (др.-тюрк. т аш -, туркм. даш-,
якут, mahïj-);
х ёл ‘зима’ (др.-тюрк. кХш, туркм. 5г'ш, якут, kïhïn);
чул ‘камень’ (др.-тюрк. таш, туркм. даш, якут. тйс)\
ш йл ‘зуб’ (др.-тюрк. т ш , туркм. дии, якут. тТс).
2) кём ёл ‘серебро’ (др.-тюрк., туркм. кумуш);
с'ймйл ‘предлог, повод, причина’ (др.-тюрк.}умуш ‘дело’, ‘поручение’);
с 'ш м ё л ‘семьдесят’ (др.-тюрк., туркм. ]эт м ш ) ;
хавал ‘дупло’ (азерб. ко^уш);
хёвёл ‘солнце’ (др.-тюрк. ку}аш).
3) алак ‘дверь’ (др.-тюрк. эшг'к);
пы ёк ‘пять’ (др.-тюрк. бэш, туркм. баш, якут. 6iöc);
т йлй ‘ножные путы’, ‘оковы’ (др.-тюрк. тушац, туркм. душак);
т ёлёк ‘сон, дновидение’ (др.-тюрк. туш, туркм. ôÿ/'ш).
Очевидно, определяющими для возникновения ламбдаизма были те же фо­
нетические условия, что и для ротацизма: нахождение ш в позиции наибольшего
ослабления артикуляции35. И здесь мы встречаем трудности, когда речь идет об
односложных словах. Не всегда в односложных словах с конечным ш (> л) восста­
навливается первичная долгота гласного, ср.: чуваш, хёл ‘зима’.
Итак, опыт реконструкции двух архетипов, осуществленный с привлечени­
ем различных фактов тюркских и нетюркских языков, служит дополнительным
подтверждением ранее сделанных нами выводов о вторичности многих фонетиче­
ских и морфологических особенностей чувашского языка. Вместе с тем он убеж­
дает в правильности тех оценок, которые были сделаны в ходе определения основ­
ных параметров фонологической системы тюркского праязыка и ведущих тенден­
ций ее развития.

34 См.: Schräder О. Reallexikon der indogermanischen Altertumskunde. Strassburg, 1901, s. 206.

35 См. выше: c. 138.

142
 Нерегулярные изменения звуков

1. Вопрос о нерегулярных изменениях часто возникает в ходе сравнитель­

ного исследования родственных языков: нет звуковых переходов без исключений
и степень непреложности фонетических законов, причины разного рода аномалий
постоянно привлекают к себе внимание компаративистов. Исключения становят­
ся предметом специального изучения, и вся информация, относящаяся к их объ­
яснению, освещает разные стороны исторического развития языков.
Список устанавливаемых исключений из фонетических законов составлен
В. Маньчаком, указывающим на необоснованность их традиционного разграни­
чения и считающим основополагающей причиной изменения звуков частоту
употребления слов и морфем. Ниже мы воспроизводим этот список: 1) аналогиче­
ские формы; 2) заимствования; 3) слова, в которых имели место ассимиляция,
диссимиляция, гаплология, метатеза и прочие изолированные изменения; 4) ги­
перкорректные формы; 5) экспрессивные формы; 6) слова, в которых изменения
вызваны просодическими явлениями на синтаксическом уровне; 7) часто исполь­
зуемые слова; 8) слова, фонетическое развитие которых расценивается как труд­
но поддающееся объяснению36.
Названные типы не образуют четко дифференцированной системы, не оди­
наково значимы и различаются по степени распространенности. Мы остановимся
лишь на некоторых из них.
1.1. Пожалуй, наиболее известен тип нерегулярных изменений, обуслов­
ленных действием аналогии, без учета которого невозможно получить достовер­
ные сведения о путях развития отдельных парадигматических форм. Примеча­
тельна в этом отношении история лично-предикативного показателя -сйн ~ -сэн
— cin, восходящего к личному местоимению 2-го лица единственного числа. Опи­
раясь на диалектные материалы современных тюркских языков, архетип указан­
ного лично-предикативного показателя и соответственно личного местоимения
следовало-бы восстанавливать в виде *сйц. Регулярное фонетическое изменение ц
в н было характерно лишь для части тюркских языков, главным образом для огуз-
ских, преобразование же *сйц в cäu охватило более широкий круг языков, ср.: тат.
]азасщ, узб. ]эзасан ‘пишешь’; хак. кч эзщ (icmin 4èdip с1ф ‘ты слышал’. Можно
предположить, что расширение круга языков, в которых на месте конечного ц
выступает н, было обязано действию аналогии: лично-предикативный показатель
1-го лица единственного числа всегда оканчивался на н (-мйн — мэн < *пйн).
Другой пример. Так называемый вставочный н восходит к древней разно­
видности лично-указательного местоимения 3-го лица единственного числа *ш, и
появление его в составе общетюркских падежных форм связано с большой распро­
страненностью в прошлом притяжательного склонения. Внедрение «вставочного»
н в региональные формы, образование которых происходит в настоящее время,
когда позиции притяжательного склонения утрачены, также необходимо отнести
за счет действия аналогии, ср.: хак. 16ўстўнзэр ‘на дом’, асхшзар ‘в рот’.
Действие аналогии охватывает формы, входящие в ёмкие парадигматиче­
ские ряды, прежде всего падежные, лично-предикативные, личные и лично-по­
сессивные формы. Очевидно, «давление» парадигмы — главнейший источник того
загадочного несоответствия показателя 2-го лица множественного числа прошед­
шего времени и условного наклонения глагола личному местоимению, которое
явилось камнем преткновения для нескольких поколений тюркологов. Только
аналогией (с 1-м лицом) поддается объяснению появление форм типа ]азд 1щз вм.
]а зд ш з, ср.:

36 См.: Maüczak W. Le développement phonétique des langues romanes et la fréquence. Krakow, 1969,
p. 5.

143
др.-тюрк. jaedÏM (< jasdi-Män) ‘я писал’ ]аздщ (<]азд1-сац) ‘ты писал’
ja3ÔÏMÏ3 (< jcL3dï-6ï3) ‘мы писали’ ]азощ з (< ja.3di-ci3) ‘вы писали’

1.2. Одна из причин нерегулярности соответствий — заимствование слов в

период, когда действие фонетического закона уже утрачивает силу. С этим случа­
ем связаны нарушения, существенно меняющие общую картину фонетического
состояния языка и распределения в нем рефлексов общетюркских архетипов.
Здесь резко выделяется чувашский язык, в котором обилие поздних заимствова­
ний из соседних тюркских языков привело к образованию многотипных и «бесси­
стемных» фонетических соответствий с другими языками. То же самое, но в мень­
ших размерах наблюдается в якутском языке. Так, общетюркский начальный с в
нем выпал, ср.: азерб. сал ‘плот’, сат- ‘продавать’, сэкыз ‘восемь’, сэн ‘ты ’, cÿm
‘молоко’, су ‘вода’; якут, ал, am-, afİ3, эн, ўт, ў. Однако в большой группе заимст­
вованных слов с в начале слова присутствует: сугэ ‘топор’ (< монг.), сўхара ‘су­
харь’ (< русск.), солоцдо ‘колонок’ (< монг.). Особую трудность представляют
перезаимствования, создающие видимость сохранения следов утраченных фоно­
логических оппозиций и исчезнувших структурно-фонетических черт, cp.: 1 )
якут, cùi ‘год’ и fui ‘год в двенадцатилетнем животном цикле’, тув. Kİdic ‘войлок,
кошма’ и xeeic ‘ковер’; 2 ) тув. куш ‘сила’ и кучу ‘могущество, сила’; др.-тюрк.
бэрк ‘крепкий’, ‘твердый’ и тув. бэргэ ‘трудный, тяжелый, затруднительный’.
Якут, fin. < монг., тогда как ср.-монг. fil — довольно раннее заимствование из тюр­
кских языков. Так же обстоит дело с тув. xëeic, кучу, бэргэ. Дополнительных объ­
яснений требует слово xëeic, являющееся по происхождению тюркским. Тюрк­
ская праформа — *K3ßic (ср.: карач.-балк. кщз ‘кошма, войлок’, ку/уз ‘ковер’) >
монг. xëeic > тув. xëeic. Таким образом, в результате перезаимствования в тувин­
ском языке выступают фонетические разновидности одного и того же слова со
слабым и с сильным согласными в анлаут$: Kİdic ‘кошма, войлок’ и xëeic ‘ковер’.
1.3. Явления ассимиляции, диссимиляции, гаплологии, метатезы и изоли­
рованные изменения нередко происходят в чрезвычайно узкой сфере, и очень
трудно объяснить их исходя из процессов, типичных для тюркских языков в це­
лом, для региональных групп или для языков в отдельности. Д аж е в одном и том
же говоре наблюдаются переходы, не укладывающиеся в типичные для него зако­
номерности фонетических изменений. Источники отклонений разнообразны, и
не последнее место среди них занимает влияние субстрата и адстрата.
Примеры региональных изменений фонетического облика слова на базе ас­
симиляции дают материалы тувинского и тофаларского языков, ср.: тув. чаш тт-
(< чашЫш-) ‘прятаться’, ут т ун- (<унутун-) ‘забываться’, akci (< aÿ.3Ï) ‘его рот’.
Укажем далее на неэтимологические согласные, появляющиеся в сочета­
нии с другими согласными. Примеры такого рода нерегулярных преобразований
из разных тюркских языков собрал Я. Экман: басамак -* басамбак ‘лестница’,
эмёк -* ёмбёк ‘труд’, ‘тяжесть, бремя’, кўмўз - кўмбўз ‘кулак’, памук памбук
‘хлопок’, буламач -* буламбач ‘мучная каш а’, клзамк клзамбук ‘корь’, зумрўт
-*зумбрут ‘изумруд’, вапур пампур ‘пароход’37. Ср.: также: башк. а р т ш
башк. (диал.) арттш ‘можжевельник’38.
В. И. Асланов, указывающий на фонетические соответствия/ ~ m ~ d и д ~
ч ~ 0 в азербайджанском языке, ссылается на следующие примеры: ]умру ~ думру
~ *тумру (тумурруъ ‘почка’) ‘круглый’, }умруъ ~ думрух ‘к улак’, чёв1р- ‘повора­
чивать, переворачивать’ ~ dëeip- ‘опрокидывать, низвергать’ ~ ëeip- ‘вращать,
поворачивать’39. На самом деле, речь должна идти о каком-то древнем региональ­
ном фонетическом процессе, следы которого обнаруживаются в диалектах совре-
37 См.: Eckmann J. Kelime ortasinda anorganik b, p ve m’nin türemesi, s. 313— 320.
38 См.: Миржанова С. Ф. Южный диалект башкирского языка, с. 112.
39 См.: Асланов В. И. Историческая лексикология азербайджанского языка. (Проблема
реконструкции). АДД. Баку, 1973, с. 7, 8 .

144
менных тюркских языков. Наличие такого процесса подтверждается примерами и
внутриязыковых, и межъязыковых соответствий, ср.: узб. fim in — jäniu-, карач.-
балк. тэшш- ‘раздеваться’; кум. jae и дав ‘война, битва, сражение’.
Аналогичный случай изолированных изменений — переход к в т и, наобо­
рот, т в к. Примеры: урум. м энт эт сэм mİM т эл эр к (вм. мэн кэтсэм кш кэо
лэ]эк) ‘если я уйду, кто придет’40; кар. кыэ- (вм. т ыэ-) ‘хотеть, желать’, кэфэк
(вм. туфэк) ‘ружье’, твтщк (вм. т1втщк) ‘сверток, узелок’, т ш рцм (вм.
кшрцт) ‘голубь’, Kİ3 (вм. m ie) ‘колено’, гМз (вм. ыз) ‘осень’, тщз (вм. кщз)
‘войлок’, Kİjiıu (вм. m ijiıu ) ‘принадлежащий’, кцэрмэн (вм. тцэрмэн) ‘мельни­
ца’, т ы (вм. кы) ‘пепел’, кы (вм. ты) ‘язык’, ммэн. (вм. miMän) ‘десять тысяч’,
кшэгш (вм. тунэгш) ‘вчера’, tein (вм. min) ‘дно’, ттцэк (вм. ктцэк) ‘колесо’,
Kipin- (вм. m ip in -) ‘жить’, к1рл1 (вм. т1рл1) ‘различный’, kİc ( в м . mic) ‘зуб’ ит.д.
1.4. Особенно большое значение придается такому фактору, вызывающему
нарушение регулярных соответствий, как частота употребления4142. Специально
занимавшийся изучением последствий действия данного фактора на материале
романских и славянских языков В. Маньчак опирается на закон Зипфа: чем чаще
используется языковая единица, тем она меньше. Следствием большой употреби­
тельности аффиксальных морфем является сокращение их до одного слога или
одного звука. Изменение предикативной связки турур в аффикс -т, аффикса да­
тельно-направительного падежа -kapï — çapï в -а — характерные примеры эво­
люции морфологических средств языка, не связанной с регулярными фонетиче­
скими изменениями.
Фактор частотности проявляет себя не только в плане сокращения протя­
женности слова или морфемы, но и в плане звуковых изменений. В тюркских
языках действие его охватывало в наибольшей мере вспомогательные глаголы,
которые, с одной стороны, очень употребительны, а с другой, часто оказываются в
фонетических условиях, способствующих активизации процессов преобразова­
ния. Так, в огузских языках частота употребления сыграла главную роль в утрате
вспомогательным глаголом бол- ‘быть, становиться’ начального согласного, ср.:
азерб., тур. ол-, туркм. бол-, что впервые было отмечено П. М. Мелиоранским .
Точка зрения П. М. Мелиоранского на причину перехода бол- в ол- нашла убеди­
тельное подтверждение в результатах статистических исследований материалов
современных тюркских языков. Например, в романе М. О. Ауэзова «Абай жолы»
глагол бол- встречается 9197 раз и по частоте занимает первое место43. В неболь­
шой группе слов огузских языков наблюдается также переход б в в, обусловлен­
ный действием фактора частотности: азерб., тур. вар ‘есть, имеется’, вар- ‘дохо­
дить, достигать’, вэр- ‘давать’. В узбекском языке переход б в б в глаголе бэр-
происходит лишь тогда, когда он, выполняя вспомогательные функции, сочетает­
ся с другими глаголами: р за вэр (< р з а бэр) ‘пиши, продолжай писать’. Ср.: узб.
кэтвэрган (< кэт1б]убэрган) ‘наилучший’. С частым употреблением связывает С.
Мырзабеков факультативное выпадение л в деепричастиях от глаголов бол-
‘быть, становиться’, кэл- ‘приходить’, ал- ‘брать’, кал- ‘оставаться’, сал-
‘класть’, кы- ‘делать’ (в романе «Абай-жолы» перечисленные глаголы встречают­
ся соответственно 9197, 5145, 4544, 2687, 1326, 722 раза)44. Частота употребле­
ния, по мнению С. Мырзабекова, влияет также на преобразование первых компо­

40 См.:- Оглух Ф. !.. Гаркавець О. М. Особливосл фонетики i морфологи однШ з урумських

ro B İp O K . — Мовознавство, 1980, 1 (79), с. 56.
41 См.: Maılczak W. I) Développement phonétique irrégulier et fréquence d’emploi en français.— Actes
du X-e Congrès International de linguistique et filologie romanes. Paris, 1965, p. 911—924; 2) Un
troisième facteur essentiel de l’évolution linguistique.— BSLP, 1973, LXVIII, 1, p. XXII; 3)
Stowianska fonetyka historyczna a frekweneja. Krakow, 1977.
42 См.: Мелиоранский П. M. Араб филолог о турецком языке. СПб., 1900, с. XL— XLI.
43 См.: Мырзабеков С. Статистико-лингвистический анализ структуры глагола современного
казахского языка. (По роману М. О. Ауэзова «Абай жолы»). АКД. Алма-Ата, 1973, с. 8 —9.
44 Там же, с. 14.

10 А. М. Щербак 145
нентов перифрастических форм: йкэл (< шип кэл), änäp (< шип бэр), апар (< шип
барГ5.
Частным случаем нерегулярных фонетических изменений является разви­
тие протетических согласных. Рассматривать эти изменения как изолированные
было бы не совсем правильно: слова, объединяемые наличием протезы, в одних
тюркских языках немногочисленны или даже единичны, в других — составляют
значительные группы. Пример единичной протезы — согласный в в огузских язы­
ках: азерб., гаг., тур. вур- ‘бить, ударять’ (< *ур). Протетические согласные, име­
ющие широкую сферу проявления,— в в чувашском языке и в джушском говоре
узбекского языка, h — в халаджском и некоторых других тюркских языках. Вто-
ричность в является общепризнанным фактом, и попытки реконструкции тюрк­
ских праформ с опорой на соответствующие материалы чувашского языка прак­
тически не предпринимались. Вторичность халаджского анлаутного h признается
не всеми тюркологами. Определенно в пользу позднего происхождения его выска­
зался Д. Синор4546. Напротив, Г. Дёрфер прилагает усилия для доказательства ис­
конности халаджского h, возводит его к *п и восстанавливает в тюркском праязы­
ке оппозицию и/О47.
Повышенный интерес к проблеме анлаутного h объясняется той ролью, ко­
торая отводится ему в алтаистических исследованиях, однако h в тюркских язы­
ках нерегулярен, что препятствует введению его в фонологическую систему тюр­
кского праязыка и использованию для более глубоких реконструкций. В построе­
ниях широкого плана обращение к тюркскому анлаутному h оправдано лишь в
связи с постановкой типологических задач: разные виды протез, являющиеся вы­
ражением в определенных условиях инкурсии, встречаются во многих языковых
семьях, и, вероятно, не будет ошибкой квалифицировать протезирование началь­
ных гласных как относительную универсалию с той оговоркой, что ни в одной
языковой семье оно не является регулярным.

45 Там же, с. 18.

46 См.: S inor D. Рец. на [Kakuk S. Recherches sur l’histoire de la langue osraanlie des XVI-e et XVII-e
siècles. Les éléments osmanlis de la langue hongroise.— ВОН, 1973, XIX] — JAOS, 1977, 97, 1, p.
37.
47 C m .: Doerfer G. Khalaj materials.— In: Indiana University Publications. Uralic and Altaic Sériés, 115.
Bloomington, 1971, p. 163— 165.

146
 Г л а в a IV

К П РО БЛ ЕМ Е ГЕН ЕТИ Ч ЕС К О ГО РОДСТВА

ТЮ РК С К И Х ЯЗЫ КОВ С Н ЕТЮ РКСКИ М И ЯЗЫ КАМ И

Данная глава задумана как опыт изучения вопросов, связанных с интерп­

ретацией языковых сходств. Имеются в виду сходства, которые обнаруживаются
в языках, традиционно относимых к неродственным, располагающихся на смеж­
ных территориях или совершенно изолированно друг от друга, типологически
сходных или заметно различающихся в этом плане.
Интерес к теме вызван необходимостью выразить свое отношение к попыт­
ке ввести в сравнительную тюркологию новые материалы и расширить базу ре­
конструкции. Поиски и констатация сходств становятся поводом для широких ги­
потетических построений, в рамках которых объединяются вместе несколько се­
мей и тюркские языки рассматриваются как часть более крупного генетического
подразделения. Последние десятилетия прошлого века и все нынешнее столетие,
когда такие поиски приобрели характер систематически проводимой и целенап­
равленной работы, ознаменовались появлением значительного количества гипо­
тез о родстве языков. Некоторые из них сохраняют определенное научное значе­
ние и в настоящее время, например индо-уральская гипотеза, индоевропейско-се­
митская, урало-алтайская, алтайская, ностратическая.
Обстоятельства, стимулирующие интерес к проблеме генетического родст­
ва тюркских языков с нетюркскими языками, не всегда были одинаковыми, тем
не менее, как правило, все они сводились к естественному желанию раздвинуть
границы привычного круга языков с целью выявления новых источников инфор­
мации о предмете исследования. Время примечательных открытий, ставших воз­
можными в результате применения сравнительного метода, сменилось длитель­
ным периодом малопродуктивных поисков и усилия многих компаративистов бы­
ли направлены на то, чтобы преодолеть кризисную ситуацию. Получил
распространение тезис о невозможности углубления сравнительно-исторических
исследований на основе материалов близкородственных языков.
Расширение семей никогда не было связано с идеями единства глоттогони­
ческого процесса и имело чисто компаративистическое обоснование. Все же в ко­
нечном итоге не исключалась реальность одной «макросемьи», и, таким образом,
вновь возникла почва для ориентации на глобальное языковое единство.
Круг языков, к исследованию которых применяется сравнительный метод в
условиях поисков отдаленного родства, неопределен и неустойчив. Тюркские
языки сближаются с шумерским, с индейскими языками Америки, с африкански­
ми языками, с монгольскими, тунгусо-маньчжурскими, корейским, японским и
другими; постулируется родство тюркских языков с финно-угорскими при отри­
цании генетической близости их с монгольскими и тунгусо-маньчжурскими язы­
ками и т. д.
147
 Решить в каждом конкретном случае, насколько правомерно установление
родства между разными языками — задача чрезвычайно трудная, так как причи­
ны языковых сходств не одинаковы и так как доказать наличие или отсутствие
генетических связей при помощи каких-либо специально выработанных приемов
невозможно. О генетических связях мы говорим лишь постольку, поскольку уда­
ется ретроспективно проследить историю различных фактов и тенденций в группе
языков вплоть до того состояния, которое мы вправе квалифицировать как единое
для них.
Подводя итог сказанному выше, можно сделать вывод, что расширение со­
става языковых семей за счет включения в них изолированных языков или путем
объединения «малых» семей в «большие» — актуальная лингвистическая пробле­
ма, которую надлежит решить в ближайшее время. При этом нет необходимости
доказывать, что любое изменение границ той или иной «малой» семьи должно
преследовать цель, полностью совместимую с задачами сравнительного изучения
языков. Простая констатация родства, не являющаяся следствием получения до­
полнительной исторической информации в результате использования новых ма­
териалов, не имеет научного значения. Сравнительный метод — метод историче­
ского языкознания и принцип историзма является определяющим для него на
всех этапах применения. Следовательно, вопрос о генетическом родстве тюрк­
ских языков с нетюркскими языками затрагивается в настоящей работе не только
для освещения истории изучения тюркско-иноязычных связей, но для того, чтобы
решить, насколько правомерца реконструкция пратюркского состояния на более
обширной языковой основе.
Трудно в рамках «Введения в сравнительное изучение тюркских языков»
рассмотреть все варианты укрупненных семей, включающих с себя тюркские
языки. С одной стороны, это неизбежно привело бы к значительному отходу от
темы работы, с другой — вызвало бы напрасную трату времени и усилий на об­
суждение гипотез, не получивших научного обоснования (ср., например, гипоте­
зу о тюркско-этрусских связях).
Глава состоит из трех разделов: «Об отдаленном родстве тюркских языков с
нетюркскими языками», «Тюркские языки и ностратическая семья», «Тюркско-
монгольские языковые связи». Она построена так, чтобы осветить проблему на
разных ступенях ее лингвистического обоснования. Вначале подвергаются разбо­
ру гипотезы и частные предположения, опирающиеся на минимальное количест­
во фактов или на материал, который по тем или иным причинам нельзя считать
достоверным. Далее, в центре внимания оказывается ностратическая гипотеза,
выдвинутая в начале века Х.Педерсеном и получившая поддержку ряда видных
компаративистов. Ностратические исследования достигли ступени широких на­
учных обобщений, основополагающей частью которых являются реконструкции
корня, фонетической системы и, отчасти, морфологии праязыка. Последний раз­
дел содержит краткий анализ тюркско-монгольских языковых связей, которые
пронизывают все уровни: звуковой строй, морфологию, различные группы лекси­
ки и, несмотря на это, не дают оснований для признания генетического родства
тюркских языков с монгольскими. Тюркско-монгольские связи в течение дли­
тельного периода времени изучались большим количеством тюркологов и монго­
листов, обсуждались с привлечением тунгусо-маньчжурских и других языков, и
все же вопрос о природе их до сих пор не получил однозначного решения. Проекты
создания сравнительной грамматики тюркско-монгольских языков не были осу­
ществлены даже в виде предварительных опытов, и в настоящее время ни один из
подготовленных компаративистов не проявляет к ним глубокого интереса. И было
бы неправильно оценивать сложившуюся ситуацию как следствие временного от­
хода от темы в силу переориентации на более актуальные предметы исследова­
ния. С тюркско-монгольскими языковыми связями дело обстоит значительно
сложнее. Примечательно, что крупнейшие представители ортодоксальной алта-
истики В. Банг и В. Котвич, выступавшие на протяжении всей своей жизни как
активные сторонники алтайской гипотезы, в конечном итоге были вынуждены

148
признать ее несостоятельность или по меньшей мере недоказанность. «Можно ли
говорить о существовании особой алтайской языковой семьи?» — писал незадолго
до смерти В. Котвич. «На этот вопрос,— продолжает он,— следует ответить ут­
вердительно. Однако основу ее образуют не генетические связи, а типологические
сходства, которые вытекают из того, что языки тюркские, монгольские и тунгус­
ские развиваются по одной линии с небольшими вообще отклонениями»1. Разуме­
ется, близость тюркских и монгольских языков В.Котвич не ограничивает одними
типологическими схождениями, и ссылка его только на типологию объясняется
своеобразным толкованием самого термина. Не случайно в работе В.Котвича уде­
ляется много внимания разбору лексических и морфологических параллелей, не
выводимых из типологических сходств, а образовавшихся в ходе взаимодействия.
Взаимопроникновение тюркских и монгольских языков — продолжитель­
ный, сложный и многообразный процесс, не протекавший уравновешенно и оди­
наково для обеих сторон. Есть монгольские языки с морфологией и лексикой тюр­
кского происхождения, придающей им «тюркообразный» облик, и, конечно, не­
мало тюркских языков, в которых монгольский пласт очевиден без специальных
исследований. В целом тем не менее влияние тюркских языков на монгольские
было во много раз сильнее, чем обратное, и особенности формирования их, заклю­
чавшиеся в активном процессе освоения иноязычных элементов, всегда учитыва­
лись монголистами. Еще Б. Я. Владимирцов заметил, что монгольские языки сме­
шанные, что их лексика и морфология содержит разнородные факты, происхож­
дение которых из одного источника более чем сомнительно2. Выделение в
монгольских языках всего того, что обусловлено в них тюркским влиянием, важ­
ная задача ближайшего будущего. Такое выделение позволит лучше понять их
специфику, создать благоприятную почву для написания сравнительной грамма­
тики монгольских языков, не отягощенной алтайским вкладом, и сделает возмож­
ным окончательное выяснение вопроса о связях их с тунгусо-маньчжурскими
языками.
Серьезное и глубокое изучение тюркско-монгольских языковых связей
предполагает тщательный анализ всех более или менее достоверных параллелей,
но ограничение анализом сходств неизбежно ведет к односторонней оценке ал­
тайской гипотезы. Нельзя забывать, что при наличии множества лексических и
морфологических параллелей в тюркских и монгольских языках имеется большое
количество расхождений материального и структурного характера, причем та­
ких, которые несовместимы с представлением об их генетическом родстве.

