УДК 159.964.
2 Содержание
ББК88
У 714
Издание осуществлено в рамках программы ^Пушкин»-
при поддержке Министерства иностранных дел Франции
и Посольства Франции в России
Перевод с французского
Уроки французского психоанализа:Десять лет фран-У 714
ко-русских клинических коллоквиумов по психоанализу / Пер.
с франц. — М.: «Когито-Центр», 2007,— 560 с. (Библиотека
психоанализа)
УДК 159.964.2
ББК88
В книге собраны работы известных психоаналитиков,
членов Парижского психоаналитического общества.
Публикуются доклады, прочитанные на франко-рус-
ских коллоквиумах и симпозиумах, а также статьи,
изданные в периодике и научных сборниках на фран-
цузском языке.
В оформлении использованы рисунки первого россий-
ского психоаналитика ИД. Ермакова, любезно предо-
ставленные его дочерью ММ. Давыдовой.
© Press Universities de France, 2007
© Когито-Центр, 2007 © М.И.
Давыдова, 2007
ISBN 5-89353-217-1
Предисловие редакторов...........................................................9
СТРАС ТЬ , СТ РА ДАНЬЕ , тот ЖЕ ЗВУК
Андре 1рин
От сексуального влечения — к фрейдовскому эросу.
От фрейдовского эроса — к объектализирующей
функции.....................................................................................13
Джойс Макдугалл
Страсти в истории психоанализа............................................37
Рене Руссийон
Сексуализация и десексуализация в психоанализе..............62
Ж Е Н Щ И Н О Й Н Е Р О Ж Д А ЮТ С Я . . .
Жанин Шассге-Смиржелъ
Новое женоненавистничество...............................................85
Моник Курню-Жанэн
Шкатулка и ее секрет............................................................109
. .. Ж Е Н Щ И Н О Й С ТА Н О ВЯ Т С Я
Анри Верморель
Вытеснение и расщепление в истерии................................123
Жаклин Шафер
Истерия: Кризис либидо в связи с дифференциацией
полов........................................................................................135
Эрве Бенаму
Психодинамические аспекты истерии у детей
и подростков...........................................................................175
ПО СЛ АН И Е к ЭД И П ЯН А М
Андре Грин
Случай ангела.........................................................................193
Моник Живо
Перенос и транссексуализм.................................................207
'П>срри Бокаповский Аннет Фрежавилль
Бисексуальность в процессе аналитического лечения: Расстройства поведения ребенка, их классификация
К вопросу о «женственности» мужчин.......................................219 и понимание.....................................................................................393
Бернар Голье
С Е БЯ К А К в З ЕР К А Л Е я В И ЖУ
Педиатры и психоаналитики в педиатрической
Серж Лебовиси
больнице. Некоторые размышления на основе
Фантазийное взаимодействие и трансгенерационная
моего парижского опыта..............................................................416
передача.............................................................................................241
Эрве Бенаму
Ален Жибо
Пубертатный резонанс между поколениями на примере
Проекция в анализе......................................................................256 попытки самоубийства девочки-подростка............................428
ДОБРОТОСЛОВИЕ
М А Л ЬЧ И К с П А Л ЬЧ И К
Жан-Люк Донне
Серж Лебовиси
Хорошо темперированный диван.............................................279 Психиатрический подход к младенцу:
Поль Израэль Развитие психиатрии новорожденных....................................437
Технические вариации и аналитический процесс.
Серж Лебовиси
«Работа исцеления»......................................................................291
Теория привязанности и современный психоанализ...........458
ТА ЙН ОЕ БЕ ЗУ М ИЕ Бернар Голье
Андре 1рин Младенческие депрессии и ранний детский аутизм:
Истерия и пограничные состояния: Хиазм. Проблемы раннего распознавания............................................492
Новые перспективы......................................................................311
Т Е АТ Р жизни
Анри и Мадлен Верморель
Ален Жибо
Парадоксальный перенос и фетишистское объектное
Символизация и психоз. О посреднической функции
отношение........................................................................................343
образа в индивидуальной психоаналитической
Ален Жибо психодраме.......................................................................................505
Встреча с Раскольниковым:
Жан Франсуа Рабэн, Марианн Рабэн-Лебовиси
Размышления по поводу одного первичного
Александр между Эдипом и Иокастой....................................535
интервью с «пограничным» пациентом...................................357
Колетт Шилан
М.И. Давыдова
Случай тиковой болезни. Болезнь Жиля де ла Туретта .... 367
Графика И.Д. Ермакова................................................................551
ВОЗВРАЩЕННОЕ ДЕТСТВО
Серж Лебовиси Авторы...............................................................................................553
Классификация психических нарушений у ребенка:
Необходимость транснозографического подхода.................379
 аналитические кушетки в кабинетах членов Парижского
A nos Maitres francais психоаналитического общества. Париж — единственный город
Запада, который уже три столетия считается в русской
Нашим французским Учителям культуре бесспорным источником благородной мысли и
изящного слова. Подобно тому как на знаменитом мосту
Александра III в Париже сливаются символы Франции и
России, наши ежегодные коллоквиумы по психоанализу в
Москве принесли в Россию после стольких лет отчуждения
плоды лучших урожаев французской психоаналитической
мысли.
Светлая память о нашем друге, добрейшем детском враче и
психоаналитике, основателе традиции российско-французских
коллоквиумов в Москве, дважды президенте Международной
психоаналитической ассоциации Серже Лебовиси навеки оста-
нется в наших сердцах.

П. В. Качалов, Л. В. Россозсип

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРОВ
С 1994 г. члены Московского общества психоаналитиков
по очереди стали проходить анализ и занимать
СТРАСТЬ, СТРАДАНЬЕ, ТОТ ЖЕ

ЗВУК Лпдре Грин

От СЕКСУАЛЬНОГО ВЛЕЧЕНИЯ — К ФРЕЙДОВСКОМУ

ЭРОСУ. От ФРЕЙДОВСКОГО ЭРОСА — К
ОБЪЕКТАЛИЗИРУЮЩЕЙ
ФУНКЦИИ

Доклад на франко-русском психоаналитическом симпозиуме

(Москва, 2004, октябрь) Перевод с французского и научная редакция
П. В. Качалова

В1938 г. третью главу своего незаконченного профессионального

завещания «Очерк психоанализа» 1 Зигмунд Фрейд озаглавил
«Развитие сексуальной функции» 2. Довольно скоро читатель, к
своему удивлению, обнаруживает, что речь не идет более ни о
сексуальной теории, ни о сексуальных влечениях, ни о каком-
либо ином термине, использованном ранее и подчеркивавшем
ведущее положение сексуальности, хоть и всегда в конкуренции
с какой-нибудь другой категорией влечений 3. На чем же
основывался в 1938 г. этот новый термин — сексуальная функция,
а не влечения — термин, который, кажется, имел целью не-
сколько принизить статус самой концепции сексуальности?
Первыми же фразами этой работы Фрейд отвергает, хоть и не
заявляя об этом эксплицитно, концепцию полового ин-
стинкта у человека. В человеческой сексуальности нет ничего
инстинктивного, как это имеет место у животных, и тем более
в ней нет ничего естественного, о чем свидетельствует столь
1
Freud S. (1938) Abrifl der Psychoanalyse //G.W. Fr.; M: Fischer, 1993.
Bd. XVII. S. 61-138.
2
Op. cit. Die Entwicklung der Sexualfunktion. S. 74-8.
3
Сексуальное влечение в теоретизациях Фрейда в разное время посту
лировалось в конфликте с: «влечениями Я» - «влечениями самосо
хранения» - «нарниссической сексуальностью» - «разруши
тельными ~ агрессивными ~ смертными влечениями».— Прим.
ред.
13

обыкновенный гомосексуализм, или, говоря иначе, вся обширная
негенитальная перверсная сексуальность человека. И напротив,
эта человеческая сексуальность манифестирует с самого раннего
детства, задолго до пубертата. Отчасти она связана с получением
удовольствия, причем с самого раннего возраста, и эта связь
достигает первой кульминации в возрасте около пяти лет в
эдиповом комплексе. Возраст эдипова комплекса в наши дни,
кажется, наступает все раньше и раньше. В равной степени
примечательны и сам двухфазный характер сексуальной жизни
человека, и инфантильная амнезия, предающая забвению первые
этапы сексуальной жизни. Эту амнезию в наши дни некоторые
хотели бы объяснить незрелостью мнестичес-ких структур, но
для психоанализа речь идет исключительно о последствиях
вытеснения.
Фрейд далее развивает свою мысль, описывая развитие
инфантильной сексуальности, настолько ныне широко известное,
что мы не станем на нем задерживаться. Мы напомним только,
что в фаллической фазе у обоих полов предполагается неведение о
существовании женского влагалища и что на этой стадии
устанавливается первое различение полов на основе знания
лишь одного пола, а именно мужского: в инфантильной
сексуальности субъект либо фалличен, как мальчик, либо кас-
трирован, как девочка. Дальнейшее развитие необратимо раз-
водит психические судьбы мальчиков и девочек. В пубертате же,
под приматом генитальности, лишь завершается то психо-
сексуальное развитие, которое началось задолго до этого.
Это резюме, в котором мы находим многое из самых ранних
психоаналитических теорий, не объясняет, почему в 1938 г.
Фрейд вдруг относит все вышеописанное на счет некоей сек-
суальной функции. Главное, что он позволяет нам о ней узнать, так
это то, что сексуальную функцию можно понять, лишь
прослеживая ее развитие. Вдобавок к этому он сообщает, что
либидо обладает некоторыми структурными свойствами. Истоки
либидо — соматические, и зарождается оно, по Фрейду, прежде
всего, в недифференцированном конгломерате Я -Это. Либидо
вызывает сексуальное возбуждение, сконцентрированное в
эрогенных зонах. Оно сосуществует с разрушительными
влечениями.
Ответ на вопрос, который мы себе задаем, находится на
самом деле в двух первых главах «Очерка
психоанализа»: «Психический аппарат»4 и «Теория
влечений»5. В первой из них Фрейд определяет
провинции психического аппарата — Оно6, Я, Сверх-Я,
— на которые и поделено все психическое прост-
ранство. Оно, «детерминированное
конституционально», включает влечения, которые
«исходят из соматической организации» и которые
находят в Этом, в неведомой пока что для нас форме,
первый способ для своего психического выражения. Так
что для Фрейда влечения являются чем-то
примитивным, первичным, примордиальным. Во второй
главе он напоминает о признаках мощи Этого и еще
раз указывает, что влечения суть психические силы, а
не идеи. До сих пор — ничего такого, что бы нам не
было уже известно. Именно здесь Фрейд после «долгого
колебания» (по его словам) и вводит новую термино-
логию. Он различает два основных инстинкта: Эрос и
инстинкт разрушения. Остается объяснить изменение
статуса сексуальной функции, которая становится
частью более общего понятия — Эроса. В то время как
сексуальная функция сама себя опасается и занята более
поиском удовольствия, чем собственным развитием,
Эрос, напротив, нацелен на создание все более крупных
единств, с тем чтобы их сохранять, т. е. чтобы лучше
сопротивляться диссоциативным целям
разрушительных влечений, которые стремятся
«разбить связи и, следовательно, разрушить вещи».
Эрос как концепт обосновывается, таким образом,
самой сопротивляемостью жизни в ее самоподдержании,
в ее саморазвитии, перед лицом антагонистического дей-
ствия разрушительных влечений. Недавние
исследования французского биолога Жан-Клода
Амайзена7 показывают, что
4
Ор. Ect. Der Psychische Apparat. S. Trieblehre. S. 70-73.
5
Ор. ect. Trieblehre. S. 70-73.
6
В 1930-е гг., в эпоху латинизирующих переводов (фр. и англ.), Фрейд
невольно решил вопрос о русском переводе своего термина-местоиме
ния Id, выбрав Id (Это), а не Illud (Оно).— Прим. ред.
7
Amisen J.-C. La Sculpture du vivant. Suicide cellulaire et mort creatrice. P.,
Seuil, 1999.
15
сама жизнь в биологическом смысле состоит в нейтрализации
сил клеточной смерти, что, хотя и с большим запозданием, под-
тверждают умозаключения Фрейда.
В этом и состоит огромный переворот в психоаналитической
мысли. Сексуальность, следовательно, нацелена только на полу-
чение удовольствия, а целью Эроса является необходимая для
поддержания жизни связь. Следовательно, Эрос включает в себя
сексуальность и прибавляет к ней поддержание связей, установ-
ленных в поиске удовольствия. Понятно, что если сексуальность
может в самом начале своего развития позволить себе быть ау-
тоэротичной или довольствоваться парциальными целями, то
Эрос изначально требует выживания организма и укрепления
внешних и внутренних связей. Для достижения своих целей ему,
Эросу, необходимо сотрудничество Другого, Поэтому Фрейд не
отрекается от выдвинутого в 1915 г. положения, состоящего в
том, что о влечении нельзя твердо сказать, что оно, влечение,
любит свой объект, — это положение по-прежнему истинно. И
напротив, невозможно игнорировать тот факт, что если мы го-
ворим об Эросе, то это непременно подразумевает, что Эрос
любит свой объект и хочет завязать с ним глубокие, длительные,
прочные связи.
Итак, можно продолжать говорить об инфантильной сексу-
альности, но как только мы говорим о любви — об Эросе —
ребенка к своему первичному объекту, то мы подразумеваем
здесь нечто иное, чем просто инфантильную сексуальность.
Вопрос еще более усложняется, если вспомнить, что любовь
всегда связана с источниками удовольствия. К тому же не
следует путать источники удовольствия (эрогенные зоны
ребенка и его матери) и источник всех источников — саму
мать. Новомодная теория привязанности (attachment)8 есть не
что иное, как убогая заплатка, цель которой в том, чтобы
помешать нам увидеть очевидное и, следовательно, чтобы
усилить наше вытеснение всей той любовной эротики,
связывающей ребенка с его родителями, и в первую очередь,
естественно, любовной эротики,
8
BowlbyJ. A Security Base. Clinical Application of Attachment
Theory. L., Routledge, 1988.
связывающей ребенка с матерью и с ее грудью, понимаемой
нами здесь и в узком, и в широком смысле — и как орган, и как
психический комплекс.
Я хотел бы вернуться к одной мысли Фрейда, уже коммен -
тировавшейся мною в другом месте. В конце главы по теории
влечений Фрейд пишет:
«Лучше всего нам удалось постичь Эрос вслед за его пси-
хическим экспонентом 9 - либидо-— через изучение сексуаль -
ной функции, которая в общепринятом понимании — но только не в
наших научных теориях — смешивается с Эросом»10.
Отсюда можно заключить следующее:
1. Эрос познаваем лишь вслед и через посредство своего экспо
нента — либидо.
2. Либидо и есть вся доступная Эросу психическая энергия. Эрос
есть прежде всего энергетическая концепция.
3. Эрос и его экспонент либидо сами но себе познаваемы только
через сексуальную функцию.
4. Сексуальная функция и Эрос смешиваются в общепринятом
понимании, но не в психоанализе.
Ремарка 11 : термин Exponent, которой Фрейд употребляет
для определения, чем является либидо для Эроса, можно переве-
сти и как «представитель», и как «степень»-; Wahrig дает несколько
определений этого термина. Наиболее подходящим в нашем
9
Единственный раз, когда термин «экспонент» возникает под пером
Фрейда; этот термин даже отсутствует в работе: Freud 5.
Gesamtregi-ster//G.W. Fr.-M.: Fischer, 1993. Bd. XVIII. 1115 .S. -
Прим.ред.
10
Freud S. (1938) AbriG der Psychoanalyse. Trieblehre // G.W. Fr.-M.:
Fischer, 1993. Bd. XVII. S. 73.
11
Вольный перевод ремарки во избежание нелепостей буквализма. Вме-
сто французских переводов терминов Фрейда и их дефиниций в
Robert’e семантическому анализу подвергнут немецкий оригинал и
дефиниции Wahrig’a. — Прим. ред.
12
Ор. Cit. S. 73.
17
случае является первое из них: «Возведение числа (Hochzahl) в
степень (enier Potenz), которое указывает, как много раз число
должно быть помножено само на себя wie oft eine Zahl mit sich
selbst multipliziert werdwn soll)..> Здесь мы снова сталкиваемся с
постоянной организационной (economique) озабоченностью
Фрейда внутренней когерентностью психоанализа. Не следует,
однако, пренебрегать вторым определением — после
математического: в фигуральном смысле Exponent означает
«облеченный доверием (herausgehobener) представитель
(vertreter)13 некоего дела (einer Sache)14...».
Итак, еще более акцентируя свою постоянную организаци-
онную (ёсопотшцие) озабоченность внутренней когерентностью,
Фрейд подчеркивает прежде всего «степень (enier Potenz)», в ко-
торую <юное число должно быть возведено (Hochzahl... wie oft
eine Zahl multipliziert werdwn soll)» Это методологическое бес-
покойство Фрейда идет параллельно с другой мыслью, связан-
ной с персонологическим измерением психоанализа, с претензи-
ями о поддержке некоего требования. Эта ремарка важна, ибо,
если мы допускаем, что Фрейд, говоря об Эросе и о разруши-
тельном влечении, подразумевает психические силы, то оживле-
ние этих сил в ходе анализа и их душевное истолкование в по -
нятных для субъекта словах непременно позволит проявиться
мстительному характеру («дела» влечений), который через сво-
его представителя — либидо — требует удовлетворения.
Но если так можно сказать о влечении вообще, то еще труд-
нее осмыслять все, что связано с мстительным характером вле-
чения применительно к Эросу. Если Эрос хочет объединения,
то может ли он мстительно навязывать такой союз, имея в про-
тивниках силу, которая хочет разорвать все связи и все отно-
шения?
13
У Фрейда термины «представитель (Vertreter)» и «репрезентант
(Reprasenant)» — синонимы, как и по-русски, но французский
автор здесь и далее ограничен единственным переводом —
«representant )»— Прим. ред.
14
«Sache» в немецком языке обычно имеет смысл «дела» юридического,
судебного,— Прим. ред.
Сексуальная функция, наблюдаемая и ощутимая через картины
фаз своего психосексуального развития, позволяет нам
составить об Эросе более точное представление.
И если Фрейд в чем-то старается отмежеваться от обыден-
ного сознания, так это в том, что он подчеркивает именно не-
сведение Эроса к сексуальной функции. Эрос предстает абстрак-
цией — платоновской (?),— которая нацелена на объединение
все больших и больших множеств:
«Либидо есть заимствование из учения об эффективности.
Мы называем так энергию, понимаемую как количественную
величину (хотя по сей день и не измеряемую) тех самых вле-
чений, которые имеют отношение ко всему тому, что можно ре-
зюмировать как любовь. Ядро того, что мы называем любовью,
естественно, формирует то, что обычно называется любовью, и
то, что воспевается поэтами, — половая любовь с целью поло-
вого соития. Но мы не станем отделять от нее и того, что также
отчасти носит имя любви: с одной стороны — любовь к себе, с
другой — любовь к родителям и к ребенку, дружба и общая
любовь к людям, а также преданность конкретным предметам
иди абстрактным идеям»15.
Дальнейшие рассуждения Фрейда ясно показывают, что он
считает все психические тенденции проявлениями импульсов
влечений. Производимое им объединение хорошо иллюстрирует
само это теоретическое расширение с тенденцией к образованию
все более пространных общностей. Здесь можно оценить всю
амплитуду перемен сексуальной функции, начинающейся с
инфантильной сексуальности и завершающейся самыми субли-
мированными и даже абстрактными формами свершений Эроса.
Платон цитируется эксплицитно16.
Но невозможно себе представить такой Эрос, который ос-
тавался бы совершенно независимым от действия разруши-
15
Freud S. (1921) Massenpsychologic und Ich-Analyse. Suggestion und
Libido//G.W. Fr.-M.: Fischer, 1998 / Bd. XIII. S. 98.
16
Op.cit. S.99.
19

тельных влечений. Неограниченное бесконечное распростра-
нение действия Эроса привело бы к отрицанию всякого разде-
ления и заставило бы всякую индивидуальность раствориться
в едином целом. В этом смысле разрушительное влечение, про-
тивостоящее такому исходу, играет благотворную роль, ограни-
чивая бесконечное слияние и устанавливая различия и разде-
ления17.
В целом Фрейд в своей последней теории влечений, усили-
вая связи между двумя основополагающими силами, представ-
ляет их более солидарными друг с другом, чем в предыдущих
теориях влечений, которые ограничивались простым антаго -
низмом (первая теория влечений — противопоставление пар-
циссического и объектного либидо).
Мы начали наше исследование с изложения развития сексу-
альной функции. Замечательно, что нигде не фигурирует сим-
метричное развитие разрушительной функции, поскольку оная
не может претерпевать развитие, ибо это понятие, антиномичное
ее структуре. Сексуальная же функция, напротив, чем более раз-
вивается, тем более эволюционирует — от аутоэротизма к инве-
стиции сексуальности другого. В пубертате познание женского
влагалища может помочь сексуальности выйти из своей нарцис-
сической замкнутости. Препубертатную сексуальность Фрейд
называл в одной из своих самых ранних работ — «Наброске пси-
хологии»18 — «пресексуальной сексуальностью» 19. Пресексу-
альное не идентично сексуальному. Ибо инвестировать сексу-
17
Свой заключительный дуализм влечений Фрейд эксплицитно возво
дит не к Платону (хотя и сохраняя термин «Эрос»), а к диалектике
слияния — разлияния Любви (РЬШа) и Ненависти (ХеТкоз) у
друго го автора: «Представление об основных силах или о
влечениях, с которыми аналитику придется не раз еще схватиться,
было заимствова но нами у философа Эмпсдокла Акрагантского
(Агригентского)». Freud S. (1938) AbriB der Psychoanalyse.
Tricblehre // G.W., Fr.-M.: Fischer, 1993, Bd. XVII. S.71.- Прим.
ред.
18
Freud S. (1895) Entwurf einer Psychologic// G.W. Fr.-M.: Fischer,
1987. Nachtragsband. S. 387-477.
19
Ор. cit. У Фрейда: «Vorzcitigkeit in der Sexualentbindung»
(«преждевременность в сексуальном пробуждении»). 5. 448.—
Прим.ред.
альность объекта означает стремиться к такой форме объектной
любви, которая ведет к встрече с любовью, переживаемой самим
объектом. Вот и еще один термин на нашем пути: сексуальность в
своем развитии включает в себя любовь. Любовь, лишенная
сексуальности, обращает внимание на роль сублимации и идеа-
лизации, но такая любовь не дотягивается до основной формы
любви, которая характеризуется, как мы уже упоминали, эволю-
цией — от аутоэротизма к объектной любви. Мы перечисляли все
это, только принимая в расчет линию Эроса. А между тем на
каждом этапе развития следовало бы рассматривать, как дости-
гается равновесие, слияние и разлияние Эроса и разрушитель-
ных влечений. Но, с другой стороны, в этой последней теории
влечений у Фрейда в так называемой теории инстинктов невоз-
можно более локализировать ни одну из обеих основополагаю-
щих психических сил в какой бы то ни было области психичес-
кого аппарата. Так же как и Эрос, распространяясь, приобретает
такое многообразие, которое только сам Фрейд и отважился объ-
единить.
Понятия бессознательного 20 и Оно тесно связаны. Нервная
и психическая энергия, говорит Фрейд, кажется, существуют в
двух формах: одна — легко подвижная, а другая, напротив, свя-
занная. Трудно удержаться, чтобы не провести связи между
Эросом, стремящимся к созданию все больших объединений, и
понятием связанной энергии. Понятие связи (Эрос) и понятие
связанной энергии (вторичный процесс в Я) совпадают по
цели. Становится ясно, что такое понятие, как свободная, по -
движная, не поддающаяся связыванию психическая энергия,
касается не только характера первичных процессов в Я, но, еще
глубже, является атрибутом разрушительных влечений. Жить,
думать, любить — вот три формы протекания процессов пси-
хического связывания, которые все три представляются тесно
связанными между собой.
20
У Фрейда ни разу не встречается неврологический термин
«бессознательный (bewusstlos)» или его производные, всегда —
только «несознательный (unbewusst)» и его субстантивированная
форма «несознательность (Unbewusste)» и их психологическом
значении. — Прим. ред.
21
 Но вследствие неизбежных слияний и разлияний влече-
ний получается так, что любовь, будь то любовь объектная
или нарциссическая, всегда амбивалентна. Что же до сексу-
альности в узком смысле слова, то такое амбивалентное от-
ношение в ней выражено еще более резко. Сексуальное же-
лание одинаково в чем-то во всех видах сексуальности.
И доставление удовольствия объекту, и получение от него
оного удовольствия всегда привносит с собой такую смесь
аффектов, которая никогда не обходится без примеси агрес-
сивности. Исключение составляют только проявления раз-
личной патологии. Роберт Столлер 21 считает, что во всяком
сексуальном отношении есть часть, которую следует отно -
сить — даже когда это неочевидно — к желанию вредить дру-
гому или к желанию вредить себе. Фрейд по-своему говорит
то же самое.
Составляющие Эроса
Под эгидой новой концепции Эроса Фрейд приступает к вели-
кому психоаналитическому объединению. Здесь объединяются:
нарциссизм (либидинозная составляющая влечений
самосохранения), к которому можно добавить и самое
самосохранение; собственно сексуальные влечения
(разделенные, в свою очередь, на целезаторможенные и
нецелезаторможенные влечения); объектные влечения и даже
садистические влечения, которые оживают при регрессии
либидо по фазе психосексуального развития. Если ко всему
перечисленному добавить еще и продукты сублимации
либидо, то это даст нам некую обширную клини-ко-
теоретическую организацию, общим знаменателем которой
будет связь: либо связывание разных видов вышеупомянутых
влечений между собой, либо связь той или иной части
данного ансамбля влечений с объектом. Эрос удерживает все
вместе, как утверждал еще Платон.
21
StollerRJ. Perversion: The Erotic Form of Hatred. N. Y.: Pantheon
1975. 240 p.
Объединение и разъединение
Невозможность изолированного наблюдения ни одной из двух
основных групп влечений является важнейшим концептуаль-
ным выводом из последней теории влечений. Они настолько
тесно объединены в различных пропорциях, что любой аспект
психики, относящийся к одной из двух групп влечений, требует
для своего настоящего понимания выявления участия в нем и
другой группы влечений. Фрейд замечает: в самом сексуальном
акте нехватка агрессивности делает мужчину импотентом, избы-
ток же агрессивности превращает его в садиста. Такой несколько
механистический взгляд оставляет без внимания динамику
защит и всю сложность игры психических сил, задеиствуемых во
всяком сексуальном акте, который на самом деле должен удов-
летворить четырех партнеров, а не двоих, учитывая психичес-
кую бисексуальность каждого человеческого субъекта.
Но, помимо объединения, вследствие регрессивных процес-
сов наблюдаются также феномены разъединения, когда одна
группа влечений как будто бы находит возможность освободиться
или, точнее, отвязаться и следовать своим собственным путем.
Дело обычно не останавливается на одном этом разъединении. За
ним, как правило, следует цикл попыток повторного связывания
(обратного захвата влечений) и новых развязываний — цикл,
приводящий к компромиссным формированиям — симптомам.
Такие цепные реакции наблюдаются в переносе, индуцируя
противопе-реносные реакции, которые вносят пунктуацию в
динамику переноса. Такой взгляд на вещи может показаться
схематичным, как если бы описываемые психические процессы
возникали спонтанно, изнутри психики, не имея иной причины,
кроме самих себя. Действительно, нам, конечно же, нужно
учитывать влияние прошлых событий (травмы, фиксации),
произошедших в ходе анализа или вне его, а также учитывать
роль, которую может сыграть снятие вытеснения или же роль
вариаций интенсивности данного влечения. Как показал в своих
работах Бенно Розенберг22,
22
Rosenberg B. Masochisme mirtifere et Masochisme gardien
de la vie. P.: PUF, 1991. Р. 30-54.
23

на практике этот узел объединений и разъединений бывает неве-
роятно сложно распутать.
Послефрейдовские разработки
Так можно резюмировать в общих чертах тот маршрут, по ко-
торому следовал Фрейд и который в конце концов привел его
к пересмотру своей теории. Поразительно констатировать, в
сколь малой степени его преемники были склонны следовать
за ним в его заключительных выводах.
1.Сам концепт влечения, центральный для понимания сексу
альности (либидо, эрогенные зоны, фиксации), в значительной
степени утратил свою теоретическую мощь. С тех пор как на пси
хоаналитической сцене возникли фигуры Уильяма Ферберна23 и
Мелани Кляйн24, более выгодным и эвристически более плодо
творным стало казаться выдвижение на первый план идей и иде
ологии объектных отношений. Это движение нашло много после
дователей в Англии, распространило свое идейное влияние в мире
и, наконец, даже инфильтрировало мышление передовых психо
аналитических авторов в Соединенных Штатах.
2.Избирательно следуя за Фрейдом и искренне веруя, что
собирается лишь развить его мысли, Мелани Кляйн перенесла
акцент в психоанализе на разрушительность, всячески обходя
роль Эроса. Ее ученик и последователь Дональд Мельцер хоть
и писал о сексуальности 25, систематически обесценивал гени-
тальную сексуальную жизнь, толкуя ее как производную от
оральных объектных отношений. Удовлетворительные гени-
тальные сексуальные отношения стали у кляйнианцев лишь
психическим покровом для отношений с «доброй» грудью.
Мать — всегда хозяйка положения в психической жизни кляй
нианцев, хозяйка, которая отводит отцу лишь роль статиста.
23
Fairbairn W.R.D. A Revised Psychopathology of the Psychoses and
Psychoneuroses // Internat. J. Psycho-Anal., 1941. Vol. XXII. P. 250-
279.
24
Klein M. The Hxlipus Complex in the Light of Early Anxieties
//Internat.
J. Psycho-Anal., 1945. Vol. XXVI. P. 11-33.
25
MeltzerD. The Sexual States of Mind. Perthshire, Clunie Press, 1973.
1973.
Авторы кляйнианской школы во всех теоретических разработ-
ках последовали за Мелани Кляйн. Из них один только Герберт
Розенфельд26, может быть, оставлял некоторое место для сексу-
альности; нужно ли добавлять, что это было им сделано при раз-
работке проблематики сексуальных перверсий! Уильфред Бион
вроде бы даже использовал в своих работах символ д в его от-
ношении с символом 9. но кажется, что эти значки у него следует
понимать лишь как абстрактные символы психического со-
держания сопг,атео! и его психического содержателя сопЫпег27. В
этом же русле следует и Дональд Винникотт 28: при всех своих
отличиях от кляйнианцев он тоже отводит сексуальности
вторичное по значению место и позднее по возникновению. Он
пренебрегает буквально всеми ее аспектами и считает проявле-
ния сексуальности поздними и вторичными феноменами гораз-
до более важных — ранних и первичных — психических процес-
сов, к которым он, Винникотт, из-за маловажности сексуально-
сти и не проявляет большого интереса.
3. Быть может, в Северной Америке мы найдем большую
приверженность учению Фрейда? И, помимо Столлера 29, кото-
рый предпринял углубленное и систематическое исследование
сексуальности, остальные американские авторы, кажется, про-
должают упоминать о сексуальности. Но оная сексуальность
рассматривается — horribile dictu! — с точки зрения результатов
прямого наблюдения за детьми и с точки зрения исследования
развития функций Я. Так что не будет большим преувеличени-
ем сказать о североамериканской психоаналитической мысли,
что сексуальность у современных североамериканских авторов
утратила то антропологическое значение, которым ее наделял
26
Rosenfeld H. Remarks on the relation of Male Homosexuality to
Paranoia, Paranoid Anxiety and Narcissism // Internat. J. Psycho-
Anal. 1949.Vol. XXX. P. 36-47.
2/
Bion W.R. Learning from Experience. L.; Heinemann. P. 92.
28
Winnicott D.W. The Theory of Infant-Parent Relationship // The
Maturational Process and The Facilitating Environment. L.:
Hogarth, 1965.
P. 17-55.
29
StollerRJ. Presentations of Gender, New-Haven. L.: Yale Univ.
Press, 1985.
25

Фрейд, отводивший ей роль и источника, и двигателя всего пси-
хического развития и роль организатора функций мышления.
В североамериканской эго-психологии сексуальность, ассоции-
руясь с агрессивностью, конечно же, играет некоторую роль в
функционировании Я, но роль, неизменно подчиненную благо-
получному развитию процессов десексуализации и деагрессиви-
зации, развитию автономных и свободных от конфликта функ-
ций Я. Как таковая сексуальность принимает участие в развитии
благонамеренной психики, но без того, чтобы быть скрытой и
скандальной осью психического развития.
Остается Франция. Здесь мои русские друзья, возможно,
ожидают проявлений моего шовинизма. Это правда, что в после-
военном психоанализе именно французы, как бы ни расходи-
лись их теоретические ориентиры, всегда продолжали оставлять
сексуальность в центре психоаналитической теории, всегда со-
относя себя с теорией Фрейда. Но это ничуть не означает безус-
ловной фрейдистской ортодоксальности французов. О какой
верности делу Фрейда можно говорить во Франции, где произо-
шло самое явное предательство его учения под предлогом воз-
вращения к оному30? Я не против, если бы идеи лакановского
психоанализа защищали, опираясь на авторитет Жака Лакана.
Но я никогда не соглашусь с тем, будто бы лакановский психо-
анализ — это и есть истинный фрейдовский психоанализ. Все
попытки такой фальсификации, а им несть числа, никогда
меня в этом не убедят.
Французский психоанализ, развивавшийся вне лаканов-
ских кругов, продолжал отводить сексуальности центральное
место. Этот нелакановский психоанализ, несомненно, подверг-
ся влиянию своего лакановского соседа, но он не принял ни те-
орему «бессознательного, структурированного как языкование
(langage)»31, ни «означатель (Signifiant)»32 как первую теорему
30
«Назад, к Фрейду!» — пропагандистский лозунг Лакана.—
Прим. ред.
31
LacanJ. (1960) Subversion du sujet et dialectique du desir dans
I'inconscient freudien // Ecrits. P.; Seuil, 1966. P. 806.
32
LacanJ. (1959) Sur la theorie du symbolisme d'Enest Lones // Ecrits.
P; Seuil, 1966. P. 714.
психоанализа, ни теорему «имени-отца (Nom-du-Pere)» 33, ни
«большого другого (Grand Autre)»34. Для французских психо-
аналитиков, за исключением некоторого диссидентства, тако-
вым себя, впрочем, не признающего,— диссидентства Жана Ла-
планша35, которому не нравится, когда его теории связывают с
учением Лакана, за этим исключением, сексуальность остается
теоретической осью, на которой основываются французские
нелакановские психоаналитики,— особенно инфантильная сек-
суальность, психосексуальные фиксации, подчиненность Я
оным фиксациям, либидинозные инвестиции следов памяти об
объектах — внешних и внутренних, бисексуальные идентифи-
кации у обоих полов, роль эдипова Сверх-Я и т. д.
Я, со своей стороны, предложил концепцию «цепей Эро-
са»-36. Поясню свое отношение к разным психоаналитическим
школам. Даже если некоторые психоаналитики и признают
формально важность психосексуальности, доктринальные рас-
хождения неизбежно обнаружатся в поисках и выборе отправ-
ной точки для ее развития и исследования: для одних это вну-
трипсихическая фантазия, для других — внешний объект. При
этом психоаналитики других школ не замедлят представить и
иные опции отправной точки развития все той же психосексу-
альности, как-то: удовольствие... влечение или последний крик
психоаналитической моды — интерсубъективность. Поздние
колеблющиеся предпочтения самого Фрейда, изложенные в
работе «По ту сторону принципа удовольствия» 37, не облегча-
ют нам задачу.
33
LacanJ. (1957-1958) D'une question preliminaire a tout traitement
possible de la psychose // Ecrits. P.; Seuil, 1966. P. 556.
34
LacanJ. (1958) La Signification du phallus // Ecrits. P.; Seuil, 1966.
P. 689.
35
LaplancheJ. Le Fourvoiement biologisant de la sexualite chez Freud.
P.: Les Empecheurs de penser en rond, 1993.
36
Green A. Les Chames d'Eros. Actualite du sexuel. P.: Odile Jacob,
1997. 290 p.
37
Freud S. (1920) Jenseits des Lustprinzips // G.W. Fr.-M.: Fischer,
1998. Bd. XIII. S. 1-69.
27

Как бы то ни было, один теоретический постулат остается
неизменным. Чтобы найти корни Эроса, следует отправляться от
телесного опыта. Но отправляться от тела вовсе не значит низ-
вести сексуальность к генетике (XX или ХУ) или к нейроэндо-
кринологии (тестостерон, окситоцин, вазопрессин, нейроны
допаминэргические и пр.). Позиция Фрейда исходно иная: объ-
ектом его исследований является психосексуалъностъ. Во избе-
жание недоразумений следует подчеркнуть: психосексуальность
не означает сексуальности, преображенной языкованием
(langage)38. Глубокий анализ, проведенный Жорж-Артюром
Гольд-шмидтом, был необходим для понимания того, что Фрейд
называл ТпеЬ (влечением). Влечение (der trieb) всегда имеет у
Фрейда психические коннотации» 39. Влечение у Фрейда не ог-
раничивается стремлением к выходу из своих психических глу-
бин для овладения психической поверхностью, поскольку «ни-
когда ничего не выходит на психическую поверхность таким же,
каким это было в глубине психики*- 40. Было бы слишком просто
считать, что влечение возникает и протекает как ретроактивный
цикл импульсов, которые просто снова и снова возвращаются из
тех психических мест, где они таятся до времени прорыва им-
пульсов. «То, что возвращается, никогда не перестает быть уже
здесь», напоминает нам Гольдншидт.
Так что для Фрейда нет ни грубой сексуальности, ни тем
более нет сексуальности трансцендентализированной в
силу того, что это — человеческая сексуальность. Ни только
животность, ни только духовность. Для нас ТпеЬ означает,
конечно
38
«Языкование» («Langage») — феномен тотальный и
гетерогенный, одновременно физический, физиологический и
психический, состоящий из двух факторов «языка» («Langue») и
«речи» («parole»). &). Saussure F., de (1915) Cours de
linguistiquegenerale. P.: Payot, 1972. P. 25, 112. Термины
структурной лингвистики, заимствуемые Лаканом из де Соссюра,
последовательно изгоняли из лакановского психоанализа и сек-
суальные влечения, и либидо, и принцип удовольствия. LacanJ.
( 1 953) Fonction et champ de la parole et du langage en psychanalyse
// Ecrits. P.; Seuil, 1966. P. 237-322.
39
Goldschmidt GA. Quand Freud voit la mer. P.: Buchet-Chastel, 1988.
P78.
40
Op. cit. P. 49.
же, и влечение Этого41 раг ехсеПепсе и предполагает представ-
ление об элементарном психизме в столь неведомых нам доселе
формах, который только фрейдовские концепции и помогают
нам умозрительно представить и понять в таких, например,
формах, как слишком редко цитируемый «психический репре-
зентант влечения», концепт, наличествующий в пяти эссе
1915 г., часто объединяемых под общим названием «Метапси-
хология» 42 . В этой концепции формулируется образ такого
психического представления, у которого на первый план выхо-
дит его динамическое измерение, а не топическое или экономи-
ческое измерение. Но также в концепции «психического репре-
зентанта влечения» формулируется образ движущей силы,
стоящей за таким психическим представлением, силы, которая
движет этим представлением, объектными отношениями с ре-
альным объектом влечения. И эта движущая сила вкупе со сво-
им психическим репрезентантом и есть самое влечение, имену-
емое жизненным или любовным влечением. Это и есть то
самое, что в прежние времена называли самой жизнью, кото -
рую Фрейд восстанавливает и как термин и идентифицирует
ее с любовью,— в наши дни пользоваться этим термином в на-
уке уже не осмеливаются. Жить — значит любить, любить —
значит жить. Но есть еще и их противоположность — смерть...
Отправляясь от интуиции тела и от интуиции самого эле-
ментарного телесного психизма, еще не познанного, мы виде-
ли, как именно отношение с реальным объектом позволит дать
психическое место для психических представлений о вещах,
иначе говоря, для объектных представлений, для представле-
ний, достаточно либидинизированных, достаточно аффектив-
41
В отличие от французского -«Ca» немецкое «Es», как и русское
-«Это», является местоименной формой, отмеченной особенной
безличностью и неодушевленностью. Упоминание об «Этом» влечет за
собой мысль о действии, выражаемом глаголом «влечь»: «Меня так и
влечет... к Этому». Вольный перевод примечания А. Грина.— Прим. ред.
42
Fdeud S. (1915) Trieb und Triebschicksale; Die Verdrangnung; Das
Unbewubte; Metapsychologische Erganzung zur Traumlehre; Trauer
und Melancholie // G.W. Er.-V.: Fischer, 1991. Bd. X. S. 209-32; 247-
303; 411-46.
29

но заряженных, чтобы сохраняться в памяти. Представление о
вещи, объектное представление, может быть бессознательным
или сознательным. Итак, первая психоаналитическая референция
— это всегда тело и влечение, вторая психоаналитическая
референция — это всегда объект и психическое представление о
нем, сознательное или бессознательное, третья психоанали-
тическая референция — это всегда слово, словесное представ-
ление, всегда сознательное.
На всех этих этапах вовлекаются следующие психические
функции: удовольствие — посредством раздражения эрогенных
зон; желание, которое представляет собой надежду на оное удо-
вольствие, когда нехватка объекта не позволяет немедленного
удовлетворения; фантазия по мере развития психической
функции грез (бессознательных или сознательных); любовная
речь (речевой обмен между любовниками); наконец, эротиче-
ская сублимация, прямая (Шарль Бодлер) или непрямая (Стефан
Малларме), но, чтобы не слишком идеализировать эротическую
сублимацию, не забудем и об Антонене Арто с его -«театром
жестокости». Я также не забываю о пушкинском «письме
Татьяны». Именно это и есть цепи Эроса.
Лакан описал под именем наслаждения (ршззапсе) 43 некую
особую форму психического функционирования, несомненно,
связанную с сексуальностью, которую следует отличать от удо-
вольствия. Кажется, что тупики, в которые уперся Фрейд во
время и после написания «По ту сторону принципа удовольст-
вия», побудили Лакана к попытке обойти эти тупики и избежать их
последствий44. Первертный мазохизм, поиск страдания, по-
гружение в бездны ужаса, по Лакану, должны быть связаны с Ре-
алией (Действительностью), которая тесно связана с ужасом, Б
этом ужасе Действительности (Реалии) мы уже не находим ни
психической функции удовольствия, ни психической функции
страдания в собственном смысле слова. С лакановской Реалией
мы проникаем во вселенную наслаждения, малоизведанной ипо-
43
LacanJ. (1960) Subversion du sujet et dialectique du desir dans
Pinconscient freudien //Ecrits. P.; Seuil, 1966. P. 811.
44
Op. cit. P. 819.
стаей все той же сексуальности, во вселенную цепей, щипцов,
игл и всякого рода инструментов пытки, способных доставить
экстаз, непостижимый и неведомый простым смертным, како-
выми в большинстве своем мы являемся. Так, в этой концепции
Реалии страдание исчезает как таковое или теряет наименование
страдания. Наслаждение обнаруживает свою истинную природу,
которую можно осмыслить только с точки зрения Бессоз-
нательного или, скорее, с точки зрения Оно. Такое страдание,
равное наслаждению, почти обязательно нуждается в сообщнике,
в объекте, в другом45.
Перейдем к выводам. Я повторю то, что уже писал в «Цепях
Эроса» в защиту пары влечение-объект: «Нет сексуальности без
объекта, но нет и объекта — ни другого субъекта, ни
психического представления о нем, который и сам бы не был
инвестирован влечениями и который не отвечал бы на эту ин-
вестицию, привнося в нее эффекты своих собственных влече-
ний»46. Чтобы полностью осознать функционирование пары
«влечение-объект», по моему мнению, невозможно ограничи-
ваться описанием, даже в самых мельчайших деталях, всех пе-
рипетий отношений матери-объекта и ребенка-субъекта раг
ехсеПепсе, по-моему, невозможно по-настоящему понять и про-
чувствовать функционирование пары «влечение-объект» иначе,
как напевая при этом про себя колыбельные песни.
В то же время в современном психоанализе, за исключением
специализированных исследований, таких, как работы Клода
Балье47, сексуальность в лучшем случае стала пресноватой, а в
худшем — вообще отрицается. Нужно прямо сказать, что
психоаналитики, кажется, позволяют простаивать на конюшне
45
Ор. Cit. Формула обращения итальянских слуг: «Che vuoi» ~
«Чего-с изволите-о,— обретает у Лакана статус формулы желания
смертоносного для субъекта наслаждения — желания служить
желанию Другого. Р. 818.- Прим. ред.
46
Green A. Les Chaines d'Eros. Actualite du sexuel. P.: Odile Jacob, 1997.
P. 174.
47
Balier C. Psychanalyse des comportements sexuels violents. Une
pathologic dc 1'inachcvcmcnt. P.: P.U.E, 1996.
31

своему боевому коню в тот самый момент, когда социальная
терпимость к маргинальным и даже к делинквентным
формам сексуальности допустила в социальную
действительность то, что в прежние времена было предметом
скрываемых, запретных деяний, совершаемых индивидами,
озабоченными сохранением своей анонимности, видимой
нормальности и притворного соблюдения социальных
условностей, не считая некоторых провокаций а lа Оскар
Уайльд или ближе к нашему времени — а lа Пьер-Паоло
Пазолини. Полчищу их подражателей ныне стоит больших
трудов существовать, изо всех сил пытаясь привлечь
общественное внимание к своим выходкам в нашем
пресыщенном мире, который не поражается уже бук-валы т
ничем, кроме сексуальной преступности.
Сегодня в наших, т. е. западных, обществах роль секса
в жизни человека признается гораздо более, чем раньше, даже
при том, что в иных частях света гомосексуалистов все еще
приговаривают к смерти. Большая терпимость лучше, чем от-
рицание, отказывающее в праве на существование того, что
невозможно отрицать, не говоря уж о судьбе женщин, которым
порой одновременно отказывают и во всяком праве на самосто-
ятельную эротическую жизнь, и на гражданское равенство
в правах с мужчинами. Но решение полового вопроса не может
ограниваться одной лишь терпимостью. Это решение требует
продолжения исследований, свободных в том числе и от полит-
корректных предрассудков по поводу необычных ориентации
в половой жизни, например, гомосексуального родительства.
Давайте почтем за счастье, что мы не раздавлены обскуран-
тистскими правительствами, но давайте, прежде всего, продол-
жим стремиться к тому, чтобы смотреть на предметы наших
исследований (исихосексуалыюсть включительно) как можно
более ясно и трезво.
Пересмотр понятия о влечении
Вместо того чтобы ставить себя в положение необходимости
выбора между верностью фрейдовскому понятию влечения и
оставлением оного понятия в пользу концепции объектных
отношений, я предложу пересмотр понятия о влечении.
Что до меня, то я более не рассматриваю понятие влечения
как нечто врожденное, эндогенное, управляемое своим
собственным автоматизированным движением в
противоположность другим аспектам психической жизни,
более объектно-отнесенным.
Если Фрейд и признавал, что влечения суть наша мифоло-
гия, то вовсе не для того, чтобы побудить нас от нее отвернуть-
ся. Хотя влечения и есть мифы, но в том смысле, что только на-
учные мифы могут дать понятие о том, насколько сложна та
реальность, которую они охватывают. Одно замечание Фрейда
помогает нам продвинуться в понимании его мысли. В первой
из посмертно опубликованных записок48 он замечает: в самом
раннем психическом опыте субъекта в противоположность тому,
что происходит в позднейшем опыте, сосуществуют всевозмож-
ные психические реакции и, разумеется, реакции
взаимоисключающие. И эти взаимоисключающие реакции
сосуществуют в психике младенца вместо какого бы то ни
было единого психического решения, которое лишь позднее
станет обычным завершением всякого психического процесса.
Это замечание Фрейда проливает свет на многие
вопросы. Оно подчеркивает слабость суждений на заре
человеческой жизни. Ребенок, не способный выбирать,
удерживает одновременно все: и позитив, и негатив,
сохраняет в своей психике и то, что мы позднее назовем
влечением, и защиту от оного же влечения, и консервацию, и
эвакуацию обоих — и влечения, и защиты от него.
Следовательно, это и есть примитивное содержание детской
психики, и этот первичный материал психики, смешанный по
своей структуре, ассоциирующий между собой и доброе, и
злое, и удовлетворение, и отказ в удовлетворении и от
удовлетворения, и позитив, и негатив, — все в нем наличе-
ствует одновременно. Как в этих условиях можно говорить о
сексуальном влечении без противодействия ему со стороны
разрушительных влечений, как можно говорить здесь о поиске
удовольствия, не упоминая при этом неизбежного неудоволь-
48
Freud S. (1938) Ergebnifie, Idccn, Probleme. Aufzeichnung von
16. IV //G.W. Fr.-M.: Fischer, 1993. Bd. XV11. S. 151.
33

ствия, которое с ним ассоциируется? На этом этапе развития
психики всякое якобы полное удовлетворение, всякое якобы
цельное удовлетворение и якобы без примеси отказа и в удов-
летворении, и от удовлетворения не может не быть не чем дру-
гим, как обманкой или же обычными эффектами запоздалой 49
идеализации уже во взрослой психике.
Итак, все вышесказанное — это во-первых. А во-вторых,
применение психоанализа для работы с детьми и при тех кате-
гориях психических расстройств, при которых классически
психоанализ не применялся, позволили пролить новый свет на
саму классическую теорию психоанализа, что привело к ее обо-
гащению. Например, под влиянием работ Франсеса Тустина 50,
сенсорика занимает теперь в психоаналитической теории одно
из первостепенных мест. Можно было бы найти и другие при-
меры.
Что же, таким образом, остается от понятия о влечении?
Название влечения стоит сохранить для конгломерата, состоя-
щего из различных психических элементов, самих по себе тоже
не чистых психических феноменов; и не стоит пытаться пред-
ставлять себе влечение как некую элементарную, простую, базо-
вую данность психики. Но зачем тогда продолжать называть
этот конгломерат влечением? По той простой причине, что ха-
рактеристики влечения, описанные Фрейдом, остаются валид-
ными. Этот блок психических возбуждений, в котором переме-
шаны психические элементы различного происхождения,
предстает перед нами в виде сложного единства, сохраняющего
свои характеристики влекущей, страстной пульсации. Все это
49
«Запоздалый (nachtraglich)» — по-разному переведенный на
разные языки термин Фрейда: отсроченная (apres-coup —
фр.) либидшюзная инвестиция следов ранней памяти (отсроченный
аффективный заряд архаических объектных представлений
Бессознательного), разрядка либидо (аффекта) задним числом
(retroactive — англ.) по неизбежно ошибочным ассоциативным
путям либо на полюс восприятия вни мания (Сознательности —
с иллюзиями и галлюцинациями), либо на полюс моторики
(Предсозпательности — с оговорками и др. агированиями).—
Прим. ред.
50
Tustin F. The Protective Shell in Children and Adults. L., Karnak,
1990.
пытается выразиться, получить удовлетворение, но обречено
оставаться навсегда неудовлетворенным, хоть и пытается оказы-
вать давление на объект, от которого зависит это удовлетворе-
ние. Вот почему, хоть и отказывая понятию влечения в терми-
нологической чистоте и в психологическом единстве, я остаюсь
сторонником сохранения самого названия влечения, названия,
которое связывает его с целой серией терминов, означающих
страсть (в смысле страдания), импульс и влечение. А также что-
бы продолжать видеть в проявлениях влечения то, от чего от-
правляется всякая психическая переработка, то, от чего отправ-
ляется даже самая минимальная психическая выработка.
Объектализирующая функция
Когда я размышлял об отношениях между влечениями и объ-
ектами, мне показалось, что, вместо того чтобы продолжать
противопоставлять различные перспективы, к которым нас
отсылают эти две точки зрения на психические процессы, есть,
может быть, способ по-иному концептуализировать их взаимо-
отношения.
Итак, я утверждаю, что конечной целью влечений является
превращение воплощаемых ими функций... в объекты. Пред-
ложу пример, который может помочь это понять. Если я думаю
об этом докладе, который я сейчас представляю, то кто является
его объектом? Если бы я был щедр на похвалы самому себе, то
я сказал бы, что я содействую распространению французской
психоаналитической мысли. Если бы я был немножко более
реалистом, то я сказал бы, что жду, что этот доклад будет иметь
успех, иначе говоря, я получу нарциссическое удовле-
творение. И тогда мое присутствие здесь объяснялось бы не
симпатией российских коллег, а моей любовью к себе самому,
любовью, озабоченной моим реноме. Но настоящим объектом
этой работы сублимации является служба тому объекту, кото-
рым стал для меня психоанализ, потому что вопрос поставлен
не о тех взглядах, которые я здесь излагаю, и не о том, что эти
взгляды являются продуктами моей сублимации, но вопрос
поставлен о том факте, что я пытаюсь продвинуть психоанали-
тическую мысль, даже если это всего только моя собственная
35
психоаналитическая мысль. Упражнение, которому я себя по-
святил, послужит целям сублимации, которая становится, та-
ким образом, непрямым объектом моего сообщения, послужит
мне этим объектом, ничуть не пренебрегая, очевидно, более
корыстными мотивами (как-то соперничеством, соблазнением
и другими аффектами), обычно наличествующими в такого
рода соревнованиях, в которых я упражняюсь уже на протяже-
нии почти полстолетия. Но на самом деле мой объект — это не
успех, не желание убедить или превзойти моих конкурентов,
моим объектом является надежда продвинуть психоаналитиче-
ское знание. Так же, как для коллекционера картин самым важ-
ным является не обладание тем или иным полотном Сезанна,
купленным по дешевке, но сама любовь к живописи является
истинным объектом его страсти. Именно это я и называю объ-
ектализирующей функцией. Мои работы стали для меня объ-
ектами. Но объектом моих желаний остается сам психоанализ,
в той мере, в которой, как я вижу, в нем отражается любовь к
истине.
Джойс Макдугалл
СТРАСТИ в ИСТОРИИ ПСИХОАНАЛИЗА
Доклад на франка-русском психоаналитическом симпозиуме
(Москва, 2004, октябрь)
Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,
научная редакция А. В. Россохина
Чтобы осмыслить различные обличил, которые может при-
нимать Эрос на психоаналитической сцене, мне показалось
интересным вспомнить историю любовных отношений, имев-
ших место у некоторых основоположников психоанализа, и
остановиться на том, что оказало влияние на Фрейда в разви-
тии правила абстиненции, потребовавшегося для двух прота-
гонистов анализа — аналитика и пациента.
Отныне стали доступны и переписка Фрейда с его главны-
ми последователями: Абрахамом, Ференци, Юнгом и Джон-
сом,— и «Черновики психоаналитического Венского общества».
Они дают нам возможность увидеть историю психоанализа в
новой перспективе. Последняя мне кажется важной, если иметь
в виду постоянное умножение психоаналитических школ; я счи-
таю, что эта история как нельзя лучше может способствовать
проработке наших разногласий. Мир, в котором мы живем,
столь радикально отличается от мира Фрейда, что мы нуждаем-
ся в некоторой рефлексии, которая позволила бы лучше понять
цели наших поисков и свершений,
Брейери Анна О.
В 1993 г. мы отмечали столетие «Исследований истерии», и,
конечно, было бы полезно вспомнить, как Брейер и Фрейд
трактовали страсти в аналитических отношениях. Брейер
столкнулся со страстью, когда познакомился с прекрасной
и умной Анной О., чье настоящее имя — Берта Паппенгейм.
Фрейд упо-
37

минает об этой страсти в конце книги; таким образом, мы можем
констатировать, что концепция переноса продолжает жить вот
уже век. В «Исследованиях» Фрейд рассматривает концепцию
переноса на двух уровнях — на уровне реальной жизни и на
уровне клинической теории. Он обнаружил, наблюдая отноше-
ния между Брейером и Анной О., что перенос является важной
психической силой, хотя тогда сам Фрейд еще не имел такого
опыта. Итак, когда он написал «Исследования истерии», он еще
не связывал феномен переноса с терапевтическим процессом.
Напротив, в то время Фрейд говорил о переносе как о «меза-
льянсе» и о «ложной связи». Он хотел, чтобы ассоциации его
пациентов целиком и полностью фокусировались на воспомина-
ниях детства, считая, что перенесение их на аналитика являлось
ошибкой, которую нужно исправлять. Уже при третьей встрече
Фрейда с Брейером стало очевидно, до какой степени неловко им
обоим было констатировать, что эти аффективные личные связи
нарушают «научную» сторону отношений терапевт —
пациент.
Таким образом, отношения между Бертой и Брейером до-
казали, что встреча со страстью, которая разрушала предпола-
гаемые «научные и объективные» отношения, приводила вра-
ча к бегству и к прерыванию лечения. Слова «контрперенос»
еще не существовало, но Фрейд уже осознавал, что такое обра-
щение адресовало к терапевту особый запрос, о котором врачи
не знают.
Сабина Шпильрейн и Юнг
Вторая широко известная страсть в истории психоанализа —
это встреча Юнга со своей пациенткой Сабиной Шпильрейн в
1906 г. Сабина, молодая русская еврейка,
госпитализированная
в Бюргхоцли, была первой пациенткой, которую Юнг лечил
новым методом, каковым был психоанализ. В письме Фрейду
от 23 октября 1906 г. он просит у него совета по поводу аналь-
ного ритуала, к которому его пациентка пристрастилась с дет-
ства. Фрейд рассказывает ему об анальном характере в форме
короткого урока. В июле 1907 г. Юнг пишет Фрейду, что его
пациентка страстно желает иметь от него ребенка и что она
хочет назвать его Зигфридом, «дабы примирить арийскую и
еврей-
скую расы». (Напомним, что Зигфрид был ребенком Сигиз-
мунда и Зиглинды, брата и сестры, детей Вотана. Последний
приказал убить Сигизмунда, тогда как Зиглинда, которой по-
могала Брунгильда, умирала в родах.) Современный аналитик
проинтерпретировал бы желание Сабины иметь маленького
Зигфрида в терминах инцестуозного желания, которое паци-
ентка проявляла к своему аналитику: Сабина Щпильрейн рас-
сматривала этого Зигфрида как «мистического ребенка», а не
как конкретное сексуальное желание. Но Юнг, находясь под
влиянием Фрейда, настаивал в своих интерпретациях на том,
что она действительно хотела от него ребенка. Посмотрим на
ситуацию: хрупкая пациентка развивает фантазм, который она
отчаянно пытается сублимировать в мифологический мир, в то
время как Юнг настаивает на исключительно сексуальном ас-
пекте этого желания. Но пациентка его предупреждает, что,
если ее сексуальное желание станет осознанным, она не сможет
его побороть. И именно это и произошло!
Любовь Сабины Щпильрейн погрузила Юнга в конфликт,
подобный перевертыванию ролей родителей и детей, так как он
хотел, чтобы она вернула ему то, что он сделал для нее. Он пи-
шет Сабине: «Я ищу кого-нибудь, кто оказался бы способным
любить, не наказывая, не подчиняя и не сковывая другого: я ищу
то, чего никогда не находил, кого-то, кто сможет отделить лю-
бовь от социальной пользы или ущерба, отделить таким образом,
чтобы эта любовь была ценностью самой по себе... К несчастью,
моя жизнь не имеет смысла, если у меня нет радости любви,
любви мучительной и вечно меняющейся... Верни мне в этот
момент глубокой нужды любовь, вину и альтруизм, которые я
тебе отдавал, когда ты была больна, так как теперь болен я».
В том же письме Юнг сочувствует девушке, которая влю-
бится в него, так как, говорит он, верность не в его натуре.
В письме к Фрейду, датированном 10 июня 1909 г., Шпильрейн
пишет: «Вы думаете, что я прошу вас стать посредником меж-
ду доктором Юнгом и мной, но между нами нет ссоры. Мое
самое большое желание — расстаться с ним. Я достаточно хо-
рошо знаю себя, чтобы понимать, что дистанция между нами
пойдет на пользу обоим. Подавить свои чувства не было бы
благотворным для меня, потому что, если я это сделаю с Юн-
39

гом, я больше никогда не буду способна полюбить кого-то дру-
гого; но, с другой стороны, если я оставлю дверь открытой,
может быть, я встречу молодого человека, который привлечет
меня, у которого я смогла бы найти сходство с моей любовью и
которого мне удалось бы наконец любить».
Поражает, что в истории психоанализа очень рано Сабина
Шпильрейн пришла к пониманию того, что было великим
открытием Фрейда 1905 г.: любая встреча с объектом желания
является «восстановлением отношений и находкой утрачен-
ного».
Переписка Фрейда с Сабиной Шпильрейн становилась все
более дружеской по мере того, как отношения между нею и Юн-
гом ухудшались. В 1912 г. Фрейд поздравляет ее с замужеством
и добавляет: «По моему мнению, это означает, что Бы наполови-
ну выздоровели от невротической зависимости от Юнга». В сво-
ем письме Сабина Шпильрейн попросила Фрейда провести с ней
анализ, и ответ Фрейда еще больше проясняет его мысли об от-
ношениях между трансферентной любовью и любовью реальной.
Фрейд пишет ей: «Мы договорились, что вы сообщите мне до
1 октября, имеете ли вы все еще намерение искоренить в себе ти-
рана, придя ко мне на анализ. Сегодня я хотел бы сказать вам
несколько слов по поводу этого решения. Я думаю, что человек,
о котором вы так хорошо говорите, также имеет свои права; было
бы очень вредно возобновлять анализ так быстро после свадьбы.
Позвольте ему попытаться привязать вас к себе и помочь вам за-
быть о ваших старых мечтах. Только остатки, которые не удается
прояснить, являются побудительной причиной к психоанализу».
Это письмо ясно говорит: Фрейд действительно желает предо-
ставить Сабине средства излечить свои раны, давая шанс моло-
дому мужу и их будущему ребенку помочь ей, и не желает преж-
девременного вмешательства психоанализа.
Элма и Ференци
Я перехожу к третьей известной любви в истории психоанали-
за. Из первого тома переписки Фрейда и Ференци мы узнаем о
другой уникальной истории любви. Как и многие любовные
истории, последняя также является запретной любовью, ре-
зультатом табу, созданного психоанализом в отношениях меж-
ду аналитиком и пациентом.
В 1904 г. Ференци вступает в любовные отношения с Жи-
зеллой Палош (которая старше его на 10 лет), расставшейся со
своим мужем, но не разведенной, матерью двух дочерей.
14 июля 1911 г. Ференци сообщает Фрейду, что он согласился
вести анализ с дочерью Жизеллы Элмой. В то время не было
запрета принимать на анализ членов семьи (как известно,
Фрейд сам проводил анализ со своей дочерью Анной). Ферен-
ци пишет следующее: «Я решил вести анализ Элмы, так как
ситуация стала невыносимой. На данный момент все идет хо-
рошо и результаты положительные. Разумеется, она говорит
обо мне больше, чем другие пациенты, но такое положение не
должно стать абсолютным препятствием... И, конечно, я ищу и
нахожу за этими заявлениями самые естественные вытеснен-
ные влечения».
Еще не было обнаружено, что перенос полезен только до
тех пор, пока аналитик остается фигурой фантазма, и Ферен-
ци находился в состоянии борьбы с этой проблемой. Отметим
тем не менее, что он использовал термин «абсолютное препят-
ствие» и думал, что речь идет об одном из них.
Шесть дней спустя Фрейд ему отвечает: «Я вам желаю все-
возможных успехов в вашем новом предприятии с мадемуазель
Элмой, но, разумеется, у меня есть опасение, что в первое вре-
мя все пойдет хорошо, а потом — наоборот. В это время не вы-
давайте слишком много своих секретов в приступах доброты».
Мы узнаем позже, что один из его секретов, который Элма
не должна была знать, состоял в том, что ее мать и Ференци
были любовниками.
3 декабря 1911 г. Ференци разражается признанием: «Все
развивается гораздо быстрее, чем я мог подумать. Мне не уда-
лось сохранить границы в отношениях с Элмой, и я раскрыл-
ся, провоцируя нечто вроде близости, которую я не могу уже
больше принимать за доброжелательность врача или брата. Я
разделяю Вашу точку зрения по поводу невротической приро-
ды Януса, и именно это убеждение толкает меня все больше и
больше к решению сопротивляться искушению. Может быть,
я был ослеплен страстью... ситуация облегчается, но также и
41