О поисках отдаленных связей тюркских языков

В первом разделе главы речь идет о тех связях тюркских языков, которые
обычно остаются за пределами научных интересов сторонников как алтайской,
так и ностратической гипотез. Рассматриваются попытки доказать генетическое
родство тюркских языков с языками индейцев и с этрусским и шумерским языка­
ми, предпринимавшиеся на основе использования приемов традиционной компа­
ративистики: для сравнения привлекались количественные числительные, слова
различных тематических групп и разных грамматических классов, морфологиче­
ские показатели, основополагающие черты структуры; устанавливались регуляр­
ные фонетические соответствия. 3
Поскольку данный раздел полностью опубликован в одном из сборников3 и
за прошедшие со времени публикации его годы наше отношение к поискам отда­

1 См.: Kotwicz W. Studia nad jçzykami a/tajskimi.— RO (1950), 1953, XVI, s. 313.
2 См.: Владимирцов Б. Я. Турецкие элементы в монгольском языке.— ЗВО, 1911, XX, 2—3,
с. 181.
3 См.: Щербак А. М. К вопросу об отдаленных связях тюркских языков.— В кн.: Актуальные
вопросы сравнительного языкознания. Л., 1988, с.150-161.

149
ленных связей тюркских языков нисколько не изменилось, здесь мы ограничива­
емся воспроизведением лишь выводов упомянутого раздела4567.
Вывод I. Ни о генетических, ни о контактных связях тюркских языков с
этрусским языком, с индейскими языками Америки и с несемитскими языками
Передней Азии в настоящее время нельзя сказать ничего определенного.
Вывод II. Использование традиционного сравнительного метода для целей
исторического языкознания должно быть ограничено относительно небольшим
временным периодом. Целесообразность реконструкции древнейшего состояния
языков, даже на уровне пятого-шестого тысячелетия до н.э., вызывает сомнения.
Сверхдальние реконструкции при самых благоприятных обстоятельствах далеки
от точного отражения реальной языковой действительности и по существу недо­
стоверны.

Ностратические исследования с позиций тюрколога

1. Нет необходимости подробно излагать историю вопроса, хотя это не по­

требовало бы больших усилий: она не богата ни именами ученых, ни названиями
трудов. Основоположники ностратической гипотезы — X. Педерсен и А. Тром-
бетти , из которых первый не оставил специальных работ. Приверженцами идей
ностратизма были и другие языковеды, например А. Кюни, объединивший в ност-
ратическую семью индоевропейские и семитохамитские языки и допускавший
расширение ее состава'. Наиболее последовательное развитие эти идеи получили
в трудах В. М. Иллич-Свитыча, активно разрабатывавшего ностратическую
грамматику и составившего сравнительный словарь8. Из публикаций заслужива­
ют также внимания статьи различных авторов и рецензии на «Опыт сравнения
ностратических языков». Из критической литературы, связанной с выходом в
свет первого тома «Опытасравнения...», следует выделить монографию Г. Дёрфе-
ра, в которой сделан разбор трех типов «всеобщего» сравнения, представленных
соответственно у А. Тромбетти, Г. Мёллера и В. М. Иллич-Свитыча910.
К ностратическим принято относить семитохамитские, картвельские, ин­
доевропейские, уральские, дравидийские и алтайские языки. Если учесть, что
каждую из перечисленных «малых» семей, каждую группу и каждый отдельный
язык связывают узами генетического родства с языками, традиционно не относи­
мыми к ностратическим, то может стать реальностью превращение ностратиче­
ской гипотезы в гипотезу о единой глобальной языковой семье.
Итоги изучения связей между ностратическими языками подведены в двух
статьях В. А. Дыбо, содержащих и общие соображения по поводу правомерности
выделения «большой» семьи, и конкретные мысли о соответствиях, о фонологиче­
ских оппозициях, о совпадающих морфологических п ок азател я х.
2. Ниже предпринимается попытка соотнести важнейшие положения работ
В. М. Иллич-Свитыча и комментарии к ним его коллег с представлениями о фоно­
логической системе и морфологической структуре тюркских языков, сложивши­
мися в тюркологической среде. Разумеется, мы отдаем себе отчет в том, что обе
книги В. М. Иллич-Свитыча изданы посмертно, что начатые поиски не были за­
4 Там же, с. 160.
5 См.: Pedersen Н. Türkische Lautgesetze.— ZDMG, 1903, LVII, S.560.
6 См.: Trombetti A. L’unita d’origine del linguaggio. Bologna, 1905.
7 См.: Сипу A. Invitation a l’étude comparative des langues indo-européennes et des langues
chamito-sémitiques. Bordeaux, 1946, p. 264.
8 См.: Иллич-Свитыч B. M. 1) Опыт сравнения ностратических языков. Введение.
Сравнительный словарь (Ь — К). М., 1971; 2) Опыт сравнения ностратических языков.
Сравнительный словарь (1 — J ). Указатели. М., 1976.
9 См.: Doerfer G. Lautgesetz und Zufall. Betrachtungen zum Omnicomparatismus.— Innsbrucker
Beiträge zur Sprachwissenschaft, 1973, 10.
10 См.: Дыбо В. А. 1) Вступительная статья к книге В. М. Иллич-Свитыча «Опыт сравнения
ностратических языков». М., 1971; 2) Ностратическая гипотеза. (Итоги и проблемы).— Изв. АН
СССР. Сер. лит. и яз., 1978, XXXVII, № 5, с. 400—413.

150
вершены и что поэтому наши критические замечания не должны рассматриваться
как оценка выдвинутых им идей. Этическая сторона вопроса уже затрагивалась в
статье Дж. Клосона, и здесь уместно воспроизвести ее заключительную часть:
«Всегда неприятно,— писал он,— критиковать работу ученого, потратившего го­
ды интенсивного труда на ее выполнение, и вдвойне неприятно, когда его уже нет,
чтобы защитить себя. Огромное трудолюбие и энтузиазм В. М. Иллич-Свитыча
вызывают глубочайшее уважение к нему. Это трагедия, что они были потрачены
на доказательство истинности положения, которое, вероятно, не может быть ис­
тинным» . В. М. Иллич-Свитыч выполнил огромную работу, сопоставил факты
большого количества языков и сделал многое для того, чтобы гипотеза X. Педер­
сена приобрела качество научной концепции. Перечень обсуждаемых проблем и
объем охваченного материала настолько велики, что даже простая систематиза­
ция их кажется трудом, непосильным для одного человека. Однако, признавая
масштабность замыслов В. М. Иллич-Свитыча и необыкновенную интенсивность
творческих усилий, направленных на доказательство существования ностратиче-
ской семьи, необходимо отметить вместе с тем явную несоизмеримость с ними
полученных результатов, которые более чем скромны и не дают оснований для
оптимистических прогнозов. Причиной отрицательного отношения к ним являет­
ся не «характерная эмоциональная реакция на принципиально новое открытие»,
как уверяет нас Вяч. Вс. Иванов , и не гипертрофированный скепсис, а отсутст­
вие убедительных фактов и ненадежность предложенных реконструкций. Впро­
чем, ни эмоциональная реакция, ни чрезмерная осторожность никогда не вредили
науке так, как вредят ей поспешно сделанные и недостаточно аргументированные
заключения11213. Примечательно, что и сам основоположник ностратики X. Педер­
сен призывал к осторожности, указывая на присутствие в турецком языке ранних
заимствований из индоевропейских языков: dapi ‘кожа, шкура’, окуз ‘бык, вол’,
давар ‘мелкий рогатый скот’, эшэк ‘осел’ и других .
Вначале коснемся вопроса о связях между тюркскими, монгольскими и
тунгусо-маньчжурскими языками, составляющими вместе так называемую ал­
тайскую семью.
2.1. «...статус алтайской семьи,— пишет В. А. Дыбо,— не затрагивает суще­
ства ностратической гипотезы: если тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжур­
ские языки не образуют единой прасемьи, то те древние схождения между ними,
которые установлены сторонниками алтайской теории, окажутся сближениями
ностратического уррвня» 315.
С этим подкупающим наивной простотой высказыванием трудно согла­
ситься, тем более что оно противоречит другим высказываниям того же автора и
не отражает взглядов В. М. Иллич-Свитыча, пользовавшегося понятием «алтай­
ская семья языков»16 и подчеркивавшего свою ориентацию на праязыковые ре­
конструкции шести «малых» семей17. Настораживает априорность в подходе к
решению вопроса о принципах объединения различных языков в одну семью. По­
скольку под ностратическйм уровнем подразумевается древнейшее состояние ин­
доевропейского праязыка (до начала действия аблаута, с вокализмом уральского
и консонантизмом картвельского типа), то «сближениями ностратического уров­
ня» для алтайских языков должны оказаться произвольные индоевропейско-
уральско-картвельские реконструкции. Далее, следует возразить против ничем

11 См.: Clauson G. Nostratic.— IRAS, 1973, p. 55.

12 См.: Иванов Вяч. Вс. Рец. [на кн.: Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравнения ностратических языков.
М., 1976] — Этимология 1977. М., 1979, с. 179.
13 См.: Щербак А. М. К вопросу об отдаленных связях тюркских языков, с. 150 сл.
14 См.: Pedersen Н. Türkische Lautgesetze, S. 561.
15 Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с. 400.
16 См.: Долгопольский А. Б., Дыбо В. А., Зализняк А. А. Вклад В. М. Иллич-Свитыча в
сравнительно-историческую грамматику индоевропейских и ностратических языков.— СС,
1973, № 5, с. 90.
17 См.: Иллич-Свитыч В. М Л ) Опыт сравнения ностратических языков. Введение, с. 1, 4, 67, 69;
2) Соответствия смычных в ностратических языках.— В кн.: Этимология 1966. М., 1968, с. 304.

151
не обоснованного упрощения проблемы алтайской общности. Разграничение
древних и поздних схождений вообще никогда не было чисто механическим при­
емом. В случае же с алтайскими языками существуют особые трудности: в тече­
ние длительного времени тюрки, монголы и тунгу со-маньчжуры, находясь на
смежных территориях, многократно вступали в тесные контакты и частично сме­
шивались, и уже одно это обстоятельство побуждает отнестись со всей серьезно­
стью к выделению в их языках разновременных пластов заимствованной лексики,
в том числе-и очень древних. «Чем больше я старею,— писал в 1932 г. крупней­
ший представитель ортодоксальной алтаистики В. Банг,— тем больше считаю
просто абсурдным сравнивать между собой два языка, скажем, монгольский и
тюркский, до того как мы установим, что ими было заимствовано, дважды заимст­
вовано и перезаимствовано»18.
2 .2 .0 результатах, полученных В. М. Иллич-Свитычем, В. А. Дыбо говорит
так: «гипотеза начала работать»19. Ср. у Вяч. Вс. Иванова «В. М. Иллич-Свитыч
сумел доказать родство ностратических языков»20; v Н. Поппе: «Ностратическая
гипотеза остается вероятной, хотя и недоказанной»21.
Иллюстрацией к тому, как работает гипотеза, служит мотивировка разде­
ления индоевропейских гуттуральных на три ряда: лабиовелярный, палатальный
и велярный. В. М. Иллич-Свитыч устанавливает соответствие: А) индоевропей­
ским лабиализованным гуттуральным (№, g&, guh) уральских и алтайских соче­
таний гуттуральных согласных с лабиализованными гласными (и, о, й, о); В) ин­
доевропейским палатализованным гуттуральным (к', g, g h) — уральских и ал­
тайских сочетаний гуттуральных согласных с нелабиализованными гласными
переднего ряда (ä, e, i) и гласным у (развившимся из i в словах с непередним
вокализмом других слогов) ; С) индоевропейским велярным гуттуральным (к, g,
gh) — уральских и алтайских сочетаний гуттуральных согласных с нелабиализо­
ванным гласным заднего ряда (а)22234, и затем делает вывод, что индоевропейские
гуттуральные дополнительно распределились по характеру уральского и алтай­
ского вокализма, который являлся первичным и в индоевропейских языках был
«стерт» действием аблаута. '
Анализ примеров В. М. Иллич-Свитыча не оставляет сомнений в том, что
они подбирались с заранее поставленной целью, о чем свидетельствует, в частно­
сти, состав включенных в параллели алтайских реконструкций. Для лабиовеляр-
ного ряда их — три: *кол- ‘вертеться, быть в движении’, *кур- ‘строить’, ‘приво­
дить в порядок’, *пйку- ‘горячий’; для палатального — десять: *кйс- ‘резать, отла­
мывать’, *Kïpa- ‘иней’, *Käpä- ‘привязывать, завязывать’, *кгрл- ‘скоблить,
резать’, *к1ма- ‘рвение, пыл, жар’, *нйкй- ‘преследовать, сражаться’, *Kä6i- ‘же­
вать’, *kcuiİh ‘сноха, невестка, свояк’, *гэдй ‘задняя часть’, *züiä- ‘блестеть’; для
велярного — семь: *кашх- ‘скрести’, *кал1- ‘подниматься’, *кап- ‘хватать’, *кара
‘черньш’, *кал- ‘голый, лысый’, *камл- ‘срывать, прижимать’,,*гара ‘сук, сухая
ветка’2 . Некоторые из них опираются на материалы одной или двух групп язы­
ков, например: *кол- ‘вертеться, быть в движении’ (тюрк., монг.), *пйку ‘горя­
чий’ (монг., тунг.-маньч.), *нйкй- ‘преследовать, сражаться’ (монг., тунг.-
маньч.), *кашг- ‘скрести’ (тюрк.), *кал- *голый, лысый’ (тюрк., монг.), *гара
‘сук, сухая ветка’ (тунг.-маньч.), *6apï- ‘брать’ (монг.). При этом реконструкция

18 Bang W. Turkologische Briefe aus dem Berliner Ungarischen Institut. Sechster Brief: Varia varii
momenti.— UJb, 1932, XII, 1/2, S. 103.
19 Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с. 403.
20 Иванов Вяч. Вс. [Р е ц ,],с . 182.
21 Poppe N. Comparative dictionary of the Nostratic languages.— FUF, 1979, XLIII, 1— 3, p. 222.
22 См.: Иллич-Свитыч B. M. Генезис индоевропейских рядов гуттуральных в свете данных
внешнего сравнения.— В кн.: Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков.
Научная сессия. Тезисы докладов. М., 1964, с. 22.
23 Во избежание недоразумений примеры приводятся с соблюдением особенностей передачи их у
В. М. Иллич-Свитыча. Исправления внесены в неточные и ошибочные написания слов.
24 См.: Иллич-Свитыч В. М. Генезис индоевропейских рядов гуттуральных..., с. 22—25.

152
палатализованных согласных, ср.: *коЛ-, *кал, находится в явном противоречии с
основополагающими признаками фонологических систем тюркских языков, так
же как реконструкция первичного i в др.-тюрк. kïpaçy (< *мрагу) ‘иней’, тув. xïp-
5 (< *Kip~) ‘скоблить’, якут. kÏM (< *kïm) ‘искра’2526.
В пределах алтайского материала, используемого В. М. Иллич-Свитычем в
связи с объяснением трехрядности индоевропейских гуттуральных, немало сопо­
ставлений заимствованных слов и сопоставлений, подсказанных сомнительной
внешней близостью, ср.: м.-п. qolqida- ‘вертеться, сидеть неспокойно’ (?) и тур.
кош- ‘бежать, мчаться’; ср.-монг. hëüsije- ‘страдать от жары’ (?) и нан. пйку ‘го­
рячий, жаркий’; м.-щ kiraguи туркм. 5ïpae, др.-тюрк. kïpaçy ‘иней’; м.-п. kimagan
‘рвение’ (?) и якут. Ым ‘искра’; м.-п. gileji- ‘блестеть’ и (горно)алт. кияэц ‘блестя­
щий’; м.-п. qaltar ‘голый, лысый’ (?) и тат. кашка ‘лысый’ (?); м.-п. qamu- ‘сры­
вать’ (?) и нан. камат- ‘прижимать, давить’.
В толковании ряда слов допущены неточности. М.-п. qolqida- (бурят., мо.
xojvädo-) не ‘вертеться, сидеть неспокойно’, а ‘быть свободным, оказываться
большим по размеру (об одежде, обуви)’; ср.-монг. hëüsije- не ‘страдать от жа­
ры’2 , а ‘быть вредным, гнилым (о климате)’ (ср.: монгор. hü- ‘гнить’28); м.-п.
kimaya( п) не ‘рвение’, а ‘бережливость, заботливость’; м.-п. qaltar не ‘голый, лы­
сый’, а ‘пятнистый’, ‘полосатый’ (ср.: бурят., мо. халтар, калм. халтр ‘гнедой с
желтоватыми подпалинами’, бурят., мо. халтар noxoi ‘собака с рыжими полоса­
ми или пятнами на ногах и морде’, мо. халтар унэг ‘черно-бурая лисица’); тат.
кашка не ‘лысый’, а ‘лысина, белая полоса или пятно на лбу животного’ (ср.: кирг.
кашка]- ‘белеть’); м.-п. qamu- не ‘срывать’, а ‘собирать, сметать, сгребать в кучу’
(ср.: бурят., мо. хама-, калм. хам-). С учетом внесенных изменений становятся
необоснованными соответствующие алтайские и ностратические реконструкции:
алт. *КоЛл- ‘перемешивать, вращать(ся)’, ностр. *ко(’л ‘круглый’ (№ 202); алт.
*пйку- ‘горячий’; алт. *кТма- ‘рвение, пыл, жар’; алт. *К ал(0- ‘обдирать, кора,
голый’, ностр. *kaf л ‘обдирать кору, кожу’ (ср.: и.-е. *gol- ‘голый, лысый’) (№
156); алт. *каму- ‘хватать, брать, сжимать’ (№ 157).
Нельзя сказать, что все параллели либо случайны, либо включают заимст­
вования. Есть и такие, случайность которых маловероятна и которые в то же вре­
мя, по-видимому, не являются следствием языковых контактов, например: тур.
кэс- и греч. KBâfyti1резать’ (ср. у А. С. Мельничука29); тур. гэв- и др.-англ. cëowan
‘жевать’; тур. кап- и лат. capiö ‘хватать’. В них входят изобразительные слова,
отличительной чертой которых является сохранение более или менее очевидной
связи между звуком и значением, ср.: тур. кэрт- ‘делать зарубку’, кэм1р-
‘грызть’, ]э- ‘есть’, тш- ‘вариться’, ‘печься’, балк1- ‘блестеть, сверкать’, nap'ùimï
‘сверкание, блеск, сияние’, щртлак ‘гортань’, ‘дыхательное горло’, боран ‘буря’,
пўскўр- ‘брызгать’, mimpö- ‘дрожать’, ‘трястись’, тэп- ‘лягаться, брыкаться’,
nïpmï ‘лохмотья, тряпье’; узб. japakna- ‘блестеть, сверкать’, ‘сиять’, карсак
‘хлопок’, пашша ‘муха’, бака ‘лягушка’, Minmik ‘ружье’ и т. д. Немало изобрази­
тельных слов и в словаре В. М. Иллич-Свитыча. По подсчетам С. В. Воронина,
число их превышает треть общего количества30. Спор о том, отражают ли изобра­
зительные слова первичную близость языков (ср.: «elementare Verwandtschaft»,
25 У В. М. Иллич-Свитыча — xipa-.
26 Возможность развития в обратном направлении маловероятна.
27 Глагол he'üsije- 'страдать от жары’ приводится в алтаистических работах со ссылкой на
«Сокровенное сказание», где он встречается один раз с неясным значением. В русском тексте
издания С. А. Козина и в словаре к нему предложены разные толкования. См.: Козин С. А.
Сокровенное сказание. Юань чао би ши, I. М.; Л., 1941, с. 180, 590.
28 См.: Козин С. А. Сокровенное сказание..., с. 590.
29 См.: Мельничук А. С. Корень *kes- и его разновидности в лексике славянских и других
индоевропейских языков.— В кн.: Этимология 1966. М., 1968, с. 194—240.
30 См.: Воронин С. В. 1) Дескриптивные праформы в ностратическом этимологическом словаре
(т. I) В. М. Иллич-Свитыча.— В кн.: Ностратические языки и ностратическое языкознание.
Конференция. Тезисы докладов. М., 1977, с. 69; 2) Основы фоносемантики. АДД. Л., 1982, с.
24.

153
«affinité élémentaire» — y Г, Шухардта и В. Пизани) или нет, для компаративиста
беспредметен: они не являются свидетельством родства в общепринятом понима­
нии его.
Подведем итоги. Пожалуй, Г. Дёрфер, комментирующий содержание пер­
вого тома монографии В. М. Иллич-Свитыча, иногда слишком категоричен в сво­
их критических замечаниях, но он безусловно прав, утверждая, что «сплошное
сравнение (Omnicomparatismus) без предварительного анализа отдельных форм
имеет мало общего с наукой»31. К сказанному Г. Дёрфером надо добавить, что
компаративистика — область языкознания, требующая максимальной тщатель­
ности и большой точности, и что отсутствие того и другого делает сравнительные
исследования бессмысленными. Если попытаться взглянуть на примеры В. М. Ил­
лич-Свитыча с этих позиций, оценка В. А. Дыбо вывода о дополнительном рас­
пределении индоевропейских гуттуральных по характеру уральского и алтайско­
го вокализма как научного открытия огромной важности и его заявление о том,
что «ностратическая гипотеза работает», покажутся преждевременными.
Несколько слов о высказываниях Вяч. Вс. Иванова и Н. Поппе. Доказать
родство языков путем применения специальных приемов или посредством стати­
стических подсчетов никому не удавалось и, вероятно, никогда не удастся, что
подтверждает многолетний опыт поиска аргументов для обоснования индо-ураль­
ской, индоевропейско-семитской, урало-алтайской, алтайско-индейской, алтай­
ско-шумерской и других гипотез. Свидетельством генетического родства является
возможность ретроспективного прослеживания систематически соотносимых
фактов и тенденций, реализуемая в конечном итоге в восстановлении более или
менее достоверных праформ.
2.3. По мнению В. А. Дыбо, В. М. Иллич-Свитычем создана достаточно пол­
ная сравнительная грамматика ностратических языков и выявлена обширная сис­
тема соответствий32. Выход в свет первого тома монографии сравнивается по зна­
чению «с созданием индоевропейской сравнительной грамматики в 1-й половине
XIX века (Бопп — Раск — Гримм)»33.
Скажем прямо: В. М. Иллич-Свитыч создал не сравнительную грамматику
ностратических языков, а очень своеобразный ностратический вариант индоевро­
пейской сравнительной грамматики. Удачен он, или нет — вопрос, на который
лучше ответить специалистам по языкам «малых» семей, обладающим наиболь­
шими возможностями для глубокой и объективной оценки его. Что же касается
выявленных соответствий, то они ни о чем не говорят, так как используемая мето­
дика позволяет обнаруживать любые соответствия в каком угодно количестве.
Основной методический прием — опора на материальную и семантическую
близость при недостаточном внимании к природе сходства и к истории сближае­
мых лексических единиц. Именно поэтому, как указывалось выше, поисками па­
раллелей широко охвачены изобразительные слова и заимствования.
Важную роль в увеличении числа избирательных сближений играет ис­
пользование изолированных слов. Так, для сопоставления с м.-п. gendtü ‘самец’
берется тур. кэнЫ ‘сам’, затем реконструируется алт. *гйнду ‘самец’ и, далее на
основе сопоставления с драв. *ксиД,— ностр. *gändü ‘самец’. Остаются в стороне
тунгусо-маньчжурские языки. Не в полной мере учитываются материалы мон­
гольских языков. Кстати, в тюркских языках в качестве выделительного место­
имения («сам») выступают более десяти слов, и пока нет уверенности в том, что
тур. кэнЫ относится к общетюркскому пласту, ср. кэнЫ (ст.-кыпч.), ко ci (карач.-
балк.), 0з (кирг.), 6oj (алт.), xäj (чуваш.), бэ]э (якут.), 6uiä (халадж., афшар.,

31 Doerfer G. Lautgesetz und Zufall, S.81.

32 См.: Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с.410.
33 Долгопольский А. Б., Дыбо В. А., Зализняк А. А. Вклад В. М. Иллич-Свитыча в
сравнительно-историческую грамматику..., с. 82.