усложняется из-за крайней приветливости и нежности Мадам
Жизеллы ко мне (она знает все)... И мне жаль ее».
В то время Ференци сталкивается сам с тем, что Фрейд
обнаружил в том же году: для каждого мужчины и для каждой
женщины существуют «предусловия» для любви, и, по мнению
Ференци, женщина должна отчаянно «нуждаться» в ней.
19 декабря 1911 г. Фрейд пишет непосредственно Жизелле
Палош и просит не говорить об этом Ференци! Мы узнаем из
этого письма, что Элма не знала о природе отношений между
ее матерью и Ференци. Фрейд думал, что мать сильнее дочери,
и предложил Жизелле аналитические инсайты в качестве фи-
лософского утешения.
3 января 1912 г. Ференци просит Фрейда принять Элму на
анализ: «Я не могу вас избавить от труда взять Элму на лече-
ние. Другого выхода не существует. Она просит, чтобы ее ле-
чил я, но это, разумеется, невозможно; если же мы предоставим
ее себе самой, мы поставим под угрозу ее стабильность и ей не
удастся продвинуться вперед... и я думаю, что отсутствие Элмы
разрешит мои собственные трансферентные отношения, как и
лечение у вас сделает для нее то же самое. Мне нужно будет
рассказать вам о ней больше, я приеду в то же время в воскре-
сенье утром».
Отсюда мы узнаем о том, что Ференци уже проходил ана-
лиз у Фрейда и что Фрейд работал даже в воскресенье! В от-
ветном письме Фрейд обращается к Ференци тоном, которым
общаются друг с другом врачи-коллеги, консультируясь отно-
сительно пациента, и при котором всякая конфиденциальность
исключается. Тогда Ференци начинает понимать, что благосло-
вение Фрейда для него более важно, чем его любовь к Элме. Но
проблема с последней не могла быть так легко разрешена. В мае
1912 г. она возвращается в Будапешт и возобновляет свой ана-
лиз с Ференци. Проблема остается той же. Ференци пишет
Фрейду: «Если бы мне удалось внушить ей учтивость по отно-
шению ко мне и к себе самой, тогда бы у меня была некая га -
рантия доверия, которое я могу испытывать к ней в браке и не
бояться оказаться во власти темных сил». Ференци, склонный
к идеализации отношений между мужчиной и женщиной, во-
ображал, что муж и его супруга могут иметь полный доступ к
бессознательному друг друга и поэтому быть способными лю-
бить! Таким образом, от Элмы ожидается, чтобы она вела себя
как сверхчеловеческое существо, в то время как вина Ферен-
ци, который скорее предпочитает мать, чем дочь, остается не-
проанализированной.
Трансферентная любовь
Обратимся теперь к известной работе Фрейда «О любви в пе-
реносе», опубликованной в 1915 г. Фрейд, безусловно, знал и
другие случаи, кроме тех, которые я здесь изложила, но мы не
находим их следов в этой статье.
К 1915 г. Фрейд был уже не один, поскольку Международ-
ная психоаналитическая ассоциация существовала в течение
пяти лет и на арену выходило новое поколение психоаналити-
ков. Ничто другое не имело такого значения в психоаналити-
ческой технике, как вопрос о трансферентной любви. Нужно
заметить, что психоаналитиками того времени были молодые
мужчины, а пациентами — молодые женщины. В этом контек-
сте проблема переноса требовала срочного урегулирования.
Фрейд писал, что ^удовлетворить любовную потребность
пациентки так же губительно и рискованно, как и подавить ее...
следует поддерживать перенос, продолжая относиться к нему
как к чему-то ирреальному». Но позже он добавляет, что «для
некоторой категории женщин такая попытка использования
любовного переноса без удовлетворения должна заканчиваться
неудачей... дети, по своей природе отказывающиеся обменять
материал на психическое... Мы оказываемся вынужденными
либо вернуть им любовь, которую они нам несут, либо
навлечь на себя гнев, которым наполнена униженная женщи-
на. Ни в одном из этих случаев интерес лечения не сохраняет-
ся. Провал неизбежен, нужно отступать, и остается только
спрашивать себя, как способность формировать невроз сочета-
ется с такой неукротимой потребностью в любви».
Тон этого отрывка дает нам почувствовать, что сам Фрейд,
проводя анализ таких женщин, терял как свою терапевтичес-
кую нейтральность, так и свою эмпатшо. Внушает оптимизм то,
что в психоаналитической литературе последнего времени эро-
43
тизированный перенос достиг большего понимания. Различ-
ные школы попытались вникнуть в эту проблему и понять ана-
литиков, захваченных эротизированным переносом. Я же могу
констатировать, что в ряде случаев, когда женщинам удавалось
соблазнить своего аналитика-мужчину, а аналитики-мужчины
стремились понять, по каким причинам они перешли к дейст-
вию с одной или многими пациентками, такая женщина зачас-
тую была в детстве или в подростковом возрасте жертвой ин-
цеста. У пациенток, которые соблазняли успешно, я часто
находила за эдиповой проблематикой следы раннего травма-
тизма в первичных отношениях с матерью, что проливает свет
на так часто встречающуюся у детей, подвергшихся сексуаль-
ному насилию, причастность к этому их матерей.
В своей статье об инвестиции аналитика в терапевтическом
процессе Фрейд подчеркивает, что поддержание переноса —
это единственная серьезная трудность, которую может
встретить аналитик. «Он должен понимать, что любовь
пациентки обусловлена аналитической ситуацией, а не его
личными достоинствами, которые он может ставить себе в
заслугу; что нет никакой причины гордиться этой «победой»,
как это назвали бы за пределами психоанализа. Однако и сама
пациентка встает перед выбором: оставить аналитическое
лечение или принять как неизбежность судьбы влюбленность в
своего врача». На конгрессе в Будапеште в 1919 г. Фрейд особо
подчеркивает, что «психоаналитическое лечение должно,
насколько это возможно, развертываться в режиме фрустрации
и абстиненции».
Если в этом отрывке аналитик рассматривается Фрейдом
прежде всего как нарциссический персонаж, гордый своей «по-
бедой» над женщиной, то ситуации, свидетелем которых он
был, а именно случаи с Брейером, Юнгом и Ференци,— совер-
шенно иные и более сложные, чем те, на которые он ссылается.
Фрейд должен был тем не менее знать, что любовь в контрпе-
реносе идет дальше простого желания «победы».
После 1920 г. проблема любви в рамках теории влечений к
жизни и к смерти принимает новый оборот: либидо рассмат-
ривается уже не как противник влечения самосохранения и Я,
а как постоянная борьба против влечений к смерти и агрессив-
ности. Стало ясно, что сама сексуальность может стоять на
службе агрессивности, даже ненависти, и что сексуальное тор-
можение продолжается потому, что опирается не на либидо,
а скорее на желание насилия и деструкции. Один из самых
важных пунктов перестройки мысли Фрейда после 1920 г. (и в
частности, после выхода статьи Ференци «Плохо принятый ре-
бенок и инстинкт смерти» в 1929 г.) состоит в том, что в случае
депрессии аналитик должен быть тем, кто впрыскивает либи-
до в аналитическую ситуацию, и в том, что трансферентные от-
ношения могут зачастую рассматриваться как борьба между
желаниями насилия и смерти со стороны пациентов и либиди-
нозным поведением со стороны аналитика.
Проблема переноса стала одной из тех тем, которые пред-
ставляют собой предмет яростных дебатов, но спустя некото-
рое время интерес к ней угас, чтобы позже появиться вновь.
Так, например, в 1934 г. много обсуждали статью Стрэчи, каса-
ющуюся того факта, что интерпретации переноса являются
«мутационными», т. е. приводящими к изменениям. Эта кон-
цепция способствовала тому, что психоаналитическая техника
отошла от реконструкции и воспоминаний детства и сконцен-
трировалась на анализе переноса. Анализ стал менее интеллек-
туальным и обрел аффективное богатство. Но реакция не за-
ставила себя ждать: аналитики, приверженные эго-психологии,
отреагировали очень бурно, опасаясь, что акцент, поставлен-
ный на переносе, может ослабить способность пациента откры-
вать свои чувства и, как следствие, повлечь уничтожение тера-
певтического союза.
Действительно, борьба мнений вокруг этой проблемы не
может быть разрешена в силу особенностей ее природы. Концеп-
ция анализа у аналитиков, фокусирующих свои интерпретации
исключительно на переносе, резко отличается от концепции ана-
лиза других аналитиков, которые считают важными как интер-
претации переноса, так и нетрансферентные интерпретации.
Проблема переноса еще больше усложнилась, когда пси-
хоанализ стал переходить от психологии одной персоны, где
аналитик является только «наблюдателем и интерпретато-
ром», к психологии двух персон, акцентируя интерперсональ-
ные отношения. Подтверждением этому являются работы
кляйнианцев.
45

Как перенос не вписывается только в рамки пациента, так
и контрперенос, с этой точки зрения, не является больше пре-
рогативой только аналитика. Если раньше вытеснение рассма-
тривалось в качестве основного защитного механизма, который
был причиной отстраненности между аналитиком и пациен-
том, то теперь акцент переводился на проекцию и интроекцию,
что значительно обогатило интеракцию. Новое положение ана-
литика было далеко от того, чтобы дать ему ощущение защи-
щенности; он балансировал между своими собственными про-
екциями и интроекциями и таковыми у своих пациентов. Эта
новая уязвимость сняла аналитика с пьедестала всезнающего
субъекта, который был санкционирован незыблемой доктри-
ной Зигмунда Фрейда. Теперь аналитик должен был встать
перед лицом двойного вызова: тщательно отслеживать свой
собственный внутренний мир, осознавая влияние, которое ока-
зывает пациент на его внутреннюю структуру, и в то же самое
время внимательно следить за тем, что говорят пациенты, и за
их потребностями. (Сверхчеловеческая задача, с которой вряд
ли можно справиться удовлетворительным образом, если не
сказать — невозможная.)
Что касается проблемы трансферентной любви, я тоже вне-
сла свою лепту в понимание того, что перенос не полностью
стоит на службе навязчивого повторения. Есть существенное
отличие между трансферентной любовью и любовью в реаль-
ной жизни. Тот факт, что в аналитическом кадре аналитик не
требует удовлетворения-вознаграждения от пациента и что в
пределах времени сеанса все внимание направлено на пациен-
тов, создает форму любви, близкую той, которую получает ма-
ленький ребенок. Способность испытывать трансферентную
любовь вовсе не является показателем способности создавать
любовные отношения в реальной жизни, то же можно сказать
и о контртрансферентной любви.
Винникотт и Лакан
Вернемся теперь к нашему времени, где история страсти отно-
сится не столько к тайной любви одних к другим, сколько ка-
сается страстей, разгоревшихся между различными психоана-
литическими школами. Я кратко расскажу об этом отрезке ис-
тории страстей в психоанализе, который я сама лично пережи-
ла и который связан с Винникоттом и Лаканом.
Я немного расскажу о своем личном пути, который привел
меня к встрече с Винникоттом, а затем с Лаканом. Первона-
чально я была самоучкой в психоаналитическом образовании.
В то время я жила в Новой Зеландии, и мой интерес к психо-
анализу начался в 17 лет, когда я прочитала «Психопатологию
обыденной жизни» в карманном издании. Тогда я приняла ре-
шение, что не буду получать медицинское образование, как этого
хотели мои родители, и заявила, что, наоборот, собираюсь
изучать психологию. На самом деле я мечтала так или иначе
уехать в Лондон, чтобы заниматься психоанализом, и планиро-
вала, хотя и не очень отчетливо, что, может быть, однажды смогу
стать детским психоаналитиком.
В том же году я поступила на факультет искусств и наук в
университете Отаго, где я встретила моего будущего мужа.
Мы повстречались в Театральном клубе Высшей педагогиче-
ской школы, поскольку нас обоих выбрали для игры в пьесе,
предназначенной для публичного представления. (Я интере-
совалась театром, моя мечта состояла в том, чтобы ставить
пьесы, а не быть актрисой, что я и сделала позже в рамках уни-
верситета и Высшей педагогической школы Отаго.) Мы тайно
вынашивали план, мой муж и я, уехать из Новой Зеландии
в Англию, но с различными целями: я — в надежде начать
анализ и, может быть, однажды приобрести психоаналитиче-
ское образование, а мой муж хотел продвинуться в обучении
взрослых, в том, что называлось «университетским расшире-
нием». Но война временно приостановила осуществление на-
ших планов. Вместо этого я родила сына, а два с половиной
года спустя, в день окончания войны, ^ дочку. (Сообщая те-
леграммой эту радостную новость своим родителям, я напи-
сала, что мы еще не решили, какое имя дать дочери. В ответ я
получила телеграмму от своего отца, который советовал на-
звать дочку Викторией — Victoria Japonica!— в честь победы
над Японией.)
Нам пришлось ждать еще три года, прежде чем стало воз-
можным совершить путешествие в Англию. Сразу по прибы-
47

тии я написала письма всем, чьи книги я читала, и среди них
Анне Фрейд и Д. В. Винникотту.
Вот, что мне запомнилось из беседы с «мисс Фрейд» в кли-
нике Хэмпстед. Ее первый вопрос был такой: -«Но как вы услы-
шали о моем отце?» Озадаченная, я ответила, что прочла неко-
торые его книги (я не упомянула о «Психопатологии обыденной
жизни» в карманном издании), и добавила еще, что, когда я учи-
лась психологии в университете, очень много говорили о ее отце
и о его творчестве. «гЗдесь, в университете, не говорят о моем
отце», — сказала она мне. (Я удивилась: «Как так? Студентка-
Киви могла быть более образованной, чем английская студент-
ка?»)
Когда я ей рассказала о моем интересе к получению обра-
зования по детской психотерапии, она спросила меня в не-
сколько обвиняющем тоне: «Ау вас есть дети?» (И я ответила:
«У меня два малыша...») В конце беседы мисс Фрейд объясни-
ла мне, что нужно делать, уверяя, что я буду принята в качестве
ученицы в Хэмпстэд.
В соответствии с моим темпераментом я выбрала аналитика
из «средней группы» и с начала учебного года стала посещать
семинары, проводившиеся по большей части в библиотеке дома
семьи Фрейда четыре раза в неделю по вечерам. (Предполага-
лось, что в таком священном месте можно было только работать и
учиться!) Однажды я увидела старую Марту, жену Фрейда; она
резко открыла дверь библиотеки — наверное, чтобы взять
книгу, а увидя нас, сказала очень громко: «Тсс! Тише! Опять пси-
хоаналитики!» — и захлопнула за собой дверь. Анна продолжа-
ла говорить, как если бы ничего не случилось (так же она посту-
пила и несколько месяцев спустя, после того как сообщила о
смерти своей матери. Я не думаю, что она была бесчувственной к
такой потере, просто этика, которой она придерживалась, за-
прещала обнаруживать свое душевное состояние.)
Выбрав школу для моего сына и детский сад для дочери, я
нашла работу — сначала в качестве клинического психолога в
госпитале Модели, в отделении педопсихиатрии, где я позна-
комилась с новыми психоаналитиками и где я могла посещать
их лекции. Особенно меня заинтересовали французский кляй-
нианец Анри Рей и юнгианец Гордон Принс. В то же время я
воспользовалась приглашением Винникотта присутствовать на
его консультациях в детской больнице Педдингтон-грин.
Встреча с Винникоттом привела меня в изумление: ориги-
нальность его личности, мышления и терапевтического подхода
произвели на меня неизгладимое впечатление. Мне вспоминает-
ся один эпизод его работы: молодая женщина консультировалась
у Винникотта по поводу своего трехлетнего сына. По ее словам,
«он больше не испражнялся». «Сколько времени он больше не
испражняется?» — спросил Винникотт. Продолжая разговари-
вать с матерью, он дал ребенку бумагу и карандаш. «В течение
двух недель». Мать говорила о своей дочери («Она испражняется
хорошо, моя девочка»), о своем муже и о своей работе кон-
сьержки. В определенный момент Винникотт ее прервал: «Ма-
дам, сколько времени вы беременны?» — «Но, доктор, я об
этом еще никому не говорила! Никто этого не знает. Даже мой
муж!» Винникотт, показывая в сторону мальчика, воскликнул:
«Но он это знает!» И добавил: «Пусть он положит руку вам на
живот, и объясните ему, что вы ждете братика или сестренку
для него». Потом он повернулся к ребенку и сказал: «Ты хотел
бы знать больше о малыше, который находится в животе твоей
мамы?» Ребенок, рисовавший большие круги на бумаге с самого
начала консультации, ответил: «Угу!» На следующей неделе мать
сообщила Винникотту: «О, доктор, он испражняется, он
испражняется!»
Я вспоминаю также и другие высказывания Винникотта,
которые произвели на меня неизгладимое впечатление, напри-
мер: «Младенец нуждается не столько в подходящей ему пище,
сколько в том, чтобы его кормил человек, который любит его
кормить, иначе все... механично... мертво».
Он ссылался в то время также на работы Мелани Кляйн,
особенно на ее концепцию «шизо-параноидной» и «депрессив-
ной» позиций, которые он одобрял, высказывая, однако, сомне-
ние по поводу их фундаментальной значимости.
Таким же потрясающим и незабываемым для меня был
опыт работы Винникотта с очень маленькими детьми (с 4 мес.
и старше), опирающийся на наблюдения Фрейда за «ребенком
с катушкой», и пример Винникотта, который он проиллюстри-
ровал случаем девочки, страдавшей астмой и бессонницей
(Маргарет): он описывает, как делал доступным для понима-
49

ния ребенка значение металлического шпателя и как после
двух сеансов работы с матерью и ребенком астма исчезла, а так-
же и шпатель. Винникотт подчеркивал, что все происходящее
в таких случаях не может объясняться без понятия «фантаз-
мов>, свободных от слов (у младенца), первичных и бессозна-
тельных фантазмов.
Впоследствии его мысли об отношениях между психикой и
сомой чрезвычайно заинтересовали меня: Винникотт настаи-
вал на центральной роли матери, которая состоит в объедине-
нии тела и души малыша для того, чтобы ребенок чувствовал
себя существующим. Он говорил, что «с самого начала мать
встроена в процесс создания связей между телом и психикой у
своего младенца». И добавлял, что «даже ребенок, родивший-
ся с аномалиями, может стать психически здоровым с недефор-
мированным Я, лишь бы он/она был целиком и полностью
принят родителями таким, какой он есть».
Эта интеграция, развивающая чувство субъективной иден-
тичности, возникает, говорил он, задолго до того, как ребенок
начнет говорить в вербальных или структурных терминах, что,
по мнению Винникотта, происходит у ребенка вместе с обре-
тением образа самого себя, отраженного в глазах матери. Впос-
ледствии, разрабатывая эту концепцию, он объяснял, что то,
что малыш ловит во взгляде своей матери, является тем, что он
представляет собой для нее.
Вслед за Винникоттом я тоже заинтересовалась тем, что
может происходить с пациентами, демонстрирующими раскол
между психикой и телом. Психосоматическая интеграция мо-
жет быть блокирована у ребенка, который вынужден защи-
щаться расщеплением между телом и духом, чтобы избежать
не только угрозы разрыва нарциссической непрерывности, но
еще больше, чтобы избежать крайней опасности уничтожения
себя как субъекта. Я думаю, что мой интерес к «говорящему
телу» начался в Лондоне... и годы спустя это позволило мне
написать главу в одной из моих книг, которая называлась «От
языка тела к языку психики», и осознать, что она пропитана
влиянием Винникотта, т.е. тем, что я услышала от него за дол-
гие годы до написания этой книги. Я позволю себе процити-
ровать себя:
«У новорожденного тело и душа еще не переживаются от-
дельно; младенец не устанавливает никакого различия между
своей психикой и телом и таковыми матери. Его мать еще не
"другая", отличающаяся от него, а является гораздо большим:
она составляет всеобъемлющую окружающую среду, всего
лишь крошечной частичкой которой является ребенок. Мы
можем выдвинуть гипотезу универсального фантазма первых
недель жизни в психическом опыте ребенка — фантазма еди-
ного тела и общей психики у двух персон... Совершенно нор-
мально, что матери разделяют иллюзию тотального слияния со
своим младенцем на протяжении недель, следующих за рожде-
нием. Но по различным причинам некоторые из них охотно
продлевают этот фантазм слияния, как если бы бессознатель-
но в течение долгих месяцев (и даже лет) они переживали сво-
его ребенка как составную часть самих себя. Игнорируя ком-
муникативные невербальные сигналы своего младенца, они
навязывают ему свою интерпретацию его потребностей и пред-
почтений. Детская бессонница, одна из наиболее ранних форм
психосоматических расстройств у грудного ребенка, провоци-
руется зачастую именно такой формой материнского обраще-
ния. Иными словами, проблема заключается в сепарационной
тревоге матери, а не ребенка!»
И далее: «Идея диссоциации между сомой и психикой со-
вершенно незаконна. Концепт дуализма тело-дух, который
пришел к нам из картезианской философии, может затемнить
наше восприятие, исказить наши теоретические концепции и
даже увести в сторону нашу клиническую работу. Более того,
постулировать (как это охотно утверждают некоторые теорети-
ки), что тело не имеет "языка", является сомнительным упор-
ством, тогда как вполне возможно, что это единственный язык,
который не может лгать. По меньшей мере, ясно, что тело в
качестве соматического функционирования обладает удиви-
тельной памятью.
Детская психика, бесспорно, строится в преязыковом режи-
ме, несмотря на то что первоначальный обмен между матерью
и ее младенцем имеет место в атмосфере, пронизанной речью...
С самого рождения малыш погружен в окружающую среду,
организованную знаковой системой и вербальными значения-
51
ми. Но в то же время ему передается и другой язык. Тело ре-
бенка с его сенсорным восприятием состоит в постоянном кон-
такте с телом его матери (ее голос, ее запах, ее кожа, ее тепло).
Младенец принимает эти невербальные сообщения в виде те-
лесной записи, хотя они передаются говорящими существами
<...> Некоторым образом соматический опыт является тесно
связанным с символическим миром с самого рождения, но речь
еще не идет о вербальных означающих».
Я не могу быть уверена в том, что Винникотт полностью бы
согласился с тем, что я написала, но совершенно точно, что он
признал бы высокую степень влияния на меня его собственной
мысли.
Б Тэвистоке, куда я также тогда записалась, у меня были
короткие интересные встречи с кляйнианцами (что в то время
в клинике Хэмпстед не одобряли!).
Затем мне повезло, и меня назначили клиническим психоло-
гом в новом Центре для детей и подростков в Лондоне, и, к моей
великой радости, я стала брать детей на психотерапию. Но на
протяжении этих двух первых лет в Лондоне мой муж не смог
найти никакой постоянной работы, только несколько часов в
неделю на Би-Би-Си, в передаче для взрослых; и вдруг совер-
шенно неожиданно его назначают на должность, связанную с
«фундаментальной подготовкой» в ЮНЕСКО! Для меня это
было катастрофой. Я должна была оставить клинику Хэмпстед,
покинуть моего аналитика, бросить Винникотта — моего
научного руководителя, забрать детей из школ, чтобы поехать в
Париж продолжать обучение на языке, которым я едва владела.
Я попросила аудиенции у мисс Фрейд, чтобы обсудить с
ней мою дилемму. Она мне сказала: «Как? Вы собираетесь бро-
сить курс?» Я ей ответила, что это меня огорчает, но мой муж
получил назначение в Париже, где я буду продолжать обуче-
ние, насколько смогу. «Но в Париже не занимаются обучением
детскому психоанализу!» — сказала она. В конце концов я ей
ответила: «Но моим детям нужен отец», — что явилось для
нее весомым аргументом. «Ну хорошо, у вас маленькая дочь.
Вам надо ехать в Париж». Она добавила, что передаст письмо
для своей подруги «принцессы Бонапарт». Я закончила
текущий год обучения и с тяжелым сердцем уехала во
Францию.
И вот я приехала в Париж в 1953 г. Тогда там было только одно
психоаналитическое общество; однако Парижское пси-
хоаналитическое общество находилось на грани раскола, и раз-
ногласия были не меньшими, чем в Британском обществе на
тот период; разногласия были в самом разгаре, но с той лишь
разницей, что дискуссии в сердцевине моего нового общества
были непривычно бурными для моих англосаксонских ушей.
В подобных обстоятельствах британцы «совершали действие»,
как тогда говорили; мне рассказывали, что иногда во время
доклада одного из членов группы Анны Фрейд кляйнианцы
вставали и уходили, не произнеся ни слова, чтобы продемон-
стрировать несогласие. И последователи Анны Фрейд в подоб-
ных обстоятельствах поступали так же.
И поскольку я была страстной поклонницей идей Винни-
котта — самого харизматичного аналитика лондонской сцены
того времени, я очень внимательно слушала и Лакана, пользо-
вавшегося такой же репутацией на парижской сцене.
Я была поражена различием между Винникоттом и Лака-
ном в личностном плане: темперамент Лакана подстрекал к
распрям, тогда как темперамент Винникотта был направлен
скорее на сплочение и ему удавалось привести противников к
принятию новых теорий и т. п. (но его самая известная попыт-
ка — помирить Анну Фрейд и Мелани Кляйн — провалилась с
треском с тем лишь результатом, что отныне обе стороны от-
носились к Винникотту с недоверием).
Если отставить в стороне теоретические различия между
Винникоттом и Лаканом, то другое поразившее меня отличие
заключалось в клиническом подходе:
1. Сначала вопрос о влиянии времени и
продолжительности сеанса: у Винникотта я научилась тому,
что аналитические отношения рассматривались как имеющие
место в пространстве игры. Кто, как не Винникотт, определял
«игру» как «континуум пространства-времени, как форму
жизни...» Он считал, что только в этом аналитическом
пространстве — на этой переходной площадке — психическое
изменение могло иметь место. Я усвоила от своего бывшего
учителя, что задача психоаналитика состояла в создании
атмосферы доверия через надежность аналитика и через
пространство-время сеанса, а це-
53
 ребенка, т. е. если допустить, что существуют превербальные
лью этого было тот чтобы пациент мог, по словам Винникотта, означающие, то я была готова принять, что бессознательное мо-
«строить себе личное существование» (особенно когда чувст-
жет рассматриваться как «речь Другого».
во идентичности — личного существования — не смогло
3. Третий пункт, привлекший мое внимание, имеет отноше
укрепиться в детстве). Винникотт также настаивал на
ние к значению, придаваемому Лаканом слову (в соотнесенно
важности выражения трансферентных негативных аффектов
сти со значением, приписываемым Винникоттом окружающей
в аналитических отношениях, в частности, для того, чтобы
среде, а более точно, материнской окружающей среде в начале
пациент понимал, что его деструктивность не разрушает его
жизни). Лакай отвергал этот аспект, фокусируя в то время всю
объекта. Как известно, он также оставлял место аффектам
свою теорию на «сказанном», по крайней мере, мне так каза
ненависти в переносе аналитика. Я помню, как однажды
лось. Когда я робко задавала вопросы об исключении первич
спросила у него, как он выносит постоянные атаки некоторых
ной окружающей среды, мне ответили, что «никакая отсылка
пограничных и психотических пациентов. А он мне ответил:
к окружающей среде не была необходимой, чтобы понять "кон
«Не забывайте, что очень утомительно быть плохой грудью».
струкцию субъекта"». Я же пришла к рассмотрению связи меж
Одним словом, пациент должен находить в аналитическом
ду переходным объектом и речью, когда поняла, что ребенок
кадре спокойную атмосферу и рассчитывать на надежное про-
может оставить свой переходный объект по мере того, как сло
странство с фиксированным временем, чтобы чувствовать себя
ва становятся способными представлять собой отсутствующий
расслабленным и готовым, насколько это возможно, свободно
объект. Когда ребенок в одиночестве может сказать и подумать
ассоциировать и выражать свои аффекты, как трансферентные,
«мама», он начинает обходиться без своего плюшевого мишки.
так и другие. Когда я попросила у одной коллеги (которая со
4. Мысли Винникотта о креативности, которые также име
мной поделилась, что в вопросе теории она всем обязана Лака-
ли отношение к пространству игры, контрастировали, как мне
ну) объяснить мне причину варьирующегося времени сеансов,
представлялось, с теорией Лакана. По мнению Винникотта, это
она мне ответила, что одна из основных причин укорачивания
пространство было единственным, позволяющим анализу
сеанса состоит в том, чтобы помешать пациенту чувствовать
иметь место. Он спрашивал: «Не лучше ли аналитику, не уме
себя расслабленно и комфортно в аналитической ситуации!
ющему играть, сменить профессию?» Эти размышления при
Такая точка зрения была впоследствии подтверждена самим
вели меня позже к представлению о связи между процессами
Лаканом, который неоднократно говорил, что совсем не нуж-
творчества и насилия.
но, ни чтобы пациент находил форму существования в прост-
5. Следующее различие, поразившее меня: Винникотт гово
ранстве-времени сеансов, ни чтобы он предавался поддержа-
рил, что «грудной ребенок не существует», тогда как Лакан
нию своих «душевных состояний». Действительно, это цель,
говорил: «Женщина не существует». Я констатировала, что в от
совершенно противоположная той, о которой говорил Винни-
личие от Винникотта, у которого фигура отца выделяется недо
котт!
статочно, а мать была «всем», для Лакана она была «дырой»! (По
2. Второй поразивший меня аспект — два знаменитых им- этому поводу следует заметить, что некорректный перевод на
ператива Лакана, а именно: «бессознательное структурирова- французский good enough mother» («suffisamment bonne») сов
но как язык» и «бессознательное — это речь (дискурс) Друго- сем не значит «достаточно хорошая мать», он далек от этого.
го*-, В стремлении понять лекции Лакана (которые я усердно «good enough mother» предполагает: «не очень хорошо, но дело
посещала после раскола) я пришла к выводу, что если в термин ладится — адекватная, не более того». И Винникотт добавляет,
«речь» («дискурс») включается все, что имеет отношение к что «good enough mother» — это та, кто «не является слишком
матери-универсуму раннего детства, ее запах, ее прикоснове- преследующей для своего младенца».)
ние, голос, а также ее манера ухаживания, пения и успокоения 55

Я вспоминаю одну женщину, ученицу Лакана в 1950-е гг.
(ставшую знаменитой впоследствии), которую я попросила вне-
сти ясность в понятие «конструкция субъекта», и она мне отве-
тила: «Ну вот, если ты не являешься лаканианцем, ты потеряна
с самого начала!» Это было то же «все или ничего», нечто вроде
религиозности, чего я не находила у Винникотта, и что меня уже
утомило у Анны Фрейд и Мелани Кляйн, и от чего я ушла раз и
навсегда, оставив позади мое религиозное воспитание!
Может быть, именно поэтому мне запали в душу на долгие
годы строки Фрейда: «Я не стремлюсь создавать убеждения,
а хочу выявлять и расшатывать предрассудки... Мы не требу-
ем, даже от наших пациентов, чтобы они верили в психоанализ
и вступали в его ряды. Это представляется нам весьма сомни-
тельным. Доброжелательный скептицизм является для нас бо-
лее приемлемой позицией».
Я думаю, что в этом смысле и Винникотт, и Лакан были
подлинными фрейдистами.
Рассмотрим теперь пример эротических фантазмов, возника-
ющих у пациента и аналитика. Это эпизод моей клинической
работы во Франции. В 1960-е годы, немного спустя после того,
как я стала действительным членом Парижского психоаналити-
ческого общества, я присутствовала на вечере-коктейле, органи-
зованном в честь аналитиков, членов различных обществ. Один
мой друг сказал мне: «Я хотел бы вас представить одному из моих
коллег, доктору Пьеру-Мишелю Z., аналитику Общества X. Он
прочел вашу книгу "Речь в защиту некоторой анормальности" и
мечтает с вами познакомиться». И он меня представляет
высокому и красивому мужчине, который был примерно на 10
лет моложе меня. Этот мужчина осыпает меня комплиментами
по поводу моей книги. Немного смущенная, я ему говорю: «И вы
мне тоже очень нравитесь». И мы, улыбаясь, расстаемся на фра-
зе: «Приятно было с вами познакомиться».
На следующей неделе доктор Z позвонил мне и попросил
его принять. Он сказал мне, что хочет поговорить по поводу
одного своего пациента. Это мне очень польстило. Но когда он
сел напротив меня, то сказал мне без обиняков: «На самом деле
пациент, о котором я хочу с вами поговорить,— это я». Тогда он
рассказал мне, что проходил анализ в течение семи лет с одним
из моих коллег, членом французской психоаналитической ас-
социации, но ему казалось, что есть еще многое, над чем следу-
ет поработать, особенно в плане его сексуальных фантазмов и
любовных отношений с Франсуазой, его женой. Он добавил,
что его брачная жизнь была гармоничной, что у него двое де-
тей и что Франсуаза, клинический психолог, думала об анали-
тическом образовании. Пьер-Мишель стал описывать свои
ипохондрические страхи и бессонницу, которые не мог себе
объяснить. Мы договорились начать работу в следующем ме-
сяце, в кадре три сеанса в неделю.
На первом сеансе Пьер-Мишель бросился на кушетку, ска-
зав мне: «Я жажду переноса!»
На протяжении многих недель мой пациент приносил свои
грезы и эротические фантазмы о нашем с ним бегстве, которое
мы должны были бы совершить после анализа. В то время мне
самой приснился сон, где мой эротический пациент, закончив-
ший анализ, и я строим планы на совместный отпуск. Потом в
ходе сеансов Пьер-Мишель начал часто упоминать о моем
муже, говоря, что он мечтает с ним встретиться, но что он сам
себе казался более интересным, чем мой муж. По поводу одно-
го из сновидений, которое он мне принес в то время, он сказал,
что стыдился его, потому что тема сновидения имела отноше-
ние к детскому желанию, которое он никогда не хотел осозна-
вать. Он связал сновидение с моим мужем: Пьеру-Мишелю
снилось, что президент Франции относится к нему как к доро-
гому другу и приглашает его в Елисейский дворец, что напол-
няет Пьера-Мишеля гордостью оттого, что столь важная пер-
сона относится к нему таким образом.
На протяжении второго года анализа я осознала влечение,
которое я испытывала к этому пациенту, продолжая бороться и
отрицать мой контрперенос. Одно из моих сновидений настоль-
ко поразило меня, что я записала свои ассоциации, чтобы лучше
его понять, а также для того, чтобы защитить аналитические от-
ношения. Мне снилось, что мой большой доберман бросился мне
навстречу, как только я приехала в наш деревенский дом, но я его
назвала «Пьер-Мишель», а когда обернулась, то увидела, что
Пьер-Мишель был здесь. Мой муж пригласил его к столу.
57

В связи с этим сновидением я отметила, что была сексуаль-
но возбуждена, и стала размышлять о некоторых фантазмах пер-
восцены, тех, которые возникали в ассоциациях Пьера-Мишеля.
(Позже я была вынуждена подумать о процессе траура, вызван-
ного запрещенными желаниями и страстями прошлого, и доба-
вила в мои записи: «Исчезнут ли они когда-нибудь?»)
Продолжая попытки понять мое контртрансферентное сно-
видение, я задавала себе вопрос по поводу присутствия моего
мужа в этом сновидении и отметила, исходя из своих ассоциа-
ций, что я его поместила между Пьером-Мишелем и собой с
целью избежать инцеста, который я собиралась совершить с
моим пациентом-сыном, или же, наоборот, избежать инцеста с
моим собственным отцом.
Я вспомнила тогда, как мой муж часто говорил, что наш ве-
ликолепный доберман был влюблен в меня, потому что, как
только он бросался на меня, когда мы приезжали в наш деревен-
ский дом в Нормандии, у него была эрекция (кстати, имя у
нашей собаки было Сатана!). Я также отметила, что в моих ас-
социациях возник образ из рекламы: «Если Бы хотите быть лю-
бимыми, купите собаку». Действительно, наши собаки являют-
ся единственными существами в мире, которые нас любят без
амбивалентности. В записях, которые я сделала два месяца спу-
стя, я написала, что Пьер-Мишель начал сеанс, гневаясь на свою
жену, которая ему призналась, что однажды имела искушение
обмануть его с другом семьи. Они провели достаточно долгое
время в его машине и сопротивлялись искушению, говоря: «Мы
не можем сделать такое Пьеру-Мишелю!» Они удовольствова-
лись тем, что поцеловались и расстались, чтобы разойтись по
домам. Пьер-Мишель мне сказал, что он был взбешен, узнав об
этом. И воскликнул: «Боже мой, можно ли вообразить что-либо
более эротическое, чем эта пара, которая сопротивляется иску-
шению целые часы подряд из-за какой-то глупой морали!»
Дж. Макдугалл: Что вам напоминает эта ситуация? Пьер-
Мишель: Я не знаю, что вы хотите сказать. Дж. Макдугалл: Это
может быть отсылкой к нашим аналитическим отношениям?
Пьер-Мишель: Боже мой, ну конечно же, это мы!
Пока мы продолжали нашу психоаналитическую работу, я
прошла через периоды беспокойства из-за поведения Пьера-
Мишеля, которое толкало его к несчастным случаям. Это были
спортивные лыжные травмы (он калечился, у него отслаива-
лась сетчатка, когда он резко тормозил на машине, и т.д.). Эти
инциденты дали пищу многочисленным трансферентным ин-
терпретациям, и вдруг я поняла, что Пьер-Мишель провоциро-
вал во мне материнские чувства к беспечному сыну.
В то же время он привлек мое внимание и менее деструк-
тивным способом: так, он начал сеанс, рассказав, что купил за-
мечательные часы с многочисленными функциями: «Я мечтаю
вам их показать, но сопротивляюсь искушению». Это нас при-
вело к очевидным ассоциациям, относящимся к его фалличес-
кой гордости, и внесло дополнительный параметр в наш по-
следний сеанс, о котором я расскажу позже.
На третьем году анализа, когда мы сократили наши сеан-
сы до одного в неделю, мы договорились закончить работу в
следующем году. И вот тогда и произошла одна из тех нео-
жиданных встреч, которые случаются вне аналитического
контекста. Во время одного европейского конгресса, куда
съехались психоаналитики из всех стран, нас — меня и его —
пригласили выступить с трибуны. Кроме того, мы были раз-
мещены для проживания в одном и том же университете.
В последний день конгресса он пришел послушать мой до-
клад об одном случае, в котором я рассказывала сновидение
обсессивного пациента: «В прошлую ночь мне приснилось,
что я мочился в раковину, в ванной комнате, и в зеркале я
увидел, что мой пенис растет, становится все больше и боль-
ше, увеличивается до таких размеров, что я мог взять его в
рот». Потом пациент добавил: «Вы, должно быть, шокирова-
ны этим сновидением, но должен вам сказать, что многие
мужчины мочатся в раковину!»
Это происходило в последний день коллоквиума, и, так
как многих участников попросили пораньше освободить
комнаты, Пьер-Мишель обратился ко мне с просьбой оста-
вить свой багаж в моей комнате до его отъезда. Когда он при-
шел ко мне со своим чемоданом, он заявил, что собирается
сделать то же, что и мой обсессивный пациент. Он толкнул
59
 ле она права: пенис в качестве символического, воображае-
дверь ванной и, не закрывая ее, достал свой пенис и стал мого или реального объекта и в том же смысле институты.
мочиться в раковину. Удивленная, я наблюдала за ним, а че-
Своим резким высказыванием Роан со свойственной подро-
рез минуту сказала: «Знаете, Пьер-Мишель, я думаю, что
здесь и состоялся наш последний сеанс». На что он ответил: сткам проницательностью выразила, сама того не зная, кон-
«Это правда, хотя мне и грустно вас покидать. Я знаю, что фликтную и вечную страсть аналитиков к психоанализу —
пора прекращать». страсть и ее передачу.
Мы договорились о нескольких заключительных сеансах
по возвращении в Париж, чтобы поговорить о фантазмах, со-
держащихся в его желании мочиться в «мою» раковину: о его
агрессивности и прегенитальном эротизме, скрывавшемся за
его действием. Что касается меня, то я признаю, что была в
каком-то смысле сообщницей Пьера-Мишеля, поскольку я
могла бы выйти из своего номера и закрыть дверь.
На последнем сеансе мы констатировали, что наше анали-
тическое путешествие было плодотворным и, несмотря на не-
которую грусть по поводу расставания, пришло время заканчи- 61
вать это приключение.
В качестве заключения я хотела бы рассказать о случае,
относящемся к 1959 г. Мы с мужем проводили выходные в на-
шем деревенском доме, где мы регулярно принимали близких
друзей: Понталиса, Грина, де М'Юзана, Мэйджора, Стейна,
Грюнберже, Шассге-Смиржель, Оланье. Однажды наша четыр-
надцатилетняя дочь Роан заявила, что хотела бы приехать в
деревню, чтобы (как она говорила) посмотреть поближе на ана-
литиков, так как в лицее они изучали тему «Эдип, миф и ком-
плекс». Как всегда, наши друзья говорили о психоаналитичес-
ких теориях, о распрях между институтами... Я вспоминаю, как
Андре Грин заявил: «Я жду, когда какая-нибудь женщина в
моем присутствии скажет о своей зависти к пенису», а Жанин
Шассге-Смиржель ответила: «А вот и я! Я бы очень хотела
иметь пенис», я же добавила: «А я жду, когда мужчина в моем
присутствии скажет, что завидует женщинам в том, чего сам не
имеет, этому внутреннему пространству, которое влечет отца и
производит детей». (Но ни один мужчина не сказал о мужской
зависти.)
После отъезда наших друзей мы спросили у Роан о ее
впечатлениях, и она ответила: «Вы сами-то себя слышите? У
вас только две темы: институт и пенис!» В некотором смыс-

Репе Руссийон
СЕКСУАЛИЗАЦИЯ и ДЕСЕКСУАЛИЗАЦИЯ в ПСИХОАНАЛИЗЕ
Доклад на франко-русском психоаналитическом симпозиуме
(Москва, 2004, октябрь)
Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,
научная редакция А. В. Россохипа
Тема сексуального — ключевая для современного
психоанализа, она остается характерным элементом
фрейдовского психоанализа, которому тем не менее
угрожают определенные направления англосаксонского
психоанализа, поскольку последний, в частности, под
флагом нарциссизма и анализа Я стремится принизить
значение и исходную основу сексуальности. Это также тема,
ставшая недавно «модной» в связи с приближением столетнего
юбилея «Трех очерков по теории сексуальности» 3. Фрейда и
благодаря тем спорам, которые она вызвала на страницах
«Revue Francaise de Psychanalyse» (дискуссия между Ж.
Лапланшем и А. Грином), а также во всей
психоаналитической литературе (см. дискуссии, посвященные
концепту влечения и необходимости данного понятия).
Во французском психоанализе, несмотря на эти дебаты или,
скорее, благодаря им, ссылка на сексуальное остается главной,
если не сказать — идентифицирующей. Но становится ли она
от этого ясной и недвусмысленной? Единодушны ли психоана-
литики «французской» культуры в признании центрального
места «сексуального» в метапсихологии и в том, что за ним
в действительности скрывается? За видимым консенсусом,
объединяющим их под своей сенью, не скрываются ли разно-
гласия, которые затрагивают сущность того, что предполагает
данное понятие?
Это, вне всякого сомнения, относится к большинству поня-
тий, обладающих таким же идентифицирующим значением.
Часто сексуальное и то, что оно охватывает, кажется само со-
бой разумеющимся и не нуждающимся в определении, словно
одного его упоминания было бы достаточно для его характери-
стики и разделения смыслов. Я исхожу из противоположной
констатации, в высшей степени проблематичной и требующей
прояснения, существующей в современной психоаналитичес-
кой мысли, из констатации трудности употребления «обычны-
ми» психоаналитиками этого понятия и ссылок на него.
Проблема
Прежде всего важно отметить, что психоанализ не является и
не может являться ни «сексологией», т. е. знанием о сексуаль-
ном и сексуальности, ни «психологией» сексуального или сек-
суальности.
Его роль скорее заключается в осмыслении места сексуаль-
ного в психическом процессе, а еще более точно — в психичес-
ком функционировании в ходе сеанса, учитывая особенности
сексуального.
К тому же я думаю (позднее я вернусь к этому основному
пункту), что эволюция теоретизации сексуального в психоана-
литической метапсихологии достаточно ясно указывает на
стремление соединить теоретизацию с потребностями метапси-
хологии «течения психических событий», как об этом пишет
Фрейд в 1911 г., т. е. психического процесса в целом и психи-
ческого процесса в частности в ходе сеанса.
Другими словами, мне кажется, что одно из направлений
психоаналитической теоретизации сексуального все больше и
больше стремится к тому, чтобы вписать сексуальное в «мета-
психологию процессов» (согласно моей терминологии).
Иначе говоря, место сексуального и сексуальности в пси-
хоаналитической мысли должно, как мне думается, все больше
и больше оцениваться по символическим смыслам и по их
субъективному присвоению, что является основным вектором
психоаналитической практики и психической работы в ходе
сеанса. Именно в зависимости от места и вклада сексуального
в символизацию и в субъективацию психоанализ и вносит свой
вклад в подход к человеческой сексуальности.
63

Эта проблематика и эти трудности лежат в основе дерива-
ций и даже бифуркаций, которые эта концепция претерпела в
ходе развития психоаналитической мысли, в различных при-
менениях, которым она подверглась и которые, на мой взгляд,
все больше стремятся провести различие между сексуальнос-
тью как поведением и сексуальным как психическим процес-
сом специфического инвестирования.
Это первый аспект эволюции, а также и трудностей: сексуальное
и сексуальность не перекрывают друг друга, больше не
перекрывают друг друга, даже если они не являются также аб-
солютно разъединенными. Есть сексуальное вне сексуальности, а
есть сексуальность, понимаемая как «сексуальное поведение». С
другой стороны, есть несексуальное в самой сексуальности, как
это подчеркивает достаточно ясно клиника сексуализации
определенных функций или психического функционирования.
Другой случай — взаимосвязь сексуальное/влечение. Здесь тоже
нет перекрывания терминов. Фрейд определял самосохранение
как «влечение», но такое, которое может быть
противоположным «сексуальным» влечениям, он описывал
формы трансформаций сексуальных влечений, которые сами
могут «десексуализироваться» в результате их перестановок и
перемещений.
Уже в этих формулировках мы сразу же чувствуем слож-
ность подразумеваемых смыслов и «деликатный» характер их
трактовки.
Я не претендую на то, чтобы в рамках данного доклада охва-
тить в целом всю сложность этой проблемы, а удовольствуюсь
тем, чтобы выявить некоторые ее аспекты.
Они будут исходить из констатации, которую я предлагаю в
качестве первого пути размышлений и которая заключается в
том, что сексуальное не подобно и не могло бы быть подоб-
ным самому себе в психоанализе, что оно неизбежно является
местом отклонения, которое его очерчивает не столько как
«вещь в себе», сколько как форму процесса, характеризующе-
гося как раз своей способностью к метафоризации, своей гене-
ративной способностью.
Другими словами, я думаю, что эволюция психоаналитиче-
ской мысли ведет нас к тому, чтобы все больше и больше акцен-
тировать внимание на процессуальном параметре сексуально-
го, на процессах сексуализации или десексуализации, с кото-
рыми может столкнуться психическое содержание «в ходе пси-
хических событий».
Но прежде чем подойти к этому, вспомним некоторые ос-
новные положения.
Идентичное и различное: к первосцене
Если влечение рождается в/из разности, если оно рождается из
неидентичного себе, то оно стремится восстановить идентич-
ность: по происхождению оно является удовольствием того же
самого, удовольствием обрести то же самое, идентичное, идет
ли речь об «идентичности восприятия» по^модели первичного
процесса или же об «идентичности мышления» по более отно-
сительной и сдержанной модели вторичного процесса.
Сексуальное порождается различием, но находит свой пер-
воначальный смысл в желании сокращения различия, в попыт-
ке обрести идентичное в другом, произвести идентичное исхо-
дя из другого.
Именно проходя свой исторический, а затем интрапсихичес-
кий путь (Roussillon, 1997), влечение интегрирует
необходимость осознания и принятия своего собственного
происхождения, именно так оно может формироваться в
качестве удовольствия, получаемого в различии и через него,
именно так оно «обнаруживает» различие и его организующую
роль, именно так оно открывает, что является «продуктом»
этого различия, и осознает, что оно есть «сексуальное»,
вышедшее из различения полов.
Известно, что на этом пути встреча с вопросом о месте отца,
об отцовской значимости является основной. Как раз символи-
ческая функция отца и позволяет осознать значение удовольст-
вия различия, удовольствия, получаемого из различия и через
него. Именно метафора отца позволяет преодолеть власть удо-
вольствия того же самого, именно она препятствует возврату к
истокам, к идентичному и открывает удовольствие, получаемое
из различия и через него.
С этого момента сексуальное должно будет комбинировать
и диалектизировать три формы различий, для того чтобы орга-
65

низовываться, развертываться и обретать свой собственный
смысл.
Если сказать короче, то различие полов порождает разли-
чие поколений, которое само будет порождать различие в сек-
суальном, и именно исходя из игры этого тройного различия
вопрос об идентичности и должен будет найти свой способ
трактовки.
Именно в первой встрече с объектом сексуальное обретает
свое рождение внутри отношения, где «первичная сепарация»
рождения постоянно «редуцируется» отношением «двойника»
или «зеркала» и «первичной гомосексуальностью».
Первая составляющая сексуального проявляется в при-
сутствии объекта, как это точно предчувствовал Фрейд, ког-
да писал:
«Когда мы видим насытившегося ребенка, отпадающего от
груди, откидывающегося назад и засыпающего, мы не можем
удержаться от того, чтобы не сказать себе, что этот образ оста-
ется прототипом выражения сексуального удовлетворения в
дальнейшем существовании».
Однако эта первая форма сталкивается с ограничителями,
которые также способствуют его структурированию.
Есть периоды отсутствия объекта, прерывность связи, кото-
рую они несут, и необходимость для субъекта противостоять им;
мы знаем, что аутоэротизм рождается из этой необходимости.
Есть также неизбежная встреча в материнском способе
присутствия с гетерогенными аспектами, чуждыми психике
младенца и слишком загадочными для него, связанными с вли-
янием взрослой сексуальной организации матери.
И только позже, в формировании «первосцены», эти раз-
ные формы различия смогут стать представлениями и органи-
зоваться вокруг инсценировки различия поколений.
Поэтому «первосцена», рассматриваемая не как фантазм, а
как организующая «концепция» психики, в нашем подходе к
сексуальному является основной, формирующей последнее.
«Первосцена» соединяет в единую фигуру различие полов
и различие поколений, а также интегрирует вопрос модуса при-
сутствия ребенка внутри нее, вопрос различия детской и взрос-
лой сексуальности.
Она интегрирует в организованную форму комплекс данной
проблемы, поставленной перед психикой сексуальным, она
интегрирует как вопрос идентичного (один из родителей, по
крайней мере, того же пола), так и вопрос различия.
Через концепцию «первосцены» сексуальное складывается
из различий, которые оно организует, являясь как результатом
последних, так и их производителем; таким образом, сексуаль-
ное делает различие «генеративным», что позволяет выявить
генеративное значение различия.
Первосцена, как это часто подчеркивалось, пытается при-
дать форму вопросу идентичности, исходя из инсценировки
вопроса происхождения.
Происхождение сексуального
Но вопрос своего происхождения усугубляется вопросом само-
го «происхождения сексуального», который тоже должен будет
осмысливаться в процессе символизации.
Вопрос о происхождении сексуального находится в центре
продолжающейся вот уже несколько лет дискуссии сторонни-
ков теории «объекта-источника» (Ж. Лапланш и теория зага-
дочного означающего) и приверженцев теории внутренней и
«биологической» исходной точки влечения (А. Грин).
Возникает ли сексуальное «изнутри», из соматических глу-
бин психики, или же оно возникает «извне», из объекта или из
отношения к нему, к его инаковости?
Мне кажется, что эта оппозиция интересна тогда, когда
клиника одну из частей оппозиции связывает с различными
«сексуальными теориями». Но, чтобы обрести окончательный
вид, эта оппозиция должна быть интерпретирована и даже пре-
одолена в рамках «метапсихологии процессов», которая рас-
сматривает одновременно происхождение как неразрешаемое
и сексуальное как возникающее из точки встречи внутреннего
и внешнего, из их хиазма и работы по их различению.
Я думаю, что происхождение сексуального может осмысли-
ваться метапсихологически только как процесс «дифференци-
ации», как процесс различения, начинающийся с первичной
амальгамы, спутывающей и переплетающей самость и объект.
67
 Сексуальное возникает, когда внутреннее и внешнее, субъект
и его объект встречаются, сталкиваются и взаимопроникают,
«амальгамируются», что и производит это «сырье» психики, о ко-
тором Фрейд неоднократно упоминает в своих произведениях
начиная с 1900 г. и которое будет инвестироваться влечением.
Если сексуальное выступает сразу во встрече субъекта с
объектом — другим субъектом, то оно еще не проявляется как
таковое, а улавливается только через возобновление и инкор-
поративную интериоризацию, как это дают почувствовать тео-
рия опоры-подпитки и аутоэротизма, или, наоборот, через ос-
вобождение и экскорпорацию, субъективную разрядку.
Процесс интериоризации делает явным инвестирование
опыта влечением, он проявляет сексуализацию опыта, то есть
она становится доступной восприятию и отделяется от самосо-
хранения.
«Раскачивание весов», которое мы только что описали,
склоняется от опыта между внутренним и внешним к внутрен-
нему интернализированному опыту и характеризует первый
уровень субъективного присвоения опыта сексуального.
Сексуальное, в свою очередь, будет усваиваться, осмысли-
ваться, становиться вторичным. Я думаю, что именно перво-
фантазму соблазнения принадлежит роль инсценировки слу-
чайностей этого повторения.
Фантазм соблазнения будет стремиться раскачивать из сто-
роны в сторону крайности этой двойной фундаментальной по-
лярности, он стремится разрешить неразрешимость происхож-
дения, присваивая влечению точное происхождение.
«Сексуальное» соблазнение возникает каждый раз, когда
один из членов амальгамы стремится быть оттесненным: либо
когда сексуальное представлено только как биологическое дей-
ствие, «биологическое соблазнение», через биологическое,
либо когда оно понимается только как результат встречи с объ-
ектом, соблазнения объектом.
Сексуальное «соблазняет», когда оно способно осмысли-
ваться как соблазнительное, оно является, быть может, тем, что
определяется выходом за пределы дихотомических категорий,
«простых» оппозиций, что как раз с трудом позволяет себя свя-
зывать биполярными репрезентативными системами.
Трудность, о которой я только что сказал, подсказывает нам
не искать «позитивированного» определения сексуального, не
форсировать вопрос его определения, а попытаться
очертить его, исходя из способа, посредством которого оно
«функционирует» в психике отдельных субъектов, или исходя
из способа, посредством которого оно исторически «функ-
ционировало» в истории психоаналитической мысли, а вто-
рое выявит влияние первого.
Отметим некоторые особенности влияния сексуального в
лечении.
Оскорбленное сексуальное и сексуальное нарушенное
Если выразиться кратко, то с самого возникновения психоана-
литической мысли сексуальное — это то, чем «страдают от
воспоминания».
Сексуальное сразу появляется как сексуальное оскорб-
ленное, как оскорбленный пол, которому нанесена травма, как
пол страдающий и даже (мы к этому еще вернемся) как пол в
страдании.
Теория этиологии неврозов 1895-1896 гг. представляет
причину невроза как результат неадекватной или неполной
сексуальности. Сексуальность травмирована как раз в той сте-
пени, в которой она потеряла свою естественность.
Либо заторможена разрядка в соответствии с теорией исте-
рии, по которой аффект остается «зажатым».
Либо, исходя из степени неадекватности разрядки, дисфунк-
ции сексуальности в актуальных неврозах представлены Фрей-
дом как результат сексуальности, в которой разрядка происхо-
дила не в «хорошем» месте или «без объекта», вне объекта.
В теории 1895 г. Фрейд представляет психастению как ре-
зультат либо мастурбации, либо различных форм неполной
сексуальности — «прерванного» или «сдержанного» коитуса.
Если связь с «генитальной» сексуальностью еще достаточ-
но хорошо прослеживается (можно видеть, что последняя яв-
ляется пережитым опытом, лежащим под симптомами), то
симптоматология, наоборот, уже «метафоризирует» сексуаль-
ность, она о ней упоминает лишь символически.
69

Разрыв сексуального с сексуальностью, рассматриваемой как
генитальное сексуальное поведение, пойдет и дальше (что будет
все более отражаться в теории), но никогда не будет полным.
Введение детской «оральной» или «анальной» сексуально-
сти подтверждает это еще больше, анальность или оральность
являются «сексуальными», в смысле сексуальности, только
фактом их ростков в «предварительных удовольствиях»- взрос-
лой сексуальности или в формах перверсии последней; они
очень быстро охватывают поле сексуальности, чтобы, собст-
венно говоря, обозначить относительные модели.
Идея «фаллической» сексуальности является цементирую-
щим стержнем «детской» сексуальности и «генитальной» сек-
суальности.
В понятии «детская сексуальность» «сексуальный» харак-
тер последней определяется только фактом ее будущего ста-
новления в сексуальности.
Детская оральная или анальная сексуальность называется
сексуальной лишь потому, что ее следы обнаруживаются во
взрослой сексуальности или в перверсиях последней.
Всегда в начальной взрослой сексуальности, служащей ре-
ферентом сексуального, и далее во вторичной деривации все,
что касается оральности или анальности, будет определяться
как «детское сексуальное» по этому первичному основанию и
ретроактивно.
Сексуальное и влечение: Первичная сексуализация
Именно эта деривация, начиная с сексуального, вводит также
идею «влечения», которая делает ее теоретически необходи-
мой. Концепция влечения отмечает наличие разрыва между
сексуальным и самой сексуальностью, разрыва между «взрос-
лой» сексуальностью и детской сексуальностью.
Сексуальность с этих пор является не более чем частным
случаем деятельности влечения, частным случаем «сексу-
ального», которое, наоборот, будет лучше определяться вле-
чением.
Но теория влечений, первая теория влечений, вводит, в
свою очередь, разрыв между влечением/сексуальным и сексу-
альностью. Есть сексуальные влечения и влечения самосохра-
нения, которые не являются пока еще «сексуальными».
Однако анализ конфликтов, таких, как истерическая слепо-
та, проанализированная Фрейдом в 1910 г., отчетливо показы-
вает, что самосохранение может «сексуализироваться».
Вообще страдают всегда сексуальным, но в данном случае
речь идет о сексуализации поля, которое, по сути, не является
сексуальным.
Таким образом, первая теория влечений ограничивает поле
сексуального, не все сексуально, но в то же время речь идет о
возможном расширении этого поля. Если не все является «сек-
суальным», то, напротив, все может сексуализироваться и та-
ким образом может становиться сексуальным через эту мета-
форизирующую деривацию.
Мы начинаем постепенно переходить от сексуального, рас-
сматриваемого как «вещь в себе», к сексуальному, которое по-
является как продукт процесса, как продукт процесса «сексу-
ального» инвестирования способа функционирования или
функции, которые «сексуализируются» фактом этого инвести-
рования.
Если не все является сексуальным, то все может начать ста-
новиться «сексуализированным», и модель конфликта, вытека-
ющего из этой сексуализации, может начать развиваться.
Фаллическая модель сексуализации и интеграция
Я уже говорил, что стержнем этой «сексуализации» является
детская сексуальность, называемая «фаллической».
Одна из основных характеристик «фаллической» организа-
ции — генерализировать сексуальность и, заботясь об интегра-
ции и целостности, воспринять все в терминах бинарной оппо-
зиции фаллическое/кастрированное, т. е. все интерпретировать
и «сексуализировать» в соответствии с этой моделью.
В детской экономике эта потребность соответствует необ-
ходимости вписать все в сферу принципа удовольствия—не-
удовольствия, а также половой идентичности, т. е. в сферу, от-
меченную различием, и свести вопрос удовольствия с вопросом
различия последовательного перехода от удовольствия того же
71

самого, от удовольствия двойника к удовольствию различия,
получаемого в различии.
Здесь для нас важно то, что вместе с концепцией фалличе-
ского движения вводится понятие процесса сексуализации,
который преодолевает оппозицию сексуальное/несексуальное
с целью определения процесса, вписывающегося в поле сексу-
ального, как фундаментальной модальности связывания и ин-
теграции, которая, в частности, начинается с процесса метафо-
ризации пола и сексуального.
Если не все является сексуальным, то все должно быть пер-
воначально вписано в составляющие сексуального, чтобы
иметь возможность быть либидизованным, а следовательно,
инвестированным и интегрированным.
Описанный таким образом масштаб движения достаточно
ясно указывает на наличие фундаментальных нарциссических
целей. Концепция нарциссизма и будет выявлена, исходя из
улавливания последних.
Прежде чем быть выявленным в качестве такового, нарцис-
сизм нуждается в том, чтобы быть признанным в качестве фал-
лически-нарциссического.
Но с того момента, как процесс сексуализации начинает
осознаваться, первая теория влечений оказывается несостоя-
тельной. Оппозиции между сексуальными влечениями и вле-
чениями самосохранения больше не существует в том смысле,
что функции самосохранения должны тоже быть «сексуализи-
рованы» в процесс интеграции.
На этот раз оппозиция колеблется внутри сексуального
(которое захватывает все поле) между сексуальными влечени-
ями Я — Я-либидо и сексуальными влечениями,
направленными на объекты — Объект-либидо.
Это уже будет следующая теория влечений, вторая, и, что
бы там ни утверждали, на самом деле у Фрейда их три.
Влечение является «сексуальным»; когда оно захватывает
Я или его атрибуты в качестве объекта, то оно является сексу-
ально-нарциссическим, когда же оно захватывает объект в ка-
честве цели влечения, оно является «сексуально-объектным».
Нет другой специфики сексуального, нет другого поля,
отведенного сексуальному, кроме того, что касается первич-
ного инвестирования и функционирования первичных про-
цессов.
Следующим вопросом становится вопрос десексуализации,
а потом иесексуализации, прекращения этой первичной сексу-
ализации.
Даже если это не всегда ясно для самого Фрейда или для
его последователей, эволюция его мысли в направлении треть-
ей теории влечений совершается под влиянием этого импли-
цитного теоретического «принуждения».
Осмыслить процесс вторичной «десексуализации» — это
значит осмыслить организацию вторичности, проблему Сверх-
Я и постэдипова Сверх-Я (мы вернемся к этому вопросу позже).
Осмыслить проблему несексуализации, прекращения про-
цесса первичной сексуализации — это значит осмыслить один
из аспектов влечения смерти, осмыслить проблему прекраще-
ния смешения влечений. Опыт «по ту сторону принципа удо-
вольствия» является опытом, в котором процесс первичной
либидизации потерпел крах, по крайней мере частично. Тогда
меняется природа травматизма: он связан теперь не только с
переполнением влечений, он может также быть связан со взло-
мом и провалом первичного связывания через сексуальное.
Третья теория влечений, т. е. оппозиция «влечение к жизни/
влечение к смерти», включает «процессуальную» теорию влече-
ний и завершает картину проблематики сексуального во фрей-
дистском психоанализе. Она включает также — и мы к этому
вернемся — анализ организационных модальностей влечения.
• Это то, на чем я хочу сейчас остановиться.
Модель сексуализации через либидинозное совозбуждение
В этой концепции сексуальное больше не является только пер-
вичным и «конституциональным»; психическая интеграция
основывается теперь на связующей способности Эроса, влече-
нии жизни, которая обнаруживается, в частности, в понятии
либидинозного совозбуждения.
На основе модели либидозного совозбуждения можно пост-
роить другую модель — сексуализации психических
процессов, продолжая и дополняя модель фаллической
сексуализации.
73