154
тебриз.), кэнт уоз (др.-тюрк.), гйнду нйфйс (ст.-тур.), хут ÖÖ (туркм.). Фактора­
ми, предопределившими сближение тур. кэнЫ с м.-п. gendü, явились внешнее
сходство и ошибочно воспринятая этимологическая связь (по русскому переводу:
«сам» и «самец»).
Увеличению количества параллелей способствует также неучет семанти­
ческого развития слов, проявляющегося в постепенной утрате конкретности лек­
сических значений, ср.: бш- ‘садиться верхом’, ‘садиться в трамвай, поезд, на
самолет’, ‘подниматься, взбираться’ (первоначально — ‘садиться верхом’), 4Ïk-
‘выходить, появляться’, ‘всходить’, ‘подниматься, взбираться на гору, крышу, де­
рево’ (первоначально — ‘выходить из чего-л. наружу’), калк- ‘вставать, подни­
маться с места’, ‘взлетать’, ‘исчезать’ (первоначально — ‘вставать, подниматься
с места’); туркм. Öp- ‘выступать, выдаваться, показываться’, ‘расти’, ‘поднимать­
ся’ (первоначально — ‘выступать, выдаваться’); узб. кэч- ‘переправляться через
воду’, ‘переходить через пустыню, пески’ (первоначально— ‘переправляться че­
рез воду’), ут- ‘проходить сквозь что-л.’, ‘проходить, миновать’ (первоначально
— ‘проходить сквозь что-л.’), ош- ‘переходить через гору, переваливать’, ‘пере­
ливаться через край’, ‘превышать’ (первоначально — ‘переходить через гору’) и
т. д. Бесспорно, не всегда удается точно восстановить исходное значение, однако
само проявление упомянутой тенденции не вызывает сомнений. Игнорирование
ее делает возможным сопоставление слов, семантика которых первоначально су­
щественно различалась, например: др.-тюрк. öp- ‘выступать, выдаваться, пока­
зываться’, ‘подниматься’ и эвенк, (баргуз.) оро- ‘взбираться, залезать’, и заметно
снижает степень надежности реконструкций, ср.: алт. *ор(a)-/*öpä- ‘поднимать-
ся,восходить, входить
Недостатком методики В. М. Иллич-Свитыча является ограниченная язы­
ковая обеспеченность реконструкций любого уровня3435. Нередко квалифицируют­
ся как алтайские и вводятся в ностратические параллели слова, отсутствующие в
тюркских языках и, более того, в силу определенных обстоятельств, «противопо­
казанные» им. Примеры: *лта- ‘прилипать, липкий, вязкий’ (№ 252), *лапл-
‘плоский, лист’ (№ 256), *лоца- ‘изгибать, наклонять’, (№ 260), *лукй- ‘проты­
кать’ (№ 261), *лабл- ‘тащить в зубах’ (№ 262), *ламу ‘болото, море’ (№ 263),
*лока/*лука ‘рысь, песец, собака’ (№ 270), *магу ‘плохой’ (№ 275), Miapä- ‘выхо­
дить замуж’ (№ 277), *маца ‘твердый, крепкий, стойкий’ (№ 280), *мо ‘вода’ (№
298), *муда- ‘конец’ (№ 306), *Mypi- ‘крутить, поворачивать, изгибать’ (№ 309),
м урл/м орл ‘ломкий, хрупкий’ (№ 310), tiä lp lл- ‘молодой; новорожденный; вес­
на’ (№ 318), НаРа- ‘солнце’ (№ 320), нору ‘влажный, болото, промокать’ (№
326), шка- ‘шейный позвонок, шея, ворот’ (№ 330) и т. д. Причина их «противо­
показанное™» тюркским языкам — в том, что они начинаются с сонантов. Между
тем сонанты необычны для тюркского анлаута, появились в этой позиции поздно
и преимущественно в заимствованных словах, подвергающихся разным видам
адаптации. Сравнительное исследование показывает, что в тюркском праязыке
наряду с сонантами не могли быть в анлауте и слабые (звонкие) шумные соглас­
ные и что звучность последовательно нарастала, тогда как сила артикуляции па­
дала36.
Серьезным недостатком следует считать также отсутствие убедительного
обоснования необычных фонетических переходов, оригинальной интерпретации
структурных особенностей. Например, В. М. Иллич-Свитыч допускает возмож­
ность асингармоничности многосложного слова в алтайском праязыке, говорит о
«расширении *ï> а в первом слоге под влиянием исходного а»: алт. *шка- ‘шейный
позвонок, шея, воротник’, тюрк. *jaka ‘ворот, воротник’37; алт. *лта- ‘прили-
34 См.: Иллич-Свитыч В. М. Опыт сравнения ностратических языков. Введение, с. 254.
35 См.: Poppe N. 1) Comparative dictionary of the Nostratic languages, p. 223; 2) Ein vergleichendes
Wörterbuch der nosrtatischen Sprachen.— FUF, 1972, XXXIX, 3, S. 367—368.
36 См. выше, c. 44.
37 См.: Иллич-Свитыч В. M. Опыт сравнения ностратических языков. Сравнительный словарь
(1—5), с. 92.

155
 O Q

пать, липкий, вязкий’, тюрк. * j a n ( £р.: «Алт. ï, i были дополнительно рас­

пределены по ряду следующего гласного»"3839.
Наивно было бы думать, что В. М. Иллич-Свитыч занимался исследовани­
ем конкретных языков и делал выводы, опираясь на добытые факты. Все усилия с
самого начала были сосредоточены на доказательстве ностратической гипотезы, и
конкретные языки воспринимались сквозь призму предварительно сформулиро­
ванных соответствий. Отсюда столь велико количество необоснованных сближе­
ний, «натянутых» толкований, произвольных реконструкций. Критикуя полвека
тому назад склонность В. Котвича свести воедино неподдающиеся сведению чис­
лительные алтайских языков, В. Бангписал: «... не проистекает ли эта склонность
из нашей навязчивой идеи, что родство, скажем мы опять, монгольского и тюрк­
ского должно быть доказано любой ценой?40» Пожалуй, стремление во что бы то
ни стало доказать родство ностратических языков — единственное, чем можно
объяснить неосторожное обращение В. М. Иллич-Свитыча с конкретным языко­
вым материалом.
2.4. В. А. Дыбо41 убежден в правильности реконструкции трехчленной оп­
позиции начальных смычных (сильный глухой / слабый глухой / спирант, или
звонкий смычный) в алтайском праязыке, предпринятой В. М. Иллич-Свитычем
с опорой на ностратические соответствия42.

алт. тюрк. монг. тунг.-маньч

*к‘- *к‘- *АГ- *х-

*к- *к- *АГ- *к-
*г- * к ‘- *г- *г-
*т‘- *т‘- *т-, *ч- *т-
*т- *т- *д-, *]- *д-
*д- *)- *д-, *]- *д-
t
*п‘- *h-, 0- *ф~, *h-, 0- *п-
*п- *п- (*б-) *ф~, *h-, 0- *п-
*б- *б- *&- *б-

Поскольку воспроизводимые здесь триады соответствий начальных смыч­

ных охарактеризованы коллегами В. М. Иллич-Свитыча как исключительно важ­
ный вклад в исследование тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских язы­
ков434, целесообразно подробно осветить конкретные материалы, послужившие
основой для их установления.
Начнем с гуттуральных и ограничимся тюркскими языками, так как имен­
но тюркские данные, точнее данные огузских, тувинского и тофаларского языков,
явились одной из основных опор для реконструкции трехчленной оппозиции.
Традиционно в тюркском праязыке реконструируется один анлаутный гутту­
ральный (*&-), В. М. Иллич-Свитыч реконструирует оппозицию сильного *к‘ (>
огуз. к-/г-, тув.-тоф. х-, к‘- /к -) и слабого *к- (>огуз. г-, тув.-тоф. к - ) .

38 Там же, с. 18— 19.

39 Иллич-Свитыч В. М. Опыт сравнения ностратических языков. Введение, с. 171.
40 Bang W. Turkologische Briefe aus dem Berliner Ungarischen Institut. Sechster Brief, S. 103.
41 См.: Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с. 408.
42 См.: Иллич-Свитыч В. M. 1) Опыт сравнения ностратических языков. Введение, с. 168— 169; 2)
Алтайские гуттуральные: * k \ *к, *g.— В кн.: Этимология 1964. М., 1965, с. 338—343; 3)
Алтайские дентальные: t, d, Ô.— ВЯ, 1963, № 6, с. 37—56.
43 См.: Долгопольский А. Б., Дыбо В. А., Зализняк А. А. Вклад В. М. Иллич-Свитыча в
сравнительно-историческую грамматику..., с. 90—91.
44 См.: Иллич-Свитыч В. М. Алтайские гуттуральные..., с. 339 сл.

156
 Действительно, в огузских, тувинском и тофаларском языках в начале сло­
ва могут быть и сильный (глухой) и слабый (звонкий) гуттуральные. В халадж-
ском языке45 в собственно тюркских словах слабые (звонкие) гуттуральные от­
сутствуют, в гагаузском и турецком языках слабым (звонким) является задне­
язычный, в азербайджанском и туркменском — заднеязычный и увулярный (с
сильным глухим началом). В тувинском языке в одной группе слов оказываются
слабые заднеязычный и увулярный, в другой — сильный, спирантизованный (х).
Примеры46:

азерб. тур. туркм. халадж. тув.

5ач- кач- 5ач~ кач- каш- ‘бежать, убегать’

5аР кар Ъар käp хар ‘снег’
5ол кол 5ол кол хол ‘рука’
гйл- гэл- гэл- кйл- кэл- ‘приходить’.
KÜC- кэс- КЭЎ- кйс- кэ‘с- ‘резать’
кэч- гэч- гэч- кйч- кэ‘ш- ‘проходить’, ‘пе­
реходить’
гўн гун гун кўн хун ‘день’, ‘солнце’

Для тюркского анлаута обычна также реконструкция одного дентального

смычного (*т-), В. М. Иллич-Свитыч реконструирует оппозицию сильного *т‘-
(огуз., тув.-тоф. т-1 д-) и слабого *т- (> огуз., тув.-тоф. д-).
И в этом случае анлаут разнообразен, однако в распределении дентальных
смычных есть особенности по сравнению с гуттуральными. В халаджском языке в
собственно тюркских словах возможен лишь сильный (глухой)47, в остальных
языках — и сильный (глухой) и слабый (звонкий), причем последний заметно
преобладает, ср.:

азерб. тур. туркм. халадж. тув.

daj maj maj — daj ‘жеребенок по 2-му или 3

му году’
дар дар дар тар тар ‘тесный, узкий’
даш таш даш таш даш ‘камень’
дотуз докуз dokyô токкуз тос ‘девять’
*män- тэп- дэп- män- т э(п- ‘пинать, лягать’
ток- док- док- ток- та‘к- ‘лить’, ‘сыпать’
döpd дарт дорт myöpm дорт ‘четыре’
тулку müiKİ mûiKi тыку dùizi ‘лиса’

Что касается губных смычных, то в начальной позиции тюркологи восста­

навливают либо звонкий (*б-), либо глухой (*п~) ; точка зрения В. М. Иллич-Сви-
тыча не совсем ясна: отражением алтайского *п*~ в тюркском праязыке он считает
*h-, или 0, отражениями алтайского *п---- *п- и *6-, а отражением алтайского *б-
-*б-.
В огузских, тувинском и тофаларском языках в начале слова выступает
преимущественно слабый (звонкий) губной смычный. Примеры:

45 См.: Doerfer G., Tezcan S. Wörterbuch des Chaladsch. (Dialekt von Charrab).— ВОН, 1980, XXVL
46 В гагаузском языке начало слова как в турецком, в тофаларском — как в тувинском.
47 Материалы халаджского языка требуют дополнительной проверки.

157
азерб. тур. туркм. халадж. тув.

баш баш баш баш ба‘ш ‘голова’

бат- бат- бат- бат- ба‘т- ‘погружаться’, ‘тонуть’
6oj 6oj 6oj бод *бот ‘рост’, ‘стан’
буд бут бўт бут бут ‘бедро’, ‘ляжка’, ‘нога’
бэш бэш баш 6iäm * бэш ‘пять’
6ip 6ip 6ip бТр 6ip ‘один’
6im- 6im- 6im- 6im- бўт - ‘исполняться,
совершаться’

Реконструировать двучленную оппозицию сильных (глухих) и слабых

(звонких) смычных в тюркском праязыке, опираясь на изложенные факты огуз-
ских, тувинского и тофаларского языков, можно только в порядке доказательства
от противного. Правомерна ли такая реконструкция на самом деле, если различия
в употреблении сильных (глухих) и слабых (звонких) носят характер не только
межъязыковых, но и диалектных расхождений? Ср.:
туркм. (лит.) дарт- ‘тянуть, тащить’, дорт ‘четыре’, dokyô ‘девять’, док-
‘лить’, ‘сыпать’, душ- ‘падать, опускаться’, дат ‘камень’, dapï ‘просо’,
дак- ‘пришивать’, ‘прикреплять’, дурна ‘журавль’, дИрнак ‘ноготь’, дыэ-
‘просить’, ‘желать’, дон ‘халат’, дамар ‘жила’, дэш- ‘пробивать отвер­
стие’, dİK- ‘втыкать’, ‘воздвигать’, дурт- ‘толкать’, ‘вталкивать’, 5орк-
‘бояться’;
туркм. (диал.) тарт-, торт, mokyô, ток-, тўш-, тйш, mapï, так-, парна,
mipnak, т ыэ-, тон, тамар, тэт-, miK-, mÿpm-, корк-4849, и наоборот:
туркм. (лит.) Kimi ‘человек’, комўр ‘уголь’, код ‘жар, уголья’, там ‘дом’, чудак
‘ветка, ветвь’, mieip ‘колесо’, тал ‘ива’;
туркм. (диал.) г imi, гомўр, год, дам, бўдак^, dizin, дал50;
тув. (лит.) kapïm ‘пядь’, кш н ‘толстый’, кодан ‘заяц’, када§ ‘гвоздь’, кас-
‘копать’, kÏ3Ùi ‘красный’, кат ‘ягода’, банана ‘столбубур ‘лось’; ^
тув. (диал.) xapïm, хш н 51, ходан, xadaç, xac-, xïs'ùi, хат52, патана, пўр5354,
и наоборот:
тув. (лит.) хўн ‘день’, ‘солнце’, xïpïn ‘живот’, хўл ‘зола’, хол ‘рука’, хол
‘озеро’, тош ‘грудина, грудная часть’, тэрэк ‘тополь’, тон ‘пальто’,
‘халат’;
тув. (диал.) кўн, kïpÏH, кўл, кол, кол54 , ддш, дэрэк, дон55 .
Совершенно очевидно, что соответствия начальных смычных в огузских,
тувинском, тофаларском и отчасти в других тюркских языках многообразны. Но
очевидно и то, что причина многообразия соответствий не в особенностях фоноло­
гической системы праязыка. Было бы ошибкой прямолинейно связывать реконст­

48 См.: Амансарыев Ж,. Туркмен диалектологиясы. Ашгабат, 1970, с. 202—203.,

49 См.: Куренов С. Особенности туркменского говора Северного Кавказа (Ставрополья). АКД.
Ашхабад, 1959, с. 14.
50 См.: Мавыев Н. Диалект арабачи туркменского языка. АКД. Ашхабад, 1975, с. 12.
51 См.: Сарыкай M. X. Сведения о речи тандинских тувинцев.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ,
1973, XVI, с. 243.
52 См.: Хертек Я. Ш. Об улуг-хемском говоре тувинского языка.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ,
1968, XIII, с. 309.
53 См.: Сарыкай M. X. Некоторые итоги диалектологической экспедиции в Пий-Хемском
районе.— Уч. зап. Тувинского НИИЯЛИ, 1968, XIII, с. 297.
54 См.: Сарыкай M. X. Сведения о речи тандинских тувинцев, с. 243—244.
55 См.: Сарыкай M. X. Некоторые итоги диалектологической экспедиции в Пий-Хемском районе,
с. 297.

158
руируемые архетипы с разновидностями фонетических соответствий: для каждой
группы смычных согласных их насчитывается больше десяти. Первопричиной
многообразия явилось ослабление (озвончение) анлаута, которое происходило в
виде регионального процесса и поддерживалось внутренними закономерностями
развития, образование же минимальных пар, различающихся по признаку силы
(глухости) / слабости (звонкости),— результат заимствования большого количе­
ства слов из нетюркских языков и следствие семантической дифференциации ди­
алектных вариантов, ср.гкум. кок ‘небо’, гок ‘синий’56.
Сделанный вывод может показаться излишне категоричным: исконность
противопоставления сильных и слабых анлаутных согласных в тувинском языке
как будто бы подтверждается материалами тюркских текстов, написанных брах-
ми. Однако в последних разграничены не сильные и слабые, а придыхательные и
непридыхательные согласные, и, что самое главное, это разграничение лишено
строгости и последовательности, ср. (по указателю к Türkische Turfan-Texte
VIII): bas, M a s ‘голова’, pasla- ‘вести’; bhälkü, pälgü ‘знак’; bei, pheş, pes ‘пять’;
bir, bhir, pir ‘один’; bol-, bhol-, pol- ‘становиться’; bo, bho, po ‘этот’. Придыхатель-
ность начальных дентальных отмечена только в двух собственно тюркских сло­
вах: dhayärL- ‘опираться’ и ihoy ‘праздник’, ‘свадьба’, которые в тувинском языке
выступают без придыхания: да/ан-, öo/57.
Из сказанного следует, что традиционная реконструкция начальных смыч­
ных в тюркском праязыке (*к, *т, *б, или *к, *т, *п) работами В. И. Иллич-Сви-
тыча не поколеблена58. Восстановление оппозиции сильных (глухих) и слабых
(звонких) согласных лишено оснований5960, о восстановлении же на уровне обще­
алтайского состояния для тюркских языков трехчленной оппозиции не может
быть и речи: она привнесена извне в готовом виде, как одно из переосмыслений
распространенной модели индоевропейской системы смычных, ср. у Р. Якобсона:
k /g /k h; t / d / Д- р / Ы р т .
2.5. Как указывает В. А. Дыбо, ностратические сравнения подтвердили вы­
воды сторонников алтайской теории о существовании первичных алтайских пра-
тюркских) *р и *л61.
Действительно, слова ротацирующего типа обнаруживаются и в монголь­
ских, и в тунгусо-маньчжурских языках. Однако следует сразу же подчеркнуть,
что количество лексических параллелей, иллюстрирующих явление ротацизма,
последовательно сокращается в направлении от тюркских языков к монгольским
и далее,— от монгольских — к тунгусо-маньчжурским. Например, чувашско-тюрк­
ских параллелей подобного рода очень много, тоща как тюркско-монгольские со­
ставляют около трех десятков. Что же касается тюркско-тунгусо-маньчжурских па­
раллелей ротацирующего типа, то их, пожалуй, не более десяти. Отметим также, что
тунгусо-маньчжурские слова, входящие в эти параллели, имеют внешний облик
монголизмов, так как они были заимствованы из монгольских языков, соответст­
вующие же монгольские слова — тюркского происхождения.
Коснемся еще раз вопроса о природе соответствия р / / з, опираясь теперь
уже на материалы разных языков, и назовем конкретные условия перехода в них
р ъ с ( з ) или, наоборот, с(з) в р.

56 См.: Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. М.; Л., 1940, с. 15.

57 Подробно об особенностях передачи дентальных согласных в тюркских брахми-текстах см.:
Мапе D. Zu den Dentalen im Brähmi-Uigurischen.— In: Veröffentlichungen der Societas
Uralo-Altaica, 16. Sprachen des Buddhismus in Zentralasien. Wiesbaden, 1983, S. 53—64.
58 См. выше, c. 156.
59 Критический анализ используемых В. М. Иллич-Свитычем фактов огузских, тувинского и
тофаларского языков см.: Doerfer G. 1) Ein altosmanisches Lautgesetz im Kurdischen.— WZKM,
1969, 62, S. 250—263; 2) Bemerkungen zu den sojonischen Anlautklusilen.— UAJb, 1973, 45, S.
254—260.
60 См.: Якобсон P. Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое
языкознание.— В кн.: Новое в лингвистике, III. М., 1963, с. 103.
61 См.: Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с. 409.

159
 С фонетической точки зрения вполне допустимы оба перехода, однако пер­
вый из них малоизвестен, ср.: фр. chaire (< лат. cathéddra) 'кафедра’ — chaise
‘стул’6“, ст.-фр. béricle (преобразованное béryl, лат. beryllus < греч.) ‘берилл’ —
besicles ‘очки’ . Правда, во французском языке XVI в. изменение г в z нередко
имело место в манерном произношении куртизанок. Примеры: тагу (m ari)
‘муж’, pèse (père) ‘отец’626364, Pazis (Paris) ‘Париж’, mèze (m ère) ‘мать’6 . Напро­
тив, изменение с (з) в р широко представлено во многих языках. По-видимому,
Варрон был первым, кто заметил его в латинском языке66. Говоря об индоевро­
пейском ротацизме, В. М. Жирмунский констатирует сохранение з в готском язы­
ке и переход з > р в западных и северных германских языках: гот. maiza, дрвн.
mêra, нем. mehr, англ, тоге ‘больше’; гот. batiza, дрвн. bezler, нем. besser, англ.
betler ‘лучше’67. Другие примеры: лат. ausum > аигит ‘золото’; ст.-фр. courin
( cousin) ‘кузен’, rairon(raison) ‘разум; довод, основание’68, fraire(fraise) ‘земля­
ника’6 ; герм. *alisi2 , дрвн. élira (с метатезой: erila) ‘ольха’, нем. eisbeere (els-
beere) ‘рябина’, фр. alise<*aliza (< герм.) ‘боярышник’70.
Как показывает анализ примеров из германских и романских языков, с (з)
перешел в р в интервокальном положении. И это очень важно, так как именно
данная позиция является наиболее благоприятной для рассматриваемого перехо­
да в тюркских языках.
В заключение обратим внимание на то, что в тюркских языках ротацизмом
были охвачены ранние заимствования из индоевропейских языков, например:
др.-тюрк. окўз, чуваш, eäzäp, венг. ökör ‘бык, вол’; тохар. В okso, скр.
uksdn-‘бык’71;
др.-тюрк. ]эз, тат. щ з, узб. ]эз, хак. чэс, др.-чуваш. *с'эр ‘желтая медь’,
‘латунь’, мордовск. сэрэ ‘медь’ (< ? др.-чуваш.), тат. (диал.) щар в щйиЛл
‘медный купорос’727345;тохар. A wäs, тохар. В yasa, лат. аигит (< *ausum, ‘золото’ ' ,
ср. также: лат. aes ‘бронза, медь’7 ;
др.-тюрк. боз ‘хлопчатобумажная ткань, бязь, холст, полотно’, узб. буз
‘бязь’, чуваш, nip ‘холст, полотно’, nÿc ‘миткаль’ (< тат. буз); др.-греч. ßvG6os
‘т к а н ь , ср. также: ар. ôazz76.
2.6. Говоря о ностратических реконструкциях В. М. Иллич-Свитыча, вклю­
чающих ларингальный, В. А. Дыбо отмечает регулярность связей индоевропей­
ского и семитохамитского ларингальных с уральскими, алтайскими и картвель­
скими долготами77.
62 См.: Dauzat A. et a. Nouveau dictionnaire étymologique et historique [de la langue française]. Paris,
1971, p. 150.
63 Idem, p. 84.
64 Cm.: Brunot E. Histoire de la langue française des origines à 1900, II. Paris, 1906, p. 274.
65 Cm.: Bourciez E. Précis historique de phonétique française. Paris, 1914, p. 209.
66 Шубик С. A. Языкознание древнего Рима: История лингвистических учений. Древний мир. Л.,
1980, с. 238.
67 Жирмунский В. М. История немецкого языка. М., 1965, с. 136.
68 См.: Brunot E. Histoire de la langue française ....:....., II, p. 274.
69 Cm.: Bourciez £. Précis historique de phonétique française, p. 209.
70 Cm.: Dauzat A. et a. Nouveau dictionnaire ..., p. 22.
71 Cm.: Van Windekens A. J. Le tokharien confronté avec les autres langues indo-européennes, I. La
phonétique et le vocabulaire. Louvain, 1976, p. 333; Ligeti E Les mots solons dans un ouvrage chinois
des Ts’ing.— AOH, 1959, IX, 3, p. 266—268.
72 См.: Татар теленец диалектологик сузлеге. Казан, 1969, б. 566.
73 См.: Van Windekens A. J. Le tokharien confronté avec les autres langues indo-européennes, p. 132,
563.
74 Cm.: Menges K. H. Zu einigen ural-altajisch-toxarischen Wortbeziehungen.— Orbis, 1965, XIV, 1,
S. 134—135; Aalto P. Ein alter Name des Kupfers.— UAJb, 1959, XXXI, S. 36—37.
75 Cm.: Röna-Tas A. Böz in the Altaic world.— Altorientalische Forschungen. Berlin, 1975, III, p.
155—163. i
76 См.: Scherner В. Arabische und neupersische Lehnwörter im Tschuwaschischen. Versuch einer
Chronologie ihrer Lautveränderungen. Wiesbaden, 1977, S. 67.
77 См.: Дыбо В. А. Вступительная статья к книге В. М. Иллич-Свитыча «Опыт сравнения
ностратических языков», с. V.

160
 Проблема ларингального чрезвычайно сложна. О фонетической природе
его и о том, был ли он один или их было несколько, до сих пор нельзя сказать
ничего определенного7 . Ничего определенного нельзя сказать и об алтайских
долготах, тем более что понятие «алтайский» остается в такой же мере неясным,
как и понятие «ностратический». И конечно, нелегко поверить тому, что путем
сравнения одного неизвестного с другим неизвестным удается извлечь ценную
позитивную информацию.
Тюркские долготы — вполне реальная вещь, и для реконструкции в тюрк­
ском праязыке двучленной количественной оппозиции есть основания. Однако
возвести тюркские так называемые первичные долгие гласные к сочетаниям глас­
ных с ларингальным или каким-либо другим согласным, на наш взгляд, невоз­
можно. Такие реконструкции, как *ЬаНИ ‘рана, боль’ (№ 1), *ЬаНа ‘привязы­
вать’ (№ 2), *Ъе/гН/и ‘давать’ (№ 10), *На1л ‘передний край’ (№ 104), плохо
согласуются с древнейшим состоянием тюркских основ *пйш (~ *бйш), *nä- (~
*6 ä-), *näp- (~ *6 äp~), *ал, восстанавливаемым исходя из собственно тюркских
данных. В тувинском языке и в языке сарыг-югуров эпизодически появляется фа-
рингальный (тув. nahm ‘голова’, ahm ‘лошадь’, ohm ‘трава’; сарыг-юг. kyhıu ‘пти­
ца’), но не для обозначения исчезнувшей первичной долготы, а для передачи пре­
рывистой артикуляции кратких гласных, которые в тувинском и тофаларском
языках, в отличие от первичных долгих, подверглись фарингализации7 ,
Как известно, многочисленные попытки объяснить долготу гласных в тюрк­
ских языках выпадением согласных закончились неудачей787980. В связи с этим были
предприняты поиски иных объяснений. В порядке предположения высказывается
мысль, что на той стадии развития, когда господствовал моносиллабизм и боль­
шую роль играли слоговые акценты, сложилась оппозиция двух просодических
типов слога: вокальновершинного и консонантновершинного. Долгие гласные
развились в слогах с вершиной на вокалической части. С этой точки зрения обще­
тюркская количественная оппозиция гласных является одним из отражений древ­
ней слоговой полипросодии.
2.7. Излишне доказывать необоснованность утверждения, что В. М. Иллич-
Свитычем последовательно реконструирован восточноностратический вока­
лизм81: тюркологу ясно, что В. М. Иллич-Свитыч воспользовался готовыми ре­
конструкциями, в которые внес минимальные изменения. Вот что пишет В. А.
Дыбо о наиболее существенном из них: «Введение досингармонической реконст­
рукции алтайского вокализма позволило освободиться от алтайского *ï (первого
слога) и рассматривать соответствующие основы как разнорядные: с *-/- в первом
слоге и с гласным заднего ряда во втором»82.
2.8. И сам В. М. Иллич-Свитыч, и его коллеги подчеркивают сходство мор­
фологических элементов в ностратических языках, полагая, что общими («ност-
ратическими») являются: «...местоименные аффиксы, именные аффиксы падежа
и числа, аффиксы глагольных залогов, словообразовательные аффиксы, показа­
тели относительных конструкций, отрицательные и запретительные частицы,
усилительные, соединительные и побудительные частицы»83.
Сближение аффиксальных морфем разных языков без предварительного
выяснения их происхождения не располагает к достаточной степени доверия:
многие аффиксальные морфемы состоят из одного или двух звуков, и когда их
общее число доходит до 300—400 в каждой группе языков, вероятность случай­
78 См.: Liııdeman F. О. Einführung in die Laryngaltheorie. Berlin, 1970.
79 См.: Щербак А. M. Опыт реконструкции слоговых акцентов в тюркском протоязыке.— В кн.:
Теория языка. Методы его исследования и преподавания. Л., 1981, с. 281 сл.
80 Там же, с. 283— 284.
81 См.: Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с. 410.
82 См.: Дыбо В. А. Вступительная статья к книге В'. М. Иллич-Свитыча «Опыт сравнения
ностратических языков», с. IX.
83 Дыбо В. А. Ностратическая гипотеза, с. 411.

11 А. М. Щербак 161
ных совпадений необычайно велика8485.Например, в тюркских языках и в русском
языке встречаются десятки материально и семантически сходных аффиксов, у
которых в этимологическом плане наверняка нет ничего общего, ср.: тат. чабац и
русск. косарь: тат. iuiimä и русск. слыша’, тур. ]олу и русск. дорогу,; тур. jäpa и
русск. земле:, тур. кХзщ. и русск. дочерин: тур. iarngk ‘постель’ и русск. тесак.’, тур.
супургэ ‘метла’ и русск. терка: кирг. табыка ‘находка’ и русск. точилка. копил-
Ш’, туркм. бэрш, туркм. (диал.) бэрш и русск. дае и т. д.
Ограниченность фонемного состава аффиксов, с одной стороны, и относи­
тельная беспредельность их количества,— с другой, делают неизбежным возник­
новение в значительных размерах аффиксальной омонимии, внутриязыковой и
межъязыковой. Приведем один пример. В тюркских языках обнаруживается бо­
лее десяти аффиксов, состоящих из согласного н самого по себе или в сочетании с
гласным: аффиксы родительного, дательного, винительного и творительного па­
дежей, страдательного и возвратного залогов, лично-предикативных форм 1-го и
2-го лиц единственного числа, глагольного имени, повелительного наклонения,
множественного числа. Разные по происхождению аффиксы внешне оказываются
полностью или частично совпавшими в разных тюркских языках и даже в одном и
том же языке.
Надо учитывать и то, что аффиксы агглютинативных языков, за редкими
исключениями, однозначны и отграничены друг от друга. Частичная автоном­
ность морфологических элементов создает максимально благоприятные условия
для их заимствования: примечательно, например, заимствование северными го­
ворами таджикского языка узбекских падежных и других аффиксов: -дан, -га,
-гача, -ча, - 4 İ, -лж, -zina, -ла, -рок и т. д. .
3. Сделанные критические замечания не преследуют цели безоговорочно
отвергнуть ностратическую гипотезу, а ностратические исследования объявить
безрезультатными и бесполезными. Научная несостоятельность попытки В. М.
Иллич-Свитыча создать сравнительную грамматику ностратических языков оче­
видна, однако, с какой бы меркой строгости ни относиться к этой попытке, нельзя
не признать ее положительного значения для дальнейших разысканий в данной
области: появилась возможность тщательно взвесить и всесторонне оценить ту
поистине глобальную совокупность разнообразных и разнородных сходств, кото­
рая необыкновенными усилиями, богатой эрудицией и редкостным даром вообра­
жения одного человека была подана в виде определенной системы.
Исследования В. М. Иллич-Свитыча побуждают к пересмотру установив­
шихся взглядов на историческую глубину языковых контактов. Последние деся­
тилетия — время усилившихся поисков генетического родства. Исследовались ал­
тайско-дравидийские86, урало-алтайские8789,урало-алтайско-шэавидииские , ин­
доевропейско-уральские, индоевропейско-урало-алтайские8^ и другие связи.
Менее интенсивно изучались заимствования90, хотя наличие контактных сходств
между языками, относимыми к ностратической семье, никем не отрицается. По­

84 Принимаются во внимание и все существующие варианты.

85 См.: Расторгуева В. С. Опыт сравнительного изучения таджикских говоров. М., 1965, с.
129— 142.
86 См.: Menges К. Н. Altajisch und Drävidisch.— Orbis, 1964, XIII, 1, S. 66— 103.
87 См.: Räsänen M. Uralaltaische Forschungen.— UAJb, 1953, XXV, 1—2, S. 19—27; Collinder B.
Hat das Uralische Verwandte? Eine sprachvergleichende Untersuchung.— Acta Universitatis
Upsaliensis. Acta Societatis Linguisticae Upsaliensis, 1965, NS, 1:4, S. 109— 180.
88 C m.: Bouda К. Drävidisch und Uralaltaisch.— UAJb, 1953, XXV, 3—4, S. 161— 173.
89 C m.: Menges К. H. Altaische Studien.— Der Islam, 1961, 37; Collinder B. Zur indo-uralischen

.
Frage.— Spräkvetenskapliga sällskapets i Uppsala förhandlingar. Uppsala universitets ärsskrift, 1954,
10
90 C m.: Joki A. J. Uralier und Indogermanen. Die älteren Berührungen zwischen den uralischen und
indogermanischen Sprachen.— MSFOu, 1973, CLI; Menges К. H. Zu einigen
ural-altajisch-toxarischen Wortbeziehungen.— Orbis, 1965, XIV, 1, S. 126— 137.; Rona-Tas A.
Tocharische Elemente in den altaischen Sprachen? — In: Schriften zur Geschichte und Kultur des
Alten Orients, 5. Sprache, Geschichte und Kultur der altaischen Völker. Berlin, 1974, S. 499—504.

162
нятно, что выделение заимствований — первый и очень важный этап сравнитель­
ного исследования, обязывающий к выявлению всех случаев языкового взаимо­
действия. Особый интерес представляют тюркско-индоевропейские контакты.
Еще в начале нынешнего столетия они привлекли внимание X. Педерсена91 и Б.
Мункачи92. Список выделенных ими и другими тюркологами древнейших тюрк­
ских заимствований из индоевропейских языков включает слова различных тема­
тических групп, ср.: др.-тюрк. кийч ‘меч’, окуз ‘бык’, бала ‘детеныш’, боз ‘хлоп­
чатобумажная ткань’, мурч ‘перец’, ]эз ‘желтая медь, латунь’, эшйк, эшгйк,
äiujäK ‘осел’, алма, алм'Сла ‘яблоко’, mäpi ‘шкура, кожа’; тат. cïpa ‘пиво’, усак
(хак. ос, шор. ancak) ‘осина’, âpİM (чуваш, эрём ydi) ‘полынь’, {лмй (кум. элмэ)
‘вяз’.
Пока отсутствуют полные сведения о ранних тюркско-индоевропейских
контактах, но, по-видимому, Восточный Туркестан, где в исторически обозримое
время тюрки находились вместе с тохарами93, не был единственным местом их.
Смелое предположение Э. Бенвениста о центральноазиатской прародине индоев­
ропейцев94, может быть, и не подтвердится, тем не менее весь ход исторического
процесса на территории Евразии, предельно насыщенного миграциями племен,
свидетельствует в пользу этого предположения.
Наконец, опыт В. М. Иллич-Свитыча положителен и в том отношении, что
он подводит нас к необходимости четкого и обоснованного разграничения языко­
вых сходств. Парадоксальны ситуации, когда одни и те же слова, скажем тур. кэс-
‘резать’, кэрт- ‘делать зарубку’, кап- ‘хватать’, гэв- ‘жевать’, каз ‘гусь’, приво­
дятся как изобразительные (С. В. Воронин и др.), как древние заимствования из
индоевропейских языков (X. Педерсен, В. Грёнбек), конкретно — из тохарского
(А. Рона-Таш), или как относящиеся к общему ностратическому фонду (В. М.
Иллич-Свитыч и др.).

Тюркско-монгольские языковые связи

I. Наличие огромного количества работ, посвященных алтайской гипотезе,

в рамках которой устанавливается родство между тюркскими и монгольскими
языками, делает излишним обращение к истории вопроса: в статьях и монографи­
ях подробно изложены общие сведения и дана характеристика основных этапов
изучения алтайской общности9596.
Об алтайской гипотезе написано так много, что могут возникнуть сомнения
в целесообразности продолжения дискуссии, тем более что уже выражалос^ркеп-
тическое отношение к возможности решения алтайской проблемы вообще90. Со­
шлемся в связи с этим на высказывание А. Н. Кононова. Хотя, пишет он, до сих
пор не ясно и, скорее всего, никогда не будет известно, восходят ли общие элемен­
ты тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков «к языку-основе или
они возникли в результате многовекового тесного взаимодействия носителей этих
языков», все равно лишь исходя из «алтайских» материалов «возможно приблизи­
тельно реконструировать фонетический и морфологический строй каждого из
членов этой большой семьи»97. Аналогичное высказывание приводится и в дру­

91 См.: Pedersen Н. Türkische Lautgesetze, S. 561.

92 См.: Munkâcsi В. Beiträge zu den alten arischen Lehnwörtern im Türkischen.— KSz, 1905, VI, 2— 3,
S. 376—379.
93 C m .: Winter W. Tocharians ànd Turks.— In: Aspects of Altaic civilization.— Bloomington, 1963, p.
, 239—251.
94 См.: Бенвенист Э. Тохарский и индоевропейский.— В кн.: Тохарские языки. Сб. статей. М.,
1959, с. 108.
95 См., например: Щербак A. M. 1) Об алтайской гипотезе в языкознании.— ВЯ, 1959, № 6 ,
с.51—63; 2) Содержание урало-алтайской гипотезы, ее обоснование и оценка.— Изв. АН
Азербайджанской ССР. Сер. лит., яз. и искусств., 1968, № 1, с. 62—70.
96 См. специальную литературу.
97 См.: Кононов А. Н. Тюркская филология в СССР. 1917— 1967. М., 1968, с. 21— 22.

163
гой, более поздней, статье А. Н. Кононова98, и может сложиться впечатление, что
алтайская проблема действительно относится к числу неразрешимых.
Ниже мы попытаемся ответить на два вопроса: 1) в состоянии ли языковеды
определить природу алтайских, уже,— тюркско-монгольских связей и 2) что кон­
кретно дают материалы монгольских языков для реконструкции тюркского прая­
зыкового состояния?
Выбор для целей нашего исследования тюркских и монгольских языков
предопределен реальным положением вещей: именно тюркские и монгольские
языки образуют общность, во многом напоминающую генетическое подразделе­
ние, в то время как связи тюркских языков с тунгусо-маньчжурскими являются,
как правило, опосредованными (через монгольские языки).
II. Касаясь истории изучения тюркско-монгольских языковых связей и да­
вая общую характеристику им, начнем с напоминания о совпадении важных
структурно-фонетических черт, идентичности морфологического типа, о сходст­
ве некоторых аффиксов и обилии лексических параллелей.
К совпадающим структурно-фонетическим признакам относят гармонию
гласных, стремление избежать в начале слова сонанты, а в начале и конце слова
— стечения согласных, нетипичность полугласных, отсутствие геминированных
согласных в основе и аффиксах, непостоянство конечного н, расположенность к
открытым слогам, постоянное место (первый слог) и экспираторную природу уда­
рения99. Большое значение придается также звуковым соответствиям, разработ­
ка и систематизация которых наиболее полно произведены в работах Г. И. Рам-
стедта100и Н. Поппе101.
Совпадают морфологические показатели, число которых нередко увеличи­
вается за счет сближения аффиксов, обнаруживающих внешнее сходство и отно­
сительную семантическую близость, но, по-видимому, имеющих разное проис­
хождение. Примером может служить сопоставление аффиксов тюркского «соеди­
нительного» деепричастия (-6) и монгольской глагольной формы прошедшего
времени (-bai) 102103.
Совпадения в области синтаксиса велики, но не показательны с точки зре­
ния установления природы языковой близости, так как нередко встречаются в
языках, не связанных узами генетического родства. Все же в литературе приво­
дится перечень специфических черт синтаксиса, объединяющих тюркские языки
с монгольскими: порядок слов в предложении (второстепенные члены предшест­
вуют главным), отсутствие или немногочисленность собственных союзов, отсут­
ствие относительных местоимений (придаточным предложениям индоевропей­
ских языков соответствуют «квази-предложения», т. е. группы слов, оканчиваю­
щиеся именами действия, причастиями, деепричастиями), наличие посессивной
конструкции, допустимость только сочинительного построения предложения и .
Поражает объем совпадающей лексики. Лексические параллели прослежи­
ваются во всех тематических группах.
Напомним также, что структурная и материальная близость тюркских и
монгольских языков была воспринята многими тюркологами и монголистами как

98 См.: Кононов А. Н. Современное тюркское языкознание в СССР. Итоги и проблемы.— ВЯ, 1977,
№ 3, с. 23— 24.
99 См.: Deny J. Langues turques, langues mongoles et langues toungouzes.— In: Les langues du monde.
Par un groupe de linguistes sous la direction de A. Meillet et M. Cohen. Paris, 1952, p. 322—324;
Matthews W. K. Languages of the USSR. Cambridge, 1951, p. 53.
100 C m .: Ramstedt G. J. Einführung in die altaische Sprachwissenschaft, I. Lautlehre. Helsinki, 1957.
101 См.: Poppe N. Vergleichende Grammatik der altaischen Sprachen, I. Vergleichende Lautlehre.
Wiesbaden, 1960.
102 См.: Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. М., 1957, с. 122— 123.
103 См.: Winkler Н. Die altaische Völker- und Sprachenwelt. Leipzig und Berlin, 1921, S. 32 f.; Deny J.
Langues turques, langues mongoles et langues toungouzes, p. 329—330; Matthews W. K. Languages of
the USSR, p. 53; Fokos-Fuchs D. R. Rolle der Syntax in der Frage nach Sprachverwandtschaft.—
Ural-Altaische Bibliothek, Wiesbaden, 1962, XI, S. 53— 132.

164
следствие генетического родства и стала основополагающим фактором развития
компаративистической алтаистики. Были предприняты попытки выявить лекси­
ческие и морфологические параллели, подвергнуть их всестороннему анализу,
свести воедино то, что не поддается сведению и, наконец, реконструировать пра-
формы. Однако все эти попытки окончились неудачей. Своеобразный итог про­
должительным поискам был подведен одним из монголистов, отметившим, что
генетическое родство алтайских языков не доказано и что в наши дни многие исс­
ледователи не принимают его даже в качестве полезной гипотезы104.
Следует, далее, подчеркнуть, что обилие материала затрудняло его интер­
претацию, и конкретные шаги, направленные на использование сравнительного
метода, обычно не шли дальше констатации совпадений. Трудности усугублялись
стремлением собрать как можно больше параллельных фактов, исходившим из
ошибочной посылки о невозможности образования обширной области сходств пу­
тем контактов.
Кризис традиционной алтаистики, усилившийся к середине нынешнего
столетия, побудил ученых придавать большее значение историческим связям на­
званных языков и обращать внимание не только на их сходства, но и на расхожде­
ния: постепенно осознается то, что без предварительного выделения заимствова­
ний и перезаимствований реконструкция тюркско-монгольских праформ теряет
свой смысл.
Новые тенденции в подходе к исследованию тюркско-монгольских языко­
вых связей выразились в появлении статей и монографий, специально посвящен­
ных выделению заимствований. Выделением заимствований начинают занимать­
ся и представители ортодоксальной алтаистики, признающие, однако, роль кон­
тактов в образовании тюркско-монгольских языковых сходств преимущественно
в позднее время.
Безусловно, опознать тюркизмы в монгольских языках и монголизмы в
тюркских часто нелегко, и далеко не всегда удается установить источник заимст­
вования105. Следует все же подчеркнуть, что эта проблема, в общем поддающаяся
решению, излишне и неоправданно осложняется106.
Взаимодействие тюркских и монгольских языков происходило непрерывно
на протяжении многих сотен лет в условиях как компактного, так и раздельного,
разрозненного размещения тюркских и монгольских племен на территории Евра­
зии. Разумеется, было время относительной «непродуктивности» контактов, и
были периоды, когда контакты становились интенсивными и сопровождались час­
тичным смешением языков. При этом, как считал Дж. Клосон, в древнетюркском
языке не было монголизмов. «Если слово, общее для тюркских и монгольских
языков, выступает в тюркских текстах до XIII в., то оно наверняка собственно
тюркское, и в монгольских языках должно рассматриваться как заимствование».
Общее же слово, не встречающееся в древнетюркских текстах, продолжает он, ве­
роятнее всего, монгольского происхождения107. Из сказанного следует, что до
XIII в. процесс заимствования был односторонним: из тюркских языков в мон­
гольские, и что, таким образом, монгольское влияние на тюркские языки нача­
лось не ранее XIII в. Аналогичный вывод по результатам проверки 110 древне­
тюркских слов в тюркско-монгольских параллелях сделал Л. В. Кларк, указав­

104 См.: Bàwden С. R. Рец. [на кн.: Roux J.-P. La mort chez les peuples altaïques... Paris, 1963] — \
BSOAS, 1965, XXVIII, 1, p. 180.
105 C m .: Poppe N. Einige Lautgesetze und ihre Bedeutung zur Frage der mongolisch-türkischen
Sprachbeziehungen.— UAJb, 1958, XXX, 1-2, S. 93—97.
106 См.: Санжеев Г. Д. К вопросу о тюркских заимствованиях в монгольских языках.— В кн.:
Лингвистический сборник. Ташкент, 1971, с. 29—34; Сарыбаев Ш. Ш. Монгольско-казахские
лексические параллели.— В кн.: Проблема общности алтайских языков. Л., 1971, с. 257.
107 См.: Clauson G. The earliest Turkish loan words in Mongolian.— CAJ, 1959, IV, 3, p. 177— 178.

165
ший на необоснованность части монгольских этимологий, ошибочность чтения
1пя
ряда слов и на использование в отдельных случаях поздних источников
Как бы строго не оценивались выводы Дж. Клосона и Л. В. Кларка, нельзя
не признать, что количество монгольских элементов в древнетюркском языке бы­
ло ограниченным. По крайней мере в орхоно-енисейских рунических надписях
явные монголизмы отсутствуют, а в раннесредневековых уйгурских текстах они
единичны. Добавим к этому, что тюркское влияние на монгольские языки в пери­
од до XIII в. отразилось на состоянии их лексики в целом, тогда как обратное
влияние, имевшее место начиная с XIII в., было дифференцированным и размеры
монгольского «вклада» в тот или иной тюркский язык зависели от интенсивности
и продолжительности контактов.
В «окраинных» тюркских языках, таких как караимский и чувашский, по­
следствия монгольского влияния не велики. Караимский язык содержит неболь­
шое число монгольских слов, отчасти типичных для куманского языка108109, напри­
мер: 1) абра- ‘беречь, хранить’ (abura-)11012; 2) асра- ‘содержать, кормить’ (asara-
) 11 ; 3) банана ‘столб, шест в юрте’ (bayana); 4) öaşam'ip ‘герой, богатырь, воин’
(bayatur); 5) баса§а ‘порог’ (bosuya); 6) бэдйнй ‘горлица’ (bedene ~ bödene); 7)
jada- ‘не мочь, не быть в состоянии’ (jada-); 8) kaöypşa ‘ребро’ (qabirya); 9) када-
‘втыкать’, ‘забивать’ (gada-); 10) кэнэтэ ‘внезапно, вдруг’ (genedte); 11) Maşam
‘лишь бы не’, ‘чтобы не’ (mayad); 12) махта- ‘хвалить’ (mayta-); 13) мацла]1л об’
(manglai); 14) оба ‘груда камней’, ‘могильная насыпь’ (obuya); 15) oşoma ‘очень’
(оуи); 16) ол]а ‘военная добыча’ (olja); 17) Ö6zä ~ эбгэ ‘предок’ (ebügen); 18)
сы т ав ‘случай’, ‘повод’ (siltay); 19) cokyp ‘слепой’ (sokur); 20) matpıaj - т анлаj
‘нёбо’ (langlai); 21) тона- ‘отнимать, грабить’ (tonu-); 22) т охт а- ‘останавли­
ваться’, ‘прекращаться’ (toyta-); 23) mänci ‘миска, таз, блюдо’ (tebsi); 24) толэ-
‘платить’ (tölü-); 25) тувул§а ‘шлем’ (duyulyd); 26) учра- ‘встречать, встречаться’
(ucira-); 27) учур ‘случай, происшествие’ (ucir)‘ 28) чэбйр ‘милый, приятный’
(ceber) ; 29) nida- ‘мочь, быть в состоянии’ (cida-)1 .
Преобладающие лексические заимствования в чувашском языке — слова
среднемонгольского происхождения113: 1) упра- ‘беречь, хранить’ (abura-); 2) ус-
ра- ‘содержать, воспитывать’ (asara-); 3) парга ‘здоровый’, ‘прочный’, ‘крепкий’
(berke); 4) näjijae ‘уговор о дне свадьбы’ (boljal ‘уговор о времени и месте’, ‘усло­
вие’); 5) пузата ‘порог’ (bosuya); 6) näeäp, пйвйрлй, пурлй ‘чалый’ (bûrat); 7) пу-
дэнэ ‘перепел’ (bödene); 8) ncuidäpza ‘ремешок на рукоятке ногайки’ (büldürge);
9) чуптар ‘игреневый’ (cabidur); 10) чйт- ‘терпеть, переносить’ (cida-); 11)
müirpöä ‘вожжи’ (deïbege); 12) mİM ‘охота, желание, стремление’ (dem ‘помощь,
посредство’); 13) ыбэк ‘избыток, изобилие’ (elbeg); 14) ху$ем ‘красивый’, ‘изящ­
ный’ (yoiqan); 15) урам ‘улица’, ‘ряд’ (horam ‘дорога’, ‘ряд’); 16) jâejê ‘сват’,
‘сваха’, ‘"сводник’, ‘посредник’ (ja‘uci); 17) мулахха) ‘шапка-ушанка’ (malayai);
18) *марган ‘меткий’, ‘меткий стрелок’ (mergen); 19) мйга ‘тупой’ (moqa); 20)
нарат ‘сосна’ (narad); 21) näzä ‘твердый, крепкий’ (ш'у); 22) нахт а ‘недоуздок’
(noyta); 23) кёрнугэр, кёр-нугэр ‘дружка жениха’ (nöker ‘товарищ, сподвижник’);
24) xajä ‘ножницы’ (qaici); 25) хурал ‘охрана, стража’ (qara’ut); 26) xypjza ‘яст­
реб’ (qarciya); 21) xâda ‘сват’ (quda); 28) сйлдав ‘причина’, ‘повод’, ‘предлог’
(siltay); 29) cajä ‘хороший’ (şayi).

108 См.: Clark L. V. Mongol éléments in Old Turkic? — JSFOu, 1977, LXXV, p. 125— 126.
109 C m .: Poppe N. Die mongolischen Lehnwörter im Komanischen.— In: Németh armağanı. Ankara, 1962,
S. 331— 340.
ПО В скобках — примеры монгольского письменного языка.
111 Л. В. Кларк возводит м.-п. asara- к др.-тюрк. аиш- ‘есть*. См.: Clark L. V. Turkic loanwords in
Mongol, I: The treatment of non-initial s, z, S, ö.— CAJ, 1980, XXIV, 1—2, p. 42.
112 Cp.: Zajpczkowski W. Die mongolischen Elemente in der karaimischen Sprache.— Folia Orientalia,
Krakow, 1960, II, S. 296— 302.
113 См.: Röna-Tas A. Loan-words of ultimate Middle Mongolian origin in Chuvash,— Studies in Chuvash
etymology I. Studia-Altaica, Szeged, 1982, 17, p. 66— 134.

166
 Попутно заметим, что Н. Поппе отрицает наличие в чувашском языке пря­
мых заимствований из среднемонгольского языка и указывает на посредническую
роль соседних тюркских языков: татарского и башкирского114.
Сравнительно немного монголизмов и в западных огузских языках: азер­
байджанском, гагаузском, турецком11516.
Иначе обстоит дело в киргизском языке. В нем вместе с лексическими заим­
ствованиями 10 имеются заимствованные морфологические показатели — слово­
образовательные аффиксы -л^а, -ол, -л, -лоц, -мал, -ÏMma, выступающие как в
монгольских, так и в собственно тюркских словах, ср.: кал§а ‘деревянная створча­
тая дверь юрты’, ‘ворота’ (м.-п. qayalyà), }асалщ ‘украшение’, ‘снаряжение’ (м.-
п. jasalya), табйща ‘находка’, бол/ол ‘назначенный срок, условленное время’ (m .-
п . boljot), рр^ал ‘удовольствие, наслаждение’, ‘благоденствие’ (м.-п. jîryal), J060 -
лоц ‘суматоха, беспокойство, смута’ (м.-п. fobalang) , дурболоц ‘паника,
переполох’ (м.-п. dürbeleng), кадамал ‘скрепленный заклепками’, ‘прибитый’
(м.-п. qadamat) и т. д 117. По количеству монголизмов к киргизскому языку при­
мыкает казахский, в котором, согласно предварительным подсчетам Б. Базилха-
на, сходными с монгольскими являются 1500 корневых и 24 000 производных слов
(из 40 000 слов, зарегистрированных в казахских и монгольских словарях)118.
Много заимствований из монгольских языков в тюркских языках Сибири:
алтайском, тувинском, хакасском, якутском.
В тувинском языке они образуют несколько хронологически различающих­
ся пластов119120. И в нем наряду с огромным количеством слов отмечено использова­
ние морфологических показателей монгольского происхождения, таких как -л^а,
-лда, -л, - 4 ÏH (< тюрк. - 4 Ï), -лац, -мал, -dyşâp, -жх, -ж'фа: чурул§а ‘рисование’,
капсфища ‘приложение’, кэзилгэ ‘резание’, ‘жатва’, чТлда ‘сбор’, нэмэлдэ ‘допол­
нение, прибавка’, корўлдэ ‘обзор, наблюдение’, ‘зрелище’, бiжiдiлгэ ‘подписка’,
мэдэл ‘сознание’, кўчулэл ‘насилие’, ажычш ‘рабочий’, тарант ‘земледелец’,
човалац ‘печаль, горе, муки’, казгмал ‘ископаемое’, чурумал ‘узор’, ‘изображе­
ние’, Ыжшэл ‘письмо’, ‘рукопись’, 6 ip dytjäp ‘первый’, ўш dyçâp ‘третий’, ал-
даржх- ‘прославиться, становиться известным’, ацфкфа- ‘отделяться, обособ­
ляться’.
Исключительное положение занимает якутский язык, в котором совпаде­
ния с монгольскими языками прослеживаются в лексике, морфологии1 и даже в
особенностях развития грамматического строя, ср., например, употребление чис­
лительного İkk İ ‘два’ в качестве соединительного союза: якут. îm İkk İ куоска ‘соба­
ка и кошка’, эн m İh İkk İ ‘ты и я ’1 ; м.-п. ere e m e x o ja r ‘муж и жена’, а также
образование формы множественного числа при помощи аффикса - т : х о т ун ‘гос­
пожа’, х о т у т ,х о т у т т а р ‘госпожи’.
Обратное влияние, т. е. влияние тюркских языков на монгольские, не усту­
пало ни по размерам, ни по продуктивности. Периодами наибольшей интенсивно­

114 См.: Poppe N. On Chuvash-Mongolian linguistic contacts.— JAOS, 1977, 97, 2, p. 111— 114.
115 См.: Типа О. N. Osmanltcada Moğolca ödünC kelimeler.— Türkiyat Mecmuası, 1972, XVII, s.
209— 250.
116 См.: Сыдыков С. Тюрко-монгольские параллели.— В кн.: Источники формирования тюркских
языков Средней Азии и Южной Сибири. Фрунзе, 1966, с. 189—229.
117 Ср.: Кудайбергенов С. Грамматические параллели монголо-тюркских языков. (На материале
киргизского языка).— В кн.: Вопросы тюркологии. Ташкент, 1965, с. 39—49.
118 См.: Базилхан Б. Краткая сравнительно-историческая грамматика монгольского и казахского
языков. [На материале лексики и грамматики]. АКД. Алма-Ата, 1974, с. 8 . См. также: Базилхан
Б. Монгольские заимствования в баян-ульгейском говоре казахского языка.— В кн.: Монголын
судлал. Улаанбаатар, 1966 (1967), VI, 9— 14, с. 17—92.
119 См.: Татаринцев Б. И. Монгольское языковое влияние на тувинскую лексику. Кызыл, 1976, с.
102— 109.
120 См.: КаТuzynski S. Mongolische Elemente in der jakutischen Sprache. Warszawa, 1961.
121 См.: Харитонов Л. H. Современный якутский язык. Фонетика и морфология. Якутск, 1947, с.
146.