Либидинозиое совозбуждение обозначает процесс, посред-
ством которого психический опыт «сексуализируется», чтобы
быть связанным первично, в частности, когда он не дает пря-
мого или достаточного удовлетворения.
Либидинозное совозбуждение применительно к мазохизму
появляется как частный случай более общего процесса, кото-
рый может быть определен необходимостью первичного связы-
вания или первичной либидизации психического опыта.
Описание либидинозного совозбуждения, касающегося ма-
зохизма, вытекает из парадоксального движения, которое оно
приобретает тогда, когда берет на себя нагрузку обратить опыт
первичного неудовольствия в опыт удовольствия.
Но оно воздействует последовательно и постепенно (что
является главной характеристикой детской сексуальности) на
весь психический опыт, оно должно быть способным воздейст-
вовать, чтобы связывать последний.
Оно представляет собой императив вписывания психичес-
кого опыта в рамки принципа удовольствия-неудовольствия,
вписывания, необходимого для возможности интегрирования
и психического связывания опыта внутри субъективности; оно
представляет собой фундаментальный вектор субъективного
присвоения, категорический императив последнего.
С этого момента характеристики детской сексуальности
должны быть осмыслены в соответствии с этой фундаменталь-
ной задачей присвоения, в направлении фаллически-нарцисси-
ческой организации, представляющей собой точку завершения
этого «полностью сексуального» процесса.
Все должно пройти через сексуальное, чтобы быть ассими-
лированным; поэтому если не все является сексуальным, то
тогда сексуальное должно быть во всем, — таков закон
первичного процесса. Но это также и императив
субъективного присвоения, императив процесса
субъективации.
Чтобы иметь возможность быть субъективированным,
опыт субъекта сначала должен быть вписан в сферу принци-
па удовольствия, а это происходит посредством его сексуали-
зации.
То, что ускользает от этого процесса интеграции и связыва-
ния, оказывается под угрозой закона повторения, под угрозой
того, что называется влечением смерти, по ту сторону принципа
удовольствия, того, что относится к провалу субъективного
присвоения. Мы к этому вернемся.
Вторичная десексуализация
Мы понимаем, что такой процесс может поддерживаться, если
одновременно в другой психической системе действует процесс
вторичной десексуализации, к чему мы сейчас и обратимся.
Десексуализация на самом деле не заключается в том, чтобы
снимать первичное сексуальное инвестирование, она всего лишь
«вторична» и относится к психической системе вторичного про-
цесса, это частичная, относительная десексуализация, направлен-
ная на способ действия влечений, а не на суть инвестирования.
С классической точки зрения работа десексуализации осу-
ществляется под эгидой Сверх-Я, основываясь на дифферен-
циации способов действия влечений.
Сверх-Я должно отделить то, что может осуществляться в
представлении, что должно быть таковым только в мышлении
или в речи, от того, что может осуществляться в действии.
Оно открывает возможность других способов реализации,
помимо действия (галлюцинаторное исполнение желания или
же его интерактивные эквиваленты), т. е. «десексуализирую-
щей», даже сублимирующей работы метафоризации.
Сублимация рассматривается тогда как способ реализации,
пользующийся представлением, простым представлением как
новой и единственной целью влечения. Представление не яв-
ляется больше средством, через которое влечение репрезенти-
рует свой объект, оно становится самим объектом, в котором
влечение удовлетворяется.
Этот процесс является фундаментальным для организации
символизации, именно он делает работу символизации такой
необходимой в экономике влечений.
Десексуализировать — значит удовлетворяться (во имя
принципа реальности) тем, чтобы символически репрезентиро-
вать осуществление влечения, это значит отклонять осуществ-
ление с помощью последовательных смещений, которые «отда-
ляют» от первичного источника влечения, метафоризируют
75
влечение, делают его неузнаваемым, оттесняют его. Десексуа-
Процессуальное сексуальное и объект
лизировать — значит выйти из галлюцинаторного
осуществления желания, выйти из необходимости
идентичности восприятия и удовольствоваться Можно констатировать, что подход к сексуальному через про-
идентичностью мышления. цессуальную динамику сексуализации/десексуалиэации «пре-
одолевает» определенное количество трудностей, связанных с
«натуралистским» определением сексуальности и сексуально-
Десексуализация и развязывание го, преодолевает также оппозицию генитальное/прегениталь-
ное, кадрируя ее по-другому, и приходит к концепции сексуаль-
Не следует путать этот процесс, который «делает вторичным»
ности, соединенной с работой связывания и символизации и с
влечение, со способом «десексуализации», который в действи-
ее пределами.
тельности является способом, вытекающим из действия влече-
Он позволяет соединить и разграничить сексуальное и сек-
ния смерти, за которым традиция сохраняет термин «развязы-
суальность, но без альтернативы сексуального как происходяще-
вания» влечений.
го только из биологии или только из отношения к объекту.
Эта «Десексуализация» является лишь первичной формой
Наоборот, этот подход вписывается в концепцию, которая рас-
развязывания влечений. Она свидетельствует только о -«пло-
сматривает пару влечение/объект в качестве фундаментального
хом качестве» первичного связывания через либидинозное со-
организатора метапсихологии. Такой процесс означает, что во-
возбуждение, это плохое качество не откроет путь дальнейшей
прос об объекте поставлен, и делает его разрешение неизбежным.
вторичности и, следовательно, будет угрожать интеграции.
Действительно, какой бы ни была «производительность»
Вопрос «плохого качества» ставит, как известно, вопрос
возможностей связывания и символизации психики, одна она не
эксцесса и травматизма, проблему возбуждения, которому не
может привести к интеграции движения влечений. Каким бы
удается организоваться в настоящее влечение, предполагаю-
высоким ни было качество процесса сексуализации/десексуали-
щее минимальную организацию и, в частности, дифференциа-
зации, он не может проработать интегрированность сексуально-
цию объект/источник, которому не удается связаться в репре-
го «натиска». Какой бы ни была сила аутоэротизма и «сублима-
зентативную форму влечения.
ции», они не могут исчерпать внутренних напряжений.
Это и привело аналитиков к мысли, что влечение тоже не
Есть потребность в объекте, в объектах, мы нуждаемся в
должно рассматриваться как «вещь в себе», что оно является
различении, которое только они и способны ввести. Там мы
результатом способа организации возбуждения. Тогда стано-
обретаем различие.
вится необходимым с теоретической точки зрения, как об этом
Там начинает также раскрываться вопрос сексуальности,
было сказано в сентябре в Серизи, дифференцировать различ-
вопрос связи влечения с отличающимся объектом. Сексуаль-
ные уровни организации возбуждения на влечение и желание.
ность с неизбежностью начинается там, где имеется недостаток
В свете этой эволюции парадигм теоретизации мы можем
«связывающего» сексуального, там, где интрапсихическое эро-
констатировать, насколько изменилась первоначальная кон-
тическое обязательно оказывается несостоятельным.
цепция сексуального.
Детская сексуальность (и Фрейд все больше и больше бу-
Если страдание всегда исходит от сексуального, то теперь
дет настаивать на этом пункте) остается фундаментально не-
речь идет о сексуальном, которому не удается организоваться
удовлетворительной даже в конце анализа, что «разбивает
как таковому в своем процессе, вибрировании и пульсации.
вдребезги» Эдип. Сексуализация через первичный процесс
Всегда страдают от сексуальности, но если можно страдать
оставляет несвязуемый остаток, недостаток, порождающий
от избытка сексуального, то также можно страдать и от недо-
смутное, а затем определенное различие в сексуальном.
статка быть сексуализированным.
77
 Десексуализация, производимая вторичным процессом,
наталкивается на этот остаток, который парадоксальным обра-
зом «заряжает влечением» вторичную систему, проникает в нее
и «требует» разрядки, требует объекта -«для» разрядки, другой
модальности обработки сексуального.
Как раз неслучившееся детской сексуальности, не связан-
ное ею и требует своего места во вторичности и обязывает по-
следнюю вновь поставить вопрос о сексуальном, интегриро-
вать его по-другому.
То, что не могло иметь места в детской сексуальности и
стремится проложить себе дорогу во вторичности, стремится
осуществиться во вторичной системе и приводит в движение
взрослую сексуальность.
Поэтому взрослая сексуальность не может быть определе-
на вне зависимости от негатива детской сексуальности. В сек-
суальном повторяется не только то, что могло иметь место;
именно то, что не имело места, повторяется в сексуальности и
через нее повторяется неслучившееся самости.
И несколько слов о генеративном процессе.
Никакой объект сам по себе не может позволить связать
то, чего недостает и что стремится к разрядке, нужен объект
объекта, другой объект, т. е. другой субъект, третий субъект.
Несвязуемый остаток порождает объективирующую генера-
тивность, которая в то же время является и социализирующей
генеративностью. Известно, что последняя не сможет поддер-
живаться и развиваться, если будет вторично достаточно де-
сексуализирована.
Не является ли пульсация сексуализация/десексуализация
тем вкладом, который психоанализ может внести в современ-
ную клиническую мысль по проблеме сексуального?
Подростковое сексуальное и загадка
Именно исходя из этого можно говорить о специфической
«революции», совершаемой подростком в области сексуаль-
ного. Подростковая революция заключается в «оргазмичес-
коЙ потенциальности*, которую, мне кажется, нужно уловить
как можно полнее, а также и в том, что сексуальное должно
будет отыскивать условия удовлетворения в восстановлении
телесного контакта с объектом — другим субъектом, в усло-
виях, напоминающих первичный контакт «тело к телу». Ранее
я попытался оценить значение и объем потрясений, которые
сексуальная зрелость вносит в отношение подростка к симво-
лизации (Roussillon, 2000); здесь я хотел бы дополнить свои
размышления дополнительными замечаниями о связи сексу-
альности младенца и подростка.
Оргазмическая потенциальность (Фрейд, сравнивая удовле-
творение ребенка грудью с наслаждением взрослой сексуально-
сти, приглашает к размышлению на эту тему) подвергает пси-
хику риску смешения первичного галлюцинаторного опыта,
состоящего в найденном-созданном, с сексуальным опытом ор-
газма, как если бы подростковое удовольствие «вновь обретало»
первичное и утраченное удовлетворение младенца. Идея о том,
что подростковая и взрослая сексуальность вновь находит доро-
гу к первичному удовольствию, вновь обретает материнскую
грудь, даже само пространство первичности,— это распростра-
ненная в психоанализе мысль, подкрепляемая первофантазмом
«возвращения в материнское лоно». Но оргазм подростка явля-
ется не галлюцинаторным исполнением желания младенца, а
амальгамой двух субъективных опытов, амальгамой, как необхо-
димой, так и опасной для психической организации подростка.
Необходимой эта амальгама является потому, что она неиз-
бежна для психической интеграции, она предшествует работе
психической непрерывности, которой требуют кризисный
опыт подростка и переживание разрыва, содержащегося в нем.
Но в то же время она сопровождается угрозой того, что завое-
вания работы дифференциации детства, завоевания процесса
траура, связанного с проработкой эдипова созвездия, завоева-
ния символической организации и сублимация, становящаяся
возможной благодаря этому, могут «потеряться» по дороге, ут-
ратиться благодаря новой потенциальности, которую предо-
ставляет доступ к взрослому удовольствию. Угроза состоит в
том, что происходит короткое замыкание удовольствия мла-
денца на удовольствии подростка.
Я не думаю, что некоторая часть замыкания будет полно-
стью устранима. Важно то, что оно будет смягчено достаточной
79

поддержкой инвестирования данных детства, что между ран-
ним сексуальным младенца и сексуальным подростка устанав-
ливается тампон в виде работы дифференциации, состоящей в
проработке собственно детской сексуальности.
В заключение я хотел бы сделать одно замечание по поводу
того, что происходит у подростка с загадкой, содержащейся в
удовольствии объекта для младенца и ребенка (по поводу
«загадочных означающих» Лапланша). Открытие оргазма про-
изводит «частичное снятие» загадки удовольствия объекта, оно
производит задним числом реорганизацию отношения, которое
субъект поддерживал с загадкой, и тем же движением — реор-
ганизацию концепта первосцены. Я выдвигаю гипотезу, что
одной из возможных перестроек является модификация отно-
шения субъекта к незнакомцу, открытие вновь «способности к
негативу» («пе§а!луе сараЪШЬу» Биона), которая содержит кон-
цепт инвестирования потенциального удовольствия, находи-
мого в незнакомом, в неуловимом. Способность подростков
решать уравнения с неизвестными, заниматься химией и физи-
кой, основывающихся на гипотезах, лежащих за пределами
ощутимого и воспринимаемого мира (атомы, границы Вселен-
ной и т. д.), инвестирование часто встречающегося в этом воз-
расте спиритизма, а для некоторых — инвестирование «глубин-
ной психологии» и принятие бессознательной психической
реальности, как мне кажется, вытекают из этой глубинной пе-
рестройки отношения к загадке удовольствия и благодаря ей
становятся понятными.
И последний вывод, касающийся, в частности, клиницис-
тов и приводящий нас к интерсубъективности; он касается
формы осмысления неизвестного и невоспринимаемого и от-
носится к встрече с концепцией бессознательного, и особенно с
концепцией бессознательного объекта. Младенец и ребенок
встречают бессознательное объектов, через которые они фор-
мируются и в зависимости от которых организуют свою пси-
хическую жизнь. Сторонники «теории сознания» справедливо
подчеркивали, что для процесса социализации имеет большое
значение выстраивание концепции сознания другого, что я бы
лично сформулировал как способность представлять себе, что
объект — это другой субъект, что у него есть желания, намере-
ния, эмоции и т. д. Но эта теория не рассматривает вопрос, на-
столько же важный для психической жизни, о бессознательном
измерении духа, т. е. вопрос о рефлексивности духа, о модусе
отношений, которые он поддерживает с самим собой. Я думаю,
что эта способность полностью и по-настоящему приобретает-
ся только в подростковом возрасте и в следах упомянутых
выше перестроек, относящихся к снятию загадки удовольствия
объекта. Открытие удовольствия себя, неизвестного себе («на-
слаждение, неведомое самому себе», говорит Фрейд по поводу
Человека-Крысы), открывает вопрос удовольствия объекта,
неизвестного самому объекту, задействует парадокс бессозна-
тельного аффекта. Доступ к настоящему измерению интер-
субъективности может происходить без осознания, в интер-
субъективности, этой особенности человеческого субъекта: он
заселен зоной неизвестности и мрака, его послания содержат
измерение, ускользающее от него, измерение бессознательное,
которое отныне действует и интердействует от субъекта к субъ-
екту. И то, что истинно о себе, так же истинно и об объекте, о
родительских объектах и входит в состав «убийства объекта»,
с чем встречается подросток, чтобы обрести концепт и право
исследовать бессознательное объекта — место, в высшей
степени подверженное психической трансгрессии.
Литература
Roussillon R. Le role charniere de 1'angoissc dc castration // Lc mal Etre.
Paris: Presses Univcrsitaires de France, 1997. P. 77-87. Roussillon
R. Les enjeux de la symbolization a 1'adolcscencc//Adolescence.
2000. N° special. P. 7-23.
81
Ж Е НЩ И Н ОЙ НЕ
РОЖДАЮТСЯ... Жанин Шассге-Смиржелъ

НОВОЕ ЖЕНОНЕНАВИСТНИЧЕСТВО

Доклад на франка-русском психоаналитическом симпозиуме

(Москва, 2004, октябрь)

Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой, научная редакция А. В.

Россохина

«О! Если бы люди могли делать детей другим способом, без

посредства женщин, тогда бы они не знали больше несчастий! $•
Это крик Ясона в трагедии Еврипида «Медеям (Ув. дон. э.).
Способность женщин к деторождению является, по-видимому,
фундаментальной причиной несчастья мужчин.

Зависимость человеческого существа от матери

Начиная с книги «Женская сексуальность. Новые психоанали-

тические исследования» (1964), появившейся до большой фе-
министской волны, я стала придерживаться гипотезы, соглас-
но которой женское существование на протяжении веков было
отмечено чувствами зависти к материнству и потребностью
изменить ситуацию зависимости, в которой безоружный груд-
ной ребенок находится по отношению к своей родительнице,
красноречивое подтверждение чему мы находим в мифе о рож-
дении Евы из ребра Адама.
Известно, что человеческий детеныш рождается недоно-
шенным. Фрейд упоминает в работе «Торможение,
симптом, страх» (1926) о последствиях этого
«биологического фактора», который вызывает «долгий
период, в течение которого малыш,
85

относящийся к человеческому виду, находится в условиях бес-

 помощности и зависимости. Его внутриутробное существова-
ние менее продолжительно, чем у большинства животных, и он
брошен в этот мир в менее законченном состоянии. Отсюда
вытекают усиление влияния внешнего мира и ранняя диффе-
ренциация Я и Оно. К тому же опасности внешнего мира уве-
личиваются, и значение объекта, который только один и может
от них защитить, заняв место прежней внутриутробной жизни,
значительно возрастает. Таким образом, биологический фактор
устанавливает все первичные ситуации опасности и создает
потребность быть любимым, которая никогда уже больше не
покидает человека».
Этот текст, который цитируют нечасто, открывает новую
перспективу на различие между человеком и животным, на раз-
витие человека по сравнению с развитием животного, а следо-
вательно, и на временной аспект. Он также затрагивает пункт,
который нас особенно интересует: последствия длительного пе-
риода зависимости человеческого существа от матери. Однако
этот пункт, основной для понимания женского существования,
значения зависти к обладанию атрибутами мужественности, со-
здания материнского образа у обоих полов, роли отца, фалло-
центризма и упорного присутствия латентной гомосексуально-
сти у мужчин, никогда не рассматривался Фрейдом в его теории
человеческой сексуальности, как женской, так и мужской.
Эта проблема ставится в статье Рут МакБрунсвик, которая
работала с Человеком-Волком после Фрейда. Статья называ-
ется <Шреэдипова фаза либидозного развития» (1940), где ав-
тор объединила комментарии Фрейда и его заметки на полях.
Она настаивает на исключительной роли и необходимости
идентификации у обоих полов с самых первых дней жизни с
активной матерью, переживаемой как всемогущая.
«По мере того как ребенок идентифицируется с активностью
матери, ему удается все больше и больше обходиться без нее, и
он делает себя независимым от нее. <...> Каждый
успех в процессе идентификации с матерью делает ее менее
необходимой для ребенка. В то же время требования и запреты,
которые она вынуждена выставлять, провоцируют
нарастающую враждеб-
ность <...> Либидозная позиция, достигнутая ребенком, ревно-
стно защищается <...> Мать становится в лучшем случае лиш-
ней. На ее присутствие ребенок реагирует даже агрессивно (с
примитивной агрессивностью)».
Ненависть к матери нельзя описать лучше, чем через эф-
фект зависимости.
Автор придает большое значение желанию ребенка обла-
дать атрибутами всемогущей матери, и в первую очередь ее
способностью иметь детей. Она приходит даже к следующему
заявлению: «В противоположность нашим предшествующим
идеям желание (девочки) иметь пенис не заменяется на жела-
ние иметь ребенка, ведь последнее предшествует первому <...>
в значительной степени».
Но именно Мелани Кляйн, разрабатывая концепт зависти,
акцентирует внимание на желаниях у обоих полов захватить и
даже разрушить (когда жадность и ненависть превалируют)
способность матери производить на свет детей. «Способность
давать и сохранять жизнь ощущается как самый драгоценный
дар, и плодотворность становится причиной самой глубокой
зависти» (1957). Действительно, плодотворность матери и за-
висимость от нее тесно связаны друг с другом. Созидание вы-
ражается (реально и символически) через грудь. «Кормящая
грудь представляет собой для грудного ребенка то, что обладает
всем тем, чего он желает. Она является неисчерпаемым ис-
точником молока и любви, что она, однако, приберегает для
своего собственного удовлетворения». (В других местах Мела-
ни Кляйн говорит, что забота, которую мать щедро дарит мла-
денцу, тоже входит в состав свойств материнской груди.)
Именно постоянное и абсолютное неналичие груди и всего
того, что она символизирует, желание и невозможность быть
грудью, т. е. зависимость, которой подчинен младенец, и уси-
ливает деструктивность зависти, жадности и ненависти.
Кажется, можно рассматривать многие аспекты теории сек-
суальности Фрейда как отрицание первичной зависимости от
матери, которая формирует решающим образом отношение
мужчин и женщин к матери, отношение полов друг к другу, как
и его перенесение в социальное пространство.
87

Напомню некоторые гипотезы, изложенные в моих предыду-
щих работах, освещая их немного иначе, в свете новых данных.
Мне показалось, что если осмыслить феминистскую американ-
скую литературу последнего времени, открыто использующую
психоанализ, среди авторов которой встречаются психоаналити-
ки, в основном женщины, и если просмотреть подшивку «Ново-
го времени» за июнь-июль-август 2000 г. (где авторы,
пишущие на тему «Различие полов» и «Символический
порядок», не признают своей преемственности по отношению
к американской феминистской мысли) новым взглядом (надо
бы сказать «постмодернистским»), то окажется, что мы
присутствуем при отказе от женского-материнского, яростном и
бурном, но другом, чем тот, в котором законно можно упрекнуть
Фрейда. Я позволю себе вернуться к моим текстам с целью
разобраться в этих новых веяниях, которые можно назвать
борьбой с матерью (вечное возвращение?).
Если я упоминаю о женском-материнском, то вовсе не для
того, чтобы утверждать, что женщина реализуется только в
материнстве; это было бы «натуралистической» позицией. По-
следняя свела женщин к воспроизводству, как если бы власть
матерей была настолько огромной, что стало бы необходимым
ограничить ее определенной областью и превратить высокую
материнскую способность в обязанность.
Все происходит так, как если бы женское-материнское пре-
одолевало постоянное теоретико-идеологическое принужде-
ние и необходимость свести его к «природе», что и делалось на
протяжении веков; во фрейдистской мысли оно было сведено
к анатомии, рассматриваемой как кастрация, или же считалось,
что оно полностью разработано.
Я бы хотела здесь вернуться к вопросу о фаллическом сек-
суальном монизме, который я рассматривала в других работах.
Мне кажется, что эта тема включает множество пунктов, кото-
рых я коснусь в дальнейшем, очень важных для понимания
этапов, которые привели, начиная с введенного Фрейдом и не-
которыми его последователями представления о женщине, от-
меченной нехваткой, связанного с потребностью бегства от
матери, к теории детской сексуальности, скрепленной у Фрей-
да печатью гомосексуальности. Тогда как происхождение мира
предполагает совместное действие самца и самки, будь то в
мифах о творении или в самом зачатии, некоторые современ-
ные концепции, выхолащивая психоанализ, приводят к идео-
логическому разрушению различия полов, т. е. в конечном счете
к желанию уничтожить специфически женские способности.
Фаллический сексуальный монизм
Фаллический сексуальный монизм — это основной предмет
фрейдистской теории сексуальности. Девочка не знает созна-
тельно и бессознательно, что она обладает вагиной. Так же
и мальчик не знает о существовании у девочки органа, предна-
значенного для пенетрации. Комплементарность полов также
неведома, и нет «естественного» притяжения между ними. (Это
утверждение опровергается дважды: когда Фрейд постулирует
врожденное инстинктивное умение, «подобное таковому у жи-
вотных» (1909,1918,1939),— мысль, повторяемая
неоднократно, и когда он придумывает связи, которые
устанавливает Эрос между единицами, изначально
отличающимися, как срисованные по модели союза гамет
(1920).) Маленькая девочка считает себя кастрированной,
снабженной только одним сексуальным органом, клитором,
эквивалентом неполноценного пениса. Мальчик при виде
женского органа, лишенного пениса, ужасается. Не зная о
внутренних женских органах, он интерпретирует то, что видит,
как эффект кастрации и воображает, что подобная судьба могла
бы выпасть и на его долю.
Нужно отметить, что вся эта конструкция любопытным
образом основана только на визуальности женских гениталь-
ных органов, а вовсе не на ощущениях, которые они доставля-
ют девочке, не более чем на существовании ощущений, суще-
ствующих на уровне пениса. Фрейд всегда будет отрицать
существование ранних вагинальных возбуждений, несмотря на
клинику и настойчивость различных авторов. Карл Абрахам в
письме Фрейду (3.12.1924) пишет: «...я поймал себя недавно на
мысли, а не существует ли уже в самом раннем детстве ваги-
нального пробуждения женского либидо (отметим мимоходом,
что Абрахам использует термин «женское либидо», тогда как
для Фрейда либидо является мужской сущностью), которое
89
 подвергалось бы вытеснению, за которым следовало бы господ-
ство клитора как выражение фаллической фазы». Абрахам за-
ключает: «Изменение ведущих зон в пубертате было бы возоб-
новлением первоначального состояния».
На что Фрейд отвечает (8.12.1924): «...предполагаемое уча-
стие вагины в примитивном пробуждении детского либидо
вызывает у меня самый живой интерес. Я абсолютно ничего не
знаю по этому вопросу. Также я честно признаю, что женский
аспект проблемы остается для меня темным».
26 декабря 1924 г. Абрахам почтительно возобновляет
попытку.
Фрейд отвечает три дня спустя (29. 12.1924): «По вопросу
о ведущей эрогенной зоне женщины я и сам бы желал
просветиться; жду от Вас новостей с нетерпением и без
предубеждений».
В 1938 г. в работе «Краткий курс психоанализа» Фрейд
повторяет то же самое убеждение, которое ничто не может по-
колебать: «Часто предполагалось, что вагинальные возбужде-
ния могли появляться очень рано. На самом же деле в этих
случаях речь идет только о клиторных возбуждениях, т. е. о
возбуждениях, аналогичных пенису, что не лишает нас права
квалифицировать их как фаллические». Заметим, что Фрейду
приходится допускать, в крайнем случае, существование воз-
буждений анального происхождения у девочки.
Само собой напрашивается вопрос: откуда это упрямство и
продолжительный успех этой концепции, которая нашла во
Франции особенно благоприятную почву? Мы попытаемся
сформулировать впоследствии несколько гипотез. Среди аргу-
ментов, которые можно противопоставить Фрейду,— клиниче-
ские случаи, и прежде всего его собственная практика, в част-
ности, случай Маленького Ганса (1909) и Человека-Волка
(1918), как я пыталась это показать в статье «Фрейд и женст-
венность. Несколько слепых пятен иа черном континенте»
(1976), а также в работе «Этика и эстетика перверсии» (1984).
Но оставим в стороне замечания, которые делались и делаются
фрейдистской концепции по поводу незнания вагины вплоть
до подросткового возраста, и остановимся на замечании, которое
вытекает из открытия самого бессознательного. Почему
полномочия бессознательного прекращаются, по крайней
мере у девочки, перед открытием ее генитальных органов? В ра-
боте «Метапсихологическое дополнение к теории сновидения»
(1915) Фрейд описывает ситуацию сна как (с соматической
точки зрения) «реактивацию внутриутробного существования,
осуществляющую условия отдыха, тепла и отсутствия
стимулов. Во сне многие люди принимают положение
зародыша». Это состояние сопровождается полным
отступлением либидо от внешнего мира и отсутствием интереса
к нему. Мы присутствуем при возвращении либидо к
нарциссизму, в то время как Я регрессирует к
галлюцинаторному удовлетворению желания. «Диагнос-
тическая способность сновидения — феномен, широко
признанный, но рассматриваемый как удивительный,—
становится вполне понятной. В сновидении зарождающаяся
физическая болезнь выявляется зачастую более рано и более
отчетливо, чем в бодрствующем состоянии, а все телесные
ощущения принимают гигантские размеры». Можно ли в этом
случае действительно думать, что внутренние генитальные
органы девочки останутся незамеченными при
нарциссической регрессии сна, позволяющей точное
выявление телесных феноменов? Почему болезнь, а не вагина?
Психоз при нарциссической регрессии свидетельствует о
наличии у женщин безотчетного страха вагинальной пенетрации,
а некоторые пациентки даже принимают меры, направленные
на замазывание вагины, в одном из случаев, например,
цементом1. Не идет ли речь о психотических страхах, которые
ничего не могут поделать с детским прототипом?
Относительно недавно была повторена мысль Жана Ла-
планша, что маленькая девочка имеет осознание своей вагины:
именно бессознательное желание ее отца по отношению к ней
ведет ее к этому открытию. Если мы принимаем этот довод,
связанный с теорией объекта-источника, то, следуя этой логи-
ке, мы должны были бы предположить, что тогда материнское
желание ведет мальчика к открытию вагины. Однако эта гипо-
теза не сформулирована. Никогда мы не оказываемся во власти
настолько противоречивых и изменчивых суждений, как гово-
рят англичане, как в том случае, когда речь заходит о женском.
1
Консультация Полет Летарт в госпитале Святой Анны в Париже.
91

Наиболее убедительное объяснение этому кроется, вероятно,
в аффектах, которые вызывает отношение к женщине и к ма-
тери у обоих полов.
Действительно, одним из основных следствий фаллическо-
го сексуального монизма является зависть к пенису у девочки,
поскольку Мачеха-Природа создала ее кастрированной. Эта
зависть может утолиться лишь через рождение ребенка, пред-
почтительно мужского пола, заместителя, эрзаца пениса.
Женщина, отмеченная нехваткой
Я имела возможность (1976) собрать все элементы, которые во
фрейдовской теории отмечают женщину знаком нехватки: не-
хватка вагины, нехватка пениса, нехватка специфического либи-
до, нехватка адекватного эротического объекта (матери, а не
отца, тогда как мать отдает предпочтение своему сыну), потреб-
ность «испытывать нехватку» клитора. К этому, как известно,
следует добавить относительную недостаточность Сверх-Я, спо-
собностей к сублимации, откуда вытекает незначительный
вклад в культуру и цивилизацию. Единственное изобретение, на
которое способна женщина,— это ткачество, по модели сплете-
ния лобковых волос, чтобы быть в состоянии «замаскировать
свою первоначальную сексуальную неполноценность» (1933).
Характерно, что этот гротеск был подсказан Фрейду женщиной.
Но аналитики-женщины, верные Фрейду в проблеме жен-
ской сексуальности, не скупятся на смехотворные выражения,
достойные быть помещенными в сборник забавных анекдотов.
«Хорошие матери - это фригидные матери» (Lampl de Groot.,
1933); клитор, этот тимус, должен исчезнуть (Bonaparte,
1951). И если одержимый орган проявляет упрямство, то
можно его разжаловать в простые солдаты, произведя
операцию, сближающую его с вагиной. Женщина не знает
оргазма — проявления, сила которого свойственна мужчине.
Женщина должна смириться со скромным и мягким
удовольствием (Deutsch, 1961)...
Однако женщина, по мнению Фрейда (и по мнению его вер-
ных последователей), состоит в абсолютной оппозиции к Мате-
ри, если исходить из бессознательного. Это проявляется и в ана-
лизе, в индивидуальном порядке, так как все аналитики в
состоянии это констатировать во время лечения, и в собиратель-
ном плане — в сказках, мифах и легендах. Мать —
центральный мотив мифов во всех культурах. Все Добро и Зло
исходит от нее.
На конференции (1982) «Мать как персонаж африканских
сказок» Женевьев Калам-Гриоль настоятельно отмечала амби-
валентность представлений о матери в Африке. В повествова-
нии догонов Малийских скал бог просит гиену принести ему
то, что является самым лучшим, и гиена приносит ему женщи-
ну. И бог ей говорит: «Ты права, именно через женщину в мир
приходит Благо и Добро». (Плодородие, рождение, жизнь.)
Затем бог говорит гиене: «Теперь принеси мне самое худшее,
что есть в мире». И гиена опять приносит женщину. Бог гово-
рит: «Ты снова права, через женщину также приходит в мир и
все Зло, распри, порочность и даже смерть». Женщина дает
жизнь и сохраняет ее, кормя своих детей и готовя пищу. (По-
словица догонов гласит:« Первое после бога — грудь матери».)
(Отметим мимоходом, что в Ветхом Завете монотеистский
Бог квалифицируется как «милосердный» во французском пе-
реводе, тогда как на иврите употребляемый термин означает
буквально «наделенный маткой», что предполагает, что Бог
снабжен женскими материнскими качествами, а не только, как
принято считать, отцовскими характеристиками.)
Если всемогущество проецируется на мать, то причиной тому
является прежде всего разрыв первичного нарциссизма. Послед-
ний проецируется на объект. Если объект рождается в ненавис-
ти, по гипотезе Фрейда, то становится еще больше понятным, что
первичный объект является одновременно пагубным (как колду-
нья) и благодарующим (как фея). Зависимость от объекта уси-
ливает этот амбивалентный характер, который может длиться
всю жизнь, особенно если события жизни и/или отношение ма-
тери его подтверждают. Тогда ребенок должен пользоваться хит-
ростями, чтобы избежать всемогущества матери.
Бегство от матери
Потребность у обоих полов освободиться от всемогущей мате-
ри находит выход в возможности инвестировать другой объект
и другой орган всемогущества. Эстафету принимают отец и его
93

пенис. В 1964 г. я описывала, как девочка может прийти к иде-
ализации отца, того, кто защищает ее от засилия матери. Эта
идеализация может привести к торможению сексуальных
влечений, которые лишаются агрессивности, необходимой
женщинам, равно как и мужчинам, при коитусе. Она может
также пойти на контридентификацию с матерью, переживае-
мую в первосцене как опасную для отца, и к отказу от материн-
ства и от оплодотворения вообще. Наконец, личностная реали-
зация может быть окрашена виной в той мере, в какой она
бессознательно переживается как узурпация мужских способ-
ностей и эквивалентна кастрации отца.
Мальчик, со своей стороны, инвестирует своего отца и его
пенис, осознавая себя имеющим тот же пол, что и отец. Фрейд
неоднократно упоминает о «торжествующем презрении» ма-
ленького представителя мужского пола, когда он осознает, что
обладает органом, которого нет у матери. Но любопытно, что в
своей теории Фрейд отмечает ужас, испытываемый перед «ка-
стрированным» женским полом. Что же касается девочки, то я
считаю, что ее зависть к пенису провоцируется желанием диф-
ференцироваться и восторжествовать над матерью, присвоив
орган, который отсутствует у последней.
Потребность освободиться от всемогущей примитивной
матери, опираясь на отца, воздвигая алтарь фалл осу-пен и су,
отрицая специфически женские способности, органы и ценно-
сти, свойственна обоим полам. Да позволят мне воспроизвес-
ти здесь некоторые выкладки, сделанные мною ранее (1976),
касающиеся перехода от матриархата к патриархату. Даже если
существование матриархальной системы является проблема-
тичным, идея первобытного матриархата основывается на глу-
бокой психологической истине. Всем нам знаком матриархат,
поскольку женщина вынашивала нас в своем чреве, и мы зави-
сели от нее, чтобы выжить. Бахофен, оправдывавший сущест-
вование матриархата, рассматривал «Эвмениды» Эсхила как
описание передачи матриархального права патриархальному.
Мы знаем, что речь идет главным образом о процессе против
Ореста, который совершил убийство матери. Он так действо-
вал, чтобы отомстить за отца, Агамемнона, убитого Клитемне-
строй. Эринии, которые станут Эвменидами в конце пьесы,—
это хтонические подземные божества, господствовавшие до
Зевса, как мать господствовала до отца. Описанные «черными
и абсолютно отвратительными», они представляют собой обви-
нение. А Аполлон возглавляет защиту. Орест обращается к
Афине, рожденной без материнского вмешательства, посколь-
ку она вышла из головы Зевса в полном вооружении и военных
доспехах, т. е. избежала первичной детской беспомощности.
Она собирает суд, ареопаг, и таким образом лишает Эриний их
прерогативы вершить суд. Последние сетуют: «Новые законы
теперь опрокинут старые, если процесс и преступление мате-
реубийства восторжествуют». Они считают, что преступление
Клитемнестры меньше, чем преступление Ореста, так как «она
не была одной крови с мужчиной, которого убила».
Орест возражает, говоря удивительную фразу: «А я? Я од-
ной крови с моей матерью?» Аполлон заходит дальше: «Не
мать порождает того, кого называют ее ребенком. Она только
питает семя, которое восприняла. Порождает мужчина. Она —
посторонняя, она сохраняет молодой росток, когда бог не на-
носит этому ущерба».
Заметим, идея о том, что родительница является всего лишь
вынашивающей матерью, печью, куда пекарь (отец) закладывает
хлеб, который замесил, проходит сквозь века. Ее встречаем и у
маркиза де Сада. Можно добавить, что эта теория зачатия
представляет собой символическое матереубийство. М.-Л. Ру
на недавней конференции рассматривала матереубийство в ре-
альности как осуществление сепарации от матери, по-другому
невозможной.
Воспроизведем здесь фрагмент речи Брессака, адресован-
ной Жюстине (в романе маркиза де Сада) перед тем, как убить
свою мать:
«Существо, которое я разрушаю, - это моя мать: только а этом
отношении мы можем рассматривать убийство <..>
Однако дитя рождается; мать его вскармливает <...>
Если мать оказывает эту услугу ребенку, то нет сомнений, что
она это делает, руководствуясь только естественным чувством,
которое толкает ее к освобождению от секреции, которая без
этого могла бы стать опасной для нее <...> Поэтому вовсе
не мать оказывает услугу
95

ребенку, когда его вскармливает: наоборот, именно последний
оказывает очень большую услугу матери <...> А теперь я вас
спрошу: должен ли ребенок чувствовать себя обязанным быть ей
признательным потому, что мать продолжает заботиться о нем,
когда он может без этого обойтись, и потому, что эта забота вы-
годна только ей? <...> И ясно, что при любой возможности,
когда ребенок станет хозяином-распорядителем жизни матери,
он сможет это сделать без особых угрызений совести; он даже
должен будет это обязательно сделать, потому что он может
только презирать такую женщину, потому что месть — это
результат ненависти, а убийство — средство мести. Пусть он
убьет без всякой жалости эту частицу, которой он ошибочно
считал себя так обязанным; пусть разорвет, забыв о почтении,
грудь, которая его вскормила» («Nouvelle Justine», 1788, р.
208).
Нельзя проиллюстрировать лучше тезисы «Зависти и благо -
дарности». Грудь, по де Саду, является объектом презрения. Речь
идет о «сосках». Но мужчины снабжены ими так же, как и жен -
щины. «Я и не догадывался, что эти два комочка, так неуклюже
расположенные на груди, могут быть возбуждающими. По раз-
мышлении я вижу, что только это,— добавил я, ощупывая зад,—
может быть достойным наших похвал, и поскольку у пас их
столько же, сколько иу женщин (курсив мой.— Ж.Ш.-С.), я не по-
нимаю, почему необходимо их исследовать с такой тщательнос-
тью»,— рассказывает монах Жером в том же произведении
(«Nouvelle Justine», р. 427).
Женский половой орган именуется Садом как «эта недо-
стойная часть», «эта мерзкая часть, которую природа создала в
бреду и которая нас отвращает больше всего», «эта проклятая
щель». Он сравнивается с «другим храмом» (анусом) и всегда
в пользу последнего. Способность производить на свет детей
подвергается атакам на протяжении всего произведения пря-
мым образом, через принуждение к абортам или через разру-
шение матки (Роден и Рамбо, два хирурга). Джек Потрошитель
расчленял матку своих жертв.
Речь идет не об уничтожении женских материнских способ-
ностей, а о стремлении убедить себя в том, что женщина не об-
ладает никаким специфическим атрибутом, который ее делал бы
желанной и которого не было бы у мужчины. Нарциссическая
рана маленького представителя мужского пола, таким образом,
сглаживается в двух аспектах Эдипа. Как это показал Грюнбер-
же (1957-1966, 1971), эдипов запрет является бальзамом для
нарциссизма мальчика, который, исходя из факта недоношенно-
сти человеческого субъекта, не способен совершить половой акт
и, добавлю я, сделать ребенка матери по образцу отца. Незнание
о вагине матери, предполагаемое отсутствие желания ее пенет-
рации сразу создают нарциссическую защиту: для самоуважения
предпочтительнее отказаться от удовлетворения желания и при-
нять запрет по этой причине, чем по причине собственной неспо-
собности. Но настаивание на приоритете ануса над вагиной в
произведении де Сада, на наличии таких же органов, как у жен-
щины, или даже превосходящих ее органов ( «поскольку у нас
их столько же, сколько и у женщин»), может рассматриваться
как направленное на то, чтобы убедить мальчика, что у него есть
все, как и у матери, чтобы удовлетворять отца. Тем самым
превозносится гомосексуальность маленького представителя
мужского пола. Конечно, происхождение гомосексуальности
различно и сверхдетерминировано. Я рассматриваю здесь чаще
всего не явную, а латентную гомосексуальность, вытекающую из
потребности избежать влияния матери у мальчика, инвестируя
отца эротически и нарциссически. Именно преднамеренно и
не без лукавства, я сравниваю Фрейда и де Сада. Я считаю, что
фрейдистская теория детской сексуальности отмечена клеймом
гомосексуальности.
Теория детской сексуальности, отмеченная у Фрейда
клеймом гомосексуальности
«Фрейдистская теория эдипова комплекса отводит отцу цент-
ральное место в Эдипе мальчика, тогда как значительно сокра-
щает это место в Эдипе девочки. <...> Только у ребенка мужско-
го пола появляется соединение любви к одному из родителей с
ненавистью к другому в качестве соперника» (Freud, 1931).
«Исключая то, что относится к смене объекта, любовная жизнь
едва обретает только один новый штрих в следующей фазе»,—
говорит Фрейд в той же статье.
97

-«Когда у девочки устанавливается позитивный Эдип, то это
происходит не из-за любви к своему отцу и не благодаря ее
женским желаниям, а по причине ее мужских желаний, ее за-
висти к пенису, за которым она придет к его обладателю, отцу.
Когда же он наконец устанавливается, то он имеет тенденцию
упрочиваться, он создает прежде всего "позицию полного по-
коя" (1933), "пристань" (1924). Так как страх кастрации у де-
вочки не существует, то у нее и нет причины отказываться от
Эдипа и формировать мощное Сверх-Я» (1924).
«В период, предшествующий смене объекта, и в период,
когда она происходит, отец совсем не отличается от мешающего
соперника* (1931), но, более того, соперничество с отцом в
негативном Эдипе мало заметно и совсем не симметрично эди-
пову соперничеству мальчика за овладение матерью. Девочка
не идентифицируется с отцом в своей гомосексуальной любви
к матери.
Если мы отстранимся от нормального развития или от не-
врозов, чтобы обратиться к области психозов, то мы обнару-
жим во фрейдистской теории психозов место, отведенное гомо-
сексуальности.
«Желание пассивного подчинения отцу, опасное для Я, об-
разует ядро мужских психозов». Желание иметь ребенка от
отца занимает там центральное место (1911). Не перестаешь
удивляться факту, что то же желание, т. е. желание иметь ре-
бенка от отца, когда оно появляется у девочки в ходе ее нор-
мального развития, не является первичным желанием, связан-
ным с самой ее женственностью, а есть вторичное желание —
субститут зависти к пенису. Парадокс, но отец, похоже, зани-
мает гораздо более важное место в психосексуальной жизни
мальчика, чем девочки, то как объект любви, то как соперник.
Я бы сказала, доводя мысль Фрейда до крайности, что отец для
мальчика значит гораздо больше, чем для девочки.
Именно на эти размышления, которые я только что приве-
ла, и выходит моя статья о женском Эдипе, опубликованная в
1964 г. Скажем более ясно: это теория, отмеченная клеймом
гомосексуальности. В сущности, к ней можно подойти и по-дру-
гому, например, когда Фрейд неоднократно говорит, что жен-
ская сексуальность является для него темной областью, «чер-
ным континентом», то, может быть, анализируемые женщины
были бы в состоянии лучше понять женственность (женщины
с женщинами...).
«Дамы и господа, проблема женственности занимает вас, пото-
му что вы — мужчины. Для женщин, которые
находятся среди вас, этот вопрос не ставится, поскольку они
сами являются загадкой, о которой мы говорим».
С этой фразы начинается лекция Фрейда о «женственнос-
ти^ (1933); с этой фразы начинается книга Люс Иригарэй -«Хи-
рургическое зеркало другой женщины» (1974). Действительно,
как говорят мужчины между собой о тайне женщины, «чего она
хочет?». Настойчивость, акцентирующаяся на загадочном ха-
рактере женщины, является одновременно и проявлением го-
мосексуальности («Я не имею никакого отношения к этим су-
ществам»), и защитой от гомосексуальности («Во мне нет
ничего женского, чтобы я мог понимать женщину». Я отсылаю
к книге Жаклин Шаффер «Отказ от женственности», 1998).
Люс Иригарэй возмущается: «Как будто бы речь идет для
вас, мужчины, о том, чтобы разговаривать между собой о жен-
щине <...> Тайна, которой является женщина, будет заклю-
чаться в цели, объекте и смысле мужской речи, дебатов между
мужчинами...»
Но Фрейд, что касается его практического поведения, был
достаточно благородным и терпеливым, чтобы не сделать из
психоанализа мужской клуб любителей сигар... Но дело не все-
гда обстояло так в различных психоаналитических течениях.
Не являемся ли мы сегодня свидетелями того, как здесь и там
превозносится гений Биона и умаляется гений Мелани Кляйн?
Как если бы Бион, несмотря на оригинальность своих идей,
не был ничем обязан той, которая была первооткрывателем
проективной идентификации, шизо-параноидной и депрессив-
ной фаз, той, которая изучала отношения к груди и деструктив-
ные влечения и считала их наиважнейшими.
Здесь напрашивается одно замечание общего порядка.
Если Фрейд настаивал на женоненавистнических предрассуд-
ках, то открытие бессознательного, которое он нам завещал,
99
представляет несравнимый инструмент для освобождения от
них, улавливая их самые тайные пружины.
Название моей книги «Два дерева сада» (1984-1988), серия
статей о мужском и женском и о необходимом соединении двух
компонент, чтобы постигать (ребенка, мысль), направлены на
то, чтобы учитывать роль каждого из родителей, не отрицая
места, которое оба занимают в психике.
Происхождение мира
Все космогонии являются фантастическими представлениями
этих ролей. Я могу упомянуть только о двух. Первый описан
Денизой Польм в книге «Пожирающая мать» (1976), одна из
глав которой («Пожирающая мать, или Миф о тыкве и баране
в Южно-Сахарской Африке») содержит рассказы о сотворении
мира. В начале главы автор излагает миф, перед тем как опи-
сать его различные версии. Речь идет о здоровенной тыкве,
которая катится сама собой и пожирает все на своем пути: ста-
да, людей, жилища и т. д. Но появляется баран, который бес-
страшно встречает монстра, распарывая его надвое ударом ро-
гов. И тогда люди, животные, континенты выходят из нее, вода
отделяется от земли и т, д.
Как и во всех мифах о сотворении, речь здесь идет о перво-
начальном единстве, которое разделяется на части. Тыква в
этой области Африки явно означает женское-материнское. Она
является кухонным сосудом; некоторые женщины, которые
рожают в лесу, укладывают новорожденного в половинку тык-
вы. О девушке, потерявшей свою девственность, говорят, что
она «разбила свою тыкву». Тыква, женщина, матка — это «на-
чало мира», которым она беременна. «Акт барана может рас-
сматриваться как вторичное сотворение»,— пишет автор, усма-
тривающий в этом освобождающий жест (роды) и заключает:
«Вмешательство мужчины было не менее важным, чем участие
женщины в сотворении мира» (р. 288).
То, что подобные мифы обнаруживают страх перед погло-
щающей матерью и обращение к отцу, не подлежит сомнению.
Материнский персонаж исчезает как таковой в мифе о бы-
тии в первой книге Библии. Мир до сотворения — это беспо-
рядок, первоначальный хаос. Именно этот хаос Бог будет де-
лить:
1. В начале сотворил Бог небо и землю.
2. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух
Божий носился над водою.
3. И сказал Бог: «Да будет свет». И стал свет.
4. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы.
5. И назвал Бог свет «днем», а тьму «ночью».
Сотворение, деление, отделение и именование — это одно
и то же. «Имя» происходит от латинского потеп и связано с
греческим потоs — деление территории, провинция, закон.
Называть — значит выводить из неразличимости.
Вселенная обычно ассоциируется с телом Матери (Мать-
Земля, Мать-Природа). Можно сказать, что в Ветхом Завете
Бог (Отец) делит первоначальную материнскую магму на раз-
личимые единицы. Сотворение — это также возникновение
границ и законов.
Моя гипотеза состоит в том, что бытие (и, может быть, все
космогонии) является проекцией на Космос ранней фазы фор-
мирования психического аппарата. Слияние с матерью может
дополнять первоначальный недифференцированный хаос. Все,
что будет сталкиваться, мешать друг другу в этом первоначаль-
ном единстве, имеет мужскую сущность. Очевидно, так дейст-
вует дух с его потребностью классификации, о которой говорит
Фрейд (1918). Нет «аппарата» без соединения деталей или ор-
ганов (систем в психическом аппарате). Именно эту первую
дифференциацию, как мне думается, и изображает бытие.
Вполне вероятно, что подобные мифы являются отчасти жено-
ненавистническими, а также выражают представления о струк-
туре психического функционирования, — очень правдоподоб-
ная гипотеза.
Проблема заключается в часто встречающемся смешении
мифа и реальности. Так как Фрейд не поставил кавычки, гово-
ря о женской «кастрации», санкционируя таким образом тео-
рию детской сексуальности, Лакан продвинул теорию, в кото-
рой мать «реально» является пожирающей своим желанием,
101

а Эдип ведет к спасению субъекта Отцом и Фаллосом, которые
его защищают от материнских клыков. В номерах «Нового вре-
мени» за июнь, июль, август Мишель Тор, «обнаруживший»,
что мысль Лакана пропитана одновременно католицизмом
и женоненавистничеством, цитирует следующий отрывок:
«Желание матери не есть нечто, что можно вот так просто
вынести, что вам было бы безразлично; это всегда влечет за
собой ущерб. Большой крокодил, в пасти которого вы оказы-
ваетесь,— это и есть мать. Никогда не знаешь, что может заста-
вить его вдруг захлопнуть челюсти. Таково желание матери.
Тогда я попытался объяснить, что есть нечто, что внушало бы
доверие, успокаивало. Существует твердый бугорок, надежное
место, дающее безопасность на уровне челюсти, и это удержи-
вает, блокирует. Это то, что называют Фаллосом. Этот валик
дает вам укрытие, если вдруг челюсти захлопываются» (Le
Seminaire, Livre XVIII, 1991).
Однако любовь к матери является тем не менее основным
двигателем Эдипа у мальчика, а также и у девочки, но по-дру-
гому. Отец — это также и препятствие, а не только спаситель.
Статья Мишеля Тора называется «Некоторые последствия
«психоаналитического» различения полов». Действительно,
весь материал этого номера «Нового времени» разделен по те-
мам «Различие полов» и «Символический порядок». На про-
тяжении шести статей речь идет о том, чтобы разрушить поня-
тие «различие полов» с целью расширения прав гомосексуалов
на брак.
Разрушение различий
Психоаналитику сегодня трудно обойти поток информации о
феминистских американских движениях по двум причинам:
речь идет о сочинениях, имеющих определенное влияние на аме-
риканское общество и рикошетом — на европейское. К тому
же некоторые феминистские американские идеи происходят
из Франции, в частности, от Моник Виттиг. (Интересно по
этому поводу констатировать, что если М.L.F. —
феминистское лесбийское французское движение — было
создано Моник Виттиг и Антуанеттой Фук, то последняя
пошла дорогой, отклоняющей-
ся от той, которую указывает название ее книги «Существует два
пола» (1995), а ее настоятельный акцент на «производстве жи-
вого» — фундаментальном вкладе женщины, насколько я
знаю, не цитируется американскими «феминистками», которые
обвиняют ее в «эссенциализме»). Вторая причина,
заставляющая аналитика интересоваться этими идеями,
заключается в том, что они безнадежно смешиваются с
психоанализом. Известно, что Антуанетта Фук создала
группу, названную «Психоанализ и политика». Если
психоанализ часто подвергается нападкам феминисток, то
следует отметить тот факт, что он часто ими используется и что
их влияние на психоаналитиков бесспорно. Во втором издании
книги «Беспокойство пола», вышедшей с подзаголовком
«Феминизм и низвержение идентичности», Джудит Батлер,
одна из наиболее известных представителей этого движения,
пишет:
«Моя мысль обрела новое практическое измерение в отношени-
ях с психоанализом как явлением одновременно культурным и
клиническим. В настоящее время я работаю с группой прогрес-
сивных терапевтов-психоаналитиков над новым журналом "Ис-
следования пола и сексуальности".
Движение, в которое входит Джудит Батлер или Донна
Харвей, утверждается как лесбийское. Речь идет о том, чтобы
освободиться от гетеросексуальной власти.
«Ключевая борьба — это борьба, которая разгорается за
разрушение социальной системы гетеросексуальности,
потому что "пол" является политической "натурализованной"
категорией, создающей общество как гетеросексуальное. Все
социальные науки, основанные на категории "пола"
(большинство из них), должны быть ниспровергнуты» (Donna
Haraway).
Следуя за Моник Виттиг, тот же автор считает, что лесби-
янки не являются «женщинами», потому что они находятся вне
политической экономики гетеросексуальности. Лесбийское
общество разрушает женщин как естественную группу, так как
речь идет о денатурализации категорий мужское/женское.
103

Различие между полом и родом служило в течение некото-
рого времени для разграничения природы и культуры, а фраза
Симоны де Бовуар: «Женщиной не рождаются, ею становят -
ся»,— является центральной для этого движения. Но вскоре
пол сам стал «конструктибельным». Затем начинают распрост-
раняться идеи об универсализме (подразумевается абсолютный
эгалитаризм). Говорить о различиях становится реакционным.
Нет ни женщины, ни мужчины (ср.: Anti-Oedip, 1972). На помощь
призывается Эркюлин Барбэн — гермафродит, чей дневник
изучал Мишель Фуко. Мишель Фуко является также
одним из вдохновителей этого движения. Речь идет об отстаи-
вании себя в качестве «^иее^», т. е. человека неопределенного
пола. Фраза Симоны де Бовуар доведена до крайности.
«Например,— пишет Джудит Батлер,— если пол и род различа-
ются радикально, тогда не следует, что из данного пола должен
возникнуть данный род; иначе говоря, "женщина" не обязатель-
но приводит к культурной конструкции женского тела, а "муж-
чина" не есть интерпретация мужского тела. Радикальная фор-
мулировка различения пол/род заставляет думать, что тела,
имеющие пол, могут быть причиной более чем к одному роду,
а если пойти дальше, то сам род не сводится к двум. <...>
род <...> потенциально может выходить за бинарные
пределы, предполагаемые видимой бинарностью пола».
Следуя за Моник Виттиг, она добавляет: «А если более ра-
дикально, то можно по выбору не становиться ни мужским, ни
женским, ни мужчиной, ни женщиной». Открытость тела
всем возможностям достигает высшей точки в «Киборгах» —
книге Донны Харвей (биолога), поскольку там речь идет о
создании кибернетических организмов, совмещающих техно-
логические и органические компоненты, последнем «изобре -
тении женского». Во Франции только что появилась книга,
написанная психоаналитиком Сабиной Прохорис «Предпи -
санный пол» (2000), яростно нападающей на различие полов. Что
касается материалов «Нового времени», я упомяну толь ко о
статье Марселы Якюб «Воспроизводство и юридическое
деление полов».
По словам автора, «юридическое деление полов имеет целью и
следствием создание неравенства». Основная забота этого
автора состоит в критике «биологической связи, <которая>
исключает пары, сексуальность которых является "естествен-
но" бесплодной», к коим относятся гомосексуалы. К тому же,
исходя из этой идеи, «универсалистской» и отстаивающей так-
же права мужчин, она доходит до нападок на беременность:
«Беременность была мистифицирована, она рассматривалась
как телесное достижение, как источник эксклюзивных прав
для его обладательниц, прав, о которых предполагалось, что
они определяют их в качестве субъектов <...> Это
победное присвоение женщинами их материнского живота
делает их основными протагонистами нового полового
порядка размножения».
Нужно, считает Марсела, ликвидировать культ беременно-
сти, «сделать ее обсуждаемой, заменяемой на искусственную».
Пора, может быть, начать восхвалять нечто вроде «права обхо-
диться без своего тела для зачатия», так как существует «насто-
ящая мистификация материнского живота». «В действитель-
ности,— говорит далее автор,— единственная консенсуальная
процедура для зачатия детей — это медицинская помощь, т. е. не
сексуальный путь». Таким был бы «Лучший из миров»
(1932). Такой искусственной и механической была бы «Ева бу-
дущего» (1886).
Вот мы и вернулись к началу. «О! Если бы люди могли де -
лать детей другим способом, без посредства женщин, тогда бы
они не знали больше несчастий!»
Литература
BeauvoirS.de. (1949) Ledeuxiemesexe. Paris: Gallimard; La force del'age
(1960). Paris: Gallimard.
Bible (La) (1967) Edition bilingue sous la dir. du Grand Rabbin Zadoc
Kahn. Paris: Librairie Colbo.
Bion W. (1962) Learningfrom Experience. Londrcs: Heinemann.
105
Bonaparte M. (1951) La sexualite feminine. Paris: PUF.
Bonillo D. (2000) L'orientation sexuelle en Europe. Esquisse d'une
politique
publique antidiscriminatoire, Les Temps modernes (Difference des
sexes; Ordre symbolique). Juin juillet-aout.
Butler J. (1999) Gmdcr Trouble. Feminism and Subversion of Identity.
Londres; New York: Routledge.
Calame Griaule G. (1982) Le personnage de la mere dans les contes afri-
cains, conference prononcee devant 1'association «L'Age d'ors-, re-
transcription manuscrite Bibliotheque de Parmain (Val d'Oise).
Charbit D. (2002) Simone de Beauvoir, Israel et les Juifs: les raisons
d'une fidelite. Les Temps modernes (Presence de Simone de
Beauvoir). Juin juillet.
ChasseguetSmirgelJ. Depersonnalisation, phase parano'ide, scene
primitive // Revue franchise de psychanalyse, 1958, 22, w 45; Essai
sur 1'Ideal du Moi: Contribution a 1'etude de la «maladie d'idealiteV
(1973), Revue franchise de psychanalyse, 37: 709 927 (derniere ed.:
La mala-die d'idealite, Paris: LHarmattan, 2000); -sFreud et la
feminite: quelques taches aveugles sur le continent noir» (1976),
Les deux ar-bres du jardin, Paris: Des Femmes, 1988; Ethique et
esthetique de la perversion, Seyssel, Champ Vallon,
«L'Ord'Atalantes>, 1984; Les deux arbres du jardin, Paris: DCS
Femmes, 1988 (public initialement aux EtatsUnis sous le titre:
Sexuality and Mind); ^Reflexions of a psychoanalyst upon the nazi
biocracy and genocides-, Intern. Rev. Psycho Anal., 1990, 17, part 2.
ChasseguetSmirgelJ. etal. (1964) La sexualite feminine. Recherches psy-
chanalytiques nouvelles. Paris: Payot.
Deleuze G. et Guattari F. (1972) L'Anti OEdipe. Schizophrenic et
capitalisme. Paris: Minuit.
Eschyle (1999) (548 av. J. C.) Les Eumenides. Paris: Gamier Flammarion.
Euripide (1997) (483 406 av. J. C.) Medee. Paris: Payot & Rivages.
FoucaultM. (1972) Folieetderaison. HisLoirede lafolie a 1'ageclassique.
Paris: Gallimard; Moi, Pierre Riviere, ayant egorge mon pere, ma
mere, ma soeur et mon frere. (1973) Paris: Gallimard; Surveiller et
punir (1975). Paris; Gallimard; La volonte desavoir (Histoiredela
sexualite, t. 1), (1976); Preface a G. Deleuze et F. Guattari, Anti
Oedipus (1977). New York, Viking Press; Dits et ecrits (1994). Pa-
ris: Gallimard.
Fouque A. II y a 2 sexes. Paris: Gallimard, 1995.
Freud S. Lettresa Wilhclm Fliess (contenant des «manuscrits») 1887-
1902, Naissance de la psychanalyse, 47-311, Paris: PUF (trad. fr. A.
Berman, 1956; ed. revue et corrigee parj. Laplanche); Trois essais
sur la theo-
rie de la sexualite (1905), trad. fr. B. Reverchon Jouve, 1923, revue et
corrigee par J. Laplanche et J. B. Pontalis, Paris: Gallimard, 1982; Anal-
yse d'une phobie chez un petit garVon de 5 ans (le Petit Hans) (1909),
Cinq psychanalyses, 93-198 (trad. fr. M. Bonaparte, Paris: PUF, 1967) ;
Remarque sur un cas de nevrose obsessionnelle (l'Homme aux rats)
(1909), Cinq psychanalyses, op. cit; Remarques psychanalytiques sur
I'autobiographie d'un cas de paranoia (le president Schreber) (1911),
Cinq psychanalyses, op. cit., 265-324 (trad. fr. M. Bonaparte et B. Loe-
wenstein, 1954); Formulation sur les deux principes du cours des
evenements psychiques (1911), Psychanalyse a 1'Universite, 4:189-195
(trad. fr.J. Laplanche, 1979); Conseils aux medecins sur letraite-ment
psychanalytique (1912), De la technique psychanalytique, Paris: PUF,
1953,61-71; Considerations sur le plus commun des ravale-ments de la
vie amoureuse (1912), Revue franVaise de psychanalyse, 1929,3, no
3,437-447; La predisposition a la nevrose obsessionnelle (1913), La vie
sexuelle, Paris: PUF; L'Inconscient (1915), Metapsy-chologie, Paris:
Gallimard; Pulsions et destin des pulsions (1915), Metapsychologie, 11-
44 (trad. fr.J. Laplanche et J. B. Pontalis, Paris: Gallimard, 1968); Extrait
de 1'histoire d'une nevrose infantile (1'Homme aux Loups) (1918), Cinq
psychanalyses, op. cit., 325-420 (trad. fr. M. Bonaparte, R. Loewenstein,
revue par A. Berman, 1954); Au dela du principe de plaisir (1920),
Essais de psychanalyse, Paris: Payot, 1981 (trad. fr. S. Jankelevitch,
1927); Le Moi et le Na (1923), Essais de psychanalyse, op. cit. (trad. fr.
S. Jankelevitch, 1927); Le probleme economique du masochisme
(1924), Nevrose, psychose et perversion, 287-298 (trad. fr.J. Laplanche,
Paris: PUF, 1973); a La disparition du complexe d'OEdipe (1924), La
vie sexuelle, Le corps comme miroir du nionde. 117-122, Paris: PUF;
Quelques consequences psychiques de la difference anatomique entre les
sexes (1925), La vie sexuelle, Paris: PUF, 123-132 (trad. fr.J. Laplanche,
D. Berger et al., 1969); Inhibition, symptome, angoisse (1926), Paris:
PUF, 1975 (nouv. trad, dirigee par J. Laplanche); La sexualite feminine
(1931), La vie sexuelle, op. cit. (trad. fr.J. Laplanche, D. Berger et al.,
1969); La feminite (1933), Nouvelles conferences sur la psychanalyse,
Paris: Gallimard, trad, fr. A. Berman, 1936; Abrege de psychanalyse
(1938), Paris: PUF, trad. fr. A. Berreg, man, 1949 (ed. revue et corrigee
parj. Laplanche, 1975); Moi'se et le rnonothe'isine (1939). Paris:
Gallimard, 1948.
Freud S., Abraham K. Correspondance (1907-1926), Paris: Gallimard,
1969 (Briefe, Francfort/Main, Fisher, 1965).
GntnbergerB. La situation analytique (1956), Le narcissisme (1971).
Paris: Payot; OEdipe etNarcisse( 1967), Le narcissisme, op. cit.;
Leclivage entre le narcissisme et les pulsions (1966), Lc
narcissisme, op. cit.; Narcisse et Anubis (1989). Paris: Des Femmes.
107
Haraway D. (1995) Simians, Cyborgs and Women. The Reinvention of
Nature. Londres: Free Association Books.
Irigamy L. (1974) Speculum de 1'autre femme. Paris: Minuit.
Klein M. (1957) Envie et gratitude. Paris: Gallimard, 1968.
LacanJ. (1966) Ecrits. Paris: Le Seuil.
Lampl de GrootJ. (1933) Contribution to the problem of femininity //
Psychoanalytic Quarterly. 1940.9. 293-319. Laplanchej., PontalisJ.
B. (1967) Vocabulaire de la psychanalyse. Paris:
PUF. Les Temps modernes. (2000) «Difference des sexes* et
«Ordre symboli-
que*. Juin juillet aout.
Mack Brunswick R. (1940) The preoedipal phase of the libido
development (La phase pre oedipienne du developpement libidinal),
The Psycho Analytic Reader, Londres, The Hogarth Press and the
Institute of Psycho Analysis, 1950 (R. Fliess ed.).
PaulmeD. (1976) La mere devorante. Paris: GaUimard, «Tel».
PisierЈ. (2000) Bonnes et mauvaises differences // Les Temps modernes
(«Differencedes sexes* et «Ordre symbolique*). Juinjuillet-aout.
Prokhoris S. (2000) Le sexe prescrit. La difference sexuelle en question.
Paris: Aubier. Sade D. A. F. (1791-1797) OEuvres completes, 16
tomes en 8 vol. Paris:
Cercle du Livre precieux, 1967.
SchaefferJ. (1998) Le refus du feminin. Paris: PUF, <sEpitres».
Tort M. (2000) Quelques consequences de la difference psychanalytique
des sexes // Les Temps modernes (<*Difference des sexes* et
«Ordre symbolique*). Juin juillet aout; Programme de 1'Ecole
doctorale, Recherches en psychanalyse, sous la dir. de Sophie
Mijolla Mellor, Univ. de Paris: VII Denis Diderot, 2002-2003.
Winnicott D. W. (1958) Pediatrie et psychanalyse. Paris: Payot; Le
proces-sus de maturation. (1960). Paris: Payot.
WittigM. (1954) L'Opoponax. Paris: Minuit; Le corps lesbien (1973). Pa-
ris: Minuit.
1
Моник Курню-Жанэн
ШКАТУЛКА и ЕЕ СЕКРЕТ
Coumut-Janin Monique. La boite etson secret // Revue Franqaise de
Psychanalyse, Presses Vniversitaires de France. 1981. Vol. 45 .№ 3. P.
535-558
Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,
научная редакция А. В. Россохина
Предисловие
Шкатулка для драгоценностей Доры и секрет, который умеет
хранить маленькая девочка, согласно Винникотту 3, дают нам
возможность построить метафору шкатулки и того, что в ней
скрывается: женское тело, богатое «перемещающимся$• внут-
ренним содержанием (пенисом, испражнениями, ребенком,
кровью как предвестницей месячных... драгоценностями, пуго-
вицами) (Апс1геа5-5а1отё, 1980).
Замочек
Метафора шкатулки напоминает также о замочке с секре-
том (девственной плеве), ключ от которого принадлежит отцу,
а мать является его хранительницей (СоипшЬ, 1988).
Спрятанное внутри женское, демонстрируемая
снаружи женственность
В согласии со сходными мыслями других авторов я пред-
лагаю считать женственностью то, что позволяет нам увидеть
перед собой женщину, привлекающую своими украшениями,
косметикой, всем тем, что делает ее «прекрасной»... и в то же
«Если маленькая девочка не умеет хранить секрет, она не сможет за-
беременеть».
109

время то, что отводит взгляд от генитальных органов. Извест-
но, что внешний вид генитальных органов женщины запускает
у мальчика страх и комплекс кастрации.
Таким образом, женственность позволяет увидеть полно -
стью украшенное женское тело, отводя мужской взгляд от того,
что могло бы спровоцировать у мужчины страх и бегство. Жен-
ственность может пониматься как бессознательная организа-
ция приманки2. Все это интегрируется в большую игру психо-
сексуальности: объект желания и одновременно объект запрета
всегда находится «в теле другого» (Cournut, 1993).
Послание кастрации женскому
Это введение поможет нам произвести реконструкцию того,
что происходит между матерью и ее девочкой-младенцем. Мы,
разумеется, рассматриваем мать, психическая жизнь которой
организована ее собственным эдиповым комплексом и у кото-
рой материнство является опытом перцептивной, аффектив-
ной, инвестирующей, связанной и разряжающейся ярости.
Цель этого кризиса очень точно описали Мишель Фэн и Дени-
за Брауншвейг: для такой матери эдипово чувство вины про-
буждается в результате интрапсихической близости между ре-
альным ребенком и ребенком эдипова желания. Таким образом,
мать передает ребенку обоих полов одновременно и желание,
и запрет. Необходимо представить себе психогенетическую
предрасположенность ребенка на многих уровнях:
способность идентифицироваться с матерью и одновременно
последовательно инвестировать ее как объект любви;
способность получать от нее имплицитные или сформулиро-
ванные послания.
Мать, в свою очередь, также была девочкой-младенцем, же-
лающей вбирать в себя, поедать, инкорпорировать все то, что
2 соответствует, по Фрейду, страху кастрации у мальчика.
Здесь можно увидеть связь между женской организацией и
мужской, которая стремится создать фетиш.
было ею инвестировано. В серии этих «объектов» пенис отца
занимал особое место. Эта оральная, анальная, ревнующая, лю-
бящая, а также ненавидящая поглощающая жадность, свойст-
венная ей, когда она была младенцем, продолжает постоянно
присутствовать в ее бессознательном и тогда, когда она стано-
вится матерью. Она провоцирует в ней, ставшей матерью доче-
ри, механизм контринвестирования, массивно проецируемый
на дочь. Имплицитное послание от матери к дочери можно было
бы кратко сформулировать следующим образом: «Чтобы твой
половой орган не желал брать, инкорпорировать половой орган
твоего отца, ты не должна ни наслаждаться им, ни пытаться его
разрушить». Итак, материнское бессознательное, связанное со
страхом разрушить желанный объект, встречается со страхом
кастрации, всегда присутствующим в отцовском бессознатель-
ном. Это непроговоренное материнское послание находит свое
выражение в инвестировании всего тела маленькой девочки,
сдвигая, смещая, закрывая, уничтожая, вытесняя прямое инвес-
тирование женского пола.
Более точна в метапсихологическом смысле теоретическая
конструкция Мишеля Фэна и Денизы Брауншвейг, которая
под термином первичного вытеснения вагины имеет в виду
этот отход от женского пола3. Но нас здесь больше интересует
специфика послания от матери к дочери, которое, как мы ду-
маем, и организует передачу женственности как защитной фал-
лической приманки.
Цена, которую приходится за это заплатить,— исключение
женского пола как такового у девочки — устанавливает ком-
промисс между влечением и защитой: в качестве дочери она
признаваема, любима, соблазняема и может быть соблазняю-
щей сама, и при этом она должна быть как можно менее «ана-
льная: отверстие есть отверстие, анальное могло бы напомнить
3
Но не от клитора, который сам является благоприятным для
фаллической приманки («он вырастет»...конечно!); для мужчины речь
идет о том, чтобы избежать пробуждения страха кастрации, для
женщины - не подвергаться риску, в случае если бы это произошло,
быть дезинвестиро-ваниой: страх не быть любимой у девочки
111