167
сти его Дж. Клосон считал V—VIII вв. (возвышение тюркского племени таб-
гач122, основавшего династию Северная Вэй. 386—535 гг.; вассальная зависи­
мость киданей от тюрок до середины VIII в.)123, VIII—XII вв. (тесные связи тюрок
с монголами в Прибайкалье; ассимиляция северных монгольских племен), XIII—
XIV вв. (уйгурско-монгольские культурные связи в разных районах Средней и
Центральной Азии)124125678930.
Древнейший пласт тюркских заимствований в монгольских языках состав­
ляет то, что имеет параллели в тюркских текстах VIII—XII вв. Следующий пласт
восходит к среднемонгольскому периоду 5. Здесь помимо тюркской лексики буд­
дистского содержания присутствуют санскритские, согдийские и китайские сло­
ва1L : qovaray ‘буддийская монашеская община’ (< др.-тюрк. ковраф, ubasanca
‘послушница’ (< др.-тюрк. упасанч < согд.), tojin ‘буддийский монах’ (< др.-тюрк.
mofİH < кит.). Этот пласт включает в себя также арабские и персидские слова,
которые вначале проникли в тюркские языки, а затем из тюркских — в монголь­
ские, например: ср.-монг. nal ‘рубин’ (< ар. lal), fada ‘волшебство, связанное с
вызыванием дождя’ (< перс, fadu ‘чары, волшебство’). Тюркские элементы заим­
ствовались и в последующее время, однако поздние процессы заимствования ска­
зались в основном на состоянии отдельных монгольских языков: бурятского1 ,
калмыцкого.
Монгольские языки заимствовали тюркские слова, модели составных гла­
голов и редупликативных форм, аффиксы относительных прилагательных -сщ,
-лЦ, -dakï, аффиксы отглагольного образования имен -(а)к — (ï)k, -мак, - ( ~
~(ï) m , аффикс множественного числа -лар, аффикс имени деятеля - hï и другие1 .
Примеры: м.-п. bajaliy ‘богатство’, ceceklig ‘цветник’, dörbegüle(n) ‘четверо’,
tabuyula(n) ‘пятеро’, nigeken ‘только один’, уurbaqan ‘только три’, cab cayan ‘со­
вершенно белый’, ub ulayan ‘совершенно красный’, qonuy ‘ночлег’, ‘ночевка’,
jasay ‘власть, управление’, keseg ‘кусок’, tajay ‘палка’, suray ‘весть, известия’;
бурят, хуншэг ‘похожий на человека’, ‘человекообразный’, мсхашаг ‘похожий на
мясо’, будли ‘матерчатый’, уЬэл 1г ‘волосатый’, ‘пушистый’, сэсэгли ‘цветастый’,
‘цветник’, хо]орл 1г ‘двойственный’, xojopdoxi ‘второй’, myôdsxi ‘находящийся в
центре’, бэли ‘мудрость’, ‘ум’, ‘знание’, булэг ‘раздел’, ‘группа’, бэшэг ‘письмо’,
‘запись’, сэсэг ‘цветок’, туш эг^опора’, будаг ‘краска’, шэмэг ‘украшение’,
тймаг ‘догадка’, тохом ‘потник’1 .
III. Тюркско-монгольские параллели охватывают все грамматические
классы: имя, глагол, наречие, служебные и изобразительные слова1J . Чтобы исс­
ледовать их в полном объеме, понадобилось бы несколько монографий. Мы сочли
целесообразным ограничиться обзором глагольных параллелей, преимуществен­
но тех, которые учитывались в работах Г. И. Рамстедта, Б. Я. Владимирцова, Н.
Поппе.
Глагольные параллели распределены неравномерно. В азербайджанском
языке их около двадцати. В обширном монгольско-русско-киргизском глоссарии,

122 Вопрос об этнической принадлежности племени табгач вплоть до настоящего времени является
спорным.
123 См.: Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. Введение, перевод и
комментарии В. С. Таскина. М., 1984, с. 49, 306.
124 См.: Clauson G. The earliest Turkish loan words in Mongolian, p. 184— 187.
125 C m.: Poppe N. The Turkic loan words in Middle Mongolian.^ CAJ, 1955, I, p. 36—42; Clauson G.
The Turkish éléments in 14th Century Mongolian.— CAJ, 1960, V, 4 p. 301—316; Clark L. V. Turkic
loanwords in Mongol, I, p. 36—59.
126 C m.: Ternir A. Türkçe ile Moğolca arasındaki ilgiler.— DTCFD, 1955, XIII, 1—2, s. 13— 14.
127 См.: Рассадин В. И. О тюркизмах в бурятском языке.— В кн.: К изучению бурятского языка. Тр.
Бурятского ин-та обществ, наук, 6 . Сер. языковедческая. Улан-Удэ, 1969, с. 129— 134.
128 Разумеется, пласт тюркских заимствований в разных монгольских языках не одинаковый.
129 Подробный список заимствованных слов и форм приводится в одной из последующих
монографий.
130 См. ниже, с. 183.

168
составленном С. Сыдыковым 131 , приведено более ста пятидесяти монгольско-
киргизских глагольных параллелей. Почти такое же количество составляют мон­
гольско-казахские глагольные параллели131132.
Выбор глагола для выяснения природы тюркско-монгольских языковых
связей продиктован теми соображениями, что глагольных параллелей намного
меньше, чем именных, и что совпадение глагольных основ в неродственных язы­
ках — не совсем обычное явление. «Чем объяснить, например,— пишет по этому
поводу С. К. Кенесбаев,— параллельное функционирование глагольных основ и
первичного, и вторичного образования? Ведь нельзя же их отнести к заимствова­
ниям (об отдельных исключениях можно не упоминать)»133. Действительно, гла­
голы заимствуются редко, и именно поэтому глагольные параллели заслуживают
особого внимания. Либо мы и в самом деле сталкиваемся с типичным случаем
языкового родства, либо имеет место такое смешение неродственных языков, ког­
да не остается непроницаемых сфер и когда практически трудно полностью раз­
граничить свое и чужое.
III. 1. Грамматические формы глагола в тюркских и монгольских языках
образуются от одной основы, которая, будучи употребленной самостоятельно, вы­
ражает значение повелительного наклонения (2-е л., ед.ч.).
В структурно-фонетическом отношении глагольные основы тех и других
языков несколько различаются. В тюркских языках в непроизводных основах
преобладают слоги закрытого типа, например: др.-тюрк. aj(m )- ‘говорить’, ак-
‘течь’, ал- ‘брать’, ас- ‘вешать’, am- ‘стрелять’, ач- ‘открывать’, эг- ‘гнуть, сги­
бать’, эк- ‘сеять’, эс- ‘дуть’, эр- ‘быть’, эт- ‘делать’, бак- ‘смотреть’, ‘обозре­
вать’, бар- ‘идти’, бат- ‘погружаться’, ‘тонуть’, бэр- ‘давать’, İ4 - ‘пить’, jam-
‘лежать’, ‘ложиться’, /эт - ‘доходить, достигать’, kajm- ‘возвращаться’, кал- ‘ос­
таваться’, кач- ‘убегать’, кИл- ‘делать’, кэл- ‘приходить’, кэс- ‘резать’,, кэт- ‘ухо­
дить’, Kip- ‘входить’, от- ‘проходить’, сал- ‘класть’, сат- ‘продавать’, сач- ‘сы­
пать, разбрасывать, рассеивать’, man- ‘находить’, тарт- ‘тянуть, тащить’, тур-
‘стоять’, ‘вставать’, тут- ‘хватать’, ‘держать’. Непроизводных основ, оканчива­
ющихся на гласный, немногим больше десяти. В среднемонгольском и монголь­
ском письменном языках чаще встречаются непроизводные глагольные основы с
открытыми слогами, ср.: м.-п. а- ‘быть’, aju- ‘бояться’, ala- ‘убивать’, eri- ‘ис­
кать’, Ьауи- ‘сходить, спускаться’, bari- ‘хватать’, Ъиса- ‘возвращаться’, jada- ‘не
мочь, не быть в состоянии’, cida- ‘мочь, быть в состоянии’, daya- ‘следовать’, ‘со­
провождать’, ide- ‘есть’, Не- ‘посылать, отправлять’, ire- ‘приходить’, jabu- ‘идти,
отправляться’, foba- ‘страдать, мучиться’, kele- ‘говорить’, malta- ‘копать, рыть’,
mana- ‘стеречь, караулить’, ‘быть в ночной охране’, mede- ‘знать’, nege- ‘откры­
вать’, negü- ‘передвигаться, кочевать’, neme- ‘добавлять, дополнять’, qara- ‘смот­
реть’, qoli- ‘смешивать, примешивать’, saya- ‘доить’, soyu- ‘сидеть’, ‘садиться’,
tani- ‘знать, узнавать’, ‘быть знакомым’, tonu- ‘грабить’, törü- ‘рождаться’, й/е-
‘видеть’, ükü- ‘умирать’.
Прежде чем приступить к рассмотрению тюркско-монгольских глагольных
параллелей, целесообразно отобрать и оставить в стороне те из них, которые при­
водятся в алтаистической литературе, но не являются достаточно надежными,
например: др.-тюрк. бар-, узб. бэр- ‘идти’, азерб. вар- ‘доходить, достигать’, м.-п.
bara- ‘кончать, завершать’; ст.-узб. jae-, кирг. /аз- ‘писать’, м.-п. firu- ‘чертить,
рисовать’; др.-тюрк./аз- ‘ошибаться, грешить’, узб./эз- ‘ошибаться’, ‘сбиваться с
пути’, монг. *daru- в daran ‘при, около’; др.-тюрк. кор- ‘видеть’, м.-п. kü ‘прямо’,
‘как раз’; др.-тюрк. каз-, алт. кас-, туркм. 5aô-, якут, хас- ‘рыть, копать’, м.-п.

131 См.: Сыдыков С. Тюрко-монгольские параллели, с. 189—229.

132 См.: Сарыбаев Ш. Ш. Монгольско-казахские лексические параллели, с. 262.
133 Кенесбаев С. К К вопросу о тюрко-монгольской языковой общности. (На материале некоторых
грамматических явлений казахского языка).— В кн.: Проблема общности алтайских языков. Л.,
1971, с. 328.

169
qaru- ‘строгать’, ‘скоблить’, qaruyul ‘скобель, струг’, ‘рубанок’; др.-тюрк. Kip-,
туркм. гТр- ‘входить, заходить’, м.-п. kür- ‘достигать’; др.-тюрк. чок- ‘опускаться,
становиться на колени’, туркм. чок- ‘опускаться на колени’, ‘ложиться на брюхо
(о верблюде)’, ‘оседать’, м.-п. соки— соке- ‘терять надежду, отчаиваться’ и т.
д134.
Необходимо также исключить из обзора параллели с восстановленными
глагольными основами, для реконструкции которых привлекались заимствован­
ные производные формы, например: др.-тюрк. сур- и монг. *süre- ‘гнать’ (м.-п.
sürüg, др.-тюрк. сурўг ‘стадо’); др.-тюрк. 6 üiä- и монг. *Ы1е- ‘точить’ (м.-п. bilegü,
др.-тюрк. бшйгу ‘точильный камень’); др.-тюрк. ба- и монг. *Ьа- ‘связывать, при­
вязывать’ (м.-п. bay, др.-тюрк. баг} ‘завязка’); др.-тюрк.ß - и монг. *fe- ‘есть’ (m .-
п . ferne ‘падаль’, др.-тюрк. }эм ‘еда, съестное’, якут, сэмнэх ‘объедки’, ‘остатки
добычи хищников’); др.-тюрк. ковра- и монг. *qovara- ‘собираться’ (м.-п. qovaray,
др.-тюрк. коврам ‘буддийская монашеская община’); др.-тюрк. курй- ~ Kypi- и
монг. *кйге- ‘сгребать’ (м.-п. kürfe, ср.-монг. kürfek, др.-тюрк. кургйк ‘лопата’);
др.-тюрк. кэс- и монг. *kese- ‘резать’ (м.-п. keseg, др.-тюрк. кэсйк ‘кусок’); др.-
тюрк. кон- ‘передвигаться, переходить’, ‘кочевать’ и монг. *kös(e)~ ‘кочевать’
(м.-п. köşke ‘поклажа, вьюк’, кар. кочўв < кочуг ‘кочевье’, ‘кочевка’); др.-тюрк.
дэг- и монг. *tege- ‘достигать, касаться’ (м.-п. tegeg ‘крючок’, ‘зацепка’, алт.
тэгэк ‘крюк для ловли рыбы’, ‘багор’, тув. дэк ‘крючок двери’) и другие.
III. 2. Включенные в обзор глагольные параллели подразделяются нами на
три группы: 1) полностью или почти полностью совпадающие; 2) имеющие разли­
чие в виде «дополнительного» гласного; 3) различающиеся присутствием «допол­
нительных» сочетаний гласных с согласными. В специальный раздел выделены
изобразительные глаголы. Параллели комментируются в зависимости от наличия
фактов, позволяющих высказать те или иные суждения. Предлагаемый ниже спи­
сок не является исчерпывающим, однако привлекаемых глаголов достаточно,
чтобы получить представление и о степени сходства, и о характере совпадающей
лексики.

А. «Не-изобразительные» глаголы
П ервая гр уп п а

1. Кар. абра-, чуваш, упра-, м.-п. abura- ‘беречь, хранить’.

2. Др.-тюрк. абла— авла-, казах, авла-, туркм. авла-, мо. авла- ‘охотить­
ся, устраивать облаву’.
3. Др.-тюрк.1 а]ман— öjMäu- ‘стесняться, стыдиться, робеть’, ‘бояться’,
кирг. ajMÏH-, узб. цман- ‘стесняться, стыдиться’, туркм. э]мэн- ‘бояться, опасать­
ся’, м.-п. aju- ‘бояться’. Г. И. Рамстедт указывал на существование в монгольских
языках другой глагольной основы — ajma- с тем же значением136.
4. Др.-тюрк., башк., узб. алда- ‘обманывать’, ср.-монг. alda- ‘упускать, ро­
нять’, ‘терять’ (NT 255), ‘обманывать’ (Сл. Замахшари II 98), мо. алдй ‘ошибка’,
‘промах’, ‘утрата’, алдал ‘потеря, упущение’.
Семантическим различием между ср.-монг. alda- ‘упускать, ронять’, ‘те­
рять’ и др.-тюрк. алда- ‘обманывать’ можно пренебречь, однако вывести alda- из
al на монгольской почве не удается из-за отсутствия в монгольских языках слова
al с соответствующим значением, ср.: др.-тюрк. ал, туркм. ал ‘хитрость, улов­
ка137.
5. Алт., тув. аз1ра-, башк. аШра-, кар., кирг. асра-, чуваш, усра- ‘содержать,
кормить’, ‘воспитывать’, м.-п. asara- ‘заботиться’, ‘воспитывать’.
134 См.: Ramstedt G. J. Einführung..., S. 46—64.
135 Примеры из древнетюркского языка по кн.: Древнетюркский словарь. Л., 1969.
136 См.: Ramstedt G. J. Zur Verbstamrabildungslehre der mongolisch-türkischen Sprachen.— JSFOu,
1912, XXVIII, S. 71.
137 Не учитываются особые случаи, связанные с очевидными заимствованиями из тюркских языков.

170
 6. Др.-тюрк. 6 imi-, алт. 6 İ4 İ-, тув. 6 ix i- ‘писать’, др.-тюрк. ôimiz ‘книга’,
‘надпись’, хак. тчгк ‘грамота’, ‘книга’, ср.-монг. biti— bici-, мо. 6 İ4 - ‘писать’,
6 İ4 İZ ‘письмо’.
Др.-тюрк. 6 imi-, согласно общему мнению, восходит к кит. pjet ‘кисть для
письма’. Не исключено, что в составе 6 imi---- аффикс отыменного образования
глаголов -L И 6 imi- и 6 imiz — собственно тюркские формы, заимствованные
монголами в среднемонгольский период. Алт. 6 İ4 İ- и тув. Ыж1-----заимствования
из монгольских языков: закономерным соответствием д ^евнетюркскому 6 imi- в
алтайском языке было бы 6 imi-, а в тувинском — 6 idi-
7. Др.-тюрк., туркм. бол-, азерб., тур. ол-, тат. бул- ‘быть, становиться’,
ср.-монг., м.-п. bol- ‘становиться, делаться’.
8. Кирг. 6 ÖZÖ-, якут, буолэ-, м.-п. bögle- ‘прудить, запруживать’, ‘закупори­
вать’.
т. буолэ---- производная глагольная основа: буо ‘пробка’, ‘запруда’ (<
монг.)
9. Др.-тюрк. буЫ— 6 ydi-, башк., ног. 6 ïjï- ‘танцевать, плясать’, др.-тюрк.
üÿôiK ~ будде ‘танец’, алт. 6 i ß ‘пляска’, б ф л э- ‘плясать’, ср.-монг., м.-п. biiji-,
ойрат.-п. bejele- 1389140 ‘танцевать’, мо. 6 y x iz ‘танец’, буж1глэ- ‘танцевать’.
Тюркская праформа — *6 ÿôi— *6z<5z'-141142, ср.: якут. öimizipS- ‘производить
учащенный топот или частый глухой стук’. Алт. б ф < монг. Монгольская прафор­
ма (*büdi-) восстанавливается произвольно: в монгольских языках во всех случа­
ях использования данной глагольной основы мы имеем дело с заимствованиями из
тюркских языков.
10. Алт. буркэ-, кирг. бурко-, ног. буркэ-, тув. бургэ-, туркм. бурэ- ‘покры­
вать, закрывать’, ср.-монг., м.-п. bürke- ‘закрывать, покрывать’, ‘окутыватьобла­
ками’, ср.-монг. bürkür ‘покрывало’, мо. бурхэг ‘пасмурный, облачный’, бурхул
‘покров, покрытие’.
Не исключено, что м.-п. bürke---- форма побудительного залога от bür- (?),
ср.: м.-п. kür- ‘достигать’, kürge- ‘доставлять’, yar- ‘выходить’, уагуа- ‘извлекать’,
bol- ‘становиться, делаться’, bolya- ‘делать’. В словаре Мукадцимат ал-Адаб монг.
bürkü- противопоставляется тюркским глаголам öpm-, jan- .
11. Др.-тюрк. iryıa-, туркм. й§ла~, узб. jirpia-, м.-п. ujila- ~ ukila- ‘пла­
кать’143.
12. Кар. jada-, кирг. fada-, тув. чада-, м.-п. jada- ‘не мочь, не быть в состоя­
нии’.
13. Др.-тюрк. japjüka- ‘соизволить, соблаговолить’, ‘приказывать’, ‘прояв­
лять милосердие’, щрлхканчут ‘милосердный, сострадательный’, ]арлхк ~ ]арлщ
‘приказ, повеление’, м.-п. farliy ‘приказ’, farla-, farliyla- ‘приказывать, повеле­
вать’.
Др.-тюрк. lapjüka- образовано от именной основы при помощи аффикса -а,
являвшегося в древнетюркском языке одним из продуктивных аффиксов отымен­
ного образования глаголов.
14. Ног., туркм./аса-144, кирг. faca-, ср.-монг., м.-п. fasa- ‘строить, устраи­
вать’, ‘приводить в порядок, исправлять’, м.-п. fasay ‘власть’.
15. Др.-тюрк. jÿpi-, алт. дур-, кар., тур. jÿpÿ-, тув. чор— чору-, м.-п. fori-
‘идти, двигаться ’, ‘направляться ’.

138 Ср.: Sinor D. Two Altaic verbs for ’writing’ and their Uralic connections.— In: Studies in finno-ugric
linguistics. Indiana University. Uralic and Altaic sériés, 131. Bloomington, 1977, p. 319— 322.
139 C m .: Clark L. V. Mongol éléments in Old Turkic?, p. 132— 133.
140 См.: Владимирцов Б. Я. Сравнительная грамматика монгольского письменного языка и
халхаского наречия. Введение и фонетика. Л., 1929, с. 284.
141 Возможно, данная глагольная основа — звукоподражательного происхождения.
142 См.: Монгольский словарь Мукадцимат Ал-адаб, II. М.; Л., 1938, с. 127.
143 В основе древнетюркского ïçjia- может быть звукоподражательное слово.
144 По поводу jaca- в ДТС см.: Clark L. V. Mongol éléments in Old Turkic?, p. 163— 164.

171
 16. Др.-тюрк. каш- ‘подниматься’, ‘взлетать’, м.-п. gali- ‘летать, парить’,
‘подниматься вверх’.
17. Др.-тюрк. кан- ‘утолять жажду’, ‘удовлетворяться, довольствоваться’,
гаг., ног. кан- ‘утолять жажду’, ‘насыщаться’, ‘удовлетворяться’, тув. хан-, м.-п.
дап— дани- ‘удовлетворяться, довольствоваться’.
Первоначальное значение глагола кан- в тюркских языках — «утолять
жажду», все другие значения развились позднее, и то, что в монгольском пись­
менном языке зарегистрировано одно из поздних значений, может служить дока­
зательством заимствования дап— дапи- из тюркских языков.
18. Др.-тюрк. кана-, азерб. çana-, туркм. çана- ‘кровоточить’, алт. кана-
‘пускать кровь’, др.-тюрк. кан ‘кровь’, kanaç ‘кровопускание’, каналу ‘инстру­
мент для пускания крови’, м.-п. дапа- ‘пускать кровь’.
Др.-тюрк. кана- ‘кровоточить’ — от кан ‘кровь’. М.-п. дапа- ‘пускать кровь’
< тюрк.
19. Ст.-узб., казах, кара-, туркм. çapa-, м.-п. gara- ‘смотреть’, чуваш, хурал
‘охрана, стража’, м.-п. garayul, мо. хархл ‘стража, дозор’.
Как отметил А. Н. Самойлович145146, в древнетюркском языке глагол кара-
отсутствовал; в азербайджанском, гагаузском, якутском языках он отсутствует и
в настоящее время. Можно предположить, что в тюркские языки данный глагол
попал не ранее XIII в., оттеснив на периферию словарного состава собственно
тюркский глагол бак- ‘смотреть’.
20. Др.-тюрк., тув. k'ùi-, азерб. çüı-, якут, km-, м.-п. ki- ‘делать, создавать’.
21. Др.-тюрк. kopï-, азерб. 5ору-, тур. кору- ‘защищать, охранять’, ‘обере­
гать’, алт. кору ‘защита, ограждение’, корула- ‘защищать, охранять’, др.-тюрк.
kopïç ‘заказник, засека’, м.-п. gorï- ‘загораживать’, ср.-монг. goriyan ~ догиуап
‘военный лагерь’.
22. Алт., башк., тув. макта - 1 4 6 , кар. махта-, туркм. Maçma- ‘хвалить, про­
славлять’, ср.-монг. magta-, м.-п. mayta- ‘хвалить’.
И в тюркских, и в монгольских языках рассматриваемая глагольная основа
поддается членению на два компонента, из которых первый, Maç ~ мак или Maçy,
очевидно,— существительное со значением «хвала». Исконная принадлежность
его тюркским языкам исключена. В древнетюркском языке отсутствуют собствен­
но тюркские слова с начальным м (< *м). Есть небольшое количество подобных
слов, заимствованных из нетюркских языков, и есть собственные слова, в кото­
рых появление м в начальной позиции обусловлено ассимилятивными процесса­
ми, ср.: др.-тюрк. ман- ‘надевать пояс’, ‘опоясываться’ (< бан-), мэцгу ‘вечный’,
‘вечность’ (< бэцгу), мэц ‘родимое пятно’ (< бэц) , мэщз ‘лицо’ (< бэщз), мэн ‘я ’ (<
бэн) и т. д. Кроме того, м выступает в анлауте изобразительных слов. В отличие от
тюркских языков, монгольские допускают присутствие м в начальной позиции, и
таких слов много, ср.: м.-п. malaya ‘шапка’, malta- ‘копать’, umarta- ‘забывать’,
maryata ‘(на)завтра’, masi ‘очень’, тауи ‘плохой’, mede- ‘знать, узнавать’,
menekei ‘черепаха’, mergen ‘стрелок’, metü ‘подобный’, moyai ‘змея’, m odu(n)
‘дерево’, m ori(п) ‘конь, лошадь’, mör ‘дорога’, mören ‘река’, miga(п) ‘мясо’, miyui
‘кошка’ и т. д.
23. Др.-тюрк., алт., казах, ос- ‘расти, подниматься’, туркм. ос- ‘расти, вы­
растать’, ‘увеличиваться, умножаться’, тув. озум ‘всходы’, туркм. осумлт ‘расте­
ние’, м.-п. ös-, бурят.удэ- ‘расти’, ‘увеличиваться’, ‘размножаться (оскоте)’.
24. Др.-тюрк. сана- ‘считать’, сан ‘число, количество’, са- ‘считать, под­
считывать’, кирг. сана- ‘считать’, ‘думать’, сана ‘мысль, дума’, ‘намерение’, са-

145 См.: Самойлович А. Н. О надписи тюркскими рунами на р.Бегре в Тувинской республике, с. 2,

8 (неопубликованная статья — Архив востоковедов ИВ АН СССР в Ленинграде, ф. II, оп. 4,
№ 56). См. также: Clark L. V. Mongol elemente in Old Turkic?, p. 144— 146.
146 Сопоставляемый с макта- древнетюркский глагол мавут- обязан своим существованием
ошибочному чтению. См.: Clark L. V. Mongol elemente in Old Turkic?, p. 140.