о генитальном, а последнее должно оставаться безмолвным.
Дочь инвестируется матерью по-другому, чем мальчик, носи-
тель пениса. Она «вся целиком», «целиком и полностью фал-
лическая»; представим себе, как взгляд матери окутывает тело
дочери — ребенка от любимого человека. На этом ребенке
скрещиваются материнский и отцовский взгляды. Отец также
инвестирует свою дочь именно целиком и полностью (включая
нетронутую девственную плеву). Мы предполагаем, что страх
кастрации всегда присутствует в бессознательном, и пол мате-
ри побуждает обоих партнеров обнаруживать его только в сек-
суальных отношениях.
Под женственностью - женское
Вернемся к девочке: под видом опасения спровоцировать
страх кастрации у мужчин маленькая девочка через контакт
с телом матери, когда сосет ее грудь и чувствует ее проника-
ющий уход за своим телом, реальный и желанный, формиру-
ет, по сути, центростремительную и инкорпорирующую
организацию своей психосексуальной жизни. Маленький
мальчик испытывает те же чувства, то же возбуждение, про-
никающее в его эрогенные зоны, но его пенис, инвестируе -
мый им самим и другими, выступает наружу (чтобы прони-
кать во все дыры; см.: Freud, 1969), а девочка идет по пути
захвата вовнутрь.
«Соблазни своего отца, но не своим полом»
Как иначе, если не как компромисс, понять тенденцию,
настолько привычную, что и перверсной ее назвать невозмож-
но, когда матери побуждают свою дочь к соблазнению отца.
В идентификации с материнским посланием: «соблазни свое-
го отца, как любила я соблазнять своего, но так, чтобы твой пол
как таковой остался незадействованным»,— в этом и заключа-
ется плата за запрет инцеста.
Женский эдипов комплекс под прикрытием женственности
Для девочки Фрейд предлагает совершенно другую судьбу
эдипова комплекса, нежели разрыв-деструкция под влиянием
комплекса кастрации у мальчика.
Возможно, конструкция, которую мы только что рассмотрели,
сближает нас с Фрейдом по этому вопросу: под защитой матери
в отстранении от своего пола девочка могла бы проживать (а
почему бы и нет?) более длительный эдипальный период.
Действительно, начиная с раннего возраста мать неизменно
стимулирует контринвестицию своей вагины у дочери. За-
висть к пенису у последней, как на это указывают многие авто-
ры 4 , находясь по ту сторону желания пенетрации матери,
служит усилению данной контринвестиции: «Нет, у меня нет
(я не желаю иметь) вагины, которая толкнула бы меня на путь
соперничества с тобой, моей матерью, я предпочитаю думать,
что есть лишь один пол, которому только и можно завидо-
вать,— мужской».
Сообщество мать-дочь: женское затаенное
и полностью фаллическое
Речь идет о сообщничестве, основанном на приманке, кото-
рая как раз и является условием этого сообщничества. Это
игра, которой мать «обучает» свою дочь: красивое платье, кра-
сивая прическа, манеры, с помощью которых можно быть или
казаться, а также игра девочки «в мальчика» 5. Так разыгрыва-
ется, опять исключая пол, эротически инвестируемое сообщни-
чество. Женское передается неузнанным, непроговоренным
образом, девочка-ребенок может научиться от своей матери
любить себя как женщину (обретая женственность, но также и
женское); предвосхищение будущего ребенком через игру с
куклой открывает дорогу к другому кризису — неизбежному
бурному соперничеству женщины с женщиной. Если этот кри-
зис случается после периода разделенной нежности, то он мо-
жет быть урегулирован с наименьшим злом... Тогда остается
лишь отказаться от части, чтобы сохранить целое; однако, когда
девочку воспринимают «целой», «целиком и полностью»,
4
В частности, Мария Тпрок.
5
Отпечаток моды в женской одежде, но не в стиле «неполноценный
мальчик», а скорее в моде, пользующейся спросом благодаря «игре» с
фаллическим.
113
это ей сделать сложнее, чем мальчику, и она может опроки -
нуть себя в «целое» потери — не быть больше любимой, быть
никем.
Мы не будем отрицать и другие возможные пути нахожде -
ния компромисса в виде различных отказов, но чаще всего они
находятся на рубеже всего или ничего.
В направлении женского Эдипа Фрейда
Менее ли строго контролируют девочку на предмет эдипо-
ва запрета, чем мальчика? Может быть, это происходит благо -
даря этим приспособлениям, этой приманке, которую мы рас -
сматривали.
Вытеснение своего пола позволяет ей иногда, вплоть до под -
росткового возраста и далее играть на бисексуальном соблазне -
нии: девочка, но нетронутая и фаллическая; «как мальчик», но
вся полностью. Настоящие цели обнаруживаются с неизбежно -
стью впоследствии; у меня была возможность описать пары
влюбленных подростков, где девочка и мальчик находят выгоду
и прекрасно проводят время в этом обустройстве.
«Инфанту насилуют» 6
Не оттого ли, что девочка инвестируется как «целиком и
полностью фаллическая», самый распространенный страх у
нее — это страх пенетрации? Слишком раннее обнаружение
желания быть пенетрированной (и обладания соответствую -
щим органом) привело бы к провалу описанного выше компро-
мисса. В других работах я пыталась показать роль, которую иг-
рают фантазмы насилия в последовательной интеграции этого
желания рецептивной деятельности 7 совместно с необходимой
проработкой фантазмов садистской первосцеиы. Фантазмы на
эту тему во всем их богатстве также дают возможность разви -
тия бисексуальных идентификаций: пенетрировать, быть пене -
трированной.
6
Соигтй, 1990.
7
Са1:Ьеппе РагаС.
Не получилась ли картина восхождения девочки к женскому,
которую я здесь набросала, слишком теоретической и
идиллической? Может быть. Но я прежде всего хотела
обозначить особый способ обустройства «целиком и полно-
стью фаллическая». Конечно, он не единственный, но его
распространенность и его интегративное значение гармо-
низирующей бисексуальности показались мне совершенно
очевидными.
Я не пользовалась термином женской гомосексуальности,
но думаю, что затронула некоторые ее аспекты.
Женское, черная версия
Иногда в начале анализа, иногда позже, но всегда в неисто-
вой борьбе телесная составляющая гомосексуального женско-
го переноса проявляется в следующих формах: в виде бегства
от слишком пугающего влечения, в виде разрушающей ненави-
сти, в замене себя другим, в виде ужаса смешения, где я и дру-
гой стираются, теряются, где мысль не является больше само-
стоятельной и даже может перестать работать.
Фантазмы, которые связывают эрогенные зоны у матери,
являются слишком архаичными и приводят в действие ужаса-
ющее отвержение: мытье ягодиц, половых органов, клизмы
(Troisier, 1992) и т. д.
Более эдипово желание — занять место отца, чтобы пенет-
рировать мать и сделать ей ребенка,— тоже не бездействует,
даже если оно замещает другое, более глубоко запрятанное —
ждать от нее ребенка. Но разве цель «удачного» анализа состо-
ит не в интеграции, не в гашении и обезвреживании этих дет-
ских чувств, вытеснений, даже расщеплений или, по крайней
мере, массивных контринвестиций и основных торможений,
которые они вызывали?
Сколько женщин, которые могли бы стать женами и мате-
рями, проводят годы на кушетке, устанавливая инвестирован-
ную связь между различными возбуждающимися зонами их
тела и своей неспособностью осознавать их принадлежащими
им самим!
115

Кризисы
Открытие способности к деторождению: первые месячные
Ожидаемые или заставшие врасплох своим приходом, они
являются критическим моментом, опрокидывающим все. Мно-
гие женщины, проходящие анализ, вспоминают, как им было
стыдно, когда мать, обращаясь к отцу, говорила эту фразу:
«Твоя дочь теперь девушка». При более внимательном рассмо-
трении речь здесь идет об открытии в перспективе своей жен-
ской и материнской роли и об особом сближении с отцом, а
также и об установлении дистанции: «Ты становишься женщи-
ной, следовательно, ты не можешь больше играть, как раньше,
с твоим отцом, братьями и т. д.». Нечто вроде двусмысленного
послания, обещания и одновременно запрета.
Речь идет не о «докторе Айболите», который там что-то
отрежет, а скорее об установлении некоего табу, например:
«Я не смею больше залезать к нему на коленки».
Страх забеременеть, если табу на прикосновение соблюда-
ется недостаточно, делает смысл осознанным: запрет на инцест,
Не залезать на коленки к папе, чтобы не подвергать себя риску
забеременеть,— желание и запрет.
А если бы месячные тоже относились к «шкатулке»?
Много написано об отвращении, которое вызывают месяч-
ные, но мало об обратном. Не получают ли женщины-аналити-
ки больше откровений от своих пациенток на эту тему?
Я слышала высказывания о гордости, о приятном отноше-
нии к теплому запаху, к обильной и липкой жидкости, к это -
му ощущению тяжести и тяжеловесности, граничащему с бо-
лью; все это вызывает у девочки другое, более глубинное
восприятие собственного живота; она вскоре начинает узна-
вать по знакам, известным только ей одной (например, по
набуханию сосков), когда будут возвращаться каждый месяц
эти обильные интимные, только ее выделения, обещающие
будущего ребенка,., и чувствовать смутную грусть, что это
пока еще только обещание.
Хотя и сильно отличающиеся от испражнений, эти спон-
танные выделения также обладают свойственным им ритмом
и независимы от матери. «Мои месячные» — притяжательное
местоимение очень хорошо подчеркивает эту новую принад-
лежность. И когда много лет спустя приходит менопауза, сто-
ит оплакать не только потерянную возможность иметь ребен-
ка, но и сами месячные8.
Этот обогащающий «кризис» может, как и всякий кризис,
заклиниться, организуя реальное переживание кастрации: не
мочь больше «делать все» или необходимость отказа от того,
чтобы быть «как мальчик». Но чаще всего месячные присоеди-
няются к сокровищу шкатулки и совсем не мешают последней
хранить свои драгоценности. Расщепление? Нет, скорее психи-
ческое функционирование на многих уровнях. Выход из этого
«излишка» вовсе не обязывает отрекаться ни от женственнос-
ти, ни от женского. Мысль о пенетрации остается латентной.
Месячные в таком способе обустройства не вовлекают вагину...
и, «целиком и полностью фаллическая», она (девочка) скорее
вся целиком имеет свои месячные.
Так происходит в лучших случаях!
Преемственность с женственностью отца
«Преемственность женского» для обоих полов является
сложной игрой идентификации как с женским матери, так и с
ее бисексуальностью, т. е. с ее собственной идентификацией с
отцом. Но я бы хотела остановиться на несколько другом ас-
пекте этих множественных идентификаций — на идентифика-
ции дочери с женской компонентой отца. Иногда это бывает
очень полезной идентификационной поддержкой.
У Хильды была жесткая мать, хоть и женщина, но недоста-
точно женственная, и отец, чья женская идентификация,
и особенно идентификация с женственностью своей дочери,
дала возможность для установления игрового пространства:
8
Современное медицинское сопровождение менопаузы может в тече-
ние некоторого времени поддерживать менструальные выделения:
удовольствие от «ощущения течения» выделений, подобных месяч-
ным, гораздо предпочтительнее, по мнению многих женщин, чем яв-
ный отказ от так называемой «барщины».
117
Хильда реконструировала, лежа на кушетке, всю тонкость и
сложность воздействия на нее отцовского взгляда, который
она ощущала как чисто мужской и который обозначал ее как
дочь и одновременно как внучку бабушки, которую она нико-
гда не знала. Эта бабушка, вероятно, защищала ее отца от фал-
лической тревоги: Хильда непроизвольно приняла эстафету;
у нее материнское послание женственности как защиты муж-
чины от страха кастрации было несколько недостаточным.
Отец бессознательно помог ей в этом: Хильда вспомнила его
слова, которые можно рассматривать как кастрационное по-
слание, когда, будучи совсем маленькой, она «мастурбирова-
ла» (прикасалась к себе): «Не прикасайся, малышка, ты мо-
жешь сделать себе больно». Она говорила, что была крепким
ребенком, «как и ее мать», и она смогла потом осознать, что
всегда слышала эту фразу, произносимую мягко и нежно, как
отцовскую просьбу: «Не прикасайся к тому, что могло бы мне
сделать больно».
Хильда, как и многие другие, еще больше убедила меня в
мысли, что именно страх кастрации мужчин и забота о том,
чтобы не разбудить его у них, является глубинной характерис-
тикой способа отношений, который женщины устанавливают
с собственной психосексуальностью.
Истории беременности
О Селии я скажу только основное: это была совсем моло-
дая женщина, потенциально внутренне богатая, но несобран-
ная. Она могла чувствовать себя существующей только по-
очередно, то идеализируя объект, то бросая его по сто раз на
день. Если она останавливалась, то больше не чувствовала
себя существующей. Она была женственной, но речь скорее
шла о нарциссической компенсации, чем о механизме, глу-
бинно связанном с объектом; она была умной, но не могла
стабильно работать. Я бы хотела рассказать, как после опре-
деленного периода психотерапевтической работы, которая
понемногу приобрела для нее настоящее значение, желанная
беременность от мужчины, которого она любила, начала спо-
собствовать процессу внутренней кристаллизации. Я видела,
как она выстраивала себя по мере того, как в ее чреве рос ма-
лыш. Появились настоящие идентификации, которые помог-
ли ей придать реальность своему существованию; она вос-
принимала себя женщиной и в будущем матерью. Она ждала
девочку. В отличие от других пациенток, которым беремен-
ность помогала обрести свое собственное детство, Селия, ка-
залось, строила себя вокруг этого будущего ребенка девочки
без того, чтобы идентификация с последней обгоняла зарож-
дение нового для нее материнского отношения, любящего и
защищающего будущего ребенка. «Кризис» материнства про-
должил у нее кризис подросткового возраста, который у нее
еще не закончился до беременности. Я думаю, что в терминах
второй топики психическая организации Селии становится
предельно ясной.
У других пациенток «кризис» материнства, протекавший
менее бурно, мне представлялся как возможность завершить
еще не закончившуюся игру идентификации: быть матерью,
ощущать в себе ребенка — значит осваивать роль и занимать
место в преемственности женщин как в преемственности поко-
лений. И если даже за это приходится расплачиваться приня-
тием старости и смерти, то время наполняет новым смыслом и
полнотой их существование.
У другой моей пациентки, Джудит, не было физической
беременности, а было инвестирование женской преемственно-
сти, основанное на связи, до сих пор не осознаваемой, между ее
журналистской работой и книгой, которую в свое время напи-
сала бабушка,— это другой способ материнской и женской пре-
емственности и другой подход к тому, что она смогла пережить
как собственную плодовитость.
Как не зациклиться на богатстве выбора между двумя по-
ловыми идентификациями, как не остановиться на этом баль-
заме на рану, никогда не заживающую до конца, — быть
только женщиной... или только мужчиной?
От матери к дочери, от женщины к женщине — а как ина-
че? Отец здесь — третий, обозначенный матерью, воспроизво-
дящий ее собственную детскую историю.
От бабушки по отцовской линии до внучки, с отцом —
тем, без кого преемственность потеряла бы всякий смысл и
соль.
119

Литература
Andreas-Salome L. (1980)
L'amour du narcissisme.
Paris: Gallimard.
Braunschweig D., et Fain
M. (1976) La nuit, le jour.
Edition de Minuit.
Chasseguet-SmirgelJ.,
Luquet-Parat C.,
Grunberger B.,
McDougallJ.,
Torok M., David C.
(1964) Recherches
psychanalytiques sur
la sexualite feminine.
Paris: Payot.
CoumutJ. etM. (1988) Le
premier rouge a levres
// Psychiatrie de
I'enfant. 2.
CournutM. (1990) On viole
une infante // RFP. 1.
Cournutj. et M. (1993) Sur
le corps de 1'autre, la
castration et le
feminine dans les deux
sexes // RFP, special
Congres.
Cournutj. etM. (1992)
Angoisse ct complexe
de castration
Monographies de la
RFP, PUF.
FreudS. (1969) Les theories
sexuelles infantiles // La vie
sexuelle. PUF. TroisierH.
(1993) L'empreinte erotique
de la mere sur la fille//
Bulletin
delaSPRN<>25,juillet.
WinnicottD. W. La nature 121
humaine. Paris: Gallimard,
1990.
 Перевод с французского Е. идентификации с двумя
Е. Щавлеевой, научная сексуально
….ЖЕНЩИНОЙ редакция А. В. Россохина дифференцированными
СТАНОВЯТСЯ родителями, но
генитальный уровень
достигается только
Истерия и частично, что влечет
вытеснение неполноту и лабильность
этих идентификаций, за
Начиная с 1900 г. Фрейд которыми
предпринимает первое просматривается пер-
в собственно вичный процесс, а это
психоаналитическом означает, что
смысле лечение истерический симптом
истерии (случай Иды стоит на стыке двух
Бауэр, увековеченной уровней, к тому же
под псевдонимом подвергшихся
Доры1). Он отводит сгущению. Фрейд
концепту «вытеснение» оставил в тени анализ
центральное место в депрессии и потери
истерии. Именно сознания своей
истерия составила пациентки, так же как
парадигму и происхождение
Анри выработанных
Верморелъ соматического
впоследствии Фрейдом
на ее основе теорий об 1
Freud S. (1905) Fragment
эдиповом комплексе и
ВЫТЕСНЕНИЕ и
d'une analyse d'hysterie,
«нор-мек
Cinqpsychanalyses// Paris:
РАСЩЕПЛЕНИЕ Действительно, это
PUF. 1981.
в ИСТЕРИИ направление оказалось
продуктивным в его
дальнейших 123
Vermorel Henri. Le
исследованиях.
Refoulement et le clivage
В случае Доры Фрейд
dans Vhysterie //
уделял особое внимание
Revue Frangaise de
прояснению генеза
Psychanalyse, Presses
конверсионных
Universitaires de
симптомов, определяя
France. 1996. Vol. 60. N°
истерическую иден-
special congres. P. 1669-
тификацию: она
1677
вытекает из

удовольствия — точки опоры для будущей локализации истери-
ческого симптома на определенной части тела. В то время Фрейд
не смог уточнить глубинный механизм идентификации; известно,
что сначала он был достаточно сдержан по отношению к концеп-
ту интроекции, разработанному впоследствии Ференци, который
показал, что расщепление является защитным механизмом про-
тив ранних травм и насилия, превосходящих возможности дет-
ской психики по их переработке. Как раз с этой стороны — с
первичной идентификации и с расщепления — и нужно
исследовать начало истерии. Это и проявляется позже в работах
Фрейда.
Истерия и диссоциация
Имело ли место расщепление в работах Фрейда? Ведь это по-
нятие не было посторонним в его первых разработках по исте-
рии. Действительно, со времен Шарко истерия ассоциирова-
лась с множественными личностями, которые упоминаются в
«Исследованияхистерии»2. В те годы Фрейд использовал глав-
ным образом гипноз как терапевтический метод, а работы гип-
нотизеров XIX в. пространно описывали феномены двойного
сознания во время гипнотических практик. Тогда Фрейд объ-
яснял диссоциацию как основную черту истерии: «Диссоциа-
ция сознания, называемая двойным сознанием в классических
наблюдениях, существует во всех рудиментарных проявлениях
истерии. Тенденция к диссоциации, а через нее и к появлению
анормальных состояний сознания, которые мы относим к
разряду "гипноидных" состояний, вероятно, является фунда-
ментальным явлением в таком неврозе» 3. В этом пункте Фрейд
согласен с Пьером Жане, учеником Шарко, акцентирующим
внимание на диссоциации в истерии.
Только в 1920 г., занимаясь параллельно самоанализом и во
многом благодаря этому, Фрейд приступает к изучению рас-
щепления в истерии. По поводу личности Достоевского он пи-
2
FreudS., BleuerJ. (1895) Etudes sur 1'hystcrie. Paris: PUF. 1967.
3
Ibid. 8.
шет: «Истерия коренится в самой психической конституции,
являясь выражением той самой врожденной органической спо-
собности, которая расцветает в гении художника. Но это также
признак неразрешенного и особенно острого конфликта,
который разражается между врожденными предрасположенно-
стями и заканчивается разрывом психической жизни на два
лагеря»4. О том же, о расщеплении в творчестве, относящемся к
началу истерии, написано и в письме Флиссу от 27 октября 1897
г. по поводу цитаты Гете о «первой любви, первой дружбе?»
(мать), где Фрейд, проявив интуицию, говорит, что «это —
ностальгия (о первой любви), характеризующая в первую оче-
редь истерию»5.
И только в 1930-е годы — когда появляются работы о женст-
венности и акцент внимания переносится на'преэдипову фазу у
девочки, Фрейд «предполагает существование тесной связи меж-
ду фазой слияния с матерью и этиологией истерии» 6. Имеется, к
тому же, подтверждение эволюции этой мысли Фрейда в статье,
опубликованной в 1940 г. Рут Мак Брунсвик, где вскоре после
смерти Фрейда она пишет, что эта работа явилась результатом ее
десятилетней дискуссии с Фрейдом. Эта статья устанавливает
новое разграничение между триангулярной ситуацией эдипова
комплекса, уже разработанной в психоанализе, и примитивным
эдиповым комплексом, центрированным на первичном объекте
любви, эксклюзивном отношении к матери. Эта первая фаза, пи-
шет автор, является источником самой примитивной и самой
фундаментальной идентификации с матерью — активной,
фаллической, всемогущей, откуда и проистекают значительные
нар-циссические раны, нанесенные матерью 7.
4
Freud S. (1920) Lettre a Stefan Zweig, Correspondance (1873-1920).
Paris: PUF, 1966.362.
'5 Freud S. (1897) La naissance de la psychanalyse, Lettres a Wilhelm
Fliess, Paris, PUF, 1956,200-201.
6
Freud S. (1931) La sexualite feminine, La vie sexuelle, Paris, PUF,
1969, 141.
7
Mack Brunswick R. (1940) La phase pre-oedipienne chez ta fille // Rev.
franc, psychanal. 1967. 31. 267-291.
125
 В одном из последних сочинений, посвященных расщепле-
нию в фетишизме8, Фрейд правдоподобно сконденсировал это
расщепление с истерическим расщеплением, у которого другая
природа и которое могло бы быть оригиналом того, что Жерар
Бэйль называет функциональными расщеплениями. Там речь
идет об основной модальности психического функциониро-
вания, осуществляющейся одновременно в двух различных
формах; но никто не обнаружил в этом сочинении наброска тре-
тьей топики; и если присоединить понятие расщепления к по-
нятию двух уровней Эдипа, то расщепление и отделило бы при-
митивный Эдип от эдиповой генитальности. В истерическом
страдании относительная проницаемость этого расщепления
нарушена.
Вклад Уильяма Рональда Фэрбэрна
После Фрейда один из главных вкладов в метапсихологию
истерии был сделан Уильямом Рональдом Фэрбэрном: он
считает, что ее корни нужно искать в истоках психической
жизни при неудовлетворительной интроекции объекта
(материнского)9. Можно было бы несколько обобщенно
изложить углубленную метапсихологию этого автора, сказав,
что удовлетворительные материнские послания интегрируются
в центральное Я (и понять, что эти интроекции лягут в основу
будущих удачных эдиповых идентификаций), тогда как
неудовлетворительные интроекции остаются на поверхности
Я, формируя нечто вроде нервного расстройства, одновременно
возбуждающего и отвергающего, что и является главной
чертой истерического страдания.
Главное расщепление отделяет центральное Я от неудовле-
творительного объекта, оставшегося на периферии и самого
расщепленного надвое. Для Фэрбэрна объект возбуждающий
1
Freud S. (1938) Le clivage dans le processus de defense, Resultat, idees,
problernes. II. Paris: PUF, 1985ю
2
Ronald W., Fairbairn D. (1954) // Observations on the nature of
hysterical states. Brit. Med. J. Of Med. Psucol. 27. 105-125
(в смысле внутреннего объекта) есть чрезмерно возбуждаю-
щий, и объект отвергающий — чрезмерно отвергающий. Рас-
щепление примитивного Я, на мой взгляд, проявляется слабо
выраженно — в «очаровательном безразличии» истерика по от-
ношению к своим симптомам или поведению.
Две травматические основы истерии
Фэрбэрн описывает раннюю триангуляцию таким образом: по
его мнению, конфликт «определяется не тремя персонами (ре-
бенок, мать, отец), а, по существу, центральным Я, возбуждаю-
щим объектом и объектом отвергающим»10.
Такие разработки позволяют ему вместе с Ж. Любчанской
уточнить взаимосвязь и расчленение двух травматических
основ в истерии: «ядра, свидетельствующего о связанных энер-
гиях и рождающего симптоматику», и «ядра, свидетельству-
ющего о несвязанных энергиях, открывающих дорогу специфи-
ческому поведению — переходу к повторяющимся действиям,
внезапным разрывам, стремительным инвестированиям и дез-
инвестированиям (лабильность), суицидальным попыткам — и
состоянию депрессивного застоя»11. «Если истерия, — говорит
автор,—это история любви, это также и история смерти, во
всяком случае, разлуки». Фундаментальная неудовлетворен-
ность истерика не может быть понята без непрерывного поиска
материнского образа, не находимого никогда, всегда отсут-
ствующего, доходящего до негативной галлюцинации этого
отсутствия с целью отрицать присутствующий объект; либи-
динальное совозбуждение способно дать нечто вроде пара-
доксального присутствия в отсутствии, являющегося более
сильным, чем любое реальное присутствие. Это признак не-
удовлетворенной оральности; Фэрбэрн, отмечая у истерика сгу-
щение оральности с генитальностъю, говорит: «Сексуальность
10
Ibid. 116.
11
LubtchanskyJ. (1973) Le point de vue economique dans I'hysterie a part
de la notion de traumatisme dans t'oeuvre de Freud // Rev. franc.
Psychanal. 37.373.
127
истерика, по сути, чрезвычайно оральна, а его оральность, мож-
но сказать, чрезвычайно генитальнак Это происходит с ним по
причине преждевременно возбужденной гениталъной сексуаль-
Таким образом, путь к генитальности у истерика преграж-
ден последствиями раннего травматизма, отсюда — частичная
неудача в достижении Эдипа. Эта неудача влечет вытеснение
остатков содержания и травматических аффектов, регрессию
к уязвленному нарциссизму, сочетающуюся со сгущением;
и за всем этим следует новая попытка прорыва к генитальнос-
ти. В процессе лечения можно наблюдать это движение, порой
такое стремительное, что оно становится для самого себя пре-
пятствием, а также наблюдается и интенсивность сгущения,
особенно в тяжелой истерии, где его трудно распутать. Страте-
гия интерпретации, учитывающая исключительно гениталь-
ный уровень, могла бы только еще больше сексуализировать
страдание: это и является условием негативной терапевтичес-
кой реакции, выпадающей в этом случае на долю аналитика.
Первичная истерия
Созвучная с нашей модель раннего треугольника в генезе ис-
терии была разработана Денизой Брауншвейг и Мишелем
Фэ-ном, применившими понятие первичной истерии^. Здесь
мы излагаем ее очень кратко: мать благодаря регрессии
инвестирует своего младенца структурирующим образом, но
вскоре она вновь обретает свое женское желание по
отношению к партнеру. Когда она поворачивается к нему,
ребенок ощущает временное дезинвестирование, которое
обозначает в каком-то роде появляющегося отца; для этих
авторов такой вакуум является
12
Ronald W., Fairbairn D. Ibid. 114. Творчество Фэрбэрна еще
предстоит оценить; кажется трудным за ним следовать, когда он
предлагает заменить теорию влечений теорией объектных
отношений и когда он считает, что интроекция может быть
приложима только к первичным неудовлетворяющим отношениям.
13 13
Braunschweig D., FainM. (1975) Lanuit, lejour. Paris: PUF
первой моделью торможения или истерических параличей,
а возбуждение, вызванное восприятием коитуса родителей, —
моделью истерического криза. Так авторы описывают ранний
треугольник, где отец, еще не воспринимаемый как объект,
присутствует в желании матери (см.: Ьасап).
Разочарование в матери и преждевременное
обращение к эдипову отцу
Роль раннего треугольника в генезе истерии была более глубоко
разработана в замечательной статье, которую недавно написала
Ута Руппрехт-Шампера14, где акцентируется внимание на
присутствии или отсутствии отца в раннем треугольнике.
С точки зрения этого автора, нарушения раннего отношения
мать-дитя вызывает трудность сепарации от матери, что вы-
нуждает ребенка к преждевременному обращению к сексуаль-
ному отцу: «Типичный образ истерической личности строится
на попытке присвоить себе эротическим образом отца в каче-
стве объекта треугольника, но вместе с этим обретается новый
травматический опыт и новое разочарование; конституция пси-
хического аппарата ребенка вновь подвергается угрозе» 15.
Чтобы защититься от угрожающего материнского объекта,
должна быть сохранена идеализация отца, а разочарование и
ненависть к нему вытеснены. (По этому поводу можно было бы
заметить, что Фрейд немного ошибся насчет природы привя-
занности — реальной, конечно, — Доры к своему отцу,
полагая, что брат Доры повернулся естественным образом к
матери, а дочь — к отцу. В действительности именно из-за
разочарования в матери Дора поворачивается к своему отцу,
вытесняя затем ненависть, возникающую из-за
разочарования в нем, которое проглядывает между тем в ее
речи: «Папа — не искренний».) Автор наводит на мысль о
сложном защитном движении, когда девочка, чтобы
сконтейнировать все эти травмы,
14
Rupprecht-Schampera U. (1995) The concept of «early triangulation»
as a key to a unified model of hysteria // Int.J. Psychoanal. 76. 457-473.
15
Ibid. 462.
129
доходит до мазохистического принятия на себя ответственно-
сти за эти ситуации, «манипулируя своим собственным аппа-
ратом восприятия, который должен гарантировать вытесне-
ние»10; мне думается, что это — случаи тяжелой истерии, где
наблюдается смешение, происходящее из «гаплоидных» состо-
яний, которые Фрейд рассматривал в 1895 г. как типичные для
истерической патологии. Специфический вклад Уты Руп-
прехт-Шампера — это преждевременное обращение к гени-
тальному отцу с целью восполнения нехватки матери. Я бы
провел здесь сравнение с антиэдипом Поля-Клода Ракамье17.
Эта модальность преэдипова обращения к сексуальному отцу
играет фактически антиэдипову роль, мешая достижению ге-
нитальности. Фрейд обнаружил в обсессивном неврозе другую
форму незрелости Я, которая служит для борьбы с деперсона-
лизацией: здесь происходит преждевременное обращение к
мысли и ее сексуализация в связи с этим. В истерии речь идет
о теле; здесь обнаруживается незрелость телесного Я, происте-
кающая из недостаточного материнского инвестирования
телесных зон (в режиме возбуждения и угасания) вместе с
преждевременным призывом к сексуальному отцу, здесь со-
блазнение вписывается в тело, и в целом устанавливается со-
матическое удовольствие.
Первичная символика истерии
Различие двух уровней эдипова треугольника имеет следстви-
ем различную символику. Частично достигнутый генитальный
уровень затрагивает различие полов и кастрацию, что и пред-
ставлено у истерика. Но базовый конфликт истерика зависит
не от кастрации, а от отсутствия сепарации и связанных с нею
страхов. Следуя за Фэрбэрном, Уисдом 18 попытался уточнить
первичную символику конверсионного симптома, которая, по
16
Ibid.463.
17
Racamier P.-C, (1989) Antoedipe et ses destins. Paris: Apsygee.
18
Wisdomj. O. (1961) A methodological approach to the problem of
hysteria // Int. J. Psychoanal. 42. 224-237.
его мнению, является сгущением мужской и женской символи-
ки, впалым пенисом19 или, скорее, пенисом, инкорпорирующим
зубастую вагину (оральная жадность); это исходная символика
или интерфейс неразделенных матери и ребенка, или же
двойное претелесное Я (Анзье).
Истерия как невроз
Концепция истерии как игры и сгущения двух уровней тре-
угольника имеет то преимущество, что различные типы истерии
могут пониматься через один и тот же фундаментальный меха-
низм20 — от самых легких форм до истерических безумий,
которые отличаются от психозов страстностью и
постоянством в эдиповом поиске, даже если этот поиск всегда
заканчивается неудачей. Я не согласен, однако, с Утой Руппрехт-
Шампера21, которая квалифицирует метапсихологию истерика
как псевдо-эдип. Да, в истерии есть неудача в достижении
генитального Эдипа, но она частичка, и несмотря на все
вытеснения и отрицания есть подлинность в поисках истерика.
Главное здесь — провести границу между истерическим
расщеплением и расщеплением фетишиста, которое является
более радикальным и более близким к отвержению и
происходит в связи с защитой против психоза, представленной в
виде фетиша. Благодаря прицепке к пенису фетишист
(мужской) может пытаться структурировать Эдип,
являющийся у него настоящей карикатурой, с помощью
подделки, характеризующей перверсию, в то время как
перверсная линия настоящих истериков не сказывается то-
тально на подлинном и страстном движении к генитальности.
Качество травм и реальность родительских объектов тоже раз-
19
Эта первичная символика представляет собой уроборос, змею, кусаю
щую свой хвост, или же ленту Мебиуса; в обоих случаях нет различия
между внутренним и внешним.
20
См.: rupprecht-Schampera U. Op. cit.. Рамки данной статьи
не позволя
ют уточнить особенности мужской истерии, которые являются уста
новленными, но начало истерии — общее для обоих полов.
21
Rupprecht-Schampera U. Op. cit. 463.
131
личны: у истерика существует часть Я, которая сумела инвести-
ровать родителей достаточно позитивным образом — так, что
пациент смог встать одной ногой в генитальный Эдип.
Соблазнение и инцест в истерии
Фрейд, расставшись со своей невротикой, обнаружил инцес-
туозный фантазм; но в некоторой степени он выплеснул и ре-
бенка с водой, так как, с одной стороны,— он это уточнит поз-
же — первоначальное материнское соблазнение необходимо
для нарциссического подкрепления младенца22, а с другой сто-
роны, есть взрослые, которые действительно сексуально со-
блазняют детей. Поль-Клод Ракамье23 уместно отличает инце-
стуозный фантазм, вытесненный и структурирующий, от
инцестуалъного, т. е. от отреагированной трансгрессии (трав-
мы), тяжелой или легкой. Фрейд хорошо ее описал на приме-
ре окружения Доры, которая имела дело с инцестуальным
квартетом, состоявшим из ее родителей и пары К.: отец с мол-
чаливого согласия отдавал свою дочь во власть М. К. в обмен
на связь с мадам К. М. К. неоднократно пытался сексуально
соблазнить девушку-подростка. Мадам К. с несколько смуща-
ющей откровенностью, в которой сквозила мысль о ее связи с
отцом Доры, делила свою спальню с девушкой, тогда как ма-
дам Бауэр, пораженная «психозом домашней хозяйки», вызы-
вающим отвержение сексуальности, закрывала глаза на эти
эротические проделки, не защищая реально дочь, так же как
и отец Доры, который предпочитал отрицать реальность со-
блазнения дочери своим другом и соперником; существовало,
таким образом, отрицание разницы поколений. Дора имела от-
вращение к сексуальности, что Фрейд отметил как патогномо-
нический признак истерии. Однако у подростка некоторая
доля сексуального отвращения по отношению к взрослым яв-
ляется нормальным проявлением самосохранения против ин-
22
В связи с этим недостаточность материнского соблазнения проявля
ется у истерика в негативной галлюцинации.
23
RacanrierP.-C. (1995) TJinceste et 1'incestuel. Paris: Apsygee
132
цеста, что было ярко выражено у Доры, которая должна была
сама заботиться о собственной защите 24.
Инцестуальность в генезе истерии, похоже, обретает всеоб-
щее значение, как если бы нужны были одновременно ранние
разочарования в матери и в отце, описанные Утой Руппрехт-
Шампера, и инцестуальный семейный климат, состоящий у
обоих родителей из смешения отвержения и соблазнения в
виде отрицания разницы поколений. Именно в рамках такой
семейной динамики можно лучше понять преждевременно эро-
тизированный ответ отца как дополнение к материнской недо-
статочности, а также повторение навязчивого поведения у
взрослого истерика. Конечно, можно говорить об уровнях: тя-
желые соблазнения ребенка взрослыми характерны для исте-
рических психозов, но чаще всего речь идет о более мягких
инцестуальных отношениях, где эквивалент инцеста реализу-
ется, например, через эротизированную интеллектуальную
близость отца и дочери в отсутствие матери и т. д.
Заключение
К вытеснению травматического содержания и аффектов, опи-
санных Фрейдом в истерии, следует добавить понятие расщеп-
ления (Фэрбэрн) и понятие преждевременного обращения к
сексуальному отцу с целью восполнения раннего неполноцен-
ного треугольника (Ута Руппрехт-Шампера). Согласно кон-
цепции двух травматических основ истерии, изложенной в
этой статье, расщепление происходит главным образом при
недостаточности материнского подкрепления и вытеснении
эротизации отношений с отцом. Нужно добавить к этому отри-
цание разочарования в отце с целью сохранения идеализации,
24
У Доры вытеснено не воспоминание о попытках
соблазнения М. К., о чем она может рассказать Фрейду, а взлом
травмы сексуального соблазнения взрослым (восприятие
эрегированного полового органа, наложенного на оральность и
инверсированного в отвращение), взрослым — другом отна того
же поколения. Вытеснено также разочарование в отце, не
позволяющее осуществить полную и удачную идентификацию.
133
необходимой для защиты от опасного материнского имаго,
и манипуляцию аппаратом восприятия (и нарушение Я) с це- Жаклин Шафер
лью поддержания этого комплекса защит для более значитель-
ных травм; а это содержит в себе отказ от индивидуации и от-
кат в инфантилизм25. ИСТЕРИЯ : КРИЗИС ЛИБИДО
в связи
С ДИФФЕРЕНЦИАЦИЕЙ ПОЛОВ
 SchaefferJ, L'hysterie: une libido en crise face a la difference des
sexes// Le Guen A., Anargyros A.Janin C. (dir.) Hysterie. Paris:
Presses Universitaires de France, 2000. P. 107-138

Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,

научная редакция А. В. Россохина

Истерия не может быть понята и истолкована без учета теории

либидо. С другой стороны, идет ли речь о конверсии или неврозе,
невозможно говорить о симптоме без обращения к теории
психопатологии, позволяющей нам осмыслить материал наблю-
дения. Нельзя также удовлетвориться одним лишь клиническим
описанием. Известно чрезвычайное внимание к истерии когни-
тивистских и бихевиористских теоретиков. Скажу даже, что и
теории объектных отношений, даже ассимилировавшие теорию
влечений, недостаточны, чтобы осмыслить истерию.

Истерия и либидо
Теория Фрейда, на которую мы ссылаемся и которую развива-
ем, по крайней мере, во Франции — это теория влечения, ли-
бидо, конфликта, которые относятся к Я. Она постулирует, что
внутреннее неодолимое возбуждение, двигаясь от своего теле-
сного источника к цели — разрешению в удовольствии, наде-
ляется психическим свойством, становясь влечением 1. Если
возбуждению не удается превратиться во влечение или если
 1
25
Rupprecht- На пути от
Schampera U. Op. источника к цели
Cit. 463. 463. влечение становится
психически актив-
ным (Freud S.
(1933) Nouvelles
conferences
d'introduction a la
psychanalyse. Paris:
Gallimard,
«Connaissance de
1'inconscient»,
1984).

135

влечение деградирует обратно в возбуждение, то в этих случа ях
появляются расстройства, называемые «психосоматически ми»,
аддиктивными патологиями, отреагированием и т.д.
Истерия соотносится больше всего с переживаниями, свя -
занными с сексуальным влечением и его существенными ха -
рактеристиками, а именно:
— быть внутренней атакой2;
— быть одновременно взламывающим и кормящим— проявлять
ся постоянным натиском3;
— и по своей природе, согласно Фрейду, никогда не быть удов
летворенным4.
Истерия — это состояние перманентного восприятия по-
стоянного натиска сексуального влечения и насилия, направ -
ляемого им на Я, а также на интроецированные объекты.
Это попытка лабильной, неустойчивой организации, нахо -
дящейся всегда на водоразделе, на грани скатывания в кризис.
Это появление аффекта, процесс структурирования человече -
ской сексуальности, захват кормящими взломщиками, которы -
ми являются постоянный натиск влечений, первосцена, диф -
ференциация полов и становление женственности.
2
Согласно терминологии Голдштейна, опирающегося на первое концеп
туальное определение влечения по Фрейду (Maitrise de la pulsion ou
matrise par la pulsion? Revue frangaise de psychanatyse, 1995/3,
Paris: PUP, 1997а).
3
3. Фрейд: «Влечение... никогда не действует как мгновенная
ударная сила, но всегда как сила постоянная»- (1915a, Pulsions et
destins des pulsions // Metapsychologie. Paris: Gallimard, 1958).
«Постоянная сила... от которой индивид не может спастись
бегством... Благодаря этому натиску она и называется влечением»
(1933. Ор. сН.).
4
Фрейд (1912): «Каким бы странным это ни казалось... но мы
должны рассматривать возможность того, что что-то в самой природе
сексу ального влечения не благоприятствует осуществлению полного
удовлетворения» («Sur le plus general des rabaissements de la vie
amoureusc». Contributions a la psychologic de la vie amourcusc // La vie
sexuelle. Paris: PUF, 1970. P. 60).
Истерический недуг свидетельствует о превратностях транс-
формации возбуждения в либидо. Истерия чувствительна к по-
трясениям, вызванным любыми кризисными состояниями, будь
то рождение, подростковый возраст, любовная жизнь, старение
или же какое-то другое экзистенциальное изменение — все то,
что сопряжено со страхом.
Истерия и страх
Страх — это сигнал появления постоянного натиска
сексуального влечения в направлении Я. Я «не является
хозяином в собственном доме». Я, захваченное этим либидо,
ощущает либидо как «внутреннее инородное тело». С самого
начала жизни Я обречено на страх, потому что у него нет выбора:
то, что его взламывает, то его и кормит. Постоянный натиск
либидо — это первый кормящий взломщик Я. Тот факт, что
влечение действует постоянно, тогда как Я — периодично,
вызывает у Я, говорит Фрейд, «потребность работы». Именно
так Я дифференцируется от Оно, возбуждение приобретает
характер влечения, человеческая генитальность
дифференцируется от животной сексуальности, зависимой от
периодов спаривания и от течки, и превращается в постоянно
действующую психосексуальность. Все это и делает человека
высшим существом.
В истерии происходит захват Я большим количеством ли-
бидо и аффектов, так что психические репрезентации не могут
больше вырабатываться только психическим путем, а пытают-
ся это делать и другими путями или посредством конверсии в
тело — в тело эротизированное, психологическое, но не в
соматическое. Именно в этом и заключается отличие от
соматического криза, который является не вырабатыванием
или же дис-вырабатыванием психических репрезентаций.
Если раньше я использовала метафору рубина (Schaeffer,
1986), то это оттого, что красный цвет — это цвет, который ру-
бин отбрасывает и демонстрирует одновременно, поглощая
при этом все другие цвета призмы. И именно для того, чтобы
обозначить вид защиты Я истерика, насилуемого своим ли-
бидо, и выдвигается вперед, выставляется самое сексуальное,
чтобы от себя же защититься. Как осмыслить парадокс этой
137

судьбы влечения, этой защиты против влечения, против эроти-
ки, защиты, которая предстает под видом влечения, под видом
самой эротики? Это хитрость Я, которое восстает против того,
что его пугает, против того, что ему инородно, чуждо, ненави-
стно, а именно против самого возбуждения влечения.
Конверсионная истерия
Истерик постоянно наращивает у себя уровень возбужде-
ния влечения и этим поддерживает эксцесс, игЫз {греч. необуз-
данность, безудержность). Движение этого возбуждения от
источника к цели встречает препятствия — внутреннюю или
внешнюю репрессию, не позволяющую развиться или выра-
зиться либидинозному влечению, происходят «кризы». В отли-
чие от соматических недугов эти кризы являются проявления-
ми страдающего либидо (Schaeffer, 1998).
Осуществляется феномен иннервации сексуального кон-
фликта в тело посредством совершенно бессознательного фан-
тазматического сценария. Невыносимая, нестерпимая психи-
ческая репрезентация вытесняется в бессознательное, но в тот
самый момент, когда она исчезает в психике, она вписывается,
конвертируется в тело. Такой скачок психического в телесное
имеет загадочный характер. Но в отличие от недугов, называе-
мых психосоматическими, здесь можно отыскать посредством
ассоциаций, используя психоаналитический метод, фантазма-
тический и символический путь. Истерический криз имеет
смысл, он воплощенная мечта: здесь мы находим те же меха-
низмы сгущения, смещения, символизации и сокрытия посред-
ством цензуры. Симптом, одновременно выставленный и скры-
тый, имеет символический смысл для субъекта.
Припадок, как все конверсионные феномены, осуществля-
ет устранение страха через репрессию аффекта, через «очаро-
вательное безразличие». Мы к этому вернемся, когда будем
рассматривать модальности вытеснения.
Истерические отношения
Доминирующая защита истерика — игра. Она является
способом приручения влечения, так как именно оно
ощущается как опасное, оно, а не объект, который является
его посредни-
ком. Вся работа истерии будет заключаться в том, чтобы опас-
ность влечения перевести в другое пространство пространство
игры, которым становится:
— либо собственное тело — в конверсионных феноменах;
— либо другой человек — в истерических отношениях;
— либо замещающие репрезентации, смещенные и спроецирован
ные вовне — на животных, предметы или ситуации — в
фобиях.
Даже если эта игра использует эротическую экспрессию,
она может быть вопросом жизни и смерти: когда игра любой
ценой заводится в результате потребности в нарциссическом
сцеплении, она является борьбой против депрессии.
В истерических отношениях субъект использует свое тело
и свои аффективные реакции, чтобы установить игровое про-
странство, куда он будет вовлекать своих партнеров. Он нуж-
дается в создании театра, чтобы драматизировать, инсцениро-
вать страх и играть с ним, чтобы выставлять и обострять свои
аффекты, чтобы провоцировать и соблазнять партнера или
публику с целью снять или переработать слишком захватыва-
ющее его возбуждение, ставшее влечением.
Игра со страхом: драматизация и аффективное
обострение
Уже в 1894 г. Фрейд рассматривает страх как
конверсионный феномен (Freud,1894), а позже, в 1926 г., в
работе «Торможение, симптом и страх» (Freud, 1926), он
определяет состояния аффектов как аналоги, эквиваленты
истерических приступов.
Играя со страхом, истерик поддерживает перманентную
включенность в напряжение, он провоцирует драму, баланси-
рует на грани падения, чтобы вновь обрести состояние напря-
жения. Он вновь разыгрывает и повторяет ужас, травматизм
как пришедшие извне, чтобы отрицать внутреннее происхож-
дение постоянного натиска влечения. Он требует взглядов и
ловит реакции своего окружения при помощи драматизации и
эмоциональной жадности.
Через формальную регрессию в театральность он дает уви-
деть организм в состоянии бедствия, беспомощности, незрелости,
139

переполненный избытком возбуждений. Короче, он повторяет
травмирующую ситуацию, но действует на окружение таким об-
разом, чтобы не быть захваченным врасплох, чтобы овладеть
травмой. Он создает свой театр, чтобы быть в постоянном «по-
вторении-репетиции» .
Начиная с 1920 г. (Freud,1920) Фрейд связывает проблему
повторения с навязчивыми повторениями «по ту сторону
принципа удовольствия». Он ее рассматривает в отношении к
упущенному удовольствию или же к непроизошедшему, в от-
ношении к напрасному ожиданию и к разочарованию. Чтобы
понять этот вид повторения неудовлетворения, Фрейд рассма-
тривает три гипотезы:
— мстят другому за то, что было испытано;
— пытаются ретроактивно связать и укротить возбуждения, ко
торые произвели взлом в Я посредством развития страха;
— пытаются аннулировать травматический опыт или «допол
нить пассивный опыт активным повелением».
Фрейд упоминает одну из детских игр, знаменитую «игру с
катушкой» своего внука, чтобы показать: «В то время как ре-
бенок переходит от пассивности опыта к активности игры, он
навязывает товарищу по игре неприятность, которую он сам
испытал, и мстит таким образом человеку, которого заменяет
игрок». Именно это будет проделывать и истерик со своими
партнерами по игре.
Речь идет о повторении возбуждающего взлома через реак-
тивацию опыта, ассоциирующегося с пассивностью, с неподго-
товленностью перед лицом агрессии или не оправдавшего
ожидания, с целью его аннулирования или дополнения.
Тогда, в 1926 г., Фрейд выдвигает теорию о том, что Я про-
изводит страх-сигнал, который есть одновременно ожидание и
смягченное повторение травмы, на манер вакцины, но также и
активное смещение травмы (или опасности влечения) на внеш-
нюю опасную ситуацию, против которой субъект может защи-
щаться. Такая ситуация эволюционирует по цепи вплоть до
страха кастрации, который позволяет фокусировать страх и
запускать механизм вытеснения.
Истерик осуществляет развертывание страха без включения
сигнала страха, эффективность которого остановила бы
кризис. Можно сказать, что истерик играет, устрашая себя, под-
держивает и усиливает эротизацию опасности, играет со стра-
хом, как внук Фрейда со своей катушкой, только бы удержать
желание под напряжением. Чтобы разыгрывать это укрощение,
он нуждается в присутствии тела и во взгляде другого. Он
предлагает себя в роли жертвы, разоблачает то, что с ним сде-
лали, вкладывает свое влечение в другого, с тем чтобы сделать
его ответственным за все происходящее, заставить его ощутить,
испытать и взять на себя ущерб, который, как полагает истерик,
ему нанесли.
Истерик дорожит своим страхом до такой степени, что бо-
ится перестать бояться.
Истерия и вытеснение
Мы пришли к тому, чтобы говорить об «эротизации вытесне-
ния» у истерика (Widlocher, 1973), хотя принято считать, что
это процесс с десексуализирующей направленностью.
Какова судьба вытеснения в психике, которая постоянно
наращивает свой уровень возбуждения влечения и таковой же
у собственного окружения?
В конверсии
Истерический криз обозначает, вероятно, момент, когда
избыток влечения не может больше быть управляемым игрой
отношения, игрой со страхом и с идентификациями; тогда, по
всей видимости, в пляску вступают телесные проявления.
В кризе, где инкорпорация возбуждения переходит в ин-
нервацию эротического тела, вытеснение депсихологизируется,
переходит в действие. В конверсии репрессия действует с ней
заодно: аффект подавлен до «очаровательного безразличия»,
что является случаем «удачного вытеснения». Я реагирует так,
как если бы симптом не принадлежал его психике. Конверси-
онный симптом является сообщником вытеснения.
Истерическая конверсия может быть определена как ре-
зультат постоянной потребности в работе психики с целью
141
трансформации возбуждений в психический материал. Но этот
путь прегражден столкновением с фантазмами и инфантиль-
ными волнениями, запрещенными инцестуозными и агрессив-
ными, стимулирующими реверсивную регрессию до степени
телесной фиксации. Либидо имеет способность переводиться
в энергию иннервации. Тогда эротическое тело становится вос-
требованным в своей способности к примитивной превербаль-
ной символизации там, где репрезентации предметов еще не
связаны с репрезентациями слов. Контрактуры конверсии,
двигательные позы, страстные позы криза обретают уровень
«протоязыка» примитивного тела (McDougall, 1989). Тело,
вместилище влечения, обозначает свои источники и взывает к
цели и к объекту, продолжая от них защищаться посредством
аутоэротического сгущения.
Конверсионный симптом и симптомы истерических отно-
шений направлены на другого и позволяют субъекту воздейст-
вовать в полной невинности на этого другого.
В истерических отношениях
Пациент пользуется инвестицией своих объектов, чтобы
инвестировать ^против», чтобы контринвестировать свои вле-
чения, снимая таким образом ответственность со своего Я.
Своими травматическими инсценировками он пытается
непрерывно воссоздавать условия для возможности постоян-
ного провала вытеснения. Но образуется порочный круг: неуда-
ча вытеснения требует обращения к внешним объектам, чтобы
его вновь запустить, а непрочность и лабильность этого обра-
щения вызывают бесконечное повторение операций вытесне-
ния, что требует больших энергетических затрат.
Осуществляя таким образом свое -«сексуальное разрешение»
(Khan, 1974), истерик становится великим потребителем
партнеров, чтобы, используя их, вытеснить из своей детской
сексуальности то, что постоянно стремится проникнуть в его
сознание.
Истерия, говорил Лакан, — «это желание другого».
Скажем, что это скорее контринвестирование желания
другого, причем через желание другого.
Вторичное вытеснение у истерика оказывается в дефиците,
так как он вытесняет слишком много, потому что вытесняет
плохо. Он находится в постоянной опасности криза и срыва
условий вытеснения.
Вопрос контринвестирования. Заимствование
Было сказано, что контринвестирование истерика не суще-
ствует или является -вне психическим» (Jeanneau, 1985).
Определение контринвестирования, если использовать ба-
тальный метафоризм Фрейда,— это военная оккупация терри-
тории в целях помешать возвращению нежеланного оккупан-
та, т. е. поддерживать вытеснение. Напрашивается вопрос:
каков предмет контринвестирования? Это может быть репре-
зентация, ситуация, поведение, черта характера и т. д.
Если вытеснение не может поддерживаться без контринве-
стирования, в чем тогда заключается «непсихическое» кон-
тринвестирование?
В истерии, говорит Фрейд, контринвестирование «упорно
цепляется за определенный объект, не достигая уровня основ-
ной диспозиции Я» (Freud, 1926; курсив мой.— Ж. Ж.) Эта
диспозиция характеризует обсессивный невроз.
Это цепляние, это настоятельное обращение к внешнему
объекту как месту возвращения вытесненного и контринвести-
рования действует через драматизацию, через аффективное
обострение, соблазнение и ревность. Предложение-влечение
вкладывается в другого не в смысле проекции, предназначен-
ной для изгнания содержания, от которого нужно освободить-
ся, а с целью использования другой топики, которая позволяет
осуществлять и осознание, и неосознание, свойственные вытес-
нению.
Рассматривая истерию и фобию, Фрейд говорит о «кон-
тринвестировании, повернутом ко внешнему миру». Внешний
мир у истерика — это другой. А в конверсии другой — это
собственное тело истерика, которое используется как чужое,
«очаровательно безразличное» к психике, а для другого такое
тело своей странностью создает загадку и бросает вызов.
То, что истерик непрестанно инсценирует в своем окруже-
нии, так это поиск контринвестирования. Именно этот пер-
манентный поиск и конституирует модус контринвестирова-
ния истерика посредством заимствования тела, либидо, пола
142 143
другого. Он их действительно использует как поле для манев-
ра, чтобы практиковать дезинвестирования и контринвестиро-
вания, необходимые для вытеснения, снимая таким образом от-
ветственность со своего Я.
Как раз благодаря истерической идентификации (мы разо-
вьем эту мысль позже) это внешнее контринвестирование и
может освободиться от реального объекта и интегрироваться
внутрь психики в пределах Я.
Истерия и дифференциация полов
Фрейд описывает развитие психосексуальности через три би-
нарные оппозиции: оппозицию активное/пассивное оппозицию
«все или ничего» (фаллическое/кастрированное) и, наконец,
оппозицию «различения и дополнительности» (мужское/жен-
ское), которую он помещает в период пубертата. Но в 1937 г.
(Freud, 1937) он подвергнет эту последнюю оппозицию
пересмотру. Появляется четвертая оппозиция
бисексуальность/отказ от женственности в обоих полах.
Важно отметить, что как сама эта оппозиция, так и каждый
из ее терминов, взятый отдельно, отсылают к отрицанию диф-
ференциации полов:
—с одной стороны, отказ от женственности, удивительная
«загадка», по Фрейду, есть отказ от того, что в дифференциации
полов является наиболее чуждым, самым трудным для встраи
вания в анальную или фаллическую логику,— от женского пола;
—с другой стороны, насколько психическая бисексуаль
ность играет организующую роль на уровне идентификаций,
в частности, перекрестных идентификаций эдипова конфлик
та, настолько фантазм бисексуальности, как и отреагирующая
бисексуальность, конституируют защиту перед выработкой
дифференциации полов на уровне генитальности и гетеросек
суальных отношений. Именно эту защиту посредством бисек
суальности мы и будем далее описывать в истерии.
Кажется, что достижение различения полов не устанавли-
вает платформы стабильности и безопасности и что будет уме-
стным утверждать: то, что Фрейд называет «загадкой», и есть
дифференциация полов.
Я поддерживаю идею, что именно «работа женственности» и
«работа мужественности» обеспечивают доступ к дифферен-
циации полов и ее всегда конфликтному поддержанию, а так-
же способствуют установлению психосексуальной идентично-
сти. Последняя, однако, остается нестабильной, так как речь
идет о постоянной работе с постоянным риском регрессии в
оппозицию активное/пассивное или в оппозицию фалличес-
кое/кастрированное, которые освобождают Я от «потребности
в работе» перед лицом постоянного натиска сексуального вле-
чения (Schaffer, 19976).
Если, по словам Симоны де Бовуар, «женщиной не рожда-
ются, ей становятся», то я бы сказала, что ни «женственность»,
ни «мужественность» генитального уровня еще не достигнуты,
по мнению Фрейда, даже в пубертате во время первых сексу-
альных отношений, а являются непрекращающимся завоевани-
ем, связанным с постоянным либидинозным натиском.
В действительности же дифференциация мужского и жен-
— ского полов на уровне психического аппарата вырабатывается
отнюдь не телесными трансформациями и не сексуальным воз-
буждением, происходящими в период пубертата. Фантазии
подростков о постоянной пенетрации могут к этому подгото-
вить. Но нужно будет ждать, как ждет женщина любовника для
наслаждений, чтобы генитальиая «женственность» была разбу-
жена в ее теле. Именно тогда и появится настоящий опыт сек-
суального дифференцирования, сотворения «женственности»,
как и «мужественности». Это и есть то, что наконец дает Я воз-
можность, в соответствии с постоянным натиском влечения,
интроецировать в сексуальность (Schaffer, 1997а).
Истерическая первосцепа
Истерик остается фиксированным на эдиповом конфликте,
на страхе дифференциации полов, на страхе кастрации и засты-
вает на границах уровня дифференциации женственности и
мужественности.
Он провоцирует и срывает дифференциацию полов. Он дела-
ет запрос не к мужественности и не к женственности, а к их от-
ношению, и все его возбуждение и страстный поиск будут направ-
лены на загадку дифференциации полов, гетеросексуальных
145
 отношений и на секрет генитального желания. Чувство, что там
происходит что-то, что от него ускользает, что он выслеживает
и чему он не может придать смысл, возбуждение, которое он
от этого испытывает, его болезненное чувство от исключен-
ности из этого провоцируют в нем нестерпимую ненависть к
первосцене.
Это обострение эдипова конфликта поддерживает его фик-
сированным на оппозиции или регрессировавшим к оппози-
ции «все или ничего» монистической фаллической фазы, а сле-
довательно, к первосцене между двумя персонажами, один из
которых — фаллический, а другой — кастрированный.
Идентификационный конфликт, недостижение дифферен-
циации полов через взламывающее и кормящее испытание сры-
вает половую идентичность истерика. Мир делится скорее на
тех, кто обладает пенисом и лишен его, на могущественных и
немощных, на сильных и слабых, чем на мужчин и женщин, об-
ладающих полом. В психическом плане он постоянно сомнева-
ется в том, кто он — мужчина или женщина. Он воспринимает
себя скорее фаллическим или кастрированным перед лицом
другого, будь то кастрированный или кастрирующий, будь то
фаллический сильный мира сего, угрожающий ему кастрацией.
Он усваивает в буквальном смысле сексуальную теорию Фрей-
да о фаллическом монизме, об универсальном пенисе.
Истерическая защита против испытания на дифференциа-
цию полов выражается телесно через конфликт между гиперэро-
тизированной и аутоэротической инфантильной сексуальнос-
тью и контринвестированной гениталъной сексуальностью,
ненавистной, клинически отмеченной фригидностью, потерей
чувствительности и торможением. Все прегенитальные зоны
фаллоцизированы, тогда как генитальная зона остается несуще-
ствующей или кастрированной. В конверсионной истерии все
тело становится тел ом-фаллосом, или же некоторые части тела
воплощают феномен эрекции и спада гиперинвестированного
фаллического органа, органа монизма фаллической стадии.
Кроме конвульсионного припадка и всех конверсионных
феноменов, временных или продолжительных, которые состав-
ляют область патологии, истерия также выражается в полово-
дье чувств банального «нервного припадка» и в некоем типе
личности и способе отношений, проявляющихся через драма-
тизацию, перманентную эротизацию, игру со страхом, соблаз-
нение и ревность.
Игра соблазнения: гребенок соблазняет взрослого*
Игру соблазнения у истерика следует понимать как двой-
ной балаганный трюк, в двояком смысле слова, а именно в
смысле выставления напоказ и в смысле защитной стратегии,
одновременно антиэротической и антидепрессивной.
Он будет стремиться выставить наружу, спроецировать на
внешний объект внутренний характер атаки своего влечения.
Для этого он инсценирует первофантазм соблазнения ребенка
взрослым, используя двойное перевертывание. Он — ребенок,
и, чтобы защититься от травмы взламывающего соблазнения
влечения, дезорганизующего его Я, он провоцирует своим со-
блазнением вторжение влечения в другого, это влечение он
тогда сможет лучше контролировать.
Все разыгрывается в промежуточном состоянии (между
двумя включениями) этого кормящего взломщика диффе-
ренциации полов. Второе время угрозы кастрации, связан-
ное с восприятием анатомической разницы, приобретает
смысл через переживание постфактум угрозы и опасностей,
связанных с инцестуозными и враждебными волнениями.
С того времени на эти волнения накладывается запрет, что
и организует эдипов комплекс, вторичное вытеснение и об-
разование Сверх-Я — хранителя латентного периода. Второе
переживание постфактум протекает во время пубертатного
пробуждения. На этот раз сексуальное волнение, связанное
с репрезентативным, а не с перцептивным событием, прида-
ет по ассоциации сексуальный смысл сцене или фантазму,
соответствующим латентному периоду, устраняя вытесне-
ния инфантильной сексуальности.
Именно устранение «невинности»- этой инфантильной сек-
суальности и конституирует травматизм истерика. Как раз этот
сексуальный смысл, появляющийся неожиданно, угроза, при-
ходящая изнутри, «чужое внутреннее тело» и дезорганизуют
психику в силу беспомощности его сконтейнировать, разря-
дить и репрезентировать.
147
 Взрослый истерик отрицает и отвергает это пубертатное
переживание постфактум, которое делает его самого местом
ненавистного сексуального возбуждения, чтобы оставаться в
промежуточном состоянии между двумя фазами в «сексуаль-
ном-пресексуальном» (Фрейд), поддерживая статус своей
«невинности». Он хочет травмировать себя сексуальностью,
которую он выносит вовне и которая еще не осмыслена. Ему,
следовательно, не удается переработать первого кормящего
взломщика, которым является постоянный натиск сексуального
влечения, и он спотыкается на испытании, подстроенном
вторым кормящим взломщиком, которым является дифферен-
циация полов и потребность в психической работе.
Он проецирует это сексуальное на тело другого, соблазняя
его, провоцируя его и вызывая его желание. Он может полу-
чить неожиданно такую реакцию другого, как покушение или
изнасилование. Он соблазняет под прикрытием вытеснения,
как ребенок соблазняет взрослого в полном очаровании невин-
ности. «Смещение языков» (Ferenczi, 1932) — эротического
языка и языка нежности, жертвой которого он себя считал, он
оборачивает в свою пользу. Действительно, он требует, чтобы
его эротическая речь была услышана как зов нежности, так же
как любое послание нежности должно быть принято в эроти-
ческом виде. А того, кто так и слышит, можно упрекнуть. При-
мер: «Ты меня любишь, поэтому ты меня не желаешь. Ты меня
желаешь, поэтому ты меня не любишь...» Разочарование — это
последняя цель соблазнения.
Игра ревности: «он бежит, бежит хорек»-
(игра в веревочку)
Оппозиция соблазнение-разочарование отсылает к другой
паре, реальной и являющейся «зачинщиком вожбуждений»
(Freud), а именно к паре родителей, которая спровоцировала
эдипово разочарование и которая также отсылает через пере-
живание постфактум к паре еще более ранней, берущей начало в
периоде, когда мать начинает отсутствовать и покидает тело
ребенка, чтобы вновь стать любовницей. Именно тогда мать и
конституируется больше как первая соблазнительница, чем как
заботящаяся мать, о чем в свое время говорил Фрейд. Дейст-
вительно, ее отсутствие вызывает в теле ребенка интенсивное
возбуждение, которое последний может связывать и контрин-
вестировать только через нее. Травма — это одновременно и
чрезмерное возбуждение, и противовозбуждение. Тогда фан-
тазм первосцены не вырабатывается в своем виде взломщика
и кормильца и в антидепрессивной функции, но сохраняет
свой травматический потенциал.
Можно предположить, что именно этот недостаток репрезен-
тативного становления возбуждения через мать и провоцирует
его дефицит, который лежит в основе происхождения аффектив-
ного обострения истерика. Истерик, которого сексуальность за-
ставляет пережить (через все переживания постфактум) разоча-
рование и страдания от потери любви и от покинутости, делает
все, чтобы разлучить пару (родителей). Он будет соблазнять
одного, соблазнять другого, играть одним против другого. Он
будет пытаться повторно перерабатывать страдания от покину-
тости через игру ревности. Речь идет о том, чтобы возбудить
партнера, возбуждая партнера этого партнера, постоянно под-
держивая эротическое напряжение между тремя партнерами
первосцены, укрощенной ребенком.
Посредством этой эротизированной агрессии истерик воз-
действует на первосцену, возбуждающую и ненавистную,
«устраивая сцены» и провоцируя их в своем окружении. Если
игра в ревность терпит крах, то истерик обманут, одурачен в
своей роли «зачинщика, подстрекателя возбуждений». Так,
Дора (Freud, 1905) дает пощечину месье К., когда он ей говорит:
«Моя жена ничего не значит для меня»,— повторяя слова
отца... Она показывает таким образом важность, которую имеет
для нее мадам К. и ее мать, но также и то, что если она не
включена больше в эротический круговорот (веревочку) пары,
разыгрывающей фантазм ее бисексуальности, то у нее нет боль-
ше пола, и она ничего не значит ни для кого. В таком случае ее
истерии не удается заполнить пустоту и ликвидировать не-
прочность ее половой идентичности. Риск тогда состоит в по-
тере объекта. Депрессия означает снятие истерической защиты
и либидинозного совозбуждения (Brette, 1982).
Тогда истерик впадает в отчаяние покинутого ребенка, за-
хваченного неперерабатываемым возбуждением, что вызыва-
149

ет необходимость заставить бегать хорька возбуждения от од -
ного к другому, чтобы поддерживать желание под напряжени-
ем, свое собственное желание и желание другого. И чтобы су-
ществовать...
Истерия и женское
Известно, что термин «истерия» происходит от греческого сло-
ва, которое означает «матка». В далеком прошлом, поскольку
этот термин восходит к египетским папирусам четырехтысяче-
летней давности, психопатологическая теория существовала в
виде некоей «маточной теории» вплоть до XIX в. Это теория
блуждающей матки, самостоятельного зверя, жадного и иссох-
шего, который бродит внутри женского тела в поисках влаги и
сексуального удовлетворения, сжимая органы, вызывая уду-
шье. Мысль о звере имела распространение и во времена Шар-
ко, Фрейд использовал в связи с истерией термин «черный
зверь» (ЬёЪе по!ге - предмет особой ненависти, в высшей сте -
пени противный). Этот недуг так и остался «черным зверем»
для врачей, тем же самым он был и для священников эпохи
«охоты на ведьм» в Средние века, а именно демоническим,
одержимым, и оставался таковым до XVIII в. Этот «черный
зверь» — символ провокации и загадки женского желания, не
напоминает ли он другое выражение Фрейда — «черный кон-
тинент»?
Но почему женское, а не женщина?
Истерия — это способ невротического ответа на вопрос о
дифференциации полов и на загадку женского. Ее эротическая
игра направлена на поиск сексуальной идентичности. Она име-
ет смысл только в отношении фаллической позиции к женско-
му и к отказу от женского.
Я определяю «женское» в концептуальном смысле как один
из терминов различения, который строится из всех различений
парадигмы «дифференциации полов».
В отличие от оппозиции «все или ничего» фаллической
стадии нельзя говорить только о женском, отрывая его от муж-
ского. Речь идет о паре «различения и комплементарности»,
которая строится на взаимном основании.
Таким образом, я не использую этот термин в смысле пер-
вичного женского5. Моя концепция отличается настолько же от
понятия Винникотта о «чистом женском элементе», насколь ко
и от понятия о «нечистом женском элементе»; оба отсылают к
первоначальному, которое не располагается на уровне события-
прихода дифференциации полов (мужской-женский) для
субъекта, а располагается в периоде идентификаций с ма-
теринским или с сексуальным женским матери. Я выбираю
термин рецепции в отношении забот и термин пассивности ка-
сательно материнского соблазнения. Но я сохраняю термин
«женское» для времени испытания на инаковость, когда всту-
пает в силу кормящий взломщик дифференциации полов,
испытания, начинающегося в эдиповом конфликте, но осу -
ществляющегося полностью в сексуальных отношениях на -
слаждения. Когда это испытание случилось, загадка жен -
ственности исчезает. Если Фрейд в 1937 г., столкнувшись с
трудностями и неудачами в аналитической работе, испытал по-
требность в осмыслении нового «подводного камня», «загад-
ки», некоей Сциллы после Харибды — влечения к смерти —
«камня-загадки» «отказа от женственности», то это была, на
мой взгляд, форма его раскаяния, способ вновь ввести сексу-
альное, возвратить сексуальному влечению демоническую спо-
собность, которой он его лишил, придать ему ту же разрывную
полярность, что и влечению к смерти.
Почему женское?
Чтобы попробовать ответить на этот вопрос, я сформули -
ровала несколько гипотез (Schaffer, 1997а).
Первая гипотеза: именно в отношении «женского» (как и в
отношении всех влечений) (Goldstein, 1995) неизбежно появля-
ется то, что противоречиво определяет сексуальное влечение,—
быть одновременно тем, что кормит и взламывает психику,
И как раз трудность осмысления этого самого женского
сексуального из-за неизбежного постоянного натиска больших
5
Как это делает Жак Андре. См.:Andre J. (1995) Aux origines
feminines de la sexualite. Paris: PUF
151
 бидинозным пенисом. Итак, речь идет опять же о дифференци-
количеств либидо и подсказывает Фрейду понятие «отказа от ации полов на уровне самого сексуального отношения.
женственности», совершенно непреодолимого, в виде зависти Я отличаю «отказ от женственности», преодолимый «под-
к пенису или в виде отказа от гомосексуальной пассивности. водный камень», который уступает и открывает вход, необходи-
Что действительно Фрейд не рассматривает, так это то, как мый для пенетрации, от «отказа от женственности», непреодо-
обстоит дело с большими несвязанными количествами возбуж- лимого «подводного камня», не сдвигающегося, закрывающего
дения, когда они принимаются в Я без травматического взло- любой ценой вход влечению, и чуждому, и ведущему к фригид-
ма, без поражения Я, т.е. с кормящим взломом. Именно там ности у обоих полов.
располагается центр интроекции любой ценой больших коли-
честв либидо, где одной из форм реализации является либиди- Отказ от женского у истерика
нозное генитальное женское. Именно там располагается также
Истерик сверхинвестирует именно фаллическую защиту Я,
и «страх женственности». Фрейдовские теории страха не поз-
чтобы защититься от испытания на дифференциацию полов,
воляют осмыслить «женское».
пронизанную ненавистью к первосцене. Он провоцирует диф-
Но не Фрейд ли, обладая интуицией, написал Флиссу в но-
ференциацию полов, чтобы попытаться проникнуть в ее тайну
ябре 1899 г.: «Я все еще не знаю, что делать с женской -ь + +, и
и чтобы одновременно нападать на нее. Сексуальное отноше-
это заставляет меня сомневаться относительно всей системы».
ние контринвестируется инсценировкой трех первофантазмов,
Вторая гипотеза: эта удивительная «загадка», «подводный
пережитых в режиме инфантильной сексуальности: садистиче-
камень», отказ от женского есть отказ от того, что в дифферен-
ской первосцены, травматического соблазнения ребенка взрос-
циации полов оказывается самым чуждым и самым трудным
лым насильником и фантазмом кастрации, реализованным в
для помещения в рамки анальной или фаллической логики,—
сексуальном акте.
женский половой орган. Половой орган — невидимый, скры-
«Отказ от женственности» — это выражение симптомати-
тый, чуждый носитель всех опасных фантазмов. Он тревожит
ки, ведущее через клинику к фригидности. Страх кастрации
мужчин, потому что напоминает образ кастрированного орга-
маленького мальчика становится у мужчины-истерика отка-
на, внушающего им страх за собственный половой орган, но
зом от идентификации с материнским или с сексуальным
особенно их пугает раскрытие женского тела, его поиск на-
женским матери, кастрированным и опасным, и, как следст-
слаждения и его способность принимать большие количества
вие, отказом от женского женщины из-за страха кастрации,
постоянно действующего либидинозного натиска.
осуществляемой при пенетрации, в оргазме из-за инцестуоз-
Третья гипотеза: разгадывая эту «загадку», «подводный
ного страха и потери Я в сексуальном наслаждении. Зависть
камень», Фрейд приходит к пессимистической точке зрения на
к пенису у маленькой девочки, ее любовное отношение к ма-
сексуальность, что указывает, хотя и не эксплицитно, на бесси-
тери вызывают у истерической женщины отказ от пенетра-
лие сексуальности (сексуальную импотенцию) и на бессилие
ции мужчиной, пронизанной фантазмами прегенитального
аналитика помочь.
вмешательства, изнасилования, деструкции внутренних орга-
Действительно, Фрейд считает, что женщина остается, по
нов, страхов разрушения Я в оргазмическом взрыве, безумия,
всей видимости, порабощенной завистью к пенису, что недале-
деструкции или исчезновения Я в наслаждении. Она исполь-
ко от истины, а мужчина — к гомосексуальному страху быть
зует свою показную «женственность» соблазнения то для
пенетрированным.
провокации мужчины, то для защиты мужчины от его страха
Я бы сказала, что в обоих случаях речь идет о прегениталъ-
кастрации, но особенно для того, чтобы контринвестиро-
ной защите против страха генитальной кастрации — страха
вать свое «женское», полностью внутреннее. Непереработка
пе-нетрированной вагины или страха быть пенетрированным
153
ли-
дифференциации полов наделяет пенис мужчины всемогу-
ществом фаллической и опасной матери.
Истерическая женщина не может подчиниться ни своему
постоянно действующему либидинозному натиску, ни либиди-
нозному превосходству любовника для наслаждения, так как она
воспринимает его как насильника, осуществляющего над ней
экскрементное господство, направленное на то, чтобы ее унизить
и кастрировать. Так она защищается, то становясь жертвой, ин-
вестирующей свой моральный мазохизм, то превращаясь в каст-
раторшу. Ее фригидность выражается словами: «Ты из меня ни-
чего не вырвешь, не извлечешь!» Она инвестирует вырывание,
выдергивание, но оно уподоблено кастрации. Она делает боевое
орудие из своего оргазма: «Ты не способен из меня это вырвать».
Уничижение женского
Если истерия во все времена провоцировала медицину и
общественный строй, так это потому, что она затрагивает сек-
суальное, дифференциацию полов и загадку женственности.
Истерическая женщина выставляет раскрытие тела и Я боль-
шим количествам либидо, поиск наслаждения, желание паде-
ния и сопротивление желанию падения. Истерический криз —
это одновременно и поиск женского, и «отказ от женственнос-
ти». Это кризис либидо и кризис женского.
Ненависть к дифференциации полов и к первосцене выра-
жается в истерическом отношении через «нервный припадок»,
драматизацию, перманентную эротизацию, игру со страхом,
соблазнение и ревность. И поскольку эти особенности встреча-
ются чаще всего у женщин, в разговорном языке слово «исте-
рический» получает немного уничижительное обозначение
женского, которое рассматривается как эксцессивное, плохо ор-
ганизованное, ведомое сексуальным и аффективным.
Эти фигуры отсылают к загадке женственности, которая
ускользает и улавливается только негативно. Когда кто-то пре-
увеличивает, от избытка или недостатка, норму своего пола и
становится карикатурой на женщину или мужчину, недоста-
точной женщиной, или слишком женщиной, или женщиной-
мужчиной, тогда ему наклеивают «истерический» ярлык —
показание к медицинскому наблюдению.
Мужская истерия не сущ ествует
Истерия не является половой, она ни женская, ни мужская,
так как она как раз сталкивается с испытанием на дифференци-
ацию полов и на трудность интеграции женского, которое может
определиться только в качестве отсутствия полового органа или
«кастрированного» полового органа. У женщины, так же как и у
мужчины, она является обострением того, что конфликтность
дифференциации полов предписывает женскому.
Истерические кризы, происходящие у мужчин, свидетель-
ствуют о конфликте женской идентификации (с женщиной
или с матерью), который не может разрешиться только психи-
ческим путем.
Нет мужской истерии, но есть истерия у мужчин.
Со времен Сальпетриера Шарко настаивал на проявлени-
ях истерии у мужчин, а Фрейд, видя его подпрыгивающим и
бормочущим: «Но это же всегда генитальное, всегда, всегда»,—
удивлялся: «Но если он об этом знает, то почему никогда об
этом не говорит?»
Истерия и неудовлетворение
Истерия также близка и к влечению своим «желанием неудов-
летворяющего желания».
В отличие от потребности, которая может быть удовлетво-
рена через соответствующее действие, называемое «специфи-
ческим», присваивающим, влечение не знает удовлетворения.
Поэтому оно блуждает, как говорилось о матке, в виде истерии
от одной цели к другой, от одного объекта к другому.
Именно постоянный либидинозный натиск и определяет
человеческое, а также желание. Если бы влечение достигало
удовлетворения посредством остановки нескончаемого шест-
вия определенных количеств аффектов вдоль цепей репрезен-
таций, «примерно как электрический заряд на поверхности
тел» (Freud, 1894), зачем бы тогда ему нужно было продолжать
делать усилия, продвигаться, толкать, нападать, осуществлять
свой натиск?
Истерик атакует Я своим влечением до такой степени, что
не позволяет ему объявить себя «удовлетворенным». Ведь
155
именно Я объявляет себя удовлетворенным сексуальным ак -
том, объектом любви или объектом сублимации. Значит, кате -
гория удовлетворения принадлежит Я, а не влечению 6 .
Попытки удовлетворения
Маленький ребенок имеет в качестве первых психических
средств, чтобы справляться с состоянием напряжения от по -
стоянного возбуждения влечения, только аутоэротическую
деятельность (то, что Фрейд называет «галлюцинаторным
удовлетворением желания»), которая воспроизводит не «спе -
цифическое действие», а «опыт удовлетворения», т. е. «ощу -
щение удовлетворения». Речь идет об отступлении, о первой
дифференциации потребности и влечения, прелюдии к испы -
танию на реальность, «не только внутреннюю, но и внеш -
нюю», описанную Фрейдом.
Материнская функция, одновременно возбуждающая и
противовозбуждающая, этому способствует, поставляя первые
контринвестиции «цензуры любовницы» ( Braunschweig, Fain,
1975).
То, что будет воспроизводить, повторять совсем маленький
ребенок, так это только попытки удовлетворения, галлюцина-
торного или аутоэротического, первые наброски к потребности
в психической работе, к которой его принудит постоянный на -
тиск влечения. Фрейд совершит такой же (в теоретическом
смысле), путь, относящийся к сновидениям и симптомам исте -
рика: вначале они рассматриваются как исполнение желания,
в дальнейшем — как «попытки» исполнения желания, как работа
психики, как результат конфликта, компромисса или цензу ры,
потом как работа связывания. Разрыв между не неизбежным и
неизбежным, между удовлетворением и попыткой удовлетво-
рения, между потребностью и влечением определяет меру по -
требности работы психики.
6
Здесь я не согласна с Полем Дени, который считает, что удовлетворение
является одним из двух формантов влечения (1997, Emprise et
satisfaction. Paris: PUF, «Le Fil rouges).
Желание неудовлетворяющего желаниям
Криз и модус истерических отношений располагаются, ве-
роятно, на той точке пути влечения, где галлюцинаторное и
аутоэротическое посредством телесных и аффективных отно-
шений выражают не потребность в объекте удовлетворения,
а поиск психического экстаза влечения. Истерик инвестирует
неудовлетворяемостъ, а, следовательно, влечение, желание, а не
возбуждение потребности для удовлетворения через «специ-
фическое действие». В кризе, в драматизации, в играх соблаз-
нения и ревности он создает себе галлюцинаторный объект,
желание которого, обостренное отсутствием, выражается в
аутоэротической форме.
Повторение неудовлетворяемости — это на эротическом
языке истерика «желание неудовлетворяющего желания», на
котором он остается фиксированным. Топическая оральная
регрессия изображает это желание таким, что оно не может и
не должно быть утоленным, поскольку сытость и предполагае-
мое достигнутое удовлетворение уничтожили бы желание и
напряжение. Итак, истерик поддерживает неудовлетворяющее
желание и вечное разочарование, которые он оборачивает ак-
тивно враждебно против своего партнера, категорически отка-
зываясь от его желания. Он наслаждается, таким образом,
двойным неудовлетворяющим желанием — своим и другого.
Таких женщин обычно называют «динамо».
Это «желание неудовлетворяющего желания» направлено
также и против первосцены, к которой относятся с завистью и
ненавистью: сексуальная встреча не может быть предметом
удовлетворения, она всегда должна быть неудачей.
Истерия и мазохизм
Мы понимаем (учитывая, что влечение по своей природе не
способно к удовлетворению), что необходимо обратиться к
организации, ядром которой является первичный эрогенный
мазохизм, инвестирующий способность Я поддерживать не-
удовлетворение, терпеть постоянный натиск влечения.
Истерик через инвестирование функции неудовлетворяе-
мости Я инвестирует свой мазохизм.
157
 Истерические конверсионные женщины показывали себя
невыносимыми, непристойными, потому что они предавались
выставлению безудержного мазохизма; выказавали себя через
свои симптомы одержимыми, наслаждающимися и страдаю-
щими одновременно, фригидными и требующими наслажде-
ния. Они воплощали «загадку» и «скандал» мазохизма. «То,
что выражало человеческий страх, бесстыдно служило выстав-
лению удовольствия» (Jeanneau, 1985).
Мазохизм истерика
У женщины он принимает вид женского эротического ма-
зохизма (Schaffer, 1997а), т. е. женского запроса, адресованного
мужчине,— запроса злоупотребления властью господина, ко-
торый вырывает поражение и наслаждение. Но речь идет о
приманке и вызове, так как истерик (мы это видели) не может
подчиниться человеку, который ощущается и насильником-со-
блазнителем, и кастратором сразу.
В действительности речь идет относительно обоих полов о
«женском мазохизме», таком, каким описал его Фрейд,— в виде
перверсии у некоторых мужчин, использующих, чтобы достичь
оргастического удовольствия, фантазмы, относящиеся к «жен-
ственности» и к страданиям, которые она может вызвать.
Он проявляется через фантазмы о страдающей сексуальной
женской жизни — «претерпевать коитус или рожать», через
фан-тазм о женском, эквивалент которого — «быть
кастрированной», о женском, уподобляющемся ребенку, с
которым дурно обходились,— «затыкали рот, привязывали,
больно били, стегали кнутом, принуждали к безусловному
подчинению». Здесь мы находим фантазм о «битом ребенке»
(Freud, 1919) и его мастур-бационное применение. И наконец, о
«фекализированном» женском — «быть оскверненной,
опороченной, униженной».
То, что аутоэротически эротизировано, относится и к фан-
тазмам женского морального мазохизма.
В равной степени и через моральный мазохизм истеричес-
кие женщины поддаются ненависти к женственности. Они
выставляют свое женское, продолжая его отвергать. Они об-
ходятся дурно сами с собой и заставляют других дурно к ним
относиться.
Самым шокирующим для Я является, состояние наслаждения.
В этом заключается послание истерика. Наслаждение упи-
рается, предлагает себя и одновременно категорически отказы-
вается от пенетрации, оно хочет и не хочет, оно хочет, чтобы его
взяли силой, а мужчина, охваченный страхом женского, замы-
кается, сосредотачивается на позициях научного, морального и
религиозного порядков. Он загоняет его в другое место, пытает
его, блокирует, запирает. Истерик расспрашивает мужскую
фригидность.
Истерическая сексуальная провокация (провокация на-
слаждения) вызывает презрительные ответы, отвержение и
обращение против нее самой. Так, истерические женщины в
течение веков предлагали себя в качестве добычи разным ма-
нипуляторам с маткой, колдунам и магам. .
Можно, однако, сказать, что ядро эрогенного первичного
мазохизма является функциональным, поскольку регрессия не
доходит до телесных заболеваний, как происходит в соматиче-
ских болезнях. Истерический криз остается психическим, даже
если он использует телесное («телесное Я»?). Телесные симп-
томы, часто очень серьезные, не уходят корнями ни в какую
органическую этиологию и могут исчезать, не оставляя следов,
так же загадочно, как появились.
Истерия и идентификации
Как мы уже сказали, блуждает не матка, а либидо. Когда исте-
рия не блуждает со слишком большим удовольствием по телес-
ным симптомам, ведущим к инвалидности или к невыносимым
объектным отношениям, она — признак жизнеспособности,
жизненной силы либидо. Только когда она фиксируется,
застывает, может возникать опасность.
Мобильность истерии особо характеризуется феноменами
идентификации.
Истерическая идентификация
Идентификация — это бессознательный процесс Я,
«способ мышления», говорит Фрейд. У истерика она
является под
159
прикрытием вытеснения способом осмысления сексуальной
идентичности и отношения к половому объекту.
В связи с невротическим симптомом Фрейд (Freud, 1921)
описывает частичную идентификацию, которая посредством
регрессии может занять место объектного выбора, интроециро-
вать любимый объект в Я, что не отличает ее от общего процес-
са идентификации, субститута отказа, отречения или потери.
Но как раз относительно идентификации с ненавистным
лицом Фрейд уточняет: «Это есть полный механизм формиро-
вания истерического симптома». Он его приписывает только
маленькой девочке (Фрейд в то время отрицает любую враж-
дебную позицию маленького мальчика по отношению к своей
матери, их может объединять только нежность). Через свой
симптом она враждебно занимает место матери, чтобы реали-
зовать в своем фантазме инцест с отцом. Лечение Доры явля-
ется тому иллюстрацией.
Итак, истерик идентифицируется против.
Речь идет о парадоксальной идентификации: вместо того
чтобы поставить целью «десексуализацию» отношений с инце-
стуозными объектами, снимая с них всякое эротическое инве-
стирование и превращая объектное либидо в нарциссическое,
она будет использована как театр пола, чтобы поддерживать
эротическое отношение и избегать траура по этим первичным
объектам.
Например, в лечении одной пациентки выявилось, что ее
симптом (люмбаго) обретает смысл и фантазматическую реали-
зацию через свое собственное обездвиженное и страдающее тело
с целью лишить свою дочь, исключенной соперницей которой
эта пациентка является инцестуозных отношений. Действитель-
но, ее дочь, у которой только что начались месячные, ведет себя
как вамп по отношению к своему отцу и провоцирует мать, го-
воря, что примет противозачаточную таблетку. Пациентка в ужа-
се. Не только идентифицируя дочь с самой собой, она ей за-
прещает своим люмбаго всякие сексуальные отношения, но,
идентифицируясь с дочерью, она также наказывает саму себя за
отношения с любовником, которые через ассоциацию с месяч-
ными и через провокации дочери стали инцестуозными по отно-
шению к ее собственному отцу.
Речь идет о странной идентификации, можно было бы сказать,
об идентификации наоборот, так как это не тот симптом,
который она позаимствовала бы у своей дочери, чтобы встать
на ее место, а тот, который через эротическую общность должен
произвести в фантазме свое действие в теле дочери. Таким об-
разом она реализует двойное «желание неудовлетворяющего
желания»- — свое и своей эдиповой соперницы.
Истерическая идентификация совершается с желанием
другого (соперника), которому завидуют и которого ненавидят
и, так как это желание не сможет быть исполненным, отказы-
вают себе самому (вспомним сновидение «остроумной жены
мясника» (Freud, 1900), Желание быть другим — это в то же
время желать его уничтожить. Это агрессивная компонента
идентификации «против», проявляющаяся в том, что эротиза-
ция упорствует в неудовлетворении, в желании неудовлетво-
ряющего желания. Еще нужно, чтобы другой был одаренным,
богатым и достойным зависти, чтобы можно было идентифи-
цироваться с ним. Посредством инсценировки — через тело и
его способы изображения — истерик ищет в идентификациях
то, что ускользает от влечения и что является его частью.
Эти множественные, лабильные, противоречивые истери-
ческие идентификации свидетельствуют о неудаче первичной
истерической идентификации (Braunschweig, Fain, 1975). Эта
последняя позволяет ребенку организовывать возбуждение,
провоцируемое отсутствием и дезинвестированием его матери
(когда она вновь становится любовницей), трансформируя это
возбуждение эротического влечения посредством идентифика-
ции с телом матери и ориентируя его на соблазняющий объект.
Регрессия в первичную истерическую идентификацию позво-
лила бы обрести «управление» материнским бессознательным
(Marty, 1990), которое должно было бы организовать соедине-
ние между представлениями о вещах и представлениями о сло-
вах, предоставить необходимые контринвестиции от перепол-
нения влечением и гарантировать равновесие первофантазмов,
которые управляют психическим функционированием в целом
и сексуальным в частности.
Может быть, мать истерика плохо обеспечила своему
ребенку переход от эротизированной телесной спайки к
161
вербализованному отношению? Или же имело место слиш-
ком раннее «смешение языков», ненависть к словам слишком
сексуальной матери?
Если ранняя истерическая идентификация была недостаточ-
но удачной, первое эдипово переживание постфактум и следу-
ющее пубертатное переживание постфактум придадут травмати-
ческий смысл этой неудаче и сделают необходимым повторение,
чтобы ретроактивно связать и укротить взлом, чтобы дополнить
то, что было упущено или осталось незавершенным.
Истерическая идентификация — идентификация против,
— которая поддерживает инвестирование в объект, является
также инвестированием против, контринвестированием. Она
представляет собой самый продвинутый, самый
ментализированный уровень истерической защиты. По
аналогии с рубином истерик вытесняет невыносимое влечение,
контринвестируя ненавистное, т. е. идентифицируясь с
соперником, но против него.
Однако у истерика речь идет только об интроективном дви-
жении, о внутрипсихическом моменте, который не поддержива-
ется, потому что не приводит к настоящему интроективному
процессу, устанавливающему независимость и отказ от внешне-
го объекта. Эта нестабильность делает необходимой проекцию
конфликта на внешний объект или на внутренний объект, бес-
конечно экстериоризирующийся. Такой круговорот бесконечен.
Этот круговорот подвергает пересмотру оппозицию внут-
рипсихическое/межсубъективное, так как нестабильность все
время угрожает истерической проекции и истерической иден-
тификации соскальзыванием к процессу проективной иденти-
фикации.
Истерическая идентификация и проективная
идентификация
Истерическая идентификация — это бессознательный
внутрипсихический процесс, который остается включенным в
пределы Я и в аутоэротическую игру субъекта. Другой ис-
пользуется для выражения влечения и его контринвестирова-
ния. Реальный партнер может оставаться в полном неведении
относительно того, что у него заимствуют. Его инаковость не
ставится под вопрос.
Совсем другое то, что М. Кляйн обозначила как проективную
идентификацию. Здесь речь идет о межсубъективном процессе,
а не только внутрипсихическом, где другой используется не как
театр игры влечения, а как место проекции с целью изгнания,
выбрасывания, контроля, а также смешения и не-
дифференцированности. Партнер может реально ощущать на
уровне восприятия, что он пойман, что его контролируют, что
он находится под влиянием субъекта, при условии, что он не
отрицает и не отвергает такого восприятия. Он чувствует, что
его используют и им манипулируют как частичным объектом
и отрицают его инаковость. Истерик может использовать оба
эти способа идентификации. В действительности «нормаль-
ная», если можно так сказать, истерическая идентификация,
которая должна бы вести к интроективному процессу, к интро-
ективной независимости по отношению к внешнему объекту,
срывается и требует, чтобы субъект «перешел к действию» —
либо к телесному симптому, либо к отношениям и к поведению,
настоятельно вовлекающим другого, и поворачивает к истери-
ческой проекции.
Истерическая проекция
Это понятие следует отличать от проективной идентифика-
ции, которая также является проекцией.
Проективная идентификация направлена на выброс отщеп-
ленных частей 5е1г" и частичных объектов, переживаемых как
деструктивные, преследующие, в другого, чтобы ими овладеть
и установить над ним всемогущий контроль с целью одновре-
менного установления и стирания границ между ним и субъек-
том. Она направлена на то, чтобы проецировать и выбрасывать
в другого одну из частей конфликта, чтобы уничтожить этот
конфликт из-за невозможности переработать амбивалентность
влечения.
Истерическая же проекция стремится проецировать боль-
ше не в, а на другого сам конфликт, само место конфликта с
целью его переработки. Проекция невротического типа, исте-
рическое соблазнение, например,— это проекция конфликтно-
го содержания, невыносимого (оттого что оно слишком воз-
буждающее), эротического, эдипова, относящегося к целым
163
личностям, дифференцированным. Контролируют другого,
чтобы не осознавать конфликт в себе, поддерживать через него
вытеснение и провоцировать его действовать как возвращение
вытесненного. Его инаковость не подвергается сомнению.
Эта истерическая проекция составляет как бы звено между
невротической проекцией фрейдовского типа, которая выбра-
сывает аффекты и несознаваемые или отвергаемые репрезен-
тации, и проективной идентификацией в смысле М. Кляйн.
Разработка, внесенная в этот вопрос Бионом и неокляйнианца-
ми в смысле нормальной проективной идентификации, струк-
турирующей, проходящей через материнскую фантазию и ее
трансформирующую функцию, приближает ее к тому, что я
называю истерической проекцией.
У истерика круговорот-цикл «интроекция-проекция» не-
прекращающийся: проекция — через драматизацию и соблаз-
нение, частичная интроекция — через истерическую
идентификацию.
Заимствование
Фрейд находит в истерической идентификации значение
заимствования: «Идентификация,— говорит он,— является...
частичной, ограниченной и заимствует только одну черту у
объектного лица» (Freud, 1924).
Заимствование — это нечто другое, чем присвоение,
захват, завладение. Истерик ничего не берет, ничего не хранит,
он обнимает, охватывает слишком, чтобы хорошо сжать,
стянуть, связать. Он ищет идентификации в эротической
общности. Недостаток усвоения является результатом
затруднения ин-троекции. Понятие заимствования имеет
временной параметр и поддерживает в неопределенности
судьбу того, что заимствовано, судьбу долга. Заимствование
предполагает также все виды игры фантазматического
движения взад и вперед, все повороты «непорядочности,
недобросовестности». Достаточно вспомнить о заимствовании
котелка (Freud, 1905Ь).
Этот процесс заимствования есть агент цикла проекции-
интроекции, оба члена которого конституируют контринвести-
рование и, собственно говоря, заимствование.
Психическое заражение
Истерик хочет быть как другой, т. е. быть желанным или не-
навистным. Манифестации, называемые «множественными
личностями» (модифицированные в DSM-4 в «диссоциативные
расстройства идентификации»), эпидемию которых констатиро-
вали в США, нельзя путать с личностными расстройствами, так
как речь идет о феноменах множественных идентификаций.
Психические эпидемии и заражения (за исключением сооб-
ществ, где происходит паранойяльная проекция идеала Я на ли-
дера) означают идентификацию в истерическом эротическом
сообществе. Вспомним одержимых Лудона, конвульсионеров
(одержимые фанатики-янсенисты, бившиеся в конвульсиях на
могиле святого в XVII в.) кладбища Святого Медара. Из совре-
менных явлений такого рода назовем трансы, рок-концерты,
феномен Дианы и т. д.
Именно истерия делает возможным существование чудес,
целителе и-знахарей, ясновидящих и нетрадиционной медици-
ны, базирующихся на суггестии. Гипноз, далекий от того, что-
бы быть современным открытием, относится к предыстории
психоанализа, а последний родился из неудач и разочарований
в осмыслении результатов гипноза. Именно истерия позволи-
ла понять гипноз, а не наоборот. Сегодня это уже не тайна.
Пациентка рассказывает мне о симптомах, которые у нее
вызывают сеансы, и жалуется, что после она должна идти на
консультацию то к гинекологу, то к дерматологу, то к фтизиатру
и т. д. Она говорит, что может почувствовать себя внезапно
парализованной на кушетке. «Что бы вы делали, если бы я
больше не смогла встать с кушетки?» — провоцирует она
меня. «Я бы вам сказала: "Вставай и иди!"» Мой ответ
заставляет ее разразиться смехом.
Истерия всегда зависела от прихоти моды. «Болезнь страс-
ти»,— говорил психиатр конца XVII в. (Baglivi); постоянно
меняющаяся, она на протяжении веков рядилась в одежды ци-
вилизации. Симптомы изменялись в зависимости от ожиданий
общества и были обусловлены вкусами, нравами и религией
эпохи. Соответственно времени значимость получали то гене-
рализованные конвульсии, то globus hystericus, то обмороки и
остановки дыхания. Манифестации изменялись главным обра-
165
зом в соответствии с концепцией женского идеала. В XIX в. он
связывался с утонченностью и уязвимостью, женщины падали
в обморок грациозно, имели свои -«недомогания-туманы», ню-
хали соли — изысканное настойчивое требование эманации
матки (носившее иронический налет) и вдыхали ароматы, при-
званные вернуть «зверя» на место. Сегодня говорят о «спазмо-
филии», о «вновь обретенных воспоминаниях о сексуальных
злоупотреблениях», о «множественных личностях». Изменяет-
ся не сам феномен, а дискурс о расстройствах.
Истерия и бисексуальность
Фантазмы о бисексуальности у истерика свидетельствуют о
конфликтах идентификации с одним или другим персонажем
первосцены, отмеченной фаллической прегенитальностыо —
нестерпимой, ранящей и ненавистной.
Именно потому, что истерик боится сексуального и ощущает
ненависть к дифференциации полов и к первосцене, он и
прибегает к симптомам, которые воплощают или инсценируют
явную бисексуальность, являющуюся одновременно аутоэро-
тической и защитной стратегией.
В своей статье «Истерические фантазмы и их отношение к
бисексуальности» (Freud, 1908) Фрейд описывает припадок
истерической женщины, которая одной рукой срывает с себя
одежды, а другой прикрывается ими, телесно выражая борьбу
между влечением и защитой, отреагирующее представление
сексуальной сцены, где она изображает обоих партнеров обоих
полов, а также инсценировку травматического соблазнения
ребенка взрослым.
Она воплощает в одном теле одновременно мужчину-агрес-
сора и насилуемую женщину, неудачу сексуальных отношений,
желание неудовлетворения, запрещенное эдипово наслажде-
ние, травматическое соблазнение сексуальным абьюзом, ис-
ключенного третьего или третьего лишнего, инфантильное сек-
суальное выражение первофантазмов и т. д.
Этот фантазм о бисексуальности, это сгущение фантазмов
позволяет ей сразу и наслаждаться первосценой, и атаковать ее.
Сексуальный объект, который она требует и отвергает од-
новременно, создается ею в галлюцинаторном пространстве
вместе с эдиповым интроектом. Ненавистную сцену она дарит
себе аутоэротически в припадке, разыгрывая ее мимически;
речь идет скорее о сексуальной сцене между двумя персонажа-
ми, один из которых — фаллический, а другой — кастрирован-
ный. Это помогает ей избежать двух кормящих взломщиков,
которыми являются дифференциация полов и опыт пенетра-
ции любовником для наслаждения (Goldstein, 1995; Schaffer,
1997а). Она «испытывает острое удовольствие» (взлетая на
небо) одна наедине со своим влечением. Она падает, провали-
вается. Ее падение фантазматически сгущает поражение Я под
гнетом влечения, желание сексуального падения, адресованное
отцу-господину, или желание подарить ему ребенка, желание
его кастрировать (детумесценция — спад напряжения половых
органов), а также потерю либидииозного объекта («Он или она
ее уронили, предоставили ей возможность упасть, опустили).
Истерическая женщина «ищет господина, над которым она
могла бы господствовать», говорил Лакан. Речь идет снова об
анальной и фаллической логике. Если мужчина расценивается
как слишком могущественный, как насильник и кастратор, она
организуется вокруг ущерба, вокруг жертвы, предъявляющей
претензии и отстаивающей свое право. Если же он расценивает-
ся как немощный, т. е. кастрированный, она пускается в испра-
вительную деятельность или же берет на себя роль мужчины,
чтобы реабилитировать «трон и алтарь, оказавшиеся в опаснос-
ти». Таким образом, она может иметь иллюзию и производить
иллюзию удовлетворения своих бисексуальных тенденций, тог-
да как речь идет о допубертатных движениях, маркированных
скорее оппозициями активное/пассивное и фаллическое/каст-
рированное, чем оппозицией комплементарности мужское/жен-
ское, которую она ненавидит и отвергает.
Истерик не бисексуален
Истерик провоцирует и подрывает дифференциацию по-
лов, разыгрывая бисексуальность. Он действительно фалличе-
ский и кастрированный одновременно. И это то, что может сде-
лать истерическую женщину очаровательной для мужчины, но
также и конституировать угрозу для его пениса и провоциро-
вать его раздражение и ненависть. Этот фаллический и одно-
167
временно кастрированный характер превосходно воплощает
нарциссическое соблазнение, которое Фрейд приписывает
женщинам, котам и крупным хищным животным.
Истерик инсценирует псевдобисексуальность, которая явля-
ется защитой по отношению к испытанию на дифференциацию
полов. Так он разоблачает свои интроективпые трудности, кото-
рые подкрепляют структурирующие идентификации сексуаль-
ной идентичности и формирование Сверх-Я, запрещающего
инцест и защищающего Я. Навязчивая инсценировка бисексуаль-
ности — это точный знак провала интеграции психической
бисексуальности на уровне перекрестных идентификаций эдипова
комплекса, позволяющего преодолеть реальные первичные
объекты и получить доступ к латентности, подготавливающей
пубертатное переживание постфактум. Она служит защитой —
посредством отрицания и отказа от столкновения с испытанием
на дифференциацию полов — от сексуальных генитальных
отношений.
Истерия и перенос
Истерических женщин изолировали, потому что они внушали
страх, очаровывали и шокировали, выставляли сексуальное и
женское в крайних проявлениях.
Весь этот спектакль был адресован главным образом муж-
чинам в процессе такого психического движения, которое
Фрейд впоследствии назовет «переносом».
Эротизм и любовный запрос женщин в истерических кри-
зах постоянно «фекализировались», трактовались как «непри-
стойные плотские требования». Только Фрейд уловил здесь
непрестанно возобновляющуюся, неутомимую трансферент-
ную креативность. Заслуга его состоит в том, что он перестал
смотреть их неутомимый спектакль и прикасаться к ним, а на-
чал их слушать и помогать им переводить в репрезентации
фантазмы, заключенные в их теле, как в темнице.
Функция представления. ^Театр в поисках автора»
Если истерик заимствует либидо у лица, которое он нена-
видит и которому завидует, так это не только для защитных
нужд и потребностей влечения, потребностей контринвестиро-
вания. Если он делает из другого театр своих аффектов, это
происходит и для того, чтобы сделать из него место и агента
представительства своей жизни влечений.
Действительно, постоянное вытеснение поддерживает дис-
социацию между аффектом и репрезентацией, как и между ре-
презентациями слов и репрезентациями предметов. Обраще-
ние к внешнему объекту, неудача вытеснения, необходимость
бесконечно вытеснять, недостаточно извращенное влечение,
интенсивные энергетические затраты — все это осуществляет-
ся в ущерб качеству и функциональному значению репрезен-
тативной цепи, в ущерб удачному и полному функционирова-
нию предсознателъного.
Можно предположить, что если истерик умеет так хорошо
использовать «представительство» своих аффектов (David,
1982), то это для того, чтобы лучше делегировать другому ре-
презентативную функцию. Именно на уровне репрезентации и
заканчивается полномочие аффекта. Шарко называл истерию
«болезнью к представлению?-. Я бы ее назвала «болезнью пред-
ставления» (репрезентации).
Истерик находится в перманентном представлении (спек-
такле), но через кого и для кого? Его театр тем более оживлен,
возбужден, чем беднее его способности к символизации. Если
его изобразительные способности богаты, а образы близки к
галлюцинаторным, в чем тогда заключается экономическое,
функциональное значение этого? Такие гиперсгущенные изо-
бражения, пропитанные проекцией, являются недостаточно
смещенными, чтобы осуществилось успешное функционирова-
ние его предсознательного. Аффективное усиление, избыток
сгущения, не отсылают ли они, как сенсорная живость образов
сновидения или воспоминания-экрана, к молчанию репрезен-
тации?
Ожидания истерика обращены прежде всего к психике дру-
гого. Именно через нее он дает себя «интерпретировать», как
конверсионный симптом дает себя диагностировать, бросая
вызов неврологии, или как рассказ о сновидении, где цензура
деформирует его с явным вызовом, который первичные про-
цессы бросают логике, времени, достоверности и внешней ре-
альности. Он ждет от другого, чтобы тот предоставил ему эту
169
оболочку, это «вместилище», которым является репрезентация,
чтобы придать форму его переполнению аффектами, чтобы он
ему предоставил репрезентации слов, способные соединиться
с репрезентациями вещей, преодолевая излишек сгущений.
Аффективный запрос, «сексуальное разрешение» являют-
ся на самом деле поиском репрезентаций. Поэтому истерик так
разочарован, когда ему отвечают сексуальным или даже аф-
фективным,— это знак, что его не услышали на уровне его
предсознательного. Он постоянно стимулирует «смешение
языков» вследствие запроса, который не должен быть удовле-
творен, вследствие желания неудовлетворяющего желания.
И хождение по кругу продолжается.
Аналитическое лечение
Психоанализ, следует напомнить, появился благодаря иссле-
дованиям истерии, поскольку именно истеричке, Эмме фон N...,
описанной Фрейдом в «Исследованиях истерии», вот уже век
принадлежит изобретение аналитической ситуации. «Не двигай-
тесь! Не говорите ничего! Не прикасайтесь ко мне»,— предписы-
вала она Фрейду. То, что мы называем сегодня аналитической
рамкой, состоит в отстранении любой сенсорики и моторики,
а также в том, чтобы выслушивать свободные ассоциации лежа-
щего пациента, находясь сзади него. А еще эта пациентка устано-
вила запрет на прикосновение — средство физического
насилия или соблазнения, добиваясь таким образом (чтобы
защититься от своих желаний и желаний другого) эдипова
запрета на инцест и на отцеубийство и матереубийство, т. е.
двойного запрета, на котором, как известно, основываются
культура и человеческое общество во все времена и у всех
народов.
Истерия включает взгляд и аффекты другого, т. е. перенос
и ответ через контрперенос. Истерик пользуется другим для
того, чтобы одновременно замаскировать и обнаружить то, что
поражено вытеснением. В аналитической встрече он мгновен-
но улавливается через свой способ быть и вступать в отноше-
ния, поскольку он прямо требует нашего контрпереноса. Он
нас тут же информирует о себе самом как по неосознанности,
которую создает в нем вытеснение, так и по избытку осознан-
ности, которую он вызывает в нас.
Рамка лечения — это привилегированное пространство (по
мобилизации влечения и запрету видеть и действовать) для ис-
терической инсценировки, для запуска влечения и средств, ко-
торые Я использует, чтобы от него защищаться или его прини-
мать и обогащаться им. Лечение производит «истеризацию
переноса» в том смысле, что хорошие способности к истеризации
являются необходимыми для принятия влечения в Я и для от-
крытости постороннему, которого представляет собой аналитик.
Интроекция влечения остается, в моем понимании, целью
психоаналитического лечения, а также и других форм терапии.
Очень важно знать, в каком направлении движется соматоз —
к истеризации или к еще большей дезорганизации. В терапии
обретение смысла бессмысленного криза уподобляется, как
мне думается, процессу вторичной истеризации.
Наш тезис состоит в том, что чем больше Я принимает сек-
суальное влечение в свои недра, тем богаче оно становится и
лучше живет.
Заключение
Конверсионная истерия не исчезла и сегодня. Критические
манифестации, классически называемые истероэпилептичес-
кими, встречались и на протяжении всего XX в. Они не связа-
ны, как часто думают, с культурными условиями. Ситуации
изоляции и психической репрессии, «отказ от женственности»
существуют во всех культурах (семьи, тюрьмы, монастыри,
военная служба, репрессивные общества, тоталитарные госу-
дарства, религиозный консерватизм, секты и т. д.).
Этот недуг не пользуется доброй репутацией. Во все време-
на истерики раздражали неврологов, которые не находили орга-
нического субстрата в различных манифестациях, наблюдаемых
ими (Lapastier, 1996). Исследования, изучение рассеянного
склероза, поражений центральной нервной системы
оказываются безуспешными.
Например, женщина в инвалидном кресле, приехавшая из
провинции, была направлена в Сальпетриер для обследова-
ния по новейшим технологиям, так как ее недуг не обнаружи-
вал никакой этиологии, поддающейся пониманию. Эта жен-
171
шина, умная и контролирующая себя, занимается, в частнос-
ти, ассоциацией миопатов. Решили вызвать психоаналитика.
Беседа развертывалась в положительной атмосфере, и эта
женщина, не скрывая своего страха, от избытка эмоций при-
ходит к тому, что начинает говорить о своем детстве, об эпи-
лептических припадках своей сестры, которые лишали ее
саму материнского внимания, и о своих детских кошмарах.
Потом она упоминает о своем бесплодии и о перенесенном
лечении, В тот момент, когда ее желание иметь ребенка могло
осуществиться посредством оплодотворения в пробирке,
говорит она нам, она «упала» и больше не вставала. Надеем-
ся, что эта женщина сможет воспользоваться включением
своего либидо, чтобы запустить его вновь.
Истерия выражается посредством множества парадок-
сов — анатомических, физиологических, поведенческих, пара-
доксов отношений, и тем самым бросает вызов любой научной
позитивистской классификации. Благодаря критериологиче-
ской психиатрии единица «истерия» исчезла из следующих
друг за другом DSM и оказалась расчлененной на термины
«диссоциативные расстройства идентификации», или «сома-
тоформные расстройства», «театральные личности*-, или
«посттравматические стрессы». Отовсюду полностью изъята
сексуальная и интерперсональная динамика.
Даже если конверсия перестала быть существенной пара-
дигмой в психопатологии, истерия тем не менее остается базо-
вой организацией человеческой психики, базовым неврозом.
Человеческая сексуальность является по структуре истериче-
ской. Все человеческие существа сталкиваются с истерией, как
и с соматическими недугами.
Настоящее табу, настоящий «подводный камень», «загад-
ка» — это не женское, а дифференциация полов, испытание
взламывающей и кормящей реальности, которому Я подверга-
ется любой ценой и которое стремится чаще всего деперерабо-
таться в фаллическое или в анальное, где отрицается диффе-
ренциация полов, а следовательно, и женское. Остается только
констатировать волну навязчивой гомосексуальности, муж-
ской и женской, отстаивающей себя как таковую, волну, обру-
шившуюся сегодня на мир, которая даже завоевывает некото-
рые круги, требуя от психоанализа разрешения вопроса о лега -
лизации пространства, где можно было бы обойти это трудное
испытание на столкновение с дифференциацией полов и фор -
мированием образа другого.
Ли т ература
AndreJ. (1999) L'element feminin irnpur // Cles pour le feminin (femme,
mere, amante et fille). Paris: PUF.
Braunschweig D., Fain M. (1975) La nuit, le jour. Essai psychanalytique
sur le fonctionnement mental. Paris: PUF.
Brette F. (1982) Du traumatisme... et de I'hysterie «pour s'en remettre» //
Quinze etudes psychanalytiques sur le temps. Toulouse: Privat.
David C. (1982) Souffrance, plaisir et pensee: un rnixte indissociable //
Souffrance, plaisir et pensee. Paris: Les Belles Lettres, -^Confluents
psychanalytiques*.
Ferenczi S. (1932) Confusion de langue entre les adultes et I'enfant
//Oeuvres complete. Paris: Payot, 1982. P. 4.
Freud S. (1894) Les psychoncvroses de defenses //Nevrose, psychose et
perversion. Paris: PUF, 1973.
Freud S. (1900) Uinterpretation des reves. Paris: PUF, 1973.
Freud S. (1905 b) Lemot d'esprit etses rapports avec 1'inconscient. Paris:
Gallimard, 1930. P. 99-342.
Freud S. (1905) Fragment d'une analyse d'hysterie (Dora) // Cinq psy-
chanalyses. Paris: PUF, 1973.
-Freu</Ј(1905)Op.cit.
Freud S. (1908) Les fantasmes hysteriques et leur relation a la bisexual-itc
// Nevrose, psychose et perversion. Paris: PUF, 1973.
Freud S. (1920) Au-dela du principe de plaisir // Essais de psychanalyse.
Paris: Payot, 1981.
Freud S. (1921) Psychologie des foules et analyse du rnoi // Essais de psy-
chanalyse. Paris: Payot, 1981.
Freud S. (1926) Inhibition, symptome et angoisse. Paris: PUF, 1968.
Freud S. (1937) L'analyse avec fin et I'analyse sans fin //Resultats, idees,
problemes. Paris: PUF, 1985. II.
Freud S. (1937) L'analysc avec fin et ['analyse sans fin // Resultats, idees,
problemes. Paris: PUF, 1985. II.
173
Jeanneau A. (1985) L'hysterie, Unite et diversite // Revue franchise de
psychanalyse. Paris: PUF. 1.
Khan M. (1974) La rancune de Physterique. Aux limites de
1'analysable /^Nouvelle revue de psychanalyse. Paris: Gallimard.
N° 10.
LepastierS. (1996) II fautbienseresoudreaevoquerrhysterie//Revue
franchise de psychanalyse. Paris: PUF. 2.
Marty P. (1990) La psychosomatique de 1'adulte. Paris: PUF, «Quesais-
je?» McDougallJ, (1989) Theatre du corps. Paris: Gallimard.
SchaefferJ. (1986) Le rubis a horreur du rouge // Le refus du feminin
(1997a). Op.cit.
SchaefferJ. (1997b) Mal-etre dans lasexualitey/Lemal-etrefangoisse et
violence). De"bats de psychanalyse. Paris: PUF
SchaefferJ. (1998) Crise d'hysterie: libido en crise // Maladies a crises II,
Revue frangaise de psychosomatique. Paris: PUF, Ks 13.
WidldcherD. (1973) Condensation et regression dans 1'attaque d'hysterie
// Revue francaise de psychanalyse. Paris: PUF. 3.
Эрве Бенаму
ПСИХОДИНАМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ИСТЕРИИ У
ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ
Доклад на франке-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 2000, октябрь)
Перевод с французского и научная редакция П. В. Качалова
Вначале я хотел бы представить краткую клиническую ил-
люстрацию, хорошо известную во французской литературе. Это
отрывок из автобиографического произведения Андре Жида
«Если зерно не погибнет». Жид описывает приступы возбужде-
ния и патологической моторики, которые, являясь отчасти след-
ствием симуляции, возникали у него в возрасте 12 лет после
выздоровления от оспы: «Даже если я и сознательно производил
эти движения, они все же были лишь отчасти произвольными,
т.е. самое большее — я мог их лишь немного умерить, зато,
производя их, я испытывал огромное удовлетворение». Во
французском языке слово зоиЬззе (удовлетворение) может
относиться и к опьянению, и к сытости. Здесь уже ощущается
присущее симптому сочетание удовлетворения и удовольствия,
к которому мы еще вернемся. Таким образом, Андре Жиду
удавалось не ходить в школу и избегать мучений, причиняемых
ему его одноклассниками, которые, по его словам, завидовали
его блестящей декламации. Вследствие этих приступов он
отправляется в длительное десятимесячное путешествие с
целью лечения на водах. Он начинает снова ходить в школу, и
снова дело не идет на лад, он жалуется на жестокие головные
боли, по поводу которых врач назначает ему бромиды. Приступы
этих недомоганий повторялись периодически на протяжении
всей жизни Андре Жида. Только с возрастом соматические
недомогания становились разнообразнее. У него бывали и
эпизоды анорексии, и приступы внезапной астении; в связи с
метеоризмом у него возникали
175
боли в животе, которые расценивались врачом как «чисто нерв-
ные». Для облегчения метеоризма врач не нашел ничего лучше-
го, чем предписать Андре Жиду ношение ортопедического
пояса. Эти приемы врачевания, вернее, эти медицинские недо-
разумения переживались Жидом очень болезненно, о чем сви-
детельствует его последующее озлобление на своего врача. Он
написал об этом так: «Как можно ему простить эти выписанные
мне рецепты? Если бы мертвым можно было бы вчинять иск, я
бы затеял против него процесс».
Именно для того, чтобы избежать подобных недоразуме-
ний, я в последние годы занялся изучением соматизированных
вариантов аффективных страданий и нарушений межличност-
ных взаимоотношений у детей и подростков. Будучи психиат-
ром и психоаналитиком, работающим в отделениях педиатрии
и детской психиатрии, я на протяжении многих лет сталкива-
юсь с такими больными и с их родителями.
Семьи таких больных как бы подталкивают нас, врачей,
к вышеописанным недоразумениям, поскольку и дети, и их ро-
дители не расположены к тому, чтобы находить связь между пси-
хическим и соматическим — связь между словом и телом, т. е.
не готовы к тому, чтобы совершить этот, по выражению
Фрейда, «настоящий прыжок». Правда, здесь речь идет о
прыжке, обратном тому, о котором шла речь у Фрейда. Он
описывал прыжок от психического к соматическому в генезе
конверсионной истерии. Слово «истерия» с тех пор поистерлось,
ибо оно было заведомо более многозначным, чем термин
«конверсия». Мы знаем, что современная американская
классификация психических расстройств DSM (Diagnostic and
Statistic Manual) в некотором смысле «вытесняет» понятие
«истерия» у детей как «слишком неопределенное».
В DSM III и в DSM IV можно констатировать
нарастающую фрагментацию и раздробление понятия
истерии. В общем-то термин «истерический» встречается там
многократно, но всякий раз в скобках, причем всегда
используется с точки зрения бихевиористской семиологии
(описания поведения). Конверсионные нарушения, а также
истерическая (гистрионическая) личность рассматриваются в
DSM только у взрослых. По моему мнению, это уже повлекло
за собой серьезные последствия, свя-
занные с так называемым МРD (Multiple personality deaorder)
— «расстройством множественной личности». Всем, конечно
же, известно об этом синдроме, выражающемся в том, что
больной в разное время представляется разными личностями,
причем в количестве от 2 до более 100 (по критериям DSM).
Очень часто эти больные заявляют о якобы перенесенных ими в
детстве сексуальных травмах. Этот феномен получил такое
распространение в США, что в настоящее время инцест
констатирован (в судебном порядке) уже в 10 млн. семей, и
число процессов только нарастает. Так, например, старику 94
лет его дочь 57 лет вчинила иск в том, что он сексуально
злоупотреблял ею, когда она была ребенком.
Не так давно в американском журнале «Adolescent
psychiatry» в томе 19 за 1993 г. появилась очень обстоятельная
статья Клюфта и Шульца об MPD у подростков, в ней термин
«истерия» ни разу даже не упомянут, а Фрейд не назван в биб-
лиографии.
Вышеизложенные соображения указывают на необходи-
мость, прежде чем говорить о клинике, вернуться к нескольким
определениям.
В историческом плане я кратко напоминаю, что истерия у
взрослых была впервые описана еще в глубокой древности.
Египтяне, описывая истерию, сводили ее к болезни матки и,
соответственно, лечили истерию окуриваниями влагалища,
с тем чтобы вернуть матку в нормальное положение, так как
они считали, что матка перемещается в теле. Эта маточная те-
ория была воспринята Гиппократом. Однако я не стану входить
в исторические подробности. В любом случае маточная теория
истерии продержалась у психиатров вплоть до XIX в., напри-
мер, ее придерживался Ландузи.
За нею следовала демоническая теория, зародившаяся вме-
сте с христианством и распространенная в Средние века. На
эту тему я процитирую психиатрический анализ одного весь-
ма показательного рисунка. Речь идет об эстампе, который
Шарко приводит в своих лекциях 1888 г. Здесь изображен ре-
бенок в истерическом припадке. Ребенка сопровождает италь-
янский священник-доминиканец. Интересен комментарий
Шарко по поводу этого ребенка, якобы одержимого бесами:
176 177
 «Перед нами эстамп, репродукция римской фрески из Гротта-
дирратта, на которой Св. Нил исцеляет одержимого. Этот одер-
жимый определенно не был нарисован с натуры, что я не раз
показывал моим слушателям; замечу только, что положение
рук одержимого неверно, во всяком случае не соответствует
тому, что наблюдается во время истерического припадка. Одер-
жимый у доминиканцев поднимает руки кверху, тогда как ис-
терики вытягивают их вдоль тела в сильной пронации. В ос-
тальном же картина точна». Эта доминиканская картина из
Гроттадирратта Сан Нило интересна тем, чего не заметил Шар-
ко. Доминиканец держит перед собой сосуд со священным мас-
лом, мирром, и они вместе с больным смотрят сквозь него на
образ Богоматери (которого не видно). Шарко не рассмотрел
здесь смысла, мистического, конечно же, т. е. разведения рук в
позе распятия, взора, устремленного на Мадонну, треугольника
складывающихся здесь отношений и т. п. Вместо этого он
делает упор на семиологию, отмечает неточности картины:
руки больного подняты вверх. Он говорит так, поскольку в его
описании истерического припадка, в описании, сделанном с
неврологических, а точнее, с эпилептологических позиций,
руки должны были быть непременно вытянуты вдоль тела в
сильной пронации. Иными словами, позиция Шарко состояла
в том, чтобы свести всю картину к совпадениям и несовпаде-
ниям с его чисто семиологическим описанием, не обращая вни-
мания на религиозные аспекты изображения, на идентифика-
цию этого ребенка с Христом, т. е. не обращая внимания на
смысл этой сцены. Все это важно для понимания того факта,
что Шарко рассматривал истерию преимущественно под углом
зрения неврологической теории, которую разрабатывал также
Уиллис и многие другие.
Не стану более задерживаться на истории и перейду к пси-
хоаналитической, т. е. к собственно этиопатогенетической кон-
цепции истерии, позволяющей понять как ее соматическую
симптоматику, так и истерическую структуру личности. Соглас-
но психоаналитической теории, при истерии задействован меха-
низм вытеснения в бессознательное некоторых психических
представлений, т. е. мыслей, образов, воспоминаний. Классиче-
ская психоаналитическая теория главным образом оперирует
представлениями, связанными с эдиповой ситуацией. Симпто-
мы же являются компромиссными образованиями, обнаружива-
ющими частичный неуспех вытеснения. Вытесненные представ-
ления, хотя и искаженные защитами, тем не менее проникают в
сознание с целью пусть неполного и замаскированного, но все же
исполнения затаенного желания. Например, во время припадка, в
описании Шарко, на одной из стадий есть отчетливые воспро-
изведения сцены совокупления, связанного с ним удовольствия
и возбуждения. Таким образом, здесь в театрализованной форме
достигается частичное удовлетворение затаенного желания. Во
время этих припадков наблюдалось также замаскированное
возникновение агрессивных представлений, а именно речь
идет о тех моментах, когда пациентки Шарко приходили в
злобное возбуждение. Одна из моих больных, весьма послушная
дочь своей матери, была госпитализирована по поводу
приступов моторного возбуждения. Во время приступов эта
12-летняя девочка била свою мать. Такие приступы были для
нее единственной возможностью напасть на свою мать, по-
скольку мать, относя эти нападения к проявлению болезни,
оставляла их безнаказанными. В остальное время мать была
всемогущей главой семьи, девочка же абсолютно не смела ей
перечить, исключая моменты своих «приступов».
Другой весьма важный для патогенеза истерии механизм —
это механизм идентификации, особенно важный для оформле-
ния симптоматики. Какую же роль играет идентификация в
становлении личности? Я приведу лишь один карикатурный
пример молодой девушки с истерической (или, по DSM, гис-
трионической) личностью, очень соблазнительной, которая
идентифицировалась со своими соблазнителями родителями.
Что касается идентификации с соматическими симптомами, то
мы часто обнаруживаем близких родственников, страдающих
аналогичными симптомами органического или функциональ-
ного происхождения. Со своей стороны, я введу понятие иден-
тификационной индукции. Под этим понимается очень ранняя
индукция соматических симптомов кем-либо из родителей.
Например, вероятно, что мать, давно страдающая болями в
животе, органическими или психогенными, скорее, чем любая
другая мать, при любом плаче ребенка станет беспокоиться
179
о его животе, спрашивать его: «Не болит ли животик?» — и
строить свои этиологические гипотезы на уровне живота. Ре-
бенок быстро поймет, что речь идет о высоко ценимом матерью
коде отношений, и этот код состоит в том, что ребенок при ма-
лейшем эмоциональном дискомфорте должен прежде всего го-
ворить о своем животе. Это я и называю идентификационной
индукцией. Идентификация здесь обнаруживается в конверси-
онном симптоме, а именно в симптоме соматическом, общее
психоаналитическое определение которого я осмелюсь напом-
нить. Конверсия состоит в наложении на психический кон-
фликт при попытке его разрешения соматических симптомов,
моторных знаков (парезов, возбуждений и пр.), нарушений
чувствительности (анестезий, болей) или восприятия (напри-
мер, слуха).
Симптомы конверсии получают символическое значение,
связанное с трансформированным выражением вытесненного
представления. К соматическому выбору симптома предраспола-
гает то, что Фрейд назвал соматический предиспозицией, консти-
туциональную и пренатальную основу которой он, в духе своего
времени, никогда не исключал. Новейшие исследования, напри-
мер, данные американской исследовательницы Паулины Керн-
берг (1981) показали, что врожденной предиспозиции к
истерии не существует, точнее, ни одна из конституциональных,
биологических, сенсорных или поведенческих особенностей
младенца сама по себе не обладает никакой предикативной
значимостью для дальнейшего развития истерической
симптоматики.
Некоторые органические знаки могут служить ребенку от-
правной точкой конверсии, но здесь уже речь идет о вторичной
истеризации, к тому же связанной с другими факторами. Так,
например, мигательный тик может развиться после конъюнк-
тивита, паралич нижней конечности может развиться после
перелома или в связи с так называемыми болями роста. Дру-
гие компоненты соматической предиспозиции очевидны: это
может быть медицинская, точнее, ятрогенная предиспозиция,
часто создаваемая в тесном сотрудничестве с семьей больного.
Врачи общесоматических специальностей относятся к конвер-
сионной симптоматике, как к западне. Я приведу для примера
эпикриз госпитализации маленькой девочки с истерическим
параличом. В заключение эпикриза, после перечисления отри-
цательных данных всех параклинических исследований, врач
добавила одну лишь фразу: «Подозрение на истерию». И дей-
ствительно, врачи с подозрением относятся к истерическим
больным. Другой составной частью этой ятрогенной предиспо-
зиции является чисто исключающая тактика диагностики кон-
версии. Прежде чем выставить диагноз конверсии или даже
серьезно рассматривать такую возможность, врачи назначают
всю батарею параклинических исследований, и лишь в случае
отрицательных результатов этих тестов они находят в себе
силы предположить или подтвердить диагноз конверсии и от-
править больного на консультацию к психиатру. По моему мне-
нию, лучше было бы заранее предполагать этот диагноз, чтобы
параллельно с лабораторными исследованиями провести пси-
хиатрическую оценку статуса; результаты этой оценки могут
оказаться небезынтересными даже в случае обнаружения сома-
тических расстройств. При таком раннем психиатрическом
обследовании можно ожидать быстрого купирования симпто-
матики, а также можно избежать того, что ребенок утвердится
в роли объекта врачебного интереса и медицинской помощи,
что может только консолидировать симптоматику.
Сходным образом преждевременное назначение лекарств,
в частности транквилизаторов, может купировать тревогу, но
одновременно оно может заклеймить ребенка как единственного
больного в семье и не позволит достигнуть осознания глу-
бинного смысла отношений ребенка с его семьей. Поэтому хотя
в определенных случаях лекарства и могут принести пользу,
с выпиской их торопиться не стоит.
Медикализация — это общественное явление нашего пост-
индустриального общества, в некотором смысле это феномен
культуры.
Но здесь я хочу ввести еще одно измерение соматической
предиспозиции — культуральную предиспозицию. Для нас
очевидно, что определенные культуры в большей степени под-
талкивают своих представителей к конверсии. Конверсия чаще
встречается у коренных французов, живущих в деревне, и ре-
же—у живущих в городе. Среди иммигрантов истерия чаще
встречается у весьма многочисленных выходцев из Северной
181