172
нак ‘счет, учет’, санат ‘поучение, мудрое изречение’, м.-п. sana- ‘думать, мыс­
лить’.
Опираясь на анализ словообразовательной структуры др.-тюрк. сана-, мы
считаем м.-п. sana- заимствованием из тюркских языков.
25. Др.-тюрк. cäöpä- ‘редеть, становиться редким’, др.-тюрк. сэдрйк,
туркм. iJsjpäK, азерб. cäjpäK ‘редкий’, м.-п. sejire- ‘редеть’, sejireg ‘редкий’.
26. Др.-тюрк. cojypka- ‘жаловать, пожаловать’, ст.-узб. со/ур^ал ‘пожалова­
ние земли’, ‘освобождение от податей’, м.-п. sojurqa- ‘соблаговолить, соизво­
лить’.
Этимология др.-тюрк. cojypka- не ясна, тем не менее нетрудно установить
близость его к тюркским глаголам на -ipka — урка ~ -ïpfja — урба>ср.: др.-тюрк.
тащрка- ‘удивляться’ (тац ‘удивительный’); азерб. jadïpça- ‘отвыкать’, тур.
jadïpija- ‘чуждаться, сторониться’, ‘не признавать своим’ (jad ‘чужой’); алт.
ôajïpka- ‘гордиться’, ‘хвастатьсябогатством’ ( 6 aj ‘богатый’) ; туркм. dÿjiuypzë- ‘ви­
деть сон’ (dÿjiu ‘сон’). Coj< ? кит.
27. Др.-тюрк., тур. сор-, алт., кирг., тув. сура-, ног. сора- ‘спрашивать, рас­
спрашивать’, др.-тюрк. copyij ‘расспросы’, азерб. copçy ‘вопрос’, тув. cypaç ‘весть,
слух’, ср.-монг., м.-п. sura- ‘спрашивать’, suray ‘новости’.
М.-п. sura- < тюрк. Требует разъяснений несоответствие гласных первого
слога в тюркских языках, ср.: азерб. сор-, туркм. ûöpa-, узб. сура-, уйг. сору- и
кирг., алт., тув. сура-. Учитывая, что разновидность с узким лабиализованным
гласным выступает в языках, подвергшихся наибольшему монгольскому влия­
нию, можно предположить, что причиной изменения вокализма первого слога бы­
ло перезаимствование глагола.
28. Др.-тюрк. сокут- ~ чокут-, м.-п. sögüd- ‘преклонять колени’.
Др.-тюрк. сокут— чокут---- форма побудительного залога от сок— чок-
‘становиться на колени’ и, таким образом, м.-п. sögüd---- заимствование из тюрк­
ских языков.
29. Др.-тюрк., азерб., ног., хак. тала-, м.-п. tala- ‘захватывать, грабить’.
30. Др.-тюрк., азерб., алт., кар. manî-, м.-п. tani- ‘знать, узнавать, быть
знакомым’, др.-тюрк. танук ‘свидетельство’, алт., туркм. manîm, мо. таны ‘зна­
комый’.
31. Казах., кирг. тара-, м.-п. tara- ‘расходиться’, ‘распространяться’.
Неясно, является ли казах., кирг. тара- заимствованием из монгольских
языков или представляет частный случай семантического развития тюрк, тара-
‘чесать, расчесывать’.
32. Др.-тюрк., алт., кирг. mapï-, м.-п. tari- ‘возделывать землю’, ‘сеять’,
др.-тюрк. тарщ ‘зерно’, ‘хлеб’, mapï547 ‘хлебопашец’, map'upıaş ‘вспаханное по­
ле’, м.-п. tarija(n) ‘посев’.
Земледелием монголы стали заниматься в относительно позднее время, и
основная земледельческая терминология, включая названия важнейших сельско­
хозяйственных культур, была заимствована ими у тюрок, ср.: м.-п. buyudai ‘пше­
ница’ (< тюрк, буфа]), arba ~ arbai ‘ячмень’ (< тюрк, арпа), Ьигсау ‘горох’ (<
тюрк, бурчак) , üre ‘семя, зерно’ (< тюрк, уруф ; бурят, диал. сулг ‘овес’ (< тюрк.
сулХ) и т.д. Основными очагами распространения лексики, связанной с земледели­
ем, была территория Средней Азии и отдельные районы Восточного Туркестана,
населенные оседлыми племенами. Сталкиваясь с последними и частично смеши­
ваясь с ними, тюрки освоили многие принадлежности оседлой культуры, которые
вошли в кочевнический быт вместе с их наименованиями. В дальнейшем реалии и
слова распространялись в восточном направлении, захватывая места расселения
маньчжуров, тунгусов и даже нивхов.
33. Др.-тюрк. тгцла-, алт. тщда-, кирг. тщша-, тув. д1цна- ‘слушать, при­
слушиваться’, др.-тюрк. тщ ‘слушание’, тщч'1 ‘доносчик’, ‘шпион’, тув. дщнакчг
‘слушатель’, м.-п. cingna- < *tïngla- ‘слушать’.

173
 Др.-тюрк. тщла-, кирг. тщша---- отыменные глагольные основы. Аффик­
сы -ла, -ша в тюркских языках иногда замещают друг друга, однако последний из
них непродуктивен, ср.: др.-тюрк. ’ш ан- (ï-iua-н-), тан- (г-на-н-) верить, дове­
рять’, курша- (кур-ша-) ‘опоясывать, подпоясывать’, ушал- (*у-ша-л-) ‘измель­
чаться’. М.-п. cingna-----закономерное преобразование тюркской глагольной ос­
новы: t перед i переходит в с.
34. Башк. ту]ла-, кар. mojna-, кирг. то]ло~, ср.-монг. tojila- (NT 117) ‘пиро­
вать’, ‘праздновать’, др.-тюрк. тод- - moô- —тоз- ~ moj- ‘наедаться, насыщать­
ся’, m o j‘пиршество’, ‘праздник’.
35. Алт., кирг. токто-, кар. тохта-, тув. dokmä-, м.-п. tayta- ‘останавли­
ваться’, ‘прекращаться’, мо. тогтвор ‘спокойствие’.
В тюркских старописьменных текстах глагол токта- появился поздно
(XIII—XIV вв.), использовался редко и занимал обособленное положение147.
36. Кар., хак. тона-, кирг. mono-, м.-п. tonu- ‘грабить’.
37. Др.-тюрк. толй-, башк. тулй-, казах., кар. толэ-, м.-п. tölü- ‘платить,
уплачивать’.
38. Др.-тюрк. тору-, туркм. дорэ-, м.-п. törü- ‘возникать, появляться, рож­
даться’, алт. möpö- ‘родить’, торогон ‘родственники’, туркм. döpädifi ‘творец, со­
здатель’.
39. Кар., туркм. учра- ‘встречаться’, м.-п. ucira-, мо. учра- ‘встречать,
встречаться’.
' 40. Ст.-узб„ кар., кирг., туркм. nida-, тоф., тув. uiïda-, м.-п. cida- ‘мочь,
быть в состоянии’, ‘выдерживать’.
41. Алт., кирг. чоку-, ног. uiokï-, м.-п. coki- ‘клевать’.
42. Алт. 404Ï-, уйг. чочу-, м.-п. coci— soc i- ‘пугаться, дрожать от страха’.
43. Туркм. шохлан- (шохла-н-) ‘веселиться, озорничать’, м.-п. soyla- ‘про­
казничать’, ‘шутить’.
Туркм. шох ‘веселый’, мо. шог ‘шутка’, ‘проказа’ — заимствование из пер­
сидского языка, и поэтому предметом обсуждения может быть только природа
совпадающего аффикса -ла, который образует глагольную основу.
Подводя итог обзору первой группы глагольных параллелей, мы не станем
делать окончательных выводов относительно каждой параллели в отдельности,
хотя в большинстве случаев не составило бы труда высказать те или иные сообра­
жения. Важнейшим результатом сделанного обзора является констатация того,
что в рамках тюркско-монгольских языковых связей заимствование глаголов не
исключение, а обычная вещь. Не о каждом глаголе можно с уверенностью ска­
зать, тюркский он или монгольский, тем не менее, опираясь на различные факты
и учитывая многолетний опыт алтаистических исследований, тюркологи уже сей­
час в состоянии разграничить в тюркско-монгольских параллелях многие 1) соб­
ственно тюркские глаголы и 2) глаголы, заимствованные из монгольских языков,
cp.: 1) абла— авла- ‘охотиться, устраивать облаву’, алда- ‘обманывать’, 6 imi-
‘писать’, 6 ÿôi— 6 ÿdi- ‘танцевать’, japmka- ‘соизволить, соблаговолить’, ‘прика­
зывать’, jÿpi- ‘идти, двигаться’, kcuii- ‘подниматься, взлетать’, кан- ‘утолять жаж­
ду’, ‘удовлетворяться’, кана- ‘кровоточить’, ос- ‘расти’, сана- ‘считать’, cäöpä-
‘становиться редким’, cojypka- ‘жаловать’, сор- — сора- ‘спрашивать’, сокут-
‘становиться на колени’, ‘преклонять колени’, manî- ‘знать, узнавать, быть зна­
комым’, mapï- ‘возделывать землю’, ‘сеять’, тгцла- ‘слушать’, то]ла- ‘пировать’,
‘праздновать’; 2) абра- ‘беречь, хранить’, асра— аз'фа- ‘содержать, кормить’,
‘воспитывать’, Суркэ- ‘покрывать, закрывать’, jada- ‘не мочь, не быть в состоя­
нии’, jaca- ‘строить, устраивать’, ‘приводитьв порядок’, кара- ‘смотреть’, макта-
‘хвалить’, токта- ~ токто- ‘останавливаться’, ‘прекращаться’, тона— тоно-
141 Cp.: Clark L. V. Mongol éléments in Old Turkic?, p. 155.

174
‘грабить’, учра- ‘встречаться’, 4 Ïda- ‘мочь, быть в состоянии’, чоку- ‘клевать’,
404Ï- ‘пугаться, дрожать от страха’. Сделаем также замечание по поводу семанти­
ки параллельных глагольных основ. Многие из них передают специфические зна­
чения, не входящие в круг основных понятий действия и состояния, иначе говоря,
относятся к периферийной лексике.

В торая групп а

1. Тюрк. *6 iuı- в кирг. бш кэк ‘мутовка для взбалтывания кумыса’, м.-п.

bille— biili- ‘взбалтывать, взбивать (масло, кумыс)’.
2. Др.-тюрк. 605- ‘давить, душить’, ‘завязывать’, бо^мак ‘завязка на рубаш­
ке’, туркм. 605- ‘вязать, связывать, перевязывать’, м.-п. boyu- ‘завязывать, обвя­
зывать’, ‘обертывать’.
3. Др.-тюрк. бут-, азерб. 6 im- ‘кончаться, завершаться’, кирг. бут- ‘кон­
чать, кончаться’, др.-тюрк. бутун, туркм. бутш ‘весь’, ‘целый’, м.-п. büte- ‘за­
вершаться, заканчиваться’, ‘останавливаться’, bütün ‘целый’, ‘законченный’.
4. Др.-тюрк., туркм. janôap-, азерб. jcuıeap-, тув. чалбар- ‘просить, умо­
лять’; ср.-монг. м.-п. falbari- ‘просить, умолять’, ‘молиться’.
Принадлежность глагола jcuıöap- к собственно тюркскому лексическому
фонду сомнений не вызывает. В монгольских языках появление этого глагола сле­
дует отнести к эпохе тесных уйгуро-монгольских связей на религиозной почве
(распространение буддизма).
Есть основания рассматривать др.-тюрк. jcuiôap- как сложный глагол, состо­
ящий из двух компонентов: jcuim- ‘просить, умолять’ + вспомогательный глагол
бар- (*]алта бар-), ср.: др.-тюрк. jiöäp- ‘посылать’ (< ? ïjïn 6 äp-). Приблизительно
такое же соотношение простой и сложной глагольных основ наблюдается в мон­
гольском языке: зал- ‘просить’, залбар- ‘просить, умолять’. Здесь важно обратить
внимание на нерегулярность фонетических соответствий. Древнетюркскому j в
среднемонгольском и монгольском письменном языках соответствуют d, J, j, п,
ср.: др.-тюрк. fùiïrj ‘теплый’, jaşan ‘слон’, /элвг ‘волшебство, колдовство’; м.-п.
dulayan, ср.-монг. fa’an, jilvi.
5. Др.-тюрк. кап- ‘хватать, захватывать’, алт. кап- ‘хватать руками, ртом,
зубами’, туркм. 5ап- ‘хватать’, ‘ловить’, ‘кусать’, др.-монг. *qawa- (?).
Реконструируемая Б. Я. Владимирцовым глагольная основа *qawa- имеет
надежное соответствие в монгольском письменном языке: qaya-, но с другим зна­
чением — «закрывать, запирать», qayalya ‘ворота’, ‘запор’. С монгольской осно­
вой контаминировалась тюркская глагольная основа кап- ‘закрывать’, ‘покры­
вать’, ср.: тур. капа-, чуваш, хуп- ‘закрывать’, ‘запирать’, др.-тюрк. капщ ~ капуц
‘дверь’, ‘ворота’, kanak ‘крышка’, ‘веко’, узб. копкок ‘крышка’, копка ‘ворота’.
6. Др.-тюрк., алт., ног. кат-, тув. ка(т~, туркм. çama-, м.-п. qata- ‘стано­
виться твердым’, ‘твердеть, засыхать’, др.-тюрк. катщ, м.-п. qatayu ‘твердый, же­
сткий’.
7. Др.-тюрк., алт. кон-, тув. хон- ‘опускаться, садиться на землю или на
дерево (о птицах)’, ‘останавливаться на ночлег’, ‘оседать, поселяться (о людях)’,
алт. конок ‘сутки’, ‘день’, ‘жизнь’, кар. конах ‘гость’, м.-п. qonu- ‘ночевать, про­
водить ночь’.
8. Др.-тюрк., узб. кэз- ‘ходить, бродить’, туркм. гэб- ‘ходить, бродить’, ‘гу­
лять, прогуливаться’, zëôiM ‘прогулка’, м.-п. kerü- ‘бродить, скитаться’.
9. Др.-тюрк., алт. кэрт- ‘надрезать, делать зарубку’, ‘делать метку’,
KöpmiK ‘зарубка’, м.-п. kerci- ‘резать, нарезать’.
10. Др.-тюрк. caç-, азерб. сад-, алт., кирг. cä-, башк. ffae- ‘доить’, др.-тюрк.
са$м ‘удой’, сатрйъ ‘дойное животное’, сад /ад ‘коровье масло’, м.-п. saya- ‘доить’,
sayulya ‘подойник’, мо. сймал ‘дойная’.
Существуют косвенные доказательства заимствования глагола saya— sä -
из тюркских языков. Почти все наименования овцы, козы, верблюда и коровы и
175
 их возрастных групп, а также почти вся терминология, относящаяся к их хозяйст­
венному использованию, заимствована монголами у тюрок.
11. Др.-тюрк., кар., туркм. сач-, алт. чач- ‘рассеивать, разбрасывать, рас­
сыпать, разбрызгивать’, др.-тюрк. сачЦ ‘окропление’, сач§ак ‘расточитель, мот’,
кар. чач- ‘сеять’, чачмах ‘сев’, м.-п. sacu— саси- ‘разбрасывать, рассеивать’.
12. Др.-тюрк., кир., туркм. Шлк-, алт. c û i k İ-, тув. c i m i - ‘трясти, качать’,
ст.-узб. c b iK ä n f iK ‘амулет, подвешенный к шее’, м.-п. s ilg e - ‘встряхиваться, отря­
хиваться (о животных)’.
13. Др.-тюрк., кирг., тув. сщ- ‘впитываться, уходить в землю (о воде)’, ‘ус­
ваиваться (о пище)’, др.-тюрк. сщ ‘легко усваиваемый (о пище)’, кирг. сщ мду
‘удобоваримый’, м.-п. singge-, мо. шшгэ- ‘впитываться, всасываться’, ‘погру­
жаться во что-л.’
14. Др.-тюрк., алт., кирг., ног. сок-, туркм. йог-, тув. соглэ- ‘ругать, бра­
нить’, ‘порицать’, др.-тюрк. сркуш, сокунч, алт. согуш, туркм. Ўбгунч ‘брань, ру­
гательства’, ср.-монг. siike- ‘ругать, бранить’.
Ни в монгольском письменном языке, ни в современных монгольских язы­
ках глагол süke- не встречается. В тексте Ибн Муханны (АФМ 137) он приведен
наряду с другими тюркскими глаголами, оформленными монгольскими аффикса­
ми.
15. Др.-тюрк. сон- ‘прекращаться, исчезать’, азерб., туркм. сон- ‘гаснуть,
меркнуть’, м.-п. sönü- ‘прекращаться, исчезать’, ‘гаснуть’.
16. Др.-тюрк.]олук-, кар./олух-, к.-калп. щоллк-, м.-п. folya- ‘встречаться’.
Др.-тюрк. /ол — ‘дорога’, -ïk — ук — продуктивный аффикс отыменного
образования глаголов, ср.: ачхк- ‘голодать’ (ач ‘голодный’), jymyk- ‘погибать от
бескормицы, вызванной гололедом’ (jym ‘гололедица, вызывающая гибель живо­
тных’), учук- ‘кончаться’ (уч ‘конец’). М.-п. folya- ‘встречаться’ < тюрк.
17. Др.-тюрк., азерб. урк-, башк. орк-, м.-п. ürge— ürgü-, бурят, ўргэ- ‘пу­
гаться, страшиться’.
Отличительная особенность параллелей второй группы в том, что глаголь­
ные основы монгольских языков включают в себя «дополнительный» гласный.
Как отмечалось выше, для древнемонгольского и монгольского письменно­
го языков более обычен открытый тип слога, тогда как в древнетюркском и в со­
временных тюркских языках допускаются в одинаковой мере и открытые, и за­
крытые слоги, и, естественно, что при заимствовании из монгольских языков в
тюркские никаких структурных изменений в основе не происходит и конечные
гласные монгольских глагольных основ в тюркских языках не выпадают, ср.: кар.
абра- ‘беречь, хранить’, асра- ‘содержать, кормить’, cuıfa- ‘терять разум, выжи­
вать из ума’, тохта- ‘останавливаться’, учра- ‘встречать’, ‘встречаться’; тув.
6 ixä- ‘писать’, бода- ‘думать’, чуру- ‘рисовать’, мана- ‘охранять, сторожить’, мэ-
дэрэ- ‘терять сознание’, мэнэрэ- ‘становиться слабоумным’, нэмэ- ‘дополнять,
прибавлять’; туркм. матўта- ‘хвалить’, çapa- ‘смотреть’. Напротив, в монгольских
языках получил широкое распространение процесс структурно-фонетического
освоения тюркизмов путем присоединения «дополнительных» гласных, ср. др.-
тюрк. кок, м.-п. köke ‘голубой, синий, сизый’; др.-тюрк. комулдўрук, м.-п.
kömiildiirge(n) ‘нагрудный ремень лошади, подпруга’; др.-тюрк. jydpyk, м.-п.
nudurya ‘кулак’; др.-тюрк. корўк (< *корук), м.-п. kögerge ~ kegürge ‘кузнечный
мех’; др.-тюрк. ôyçpa, м.-п. Ъиуига ‘верблюд-производитель’; др.-тюрк. ]алавач —
]алабач ‘посол’, ср.-монг. jalavaci — имя собств.; др.-тюрк. кИлшч, м.-п. kilince
‘поступок’, ‘проступок’; др.-тюрк. myıuaç, м.-п. tusaya, мо. туша ‘ножные путы’;
др.-тюрк. ajak, м.-п. ajaya ‘чаша’; др.-тюрк. majak, м.-п. tajaya ‘палка’; казах.
болт(р 1 к, бурят, бэлтэргэ ‘волчонок’.
Следовательно, структурно-фонетические изменения в словах, заимство­
ванных монголами из тюркских языков, очевидны, но очевидно и то, что эти из­
менения не были регулярными, ср.: др.-тюрк. бурчак, м.-п. Ъигсау (но не Ьигсауа,
176
как следовало бы ожидать) ‘горох’. Нерегулярность, непоследовательность изме­
нений стала причиной острых научных дискуссий, которые продолжаются и в на­
стоящее время.
По вопросу о происхождении «дополнительного» гласного существуют три
точки зрения.
Точка зрения Г. И. Рамстедта148149, Б. Я. Владимирцова140, Н. Поппе150 и
некоторых других алтаистов15115234сводится к тому, что монгольские формы древнее
тюркских и что те и другие развились из единых тюркско-монгольских праформ с
конечным гласным, например: др.-тюрк. кок и м.-п. koke ‘голубой, синий, сизый’
< *köke; др.-тюрк. бэрк и м.-п. berke ‘крепкий’ < *berke, др.-тюрк. бут -и м.-п. büte-
‘кончаться, завершаться’ < *büte~. Согласно этой точке зрения, в монгольском
праязыке и затем в монгольском письменном языке тюркско-монгольские пра-
формы не претерпели существенных изменений, в тюркском же праязыке был
утрачен конечный гласный и утрата его, как полагает К.Менгес, вызвала удлине­
ние гласного первого слога: *köke > тюрк. *кок, *aba > тюрк. *йб Х5 .
В. Котвич придерживался прямо противоположной точки зрения, считая
тюркские формы (без конечного гласного) древнейшими, а монгольские (с «до­
полнительным» гласным) — более поздними. Появление «дополнительного» глас­
ного в монгольских формах объясняется В. Котвичем как следствие структурно­
фонетической адаптации заимствованных тюркских слов 5 .
Третья точка зрения была высказана Г. Дёрфером, разграничившим в па­
раллелях со структурно-фонетическими расхождениями тюркские слова: 1)
оканчивающиеся двумй согласными или ч (кийнч ‘грех, проступок’, урк- ‘пугать­
ся’, эрк ‘сила’, бэрк ‘крепкий’, сач- ‘разбрасывать, рассеивать’); 2) оканчиваю­
щиеся любым шумным согласным, кроме ч (кок ‘голубой, синий, сизый’, са\j- ‘до­
ить’, jad ‘камень, вызывающий дождь’, болук ‘часть’, чак ‘время’); 3) имеющие в
конце сонант (эр ‘мужчина’, ]эм ‘еда, съестное’, кон- ‘опускаться, садиться на
землю’, ‘ночевать’). В первой группе появление «дополнительного» гласного, по
мнению Г. Дёрфера, произошло в монгольском письменном языке при заимство­
вании тюркских слов. Во второй и третьей группе «дополнительный» гласный яв­
ляется исконным и, продолжает Г. Дёрфер, именно в этом фонетическом облике
слова второй и третьей групп были заимствованы монголами. Затем в тюркских
языках они утратили исконные конечные гласные, в тюркизмах же монгольского
письменного языка гласные сохранились 5 .
Решение, предложенное Г. И. Рамстедтом, Б. Я. Владимирцовым и другими
алтаистами, не получило широкой поддержки, так как нет убедительных свиде­
тельств утраты в тюркских языках конечных гласных и более того на всех этапах
их письменной истории обнаруживается большое количество слов с гласными в
исходе. А. Зайончковский был безусловно прав, когда указывал, что в тюркских
языках на протяжении всего исторического .периода их развития происходило ча­
ще наращение гласных, чем их выпадение15 . Отдавая себе отчет в том, что изби­
рательное исчезновение гласных в тюркских языках объяснить невозможно, Н.
Н. Поппе предложил считать все тюркские непроизводные слова с открытым вто­

148 См.: Ramstedt G. J. Einführung..., S. 152— 156.

149 См.: Владимирцов Б. Я. Сравнительная грамматика..., с. 323—324.
150 См.: Поппе H. Н. Чувашский язык и его отношение к монгольскому и турецким языкам, IV.—
ИРАН, 1925, № 9— 11, с. 422—424.
151 См.: Bang W. Manichäische Erzähler.— Muséon, Louvain, 1931, XLIV, S. 32—33; Murayama S.
Einige Formen der Stammverkürzung in den altaischen Sprachen.— Oriens, 1958, XI, 1—2, S. 225 f.;
Posch U. Die altaische Sprachverwandtschaft. Theorie oder Hypothese? — Handbuch der
Orientalistik, I, Abt. V. Leiden-Köln, 1964, S. 23—25.
152 C m.: Menges K. Einige Bemerkungen zur vergleichenden Grammatik des Turkmenischen.— АО, 1939,
XI, l . S . 19.
153 Cm.: Kotwicz W. Studia nad jşzykami aftajskimi.— RO (1950), 1953, XVI, s. 19.
154 Cm.: Doerfer G. Zwei wichüge Probleme der Altaistik.— JSFOu, 1968, LIX, S. 15—21.
155 См.: Зайончковский А. К вопросу о структуре корня в тюркских языках.— ВЯ, 1961, № 2, с.
i 33—34.

12 А. М. Щербак
177
рым слогом древними заимствованиями из монгольских языков156157.Необоснован­
ность этого предложения настолько очевидна, что нет необходимости в критиче­
ском рассмотрении его. Несостоятельна также попытка К. Менгеса связать с вы­
падением конечных гласных образование долготы в первом слоге тюркских слов:
во многих именах и глаголах, входящих в соответствующие параллели, выступа­
ют исконные краткие гласные, ср.: др.-тюрк. бут- ‘кончаться, завершаться’ (м.-п.
bäte-), кат- ‘становиться твердым’, ‘засыхать’ (м.-п. çata-), сан- ‘разбрасывать,
рассеивать’ (м.-п. sacu— саси-), cùik- ‘трясти, качать’ (м.-п. silge-), сщ- ‘впиты­
ваться, уходить в землю’ (м.-п. singge- ‘погружаться’).
Позиция Г. Дёрфера мало чем отличается от той, которую занимали Г. И.
Рамстедт, Б. Я. Владимирцов, Н.Поппе. Все слова с «дополнительным» гласным в
монгольских языках для него — «тюркизмы». Однако на вопрос о том, когда тюрк­
ские языки утратили конечные гласные и почему процесс утраты был избиратель­
ным, не охватившим все слова, он как и его предшественники, ответа не дает.
Предпочтительнее точка зрения В. Котвича. Важный аргумент в пользу нее
— присоединение «дополнительного» гласного в монгольских языках к ряду не­
сомненных заимствований из тюркских языков, главным образом таких, которые
оканчиваются шумными согласными или сочетаниями согласных. Вместе с тем
следует признать, что объяснить причину появления «дополнительного» гласного
после сонантов В. Котвичу не удалось.
Подводя итог сказанному выше, осмелимся утверждать, что любое решение
рассматриваемой проблемы, опирающееся на предположение об утрате в тюрк­
ских языках конечных гласных, окажется неубедительным. Ни в древних, ни в
современных тюркских языках конечные гласные не выпадали, и наличие струк­
турно-фонетических вариантов объясняется перезаимствованием тюркских слов,
ср.: др.-тюрк. куч, тув. куш, м.-п. kücü(n) ‘сила’, тув. кучу ‘мощь’ (< монг.); др.-
тюрк. бэрк ‘крепкий’, м.-п. berke, тув. бэ‘ргэ ‘трудный, тяжелый’ (< монг.); др.-
тюрк. боз, ср.-монг. bora ~ Ъого, тув. бора (< монг.) ‘серый’. В отличие от тюрк­
ских монгольские языки не лишены фактов, указывающих на существование в
них тенденции к преобладающей открытости слога. Прежде всего, обращают на
себя внимание позиционные ограничения для согласных в дунсянском языке:
большинство составляют открытые слоги, ^в конце закрытых слогов встречаются
только сонанты, преимущественно п и у . Нечто подобное было отмечено в да-
гурском языке: многие дагурские слова, оканчивающиеся в других монгольских
языках согласными, имеют в исходе гласный158. «Наращение» гласных наблюда­
ется в бурятском языке: гара- ‘выходить’, одо- ‘отправляться’, оло- ‘находить’1 ,
у'дэ- ‘расти’. Вообще, в пределах центральноазиатского и сибирско-дальневосточ­
ного ареалов преобладание открытых слогов воспринимается как явная, хотя и
нарушенная закономерность. При этом в центральноазиатском регионе следы ее
сохранились в так называемых смешанных языках и в тюркских языках, подверг­
шихся сильному монгольскому влиянию, например в хотонском языке и в языке
желтых уйгуров: хот. amä ‘лошадь’, бэшг ‘пять’, буту ‘нога’, гозй ‘глаз’, Ö3ä
‘рот\ p m ä ‘огонь’, mim ‘язык’, учу ‘три’16016; сарыг-юг. каза ‘гусь’, сака ‘осторож­
ный’1 .

Т ретья гр уп п а

1. Ср.-тюрк. 6 aj-, ср.-монг. bajajî- (baja-ji-) ‘богатеть’ (Сл. Замахшари II

114).
156 См.: Поппе H. Н. Чувашский язык..., с. 423.
157 См.: Тодаева Б. X. Дунсянский язык. М., 1961, с. 18.
158 См.: Поппе H. Н. Дагурское наречие.— Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и
Танну-Тувинскрй народных республик и Бурят-Монгольской АССР, 6 . Л., 1930, с. 116.
159 См.: Санжеев Г. Д. Сравнительная грамматика монгольских языков. Глагол. М., 1963, с. 96.
160 См.: Владимирцов Б. [Я .], Самойлович А. [Н .] Турецкий народец хотоны.— ЗВО РАО, 1916,
XXIII, с. 274—277.
161 См.: Малов С. Е. Язык желтых уйгуров. Алма-Ата, 1957, с. 49, 62, 71, 98.

178
 2. Др.-тюрк. jaô — jad-, азерб., кар. jaj- ‘распространять’, ‘раскладывать’,
‘расстилать’, м.-п. fadaci- (fada-ci-) ‘развертывать’, ‘раскрывать’.
3. Др.-тюрк., туркм. jäm-, тув. чэ‘т- ‘достигать’, ‘доходить’, м.-п. jîdkü-
(fıd-kii-), мо. дзўт- ‘стремиться к чему-л.’, ‘стараться, усердствовать’.
4. Др.-тюрк., азерб., кар./ум- ‘закрывать глаза, жмурить’, ср.-монг. fumuji-
‘закрываться’, ‘сжиматься’.
5. Др.-тюрк, jaj'ùi-, ]а]Ы-}а]кал- ‘колебаться, качаться’, м.-п. najilfa- (najil-
fa-) ‘качать, трясти’.
6. Др.-тюрк., кар. uı-, башк. 1л- ‘цеплять, вешать’, туркм. uı- ‘прицеплять­
ся, зацепляться’, азерб. ы м й ‘петля’, уйг. üieÿfÜK ‘крючок для вешания чего-л.’,
м.-п. elgü- (el-gü-) ‘вешать’, ‘подвешивать’.
7. Др.-тюрк. jopï-, туркм. jöpä-, узб. jyp- ‘ходить, идти’, м.-п. forci- (for-ci-)
‘идти, двигаться, направляться’.
8. Др.-тюрк. кап- ‘хватать, захватывать’, алт. кап- ‘брать руками, хватать’,
‘хватать ртом, зубами, кусать’, ср.-монг. qabci- (qab-ci-) ‘сжимать, схватывать’.
9. Др.-тюрк. кэцу— кэцэ-, алт. кэщ- ‘распространяться, расширяться’, др.-
тюрк., алт. кэц, тур. гэн ‘широкий, просторный’, м.-п. kengkeji- (kengke-ji-) ‘вы­
глядеть просторным’.
10. Др.-тюрк. mim-, кирг. mimi- ‘пухнуть, опухать’, др.-тюрк. mim, кирг.
mimİK ‘опухоль’, м.-п. ciliji- (cili-ji-) ‘пухнуть’.
«Дополнительные» сочетания гласных с согласными в глагольных основах
среднемонгольского и монгольского письменного языков---- ci, -fi, -kü, -fi, -(l)fa.
Опираясь на сопоставление тюркских и монгольских материалов, можно сделать
вывод, что присоединение их является следствием морфологического освоения за­
имствованных глаголов.

Б. ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ ГЛАГОЛЫ

В статье, посвященной изобразительным глаголам в алтайских языках, Г.

И. Рамстедт приводит несколько тюркских и монгольских глаголов, отмечая сов­
падение у них аффиксов -ра, -Шра :
Др.-тюрк. Ч1цра- ‘звонить’, mim pä- ‘дрожать, трепетать’, кирг. fcuimïpa—
fùimïpa- ‘сверкать, блестеть’; м.-п. mögere- ‘мычать’, cicire- ‘дрожать’.
Кирг. кўркўро- ‘греметь, грохотать’, mïpkïpa- ‘с треском разлетаться (об ис­
крах)’, баркгра- ‘реветь, издавать рев’, kïpkïpa- ‘издавать хрип’, шацўра- ‘сильно
звенеть’; м.-п. siskere— iskire- ‘свистеть’.
Ср. также: кирг. ïpfaj-, тув. ïpeaj-, м.-п. irfaj- ‘скалить зубы’, ‘осклабиться’.
Монгольским аффиксам -га, -qira в тюркских языках соответствуют не
только аффиксы -ра, -Шра, но и их разновидности без конечного гласного.
Тюркологи уделили много внимания анализу изобразительных глаголов на
-р(а), -Шр(а), и их выводы явились предметом специального обсуждения в одной
из наших статей10 . Автор этих строк возводит указанные глаголы к сочетаниям
изобразительных слов с вспомогательным глаголом ур- и аффиксом -а, выражав­
шим протяженность действия. Доказательством служат многочисленные приме­
ры выполнения глаголом ур- служебных функций, ср.: ст.-узб. баш ур- ‘повино­
ваться’, элж ур- ‘касаться, трогать’; тур. кулак вур- ‘прислушиваться’; туркм. kök
ур- ‘пускать корни’. Особенно примечательно использование глагола ур- с изобра­
зительными словами, оканчивающимися на к, 5, ц, ср.: туркм. çapk ур- ‘сильно и
продолжитеьно кашлять’, Кщур- ‘рычать’, xopk-xopkyp- ‘хрюкать’; узб. зацур-
‘звонить’, ‘звенеть’. Попутно заметим, что высказывание Т.Текина о недопусти­
мости в тюркских языках в конце изобразительных слов сочетаний согласных лк,1623

162 См.: Raim tedt G. J. Über onomatopoetische Wörter in den altaischen Sprachen.— JSFOu, 1951, LV,
S. 108— ПО; Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. Морфология, с. 224.
163 См.: Щербак А. М. О морфологическом составе образных глаголов типа bakyr-, öakyr-, hajkyr-.—
CT, 1971, № 3 , с. 8 сл.

179
рк, цк, мк, пк ит. д. 4 не опирается на реальные факты, ср.: алт. utïyk, kïyk; кирг.
барк, кацк, дацк, шацк, зацк, чацк, чулк, чурк, чцк, чллк, ч'1цк; туркм. мцк; якут.
булк, чалк. Достаточно сопоставить алт., кирг. чщр- ‘пронзительно кричать’,
‘визжать’, туркм. niykïp- ‘визжать (о собаке)’, узб. nitjkip- ‘резко кричать’, ‘виз­
жать’, чтобы убедиться в факультативности к или в наличии у него особой подра­
жательной «нагрузки». Что касается конечного а, то суждения о нем были выска­
заны с учетом конкретных материалов: в якутском языке аффикс -а в изобрази­
тельных глаголах типа ч'1цктй- (чщ-кш-ä-) ‘звенеть тонко, пронзительно’ (чщ —
изобразительное слово, -кгн < 5ш- ‘делать’), передает длительность действия . В
ряде случаев конечный -а, возможно, является аффиксом глагольного словообра­
зования, ср.: др.-тюрк. чалШр — звукоподражание глухому дробному звуку,
чалдИра- ‘издавать глухой дробный звук’; алт. ихщр ‘свист, визг’, ш щ ра- ‘сви­
стеть (о пуле)’.
В изобразительных словах, входящих в тюркско-монгольские параллели,
общими являются не только морфологические элементы, но и основы, ср.:

кирг. якут. бур

ajkïp- ‘кричать’ — häxip-
6 akïp- ‘орать’ — —
барклра- ‘издавать рев’ баккХрй-
ôapxip-
(< ôapkïpâ-) \
рщра- ‘звенеть’ чщра- m ip -
мара- ‘блеять’ Matf'ipä- M äp a-
моро- ‘мычать’ могурэ- морэ-
katpjipa- ‘глухо звенеть’ — x atjip -
коркура- ‘храпеть’ — x y p x ip -
Ычкхр- ‘кричать’ — хашхар-
ïpkïpa- ‘рычать’ — —
ïiukïp- ‘свистеть’, ‘шипеть’ ihïp- эшхэр-

Совпадение изобразительных глаголов Г. И. Рамстедт объясняет их разви­

тием из единых праформ. «Форманты, существующие для образования производ­
ных форм простейших звукоподражательных глаголов, в монгольском и тюрк­
ском языках,— пишет он,— в большинстве своем одни и те же, а потому могут
считаться достоянием, унаследованным из древнего языка» 0 . Сделанный вывод
кажется убедительным, и тем не менее принятие его наталкивается на определен­
ные трудности. В монгольских языках, вопреки утверждению Г. И. Рамстедта10 ,
изобразительные глаголы на -га, -qira немногочисленны и образуют обособлен­
ную группу, тогда как в тюркских языках их несравненно больше и, что самое
главное, вместе с другими типами изобразительных слов они составляют единую,
взаимосвязанную систему, ср.: кирг. 6 akïp- и бакыда- ‘орать, горланить’, баркгра-
и баркыда- ‘горомко кричать’, ‘голосить’, дацўра- и дацкыда- ‘звенеть’, шацк —
звукоподражание звону, шац$ра- и шацкыда- ‘сильно звенеть’, кац — звукопод­
ражание глухому звону, кацк — звукоподражание отрывистому звону, кац$ра-
‘звенеть’; туркм. xïtjk — хмыкание, х 1цран- ‘рычать’, ‘ворчать’; якут, бул ~ булк
— звукоподражание приглушенному бульканию, бул çïh- ‘булькать’, чал ~ чалк
— звукоподражание падению слизистой массы или капли в жидкость, чалкгр-
‘бухнуть’1 .164578
164 См.: Tekin T. On the structure of altaic échoie verbs in -KIrA.— AOH, 1983, XXXVI, 1—3, p. 506.
165 См.: Харитонов Л. H. Типы глагольной основы в якутском языке. М.; Л., 1954, с. 188.
166 См.: Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. Морфология, с.224.
167 См.: Ramstedt G. J. Über Stamme und Endungen in den altaischen Sprachen.— JSFOu, 1951, LV, S.
102.
168 См.: Харитонов Л. H. Типы глагольной основы в якутском языке, с. 260, 264.

180
 Итак, десятки глагольных основ оказываются полностью, или почти полно­
стью, совпадающими в тюркских и монгольских языках. У неискушенного компа­
ративиста, естественно, возникает недоумение по поводу причин, побуждающих
несколько поколений тюркологов и монголистов вести горячие споры о природе
тюркско-монгольских языковых связей. Сомнения в наличии генетического род­
ства кажутся по меньшей мере преувеличенными. Но как раз в этой необычности
и заключается существо алтайской проблемы. Налицо, с одной стороны, всеобъ­
емлющие сходства, с другой — непреодолимые трудности их восприятия в духе
традиционной компаративистики.
0 степени строгости и регулярности фонетических соответствий в отноше­
нии приведенных в статье параллелей говорить не приходится, поскольку почти
все совпадения, как только что отмечалось, являются полными, буквальными.
Исключения: переход t в с, d B J перед i в монгольских языках.
Буквальность совпадений значительного количества глаголов может ука­
зывать на близкое генетическое родство тюркских и монгольских языков или на
довольно поздние контакты. Близкое генетическое родство исключено, так как
слишком велики и принципиальны некоторые черты различий: не является об­
щим большинство слов, относимых к основному словарному фонду, в частности
количественные числительные; не совпадает порядок присоединения аффиксаль­
ных морфем к основе169; не совместимы способы выражения отрицания при гла­
голе и множественного числа у имен (отпадение конечных п, г, I, i и именного
аффикса -sun в монгольских языках) и т.д.1 0 Более вероятной причиной тюрк­
ско-монгольских языковых связей являются контакты. В пользу заключения о
контактной природе рассматриваемой общности свидетельствуют следующие об­
стоятельства.
1 ) Особенности морфологического типа тюркских и монгольских языков та­
ковы, что не создавали больших препятствий для заимствования структурных ча­
стей слова: корневой и аффиксальных морфем. В памятниках, отразивших свое­
образные черты языка западных монголов, процесс ассимиляции которого принял
крайние формы, почти любая глагольная основа без каких-либо изменений, или с
минимальными изменениями, присоединяет к себе параллельно тюркские и мон­
гольские аффиксы, ср.:

Сл. Замахшари II

ср.-тюрк. ср.-монг.
авла&1 1Х abalaba‘охотился’ (93)
cuidadï aldaba ‘обманул’ (98)
apôadi arbaba ‘заколдовал’ (104)
apïmm ï arciba ‘очистил’ (104)
ö ä p iM J iä d i berimlebe ‘дал взятку’ (118)
ботуузламак bo’orlaqu ‘перерезать горло’ (121)
бокавлаЫ boqa’ulaba ‘заковал в кандалы’ (121)
боталадп. botayalaba -принесла верблюжонка’ (122)
ô ij îd i böjibe ‘танцевал’ (123)
ôojaMdk buduqu ‘красить’ (124)
бут adî butaba ‘обрезал ветки’ (126)

169 См.: Щербак А. М. Последовательность морфем в словоформе как предмет специального

лингвистического исследования.— ВЯ, 1983, № 3, с. 39—43.
170 Подробно см. в раб.: Щербак А. М. О тюрко-монголо-тунгусских связях в морфологии.— НАА,
1968, № 1, с. 106— 107.
171 -Щ — di в тюркских, -ba ~ -be в монгольских примерах — аффиксы прошедшего времени, -мак
— мак и -qu — kü соответственно — аффиксы имен действия.

181
ôym padï butaraba'распался’ (?) (126)
ca n ip a d ï caciraba ‘выскочил’ (?) (129)
чактх caqiba ‘высек огонь’ (131)
4ïdadï cidaba1смог’ (132)
чтймйк cinekü ‘измерять, определять’ (134)
4ÖKÖİ cökebe ‘ (верблюд) опустился на колени’ (136)
d a n iu ïd ï dabsiba ‘ударил ногой, подшпорил’ (137)
эцрйнд! engrebe ‘стонал’ (161)
änituiädi eniklebe ‘жаловался’ (161)
сщдЬ s ingebe ‘впитался’ (174)
fjcuidïpadï yaldiraba ‘сотрясался’ (174)
ja k a jıa d î jaqalaba ‘шел по краю’ (201)
ja c a d ï fasaba ‘устроил, исправил’ (202)
japÏMJiammï jarimlaba ‘разделил пополам’ (202)
KÖKcädi köksebe ‘разгневался’ (221)
K ÿ4A Ü di kücilebe ‘совершил насилие’ (225)
M akm adï maqtaba ‘хвалил’ (233)
m cuiadï talaba ‘грабил’ (255)
нокталадп. noxtalaba ‘взнуздал’ (259)
kan adı qababa ‘закрыл, запер’ (284)
kaM adï qamaba ‘рябило в глазах’ (290)
kapadı qaraba ‘смотрел’ (292)
kapMadï qarmaba ‘схватил, поймал’ (294)
k o p yd ï qoriba ‘защитил’ (303)
сачпй saciba ‘рассеял’, ‘рассыпал’ (314)
ca jn d d ï sajpaba'рассеял, растранжирил’ (314)
сахла& saqiba ‘сохранил’ (318)
c a cïd ï sasiba ‘дурно пахнул’ (319)
candi säba ‘доил’ (319)
C93di serebe (320), sezebe (322), seziklebe ‘чувствовал’ (322)
cïn a d ï sinaba ‘проверил, испытал’ (323)
cÖKmi sögebe ‘ругал’ (325)
condi sönebe ‘погас’ (325)
cyea d ï subaba ‘обмазал, отштукатурил’ (326)
cïijdï siyaba ~ siyaba ‘жал, давил’ (333)
m a n ïd ï taniba ‘узнал’ (340)
m ëôpâdi tebrebe ‘двигался, вращался’ (343)
ôimidi bicibe ‘писал’ (345)
mïpMadï tirmaba ‘чесал, царапал’ (350)
m okm adï toqtaba ‘остановился’ (351)
m okydï toqubatткал’ (351)
mÿцÿлdi tüngülbe ‘потерял надежду’ (358)
улуШ uliba ‘выл’ (363)
улан&1 ulanba ‘соединился’ (363)
у ш а л &1 usalba ‘раскрошился’ (370)
jaлmïpadï jaltiraba ‘блестело, сияло’ (386)

182
 В письменных источниках нередко отражались индивидуальные особенно­
сти языка составителей-полиглотов, однако жанр письменного источника — дву­
язычный или многоязычный словарь — исключает или по крайней мере ограни­
чивает возможности искусственного формообразования. Таким образом, выска­
занная выше мысль об отсутствии значительных препятствий для заимствования
структурных частей слова из тюркских слов в монгольские, и наоборот, опирается
на надежные факты.
2) Примечательное обстоятельство, подчеркивающее роль контактов в об­
разовании тюркско-монгольских языковых связей,— неравномерность распреде­
ления глагольных параллелей. Многократное увеличение их количества отмеча­
ется в тех тюркских языках, которые территориально или по условиям историче­
ского развития теснее соприкасались с монгольскими языками: в якутском,
тувинском, хакасском, алтайском, киргизском, казахском. Ср.: алт. мана- ‘горо­
дить, загораживать’, тув. мана- ‘охранять, сторожить’, м.-п. mana- ‘сторожить
ночью’; алт. када-, мо. хада- ‘прибивать, вбивать, приколачивать’; алт., тув. ал-
бада-, м.-п. albada- ‘принуждать, заставлять’; алт. бэдрэ-, м.-п. bederi- ‘искать,
разыскивать’; алт. cajïpka-, м.-п. sajirqa- ‘гордиться, важничать’, ‘хвастаться’;
алт. kajka-, тув. kajfja-, якут. хаЩа-, м.-п. yajiqa- ‘удивляться’; алт. колбо- ‘связы­
вать, соединять’, м.-п. qolbo- ‘соединять, смешивать’; казах, маўоқура— маущ1ра-
, м.-п. mayujira- ‘лишаться чувств, падать в обморок’; кирг. aja-, м.-п. aja- ‘жа­
леть’, ‘щадить’; кирг. дурбо-, м.-п. dürve- ‘быть в смятении’, ‘панически бежать’;
кирг. jïp^a-, м.-п. jirya- ‘наслаждаться, получать удовольствие’; кирг. тун-, мо.
тун- ‘отстаиваться’, ‘становиться чистым, прозрачным’; тув. нэмэ-, м.-п. пете-
‘прибавлять, дополнять’; тув. бода-, м.-п. bodu- ‘думать’; тув. дарла-, м.-п.
darula- ‘угнетать, притеснять’; тув., тоф. чада-, м.-п. jada- ‘не мочь, не быть в
состоянии’; тув. xaça-, м.-п. qaya- ‘закрывать, запирать’; тув. нова- ‘уставать’,
‘беспокоиться’, алт. добо- ‘болеть’, ‘изнемогать’, м.-п. joba- ‘мучиться’; тув.
ац$ж1ра-, м.-п. anggijira- ‘отделяться, обособляться’; тув. алдаржЬ, м.-п. aldarjï-
‘прославляться, становиться известным’; якут, буолэ-, м.-п. bögle- ‘прудить, за­
пруживать’; якут, дэлбэрц-, м.-п. delberi- ‘дробиться, трескаться’ и многие дру­
гие.
Излишне говорить о том, что в списке неравномерно распределенных, или
обособленных, параллелей наряду с заимствованиями из монгольских языков
встречаются и перезаимствования, поэтому не всегда удается определить, на ка­
кой почве, тюркской или монгольской, образовалось заимствованное монгольское
слово, тем не менее происхождение составляющих его компонентов может быть
установлено Достаточно точно, ср.: алт. cajïpka- ‘гордиться, важничать’, ‘хва­
статься’ (~ ‘считать себя хорошим’, ‘выдавать себя за хорошего’; caj< монг. sajin
‘хороший’, -ipka — тюркский аффикс глагольного словообразования).
3) В пользу заключения о контактной природе тюркско-монгольских язы­
ковых связей свидетельствует также необычное для генетических подразделений
соотношение совпадающих глагольных основ и глагольных основ, не имеющих ни
прямых, ни косвенных параллелей, т.е. встречающихся только в тюркских или
только в монгольских языках. Совпадают десятки глаголов, находящихся на пе­
риферии словарного состава, и наряду с этим различаются и не поддаются сбли­
жению с монгольскими многие общетюркские глаголы, образующие его ядро, на­
пример: açpï- ‘болеть’, aj(m )- ‘говорить’, ал- ‘брать’, ач- ‘открывать’, бэр- ‘да­
вать’, бы- ‘знать’, дэ- ‘говорить’, İ4- ‘пить’, ]ат- ‘лежать’, ‘ложиться’, jä- ‘есть’,
]эт - ‘достигать’, каз- ‘копать’, kajm- ‘возвращаться’, ко}- ‘ставить’, kyj- ‘лить’,
кэл- ‘приходить’, кэс- ‘резать’, кэт- ‘уходить’, кip- ‘входить’, кор- ‘видеть’,
о(л)т ур- ‘сидеть’, ‘садиться’, ол- ‘умирать’, тур- ‘стоять’, ‘вставать’, тут- ‘хва­
тать’, ‘держать’, туш- ‘спускаться, опускаться’, ‘падать’, уч- ‘летать’, чхк- ‘выхо­
дить’, ‘взбираться’, эш1т- ‘слышать’. Точно так же не удается сблизить с какими-
либо тюркскими словами общемонгольские глагольные основы: jabu- ‘идти’, ire-
‘приходить’, yar- ‘выходить’, od- ‘уходить’, оги- ‘входить’, àbu- ‘брать’, ög- ‘да­
183
вать’, bari- ‘хватать’, ‘держать’, ‘ловить’, ol- ‘находить’, nege- ‘открывать’,
marta- ‘забывать’, mede- ‘знать, узнавать’, sayu- ‘сидеть’, küri- ‘доходить, дости­
гать’, nis- ‘летать’, üfe- ‘видеть’, boda- ‘думать’, untar- ‘спать’, ide- ‘есть’, asayu-
‘спрашивать’, ala- ‘убивать’, ükü- ‘умирать’, sonos- ‘слышать’, иуи- ‘пить’, delet-
‘ударять, бить’, talbi- ‘класть’, ‘оставлять’, ‘бросать’, кеЫе- ‘ложиться’, ‘лежать’,
bos- ‘вставать, подниматься’, ‘стоять’, Ъауи- ‘спускаться’, Ъиса- ‘возвращаться’,
‘отрекаться’, ‘отказываться’, dava- ‘переваливать (через горы)’ и т. д.
Характерно, что и за пределами глагола наблюдается аналогичная картина:
у существительных, прилагательных, числительных прослеживаются довольно
четкие линии разграничения в принципиально важной, слабо проницаемой части
лексики и вместе с тем наблюдаются поразительные сходства в периферийных
областях.
Все изложенное выше убеждает в том, что тюркско-монгольские языковые
связи складывались в ходе длительного процесса взаимодействия и по своему со­
держанию, по своим особенностям не имеют ничего общего с теми связями, кото­
рые принято считать генетическими.
V. Сказать, что дают монгольские материалы для реконструкции тюркско­
го праязыкового состояния, не так просто. Есть частные факты, способствующие
уточнению первоначального содержания ряда лексических единиц, есть свиде­
тельства многообразия фонетических изменений. Одним словом, тюркские слова
в монгольских языках, в особенности если заимствование их относится к раннему
периоду, являются одним из источников изучения древнейшей истории тюркских
языков. Однако этот источник — не основной, а вспомогательный. Заимствован­
ные слова подвергаются структурным преобразованиям, фонетическому и морфо­
логическому освоению и очень редко точно воспроизводят их прототипы. Для бо­
лее ясного понимания существа дела необходимо иметь в виду, что монгольские
тюркизмы не содержат ничего неожиданного по сравнению с материалами самих
тюркских языков. Скажем прямо: в настоящее время нельзя назвать такой раздел
сравнительной тюркологии, в котором достижение новых результатов было бы
обусловленно привлечением монгольских материалов.
По-видимому, иным будет ответ на вопрос о значении тюркских материа­
лов для восстановления монгольских праформ. Тюркские материалы необходимы
как опора для разграничения в лексике и отчасти в морфологии монгольских язы­
ков собственного фонда и последствий продолжительного влияния. В их чрезвы­
чайно смешанном и пестром словарном составе и грамматическом строе улавли­
ваются черты определенного своеобразия, правильно соотнести которые — глав­
нейшая задача исторической монголистики. Ясно, что нынешнее состояние
монгольских языков складывалось при непосредственном и активном участии
тюркских языков, и поэтому решение названной выше задачи тесно связано с
последовательным и тщательным учетом как сходных с тюркскими языками, так
и принципиально различных фактов.
Реконструкция монгольского праязыка, предполагающая четкое отграни­
чение тюркских элементов, позволит поднять на более высокую ступень выясне­
ние вопроса о природе монголо-тунгусо-маньчжурских связей и создаст предпо­
сылки для целенаправленного, не осложненного беспорядочными поисками па­
раллелей, изучения собственно монгольской языковой истории.
Сделанный вывод не «закрывает» алтайскую гипотезу, а лишь формулиру­
ет то направление дальнейших поисков, которое представляется нам как обеспе­
чивающее выход из кризисной ситуации и как продуктивное в смысле достиже­
ния ощутимых результатов.
VI. В теоретическом плане оценка последствий тюркско-монгольских кон­
тактов сопряжена с определением степени проницаемости и размеров смешения
языков.
Степень проницаемости зависит от уровня языка и характера взаимодейст­
вия. Лексические заимствования осуществляются разными путями без необходи­
184
мости наложения одной языковой системы на другую. Иначе происходит в морфо­
логии. Заимствование целых словообразовательных рядов с вычленением морфо­
логических показателей и последующей активизацией их в заимствующем языке
случается довольно редко. Более обычный путь взаимопроникновения разных
морфологий — через двуязычие, открывающее широкие возможности для полной
или частичной субституции аффиксальных морфем. Обстоятельством, облегчаю­
щим субституцию, является предельно ограниченная функционально-семанти­
ческая насыщенность отдельных морфем: в тюркских и монгольских языках каж­
дая их них выражает, как правило, одно значение. Возьмем, например, ср.-тюрк.
авладыар (ав-ла-д'1-лар) иср.-монг. abalabalar (aba-la-ba-laı) ‘охотились’ (Сл. За-
махшари II 93). Строго однозначное соответствие в приведенных примерах
средств выражения и семантической стороны и наличие более или менее четких
границ между морфемами — главнейшие предпосылки уязвимости морфологии
агглютинативных языков в отношении посторонних влияний.
Смешение языков — реальное историческое явление, однако нельзя со­
гласиться с тем, что процесс смешения не знает ограничений и что конечным
результатом его может быть образование новой языковой системы.