Африки, у других средиземноморских народов, например, у ита-
льянцев, у африканских негров и выходцев с Антильских остро-
вов. Во всех этих культурах наблюдается сравнительно более ис-
терогенное отношение к телу, причины которого я не стану здесь
анализировать. В Соединенных Штатах конверсия чаще встре-
чается у черных или у латиноамериканских детей, а среди белых
детей — у выходцев из религиозной среды, в частности у
отличающихся строгостью нравов баптистов из Библейского
Пояса Северной Каролины. В последнем случае мы имеем дело
с особо патогенным сочетанием эротизации межличностных
отношений с серьезными религиозными запретами. Другие
этнопсихо-аналитические работы указывают на то, что
специфические культуральные факторы могут быть
модулированы иными факторами, связанными с миграцией.
Помимо того, что некоторые культуры несут в себе более
истерогенное отношение к телу, в случае миграции сам факт
перемещения является страданием, которое и находит себе
соматическое выражение.
Какие же расстройства мы встречаем в педопсихиатричес-
кой клинике у детей и подростков?
Прежде всего, соматическую симптоматику, которую в пе-
диатрической клинике называют психофункциональными на-
рушениями. Здесь речь идет о болях в животе, о головных бо-
лях, часто либо возникающих реактивно вслед за каким-либо
событием в жизни ребенка, либо носящих хронический, повто-
ряющийся характер.
Как пример реактивных нарушений я приведу случай 7-лет-
ней девочки, которую я консультировал в педиатрическом от-
делении, куда она была госпитализирована в связи с болями
в животе, продолжавшимися уже на протяжении нескольких
дней. В больницу, находившуюся рядом с их домом, ее доставила
мать, и дежуривший интерн счел за благо госпитализировать
девочку, опасаясь хирургической патологии, точнее —
аппендицита. Оказавшись в больнице, девочка не жаловалась
на боли в животе, за исключением моментов обследования.
Во время нашей с ней беседы я предложил ей что-нибудь
нарисовать. Она начала с того, что нарисовала мне прекрасную
суперпринцессу-блондинку, что в общем-то довольно банально
для девочки этого возраста, беседующей с врачом-мужчиной.
Итак, она рисует
белокурую девушку, которая представляет собой ту женщину,
которую, я, конечно, по ее мнению, мог бы желать консульти-
ровать. Одновременно этот рисунок являет собой идеальный
образец женщины, т. е. ее собственный идеал Я. В начале кон-
сультации я не стал говорить с ней о жалобах, предпочитая рас-
спросить ее об отношениях с другими людьми — о ее друзьях,
о ее семье и предлагая рисовать, на что она охотно согласилась.
Во время этой беседы она ни на что не жаловалась и была ско-
рее игривой, что соответствовало обычному поведению ребен-
ка ее возраста. Наконец я решил заговорить о болях в животе и
спросил; «Почему ты находишься здесь?» И тогда она объясни-
ла, что учитель рисования, который ей очень нравится, попро-
сил ее на уроке достать красный фломастер, она же вместо это-
го достала синий. После этого учитель пришел в ярость и
выбросил ее коробку фломастеров в мусорное ведро. Она объ-
яснила мне: «Он так поступил, это плохо, мои родители потра-
тились на покупку фломастеров, фломастеры нельзя так просто
выбрасывать в мусор. У меня от этого живот болит». Во фран-
цузском языке существует идиома: «У меня от этого живот бо-
лит»,— которую употребляют для выражения несогласия или
протеста. Я ответил ей, что в этом, наверное, и кроется причина
ее поступления в больницу, поскольку она дословно восприняла
это выражение. Я объяснил ей, что она может по-другому
выразить свое несогласие с любимым учителем. Это позволило
бы ей выйти из больницы, где она только теряет время, так как
она хорошо учится и ей жаль пропускать занятия. В результате
этой консультации она заявила мне, что попросит у медсестры
учебники, чтобы поскорее выписаться. Этот пример показыва-
ет, что психофункциональные нарушения, наблюдаемые в кли-
нике педиатрии, могут возникнуть реально вслед за конкретны-
ми потрясениями в жизни ребенка.
В тех случаях, когда эти нарушения носят хронический и
повторяющийся характер, их символическое значение обычно
значительно усложняется. Хронические боли обычно встреча-
ются в рамках более структурированных конверсии, в частно-
сти, параличей, особенно нижних конечностей, нарушений по-
садки. Чаще всего, однако, наблюдаются недомогания или
припадки с потерей сознания или без оного, приступы патоло-
183
гических движений, подобные тем, которым был подвержен
упоминавшийся выше писатель Андре Жид. В этом же ряду
находятся приступы дрожи, моторного возбуждения, контрак-
тур или так называемой «спазмофилии»-. Определенное число
врачей во Франции считают «спазмофилию» нарушением
фосфорно-кальциевого метаболизма на инфраклиническом,
можно сказать, инфрабиологическом уровне и назначают паци-
ентам магнезию, не отдавая себе отчета в глубинном смысле
наблюдаемой симптоматики. Наблюдаются также желу-
дочно-кишечные расстройства, рвоты, эпизоды анорексии и,
наконец, расстройства сенсорной сферы, особенно зрения.
Довольно часто у детей наблюдается сочетание различных кон-
версионных нарушений. Самое последнее исследование на эту
тему проведено американским автором Тургет (1992); на мате-
риале 135 случаев конверсии у детей в каждом втором случае
отмечено сочетание нескольких видов конверсии. При этом
конверсионные нарушения тем глобальнее, чем младше боль-
ной ребенок.
Другим важным элементом конверсии у детей является
контекст тревоги, поскольку у них гораздо чаще, чем у взрос-
лых, истерическая симптоматика сопровождается тревогой.
У взрослых при истерии Шарко отмечал «la belle indifference»
(полное безразличие) к конверсионной симптоматике. У детей
тревога связана с относительно меньшей структурированнос-
тью симптоматики и сами симптомы в гораздо меньшей степе-
ни играют роль вместилища для тревоги.
Что касается возраста, то можно говорить о редкости исте-
рии у детей младше 4 лет, но все-таки есть немало данных о ее
проявлении и в более раннем возрасте, в том числе наблюде-
ние истеричного ребенка в возрасте 2 лет и 3 мес., зафиксиро-
ванное Анной Фрейд (1920). Но все же частота истерии нарас-
тает в периоде латентности, между 5 и 8 годами жизни. В этом
возрасте показатели болезненности примерно одинаковы сре-
ди мальчиков и девочек. Но, когда незадолго до пубертата за-
болеваемость истерией достигает пика, примерно с 9 лет, кон-
версия начинает явно преобладать у девочек. Почему с 9 лет до
собственно пубертата? Здесь следует подчеркнуть, что психи-
ческий пубертат начинается раньше биологического. Этим я
хочу сказать, что пубертат предвосхищается, поскольку он не
наступает совершенно неожиданно. Например, у девочки мо-
жет быть старшая сестра или подруга-сверстница, у которой
уже начались месячные. Девочка еще до начала месячных и до
появления морфологических признаков пубертата может уже
предвосхищать, продумывать эти события. Таким образом, на-
растание психического возбуждения может предшествовать
биологическому, т. е. наступать раньше биологического созре-
вания.
Каково реальное статистическое значение этого явления?
Трудно сказать, поскольку разные авторы используют неоди-
наковые диагностические и возрастные критерии. Статистика
также сильно колеблется в зависимости от материала общепе-
диатрической или нейропедиатрической клиники, где чаще
всего проводятся такие работы, либо клиники частной специ-
альной патологии. И, разумеется, совсем иная статистика в пе-
допсихиатрической клинике, где наблюдаются самые тяжелые
случаи. Статистика также варьирует в зависимости от куль-
турной почвы изучаемой популяции. Например, в больницах
сельских районов, таких, как Северная Каролина, либо в кли-
нике Мэйо в Миннесоте уровень заболеваемости истерией
гораздо выше, чем в больницах Манхеттена. Что касается
Франции, то здесь я приведу данные двух исследований, про-
веденных в разное время в Париже, которые указывают на
такого рода сравнительные отличия. Это работа Рожелэйд
(1958), проведенная на материале 22 тыс. педопсихиатричес-
ких историй болезни детей в возрасте моложе 13 лет. Среди
них обнаружено 90 случаев (0,40%) конверсионной истерии.
Другая работа — Манини, Вейл, Эй, Хальперн (1982) — про-
ведена на общепедиатрическом контингенте из 710 детей и
подростков. Авторы обнаружили функциональные конверси-
онные нарушения в 8% случаев, т.е. спустя 20 лет уровень за-
болеваемости оказался гораздо выше.
Перейдем теперь к вопросу истерической личности у ребен-
ка. Можно утверждать, что такое расстройство действительно
существует, на что указывают многие англоязычные работы,
в частности работы Меткальф и П. Кернберг. Всякий ребенок,
конечно же, внушаем, а его поведение в некоторой степени
185

театрально, но все же у некоторых детей это проявляется боль-
ше, чем у других. И такие дети обнаруживают более акцентуи-
рованные, чем в норме, черты характера. Эти дети более зави-
симы, более эгоцентричны, они стремятся привлечь к себе
внимание других, их агрессивность сильно подавлена, они
весьма склонны к соматизации, а их отношения с другими
людьми отчетливо сексуализированы. Эти черты характера
заведомо сообщают личности истерическую ориентацию. При
этом я бы сказал, что они все еще остаются в границах нормы.
Я приведу случай.9-летней девочки, очень привлекательной,
которую я встретил в непрофессиональной обстановке; это был
нормальный ребенок. Я был дружен с отцом этой девочки, и я
знал, что мой друг, человек довольно истеричный и нарцисси-
ческий, склонен в некоторой степени соблазнять свою дочь.
Дело происходило за ужином, когда девочка сообщила о полу-
ченных ею в школе хороших отметках. Я сказал родителям, что
их дочь, по-видимому, блестящая ученица. Девочка посмотре-
ла на меня с видимым удовольствием и ответила: «Да, я блещу,
но для этого нужно, чтоб меня хорошенько надраивали». Де-
вочка хорошо успевала в школе, но гораздо чаще у таких детей
с истерической ориентацией личности можно наблюдать, что
их аффективные потребности как бы паразитируют на их ин-
теллектуальных функциях. Здесь имеется в виду, что их спо-
собность к концентрации внимания и к анализу обычно нару-
шена, в частности, они не могут сосредоточиться на какой-либо
детали, и это потому, что их больше интересует цель — при-
влечь к себе внимания других людей, нежели интеллектуаль-
ное содержание того, что они изучают. Поэтому мы и говорим
о том, что их аффективные потребности паразитируют на их
интеллектуальных способностях. Эти дети обнаруживают так-
же склонность к чрезмерным обобщениям, связанную с нару-
шением концентрации внимания на деталях. Склонность к
обобщениям проявляется в частом употреблении таких опре-
делений, как «фантастика», «гениально» и т. п., при неспособ-
ности дать более нюансированные описания. Эти интеллекту-
альные трудности компенсируются их высокой социальной
активностью в отношениях со сверстниками и учителями.
Такие дети охотно обнаруживают артистические наклонности,
они играют, танцуют и т. п. Преобладающим внутренним кон-
фликтом у этих детей, несомненно, является эдипов конфликт;
прегенитальная, например оральная, тематика выражена в
гораздо меньшей степени. В их семьях имеется классический
треугольник отношений: матери здесь, поскольку речь идет в
основном о девочках, скорее обесцениваются, а отцы сосредо-
точивают на себе интерес своих дочерей. Все вышеописанное
характеризует то, что можно было бы назвать истерической
личностью у детей; в значительном числе случае истерический
склад личности сохраняется далее в подростковом и во взрос-
лом возрасте, развитие явной психопатологии при этом необя-
зательно. Тем не менее у некоторых таких детей во взрослом
возрасте может развиться истерический невроз. Приведу при-
мер одной больной актрисы, с которой в настоящее время я
заканчиваю психоанализ. На консультацию ко мне ее отправил
врач-терапевт, в ту пору она страдала от легкой депрессии, свя-
занной с повторяющимися неудачами в личной жизни. Эта
молодая женщина сообщила мне, что она не может сказать
«нет» ни одному из ухаживающих за ней мужчин. Интересный
мужчина, которого она хотела бы удержать, оставил ее, сочтя
ее слишком ветреной, не веря в ее способность хранить вер-
ность. Я обнаружил у нее истерический характер, ослож-
ненный тревожно-депрессивным синдромом. Врач-терапевт,
направивший ее, знал пациентку с детства, и данное им в на-
правлении описание в точности соответствовало той картине,
которую я уже приводил, В частности, в возрасте 12 лет боль-
ная страдала неясными болями. Не найдя никакой органичес-
кой патологии, лечащий врач предписал ей массаж. Массажист,
работавший в поликлинике, нашел ее настолько соблазнитель-
ной, что даже попытался ее обнять. Хорошенькая 12-летняя
девочка тут же подняла скандал, настропалила своего отца,
и массажист тут же потерял работу. Таким образом, эта девочка
уже в ту пору обнаруживала черты соблазнительницы, а
впоследствии превратилась во взрослую истеричку.
Так бывает не всегда, поскольку эти относительно нор-
мальные истерические личности могут, в частности, выразить
себя в артистической деятельности и обойтись без развития
патологии.
187
 Помимо таких, скажем, относительно нормальных истериче- числе случаев пролонгированной соматизаций педиатру следу-
ских личностей, многие авторы описывают и явно патологичес- ет предложить консультацию психиатра для диагностики пси-
кую истерическую личность у детей. В этих случаях домогатель- хики ребенка и семейной динамики. Применение краткой
ства и требования одобрения со стороны ребенка достигают психотерапии делает благоприятным прогноз этого типа сома-
такой степени, которая сильно осложняет их отношения с дру- тизаций, так же как и острой конверсии. Гораздо реже некото-
гими людьми. Их чрезмерная чувствительность к вербальному рые виды психофункциональных расстройств могут оказаться
или невербальному выражению эмоций их окружением приво- следствием кристаллизации более тяжелой психопатологии.
дит к своеобразной прилипчивой близости со взрослыми, а так-
Такого рода симптоматика, как, например, хронические боли в
же к тенденциям избегания общения. Дети с патологической
истерической личностью обнаруживают приступы возбуждения животе, относится уже к хронической истерии, для которой
или злобы с элементами агрессии к себе и к другим. Эти приступы характерны более глубокие нарушения личности, в частности
представляют собой малоудачные попытки разрядки диф- телесного Я. В этих случаях необходимо принимать в расчет
фузного возбуждения. Такие девочки выставляют напоказ утри- многие элементы: с одной стороны, выраженность соматичес-
рованную женственность и сомнительные сексуальные игры. Но ких и личностной расстройств и последствия этих расстройств
сексуализация эта лишь поверхностная. Эта сексуализация для социальной или школьной адаптации, с другой — патоген-
скрывает потребность в прегенитальном удовлетворении, их ное влияние семьи и возможности ее мобилизации для семей-
нужду в родительской заботе, поскольку аффективные потреб- ной психотерапии. Принимая в расчет все эти факторы, мы
ности этих детей остались неудовлетворенными вследствие не- можем разработать показания к прохождению психоаналити-
достатков материнского ухода в ранний период жизни. ческой психотерапии, которое может включать или не вклю-
Перейдем теперь к основным направлениям терапии. чать обращение в психиатрические учреждения, т. е., например,
Между банальной соматизацией и длительной конверсией госпитализацию в детскую психиатрическую больницу или в
можно проследить множество промежуточных степеней, тя- специализированный психотерапевтический интернат или ча-
жесть которых обусловлена различными факторами, такими, стичную госпитализацию в вечерний стационар.
как разнообразие и лабильность симптоматики, но особенно —
глобальными нарушениями психических функций ребенка, ле-
жащими в основе его болезни. Несколько искусственно разли-
чая эти степени, мы выделяем в первую очередь психофункци-
ональную симптоматику, или иначе — соматизацию, затем —
острую конверсию и в последнюю очередь — длительную кон-
версию. Эту градацию мы рассматриваем одновременно с тера-
певтической и с прогностической точки зрения. В подавляю-
щем большинстве случаев соматизаций от простой разрядки
тревоги до реактивных расстройств можно констатировать тен-
денции к регрессии, где соматическая экспрессия получает
временное преобладание над вербальной, игровой или поведен- 189
ческой активностью. В этих случаях элементарно психоанали-
тически и психиатрически грамотный педиатр может и само-
стоятельно найти адекватный подход к ребенку. В меньшем
 Андре Грин

СЛУЧАЙ АНГЕЛА

Доклад на конференции Международного психоаналитического

журнала (Москва, 2004, май)
ПОСЛАНИЕ к ЭДИПЯНАМ Перевод с французского и научная редакция П. В. Качалова

Предварительные сведения
Когда десять лет назад Анж1 впервые пришел ко мне, ему было
около 30 лет. Это был высокий, стройный и элегантный моло-
дой мужчина с ноткой жеманства и аффектации в голосе, на-
водившей меня на мысль о гомосексуальности и нарциссизме.
Он обратился ко мне вскоре после смерти своего аналитика
Пьеры Оланье (Piera Aulagnier). Я был сразу же поражен от-
сутствием аффективной реакции на это горе. Он описал обсто-
ятельства, при которых он решил начать с ней анализ. После
неявного любовного разочарования (его девушка ушла от него,
уехала заграницу и вышла там замуж) он вступил в гомосексу-
альную связь, закончившуюся отвержением со стороны его
друга, который, уходя, сказал: «Тебе надо что-то изменить в
своей жизни». Насколько я понял мнение этого партнера, Анж
был недостаточно гомосексуален на его вкус. После этого раз-
рыва и неудачи на экзаменах Анж совершил попытку само-
убийства, которая совершенно неожиданно привела к его
сближению с отцом. По такому случаю отец подарил ему пиа-
нино для утешения и сказал сыну, что любит его. До сих пор
они были очень далеки друг от друга. О детстве он помнил, что

1 Псевдоним Анж (Ange), выбранный Андре Грином для

представления своего пациента, означает по-русски «ангел»—
Прим. П. В. Качалова.

193
провел его с ригидной и нетерпимой матерью, требовавшей от
него сублимационных достижений не по возрасту (посещение
музеев, уроки фортепиано, абонемент в Comedie Francaise,
тщательная проверка уроков и т. д.), так что у него совершенно
не оставалось времени для обычных мальчишеских удовольст-
вий — ни для спорта, ни для каких бы то ни было игр с
друзьями. Замечательна нетерпимость его матери к
сексуальности. Однажды, когда он пошел с ней в супермаркет,
он обратил внимание на роскошные формы некоторых
продавщиц и рискнул заметить: «Мне очень нравятся дамы,
у которых есть и то, и это»,— сопровождая свои слова
жестами, обрисовывающими контуры грудей и ягодиц. Врач, к
которому он попал, выписал рецепт на Терален-сироп
(нейролептик, предположительно подавляющий
сексуальность). Ему был ясен подтекст материнской реакции:
его как бы сочли сумасшедшим за такие желания. Мать,
соблазнительница, часто ему говорила: «Когда ты вырастешь,
ты больше не будешь меня любить, ты будешь любить других
женщин, а ко мне будешь плохо относиться».
Что до его отца, то с ним они почти не общались. У него в
памяти остался образ молчаливого человека, к которому мать
относилась как к ребенку, поскольку тот сам не знал своих ро-
дителей. У отца была язва желудка и склонность к вспышкам
ярости. Он никогда не вмешивался в отношения между маль-
чиком и матерью и не имел над сыном никакой власти. Помимо
всего этого, он помнит собственные рвоты (ацетонемичес-
кие?), от которых его лечили. В подростковом возрасте у него
был первый сексуальный опыт с девушкой, которую я здесь на-
рочно назову Анжелой — женским эквивалентом его имени.
Она была единственно ласковой и нежной женщиной, с которой
он чувствовал себя любимым, но он заставил ее слишком долго
ждать, прежде чем признался ей в любви, несмотря на то что у
них была любовная связь и сексуальные отношения
включительно. Он вспомнил, что пять раз подряд ходил с нею в
театр смотреть пьесу «Чудовище джунглей» (переработка
Маргерит Дюра новеллы Генри Джеймса). Сам не зная почему,
он был заворожен этой пьесой. Позже, в ходе анализа, он слу-
чайно обнаружил, что я писал об этом произведении, и он был
этим очень удивлен. Уход уставшей ждать Анжелы сильно опе-
чалил его, хотя он и не сделал ничего, чтобы ее вернуть. После
этого он предпринял смену сексуальной ориентации на гомо-
сексуальность: его исключительный выбор состоял в том, чтобы
зсодомизироватъ 40-летнихмуясчин». Затем гомосексуальные и
гетеросексуальные связи стали чередоваться. К тому
времени, когда он обратился ко мне, у него была связь с колле -
гой, о которой он говорил как об очень красивой и крайне
взбалмошной женщине. Она вовлекала его в безудержные удо -
вольствия, дезорганизуя его жизнь. Он никак не определялся
в ее отношении, будучи неуверен в своих чувствах.
Мы решили продолжить анализ вместе. Как только он ока -
зался на кушетке, он объявил мне, что болен СПИДом. Он не
осмелился сказать мне об этом на предварительных встречах,
опасаясь по этой причине быть отвергнутым. Первое время он
продолжал смешанную сексуальную активность, то со своей
любовницей, то с гомосексуальными партнерами, но в конце
концов через несколько месяцев анализа он решил выселить
свою любовницу из своего дома, хотя и продолжая эпизодичес -
ки с ней спать, но недостаточно доверяя ей, чтобы строить планы
на будущее. Стоит указать на одну черту его гетеросексуальных
отношений: как будто находясь пред лицом жуткого 2 объекта, он
проводил значительное время в изучении влагалища своей по -
други, неутомимо его разглядывая. На кушетке он небрежным
тоном не переставая говорил: «Я убил свою мать»,— намекая на
смерть своего аналитика, и сдабривал материал мифологически -
ми ссылками, почерпнутыми из тех спектаклей, на которые он
ходил («Клитемнестра — это моя мать» и т. д.). Начало анализа было
отмечено сексуальными сновидениями, довольно грубы ми, но
было очевидно, что он использует сновидения с целью
эвакуации [психического материала]. Казалось, он считал, что
поскольку сновидения появляются у него помимо воли, то он и
не должен всерьез принимать за них ответственность. В перено-
се я был поражен нарциссиче ским и дезаффектированным
2 У Фрейда — unheimlich; у Стрейчи (S.Е.) — ипсаппу, хотя
точнее было бы — eerie; Грин пользуется общепринятым во
французской психоаналитической литературе переводом
двумя прилагательными сразу — etranger et inquietant— Прим.
П. В. Качалова.
195

характером владения3 им своей речью. Он говорил, что хотел бы
быть «человеком из мрамора». По истечении полутора лет он
был вынужден прервать анализ по двум причинам.
Во-первых, он не выдерживал того, что перенос на меня
вынуждал его восхищаться мною более, чем своим отцом.
Б сущности, он не выдерживал зависть и те гомосексуальные
чувства, которые испытывал ко мне. Во-вторых, из-за непомер-
ных расходов он взял у своего отца взаймы большую сумму
денег и хотел сперва расплатиться с ним, чтобы не чувствовать
себя должным. На самом деле к таким чрезмерным тратам его
подстрекала любовница, предрекая ему скорую смерть и поощ-
ряя его пользоваться жизнью вместе с нею, пока еще на то есть
время. В это время он сравнивал себя с портретом Дориана
Грея; сравнение, к которому он позже еще вернется, предрекая
себе физический упадок, который сделает его физически и мо-
рально отвратительным. Он был убежден, что я его терпеть не
могу На продвинутом этапе анализа, примерно через три года
после его начала, осознавая смысл своих гомосексуальных вы-
боров и испытывая за них сильное чувство вины, он решил
волевым усилием раз и навсегда покончить с гомосексуально-
стью. В действительности так и произошло; с другой стороны,
он не мог завязать и никаких новых гетеросексуальных отно-
шений. Несколько кратковременных связей с женщинами на
отдыхе, вдалеке от меня, но никогда ничего в том городе, где мы
оба живем. Вскоре прекратились даже и такие связи.
Его сексуальная жизнь ограничивалась мастурбацией, о ко-
торой он мне никогда ничего не рассказывал, объясняя это
банальностью своих фантазий, как гомосексуальных, так и
гетеросексуальных. Я истолковал ему его фобию влагалища,
которую он сначала отрицал, но был вынужден признать
позднее, когда провел с любовницей ночь в одной постели
без малейшей взаимности.
3
У Фрейда — Bewaltigung (обладание) oder Beherrschung (владение); у
Стрейчи (S-Е.) — mastery; Грин пользуется обычным для французской
психоаналитической литературы эквивалентом maotrise.— Прим. П. В.
Качалова.
Проходили годы, он был все так же замкнут на своем воз-
держании, слегка нарушаемом гомосексуальными фантазиями,
которым он даже никогда и не пытался уступить. Время его
проходило между чтением по утрам у настежь открытого окна,
регулярным посещением спектаклей по выходным (по поне-
дельникам на сеансах он регулярно сообщал мне, что прекрасно
провел выходные, отрицая всякое переживание разделения или
одиночества) и, наконец, его важнейшим развлечением —
путешествиями. Он совершил кругосветное путешествие на
манер Джона Марчера — героя пьесы «Чудовище в джунглях»
— после смерти Мэй Батрам, умершей от болезни и
напрасного ожидания. Он всегда путешествовал в одиночку.
Ему всегда нечего было рассказать о своих поездках: ни
встреч, ни приключений. Единственное исключение —
путешествие в Египет4, куда он решил взять с собой отца
незадолго до его смерти, чтоб доставить ему удовольствие. Он
хотел верить, что установление хороших отношений с отцом
будет означать примирение и забвение прошлого. Мать,
чувствуя себя отодвинутой на второй план, дулась. Ее он хотел
взять с собой в путешествие после смерти отца, но этого не
позволила ее болезнь Альцгеймера. Помимо всего этого, он
замечательно преуспевал в своей профессии.
И все время — сексуальное воздержание. Мать умерла. По
этому случаю у него были каннибальские сновидения. Ему
приснилось, что он ломтями нарезает мозг матери, красный,
как помидор.
Постепенно его путешествия вне периодов моих отпусков
приобрели характер провокаций, что привело меня к принятию
решения и... к оговорке.
Я решил повысить свой гонорар. Я думал о некоей сумме
во франках, но сформулировал свое требование новой цены в
евро (в шесть с половиной раз больше). Свой контрперенос на
него я проанализировал, а им мое агирование5 было восприня-
4
Родная страна Андре Грина, психоаналитика,— Прим. П. В. Качалова.
5
У Фрейда — Agieren (очень редкий немецкий латинизм); у Стрейчи
(S-Е.) — acting out; Грин пользуется одним из двух французских
эквивалентов — passage l’acte, др. эквивалент — agir.— Прим. П. В.
Качалова.
197
то как выражение защищающего Сверх-Я. Я должен был оста-
новить провокацию и установить для него границы. На этот раз
он понял, что никогда не уважал отцовский авторитет, и поэто-
му был мне благодарен за эту меру.
Во время перерыва анализа Анж пережил самую большую
травму в его жизни. В соответствии с его обычной моделью от-
ношений он заставлял ждать свою любовницу. Разочарованная,
но все еще готовая с ним жить, она вышла замуж за мужчину,
которого не очень любила, но с которым связывала надежды на
благосостояние и возможность иметь с ним детей. Она забере-
менела. Известие о беременности оказалось сильнее, чем меха-
низмы отрицания, которые мешали ему предусматривать суще-
ствование сексуального соперника. Навязанное реальностью
опровержение этого отрицания поразило его как гром среди яс-
ного неба. Он ненавидел будущего ребенка. Скажем, кстати,
что анализ позволил с высокой вероятностью реконструиро-
вать первосцену в Риме, где он часто проводил каникулы с от-
цом и матерью. Его родители, молодые и, несомненно, пылкие,
чтобы спокойно насладиться своей сиестой, имели обыкнове-
ние избавляться от своего мальчишки, отправляя его осматри-
вать памятники. Он не забыл ни взгляд Моисея 6 в церкви Св.
Петра в Веригах, на виа Кавур, ни многочисленные посещения
Колизея. Конечно же, в силу вытеснения у него была полная
амнезия интимных отношений между родителями, но взамен
— фиксация на Риме, никогда не ослабевавшая и
сохраняющаяся по сей день. Вскоре после этого произошла
театральная сцена: в отношении этого новорожденного ребенка,
вызвавшего в нем ненависть, и чьим крестным отцом его
попросили стать, он принял решение сверх всякой меры
исполнять свою роль крестного отца, так усердно и
действенно заботясь о девочке (гораздо лучше, чем ее отец),
чтоб стать для нее предметом обожания. На сегодняшний день
я могу сказать, что Изабо, несомненно, является самым
важным человеком в его жизни и бесспорно — единственным
существом, которое он любит. Нужно, впрочем, добавить, что
его мать всегда признавала, что ждала
6
Скульптура Микеланджело Буопаротти.
девочку, которую собиралась назвать Маргарит. Однажды, в
последний год своей жизни, она, сильно разозлившись, упре-
кала своего сына за то, что он ничего не знает о ее жизни, и, сде-
лав более чем красноречивую оговорку, пожаловалась на отсут-
ствие между ними нормальных отношений «дочери 7 со своей
матерьюк Это и было признаком того постоянного выхолащи-
вания, которому подвергала его мать. Однажды ему приснился
сон, в котором у женщины был клитор — в сущности, как
маленький пенис,— препятствующий пенетрации. Он, не в си-
лах ее пенетрировать, эякулировал ей на живот. Он узнал себя
в этом клиторе — маленьком пенисе, преграждающем вход
мужчине, вынужденному эякулировать вне женской вагины.
Оба его родителя умерли. Он ухаживал за своим отцом пре-
данно и нежно. Он плакал, когда отец умер, но не показывал сво-
его горя. Через три года от болезни Альцгеймера умерла его мать.
Хотя он за ней и ухаживал, но был с ней необычайно холоден.
Уезжая в путешествия, он оставлял ее на попечение третьих лиц.
Ее смерть он не оплакивал. Когда кто-то предложил положить в
ее гроб фотографии его отца и его собственную, он добавил еще и
фотографию деда (ее отца), сказав: «Я предпочитаю быть втроем».
После смерти обоих его родителей, как только стали про-
являться зачатки привязанности к одной молодой женщине,
с которой он явно хотел бы сблизиться, он позвонил мне в час
своего сеанса, чтобы сказать: «Я думаю, что это путешествие у
меня — последнее». Он уехал со своей кузиной, которая после
смерти его матери стала играть для него заместительно-мате-
ринскую роль; и там у него развились симптомы, которые он
сначала связывал с аллергией на хинин, но которые на самом
деле оказались признаками саркомы Капоши 8, с прогнозом
весьма неблагоприятным. Он сказал мне также: «Теперь, когда
мои родители умерли, я тоже имею право заболеть».
7
Fille вместо Fils.
8
Обычное осложнение синдрома приобретенного иммунодефицита
(СПИД), проявляющееся, в частности, отчетливо видимыми темны-
ми пятнами на коже, главным образом на разгибательных поверхнос-
тях больших суставов конечностей.— Прим. П. Б. Качалова.
199

За несколько месяцев до этого у него уже была герпетичес-
кая сыпь, по поводу которой я советовал ему обратиться к вра-
чу, чего он не сделал, хотя сам был врачом; но теперь у него уже
не было выбора. В Париже его госпитализировали и начали
энергичное лечение. Объявив новость о своей болезни, он при-
шел ко мне в обычное время сеанса и спросил: «Ну и что мы
будем делать?^ Я ответил: «Продолжать». Ответ успокоил его;
живую признательность, которую он испытал ко мне, он выра-
зил, послав мне новогоднюю открытку с пожеланиями. Необ-
ходима была эта угроза его жизни, чтобы из его уст я услыхал
первые слова оптимизма, выразившие радость жизни: «Погода
была чудесная; я пришел пешком, пересек Люксембургский сад,
весь залитый солнцем. Дети играли^. Но как только удалось
избежать самого опасного варианта течения его болезни, мне
оставалось только констатировать заторможенность, уменьше-
ние и его жизненных сил, и желания бороться за жизнь. Ниже
приводится сеанс начала сего года, сеанс, выбранный мною
случайно, поскольку я не мог знать заранее, о чем он мне соби-
рался объявить.
Сеанс от 26 января 2004 г.
Анж: Начну с... Действительного9. Сегодня утром был я у
врача. Он был так доволен, он мне говорит: «У вас было 5
миллионов вирусов10, а теперь у вас не более 200, и уровень
Т411 у вас вполне удовлетворительный... Скоро их уже не
обнаружить. Лучше и быть не могло. Вы теперь вне
опасности, химиотерапия вам уже не нужна». У меня была
странная реакция. Я подумал: «А мне наплевать». Это
нелепо. Я был поражен.
Грин: Поражен?
Анж: Поражен собственной реакцией. Выходные прошли плохо.
Благодаря Шекспиру или из-за пего. Я с трудом перенес укол,
9
У Гегеля — Wirkliche; в качестве его эквивалента в психоаналити
ческий обиход термин 1е Кее1, которым здесь пользуется пациент, вве
ден Лаканом.— Прим. П. В. Качалова.
10
На mmi сыворотки крови.— Прим. П. В. Качалова.
11
Лимфоцитов,— Прим. П. В. Качалова.
который мне сделала медсестра. Я проснулся; неправильно
разглядел время на будильнике и решил, что полседьмого. Я
встал и принял лекарство. Потом я увидел, что было полтретьего.
Я смотрел «Тита Андроника». В субботу я остался прикованным к
постели12. Два с половиной месяца назад я смотрел «Тита
Андроника»13 в сокращенной версии. Я пошел еще раз посмотреть
полную версию, которая идет четыре часа. Мне приснился сон про
бывшую горничную моей матери, которая покончила с собой. Я вам
о ней рассказывал. Она мне давала кусокхлеба, густо намазанный
земляничным вареньем. Моя мать была в ярости. Я пошел в театр в
Жепвилъе и видел лицо, которое не узнавал, не мог. понять, кто это был.
Это была Анн Альваро. Я ее видел раньте в пьесе, где она играла роль
матери, которая бросила своих детей,.по под конец их походит.
Вчера она играла ужасную Тамару. Эта роль противоположна
хорошей матери, которая находит детей; эта мать делает с
сыновьями ужасные вещи. В первой роли она мне на -поминает Пьеру
Оланье14.
Грин: Пьера Оланье напоминает вам хорошую мать, а я — ужас-
ную Тамору, которая делает с сыновьями ужасные вещи.
Анж: Все люди удвоились. Во сне — горничная и моя мать. Анн
Альваро в двух ролях. Анн Альваро и Пьера Оланье... Лилиан
(любовница) пришла меня проведать, зашла, была очень мила.
Эльга прислала мне из Индии второе письмо, но не ответила
на мое.
Грин: Она вас бросает.
Анж: Лилиан уезжает в следующие выходные. Значит, смогу уви-
деть Изабо15 наедине. Тоже неплохо.
12
Такие ошибки во времени могут иметь тяжелые последствия для здо
ровья, поскольку расписание приема лекарств должно строго соблю
даться.
13Этот пациент — заядлый театрал. См. предварительные замечания.
14
Бывший аналитик. Пациент обратился ко мне после ее смерти, зная о
наших с ней хороших отношениях.
15
Дочь Мартины, его бывшей любовницы, Отметьте привилегирован
ное место этого объекта в его психической экономии.
201
 Грин: Такой замечательный результат вас пугает, поскольку ос-
тавляет вас наедине с вашими желаниями. Возможно, пото-
му, что вы себе представляете свои желания как те, что Тамо-
ра вызывает у своих сыновей?
Анж: Я бы сказал больше. Если я лечился, так это чтоб мои жела-
ния не стали действительностью; «Чего ради? — говорил я
себе,— если я все равно умираю»... (Молчание) Мне очень нра-
вится эта вещь.
Грин: Вам очень нравится эта вещь16 с земляничным вареньем.
Анж: Там на пиру она ест своих сыновей.
Грин: И чем вам это нравится?
Анж: Это представляется самыми ужасающими влечениями, ко-
торые я пытаюсь в себе задушить.
Грин: Горничная, которая вам представилась во сне, покончила с
собой. Вы ее ввели как соперницу вашей матери, которая вас
к ней ревнует. Вы упрекаете ее в том, что она вызвала у вас
желания17, так же как вы считаете, что это анализ, что это я
вызвал у вас эти ужасающие влечения.
Анж: Я вас плохо слышу,
Грин: Вам же нравится этот римский мир, вспомните «Гладиато-
ра». Мир, полный жестокости и беспощадной мести. Это ваш
Рим. (Он писал работу на эту тему.)
Анж: Калигула, (Молчание.) Это ужасно, если это действительно
так.
Грин: Калигула?
Анж: Нет. Не лечиться, говоря себе; «Чего ради, если я все равно
умираю», — хотя это совершенно ни при чем.
Грин: Наказать себя заранее за то, что вам в голову пришли такие
фантазии, чтобы не искушать себя на действия.
Анж: Да уж, я здесь точно невротик, я себя казнил за фантазии
без действий. Я знаю, что у меня есть садистские фантазии с
женщинами. (Долгое молчание.) Я, правда, поражен своей ре-
16
Трудно переводимая игра слов и вещей: piece — пьеса
(театральная) piece — кусок (хлеба).— Прим. П.В. Качалова.
17
Намек на его презрительное женоненавистничество.
акцией сегодня утром. -^По-моему,— сказал врач,— Лучше и быть не
могло». Ая- я разочарован. Это грустно.
Грин: Как грустно быть вынужденным столкнуться с самим со-
бой.
Анж: Да, но я сказал себе, что владею ситуацией. Лекарства я могу
принимать — могу не принимать.
Грин: Вам нужно (жить) в параличе. В таком состоянии, чтоб ни
одно желание действительно не могло у вас появиться.
Анж: Грустно думать, что я изменился только из-за того, что был
так болен.
Грин: «Погода была чудесная; я пришел пешком, пересек Люксем-
бургский сад, весь залитый солнцем. Дети играли»' 18. Чувст-
вовать себя немножко лучше — это да. Гораздо лучше — это
опасно.
Анж: Да, не знаю, что делать.
Грин: Вы говорите, что не знаете, что делать. Вы не думаете, что
мы могли бы проанализировать, что вас так пугает.
Анж: Потеря самообладания.
Грин: Возможно, желание обладать19 женщинами, как в «Тите
Андронике». Над женщиной изнасилованной, у которой нет
уже ни языка, чтобы говорить, ни рук, чтобы указывать. Вла-
ствовать20 над ними, чтобы скрыть насилие. Страх наказания,
которое придет с моей стороны. Через эту вещь вы как бы по-
мимо воли показываете мне свои желания.
Анж: Этот врач сегодня утром... хоть мне и было наплевать, поя
ему сказал: ^Спасибо за ваши старания»,
Грин: Вы говорите это мне, чтоб скрыть негативные чувства.
Анж: Нелепое это чувство «чего ради». А я-то думал, что скоро
последую за своей матерью. Это безнадежно.
18
Цитата из речи пациента по его прибытии на тот сеанс, который со
стоялся сразу после обострения его ВИЧ-инфекции и начала химио
терапии.
19
У Фрейда — bewalten; у Стрейчи (S.E.) — to master; у Грина —
maitriser.— Прим. П.В. Качалова.
20
У Фрейда — beherrschen; у Стрейчи (S.E.) — to master; у Грина —
maitriser.— Прим. П.В. Качалова.
203
После сеанса
После сеанса проявились две тенденции. Вновь появился сексу-
альный материал, почерпнутый из фильмов, иногда порногра -
фических, из игры специализирующихся в этом жанре актеров.
Снова возникла тема его отвращения к женским половым орга-
нам и его вуайеристский интерес к ним. Он вспомнил пирожные,
которые пекла ему мать. В ходе его медикаментозного лечения
проявилась сильная оральная инвестиция 21. Вместо того чтобы
рассказывать мне о своих фантазиях, он рассказывав мне о чу-
жих, зрителем которых он был; я настаивал на том, что это за -
щита. Он признал свой страх перед сексом и рассказал об уже
застарелой преждевременной эякуляции. Вторая тенденция со-
стояла в чувствительном уменьшении его живости, с тех пор как
соматически он пошел на поправку. Самообладание 22 подавляло
желание. Однажды вечером, после весьма приятного ужина с
женщиной, сильную физическую и психологическую притяга-
тельность которой он начинал ощущать, он согласился, чтобы
она подвезла его домой. Когда они приехали, он позволил про-
длиться нескольким мгновениям, которые предположительно
могли бы вести к физическом)' сближению. Но чувство паниче-
ского страха заставило его резко выйти из машины и обратиться
в бегство. Потом ему приснился сон, где он находится в машине
с молодым блондином, начинает с ним флиртовать, но затем
внезапно останавливается со словами: «Нужно прекратить,
моя мать идет!*
У него было сновидение, в котором я ему объявляю об
окончании анализа, а он упрекает меня за то, что я не
заметил, насколько он нарциссичен. Он говорит мне: <$Это
несправедли-
21
У Фрейда — Besetzung; у Стрейчи (S.E.) — cathexis
(английский эллинизм); Грин пользуется французским
эквивалентом invcstissement.— Прим. П.В. Качалова.
22
У Фрейда — Sclbstbewaltigung (самообладание) oder Selbstbeherr-
schung (владение собой); у (S.E.) — self-mastery; Грин и его
пациент пользуются как эквивалентом пшЫзе с!е зок— Прим. П.В. Ка
чалова.
во, ведь я решил пойти к вам по прочтении вашей книги «Нар-
циссизм жизни, нарциссизм смерти». Возможно, упрек касался
недооценки нарциссизма смерти.
Перенос был поверхностно отцовский, с благодарностью и
признательностью. Действительно, однажды за ужином в рес-
торане кто-то сказал, что я иногда плохо обращаюсь со своими
детьми. Он психически заткнул себе уши и сменил тему разго-
вора. Он хотел избежать одного из самых глубоких аспектов
переноса. Я был также и матерью-собственницей, желавшей
навечно оставить его на своей кушетке и требующей от него
отчетов. Я также ничем не отличался от того врача, который
выражал свое удовлетворение улучшением его состояния, что
ему самому было безразлично.
Вскоре после этого у меня было прозрение23. Я сказал себе,
что слишком уж сконцентрировался на гневном отце и взгляде
Моисея, истолковывая торможения пациента исключительно в
понятиях страха кастрации. Я понял, что этого недостаточно, что
он, безусловно, оспаривал отцовский авторитет, но так, как
если бы в глубине души он был девочкой. Главной опасностью
была потеря материнской любви, поэтому он и должен был
подчиниться ее запрету любить другую женщину, что означало
бы начать к ней плохо относиться. Так что я истолковал ему
его желание сохранить любовь своей матери, которое под-
разумевало принесение в нем в жертву всякой мужественнос -
ти в надежде на обретение превосходства над отцом. Он был
глубоко поражен этим истолкованием, которое открыло ему
глаза. Он также понял свою глубокую амбивалентность, по-
скольку на протяжении многих лет он не показывал своего
ужаса от гомосексуальности, от женственности (в себе самом)
и от пассивности. Он наконец избавился от гомосексуальнос -
ти, которая пробудила в нем мужественность, но не смогла пе-
ренаправить его мужское либидо на женщину из страха перед
23
У Фрейда — Einsicht; у Стрейчи (S.E.) — insight; Грин, как
и большинство французских психоаналитиков, избегает французского
эквивалента introspection, отягощенного психологией
интроспекционизма, и пользуется англицизмом insight. — Прим.
П.В. Качалова.
205
своими садистскими фантазиями, первоначально направлен-
ными на мать и глубоко вытесненными.
На самом деле проявлениям его сексуального либидо пре-
пятствовали: именно ненависть к обоим родителям, которую
он признал-таки после череды рационализации; в той же сте-
пени, как и его ярый нарциссизм с садомазохистскими послед-
ствиями. Наконец, либидо дало о себе знать, сначала заставив
его признаться мне, что либидо у него на нуле — ни
малейшего желания, ни сексуального малейшего
возбуждения. Затем, с продвижением анализа, заставив
объявить мне о появлении болезненных эрекций; потом — о
минимальных эрекциях, минимальных, чтоб не быть слишком
тягостными. Все это — без малейшей склонности к
реализации. Было ли это предвестником потери
самообладания (владения собою)? Не было больше «человека
из мрамора». Оставалось позволить родиться просто
человеку, принимающему риск любить, страдать, не переставая
желать.
Моник Жибо
ПЕРЕНОС и ТРАНССЕКСУАЛИЗМ
Gibeault Monique. Transfert et transsexualisme // Psychanalyse
etpsychose. 2003. Ns 3. P. 97-106
Перевод с французского Е. Е. ЩавлеевоЙ,
научная редакция А. В. Россохина
Беспредельны горизонты полубессознательного
младенца! У него нет истории, он ничего не знает
ни о своем прошлом, ни о своем будущем. Он име-
ет только настоящее, которое раскрывает его все-
му тому, чем он еще не является, по мог бы быть.
Иногда он позволяет себе роскошь, будучи не в со-
стоянии сказать Я, быть ничем. Я вижу его более
свободным, пребывающим в невинном бреду, та-
ким, каким я уже никогда не стану. Был ли он ис-
ключен из жизни или же сам взял отставку?
Ж.-Б. Понталис. Младенческий возраст
В первой главе книги «Бытие» сказано: -«И сотворил Бог
человека по образу своему, по образу Божию сотворил его;
мужчину и женщину сотворил их».
Миф возник как основополагающий элемент истории чело-
вечества. У мифов разные функции, среди которых есть и катар-
сическая, но главным образом «они передают в образной форме
бессознательную психическую реальность, идею о ее предысто-
рии, развитии и принципах, управляющих ею» (Pasche, 1995).
Аристофан считает, что «с сотворения времен некоторые чело-
веческие существа были спаяны попарно — либо однополым об-
разом, либо двуполым» (там же). Миф о Гермафродите, сыне
Аполлона и Афродиты, описывает «молодого человека необык-
новенной красоты с длинными волосами и женской грудью»
207
(Graves). Мифы о Гермафродите и Андрогине если не занимают
доминирующего места в мифологии и древней трагедии, то, по
гипотезе Р. Грана, появляются в переходные периоды и в перио-
ды глубинных общественных переустройств, достигая кульми-
нации в культе Диониса, описываемого в виде «женоподобного»
бога. Эти мифы приходят нам в голову, когда в нашей повседнев-
ной практике мы все чаще сталкиваемся с запросами пациентов,
именуемых «транссексуалами», обращающихся к нам с прось-
бой изменить ход их истории путем смены пола. «Совершенно
очевидно,— пишет Андре Грин,— что либерализация сексуаль-
ных нравов изменила наш взгляд на сексуальность... Мы видим,
как появляются новые структурные формы, где сексуальность
так или иначе выходит на первый план. Об этом свидетельству-
ют, к примеру, трансвестизм, или транссексуализм, не говоря
уже о гомосексуальности» (Green, 1997).
Разнообразие запросов, связанных с расстройствами поло-
вой идентичности, ставит перед нами множество вопросов.
Половая идентичность — это интимное чувство, которое каж-
дый соотносит с одним из полов, различаемых биологией и
культурой. Мужское и женское не только проистекают из био-
логической природы мужчины и женщины, но и являются ин-
терпретацией различий, которые невозможно отрицать. Что
выйдет из человеческого существа с конструкцией, осложнен-
ной психосексуальностью? Понятие половой идентичности,
прежде чем быть осознанным, является верой, вытекающей из
принадлежности к определенному полу и из способа воспита-
ния ребенка. Как правило, развитие подтверждает эту веру, и
отношение окружения этому способствует. Однако идея веры
также развивается, когда субъект утверждает свою половую
принадлежность вопреки биологическим знакам и социально-
му установлению; транссексуалы, требующие у медиков сде-
лать из них представителей другого пола, говорят, что они
убеждены в «принадлежности к другому полу». Вся их жизнь
нацелена на реализацию этой принадлежности.
Транссексуализм является загадкой. Часто его рассматри-
вают как психоз, но не в психиатрическом смысле, а в том
смысле, как его используют психоаналитики, описывающие
«холодный психоз» (Э. Кестемберг), «белый психоз» (А. Грин),
«актуальный психоз» (М. де Мюзан). К чему относится отри-
цание в этом конкретном случае? В наше время прогресс ме-
дицинской техники отодвинул пределы невозможного, но что
из этого вытекает в психическом плане?
По мнению А. Грина, транссексуализм не является психо-
зом, возникающим в поле сексуального, а есть продукция это-
го поля, которая в сравнении с другими психозами даже имеет
особенность не казаться таковой в глазах других. Она может
даже повлечь за собой убеждение субъекта, что его дискурс
таит в себе биологически обоснованную истину.
Бернадетта, или Бернар
Для начала я назову его/ее Б., т. е. Бернадетгой или Бернаром.
Б. — молодая женщина двадцати пяти лет. Она обратилась в
Центр психоанализа как «атипичная транссексуалка», атипич-
ная в том смысле, что гомосексуальные отношения были у нее
ранними. Надо сказать, что я встретилась с этим видом пато-
логии впервые.
Я иду в комнату ожидания за Б. и вижу (сейчас, когда я об
этом пишу, я теряюсь перед выбором из двух образов ~- «ма-
ленького парня» и «инопланетянина») существо маленького
роста, хрупкое, с утонченным лицом, с тонкими запястьями,
с коротко подстриженными волосами, с кольцом в левом ухе,
с массивными мужскими часами, цепочкой и серебряным пер-
стнем с печаткой. У нее широкие, как у шута, брюки и простор-
ная куртка, не позволяющие определить какие-либо формы.
Она расстанется с этой униформой очень нескоро. Я спраши-
ваю себя, почему при виде ее мне пришел на ум образ инопла-
нетянина, гораздо раньше, чем я услышала от нее об этих стран-
ных существах, пришедших из других миров. Может быть,
в первую очередь из-за диспропорции между головой и глаза-
ми, поглотившими почти все ее лицо, и во вторую очередь —
из-за диспропорции между головой и телом. Скорее я обрати-
ла внимание на душу, чем на тело.
Первичное интервью позволяет мне узнать об основных ве-
хах ее истории. И только задним числом, в ходе сеансов, я с удив-
лением осознала, насколько полно все там было изложено.
208 209

Б. имеет опыт психоаналитических встреч. Она прошла при-
мерно восьмилетний курс психотерапии с тринадцати до двад-
цати двух лет с перерывами. Кажется, с одной стороны, психо-
терапия помогла ей создать внутри себя план по смене пола, но
с отсрочкой его реализации, а с другой стороны, прежде всего,
помогла смягчить психотические страхи деперсонализации,
существовавшие уже с детства, когда она видела себя захвачен-
ной объектом вплоть до уничтожения. По-видимому, психотера-
пия не дала настоящего изменения, экономического или дина-
мического. У меня часто возникало впечатление, что она только
усилила некоторые защиты, в частности, интеллектуализацию.
Был наведен глянец на осознание; язык «пси» использовался ею
как заученный урок, язык, которого, по ее мнению, ожидал со-
беседник. Все это делалось с целью парализовать любую попыт-
ку психоаналитика реорганизовать ее способ мышления.
Я часто обращалась к своему контрпереносу и к моим «пла-
нам » по поводу этой пациентки. Шла ли речь об «изменении»
ее решения или же о том, чтобы предоставить ей лучшие
условия, в которых она сама могла принять решение? Когда
имеешь дело с проблематикой, предполагающей такую атаку на
тело и окончательное искалечивание, все внутри тебя
негодует и очень трудно иногда «абстинироваться»
(«воздерживаться») и сохранять «нейтральность»,
довольствуясь только интерпретациями.
Б. сообщает мне достаточно скоро, что психотерапия явля-
ется для нее вынужденной мерой. Понимание того, что не я даю
разрешение и что я не буду предоставлять заключение комиссии,
которая будет рассматривать ее случай, не подрывает никоим
образом ее решение продолжать психотерапию. Напротив, эти
рамки, кажется, обеспечивают ей безопасность столкновения с
ее демонами, вампирами и пр. Перенос или, скорее, «трансфе-
рентное инвестирование», как говорит Э. Кестемберг, устанав-
ливается прочно. Этот термин, отражающий недифференциро-
ванность образов, представляется мне здесь более уместным, чем
«перенос».
В течение трех лет лечения я вместе с Б. пережила ее физи-
ческую трансформацию, сначала гормонотерапию, затем мас-
тэктомию и гистеротомию. Это очень мучительный опыт в том
смысле, что он расшатывает уверенность и вызывает в контр-
переносе болезненное недомогание во время сеанса, начинаю-
щееся с плохого самочувствия и доходящее до физического
недомогания — растерянности, головокружений, мигрени,
показывающих, что глубинное расстройство идентичности
моей пациентки зеркально отражается на мне.
Трансферентно-контртрансферентное инвестирование Б.
ставит больше вопросов, чем дает ответов, оставляя место мно-
гим неясностям. Например, как мне к ней обращаться? Она на-
зывает себя мужчиной и говорит о себе в мужском роде. Ее дру-
зья дали ей нейтральное прозвище «Биб». Во французском
языке средний род не существует, и, пытаясь описать эту труд-
ность, я оказалась в ловушке синтаксиса. Очень важно, как
сказать: «Когда вы были маленькой девочкой, вы были беспокой-
ной... Когда вы были ребенком, вы были беспокойным, беспокой-
ной?» Это зависит от того, входишь ли ты в круг ее доверия.
По словам Б., эта дилемма является безосновательной, так
как она располагает себя на уровне существования. Она гово-
рит, что страдает от «нехватки существования». Она принимает
мое обращение к ней в женском роде, исходя из ее биологи-
ческого, социального и граждански обозначенного пола, хотя
сама себя рассматривает как «мужчину в теле женщины», как
она скажет, «мужчину, заключенного в тюрьму». Для меня
мужской род будет установлен только после операции, сразу
же, как будут предприняты юридические процедуры по смене
гражданского состояния.
В ходе первичного интервью Б. излагает мне детали своей
истории. Единственная дочь, она была доверена своей бабуш-
ке по материнской линии и ее второму мужу, а родители обос-
новались в Париже, якобы по профессиональным причинам.
Мотивы, подвигнувшие их к такому выбору, остаются неясны-
ми. Что же могло помешать родителям заниматься своим ре-
бенком? Отец — военный, мать — служащая. Я подумала о не-
желании иметь дочь, о чувстве материнской беспомощности и
неспособности, о ее неврозе, о плохом обращении с ребенком
со стороны обоих родителей и об алкоголизме отца.
Б. рассматривает свою мать скорее как подругу, сообщни-
цу, чем как мать. Когда она была маленькой, мать навещала ее
два-три раза в год, и каждый отъезд был болезненным опытом
211
расставания и покинутости, ввергавшим ее в состояние глубо-
кой скорби.
Отец предстает перед ней как слабый человек, одолеваемый
страстями: алкоголь, телевидение, видео. Она говорит о трав-
матических воспоминаниях — о садистическом поведении отца
по отношению к ней, о «поддразниваниях»: по ее словам, он, на-
пример, отбирал у нее десерт, который она любила больше всего,
съедал его у нее на глазах, заставляя ее плакать, и смеялся над
ее слезами. Так же было и с любимыми игрушками, которые он
от нее прятал.
Очень рано в своей жизни Б. сказала себе, что она мальчик.
Начиная с детского сада, взгляды людей говорили ей о том, что
она другая. Она так описывает свои переживания: «Маленький
мальчик, вынужденный быть девочкой... глубоко униженный
взглядами со всех сторон, чувствующий себя отвергнутым и
одиноким... Я сравниваю все эти годы, за исключением перво-
го, который не могу определить, с заточением... начиная с оп-
ределенного периода, ожидание не имеет больше смысла, и тер-
пения больше не хватает». Она ощущает сильное недомогание,
тревогу и дискомфорт, когда продавцы в магазине называют ее
«мадемуазель» или выражают нерешительность и сомнение.
С шести лет Б. начинает играть на фортепиано и поступает
в городскую консерваторию, где будет продолжать учиться му-
зыке. Она блестяще учится до 8-9 класса, т. е. до тех пор, пока
проблемы идентичности не становятся все более и более значи-
мыми, после пубертата. Позже она решает получить образование
музыкального терапевта. Получив диплом, она не работает по
специальности, а живет поденным трудом, занимаясь в основ-
ном музыкальным переложением. Сейчас она получает пособие
для лиц, не имеющих средств к существованию. Я думаю, что ее
профессиональная деятельность отложена на время и заплани-
рована на тот период, когда она станет «месье».
Во время первичных интервью Б. высказывает свои ожи-
дания по поводу лечения: «От терапии я ожидаю ответов на
вопросы, которые постоянно существуют во мне, вопросы,
имеющие большое значение; конечно, для меня многие вещи
относительно ясны а рпогг, ясно, что я совсем не живу как
женщина, ясно, что я, безусловно, имею женские стороны,
входящие в состав моей личности, в способ "воспринимать"
вещи. После терапии, которую я прошла, я чувствую себя как
все, совсем как все,— это значит иметь друзей, работу, дом, де-
тей». Так она представляет себе сожительство с женщиной, а
почему бы и нет, добавляет она, «с женщиной, уже имеющей
детей, таким образом, это был бы дом с детьми». Но тогда
почему быть женщиной и иметь детей не является для нее
приятной судьбой? На это она отвечает: «Я не могу предста-
вить себя в жизни женщины. Я чувствую себя собой... вот и
нет больше проблем; некое я, которое абсолютно не является
женщиной». Она говорит, что много размышляла в раннем
детстве: «Я все время думала, чтобы понять я, каким я была
ребенком... для меня это была работа выживания, а без этого, я
думаю, что... я имела бы...»
«Понять я» кажется мне поразительной формулировкой:
любопытно, что она не говорит «понять себя», как если бы «я»
было отстранено от нее, инопланетно, что исключает регистр
вторичных идентификаций, или как если бы не было внутрен-
ней переработки событий. Когда категория прошлого не могла
быть правильно выработана, как это можно видеть в крайних
проявлениях у этого типа личности, речь идет уже не о пере-
носе, а о копировании, о редупликации идентичного, о повто-
рении повторения, что вызывает головокружение. В этом
смысле нет до, нет после, нет истории; история — это сейчас,
это то, что будет выстраиваться между нами. Вне времени, вне
пространства или, скорее, как в межзвездном пространстве, Б,
пользуется ассоциативным стилем, который можно охаракте-
ризовать как пунктирный, разъемный, рассеченный, неулови-
мый для других, наподобие русской матрешки.
«Когда я была маленькой(им), у меня были страхи, много стра-
хов, трудно объяснить, кошмары, не галлюцинации, ну, скажем,
проекции очень нездоровых образов. ...Например, там, где я
жила, я всегда возвращалась домой через подвал, это длинный
коридор, и я не знаю, как в долю секунды стены меня поглоти-
ли... Не знаю, громадные монстры вышли из лифта,., это, дейст-
вительно, очень болезненно».
213

Вампир — это действительно один из монстров,
описанных Б. в тексте, который она принесла на сеанс. Она
зачитывает: «По-моему, у нас у всех есть вампир внутри... он
создает единство нашего существа, но, главное, он порождается
неутолимой жаждой, вызванной инстинктом выживания».
Желание, фрустрации или зависть в первичных отношениях
мать-дитя, вероятно, не дали возможности «материнской
способности мечтать»- (Бион) осуществить свою контейниру-
ющую функцию, возвращая невыносимое в приемлемой фор-
ме. Таким образом, «интерес находится по ту сторону пола-
Вампир — хозяин своего желания, он боится только абсолют-
ного отсутствия добычи. Он является компенсацией беспо -
мощности». Беспредельное отчаяние ребенка, столкнувшегося
с насилием чувства покинутости? Действительно, вампир
«чувствует все фактически, так как его ясновидение не остав-
ляет места ни сомнению, ни страху... Ему нужна сама сущность
другого, а главным образом противоположный пол».
Б. упоминает и о других монстрах, о монстрах своих снови-
дений и кошмаров. Они отсылают к Альбатору, персонажу
мультфильма 1970-х годов: «Были такие существа, которые не-
отступно преследовали меня... с длинными волосами, зеленые,
внушающие тревогу... что они могли мне сделать, я не знаю...
может быть, каннибализм. <...> Когда я обретала способность
двигаться, я пряталась под кровать бабушки и дедушки, но, когда
мне было очень страшно, я чувствовала себя абсолютно пара-
лизованной». Здесь мы можем отметить лишь использование
женского от лица мужского и представить ужас уничтожения
первичным материнским имаго с головой Медузы по эту сторо-
ну кастрации, не доходя до кастрации. Смысл быть мальчиком
или девочкой являлся, по-видимому, средством преодоления
страхов. Биологически Б. — женщина, даже если психически
она хочет быть мужчиной. «Это не просто зависть в некотором
смысле. Все очень просто, да, у меня много проблем с моим
телом, потому что нас было двое, и мы воевали. Когда я была
моложе, я пыталась всеми средствами доказать, что я не
девочка, было совершенно необходимо, чтобы другие это знали.
Теперь я чувствую себя самой собой, и мне не нужно это
показывать, чтобы быть тем, чем я являюсь,— мужчиной.
Многие говорят мне "ме-
сье", и я думаю, что люди чувствуют, что я представляю собой.
Я никогда не могла видеть себя лесбиянкой, это меня шокирует.
У лесбиянки может быть мужская часть. Гомосексуальные жен-
щины — это неизвестный мне мир, так же как и мир
гомосексуалистов-мужчин. Мне говорят: "Но почему бы тебе
не жить с женщиной?" Нет, это совершенно невозможно. Мой
способ видения женщин не женский».
Б. стоит на своем: «Я все-таки иду к мысли об операции...
у меня, само собой разумеется, нет такого же видения, как у вас...
страх приходит... с самого детства... от ощущения нехватки су-
ществования».
В течение трех лет работы мои интерпретации материала,
приносимого ею, интересуют ее только с интеллектуальной
точки зрения, но не затрагивают ее, не проникают в нее, не по-
двигают ее на рассмотрение менее калечащего решения. Отри-
цание тела женщины таково, что оно должно обязательно во-
плотиться в операцию на теле. Мои интерпретации с эдипова
уровня не имеют успеха; интерпретации, отсылающие к сен-
сорному уровню, такому, как холод, тепло, дрожь, нежность,
или еще более метафорические, или же связанные с ее музы-
кальным образованием, не создают реального контакта, вызы-
вая у меня чувство беспомощности.
Однако Б. дорожит психотерапией. Если она пропускает
сеанс, то часто из-за необходимости идти к врачу — психиатру,
эндокринологу, гинекологу, хирургу. Мне приходят в голову
представления об осложнениях и о катастрофических прова-
лах. Я не могу представить себе Б. мужчиной, это не будет
правдоподобно! Способствую ли я порождению монстра? Не
стану ли я вампиром, от которого она и стремится защититься
этой трансформацией?
Несмотря на то что она знает мою позицию относительно
ее планов, месяц за месяцем она добивается от меня, чтобы я
дала свое заключение психиатру, который будет принимать
окончательное решение. Убедившись в том, что я ее не одобряю
и «укрепившись» в своей позиции, она приходит на сеансы.
Смирившаяся, покорная, пунктуальная — это всего лишь во-
прос времени. В этот период сомнений она старается держать
меня на ослабленной позиции, где моя функция сводится к
215
воплощению ее «небытия» ценой моей самоотверженности. «Я так напилась, что меня вырвало, потом вырвало снова, потом
Речь идет о том, чтобы привести ее к уровню идентичности; я свалилась. Она меня раздела, чтобы сделать фотографии, по-
невротический же путь кажется прегражденным. Рефлексив- теряв при этом мою голову. На фотографиях было только тело».
ное и аутоэротическое движение в момент неудачи галлюцина- Мне приходит в голову перверсный сценарий для контейниро-
торного удовлетворения желания стало невозможным. Это вания психотической тревоги и подтверждения непроницаемо-
движение всегда предполагает потерю объекта, объекта, кото- сти расщепления Я. Б. описывает мне свой выбор фотографий в
рый нужно найти, чтобы потом он мог быть потерян; а для Б. то же утро на сеансе. Она говорит, что почувствовала отделение:
объект был потерян уже до того, как найден. Она не смогла
«Я выбросила все фотографии с головой. Тело — это я и не я».
совершить работу горя и превращает этот объект в «вампира,
Она отказывается понимать операцию как калечение. Это
который на нее нападает».
рождение, и даже мое согласие ей не требуется (больше). Дей-
Тем не менее Б. нужно также убедиться, что я не только
ствительно, несогласие с моей стороны ее «сделало бы даже
вижу это слабое место со шлейфом страданий, но и могу это
сильнее», говорит мне Б., испытывая нарциссический триумф
пережить, взвалить на себя это психическое функционирова-
над объектом. Она делает из меня пассивного свидетеля свое-
ние и выжить.
го предприятия. Может быть, даже речь идет о том, что в дви-
При всем при том она может чувствовать только, что я тоже
жении проективной идентификации она заставляет меня оце-
«из другого места», отсюда и ее тревога быть снова покинутой
нить весь тот ад, который она пережила за тридцать лет? Для
после операции. Во мне звучит лейтмотивом затронувшее
Б. это вопрос выживания, жизненная необходимость, единст-
меня: «Can’t it be magicс», созвучное «противоположностям, ко-
венный выход, это или выбрасывание из окна, или медленно,
торые идут не вместе», о чем она мне часто говорила. Что бы
но верно алкоголизм. Она убеждает себя, что сама операция —
она ни делала, мы будем продолжать. Поэтому я осознаю зна-
это не страшно: «Ведь затрагиваются не жизненно необходи-
чение того, что представляет собой для Б. мое скромное сопро-
мые органы, такие, как сердце, печень или почки».
вождение: не спросит ли она меня с тревогой, согласна ли я
После долгого отсутствия в связи с операцией Б. возобнов-
буду ее принимать после, так как я была против ее операции?
ляет сеансы. Уверенный в том, что я буду продолжать работу,
В то же время она излагает фантазм, исследуемый уже в тече-
он говорит теперь о школьных страданиях маленького мальчи-
ние долгого времени, фантазм быть всем, т. е. одновременно и
ка, отличающегося от других. Это ребенок, брошенный своей
мужчиной, и женщиной, не зависеть ни от кого и ни от чего,
матерью, которая не хотела ничего ни от него, ни для него: «Де-
быть самодостаточной и таким образом избегать страданий и
лай что хочешь, если это тебе доставляет удовольствие».
страха.
Вероятно, нужна была такая хирургическая материализа-
Перед летним отпуском Б. сообщает мне, что комиссия дала
ция, чтобы «она» стала «им» и чтобы я его называла «он». Те-
свое согласие и что она наконец начинает гормональное лечение.
перь Б. демонстрирует свою мужественность как в одежде, так
По возвращении из отпуска я чувствую большое изменение. В
и путем акцентуации низкого тембра своего голоса, в жестах,
моей голове кружится то «он», то «она»: может быть, гормоно-
манере садиться и выпячивать грудь.
терапия не будет необратимой... День операции назначен, и она
Узница себя самой, в разрыве с представляемым, по ту сто-
решила сделать фотографии своего тела. Для этого она обрати-
рону представляемого, дыра в невыразимом, иллюзорно заты-
лась к своей подруге-актрисе с просьбой помочь ей. «На па-
каемая музыкой, обращающейся к невыразимому и выражаю-
мять?» — спрашиваю я. «Нет, не память, а отпечаток вроде
щей его, Б. обеспечивает себе поддержку со стороны аналитика,
шрама». Чтобы смириться с мыслью о том, что надо
осуществляющего оркестровку и фигурирующего в ее кошма-
раздеваться, Б. пьет много виски и пива. Она не помнит, что
рах поочередно то в роли повторяющегося паука, то в роли на-
произошло.
217
секомого, попавшего в паутину. В таком отношении Б. требует
от своего аналитика «быть ее пробелом», двигаясь по лезвию
ножа.
В этом контексте Б. пасует перед фаллопластикой, как если
бы отказ иметь мужское тело — а она уже больше не женщина
— защищал ее от конфронтации со смертельным напряжением
отчаяния. Здесь нет и речи о завоевании, стоял вопрос только
об уничтожении, это место отсутствия: ни, ни.
Литература
Graves R, Les Mythe grecs // Encyclopedies d'aujourd'hui, ed. Poche. P.
112.
Green A. (1997) Les Chaines d'Eros. Actualite du sexuel. Paris: Odile Ja-
cob. P. 245.
La Bible (1961) Trad. fr. de 1'Ecole biblique de Jerusalem. Paris: Le Cerf.
Pasche F. (1995) Mythologie et Psychanalyse // Psychanalyse a 1'Uni-
versite. P. 106, 107.
PontalisJ.-B. (1998) L'Enfant des Limbes. Paris: Gallimard. P. 19-20.
Тъерри Бокановский
БИСЕКСУАЛЬНОСТЬ в ПРОЦЕССЕ АНАЛИТИЧЕСКОГО ЛЕЧЕНИЯ :
К ВОПРОСУ О «ЖЕНСТВЕННОСТИ» МУЖЧИН
Bokanowski Thierry, La Bisexualite dans la cure analytique //
Fine A., Le BeufD., Le Guen A. (dir.) Bisexualite. Paris:
Presses Universitaires de France, 1997. P. 111-130
Перевод с французского Н. В. Малкиной,
научная редакция В. А. Потаповой
Чем дальше работа, проведенная в этом году, уда-
ляется, тем больше я ею удовлетворен. Остается
только вопрос бисексуальности. Во всем, что это-
го касается, ты полностью прав. Я склонен рассма-
тривать каждый сексуальный акт как событие, а
которое вовлечены четыре человека. Есть о чем
подискутировать по этому вопросу.
Письмо Фрейда Флиссу от 1 августа 1899 г.
В последней главе «Анализа конечного и бесконечного»
(1937), текста, который мы можем сейчас рассматривать в ка-
честве завещательного и который ставит вопрос о помехах ана-
литическому процессу так же, как и вопрос об исцелении ана-
лизом, Фрейд вплотную подходит к трудностям, с которыми
встречается аналитик при лечении, перед лицом факторов со-
противления, которыми для женщин является «зависть к пени-
су», а для мужчин — «сопротивление пассивной или женской
позиции».
Говоря в других терминах, проблема, поднятая Фрейдом,—
это проблема способности и степени психической интернали-
зации женственности и женской позиции у обоих полов.
В требовании, высказанном Ференци десятью годами ра-
нее, выражено, что, для того чтобы анализ увенчался успехом,
необходимо побороть эти два комплекса. Фрейд возражает,
219

говоря, что в данном случае Ференци ему кажется особенно
«амбициозным». Опираясь на свой собственный опыт, он пи-
шет: «Ни в какой момент аналитической работы не страдают
больше от гнетущей тяжести повторяющихся усилий, от подо-
зрений, что "наставляешь рыбу", чем когда хотят убедить жен-
щину отказаться от нереализуемого желания иметь пенис или
когда хотят убедить мужчину, что пассивная позиция по отно-
шению к мужчине не всегда обозначает кастрацию и что она
необходима во многих жизненных ситуациях».
Так Фрейд ставит проблему бисексуальности психической
организации и ее ведущей роли в аналитическом процессе как
одну из ключевых в отношении судьбы анализа. Отсюда «рок»
отказа от женственности, т. е. ее отрицание и проработка этого
отрицания как одна из целей аналитического лечения. «Ска-
зать, где и как нам удастся преодолеть этот фактор, довольно
трудно. Мы утешаемся уверенностью, что мы применили в ана-
лизе все возможные "подстрекательства" для того, чтобы про-
работать и изменить позицию в отношении данных факторов».
Психоаналитическое лечение и
психическая бисексуальность
Необходимо определить аналитическое пространство как при-
вилегированное место, которое позволяет развиваться неврозу
переноса. Аналитическое пространство, описанное как место,
в котором процессуальная динамика вращается вокруг встречи
двух психических пространств: с одной стороны, психического
пространства пациента, развертывающегося в переносе, соглас-
но классическим представлениям в неврозе переноса, и, с дру-
гой стороны, психического пространства аналитика, организо-
ванного в ответ как контрперенос — эффект сопротивления в
ответ на развертывание переноса пациента. Аффекты, появляю-
щиеся в неврозе переноса, так же как и аффекты контрпереноса,
хоть и различные в своей динамике и в способе выражения, вно-
сят свой вклад в организацию аналитического пространства.
Контрперенос в широком смысле определяется в классичес-
ких подходах как совокупность аффектов, испытываемых анали-
тиком в его работе с переносом пациента. Приложенный к ана-
литической ситуации самой по себе, контрперенос находит очень
важное применение в проработке и интерпретации аналитика.
В процессе терапии постоянно происходит анализ сопротивле-
ний пациента, связанных с наиболее «живучими» и наиболее
очевидными благодаря их повторяющемуся характеру в истории
пациента реакциями переноса, а также анализ защитных меха-
низмов, проявляющихся благодаря неврозу переноса. Все эти
эффекты сопротивления как пациента, так и аналитика, «сопро-
тивления против», связанные с соответствующими аффектами,
и образуют «двигатель» аналитического процесса. Изначально
структурирующий психику эдипов комплекс является централь-
ной осью аналитического лечения. Это он структурирует психи-
ческую конфликтность, связанную у всех субъектов со сферой
потребностей, с влечениями и идентификациями. Энергетичес-
кий источник, питающий процессы индивидуации, находится в
сердце символической организации комплекса кастрации, пере-
водя все в повторяющийся конфликт, связанный с различиями
полов и поколений. Экспрессия циркуляции влечений и тревог,
появляющаяся на различных уровнях психической организации,
покрывает совокупность многочисленных идентификационных
позиций и связана с переработкой психической бисексуальнос-
ти. Всегда парный — позитивный и инвертированный ~ эдипов
комплекс приводит к двойной идентификации, мужской и жен-
ской. Управляемые комплексом кастрации, эти две идентифика-
ции неравнозначны по силе, одна из них доминирует, более или
менее скрывая вторую. Обратимся в связи с этим к тому, что на-
писал Фрейд в работе «Я и Оно» в 1923 г.: «Исход эдиповой си-
туации в идентификации с отцом или матерью кажется у обоих
полов зависящим от силы отношений с обоими сексуальными
предиспозициями. Это один из способов, которым бисексуаль-
ность вмешивается в участь эдипова комплекса. Более глубокое
исследование позволяет открыть эдипов комплекс в его наибо-
лее полной форме, в которой парность позитива и негатива за-
висит от собственной бисексуальности ребенка. Речь о том,
что мальчик имеет не только амбивалентную позицию по отно-
шению к отцу, а выбор объекта падает на мать, но и ведет себя как
девочка, проявляющая женскую позицию по отношению к отцу
и позицию неприязнь-ревность против матери».
221

Комплекс Эдипа, проявляющийся на протяжении всей
жизни в разных модификациях психосексуального функцио-
нирования, не прекращает обсуждаться и прорабатываться в
аналитическом лечении. Ранние идентификации с объектами
(внешними и внутренними) так же, как и конфликты иденти-
фикаций, связанные с развертыванием Эдипа, в своей двойной
ипостаси позитивного и перевернутого, в переносе с необходи-
мостью создают полярную психическую сексуальность, кото-
рая проявляется в лечении.
Итак, очевидно, что Эдип находится в центре работы над
бисексуальностью в процессе лечения для обоих протагонис-
тов аналитической ситуации: пациента и аналитика.
В сеансе психическая бисексуальность аналитика проявля-
ется на уровне глубоких бессознательных идентификаций,
в игре двойной регрессии, формальной и топической, в посто-
янной фантазматической активности. Последняя находится в
сердце его инфантильной конституции, давая жизнь детским
сексуальным теориям. Это означает, что определяющая роль
принадлежит детским сексуальным теориям в интрапсихичес-
кой структуре сексуальности, а если более точно,— бисексуаль-
ности.
Если мы понимаем, что контрперенос не может быть сведен
к некоему «контрдубликату» переноса, лечение будет включать
совокупность идентификаций и в том числе психическую би-
сексуальность самого аналитика. На этом уровне аналитик на-
делен некоторой свободой в отношении собственной предсоз-
нательной фантазматической жизни, сотканной из одной из
детских сексуальных теорий, что может быть им использовано
с определенной степенью внутренней свободы. Это позволяет
аналитику свободно идентифицироваться с другим, в том чис-
ле и с другим полом, с отличной от его собственной психосек-
суальностью. Эта способность указывает на то, что собственная
бисексуальность психоаналитика была проработана и психиче-
ски интегрирована и поэтому способна «полноценно» работать.
Определенное психическое равновесие необходимо анали-
тику, чтобы следовать в аналитической ситуации за изменяю-
щимися позициями, предлагаемыми ему переносом анализан-
та. В этом смысле инструментом работы выступает именно сам
аналитик. Это его собственные бессознательные импульсы со-
здают контртрансферентную динамику и управляют процес-
сом слушания пациента.
Довольно часто аналитик в работе сталкивается с внутрен-
ней невозможностью принять собственную бисексуальность.
В этих случаях все попытки разобраться в контртрансферент-
ных отношениях происходят вслепую. Фрейд приводит знаме-
нитый пример, добавляя в заметках 1923 г. к случаю Доры:
«Пока я не понял важности гомосексуальных тенденций у не-
вротиков, я терпел неудачи в лечении или же впадал в полное
замешательство». Через несколько лет Фрейд добавил, что
ошибкой было не осознавать и не иметь возможности вовремя
проинтерпретировать гомосексуальный перенос Доры, кото-
рый и тормозил лечение. Но, как мы знаем теперь, даже если
бы Фрейд знал и имел возможность сделать это, такие интер-
претации были бы для него невозможны без проработки им
своей собственной женской идентификации.
К. Давид отмечал, что психическая бисексуальность анали-
тика стоит в центре аналитической работы, его контртрансфе-
рентной жизни, в центре терапевтической работы самого контр-
переноса, как предлагает ее рассматривать Л, Уртюбей.
Работа бисексуальности
Психоаналитик не имеет дела непосредственно с «чистой» сек-
суальностью, но всегда с комплексными проявлениями, различ-
ными репрезентациями, многоликими формами, которые она
принимает. Для него сексуальная идентичность и родовая иден-
тичность, так же как мужское и женское, прочно связаны с уров-
нем репрезентаций, со схемой тела и телесными проявлениями,
определяющимися генетическим и анатомическим полом.
Психическая бисексуальность, порождающая многочис-
ленные идентификации субъекта, соотносится с анатомически-
ми и психологическими особенностями. Фантазматическое
бессознательное субъекта может не совпадать по всем пунктам
с реальностью его пола и зависит от многочисленных консти-
туирующих бессознательную организацию факторов, среди
которых один из самых важных — идентификация субъекта с
223
другим полом. В истории возникновения бессознательных
идентификаций субъекта с его объектами нет ничего из облас-
ти влечений, что так или иначе не оказалось бы связано с пси-
хической бисексуальностью. Именно аналитический процесс
способствует появлению, развертыванию и наполнению снова
сексуальным содержанием некоторых проявлений былых
идентификаций, которые «ребисексуализируются» (К. Давид)
в трансферептных отношениях, скрывающих воображаемые
отношения с объектами прошлого.
Аналитическая ситуация, определяемая спецификой психо-
сексуальных идентификаций, подспудно стимулирует и психи-
ческую бисексуальность. Это двойное столкновение влечет за
собой необходимость работы на уровне экономики влечений:
с одной стороны, регрессии к психосексуальной неопределенно-
сти, с другой стороны, перераспределение идентичности, т. е.
придание гибкости идентификационным инвестициям (первич-
ным и вторичным) и контринвестициям. В плане модальностей
регрессии (регрессии формальной, топической и временной)
процесс анализа может стать действием «деструктурирующим»,
влекущим за собой различные состояния, которые будет сложно
преодолеть для достижения проработанной психосексуальности.
Прегенитальная бисексуальность
Будем исходить из того, что самые ранние отношения с мате-
рью формируют очень тесную связь между возникновением
влечения, генезом и развертыванием фантазма, возникновени-
ем интернализованного объекта и структурой идентификаций,
которые поэтапно, будут влиять на становление психической
бисексуальности. Бисексуальность возникает из интериориза-
ции полярности активность—пассивность, из прогрессивной
интроекции сексуальной полярности и из бессознательных
процессов бисексуализации, возникающих из комбинации про-
тиворечивых идентификаций.
Природа, важность и качества связей субъекта со своими
первичными объектами дают ему большую или меньшую сте-
пень способности разыгрывать свои бисексуальные идентифи-
кации и наслаждаться их потенциалом. Психическая деятель-
ность использует ресурс бисексуальности как на уровне защит,
так и на уровне получения удовлетворения. Бисексуальность
будет тем более «интернализована», чем больше человек смо-
жет в своем функционировании интегрировать прегениталь-
ные аспекты сексуальности.
Но так бывает не всегда. Прегениталъные формы бисексу-
альности имеют иногда решающее значение, особенно если
формируются под влиянием конфликтных отношений с пер-
вичными объектами. Это не позволяет гармонично интернали-
зовать бисексуальность и формировать необходимую гибкость
идентификаций в их гениталыгой экспрессии.
Когда прегенитальные формы бисексуальности появляют-
ся в материале сеансов, они наиболее трудно распознаваемы.
Из-за того, что корпи прегенитальной бисексуальности скры-
ваются в нарциссических конфликтах, о чем свидетельствует
одновременная ненависть и большая привязанность к объекту,
наиболее часто бисексуальность проявляется в неустойчивос-
ти границ Я. Связанная с тревогой пустоты, которая может
преобразовываться в «катастрофическую» тревогу, она выра-
жается в смешении внутреннего и внешнего, а также в смеше-
нии эрогенных зон. В смешении и путанице, маскирующих
инфантильную сексуальность, становится тяжело различить
проблематику влечений и контрпереиос аналитика.
Стараясь распознать в материале психическую бисексуаль-
ность, аналитик прислушивается сначала к мужским и жен-
ским содержаниям инфантильной и взрослой сексуальности,
а затем проводит различение генитальной и прегенитальной
составляющих, гомосексуальности и гетеросесуальности, от-
цовского, материнского и инфантильного в трансферентных
отношениях.
Возьмем, к примеру, случай, когда аналитик-мужчина при-
нимает на анализ другого мужчину. Аналитик может слышать,
как проявляется в материале мужское содержание (отец, брат,
сын) этого пациента, но он может бессознательно противиться
слушать женское содержание (мать, сестра, дочь) дискурса сво-
его пациента. На более скрытом уровне будет сложно просле-
дить мужские проявления анализанта, которые адресуются
аналитику как объекту женского переноса, что вынуждает ана-
225
литика в контрпереносе функционировать на уровне собствен-
ных женских идентифицикаций. Будет еще сложнее, если у
аналитика возникнет конфронтация к переносу пациента, в ко-
тором аналитик ставится в ситуацию женщины, выслушиваю-
щей женские выражения своего пациента-мужчины.
Необходимо отметить, что эти идентификации двух прота-
гонистов в процессе лечения отсылают нас непосредственно к
проблеме женственности у мужчин. В качестве иллюстрации я
обратился к нескольким сеансам анализа одного пациента-муж-
чины, в которых возникло смешение бессознательных женских
позиций, но благодаря интерпретативной переработке стало воз-
можно появление у пациента бессознательного фантазма, про-
ливающего свет на его ранние детские сексуальные теории.
«Невероятность» женских влечений у мужчин
Жюльен — мужчина 35 лет, который обратился к аналитику,
чтобы постараться прояснить причины своего генерализован-
ного «плохого бытия в отношениях и со своим окружением, и
с самим собой». В качестве основной оси в анализе выступило
открытие скрытой депрессии, довольно глубокой, которая, ка-
залось, началась еще в раннем детстве. До анализа эта депрес-
сия никогда открыто не проявлялась.
Он никогда не обращался за консультацией по поводу
симптомов, которые могли бы потребовать использования ан-
тидепрессантов, и его инфантильная депрессия оказалась от-
крытием психоанализа. Жюльен обратился за помощью в свя-
зи с рождением третьего сына. Сам он был третьим из четырех
братьев, и рождение третьего сына вернуло его в детство и в
связанные с ним проблемы идентификации. Жюльен, глубоко
привязанный к своей матери, рассказывал о детстве и юности,
отмеченной разногласиями между родителями. Его мать боль-
ше не могла выносить отца, и они развелись, когда Жюльен
был подростком. В начале анализа Жюльен испытывал интен-
сивное трансферентное чувство вины по отношению к эдипо-
вым объектам, усиленное необходимостью постоянно реабили-
тировать отцовский образ, по всем статьям противостоящий
идеализированному образу матери.
Жюльен заметно преуспел в выбранной профессии, обеспе-
чивая семью в финансовом плане. В семейной ситуации он
взял на себя роль отца. Его вина усилилась с рождением треть-
его сына, возвратив его в прежние эдиповы взаимоотношения.
На первом сеансе недели он воспроизводит беседу, услы-
шанную накануне, в которой речь идет о «невероятности» най-
ти аналитика, «не ортодоксального», практикующего «корот-
кие» сеансы с «различной продолжительностью». В связи с
этим он подумал о «невероятно ограниченных возможностях»
пациентов у ортодоксальных аналитиков, которые единствен-
ное, что могут на сеансе с фиксированным временем и мес-
том,— это «всё» говорить и «всё» думать. Жюльен начал думать
о «внутренней пустоте» аналитика.
Глядя на то, как развивался перенос, мне показалось, что
Ж., поднимая эту тему, делал комплимент способностям анали-
тика выдерживать проекции своего пациента, иначе говоря, его
качествам принятия женственности, бисексуальности. Я совер-
шил интервенцию, чтобы обратиться к «власти», которой он
опасался и старался перенести на мою персону. Мы уже про-
рабатывали это, рассматривая его фантазм доминирования по
отношению к подруге-метиске, цвет кожи которой был сексу-
ально притягателен для Жюльена. Его возбуждение сопровож-
далось фантазиями анально-садистического характера и фан-
тазиями захвата, главным образом связанными с «властью над
другими» и «рабством». Мы знали, я и Жюльен, что эти фан-
тазии выполняли не только свою основную функцию «охра-
нять его нежные чувства к этой подруге, но и охранять его от
нежных чувств подруги, которых он опасался».
«Я не думал о сравнении между этой подругой и вами»,—
сказал Жюльен. Судя по его ассоциациям, оказывается, он ду-
мал обо мне, рассказывая про эту беседу, слышанную накану-
не. Он был очень удивлен этим открытием, так как сознатель-
но никогда ни обо мне, ни об анализе не думал между сеансами.
Я напомнил ему об одном факте детства, который он рассказал
мне раньше. Когда он делал какие-либо поделки (календари,
разрисованные тарелочки, пластилиновые фигурки или рисун-
ки в школе), то по пути из школы домой он их выбрасывал,
предварительно разломав или разорвав. Я сказал ему, что мне
226 227
кажется, что «то, как он обращался со своими поделками и ри-
сунками, сделанными в школе, относится и ко мне, и к анали-
тическим сеансам»-.
После этой интерпретации он надолго замолчал. Он вышел
из своего замешательства, чтобы мне сказать прямо перед окон-
чанием сеанса, что он чувствует себя «стесненным» некоторы-
ми вещами, которые не решается мне сказать. Не имея сил вы-
сказать мне что-либо более конкретное, он замолчал. Молчание
Жюльена и его чувство «стесненности» показались мне отно-
сящимися к бессознательным конфликтам, связанным с его
гомосексуальным переносом. На сеансе в понедельник он рас-
сказал, что на прошлой неделе виделся со своей подругой-ме-
тиской и занимался с ней любовью. После сексуального акта
они обнаружили, «что презерватив был разорван». Ему тут же
в голову пришла мысль о возможности заразиться вирусом
СПИДа. Она, казалось, не была этим встревожена и пыталась
его разубедить. Но он после этого случая отказывался встре-
чаться с ней, ссылаясь на то, что занят.
Я отметил, что его «стеснение» возникло вчера после того,
как я обратил его внимание на способ, которым он обращается
с мыслями обо мне, так же как и с собственными детскими тво-
рениями. И я добавил: «Тем самым с помощью такого косвен-
ного сравнения я вынудил вас заметить мое присутствие, и это,
похоже, вас очень встревожило». Эта интервенция позволила
осознать тот факт, что, когда Жюльен чувствует себя подавлен-
ным, ему «приходится искать эту женщину». Я добавил: «Для
того чтобы выбросить меня и сеансы из своих снов вместе с
депрессивными чувствами».
У Жюльена снова всплыли в памяти чувства грусти, посе-
щавшие его иногда, когда он был ребенком и подростком, когда
его отец не уделял ему достаточно внимания и не был доступен.
После долгой проработки стала прорисовываться тема
деструкции (выбрасывание собственных объектов) под углом
собственной анальности (удерживать/выбрасывать). С помо-
щью многочисленных сопоставлений, предлагаемых мной на
сеансах, эта тема получила два трансферентных проявления:
сначала страх испытать желание нежных чувств в мой адрес в
надежде, что я окажусь более восприимчивым и доступным,
чем был его отец, а затем отказ находиться передо мной в жен-
ской позиции, которая заставляла его желать и бояться чувст-
вовать себя «оплодотворенным» моими интерпретациями.
На третьем сеансе Ж. заявил, что готов продолжать размы-
шлять над материалом предыдущих сеансов, но отметил, что
накануне произошло кое-что, что его сильно «ошарашило».
Один из его друзей много и очень «раскованно» говорил о вне-
брачной связи, которая была у его матери и которая сильно
повлияла на него. Ж. был «неприятно поражен» тем, как его
друг обсуждает сексуальную и чувственную жизнь собствен-
ной матери.
Я спросил Жюльена: «Вы неприятно поражены тем, что
мать может иметь чувства к мужчинам и имеет сексуаль-
ность?» Пытаясь ассоциировать по поводу собственной мате-
ри, Жюльен начинал думать о Люси (австралопитеке женско-
го пола, найденном в Танзании). «Мать-родоначальница»,—
говорит он. «Африканка с большой буквы», «мать человечест-
ва». Ассоциации с африканкой приводят к его подруге-метиске
(африканке) и страху заразиться от нее. Я вмешиваюсь:
«Страх заразиться СПИДом или страх сделать беременной ту,
которая ассоциируется с "матерью-прародительницей"?» Он
отвечает мне, что после случая с презервативом его подруга как
бы в шутку говорит ему: «Я надеюсь, что ты не сделал мне близ-
нецов». В глубине души он был очень доволен этим замечани-
ем. Почему близнецы? Он не знал, но эта идея ему нравилась.
Аналитик: «Тем, что вы способны сделать двойняшек, не чув-
ствуете ли вы себя вдвое более могущественным?.. Вдвое более
могущественным, чем ваш отец?» Жюльен начинает размыш-
лять обо всем этом, но то, что всплывает в его сознании, застав-
ляет меня думать, что он абсолютно отбрасывает аспекты опло-
дотворения и зачатия — именно то, что связано с влечением,
которое женщина может иметь к объекту мужского пола. Исходя
из двух предыдущих сеансов, получается, что Жюльен отбра-
сывает одновременно свои женские желания быть оплодотво-
ренным мною и свой страх перед моим женским желанием быть
оплодотворенным им. (Люси, его подруга — это я в переносе.)
В ассоциации, связанной со СПИДом,— страх очутиться в
женской позиции, т. е. быть возбужденным и
оплодотворенным
229
мною, Жюльен выражает страх перед гомосексуальностью. Под-
спудно этот фантазм позволил ему защититься против желания
обладать «невероятной властью» надо мной. Его фантазмы о
рабах соотносятся одновременно с его бессознательным фантаз-
мом и желанием оплодотворить меня в два раза сильнее, чем
отец (близнецы), и страхом кастрации, связанным с этим. Вот
здесь вскрываются трудности, относящиеся к прегенитальной
бисексуальности, которая не допускает возможности «поиграть»
со своей психической и структурной гомосексуальностью. Это
приводит к страху идентифицироваться со своей желанной и
плодовитой матерью.
Чем больше Ж. сопротивляется или отказывается почув-
ствовать себя в женской позиции, оплодотворяемым моими
интерпретациями переноса, тем больше у него включаются
механизмы желания/страха своей «невероятной власти»
оплодотворять меня.
После такой интерпретации Ж. долго молчит. Нарушив
молчание, он говорит, что у него есть потребность разрушать
все мои вмешательства и интерпретации. Я отмечаю, что гово-
рит он это после большой интервенции, только что сделанной
мною... как будто тем самым ищет, как ее разрушить. Он сме-
ется. Это конец сеанса.
На последнем сеансе недели Жюльену приснился сон. «Два
куска разбитой тарелки. Он их пытается склеить». В ассоциа-
циях к сну он рассказывает, что вчера видел по телевизору ре-
портаж о воссоединении двух Германий после разрушения Бер-
линской стены. Потом Ж. вспоминает о родителях, которые
разошлись и вряд ли когда-нибудь будут вместе. Проработка
переноса в ходе рассмотренных сеансов позволила ему наконец
принять свое страдание, причиняемое фантазиями о «соедине-
нии» своих внутренних родителей, своих отцовских и материн-
ских идентификаций, мужского и женского. Так интерпрета-
тивная работа аналитика, позволившая пациенту проработать
и принять женскую позицию, помогла Жюльену уменьшить
расщепление в сфере психической бисексуальности, не прибе-
гая к поискам среднего пола.
Женственность у мужчин
Как утверждает Кристиан Давид, характер психической бисек-
суальности — «это не только совокупность идентификаций,
но и биполярные составляющие эротической
фантазматической жизни, а в более широком смысле — жизни
аффективной. Она (бисексуальность) находится под влиянием
сексуальной реальности и всех элементов формирования и
функционирования образа тела, тела сексуализированного,
связанного с источниками влечений».
Быть маленькой девочкой или быть маленьким мальчиком
вовсе не означает иметь одинаковый психический и телесный
опыт. Опыт психической реальности оказывает свое влияние
на реально проживаемый опыт. Иначе говоря, на всем протя-
жении разворачивания эдиповой проблематики разные взаи-
мосвязи с анатомическим полом и с телесным опытом, так же
как и психическая жизнь (фантазматическая переработка), не
перестают метаться между обоими полами. Что же касается
бисексуальности, ее организация у ребенка тесно связана с би-
сексуальной организацией каждого из родителей. Как уточнил
Андре Грин, «это не пол другого предстает в бисексуальности,
но идея, что мы становимся другого пола с точки зрения своего
собственного, и вопрос, каким становится твой пол, если
противоположный пол начинает обладать им».
Из этого логично вытекает, что женское у женщины совсем
не то же самое, что женское у мужчины, и что женская маску-
линность имеет иную природу, чем маскулинность у мужчины.
И, как было отмечено в начале этой статьи, общее для обоих
полов — это «отказ от женственности», имеющий различные
последствия для обоих полов, так как у женщины затрагивает-
ся то, что у нее есть, а мужчины — то, чего у него нет.
Опираясь на феномен «отказ от женственности», очень
сложно дать определение женственности у мужчины, так как
в чистом виде женственность не существует. Участь женствен-
ности у мужчины, как мы знаем, кардинально отличается от
участи женской фемининности. В момент Эдипа мальчик об-
ретает объект того же пола, что и первичный объект, в то время
как девочке приходиться преодолеть смену объекта и раз-
231
вернуть инвестиции для установления отношений с отцом. Ее
интроективная идентификация с материнской женственнос-
тью явится тем основанием, на котором развернется ее иденти-
фикация с материнской генитальной женственностью для кон-
струирования собственной женской идентичности и своей
женской судьбы.
Но как же это происходит у мальчиков? Каким переменам
подвергается женственность, заложенная в первоначальной
идентификации с матерью? Что происходит с этой женствен-
ностью, создающей столько проблем?
Одна из основных трудностей для понимания этого вопро-
са заключается в том, что мужская женственность дважды ос-
тавляет след в судьбе в процессе формирования человека и
подчинена двойной логике развития.
Проследим эти изменения:
• Первичный объект вызывает у мальчиков, как и у девочек,
первоначальную идентификацию с материнской женственно
стью; мальчик в постоянном контакте с матерью интроециру-
ет ее женственные проявления и идентифицируется с ней. Это
то время, когда мать и сын «питаются» взаимно друг от друга:
мать за счет либидо своего сына, сын поглощает материнское
и женское либидо своей матери.
• В это время мальчик идентифицируется со своей матерью,
которая тем не менее признает в нем существо другого пола и
видит в нем мальчика. Из этих разнополых отношений рож
дается женственность мальчика.
• Это время для ребенка — еще и время формирования
матри
цы его психического аппарата, время развития его аутоэро-
тизма, изменений, косвенно связанных с первичной гомосек
суальностью.
• Затем следует время потери первичного объекга и установле
ния депрессивной позиции.
Это позволяет возникнуть в сознании существованию отца как
другого объекта. С этого момента для ребенка существует эди-
пов отец — отец, присутствующий в эдиповых желаниях
к матери. С этого момента отец выступает как разделяющий
(сепарирующий) объект, но в то же время и объект для любви.
* С этого момента начинает формироваться преэдипова иден-
тификация с отцом. Это позволяет мальчику дезидентифици-
роваться с образом фаллической матери. Мальчик начинает
идентифицироваться с генитальной маскулинностью отца.
Разоруженная, женская идентификация теряет свою ведущую роль и
включается в функционирование, связанное с отцом.
• Женские потребности сына, направленные прежде на мате-
ринскую нежность, теперь адресуются нежности отца. Так
открывается путь для формирования вторичной гомосексу-
альности, которая благодаря эдиповым преобразованиям и
комплексу кастрации превращается в следствие последнего.
Таким образом, мы можем утверждать, что женственность
мужчины (аналогично смене объекта у девочки, которая меня-
ет объект с матери на отца) подвергается смене объекта, пере-
ходящего от матери к отцу.
Две участи женственности у мужчин.
Психический гомосексуализм и мазохизм
Перед нами встает вопрос. Когда мы говорим о женственнос-
ти у мужчины, о какой женственности идет речь? Идет ли
речь о первичной идентификации с материнской женственно-
стью, которая многим авторам представляется единственно
возможной женственностью, или, как предлагает Винникотт,
речь идет о той группе феноменов, которую принято называть
«чистой женственностью», обнаруживающейся у обоих полов
в результате идентификации с первичным объектом? Или
речь идет о женственности, приобретенной в результате нега-
тивного и перевернутого Эдипа, связанной с психической
позицией сына по отношению к отцу, с модальностями ком-
плекса кастрации, когда женственность равна пассивности,
выдвигающей на первый план женственность как тип защит-
ных механизмов?
Все эти вопросы не находят единого ответа у разных авто-
ров, тогда как архаичное и особенно прегенитальиое являются
теми понятиями, которые объединяют разные точки зрения.
232 233
Бисексуальность, психическая гомосексуальность и
перенос
В классическом подходе принято понимать женственность у
мужчины в модальностях негативного и перевернутого Эдипа
(защитная пассивность перед отцом), которая ослабевает с за-
катом эдипова комплекса в трех случаях:
• Перевернутый структурирующий Эдип. Это тот случай, ко
торый описан Фрейдом на примере «маленького Ганса» и в
некотором смысле и в случае Человека-Крысы.
* Перевернутый регрессивный Эдип, являющийся
последстви
ем выдвижения на первый план прегенитальных форм бисек
суальности. Этот тип встречается в случае Человека-Волка.
* И, наконец, случай, описанный Фрейдом в эссе
«Леонард»,
в котором поднимаются проблемы нарциссической идентифи
кации с фаллической матерью в совокупности с исключени
ем отца из психической сцены.
С самого начала своего психического развития в тот или
иной момент мужчины проходят все эти три позиции, но с од-
ной единственной эрогенной зоной — анальной (которая у
мальчика соответствует не вагине, а пенису отца).
Именно здесь мы обнаруживаем в момент расцвета аналь-
ности вклад архаичного и прегенитального в различные уста-
новки в сфере пассивности/активности, содержание/содержи-
мое, господство/подчинение.
Эти описания приоткрывают два варианта мужской гомо-
сексуальности, позволяющих понять эффекты бисексуальнос-
ти и психической гомосексуальности в переносе:
• Защитная гомосексуальность как регрессия перед лицом
позитивпого Эдипа и страха кастрации, который
порождается гетеросексуалъностью. Это порождает
регрессивную идентификацию с персонажем того же пола,
идентификацию, связанную с нарциссическим либидо,
инвестированным в идеальный объект. Эта идентификация
опирается на специфическую анальную проблематику,
связанную с фантазмами желания и страха
быть пенетрированным. Главным аспектом таких переносов становится
гомосексуальный интерес к отцу. Эротическая наполненность этого
интереса и пассивная позиция являются фундаментом создания
терапевтического союза в процессе лечения.
• Архаичный перенос, неподвластный гомосексуальным типам защит.
В классическом понимании речь идет о переносе, в котором
инвестиции эротического объекта и инвестиции идеального объекта
разделены, но существуют под приматом фаллического.
Идеальный объект — мифический персонаж. Это отец при-
митивной орды, отец личной предыстории. Что касается эро-
тического объекта, в нем можно рассмотреть «примитивную
мать». Иногда этот объект — и материнский, и отцовский од-
новременно, сексуализированный и негенитализированный,
носящий универсальный пол под названием «фаллос». Этот
пол является атрибутом фаллической матери.
В этом смысле мы говорим об архаичных и регрессивных
переносах, отражающих отношения с примитивной матерью,
фаллически-нарциссической и всемогущей. В этих случаях
объектом инвестиций в идеальный объект станет примитив-
ный отец (фаллический), который не способен проявиться
никак, кроме как через взаимодействие с матерью, носительни-
цей фаллоса примитивного отца. Вот почему мы можем гово-
рить не только о гомосексуальном переносе, но и о материн -
ском переносе.
Поэтому для некоторых авторов «отказ от женственности»
демонстрирует упорство, связанное с добровольным отказом от
материнской женственности. Для других авторов организация
структуры женственности у мужчин связана с анально-регрес-
сивной позицией как защитой от интеграции женского (ваги-
ны) и материнского (утробы).
Существуют также случаи «непринятия» и «неинтегриро-
вания» женственности, способные порождать гомосексуальные
переносы в ситуациях, когда этого не ожидаешь в анализе.
«Степень вытеснения» женских составляющих со стороны па-
циента является важным показателем движения аналитического
процесса.
235
Так называемый «женский» мазохизм у мужчин
ния и поглощения, к фантазмам пассивности. Фантазм избиения
За пределами психической гомосексуальности (и ее защитных позволяет мальчику более толерантно интернализовать свою
женственность: с одной стороны, под фантазмом «меня бьет
вариантов, связанных с приспособлением к бисексуальности)
отец» скрывается единство с матерью, а с другой стороны, этот
другой участью женственности у мужчины является мазо -
фантазм позволяет косвенно «анально интроецировать отцовский
хизм — так называемый «женский» мазохизм у субъекта, свой-
пенис».
ственный обоим полам, хотя и имеющий разные проявления у
мужчин и у женщин.
Фантазматическая динамика мазохизма была описана «Ставка» на женственность в лечении
Фрейдом как позволяющая приспособиться к кастрационным
Женственность — важнейший и организующий элемент психи-
тревогам перед образом отца, к анальности и фаллической
ческой бисексуальности, центральный в судьбе психосексуаль-
идеализации, вытекающим из эдипова комплекса. У мужчины
ного и либидинозного развития субъекта,— находится в центре
инцестуозная связь с отцом и потребность вытеснить женскую
аналитического процесса. Отказ от женственности в аналитиче-
позицию по отношению к нему — вот центральный бессозна-
ских отношениях (психическая гомосексуальность, мазохизм
тельный активный фантазм. Центральный женский мазохис-
или др.), можно сказать, ее отрицание проигрывается во всех
тический фантазм, описанный Фрейдом в работе «Ребенка
вышеописанных вариантах. Если аналитик недостаточно внима-
бьют» (вторая фраза: «Мой отец бьет меня, мой отец меня
телен к составляющим переноса, связанным с бисексуальностью
любит»), освещает детскую позицию перед лицом отцовского
своего пациента, а также к проявлениям собственной бисексу-
насилия, насилия, которого опасаются и которое обожают и
альности в своем контрпереносе, это может сыграть роковую
желают. В этом фантазме ребенка, которого бьют, можно увидеть
роль в анализе, и отказ от женственности превратится в то, что
фантазм соблазнения ребенка взрослым, в частности, матерью.
описывал еще Фрейд,— в так называемую негативную терапев-
Живя в качестве ее сексуального объекта, участвуя
тическую реакцию.
полноценно, но пассивно в ее наслаждении, он ощущает себя
привилегированным инструментом; ребенок прибегает к этому
фантазму как к психической активности. При попытке вернуться
в состояние слияния с матерью фантазм «ребенка бьют»
позволяет защититься от фантазмов слияния, поглощения,
уничтожения всемогущей матерью и выставляет вперед фигуру
отца, который бьет, являясь при этом третьей и разделяющей
фигурой. Ребенок рискует своим пенисом, т. е. нарциссизмом,
когда возникновение отношений эротической пассивности перед
отцом приводит к преобразованию фантазма «мой отец бьет
меня» (т. е. любит) в фантазм «моя мать бьет меня» (это третья
фаза разворачивания фантазма «ребенка бьют»).
Итак, для мальчика есть «женственность», открытая ему его
матерью в кадре женской первичной материнской иденти-
фикации, но, как мы видели, это приводит к фантазиям слия-

237
Себя как в зеркале я вижу
Серж Лебовиси

ФАНТАЗИЙНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ И ТРАНСГЕНЕРАЦИОННАЯ

ПЕРЕДАЧА

Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу

(Москва, 1997, июнь)

Перевод с французского Г М. Северской, научная редакция Н. К.

Асановой

Изучение взаимодействий между младенцем и воспитывающими

его людьми привело к новому клиническому подходу —
наблюдению за поведением младенца и его матери и изучению
видеодокументов, показывающих младенца на руках у матери,
причем каждый выражает себя по-своему, а наблюдатель может
вмешаться, чтобы придать терапевтический смысл консультации.
Такие клинические условия неизбежно привели к изучению пси-
хического функционирования партнеров в этой спирали взаимо-
отношений (Escalona, 1968). В 1981 г. Л. Крейслер и Б. Крамер
(Kreisler, Cramer, 1981) предложили термин «фантазийные взаи-
модействия»; тогда же у меня был случай им воспользоваться.

Определение фантазийных взаимодействий

Со стороны матери. Младенец представлен в ее глубинной и
фантазийной психической жизни, с одной стороны, и в ее во-
ображаемой жизни, с другой стороны.
Фантазийный младенец — тот, которого каждый человек
порождает очень рано, когда он идентифицирует себя с собст-
венной матерью, всегда беременной многочисленными младен-
цами. Фантазийный ребенок — ребенок желания материнства. В
рамках эволюции идентификационных конфликтов, которые
определяют развитие эдиповых ситуаций, девочка идентифи-
цируется со своей матери и желает дать ребенка своему отцу.
241

Таким образом, этот ребенок, уже родившийся, на уровне фан-
тазийной жизни матери является ребенком своего деда по ма-
теринской линии.
Воображаемый младенец — младенец желания беременно-
сти, сосуществования зародыша и матери: ребенок уже зачат.
В современном западном обществе этот младенец часто запро-
граммирован на достаточно позднее время, чтобы не мешать
профессиональной карьере матери. Ему придается большая
ценность, поскольку способность воспроизводить потомство
сокращена до очень ограниченного числа детей. Таким обра-
зом, уже после подтверждения беременности он становится
объектом устремлений, которые обычно вводят в его судьбу его
родителя. Этот будущий младенец, являясь носителем вообра-
жаемой жизни матери, а следовательно, ее мечтаний, часто на-
делен полом. Мать видит его и представляет его себе. Она пла-
нирует его будущее. Ему выбирают имя. Благодаря этому, как
мы увидим, он становится носителем ценностей, передаваемых
из одного поколения в другое: все, что было сказано или скры-
то в связи с ними, события, которые считаются важными, даты
годовщин входят тогда в тайные мысли матери и моделируют
судьбу этого воображаемого ребенка.
Но верно и то, что уже с начала беременности будущий
младенец начинает заявлять о своем присутствии. Сенсорные
способности позволяют матери придать смысл тому, что она о
нем знает, и тому, что она чувствует. Кроме того, современное
техническое оборудование позволяет родителям уже во время
беременности получить сведения о реальном ребенке: напри-
мер, эхография позволяет узнать пол ребенка до его рождения,
от чего многие матери (во всяком случае, во Франции) отказы-
ваются, чтобы не нарушать свою воображаемую жизнь. Други-
ми словами, уже во время беременности младенец выполняет
в психической жизни матери двойную функцию как фантазий-
ный ребенок, отмеченный внутрипсихическими конфликтами
матери, и воображаемый ребенок, который развивается на ос-
нове ее латентных мыслей. Когда ребенок рождается, мать
должна иметь дело с младенцем, которого она держит на руках,
кормит, обеспечивает ему уход, придавая ему это двойное зна-
чение (бессознательное и предсознательное).
Со стороны младенца. У нас есть возможность составить до-
статочно точные представления о возникновении его психиче-
ских репрезентаций. Взрослые, в особенности молодые бере-
менные женщины, строят предположения по поводу генезиса
психической жизни младенца, которые развиваются и после
его рождения. Например, «он слышит» может превратиться в
«он слышит меня». Однако эта догадка не совсем иллюзорна,
поскольку все свидетельствует о том, что ребенок отличает го-
лос своей матери от других женских голосов начиная со своего
рождения (Mehler, 1983). (Эксперименты, доказывающие это,
основаны на фиксации количества сосательных движений у
младенца вне ситуации кормления, число которых особенно
увеличивается при звуке материнского голоса, даже записан-
ного на аудиопленку.) Но такие навыки наблюдаются и у при-
матов; проблема в том, чтобы выяснить, порождают они психи-
ческие репрезентации или, наоборот, основываются на них.
В принципе такая гипотеза абсурдна. В связи с этим «по-
этический язык», который предлагает Д. Мельцер, чтобы опи-
сать навыки эмбриона и «его танец», неприемлем с научной
точки зрения. Подобным образом психоаналитики кляйниаи-
ской и посткляйнианской школ сохраняют убеждение, что
грудной младенец живет фантазийной жизнью начиная с рож-
дения, когда они вслед за Сьюзен Исааке заявляют, что грудь
существует, чтобы ее сосали и кусали и, следовательно, чтобы
создать фантазию, которой это сосание и кусание придает пси-
хическое существование.
Тем не менее опыты с непитательным сосанием, как и мно-
гочисленные ссылки на изучение ранних навыков новорожден-
ного, его способностей следить за лицом человека, подражать
его гримасам, не позволяют опровергнуть тот факт, что с самого
раннего возраста ребенок имеет репрезентации. Если это не
так, то как объяснить отсутствие учащения ритма сосания при
изменении формы соски, находящейся во рту ребенка? Следо-
вательно, такие констатации подчеркивают ценность некото-
рых метафор Д. Мельцера, когда он говорит о примыкающей
идентификации (Meltzer, 1985), или рассуждений Э. Бик (Bick,
1968), когда она упоминает о том, что идентификация младен-
ца с его матерью происходит по системе двух измерений, пред-
243
ставленной переживанием кожного контакта, что позволило
Д. Анзье (Anzieu, 1985) предложить гипотезы относительно Я-
кожи. Таким образом, мы должны изучить генезис и органи-
зацию фантазийных интеракций.
Организация фантазийных взаимодействий
Поясним представление о фантазийных взаимодействиях кон-
кретным примером: трехмесячный младенец слышит голос
своей матери, или замечает ее шаги, или видит ее приближение.
Пробудившись, он протягивает к ней руки. Описывая социаль-
ные взаимодействия привязанности, Джон Боулби (Bowlby,
1969) предлагает гипотезу, по которой этот жест у человечес-
кого ребенка является филогенетическим остатком программ
цепляния детенышей приматов к шерсти на груди самки и бли-
зок к поведению, определяющему хватательный инстинкт че-
ловека, описанный И. Германном (Hermann, 1972).
Мы по-другому опишем генезис этого предвосхищающего
жеста младенца: младенец протягивает руки (запрограммиро-
ванный ранний навык), и мать воображает значение этого же-
ста по принципу творческих предвосхищений: «Он хочет, что-
бы я взяла его на руки»; младенец привыкает к тому, что мать
берет его на руки, и у него появляется представление об этой
ситуации, которую предвосхищает его поведение.
Можно также следующим образом описать взаимодейст-
вие, предполагающее психические репрезентации двух партне-
ров: мать, со своей стороны, воспитывает своего младенца,
вкладывая свою внутрипсихическую и внутриличностную
жизнь в материнскую заботу; младенец инвестирует свою мать
еще до того, как воспринимает ее. Этот афоризм, который я
предложил уже давно, выражает основополагающую гипотезу
Фрейда, по которой репрезентация предмета удовлетворения
(галлюцинация удовольствия) возникает от закрепившихся
опытов удовлетворения потребностей. К этому принципу пси-
хоаналитической теории следует добавить (мы отметим много-
численные последствия этого утверждения): младенец спосо-
бен заявить, что его мать — это мать; ребенок делает из своей
матери мать, что хорошо иллюстрирует метафора Д. Винникот-
та, по которой младенец, смотрящий на свою мать, видит два
объекта: глаза своей матери и мать, смотрящую на него
(Winnicott, 1971).
В этих условиях появляется мысль об интенсивности аф-
фективных обменов, проявляющихся в диаде мать-дитя. Аф-
фективной синхронизации было посвящено много наблюдений.
Даниель Штерн показал, как они согласуются и гармонизируются
(Stern, 1986). Со своей стороны, я упоминал «купание в аф-
фектах?- (Lebovici,1983). Взаимная настройка подтверждена на
модальном и трансмодальном уровне. Повседневный опыт пока-
зывает, что она проявляется в многочисленных видах общения,
в выражениях, анализ которых представляется несколько ис-
кусственным: речь идет, например, о мимическом, тоническом и
голосовом общении. Этот последний пример интересен, по-
скольку показывает, что мать, общаясь с ребенком голосом,
как правило, выражает свое желание получить синхронную ре-
акцию удовольствия у ребенка, даже когда ему всего несколько
недель. Когда ребенку несколько месяцев, она может выразить
свою амбивалентность, свою ненависть, если воспользоваться
выражением Винникотта (Winnicott, 1947): когда мать купает
ребенка, она ругает его, говорит ему грубые слова, но выражение
ее голоса преобладает над злым значением слов, и ребенок отве-
чает на ее обращение радостным возбуждением (Rabain-Jamin,
1986).
В одной из своих последних работ Б. Джибелло предлагает
оригинальную гипотезу, согласно которой первые репрезента-
ции младенца, в непрерывности опыта заботы, относятся не к
ситуациям (репрезентации вещей) или словам (вербальные
репрезентации), а к психомоторным изменениям (репрезента-
ции равновесия), что предполагает, это у ребенка есть «знанием
«чего-то — кого-то», которое способствует изменению этого
равновесия (Gibello, 1984). Он называет этот протообъект ре-
презентации эпистемическим объектом.
Как бы там ни было, мы предполагаем, что эти аффектив-
ные интеракции происходят в поиске репрезентаций; как пи-
шет М. Пиноль-Дурьез (Pinol-Douriez, 1984), аффект жаждет
репрезентаций. Здесь мы возвращаемся к мысли, что в ситуа-
ции близости при аффективном общении создаются репрезен-
245

тации протообъектов, которые относятся к области того, что
Фрейд назвал «первичными идентификациями». Именно на
этом уровне происходит обмен репрезентациями, настолько
насыщенными аффективными вложениями, что следует учи-
тывать роль трансгенерационной передачи. Она способствует
установлению места младенца в воображении матери, в ее
системе скрытых мыслей.
Роль событий
В сменяющихся поколениях ребенок представляет предков
(Mathan, 1985). Это проявляется в системах семейной класси-
фикации, где ребенок принадлежит к родословной (Rabain-
Jamin, 1979). На Западе ситуация более сложная; но в системе
ядерной семьи ребенок выступает носителем сообщений—ал-
легорий известных или считающихся тайными ситуаций.
Родители наделяют ребенка «мандатом». Авторы, пытающи-
еся связать развитие теории Фрейда с его биографией ( Krull,
1983), считают, например, что Зигмунд получил «мандат»-
восстановить честь семьи, запятнанную действиями его отца
Якоба. Вместо того чтобы описывать соблазняющих отцов,
Фрейд разработал теорию Эдипа, приписывающую фантазии
соблазнения чувству вины, которое испытывают дети из-за
своих эдиповых желаний, направленных на мать. Такие
объяснения представляют интерес, хотя и содержат
значительные упрощения. Они являются предметом
пересудов, но представляют интересную модель значения
биографии для генезиса творческих способностей. Эту модель
правомерно применить к пониманию воображаемых
взаимодействий. Ее можно понять в случае особых
обстоятельств, когда существует семейный секрет 1, подобный
тому, которым была отмечена семья Фрейда.
Часто речь идет о родственнике, исчезнувшем при загадоч-
ных обстоятельствах, о самоубийстве. Конечно, эти семейные
тайны в значительной мере оказываются разглашенными,
но
1
Напомним, что слово «секрет» происходит от латинского
слова «яесгеСа», обозначающего места, отведенные для дефекации.
они составляют то недосказанное, которое играет важную роль
в тайных связях семьи (Lebovici, 1981).
Другие элементы, отнюдь не представляющиеся значитель-
ными, также играют свою роль. Действительно, они становят-
ся аллегориями лишь в последействии, не только потому что
они произошли, но потому что только тогда они принимают
свою аллегорическую ценность. Другими словами, тот факт,
что Ван Гог родился ровно через год после смерти своего стар-
шего брата, приобрел смысл только потому, что родители на-
делили его именем умершего брата. Не в этом заключалась
причина его, по-видимому, циклического заболевания, а также
его удавшегося самоубийства; он покончил с собой вскоре по-
сле того, как у его младшего брата, который всегда играл по
отношению к нему скорее родительскую роль, родился ребе-
нок. Ван Гог был заменой ребенка, и этот новый младенец мог
его заменить.
Другими словами, наши научные гипотезы относятся не к
изучению жизненных событий, а к изучению роли
воображения и последействий событий, наделенных
значением аллегории: они встраивают повседневность жизни
и биографии в историю. Поэтому следует критически подходить
к исследованию воображаемой жизни родителей, что
демонстрируют две нижеследующие краткие клинические
иллюстрации,
В рамках исследования взаимодействий между матерью,
потерявшей одного младенца в результате внезапной и необъ-
ясненной смерти, и младенцем, родившимся следом, мы недав-
но встретились с молодой женщиной, которая непременно хо-
тела забеременеть через два месяца после такой потери. У
нее был семнадцатилетний сын, и по разным причинам она
прервала вторую беременность через шесть лет после
рождения этого мальчика. Третья беременность была
незапланированной, и матери предсказывали, что плод не
будет доношен до конца по гинекологическим причинам.
Родилась девочка. Мать и отец ее обожали. Однажды, когда
девочке было два месяца, мать готовилась показать ее
педиатру; ее должен был сопровождать ее муж. Чтобы
облегчить для ребенка эту консультацию, были приняты все
необходимые предосторожности. Когда родители обедали
перед выходом из дома, девочка закричала, как быва-
247

ло часто. Мать послала мужа посмотреть; он не дошел до кро-
ватки, потому что девочка замолчала и, без сомнения, уснула.
Немного позже родители хотели ее одеть; она оказалась мерт-
вой. Таким образом, мать была убеждена, что отец оставил ре-
бенка умирать, не прибегнув к приемам реанимации, с которы-
ми был знаком, будучи полицейским. Она обвиняет своего
мужа сознательно; в ее скрытых мыслях есть представление,
что смертью любимого ребенка она расплачивается за свое пре-
ступление — намеренный аборт. Подразумеваемая небреж-
ность отца — настолько же причина внезапной смерти этого
младенца, насколько аборт. Но следующий ребенок, которого
мать хочет, «потому что она не может остановиться на неуда-
чен, предназначен только, чтобы заменить умершего младенца.
Она представляет, что у нее будет дочь, которой она даст то же
имя, что и умершей девочке. Таким образом, этот младенец
санкционирует ее право на сексуальную жизнь, в которой она
идентифицируется со своей матерью.
Одна мать рассказывала о своем психотичном ребенке, что
он не открывал глаза до пяти дней, до того момента, когда ее
муж, отсутствовавший по профессиональным причинам, не
подошел к молодой роженице. Это заинтересовавшее меня со-
бытие было опровергнуто ее мужем, что навело мать на разго-
вор о кормлении грудью. Ей не удавалось кормить грудью сво-
его старшего сына, но младенец, который позже оказался
страдающим психозом, наоборот, прекрасно сосал. Бабушка с
отцовской стороны поощряла молодую женщину продолжать
кормление грудью; она говорила, что так вырастила своего
сына, мужа молодой матери, здоровым парнем. Вопреки сове-
там мужа и своей собственной матери (бабушки с материнской
стороны), не одобряющей эту идею, она счастливо кормила
этого младенца грудью на протяжении девяти месяцев. Во вре-
мя нашей беседы у молодой женщины возникла ассоциация
идей. Сначала она думала, что заплатила психозом своего сына
за счастье (и эротическое удовольствие?), которые испытыва-
ла, когда кормила его грудью. Вдруг она поняла ~ не без при-
чины, — что самым характерным моментом было то, что ребе-
нок был отлучен от груди внезапно: она поддалась уговорам
своего мужа, который имел право доставлять ей удовольствие,
лаская ее грудь, и что младенец перешел без какой-либо реак-
ции или возражения с грудного молока на совершенно другую
пищу. Этот пример кажется нам интересным, поскольку мать
сначала придавала значение событию, которое, возможно, не
имело места (закрытые глаза), а затем она связала с событием
(долгим кормлением грудью) фантазийное (поступать, как ее
свекровь или ее мать) и воображаемое значение (подобно сво-
ей свекрови, вырастить младенца здоровым парнем).
Роль событий весьма косвенна; их понимание возможно
только в последействии ретроспективного изучения; оно мо-
жет иметь место с помощью наблюдателя интеракции, как мы
убедимся ниже. «Ситуация, "дающая толчок", может быть со-
вершенно безвредной. Она не имеет ничего общего с чудовищ-
ным событием, жестокость которого превосходит способности
индивида. Субъект оказывается раздавлен неумолимым ходом
событий. Именно свою собственную драму субъект обнаружи-
вает и с ужасом читает в стечении обстоятельств, присущем
данной ситуации. Именно самого себя он встречает в ходе со-
бытий» (Swain, 1986). Добавим, что наши матери сочетают в
этой реконструкции реальность со своими фантазиями. Они
составляют для себя фантазию реальности.
Вот достаточно сложный пример, который показывает тон-
кое смешение реальности с фантазийной и воображаемой жиз-
нью. Жаклине было 12 недель, когда ее срочно направили ко
мне в связи с тяжелой анорексией. Мать, старшая из шести
дочерей, вышла замуж, чтобы покинуть свою семью; ее мать
упрекала ее в том, что она не умеет заниматься сестрами, и со-
ветовала ей не заводить детей. Ее муж, военный, увез ее в дале-
кую страну. У них родился мальчик, у которого отмечались
некоторые временные проблемы с аппетитом. Супруги верну-
лись во Францию и разошлись, поскольку отец практически
покинул свою жену под предлогом поиска хорошей квартиры.
Через несколько лет после развода никто из родителей не за-
вел другую семью. Молодая женщина предложила своему быв-
шему мужу вернуться к общей жизни, на что он согласился,
«потому что отцу легче видеться с сыном, если он живет с его
матерью, чем в ситуации, если он живет отдельно». В конце
концов этот мужчина согласился на рождение второго ребен-
249
ка, так как его жена хотела таким образом закрепить воссоздан-
ный союз. Тем не менее он предсказывал ей большие пробле-
мы в случае рождения девочки, «что затруднило жизнь моего
воображения», добавила мать, которую я здесь цитирую.
Беседа состоялась очень жарким летним днем. Отец прояв-
лял «материнские» навыки, умело раскрывая младенца. Девоч-
ка так же умело играла соской, которую она в возрасте 12 не-
дель держала между большим и указательным пальцами, время
от времени засовывая ее в рот. Консультация закончилась по-
пыткой девочки пить из бутылочки, которая оказалась весьма
удовлетворительной, потому что было очень жарко, как сказа-
ла мать. Однако назавтра она позвонила мне, чтобы сказать, что
Жаклина выздоровела, и все идет хорошо. Конечно, это не про-
длилось долго, и по возвращении из летнего отпуска родители
позвонили мне и сказали, что неприятности возобновились
через пятнадцать дней после консультации.
Тогда началась психотерапия. Она продолжалась до выздо-
ровления девочки в возрасте девяти месяцев. Я регулярно
встречался с ребенком и матерью, которая держала на руках
напряженную девочку и настоятельно заявляла, что я неком-
петентен и думаю только о том, чтобы убедить ее, что детям не
нужно есть. Однако Жаклина развивалась хорошо и очень бы-
стро; она оставалась миниатюрной, скорее бледной и гиперак-
тивной. Мать описывала свои мучения: шесть бутылочек в
день, каждая отнимает полтора часа, это больше, чем полный
рабочий день. Кстати, она не вернулась к своей секретарской
работе. Она пыталась кормить девочку, держа ее, чтобы она
лежала на спине в супружеской постели. Хотя Жаклина и де-
лала активные движения ртом, она только посасывала резино-
вую соску. Последний прием пищи был в 11 часов вечера,
опять же в супружеской постели, хотя муж, который терпеть
не мог телевизор, любил рано ложиться спать. После этих
последних попыток утомленная мать засыпала, оставляя
Жаклину лежать между ней и ее мужем, потому что у нее не
было сил отнести ее обратно в постель. Ввиду присутствия
младенца усталая молодая женщина больше не жила половой
жизнью. Отец еще долго не приходил на наши консультации.
Он звонил мне, упрекал меня в бессилии и заявлял, что может
оставить мне свою жену
и дочь, раз они мне так понравились. Он сам, говорил он, уй-
дет со своим сыном.
Психотерапия продолжалась, и я постепенно узнал о про-
клятии, аллегорией которого стала Жаклина. Оно тяготело над
девочками уже на протяжении четырех поколений. У праба-
бушки Жаклины родилось двое близнецов, один из которых
был мальчиком. Мальчик умер при рождении. Выжившую де-
вочку, бабушку Жаклины, ее мать считала убийцей и поэтому
не стала ее воспитывать — покинула ее и встретилась с ней,
только когда та была уже взрослой. Бабушка с материнской
стороны предупредила свою дочь, как мы видели, что она не
должна быть матерью. Муж молодой женщины, в принципе со-
гласный стать отцом, предсказал трудности в связи с рождени-
ем дочери. Можно понять молодую мать, которая пожалова-
лась мне, что это предсказание, подкрепленное переданными
проклятиями, затруднило жизнь ее воображения!
Однажды мать объявила мне, что Жаклина выздоровеет,
потому что ей больше не снятся кошмары. На первой консуль-
тации я не обратил особого внимания на то, что мать в рассказе
о своей воображаемой жизни упомянула о снившихся ей
кошмарах. В тот момент она призналась мне, что сон был сле-
дующим: она кормит из бутылочки младенца. Это не ее дочь, а,
вероятно, ее сын, вернувшийся в младенческий возраст. Затем
сзади высовывается рука, вырывает у нее бутылочку и бросает
на пол; бутылочка разбивается.
Здесь перед нами разработанный и повторяющийся сцена-
рий, ставящий много вопросов, ответы на которые могли бы
быть даны только в результате психоаналитической работы: же-
лание не быть ответственной за анорексию? желание уморить
голодом представителя мужского пола, ее мужа, которого она
лишает сексуального удовлетворения — удовольствия, в кото-
ром ей самой всегда было отказано? наказать себя за это про-
клятье — быть девочкой — и за желание быть мальчиком?
испытать чувство вины, связанное с детской мастурбацией?
На все эти вопросы я не смогу ответить. Но этот сон
показывает постоянство фантазийной репрезентации
Жаклины. Я не могу сказать, вылечена ли анорексия, так как
мать и ребенок могли избежать ее под влиянием
психотерапевтической работы.
251
Но необходимость повторения сценария отпала, и через не-
сколько дней девочка начала хорошо есть. Через несколько не-
дель мать вернулась на работу. Мне передавали хорошие ново-
сти относительно этого случая, который имел место несколько
лет назад и который позволяет мне предложить выводы по двум
направлениям.
Выводы: два предположения
Терапевтическая консультация
Ребенок, находящийся на руках у матери (в других культурах,
как мне приходилось наблюдать, матери носят детей иначе),
дает исключительную возможность изучения воображаемых и
фантазийных интеракций. Консультации становятся терапев-
тическими, поскольку вмешательство наблюдателя происхо-
дит благодаря его выслушиванию, а также его способностям к
идентификации и эмпатии с обоими партнерами.
Еще один короткий пример в рамках вышеописанного иссле-
дования в отношении ребенка, родившегося после внезапной
смерти младенца. Мать, не проявлявшая желания иметь нового
ребенка, поддалась просьбе своего мужа. Она узнала о своей бе-
ременности в день консультации. Она всегда была склонна к
проявлениям насилия, подобно ее собственной матери, алкого-
личке, которая серьезно ранила ее ножом. Эту красивую моло-
дую женщину еще до смерти семимесячного младенца подозре-
вали в том, что она сломала ему бедренную кость. Она пришла
на консультацию со своим старшим сыном, которому было
17 месяцев. Он постоянно плакал, а мать явно им
пренебрегала. В какой-то момент она взяла его к себе на
колени, потому что я это подсказал. Крики стали еще более
громкими, но вот молодая женщина удовлетворенно
посмотрелась в зеркало. Младенец замолк и прижался к
матери. Это повторилось три раза. Явление поразило
наблюдателей, тем более что оно уже происходило без
подсказки с моей стороны: нарциссическое удовлетворение,
которое эта молодая женщина доставляла сама себе, позволяло
ее младенцу сделать из нее и мать.
Исследование такого рода, записанное на видеоленту, поз-
воляет провести обсуждение и обучение родителей. Докумен-
тальные видеозаписи можно впоследствии показать родите-
лям, реакции которых можно углубить с целью помощи, если
мы будем присутствовать на этом видеонаблюдении. Во всяком
случае, терапевтические консультации по своему смыслу отли-
чаются от простой коррекции поведения; некоторые консуль-
танты пытались непосредственно вмешаться и показать роди-
телям, матери, как носить ребенка,— для родителей это значило
невозможность идентифицироваться с этими специалистами,
которые являются лучшими родителями, чем они сами.
К теоретическому пересмотру
Психоаналитическая теория основана на базовом постулате,
который мы упоминали: репрезентация объекта возникает из
реактивации следов удовольствия, связанных с опытом удов-
летворения потребностей, который объединяет младенцев и их
матерей. Теория привязанности ставит под вопрос этот посту-
лат, показывая существование у человека, а также у животных
социальных интеракций, соответствующих теории импринтин-
га и теории систем. Нейропсихологические работы направле-
ны на подробное изучение развития у младенцев познаний,
которые могут быть выявлены на основе изучения функциони-
рования головного мозга. Они показывают важность самоорга-
низации живых существ, которая в значительной мере зависит
от послеродового опыта.
Нет оснований противопоставлять достижения нейропси-
хологии и психопатологические исследования, если признать,
что работа идет по двум различным направлениям. Но встре-
ча, полезная для младенца и его семьи, возможна только на
двух условиях:
— нейрофизиологи и когнитивисты должны признать, что
их
модели далеки от сложности человеческой системы, на которую
они не могут быть распространены без натяжек, поскольку люди
думают, говорят и общаются; их общение зависит в том числе от
природы их фантазий, т. е. от романа, который они составляют
для себя на основе событий, случившихся на уровне предыду
щих поколений;
— со своей стороны, психопатологи и психоаналитики
не
могут довольствоваться неопределенными аналогиями и мета-
253
форами: они приемлемы только в клинической и терапевтиче -
ской обстановке. Им надо также признать, что программы вза -
имодействий и аффективные обмены имеют психические по -
следствия. Это не означает, что следует отказаться от всякой
концепции психической энергии, но изучение фантазийных
взаимодействий предполагает, что рождение репрезентаций
свидетельствует о роли тех, кто воспитывает младенцев. Сим -
вол этого — вмешательство матери «в шум»: мать дает ключи к
интерпретации, которая может придать смысл поведению,—
это мать, фантазирующая и воображающая. Она также обеспе -
чивает спокойствие, потому что нарциссически подкрепляет
себя как мать, но и как женщина: это успокаивающая мать, ко -
торая присоединяется к своему мужу и играет роль матери —
защиты от возбуждений (СяЪеИо, 1984).
Л и т е рату р а
Anzieu D. (1985) Le moi-peau. Paris: Dunod.
Bick E. (1968) L'experience de la peau dans les relations d'objects
precoces. Traduction fran^aise // Meltzer D. et coll. (eds.) Les
relations autis-tiques. Paris: Payot, 1975.
BowlbyJ. (1969) L'attachment, Traduction franc.aise. Paris: PUF, 1975.
EscalonaS. (1968) The roots of individuality, normal patterns of develop-
ment in infancy. Chicago: Aidine Publishing Company.
FraibergS.etal. (1975) Fantomes dans la chambre d'enfants. Traduction
franc.aise// La Psychiatric de 1'Enfant. 1983. 26. 1.57-98.
Freud S, (1920) Au-dela du principe de plaisir. Londres: Standadt Ed.
Gibello B. L'enfant a 1'inteIIigence troublee. Paris: Lc Centurion, 1984.
Hermann L (1972) L'instinct filial. Traduction franc.aise. Paris: Denoel,
1972.
Isaacs S. (1952) Nature et developpement du fantasme // Klein M. (ed.)
Developpements de la psychanalyse. Traduction franchise. Paris:
Payot, 1966.
Kreisler L., Cramer B. (1981) Sur les bases cliniqucs de la psychiatric du
nourrisson // La Psychiatrie de 1'Enfant. 19. 1. 223-263-
KrullN. (1979) Sigmund, fils dejacob. Traduction franc, aise. Paris: Galli-
mard, 1983.
(DatimasuuHoe esauModeucmeue u mpanczenepai^uoHnasi
nepedaua
Lebovici C. (1981) A propos des the rapeutiques de famille consultations //
La Psychiatrie de 1'Enfant. 22. 2. 541.
Lebovici S. (1983) Le nourrisson, la mere et le psychanalyste. Paris: Le
Centurion.
Lebovici C. (1986) A propos des consultations the rapeutiques //]. de la
Psychanalyse de 1'enfant. 1. 135-152.
MehlerJ. (1983). Communication inedited, mais evoquee dans de
nombreuses publications de 1'auteur.
Meltzer D. (1985) La maladie psychotique dans la petite enfance. Lieux
del'enfance. 3. 93-110.
Nathan T. (1985) L'enfant ancetre. Nouvelle Revue d'Ethnopsychiatrie.
4.1. Pinol-Douriez M. (1984) Be be agi, bebe actif. Paris: PUF. Rabain-
JaminJ, (1979) L'enfant du lignage. Paris: Payot.
Rabain-Jamin Survey of the infant's «sound envelop* organization of pa-
rent infant communication (1986) // Call J., Galenson E., Tyson R.
(eds.) Frontiers of infant psychiatry. New York: Basic Books.
Stern D. (1986) Affective attunement // Call J., Galenson E., Tyson R.
(eds.) Frontiers of infant psychiatry. New York: Basic Books.
Swain G. (1986) De la marque de'evenement a la rencontre interieure,
images populaires et conceotions savants en psychopathologie //
GuyotatJ., FedidaP. (eds.) Evenementet psychopathologie. SIM-EP,
Villeurbanne.
Winnicott D.W. (1947) La haine dans le contretransfert, Traduction
franchise: De la pediatrie a la psychanalyse. Paris: Payot, 1969.
Winnicott D.W. (1971) Le roledu miroir de la mereetdela famille dans le
developpement de 1'enfant. Traduction franchise. Paris: Gallimard,
1975.
255