185
 ПРИЛОЖЕНИЕ

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Аалто П. (Aalto Р.) — 160

Абаев В. И .— 117
Абдуллаев А. 3 . (Абдулла]ев Э. 3 .) — 65,106
Абдуллаев К. М.— 87, 97
Абдуллаев Ф. А.— 58
Абдурахманов Г. А.— 97
Адам Л. (Adam L.) — 58
Адамович M. (Adamovic'M.) — 28
АделунгИ. X.— 12
Аделунг Ф .— 12
Адмони В. Г.— 97
АкмоллаевЭ. С.— 102
Аксой О. (Aksoy Ö.) — 117
Алиев А. Ю.— 98
Алиев У. Б.— 65
Алимурадов X.— 65
Алпаров Г.— 64
Амансарыев Д ж . (Амансарыев ЭҚ.) — 57,158
Амиров P. С.— 101
Аннануров А.— 104
Арагачи 3 . Б.— 45
Аракин В. Д .— 94
А р атР .Р . (AratR.R.) — 12, 14, 16
Аристов Н. А.— 12
Асланов В. И.— 144
АталайБ. (Atalay В.) — 9
Ахатов Г. X.— 133
Ахмедов А.— 45
Ахметов М. А.— 72
Ашмарин Н. И .— 23, 27
Базен Л. (Bazin L.) — 131
БазилханБ.— 167
Байчура У. Ш .— 53
Балби А.— 12
БангВ. (Bang W.) — 24, 56, 57, 80,148, 152, 156,177
Барашков П. П .— 6
Баскаков Н. А.— 7 ,1 2 ,1 5 , 40, 46, 71, 98,126
БенвенистЭ. (Benveniste Е.) — 83, 89, 163
БенцингИ. (BenzingJ.) — 12, 16, 17,35
Береговская Э. М.— 117
Березин И. H. (Bérézinel. N.) — 12,13
Бётлингк О. (Böhtlingk О.) — 50, 78
БирюковичР. М.— 7, 40, 41, 50, 58, 71, 80, 102
БитнерМ. (Bittner М.) — 122
Бичелдей К. А.— 54, 58
Богородицкий В. А.— 12
Бодуэн-де-Куртенэ И. А.— 4, 59
Болд Л .— 37, 53
'Боргояков М. И .— 41
Боровков А. К.— 94
Боуда К. (Bouda К.) — 162
Боуден К. P. (Bawden С. R.) — 165
Бранде Г. В. (Brands H .W .) — 109, 130
Брокгауз Ф. А.— 13
Брокельман К. (Brockelmann С.) — 56, 89, 90, 91
Брюно Ф. (BrounotF.) — 160
Будуп Б. К .— 55
Бурганова Н. Б.— 74, 98
БурсьеЭ. (BourriezЕ.) — 160
Валиев С. А.— 49
Вамбери Г.— 12
Вейсов Б.— 67, 68
Вернер Г. К.— 4 9 ,5 4 ,5 5

186
Винклер Г. (Winkler H.) —84, 90, 91,93, 164
ВиндекенсА., ван (van Windekens, A. J.) — 160
Винтер В. (Winter W.) — 163
ВладимирцовБ. Я,— 25, 122, 149, 168, 171, 175, 177, 178
Воронин С. В.— 153, 163
Габен А., фон (von Gabain, А.) — 19, 20, 89, 121
Гаджиев Т. И.— 55, 56
Гаджиева Н .З .— 8 , 83,102, 104, 107, 108, 131
Ганиев Ф. А.— 67
Гаркавец А. Н. (Гаркавець О. М.) — 70, 145
Гиннекен Я., ван (van Ginneken J.) — 57
ГомбоцЗ. (Gombocz Z.) — 23, 27, 133, 134, 139
Гордлевский В. A.— 118
Горцевская В. А.— 25
Гоутсма M. T. (Houtsma M. Th.) — 44
ГраммонМ. (Grammont М.) — 62
ГрёнбекВ. (Gr0nbechV.) — 5 1 ,5 2 , 163
Грёнбек К. (Gr0nbech К.) — 90
Грунин Т. И .— 65
Гулямов А. Г. (Гуломов А.) — 65, 67, 6 8 , 81
Гулямов Я. Г.— 66
Демесинова H. X.— 87, 98
Демьяненко 3. П .— 125
Дени Ж. (Deny J.) — 43, 56, 89, 106, 164 .
ДёрферГ. (Doerfer G.) — 12, 17,18, 23, 30, 31,32, 33, 45, 4 6 ,5 1 ,5 2 ,5 4 ,1 4 6 ,1 5 0 ,1 5 7 ,1 5 9 ,1 7 7 ,1 7 8
Джавадов А. Г.— 106
Джафарзаде M. М.— 78, 79
Джафероглу A. (Caferoğlu А.) — 118
Джахун Л.— 12
Джураев X.— 45
Дилчин Д. (DilçinD.) — 95,105, 128
Дилячар А.— 91, 107
Дмитриевы. К.— 7 ,4 4 , 56, 7 2 ,8 1 ,8 5 , 130, 159
Доза A. (Dauzat А.) — 160
Долгопольский А. Б.— 151, 154, 156
Доможаков Н. Г.— 40, 85
Доспанов О.— 45
Дримба В. (Drimba V.) — 37
Дульзон А. П .— 40, 55
ДыбоВ. А.— 1520, 151, 152, 154, 156,159, 160, 161
Дыренкова Н. П .— 7, 40, 65, 87, 98, 103
Есенов X. М.— 97
Ефремовы. Н .— 106
Ефрон И. А.— 13
Жирмунский В. М.— 160
Зайончковский A. (Zajqczkowski А.) — 22, 177
Зайончковский В. (Zajqczkowski W.) — 166
Закиев М. 3 .— 23, 35
Зализняк А. А.— 151,1 5 4 ,1 5 6
Зейналов Ф. Р .— 31
Зияева M. Т.— 43
Зубкова Л. Г.— 44
Иванов А. И .— 76
Иванов Вяч. Вс.— 49, 151, 152, 154
Иллич-Свитыч В. М.— 54, 150,151, 152,1 5 3 ,1 5 4 ,1 5 5 , 156, 157, 158,159, 160, 161, 162163
Исенгалиева В. А.— 119
Исламов М.— 45
Исхаков Ф. Г.— 7, 53, 78, 79, 8 6 , 97, 109, 130
Йоки А. И. (Joki A. J.) — 162
Какук Ж. (Kakuk S.) — 29; 37, 146
Калужинский С. (Kaluzynski S.) — 123,167
Канюкова А. С.— 50
Караманлыоглу A. (Karamanlıoglu А.) — 19
Карпов В. Г.— 74
Катанов Н. Ф .— 12, 57, 65
Кацнельсон С. Д .— 48, 49
Кенесбаев С. К.— 169
Клапрот X. Ю.— 12
Кларк Л. В. (Clark L. V.) — 165, 166, 168, 171,172,174
Клосон Дж. (Clauson G.) — 131, 151, 166, 168
Кнабе Г. С.— 83

1«7
Козин С. А.— 135,153
Коклянова А. А.— 98,131
КоллиндерБ. (Collinder В.) — 162
Колшанский Г. В.— 83
Кондратьев В. Г.— 94
Кононов А. Н .— 74, 102, 163,164
Константинова О. А.— 26
К орш Ф .Е .— 12, 13,14, 62,104
КотвичВ. (KotwiczW.) — 136, 148,149,156, 177,178
Кудайбергенов С.— 167
Кузнецов П. И .— 84
Кунаа А. Ч.— 53, 54
Куренов С.— 45, 158
Курилович Е. (Kury/owicz J.) — 76, 132
Кюни А. (Сипу А.) — 150
ЛагеркранцЭ. (Lagercrantz Е.) — 48
Лигети Л. (Ligeti L.) — 12, 23, 3 2 ,5 1 , 123,134, 141
Линдеман Ф. О. (LindemanF. О.) — 161
Лопсан С. С.— 53
Мавыев Н.— 158
Майзель С. С.— 94
Максютова H. X.— 74,119
Малов С. Е .— 17, 23, 3 7 ,5 3 , 54, 98,178
МальмбергБ. (Malmberg В.) — 47, 56
Малявкин А. Г.— 20
Мамедов И. М.— 79
МанеД. (M aneD.) — 159
МаньчакВ. (Matfczak W.) — 143, 145
Мартине A. (Martinet А.) — 52, 56, 57
Масон-Урсел М. П. (Masson-Oursel M. Р.) — 117
Межекова H. Н .— 44
Мейер И. P. (Meyer I.R .) — 3 8,134
Мелиоранский П. М. (Melioranskij P. М.) — 13, 28, 145
Мелон К. (Malone К.) — 49
Мельников Г. П .— 60
Мельничук А. С. — 153
МеметовА.— 109 ,
МенгесК. Г. (M engesK.H.) — 1 2 ,1 7 ,2 4 , 3 3 ,5 5 ,5 6 ,1 6 0 , 162,177,178
Мёллер Г.— 150
Миллер Р. А. (Miller R. А.) — 134
Минорский В. Ф. (Minorsky V.) — 31,51
МиржановаС. Ф .— 141,144
Мирзазаде X. (Мирзэзадэ h.) — 78
Михайлов М. С. (MikhailovM.) — 118
Мокаддам М.— 31
Моллова М.— 55
Монгуш Д. А.— 85
МункачиБ. (Munkâcsi В.) — 163
МураямаС. (Murayama S.) — 177'
Мусаев К. М.— 7 ,9 5 , 109, 115,131
Мухиев X.— 81
Мыреева А. Н .— 6
Мырзабеков С.— 145
Мэтьюс В. К. (Matthews W. К.) — 1.64
Нагаев А. А.— 67, 68
Наделяев В. М.— 53
Найдич Л. Э .— 4 9 ,5 6
Насыров Ш. (Носиров Ш.) — 44
НаутаА. (NautaA.) — 134, 141
Немет Ю. (NémethJ.) — 12,15, 5 0 ,5 2
Оглух Ф. И. (Оглух Ф. I.) — 70, 145
ОдрикурА.-Г. (Haudricourt A.-G.) — 52, 56, 57
Палло М. К. (Pallô М. К.) — 28
ПалмбладВ. Ф. (Palmblad W. Fr.) — 12
Пальмбах А. А.— 7, 5 3 ,5 4 , 78, 79, 8 6 , 97,109
Пантусов Н .— 118
Педерсен X. (Pedersen Н.) — 28,148, 150 151,163
Пейрос И. (Peiros I.) — 52
Пизани В.— 154
Покровская Л. А.— 7, 72, 78, 80 89,108, 109, 130
Поливанов Е. Д .— 52
 Поппе H. Н. (Poppe N.) — 15,28, 29, 37, 47, 50, 134, 139, 140, 152, 154, 156, 164, 166, 167, 168,
177,178
Пош У. (Posch U.) — 177
Прицак O. (Pritsak О.) — 27, 57
Радлов В. В. (RadloffW.) — 4, 12,13, 14,15, 19, 4 7 ,5 1 ,5 2
РамстедгГ. И. (RamstedtG. J.) — 12, 15,25, 27, 47, 5 0 ,5 2 ,7 8 ,1 3 4 , 139,164, 168,170,177,178, 180
Рассадин В. И .— 7, 38, 39, 5 3 ,5 4 , 58, 71, 80, 81,85, 168
Расторгуева В. С.— 162
Рахмати Г. P. (Rachmati G. R.) — 24
Реформатский А. А.— 60, 62, 69
Романова А. В.— 6
Рона-Таш A. (Röna-TasA.) — 134,137, 139,160, 162, 163, 166
Рустамов Р. А. (Рустэмов Р. 3 .) — 45
Рясянен М. (Räsänen М.) — 12, 15, 56, 131, 162
Саган-оол О. К.— 53
Садвакасов X.— 5 0 ,5 7
Садыгов А. Ш .— 77
Самойлович А. Н.— 12, 14, 15, 16,18, 21, 34,172, 178
Санжеев Г. Д. (SanZeev G. D.) — 25, 6 6 , 134,165, 178
СарыбаевШ. Ш .— 165, 169
Сарыкай M. X.— 45, 158
СатШ . Ч.— 4 5 ,5 4
Сводеш М. (Swadesh М.) — 56
Севортян Э. В.— 60, 6 6 , 81,139
Сергеев Л. П .— 50, 58
Серебренников Б. А.— 8 , 21, 83, 90, 91,134
СетяляЭ. Н. (SetäläE. N.) — 134
Сибагатов Р. Г.— 84, 87
СинорД. (SinorD.) — 19, 20, 146, 171
Смит С. (Smith S.) — 55
Старостин С. А.— 139
Стрит Д ж . (Street J.) — 140,141
СыдыковС.— 167, 169
Тадыкин В. Н .— 67, 68
Талипов Т .— 45
Таскин В. С.— 168
Татаринцев Б. И.— 3 8 ,5 5 , 125, 167
Тезджан С. (Tezcan S.) — 31
ТекинТ. (Tekin T.) — 16, 18, 134, 138, 139,179,180
ТекинШ . (Tekin Ş.) — 104, 106
Темир A. (Ternir А.) — 168
Тенишев Э. Р .— 37, 41, 130
Тодаева Б. X.— 178
Томсен К. (Thomsen К.) — 41
Троицкая А. Л .— 118
Тромбетти A. (Trombetti А.) — 150
Трубачев О. H .— 130
Трубецкой H. С.— 59
ТрыярскийЭ. (Tryjarski Е.) — 131
Тумашева Д. Г.— 34
Туна О. Н. (Tuna О. N.) — 167
Туряджанова М.— 70
Убрятова Е. И .— 100,106, 124
Уринбаев Б.— 101
Фазылов Э. И .— 43
Федотов M. Р .— 23, 28
Фокош-Фухс Д. Р. (Fokos-Fuchs D. R.) — 8 8 , 89,164
ФоркхаммерЙ. (Forchhammer J.) — 55
Хаджилаев X.-M. И.— 75, 79
Хабичев М. А.— 65, 117
Хайду П. (HajduP.) — 56
Хаммер И .— 12
Харитонов Л. Н .— 7, 167, 180
Хасанов Б .— 45
Хертек Я. Ш .— 45, 158
ХиртГ. (Hirt Н.) — 89
ХойслерА. (Heusler А.) — 49
Цинциус В. И .— 49
Чадамба 3 . Б.— 44, 4 5 ,5 4 , 55, 58, 70, 78
Чекман В. Н .— 47
ЧеремисинаМ. И.— 100

i »о
 Черкасский M. А.— 61
Чиспияков Э. Ф .— 39, 40
ЧобанзадеБ.— 12, 36
Шаабдурахманов Ш. (ШоабдураҳмоновШ.) — 55
Шапшал X. С. (Szapszal H. S.) — 32
Шараф Г.— 59
Ш ернерБ. (Schem erB.) — 122, 160
ШиралиевМ. (ШирэлиЗевМ.) — 70
Шмидт Г. (Schmidt G.) — 117
Шмидт П .— 136
Шмит А. (Schmitt А.) — 48
Шнейдер E. Р .— 49
Шрадер О. (Schräder О.) — 142
Шубик С. А.— 160
Ш ухардтГ.— 85,154
Щербак А. М — 3, 8 , 9, 23, 3 1 ,4 4 , 50, 51, 52, 53, 60, 65, 6 6 , 76, 8 6 , 90, 95, 99, 104, 119, 123, 130,
131,149, 1 5 1 ,1 6 1 ,1 6 3 ,1 7 9 ,1 8 1
ЭкманЯ. (Eckmann J.) — 141,144
Эмре А. Дж. (Emre А. С.) — 7,51
Эргин M. (Ergin М.) — 66
Эрджиласун А. Б. (Ercilasun А. В.) — 66
Эрен X. (Eren Н.) — 141
Юлдашев А. А.— 87,130
Юркянкаллио П. (Jyrkänkallio Р.) — 15
ЮхансонЛ. (JohansonL.) — 57, 84, 108
Якобсон Р .— 59,159
Янхунен Ю. (Janhunen J.) — 53

Указатель коллективных монографий и словарей

Грамматика азербайджанского языка. Баку, 1971... 98, 99

Грамматика ногайского языка, 1. Фонетика и морфология. Черкесск, 1973... 85
Грамматика современного якутского литературного языка. Фонетика и морфология. М., 1982...
7 0 ,7 9
Грамматика туркменского языка, 1. Ашхабад, 1970... 78, 93
Грамматика хакасского языка. М., 1975... 78, 82, 98
Монгольский словарь Мукаддимат Ал-адаб, II. М.; Л., 1938....... 135,136,171
Татар теленец диалектологик сузлеге. Казан, 1969.......115,133, 136,160
Узбек тили грамматикаси, 1. Тошкент, 1975... 66
Иазирқи заман уйгур тили, II. Морфология вэ синтаксис. Алмута, 1966... 66

Предметный указатель

Классификация тюркских языков

Диагностические (различительные) признаки — 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27
Классификационный признак новизны-архаичности — 23
Классификация тюркских языков:
Арата Р. Р .— 16
Баскакова Н. А.— 15,16
БенцингаИ.— 16,17
Березина И. Н .— 13
фон Габен А .— 19, 20
ДёрфераГ.— 17,18
Караманлыоглу А.— 19
Корша Ф. Е .— 13,14
Малова С. Е .— 17
МенгесаК. Г.— 17
Немета Ю.— 15
ПалмбладаВ. Ф .— 13
РадловаВ. В .— 13,19
Рамстедта Г. И .— 15
Рясянена М.— 15
Самойловича А. Н .— 14,15, 21
Синора Д .— 20
ТекинаТ.— 18, 19
Карлукская, или чагатайская, группа — 36, 37
Кыпчакская группа — 34, 35, 36
Огузская группа — 29, 30, 31, 32, 33, 34
Смешанная группа — 39, 40, 41
Урянхайская группа — 37, 38, 39

1 пл
Чувашская группа — 27, 28, 29
Якутская группа — 4 1 ,4 2

Фонетика
Выпадение гласных — 70, 71
Гармония гласных — 58, 59, 60, 6 1 ,6 2 , 63
Геминация согласных — 5 5 ,5 6 , 57, 58
Изолированные фонетические изменения — 143,144, 145, 146
Конечная позиция в слове1— 46, 47
Ламбдаизм — 5 1 ,1 3 3 ,1 3 4 , 140, 141,142, 159
Морфонологические изменения — 70, 71
Начальная позиция в слове — 43, 44, 45, 46
Первичная долгота гласных — 49, 50, 51
Протетические согласныр — 44, 45, 46
Региональные фонетические изменения — 70, 71
Ротацизм — 51, 134,135, 136, 137, 138,139, 159, 160
Сингармонические варианты («параллелизмы») — 61, 62, 66
Слог — 48
Слоговые акценты — 47, 48, 49
Ударение — 62, 63, 73
Умлаут — 50, 6 1 ,7 2
Фарингализация гласных — 5 3 ,5 4 , 55
Фразовая интонация — 72
Частота употребления как фактор, нарушающий действие фонетических законов — 145,146

Морфология
Агглютинативные словоформы — 64, 69, 70, 71
Аналогия — 75, 144,145
Доагглютинативная морфология — 66, 67, 68
Залоги — 79, 80
Наклонения — 80, 81
Относительная хронология образования грамматических форм — 76, 77
Падежи — 77, 78, 79
Последовательность морфем — 64, 65, 66
Преобразование сложных форм — 71
Развитие грамматической формы — 75, 76
Редупликация — 72
Слово- и формообразование — 81
Упрощение — 71
«Фонетический способ словообразования» — 67, 68
Формы неполноты признака прилагательных — 79

Синтаксис
Анафорические частицы — 103,104
Бессоюзные конструкции— 100, 101,102
Зависимые трансформы — 108
Комплексивность — 107
Определительные словосочетания — 92,93
Определительно-посессивные словосочетания ("изафет") — 93, 94, 95,96
Подчинительные союзы — 1 0 6 ,1 0 8 ,1 0 9
Порядок слов — 89, 95
Предложение (предикативность) — 83, 84, 85, 86, 87, 88
Синтаксические структуры — 88, 89, 90, 91
Сочинительные союзы — 102, 103

Лексика
Заимствования— 121,122, 1 2 3 ,1 2 4 ,1 2 5
Лексика социальных групп (арго) — 117,118
Общий лексический ф он д— 111,112, 1 1 3 ,1 1 4 ,1 1 5
Омонимы, синонимы — 129, 130
Переносные значения — 128,129
Произвольное словотворчество — 117
Профессиональная лексика — 117
Расширение значений — 125,126, 127,128
Региональная лексика — 115
Семантические изменения — 116, 117
Словообразование — 118, 119,120,121
 ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие ...........................................................................................................' ................ 3

Сокращения . . . 1...................... 9
Глава I. О классификации тюркских языков. Цели и принципы ...................... 12
Глава II. Особенности развития фонетической структуры, морфологического типа, синтак­
сиса и лексики тюркских я зы к о в ............................................................................. 43
Раздел 1. Фонетическая структура ...................................................................... 43
Структура слога и с л о в а ............................................................................. 43
Гармония гласных ..................................................................................... 58
Раздел 2. Основные пути развития морфологии ................................................ 63
Формирование морфологического т и п а ......................... 63
Соотношение аффиксальных и неаффиксальных средств выражения грам­
матических зн ач ен и й ................................................................................. 72
Образование грамматической ф о р м ы ................................ 73
К проблеме разграничения частей речи .................................................... 81
Раздел 3. Синтаксический строй ......................................................................... . 82
Общие замечания........................................................................................ 82
Специфические черты тюркского синтаксиса ......................................... 88
Словосочетание ............................. 91
Оборот ....................................................................................................... 96
Главные члены предложения...................................................................... 97
Предложение ............................................................................................ 99
Сложное предложение ............................................................................. 100
Сложносочиненное предложение............................................................... 102
Сложноподчиненное предложение ........................................................... 103
О способах выражения гипотаксиса........................................................... 103
Раздел 4. Лексика 109
Общие замечания........................................................................................ 109
Анализ словарного состава с учетом сферы распространения слов . . . . 110
Источники формирования л ек си к и ........................................................... 118
Закономерности развития лексической семантики ................................. 125
Предварительные итоги исследования тематических групп лексики . . . 130
Глава III. Вопросы реконструкции древнейшего состояния тюркских языков 132
Опыт реконструкции двух архетипов ....................................._................ 132
Нерегулярные изменения звуков ............................................................... 143
Глава IV.К проблеме генетического родства тюркских языков с нетюркскими языками 147
О поисках отдаленных связей тюркских языков......................................... 149
Ностратические исследования с позиций тюрколога...................... ,• • • 150
Тюркско-монгольские языковые свя зи ....................................................... 163
Приложение................................................................................................................................. 186
Именной указатель .................................................................................................... 186
Указатель коллективных монографий и словарей.................................................... 190
Предметный указатель . . . ..................................................................................... 190