Ален Живо
ПРОЕКЦИЯ в АНАЛИЗЕ
Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 2005, октябрь)
Перевод с французского Н. И. Челышевой,
научная редакция А. В. Россохина
«Проекция представляет собой своего рода
вытеснение (аналогичное конверсии и т. д.), в
котором представление становится осознанным
и форме восприятия, а связанный с ним аффект,
подвергаясь инверсии в неудовольствие, отделен
и возвращен в Я*-.
Это то определение проекции, которое Фрейд дает
Юнгу в апреле 1907 г. в одном из писем, где
он высказывает ряд теоретических идей по
поводу паранойи.
Стремясь объяснить проекцию, Фрейд добавляет в том же
письме: «Каково условие того, чтобы некий внутренний, ин-
вестированный аффектом процесс мог быть спроецирован во-
вне? Обратимся к норме: исходно наше сознание воспринима-
ет всего только два рода объектов. Обращаясь вовне, оно
имеет дело с восприятиями (Wahrnehmung), которые сами по
себе аффектом не инвестированы и обладают собственными
качествами; а внутри оно (сознание) имеет опыт «ощущений»
(Empfindung, которые являются экстериоризацией влечений,
использующих в качестве опоры некоторые органы, и в очень
малой степени обладают таким свойством, как качествен -
ность, но, напротив, способны к значительной количествен-
ной инвестиции. То, что представляет собой это самое коли-
чество, локализовано внутри, а то, что качественно и лишено
аффекта, расположено снаружи» (р. 86).
Рассуждая таким образом, Фрейд ставит перед собой цель
мет^апсихологического осмысления проекции. Проекция пред-
стает как некий защитный механизм, который Фрейд в письме
характеризует как «своего рода вытеснением. Однако, рассмат-
ривая случай Шребера, Фрейд (1911) противопоставляет два
защитных механизма: вытеснение, даже отвержение, которое
действует в направлении снятия инвестиции неких представле-
ний вплоть до появления возможности отвода объекта, и проек-
цию, которая находится еще дальше на пути «провала вытесне-
ния, разрыва на поверхности, возврата вытесненного», что
позволяет вновь отыскать дорогу для объектной реинвестиции,
рассматривать бред как «попытку излечения». Это значит, что
речь идет о двух экономически различных механизмах защиты,
несмотря на то что их задачи могут быть взаимосвязаны, в
частности, в рамках невротического функционирования.
Кроме того, если Фрейд в своих трудах часто упоминает па-
тологическую проекцию, защитный механизм, характерный, на-
пример, для паранойи или фобии, то так же часто он
упоминает и нормальную проекцию, процесс, не защитный и
конституирующий для психики. В письме Юнгу он обращается
к собственной концепции психического функционирования,
настаивая на необходимости сопряжения работы влечения,
отсылающего к области количественного и экономического, и
восприятия, открывающего доступ к качественному во
фрейдовской перспективе, позволяющему чему-либо
«становиться сознательным». С этой точки зрения проекция
играет ведущую роль в процессе дифференциации
внутреннего и внешнего, снаружи и внутри.
Защита и/или процесс, проекция является сложной
концепцией, и о ней Фрейд мог бы, по утверждению Джонса,
написать целую статью в период, когда он размышлял о
метапсихологии. Но как мы знаем, подобный труд так и не
дошел до нас, несмотря на то что Фрейд, рассматривая случай
Шребера (1911), заявлял о своем проекте «углубленного
исследования процесса проекции» (р. 315). После Фрейда этой
теме были посвящены многочисленные труды. Кроме того,
известно понятие проективной идентификации, которое
разрабатывалось М. Кляйн и пост-кляйнианцами и которое в
аналитическом сообществе могло проявиться скорее как
эвристическое, чем как проекция. Мы
257

можем рассчитывать на то, что участники нашего коллоквиума
в рамках постоянного психоаналитического образования в
Москве помогут пролить свет на эти понятия и составить суж-
дение об их уместности в аналитическом процессе.
Проекция: функция непризнания и/или знания
Таким образом, проекция в своей защитной функции нацелена
на то, чтобы отбросить вовне нечто, что не признано в самом
себе. Фрейд часто подчеркивал, что легче защититься от внеш-
ней опасности, чем от внутренней. В работе «Тотем и Табу»
(1913) он отмечает, что первобытные люди не признавали соб-
ственную бессознательную враждебность по отношению к умер-
шим, приписывая им эту самую враждебность, и считали усоп-
ших опасными духами. Точно так же как и в психопатологии,
здесь проекция способствует разрешению конфликта, связанно-
го с амбивалентностью, в данном случае позволяя отказаться от
всякого чувства ненависти по отношению к усопшему.
Но проекция имеет также функцию знания, поскольку бла-
годаря непризнанию и утаиванию от самого себя внутреннего
мира позволяет открывать мир внешний. В паранойе речь фак-
тически идет о признании в другом того, что субъект не хочет
видеть в себе, исследуя таким способом внешний мир. С этой
точки зрения проекция, о которой Фрейд в 1913 г. пишет, что
она «играет главную роль, определяя наш способ представле-
ния внешнего мира» (р. 78), дает некое репрезентативное со-
держание, мы о нем узнаем только лишь через ощущения удо-
вольствия или боли, те лишенные качества «ощущения», о
которых Фрейд писал в письме Юнгу. Проекция способствует
работе изображения благодаря происходящим от внешнего
мира «перцептивным остаткам» и делает возможным поворот,
подобно тому как разномодальные восприятия оказываются
перенесены на объекты внешнего мира.
В этой своей функции знания проекция становится, как пи-
шет Фрейд в 1911 г. в работе «Тотем и табу», «методом
понимания», который и позволяет первобытному человеку
вновь обрести в богах и духах то, чем сам он является. Таким
образом, Фрейд указывает на важнейшую связь между
проекцией и иден-
тификацией, когда отмечает, что для первобытного человека
является естественным и как будто врожденным свойством про-
ецировать свою собственную сущность на внешний мир, рассма-
тривая все наблюдаемые события как обязанные своим проис-
хождением неким существам, имеющим глубинное сходство с
ним самим. Не будучи тождественной анимизму, проекция тем
не менее тесно связана именно с этим образом мысли, позволя-
ющим первобытному человеку «устанавливать отношение» с
миром и влиять на него, воздействовать, способствуя достиже-
нию «психического господства», лежащего в основе физического
господства над опасной природой.
Фрейд здесь сравнивает чувство бессилия и отчаяния перво-
бытного человека с возможными чувствами ребенка в начале
жизни. Речь идет не о том, чтобы сводить доисторического че-
ловека к ребенку, против чего активно выступают наши колле-
ги, изучающие доисторического человека, а скорее о том, чтобы
описать некий фундаментальный психический процесс: проек-
ция соотносится с идентификацией (в смысле идентификации,
ассимиляции, установления аналогии), позволяя развитие иден-
тификации в рефлексивном смысле — как «идентификации
себя». Проекция вписывается в непризнание в той мере, в какой
тревога перед лицом внешнего мира становится в конечном счете
лучше переносимой, чем тревога, которая связана с внутренним
миром и опасностью влечения. Но одновременно проекция
создает возможность какой-то ассимиляции между самим собой
и внешним миром, а это как раз характеристика анимистическо-
го подхода к миру, лежащая тем не менее в основе способности
воспринимать и конституировать внешний мир.
В размышлениях об эволюции культуры Фрейд (1913)
предположил переход от анимистической стадии в развитии
человечества к стадии религии и далее к научной стадии,
способной получить широкое распространение, в особенности
под влиянием психоанализа. Но психическое
функционирование таково, что проекция и связанные с ней
верования могут, конечно же, эволюционировать в направлении
какого-то более объективного знания о мире, однако при этом и
связанные с ними иллюзии не могут быть полностью устранены,
как об этом напоминает галлюцинация сновидения. Гипотеза
галлюцинаторного удовлетво-
259
рения желания, построенная на модели галлюцинации сновиде-
ния, показывает, что галлюцинация предшествует восприятию и
что это последнее является в основном неким верованием, как
это отметил Мерло-Понти (Merleau-Ponty, 1945). Проекция как
процесс с необходимостью отсылает к фрейдовской диалектике
галлюцинации и восприятия.
Проекция, галлюцинация, восприятие
С этой точки зрения интересно напомнить, что для Фрейда
(1917а) «сновидение также представляет собой проекцию, экс-
териоризацию внутреннего процесса» (р. 128). Прежде всего,
для него это способ подчеркнуть защитную составляющую
этой самой проекции, поскольку для того, кто видит сон, речь
идет о борьбе против бессознательных импульсов влечения и
избегании пробуждения. Но он также отмечает некий «внут-
ренний процесс», который есть не что иное, как главное отно-
шение между галлюцинацией и восприятием.
Галлюцинаторное измерение сновидения, как нам известно,
определило основы построения психоаналитической теории,
а именно опыт удовлетворения в соответствии с моделью ребен-
ка у груди матери. Речь фактически идет о положении, которое
не может быть проверено опытным путем. Согласно этому по-
ложению, галлюцинация есть удовлетворение, и это определяет
психоаналитический подход к душевной жизни. Для Фрейда,
находящегося под влиянием позитивизма, было необходимо
предположить существование сначала первого периода реально-
го опыта удовлетворения, и только затем становится возможен
второй период его галлюцинаторного повторения. В таком слу-
чае галлюцинация следует за восприятием. Но как раз галлюци-
наторное удовлетворение желания предшествует восприятию и
придает ему смысл, а вовсе не реальный опыт, который мог бы
затем находить для себя психическое удвоение. Речь идет о том,
чтобы придать всю полноту значения инвестиции влечения, пси-
хической работе, трансформирующей телесные ощущения в
психические представления.
Именно это понял Бион, когда он в 1962 г. выдвинул пред-
положение, что в самый ранний период развития союз прекон-
цепции и нереализации порождает протомысль — первичную
мысль, имеющую характеристики бета-элемента: если присут-
ствует плохая грудь, то необходима грудь, воспринимаемая как
вещь в себе. Ссылаясь на кантовское а рпоп, отсылающее к
условиям, делающим возможным опыт, Бион также выделяет
значение первичного в психоаналитической мысли: для того
чтобы младенец мог галлюцинировать удовольствие, еще до
любого реального опыта его взаимодействия с грудью матери
необходимо предположить существование галлюцинаторного
удовлетворения желания и точно так же неудовлетворения
этого желания. Способность младенца переносить неотъемле-
мую от этих первичных мыслей фрустрацию тогда будет опре-
делять возможность реального восприятия груди, в частности
превращения бета-элементов, вначале ориентированных на
разрядку и эвакуацию, в альфа-элементы, способные служить
мыслям сновидения, представлениям или фантазмам.
Проекция одновременно располагается в центробежном дви-
жении галлюцинаторной инвестиции, повернутой к внешнему
миру и нацеленной на то, чтобы воссоздать будущее перцептив-
ное присутствие объекта, и в движении центростремительном,
призванном произвести некую репрезентацию объекта, отлич-
ную от его восприятия. Фрейд всегда настаивал на важности раз-
личения памяти и восприятия в соответствии с моделью магиче-
ского блока рассмотрения их функционирования скорее как
сукцессивного, а не симультанного. Именно создание психичес-
кой топики определяет возможность деятельности представле-
ния. С этой точки зрения проекция неотделима от интроекции в
том главном движении, которое соединяет субъект и объект, со-
здавая возможные условия их встречи и обменов: речь идет о
процессе, где за галлюцинаторным контактом и константностью
восприятия следует «разрыв» с восприятием, лежащий в основа-
нии идентичности мысли и представления. Конституирующий
психику процесс зависит от инвестиции некоего найденного/со-
зданного объекта, каким его описывает Винникотт. Он соответ-
ствует иллюзии создания объекта, психической работе проекции,
которая организует комплекс галлюцинация/восприятие. Этот
процесс предполагает возможность для субъекта впоследствии
приобрести опыт избавления от иллюзии, не быть самому по себе
261

единственным создателем объекта и мира и принять дифферен-
циацию. Но этот период иллюзии, соответствующий становле-
нию какой-то «переходной зоны поля опыта», свидетельствует о
необходимости «объекта, который инвестирован прежде, чем
воспринят» (С. Лебовиси), т. е. некоего проективного опыта, не
отличимого от опыта интроективного, который впоследствии
позволит осуществить восприятие целостного объекта и созда-
ние его психической репрезентации.
Несомненно, что обращение Фрейда к проекции как защи-
те укладывается в процесс дифференциации между внутрен-
ним и внешним:
— широко известна мысль Фрейда, высказанная в работе
«Влечения и их судьбы» (1915): «Чистое Я-удовольствие» «ин
корпорирует или интроецирует» доставляющие удовольствие
объекты, «удаляя» из самого себя объекты — источники неудо
вольствия. Этот процесс у Фрейда явно близок механизму про
екции;
— в «Отрицании» (1925) Фрейд отмечает, что оральное
влечение снабжает телесными прототипами, через которые за
тем репрезентируются процессы интроекции и проекции в со
ответствии с «языком импульсов оральных влечений», фраза:
«Я хотел бы это съесть»,— представляет первый способ приня
тия со стороны Я и конституирует модель для будущих интро
екции. «Я хотел бы это выплюнуть» представляет, напротив,
первую модель отвержения и будет служить моделью будущих
проекций. Процессы интроекции и проекции по ассоциации с
противопоставлением любовь—ненависть способствуют, таким
образом, первичному расщеплению Я и объекта, которое поз
воляет ограничить циркуляцию аффекта в процессе переработ
ки потери объекта. Вводя в 1915 г. понятия интроекции и ин
корпорации, которые он противопоставляет уже имеющемуся
к тому времени понятию проекции, Фрейд предполагает вне
сти уточнения в этот одновременно структуральный и генети
ческий процесс, в котором Я зарождается как психическая ин
станция и осуществляется дифференциация между субъектом
и объектом через фантазмирование;
— ту же функцию проекции, защитную и связанную с
диф
ференциацией, неизменно подчеркивает Фрейд при изложе-
нии последней теории влечения. Механизм проекции сопро-
вождает процесс отклонения влечения к смерти на объекты
внешнего мира в его сплаве с влечением к жизни; влечение к
смерти, таким образом, открывает дорогу первоначальному
садизму, в то время как связывание последнего лежит в осно-
вании эрогенного мазохизма. В «Экономической проблеме ма-
зохизма» (1924) Фрейд уточняет, что проекция соотносится с
первоначальным садизмом, а интроекция — с первоначальным
и вторичным мазохизмом: «Мы нисколько не удивляемся, когда
узнаем, что при определенных обстоятельствах садизм, или
влечение к разрушению, повернутый вовне, спроецированный,
может быть вновь интроецирован, повернут внутрь, возвра-
щаясь, таким образом, к своей первичной ситуации. Он тогда
дает начало вторичному мазохизму, который добавляется к
первичному мазохизму» (р. 292). Фрейд здесь говорит об ин-
троекции фактически в ходе реинтроекции садизма, но надо
предположить, что конституирование первичного мазохизма
соотносится с ходом интроекции орального влечения как свя-
зывания влечения к смерти в «сексуальном совозбуждении».
Фрейд здесь упоминает проекцию и интроекцию некоего
влечения и некоего аффекта, но вместе с тем объект есть посто-
янная сторона, готовая участвовать в этом двойном движении,
поскольку в работе «Влечения и их судьбы» Фрейд упоминает
эти процессы в связи с «объектной стадией» и появлением фан-
тазмирования. Какие предположения можно было бы выска-
зать о времени, которое предшествует восприятию целостного
объекта и его оживлению в фантазии? Фрейд не говорит о про-
екции, хотя объект мог бы играть какую-то роль в этот период,
он называет это время «аутоэротической фазой» или «стади-
ей первичного нарциссизма» в зависимости от того, что сам
выбирает — структурную или генетическую концепцию нар-
циссизма. Здесь важна природа проецируемого, влечения, аф-
фекта или объекта: между инвестицией объекта со стороны
влечения и его представлением вписывается процесс проек-
ции, некая величина, которая в этом случае связана в первую
очередь с процессом интроекции.
Проекция и интроекция представляют собой два формаль-
ных понятия, служащих описанию процессов инвестиции и
263
идентификации, которые если и могут быть разделены, то толь-
ко с риском потерять из виду главное в открытии Фрейда —
открытие работы психики. Инвестиция объекта сопровождает-
ся проективным движением (передвижением) на объект, в ко-
тором галлюцинация в сочетании с восприятием играет веду-
щую роль, но вместе с тем та же самая инвестиция лежит в
основании идентификации и движения интроекции. Наши по-
нятия вовлечены в функцию языка, а ее задача — различать и
противопоставлять, рискуя сделать понятия неподвижными,
потерять из вида параметры процесса. Позитивистское прочте-
ние Фрейда также неизбежно попадает в эту ловушку, поэтому
не следует забывать утверждение Анжелерга (1984—1985) о
том, что «идентификация является некоей результирующей ра-
боты интроекции и проекции» (р. 23), равно как и матрицей
этой работы. В том же самом передвижении, где проекция ус-
танавливает разделение между субъектом и объектом, необхо-
димо предположить движение, направленное на то, чтобы это
различие замаскировать, если мы хотим понять, как возможно
конституирован ие и субъекта, и объекта.
Именно это, вероятно, имел в виду Фрейд в своем описа-
нии первичной идентификации, в котором проекция и интро-
екция названы понятиями, призванными обозначать один и тот
же психический процесс: «По отношению к выбору объекта
идентификация представляет собой некую предварительную
фазу и первый амбивалентный способ выражения этого выбо-
ра, в соответствии с которым Я выбирает объект. Я хотело бы
инкорпорировать в себя этот объект в соответствии с оральной
или каннибалической стадией развития либидо, прибегнув к
его пожиранию» (р. 159). Таким образом, именно в этот
момент происходит проективный процесс, открывающий путь
выбору объекта, и закладываются основы интроективного
процесса, который представлен здесь фантазмом
инкорпорации.
Речь здесь не идет о приуменьшении значения того психи-
ческого развития, которое приводит к полному разделению
проективных и интроективных аспектов работы психики в еди-
ном процессе, в движении, где будут развиваться объектность
и объективность, то, что Фрейд хотел обозначить как переход
от чистого Я-удовольствия к окончательной Я-реальности. Но
здесь следует подчеркнуть, что проекция как первоначальный
процесс детерминирует одновременно дифференциацию и не-
дифференцированность между субъектом и объектом: эта пер-
воначальная величина часто представлена у Фрейда чем-то
исходно первичным, что все же не должно привести нас к поте-
ре из виду процессуальности наших понятий.
Проекция и проективная идентификация
С этой точки зрения введение М. Кляйн понятия проектив-
ной идентификации подтвердило значение главной «интерак-
ции» между проекцией и интроекцией для понимания вклада
проекции. Прежде всего, на уровне содержания влечений
М. Кляйн показала, что использование процессов проекции—
интроекции имеет отношение не только к противостоянию
между проекцией неудовольствия во внешний мир и интро-
екцией удовольствия во внутренний мир, описанному Фрей-
дом для построения чистого Я-удовольствия. В психической
жизни эти процессы применимы к любому содержанию, пло-
хому или хорошему.
Кроме того, М. Кляйн ввела механизм проективной иденти-
фикации (1946), чтобы обозначить «прототип некоего
агрессивного отношения к объекту», соответствующий
бессознательной проекции в объект плохих частей. Это, конечно,
предполагает некое различие между субъектом и объектом и ему
способствует. Но благодаря идентификационному аспекту
проективная идентификация тотчас же нацеливается на то, чтобы его
аннулировать, вновь обретая идентичность между чувствами и
представлениями субъекта и чувствами и представлениями объекга.
Это, впрочем, есть то, к чему приводит контроль за объек-
том, который коннотируется концепцией проективной иденти-
фикации и который уточняет то, что уже подразумевалось
Фрейдом в его описании отклонения влечения к смерти: безус-
ловно, влечение к разрушению, но также влечение к овладению
и волю к власти. Такое движение, нацеленное на то, чтобы овла-
деть объектом и контролировать его изнутри, лежит у истоков
того реального давления, которое оказывается на объект с це-
лью заставить его жить, как живут «части Я», выделяемые
265
 субъектом. Отсюда переход от отношения интрапсихического
к отношению интерперсональному; в результате объект прихо-
дит к тому, чтобы думать, чувствовать, вести себя в соответст-
вии с влечениями, аффектами и представлениями субъекта.
Так же как и Фрейд, который провел различие между нор-
мальной и патологической проекцией, М. Кляйн говорит о
«нормальной» проективной идентификации, доброжелатель-
ной и лежащей в основе эмпатии: «Приписывая часть моих
чувств другому, мы понимаем его чувства, потребности, удов-
летворение, иными словами, мы залезаем в кожу другого»
(р. 103). Эмпатия как модель понимания другого происходит
от идентификации через проекцию хороших частей себя.
Эта точка зрения подтверждает обычный для наблюдения
факт: идентификация с другим подчиняется некоему центро-
бежному движению проекции своих собственных чувств и
мыслей. Однако эта «хорошая» проективная идентификация
может стать «плохой», если осуществляется «с избытком», по-
скольку тогда «эти хорошие части» Я будут ощущаться как
потерянные, как если бы идеализация объекта приводила «к
какому-то ослаблению Я» (1946, р. 203).
В защитах, патологической и нормальной, здесь отмечены
различия экономического характера: количество задействован-
ного возбуждения определит, «избыточна» ли защита и какова
судьба проекции; от этого зависит, будет проекция на службе у
расщепления Я или вытеснения. Патологическая проективная
идентификация всегда сопровождается чрезмерным расщепле-
нием объекта и Я на их идеализированные и преследующие
части. Проективная идентификация предстает здесь как пер-
вичная форма механизма проекции, что подчеркивал Кинодо
в нашем диалоге о различении между аспектами самого себя и
частями самого себя: в случае проекции речь могла бы идти об
аспектах самого себя (влечения, аффекты, представления),
не ставящих под сомнение различение между субъектом и объ-
ектом; а в проективной идентификации может иметь место
проекция не только влечений, аффектов, представлений, но
также и частей Я, которые чувствуют эти аффекты, создают эти
представления (Quinodoz, 2002, Gibiault, 2000). С этой точки
зрения проективная идентификация могла бы предполагать
расщепление Я, поскольку пациент должен «отсоединить и
отщепить некую часть собственной психики, с тем чтобы ее
проецировать». Это затрагивает целостность Я, равно как и
целостность объекта по причине идентификации объекта с Я и
владения объектом (Quinodoz, 2002).
Вот почему привлечение понятия проективной идентифика-
ции влечет за собой идею некоего межличностного измерения
между субъектом и объектом — по причине некоторой вынуж-
денной недифференцированности, которая приводит субъект к
тому, чтобы заставить объект почувствовать аффекты, представ-
ления и даже заставить его действовать в соответствии с этими
аффектами и представлениями. Кинодо настаивает на важнос-
ти телесных и довербальных фантазмов, которые в этом случае
часто включены в работу преобразований, ведущую к новому
связыванию телесных ощущений, опытов и эмоциональных зна-
чений этих опытов.
В этой перспективе проективная идентификация с неиз-
бежностью связана с работой с контрпереносом, нацеленной на
репарацию этих первичных опытов и такое их преобразование,
которое позволит преодолеть расщепление и способствовать
разделению между собой и другим. Труды Рэкера, посвящен-
ные различию в контрпереносе дополняющей и соответствую-
щей идентификации, а также труды Гринберга (1962), посвя-
щенные проективной контридентификации, вписываются в
контекст этих исследований, иллюстрируя трудности психиче-
ской переработки, которая также является продвижением диф-
ференциации в аналитической работе.
Открытие М. Кляйн проективной идентификации как па-
тологического механизма защиты фактически привело Биона
к расширению этого понятия, истолкованию его как некоего
принципа коммуникации, служащего реальности. Мы часто
подвергали сомнению это расширение, сделанное, возможно, в
ущерб точному пониманию. Было бы интересно отметить, что
это открытие фактически обогатило фрейдовское осмысление
проекции, продемонстрировав основные связи между проекци-
ей, интроекцией и проективной идентификацией.
Клиническая точка зрения ведет, по мнению Кинодо, к раз-
личению между проекцией аспектов Я и проекцией частей Я,
267

позволяя, таким образом, проводить различие между проекци-
ей, служащей вытеснению и характеризующей невротическое
функционирование, и проективной идентификацией, служащей
расщеплению Я, характеризующей психотическое функциони-
рование. Кинодо считает это разграничение полезным для кли-
нической работы, но сомневается, стоит ли с теоретической точ-
ки зрения усматривать здесь основания для различения двух
механизмов. Она добавляет: «Разница между ними, возможно,
все же заключена в понятиях, к которым каждых психоаналитик
обращается в его работе с пациентами» (р. 104).
Будет ли теоретическое решение заключаться в возможности
вновь придать проекции и проективной идентификации их
качество психического процесса? Если, как утверждает Фрейд,
проекция с необходимостью связана с конституированием объ-
екта, который рождается в ненависти, то надо признать, как пред-
лагает Б. Розенберг, что проекция является защитой от внутрен-
ней деструктивности путем приписывания этой деструктивности
объекту, что неизбежно влечет за собой смещение между внут-
ренним и внешним. Бенно Розенберг видит в этом моменте не-
которого смешения между внутренним и внешним с временной
утратой проверки реальное™ (искажение восприятия) основное
условие проекции. Даже если Розенберг не формулирует утверж-
дение подобным образом, я думаю, мы можем сделать вывод, что
проекция и проективная идентификация дополняют друг друга
в описании процесса, конституирующего психику. Клинический
взгляд на проекцию мог бы, напротив, привести к различению
двух механизмов и к тому, чтобы видеть в проекции точку разли-
чения и противопоставления между внутренним и внешним, а в
проективной идентификации точку иедифференцированности и
отсутствия различий.
Судьбы проекции
Под этим углом зрения проекция — это не только защитный
механизм, который направлен на то, чтобы избежать некоей
внутренней опасности, но и процесс, направленный па то, что-
бы квалифицировать отношения между субъектом и объектом
и отразить разновидности превращения процесса идентифика-
ции от элементарных до наиболее проработанных. В этой эво-
люции статус представления с психоаналитической точки зре-
ния будет играть определяющую роль.
Вспомним о преимуществах понятия «представление», сле-
дуя за широко известным различением между представлением
предмета и представлением слова. Именно в этом различении
между внешними инвестируемыми объектами и объектами, со-
ответствующими процессам проекции и интроекции, обращен-
ным на внутренние объекты, понятие представления предмета
обретает свою специфику в психоанализе: ему соответствует
психическая работа проекции и возобновления мнестических
следов, работа построения образа объекта, лежащая в основе
деятельности воображения и уходящая корнями в работу инве-
стирования, предшествующего восприятию объекта. Именно эта
галлюцинаторная работа, связанная с неким проективным про-
цессом, в конечном счете определяет психоаналитическую про-
блематику представления как «психического представления
влечения». Работа образного представления и работа инвести-
рования фактически располагают представление о предмете
между ощущением (галлюцинирование удовлетворения) и вос-
приятием (галлюцинация объекта). Представление о слове фак-
тически заменяет рефлекторное непроизвольное движение, ха-
рактерное для галлюцинаторного удовлетворения желания, и
сохраняет подвижность, присущую «моторному образу». С этой
точки зрения разделение ощущения и восприятия здесь обрета-
ет все свое значение в том случае, если мы рассматриваем пред-
ставление предмета, поскольку предмет первоначально пред-
ставлен через телесные ощущения и аффекты и никогда не
может быть полностью репрезентирован образно или полностью
высказан в адекватном дискурсе. Судьбы проекции здесь соот-
носимы с некоей деятельностью представления, которая, решая
свою задачу связывания аффектов, всегда будет предполагать
некий остаток.
В соответствии с чередованием памяти и восприятия дея-
тельность представления возможна только при условии, если
осуществляется некий разрыв в комплексе галлюцинация-вос-
приятие, соответствующий процессу негативной галлюцина-
ции. Аидре Грин и вслед за ним целый ряд других авторов на-
269
 о патологической проективной идентификации. Возможно,
стаивают на важности негативной галлюцинации матери для кажущаяся прерывистость, которую вводит проекция, могла
создания некоей «обрамляющей структуры» (Green, 1993), бы быть только лишь выражением возмещения некоей непре-
«конституирующей функции» (Angelergues, 1991) или «психи-
рывности и угрозы недифференцированности.
ческого экрана» (Lavallee, 1999), на которые могла бы осуще-
Подобная судьба проекции могла бы служить подтверждени-
ствляться проекция бессознательных представлений. Занимая
ем догадки Тауска (Tausk, 1959), согласно которой проекция
сходную позицию, Ф. Паш напоминает о значении создания
сначала направляется на тело, переживаемое как внешнее, с
«щита Персея» для защиты себя от обращающего в камень
риском полного психического отречения от него. Заметим, что
взгляда Медузы (Pasche, 1971). Он использует эту красноречи-
проекция, характеризующая психотическую'галлюцинацию,
вую метафору для того, чтобы подчеркнуть необходимость не-
здесь отлична от проекции как таковой, как ее описывает Фрейд
коей промежуточной деятельности представления между субъ-
в «Градиве» (1907 Ь): бред Норберта Ханольда Фрейдом был
ектом и объектом, которая подтверждает значение рефлексии
квалифицирован как истерический в противоположность
субъекта для аутоэротизма, где «представлять» и «быть пред-
паранойяльному бреду Шребера. По большей части этот бред
ставленным» соотносимы с «представлять себя», неким пред-
соответствует тому галлюцинаторному состоянию, которое было
ставлением самого себя.
описано как оней-роидный синдром и сходно с психическими
Без возможности конституирования этой негативной гал-
механизмами сновидения (Kapsanbelis, 2001; Jeanneau, 1990;
люцинации проекция может осуществляться только лишь на
Angelergues, 1994). Эта проекция также отлична от
внешнюю реальность, в смешении между внутренним и внеш-
галлюцинации «нормальных людей», которые Сезар и Сара
ним, соответствующем позитивной патологической галлюци-
Ботелла (Cesar et Sara Botella, 2001) описали как третью
нации. Галлюцинация в клиническом смысле, в данном случае
разновидность галлюцинации, соответствующую «катастрофе
галлюцинация позитивная, приходит здесь на смену галлюци-
мысли», мгновенной регрессии протекания психического
наторному удовлетворению желания и несколько ее сглаживает,
процесса, невротического или нормального. Отсюда их вопрос:
свидетельствуя о внутреннем переживании, которое в таком
стоит ли сохранять один и тот же термин «галлюцинация» для
случае не более чем проекция, лишенная работы интроекции.
описания столь различных феноменов и механизмов? (р. 176)
Согласно знаменитому определению Фрейдом проекции на
Они выбрали различие между галлюцинаторным как
примере случая Шребера, «неверно говорить, что восприятие,
«постоянным психическим процессом, неотделимым от пути
уничтоженное внутри, было спроецировано вовне; скорее мы
регрессии и достигающим своего расцвета в сновидении», и пси-
должны бы сказать, как мы теперь видим: то, что было упразд-
хотической галлюцинацией. Использование двух различных тер-
нено внутри, возвращается извне» (р. 315). В связи с этим
минов все же не должно привести нас к созданию непреодолимой
Фрейд упоминает о «подавлении восприятия», и мы можем
пропасти между невротическим и психотическим функциониро-
задать вопрос о содержании данного восприятия. Идет ли речь
ванием, таким образом утрачивается экономический параметр,
о представлении, аффекте или ощущении? Василис Капсанбе-
реально определяющий структурные различия.
лис считает, что «речь идет о смещении некоего телесного со-
При галлюцинации в смысле галлюцинаторного исполнения
стояния, каким оно должно было бы быть пережито Я» с «про-
желания (галлюцинаторное) и при психотической галлюцина-
екцией одной из частей Я» в качестве результата, поскольку
ции работа проекции фактически определяет разные психичес-
«любое телесное ощущение потенциально является частью Яз>
кие решения в отношении объектного измерения, даже если это
(Kapsanbelis, 2001, р. 153). Отказ и отречение могли бы отно-
создание неообъекта, каким является бред психотика. Во всяком
ситься к сырым, т. е. не связанным с аффектами и представле-
случае, клиника психотических состояний отсылает нас к орга-
ниями ощущениям, соответствующим тому, что было сказано
низациям, в которых объект исключен в своей функции связы-

271
вания и представления, и нарциссическая непрерывность вновь
обретается исключительно только в телесной боли, которая на-
вязывается самому себе или другому, в сверхинвестиции эроген-
ного мазохизма. Разновидности проекции здесь определяют ос-
новное различие между бредовым и небредовыми психозами в
том, что касается статуса представления, даже в той мере, в ка-
кой бредовые психозы стремятся включить объект и связанные
с ним восприятия и работать с ним, в то время как психозы не-
бредовые, напротив, стремятся к исключению объекта и к тому,
чтобы работать против него. Судьба проекции в психотическом
фунционировании в таком случае соотносится со степенью «ма-
зохистической эротизации первичного состояния отчаяния»
(Rosenberg, 2000); обращение к мазохизму и работа проекции,
таким образом, находятся в обратно пропорциональном отноше-
нии. С этой точки зрения психосоматическое решение (обяза-
тельная депрессия и оперативное мышление) может быть сбли-
жено с небредовыми психозами в силу этого движения процесса
дезобъективации (Green, 1986), которое подвергает сомнению
деятельность представления и использование проекции, благо-
даря чему влечет за собой разъединение влечений, приводя к
гораздо более выраженной деструктивности, чем в случае небре-
довых психозов (Rosenberg, 2001).
Заключение
После этого теоретического размышления вернемся к вопросу:
что здесь может относиться к проекции в анализе? Многочис-
ленные клинические примеры, в частности, те, которые приво-
дят Мартин Жирар-Кайат и Мари-Анж Мараваль-Лопес,
могли бы проиллюстрировать теоретические преимущества,
которые я хотел наметить в этом докладе. Важно размышлять
о том, как понимать проекцию и проективную идентификацию,
чтобы способствовать движению интроекции и идентифика-
ции в соответствии с интерпретирующей функцией анали-
за. Как уже отметил Жан-Люк Донне, всегда существует риск
в отношении того, чтобы само интерпретативное действие сов-
пало с содержанием интерпретации (Воппег., 1995). В этом за-
ключается важность диалектики между комплексом галлюци-
нация-восприятие и работой представления. Речь здесь также
идет о процессе символизации, который заполняет пропасть
между поиском идентичности восприятия и принятием за-
держки в процессе удовлетворения благодаря инвестиции де-
ятельности представления и поиску идентичности мысли.
Фрейд часто говорил о противоположности двух прост-
ранств—пространства психической реальности и пространства
внешней реальности, настаивая на необходимости отыскать
«промежуточные звенья», принадлежащие работе предсозна-
тельного. Именно придерживаясь этого направления, Винни-
котт выдвинул гипотезу о некоей «промежуточной реальности»,
соответствующей переходному пространству, которое момен-
тально снимает противоречия между двумя пространствами.
В своей знаменитой предсмертной статье П.К. Ракамье
(Racamier, 2000) отмечает существование некоего «четвертого
пространства»—«пространства бреда», имеющего способность
ускользать от двойного притяжения, физического и материаль-
ного, притяжения, связанного с живыми существами, и притя-
жения, связанного с интра- и интерпсихическими связями.
Производное переходного пространства странное, но не дву-
смысленное, не поддающееся разрушению, «пространство бре-
да» создается при отказе от первоначал, при поиске абсолют-
ной уверенности. Статья Ракамье заканчивается вопросом:
какая терапия возможна? Он исключает столкновение между
внутренней и внешней реальностью и делает заключение:
«Только третья реальность, реальность, в которой мы так час-
то хотим видеть панацею, не является лекарством от бреда.
Лучшим лекарством скорее могла бы быть (в том смысле, ка-
кой в нее вкладывает Винникотт) игра...» (р. 829).
Это способ вызвать в представлении важность взаимного
соответствия между проективным и интроективным процессом,
чтобы психическая жизнь обогащалась и становилась творчес-
кой. Благодаря этой способности играть аналитическая работа
может позволить каждому пациенту, какой бы ни была его орга-
низация, вновь обрести собственные желания, встречаясь с эмо-
циями и представлениями, которые уже воспринимаются им не
только как угроза или преследование извне, но и как внутрен-
ний мир, доступ в который теперь для него открыт.
273
 ЛИТЕРАТУРА
Angelergues R. (1984-1985) La projection comme outil du travail psy-
chique // Cahiers du centre de psychanalyse et de psychotherapie,
Ke9-10pl9-48.
Angelergues R. (1991) De 1'hallucination au langage. // Centre de psycha-
nalyse et de psychotherapie evelyne et jean kesternberg. 126 p.
Angelergues R. (1994) Eloge de 1'incertitude. Sur le probleme de
1'onirisme en psychopath ologie // Evolution psychiatrique. Vol. 59. Na
1.89-99. Bion W. R. (1962) Aux sources de 1'experience. Paris: P.U.F.,
1979.
Botella C. et S. (2001) La figurabilite psychique. Paris: Delachaux et ni-
estle, 261 p. DonnetJ.L. (1995) Le divan bien tempere.
Paris: P.U.F., 308 p.
Freud S. (1907a) Lettre du 14-21 avril: Quelques opinions theoriques sur
la paranoia// Freud S., Jung C. G. Correspondance, i (1906-1909).
Paris: Gallimard, 1975.86-88.
Freud S. (1907b) Ledelireet les revesdans la gradiva dew. Jensen. Paris:
Gallimard, 1986. 271 p. Freud S. (1911) Remarques
psychanalytiques sur 1'autobiographie d'un cas
de paranoia (le president schreber) // Cinq psychanalyses. Paris:
P.U.F., 1966. 263-324. Freud S. (1913) Totem et tabou.
Paris: Gallimard, 1993. 353 p.
Freud S. (1915) Pulsions et destins des pulsions // Metapsychologie. Pa-
ris: Gallimard, 1968. 11-44.
FreudS. (1917a) Complement metapsychologique a la theorie du reve/ /
Metapsychologie. Paris: Gallimard, 1968. 125-146.
Freud S. (1917b) Deuil et melancolie // Metapsychologie. Paris: Galli-
mard, 1968. 147-174.
FreudS. (1924) Le probleme economique du masochisme// Nevrose, psy-
chose et perversion. Paris: P.U.F., 1973. 287-297.
FreudS. (1925) La negation // Resultats, idees, problemes, ii (1921-1938).
Paris: P.U.F, 1985.135-139.
Freud S. (1933) Nouvefles conferences d'introduction a la psychanalyse.
Paris: Gallimard, 1984. 265 p.
Gibeault A. (2000) De la projection et de 1'identification projective //
Revue franchise de psychanalyse. T. 64. Ns 3. 723-742.
Green A. (1986) Pulsion de mort, narcissisme negatif, fonction desobjec-
talisante // La pulsion de mort. Paris: P.U.F. 49-60.
Green A. (1993) Le travail du negatif. Paris, ed. De minuit.
GrinbergL. (1962) On a specific aspect of countertransference due to the
patient's projective identification // The international journal of psy-
cho-analysis. Vol. 43. Par. 6, 436-440
JeanneauA. (1990) Les delires non psychotiques. Paris: P.U.F. 183 p.
Kapsambelis Y. (2001) Freud et la question des hallucinations ing. Char-
bonneau (sous la direction de) // Introduction a la phenomenolo-gie
des hallucinations. Paris: ed. De 1'association le cercie hermeneu-
tique, collection pheno. 141-159.
Lavallee G. (1999) Uenveloppe visuelle du moi. Paris: Dunod. 266 p.
Klein M. (1946) Notes sur quelques mecanismes schizoi'des //
Developpe-mens de la psychanalyse. Paris: P.U.F. 1966. 274-300.
Klein M, (1959) Les racines infantiles du monde adulte // Envie et gra-
titude. Paris: Gallimard, 1968. 95-117.
Merleau-ponty M. (1945) Phenomenologie de la perception. Paris: Galli-
mard. 531 p.
Pasche F. (1971) Le bouclier de persee, ou psychose et realite // Revue
franchise de psychanalyse. T. 35. >fe 5-6. 27-41.
Quinodoz D, (2002) Des mots qui touchent. Paris: P.U.F. 202 p.
RacamierP. C. (2000) Un espace pour delirer // Revue francaise de psy-
chanalyse. T. 64, N« 3. 823-829.
Racker H.(\ 953) The meanings and uses of countertransference // Trans-
ference and countertransference. Londres: Maresfield library. 127-
173.
RosenbergB. (2000) Essence et limites de la projection // Revue franchise
de psychanalyse. T. 64. >fc 3. 801-820.
Rosenberg B. (2001) Le carrefour psychose somatose // Psychanalyse et
psychose. Ns 1 (violence et destructivite), centre de psychanalyse et
de psychotherapie evelyne et Jean Kestemberg.
Tausk V. (1919) De la genese de « 1'appareil a influencer » au cours de la
schizophrenic // CEuvres completes. Paris: Payot. 177-217.
275
 ХОРОШО ТЕМПЕРИРОВАННЫЙ ДИВАН'
ДОБРОТОСЛОВИЕ
Donnet Jean-Luc. Le divan bien tempere // Nouvelle
Revue de Psychanalyse. Press Universitaries de France.
1973. №8. Р. 23-50

Перевод с французского и научная редакция П. В. Качалова

Чаще всего пациент, приходящий ко мне с просьбой о

проведении анализа, расспрашивает о размере моих гонора-
ров, о числе и о времени сеансов, об их длительности, преж-
де чем мы договариваемся о начале анализа. Но иногда только
после этого принципиального согласия мне приходится
сообщать ему об этих условиях, как и о тех особых условиях
проведения психоанализа, которые служат предметом столь
многих пересудов (оплата пропущенных сеансов, условия
вакаций аналитика и пациента и т. д.). Обычно лишь в нача-
ле первого сеанса я указываю ему, если он этого не знает, его
место на кушетке, когда он занимает мое собственное место
в кресле позади кушетки. И лишь после того, как он размес-
тится, я сообщаю ему «основное правило»: наблюдать за
всем, что в нем происходит — в его душе и в его теле: мысли,
представления, ощущения, аффекты,— и вербализовать их по
возможности немедленно. Несмотря на привычный характер
этих действий, я каждый раз вижу в них то, что в них есть
инаугурального: несмотря на их кажущуюся разнородность,
я воспринимаю их как единое целое — оболочку структури-
1
Выдержки из главы, первоначальная версия которой была напечатана
под названием «Le Croyance» в «La Nouvelle Revue de Psychanalyse»
(Paris: Gallimard. Р. 23-49). Название представляет собой аллюзию на
название сборника пьес И.С. Баха «Хорошо темперированный кла-вирз-.—
Прим, П. В. Качалова.
279

Жан-Люк Донне

рующей ценности психоанализа; и наконец, несмотря на их
привычность, они продолжают вызывать во мне легкое ощу-
щение странности. Многие из моих коллег могли бы уже за-
метить в моем образе действий такие «вариации» частностей,
которые могли бы послужить предлогом для дискуссий по
технике психоанализа («А не лучше ли было делать так или
сяк?»), дискуссий, вкус К которым проходит с трудом, даже
когда опыт убеждает в их кажущейся бесплодности: так что,
даже если бы «аналитическая техника» не существовала, это
нисколько не помешало бы о ней рассуждать.
Следует подчеркнуть, что, даже будучи осведомлен об ог-
ромном разнообразии видов практик, способствующих созда-
нию психоаналитической ситуации, и испытывая обоснован-
ное чувство относительности этих практик, я тем не менее
твердо убежден в образцовой и объективной ценности той
схемы, которую я только что очертил. Я чувствую себя уве-
ренным в рациональности контракта, предлагаемого или на-
вязываемого мной пациенту, уверенным в тот самый миг, когда
легкое головокружение напоминает мне о том, что есть
нелепого, вводящего в заблуждение или неуместного в самом
предприятии психоаналитической курации. С одной стороны, и
этот контракт, и вся эта диспозиция кажутся мне наилуч шим
способом гарантировать определенное равновесие наших
взаимодействий — и в смысле денег, и в смысле времени; с
другой стороны, они кажутся мне воплощающими самым
трезвым и самым скромным образом границу или ограниче-
ние поля наших психоаналитических толкований, столь же
открытого и столь же ограниченного в одно и то же время.
Относительность же и этой практики, лично моей, не мешает
мне испытывать чувство ее очевидной необходимости, хотя я
и знаю, что необходимость такого рода практики почти невоз-
можно доказать. И тем не менее в связи то с тем, то с иным
аспектом их функций я не могу избегнуть сомнений касательно
описанных рамок проведения психоанализа: в плане реаль-
ности я хорошо ощущаю, как много в них от учреждения опеки
над пациентом, и мне случается спрашивать себя, какие
модификации этих рамок я был бы готов принять в том или в
ином контексте, например, если бы клиентуры стало не хва-
тать; с «психоаналитической» стороны опыт достаточно пока-
зал мне потенциальные неудобства такого ригидного кон-
тракта с определенного типа пациентами, склонными задумы-
ваться над его оборотной стороной, что приводит иногда к
необходимости смягчать, а в некоторых случаях даже и не
разъяснять ничего о характере наших будущих встреч. И все-
таки потом всегда оказывалось, что этот благонамеренный
эмпиризм, вдохновлявший меня ступать на путь вариаций с
рамками психоанализа, после возможного систематического
размышления всегда восходил к (моему и/или пациента) бо-
лезненному идеализму, которым пыталось удовлетвориться
(мое и/или пациента) желание всемогущества.
Эта необходимость соотносить свое поведение с рамками
психоанализа, именно с этими рамками, с моими рамками, не
смешивается, следовательно, ни с материальной заинтересован-
ностью, которую они, бесспорно, мне обеспечивают, ни с функ-
циями, которые эти рамки должны бы выполнять по отношению
ко всему полю психоаналитических толкований. Эта необходи-
мость, кажется, скорее отсылает к взаимосвязи этих уровней,
к той их взаимосвязи, в которой рамки психоанализа воплощали
бы модель психоанализа или саму его возможность. Здесь мне
вспоминается несколько иронический вопрос, поставленный
неким автором (Р. Кастелем) — не психоаналитиком — в
весьма любопытном произведении2. Он вопрошает по поводу
этого нашего контракта об учреждении опеки: в чем смысл этой
«предустановленной гармонии»3 между материальным интере-
сом аналитика и символическим интересом пациента? Чтобы
ответ не звучал ни цинично, ни надменно, не следует ли для на-
чала отнестись с осторожностью к имплицитно присущей этому
вопросу двойственности? А именно к тому, что сама проблема
эквивалентности обмена между психоаналитиком и его пациен-
том удваивается здесь еще и вопросом перехода от «материаль-
ного» к «символическому».
2
Castel R. Le Psychanalysme. Maspero, 1973.
3
Знаменитая формула из «Монадологии» Ф.-В. Лейбница.— Прим.
П.В.Качалова.
281

Мы сразу же обнаружим, насколько легче говорить о мате-
риальном интересе аналитика, которому следует платить хоро-
шо и регулярно, чем о выгоде пациента: как если бы это было
немного неприлично просто сказать, что пациент получает
именно то, что он и хотел «за свои деньги» (будь то получение
отведенного ему времени в удобных для него рамках4), либо он
получает выгоду от вложения своих денег в виде своего «вы-
здоровления» или адаптивного улучшения. Совершенно оче-
видно, что, если психоаналитик испытывает отвращение к при-
нятию в расчет такой реальности (а для такого отвращения
есть как дурные, так и хорошие основания), он действительно
рискует быть вынужденным говорить о «символической» вы-
годе своего пациента, что не только является признаком дур-
ного вкуса, но и просто совершенно неприемлемо: в таком слу-
чае мы имели бы право говорить только о символической
пользе самого психоанализа, того психоанализа, который про-
исходит между двумя субъектами. При всей своей двойствен-
ности вопрос Кастеля остается, впрочем, важнейшим: ведь он
затрагивает не столько эквивалентность «материальных» выгод
пациента и психоаналитика 5, сколько «баланс» реального и
символического, баланс, столь необходимый для благополуч-
ного протекания психоанализа. Каковы действительные усло-
вия, необходимые для такого довольно специфического про-
цесса символизации, каковым является психоаналитическая
курация, станет ли этот процесс возможным, будет ли эта сим-
волизация «интересна», окажется ли сама курация полезной?
Вот какие вопросы встают перед аналитиком.
В том, что касается невротика — первоначально главного
предмета психоаналитической курации, то здесь и вправду, ка-
жется, существует предустановленная гармония между матери-
альным интересом аналитика и символической выгодой кура-
ции, так же как здесь имеет место предустановленная гармония
4
Пользуясь рабочей силой аналитика.
5 анализе: ничего, кроме правды, но не всю правду. Ибо, как напо-
Что не означает, что и на этом уровне данный вопрос является столь
простым и окончательно решенным простой ссылкой на «объектив
ные обстоятельства».
между лечебным процессом и последующим выздоровлением,
поскольку в определенном смысле психический статус невроти-
ка определяется соответствием между реальным и символичес-
ким, соответствием, поддерживающим приоритет символичес-
кого. И если рамки психоаналитической курации настолько
подходят для невротика, так это потому, что -«материальный»
интерес психоаналитика для невротика уже символичен, и по-
тому, что «насильственность» этой материальности «хорошо
подходит» для символизации.
Когда иной будущий пациент толкует мне о том, что за-
трудняет принятие какого-то пункта нашего контракта, и осо-
бенно тогда, когда его критика представляется мне вполне
обоснованной, я предпочитаю никоим образом не обнаружи-
вать моих колебаний и ничего не менять в самом контракте.
И это не просто по причине моего материального интереса; и
не потому лишь, что я уже «интерпретирую» речь пациента, ко-
торую я уже слушаю в ином регистре. В этом регистре его речь
предвосхищает непредвиденные случайности аналитической
работы, в ходе которой его речь не получит иного ответа, кро-
ме психоаналитического толкования; я поступаю так потому,
что ясно чувствую, как сама возможность подобного слушания
зависит для меня от этой линии, очерченной вокруг нас, про-
черченной и между нами, и внутри нас самих, но и потому, что
в конечном счете ничего хорошего не выйдет из нарушения
того договора, на который я только и могу согласиться.
Вот почему, какова бы ни была моя убежденность в разум-
ном характере нашего контракта, я предпочитаю представлять
его как некую целокупность, односторонне навязанную анали-
тиком, поскольку только таким образом он остается пригоден
для самой широкой символизации. Его «разумные» оправдания
всегда воспринимаются, сознательно или бессознательно, как
рационализации, выдающие чувство вины, имеющие целью пре-
дупреждение упреков в навязывании или в запрещении удо-
вольствия подчиняться. В одном из условий нашего контракта,
как мне кажется, выражено то, что следует говорить на психо-
минает нам Винникотт, фундаментальное значение имеет и ла-
тентное содержание психоаналитического контракта: разве не
283

подразумевается в наших словах, что пациент любим нами и
будет любим, поскольку мы часто, регулярно и безусловно бу-
дем его видеть и слушать? Разве не подразумевается также в
наших словах, что мы его ненавидим и отвергаем, когда закан-
чиваем сеанс, за который ему придется заплатить? От себя за-
метим, что Винникотт уже ограничивает выбор возможных
толкований: а почему бы не сказать также, что мы ненавидим па-
циента, поскольку принуждаем его регулярно приходить к нам,
чтобы заставить его страдать, или почему бы не сказать, что мы
его любим, когда в конце сеанса кладем конец его пыткам, когда
принимаем его подарки, его деньги, когда мы удовлетворяемся
этим и не вымогаем у пациента «фунт плоти» 6? Когда, в конце
концов, в ходе курации мы узнаем достаточно, чтобы «изме-
рить» соотношения ненависти и любви у данного пациента?
И тем не менее Винникотт прав, поскольку всю психоаналити-
ческую курацию может описать как субъективное разложение,
а затем — интеграцию изначально столь «дико» звучащего
ина-угурального контракта; и эта интеграция не происходит,
запоздало оправдывая свою исходную точку, иначе как в тех
случаях, когда присутствие психоаналитика смогло «сойти» за
любовь.
Вернемся к спорам между аналитиками и их пациентами о
вариациях в практике заключения психоаналитического
контракта. Возможно, несколько обсессивный характер этих
дискуссий проистекает из того факта, что они выражают,
отражают, хоть и смещая, и маскируя, сами трудности теории
техники психоаналитических толкований? В
действительности обсуждать своевременность того или
иного толкования в данный момент, уровень толкования
или его формулировку не более и не менее легко или
интересно, чем обсуждать частоту или длительность сеансов.
На самом деле при этом немедленно встает
6
Фигуральное выражение Шейлока из «Венецианского купца»
В. Шекспира, означающее выплату долга плотской любовью.— Прим.
П. В. Качалова.
вопрос определения рамок психоанализа, вопрос дифференци-
ации того, что можно по праву считать выражением обычного
контракта между аналитиком и его пациентом, и того, что уже
относится к полю аналитического поиска, к его стратегии,
к векторизации процесса анализа и к переплетениям переноса.
Итак, рамки психоанализа представляют собой переходной7
элемент; они таковы, что мы никогда не сможем определить их
границы в строгом смысле слова, но сможем лишь сказать, чем
они не являются,— ни реальностью, внешней по отношению к
аналитическому полю, ни самим этим полем.
А вне психоаналитических рамок? Установки и поведение
психоаналитика на окраинах сеанса, его манера говорить по
телефону и т. д. и т. п. — являются ли они частью психоанали -
тических рамок в той же степени, в которой.технически рамка-
ми психоанализа предписывается диспозиция: пациент — на
кушетке, аналитик — в кресле? Мне, конечно, ответят, что та-
кое расширение понятия рамок было бы смешно, что если кто-
то задумывается об этих внешних деталях, то это лишь признак
того, что пока еще он не чувствует себя «естественно». Но не
означает ли эта насмешка лишь попытку легко отмахнуться от
вопроса о формальной стороне рамок анализа?
А внутри этих рамок? Должны ли мы считать произнесение
психоаналитиком вслух основного правила требованием самих
рамок анализа? Находится ли применение данного правила в
практике конкретного анализа в тех же отношениях с психоана-
литическим процессом, что и пространственно-временные и
финансовые параметры оного процесса? Об этом правиле слиш-
ком много говорилось, поэтому объять здесь все уже сказанное
о нем невозможно. Могу лишь добавить, что, провозглашая это
правило, мы совершаем переход от цели анализа к его средствам,
переход от «что делать?» к «как делать?». Буквальную невоз-
можность применения основного правила подчеркивали часто,
и потому это правило иногда отвергали; в любом случае провоз-
глашенное вслух правило по своему совершенно эксплицитно-
7
Переходной в смысле Д.В. Винникотта — как переходной
объект или переходной феномен,— Прим. П. В. Качалова.
285
му и недвусмысленному характеру принципиально отличается
от остальных предписаний аналитических рамок, не лишенных
некоего латентного содержания (см. выше). Впрочем, некоторые
авторы считают провозглашение всех пунктов основного прави-
ла настолько же излишним, как и, например, излишне оглаше-
ние запрета действовать во время сеанса («Для нас, значит, мыс-
лимо действовать во время сеанса?»), и эти авторы уверяют, что
пациенты прекрасно открывают это правило и сами по себе, и
как раз в тот самый момент, когда его применение встречается с
субъективной прочувствованностью оного правила, каковая
внутренняя прочувствованность только и делает это правило
для них вразумительным. В некотором смысле здесь провозгла-
шается идеал открытия правил в ходе игры. Этому идеалу про-
тивостоит тот факт, что правила нашей игры можно выучить,
никогда в нее не играя, и можно играть в эту игру, так никогда и
не выучив ее правил. В любом случае анализанту придется пе-
режить раскачивания вокруг нашего основного правила (даже не
высказанного вслух) — колебания между свободой «все гово-
рить» и принуждением «все говорить».
Короче, рамки психоанализа трудно «определить», и само
по себе их определение представляет собой теоретическую
проблему. Если к этой теоретической занозе добавить матери-
альные последствия, которые могут повлечь вариации в усло-
виях психоаналитического контракта, становится понятно,
почему любые дискуссии на эту тему сразу приобретают ост-
роту либо не ведутся вовсе. Когда я, например, дискутирую с
английскими коллегами, им случается высказывать суждение,
согласно которому приводимые мною психоаналитические
курации по три сеанса в неделю по сорок пять минут сеанс не
могут «на самом деле» быть анализом, поскольку процессу не
хватает преемственности; а анализу переноса — глубины; они
также напоминают мне о «понедельничной броне» 8 у пациен-
8
Усиление сопротивления и защит пациента после перерыва
анализа на единственный воскресный выходной день
Фрейда (единственный — в работе с любимыми английскими
пациентами, с которыми он работал по часу шесть дней в неделю).—
Прим. П, В. Качалова.
та, отмечавшейся Фрейдом. Тем не менее эти английские кол-
леги не доходят ни до того, чтобы утверждать (во всяком слу-
чае — открыто), что психоанализ — это пять или шесть сеан-
сов в неделю, шестьдесят минут сеанс, ни до того, чтобы
утверждать, что я не «психоаналитик». С другой стороны, не-
которые из моих французских коллег, как правило, лаканис-
ты, считают адекватной практику коротких или укороченных
сеансов и расценивают как аномалию ригидность моего распи-
сания сеансов9.
Понятно, что нелегко в «рамках» одной своей жизни
«проработать», как скромно и психоаналитически мы гово-
рим, какую бы то ни было проблему. Нам кажется, однако,
важным отметить следующее: расхождения в вопросе о рам-
ках психоанализа, похоже, отсылают нас к теоретическим
позициям авторов, но, в то время как теоретические расхож -
дения эксплицируются и скорее культивируются, даже
преувеличиваются, дискуссии о рамках психоанализа оста-
навливаются на полдороге, остаются подспудными или начи-
нают рассматриваться как чисто педагогический материал
для обучающихся психоаналитиков. Эти две тенденции, ко-
торые представляются нам в равной степени защитными, за-
ставляют психоаналитиков колебаться между угрозой воз-
9
Они мне говорят, например, что я позволяю попасться в
ловушку к этому хитрому бессознательному, вместо того чтобы
поймать в ловушку само бессознательное; что это
отсчитанное время сеанса — просто потерянное время, если
бессознательному время неведомо; что закрытие сеанса по
решению аналитика представляет собой отсрочку, которая является
пунктуацией, скандированием, имеющим ценность
психоаналитического толкования, и что, для того чтобы такое
толкование было проницательным, достаточно, чтобы психо-
аналитик был «уверен в своем желании». Однако помимо того, что
эта логика «закрытия» годится для обоснования укороченных сеан-
сов, но никак не для обоснования просто коротких сеансов, не более
ли вероятно, что единственное, в чем мы уверены, закрывая таким
образом сеанс, так это в том, что мы не уверены в своем желании?
Интересно заметить, что отказ от эксплицитных рамок анализа про-
истекает из такой теории психоанализа (и имплицирует ее), в кото-
рой приоритет символического носит абсолютный, а не относитель-
ный характер.
286 287
можного постыдного догматизма и искушением не менее ви-
новного релятивизма.
Остается, однако, нерешенным вопрос о связи между
рамками психоанализа и психоаналитическим процессом,
вопрос, на который хотелось бы дать ответ не сугубо прак-
тическии, а теоретический 10, и при этом ответ, насколько
возможно, психоаналитический. Однако позиции авторов на
сей счет разнятся очень резко. Для одних связь между фор-
мальными рамками анализа и аналитическим процессом
представляется совершенно необходимой: нет психоанализа
в строгом смысле этого слова (существует, значит, строгий
смысл) вне тех рамок — каковы бы они ни были,— которые
применяют эти авторы. В их теории эти рамки обычно очень
структурированы, ригидны, незыблемы, хотя в их практике
это не обязательно так. Добавим, что эти же аналитики не
обязательно относятся к тем, кто более остальных колеблет-
ся модифицировать или адаптировать рамки анализа в тех
клинических случаях, в которых такие изменения представ-
ляются необходимыми. Для других связь рамок анализа и
аналитического процесса конъюнктурна: практика анализа
может варьировать и у них тоже; но на рамки анализа они
взирают недоверчиво или даже пренебрежительно, рассмат-
ривая эти рамки как неизбежную реальность. В то время как
аналитики первого типа не колеблясь неразрывно связыва-
ют проведение психоанализа с присущими ему материаль-
ными условиями его реализации, аналитики второго типа
испытывают ко всему этому сильное отвращение и считают,
что есть что-то смешное в том, чтобы связывать психоанали-
тическое «откровение* со столь плоскими соображениями,
как количество сеансов в неделю, не говоря уж о горизон-
тальном положении на кушетке. Можно также добавить, что
для одних искусственность рамок анализа аналитична сама
10
В эпистемологическом плане поставленный вопрос
состоит в том, чтобы узнать, может ли из одной и той же
теоретической позиции одновременно проистекать и некоторая
практика, и теоретизация связи между этой теорией и этой
практикой.
по себе, а ограничения, ими устанавливаемые, являются не-
обходимой опорой как для всего поля психоаналитических
толкований, так и для толкования переноса, в то время
как для других рамки психоанализа должны стремиться к
стиранию, а психоаналитический процесс, реально вписан-
ный в действительность, должен происходить -«под откры-
тым небом», где возникает чистая символика, не требующая
для своей разработки ни шахт, ни крепей в этих шахтах.
В конечном счете первый образ мыслей отсылает нас к по-
люсу полной объективизации 11, а второй переносит акцент
на субъективность12. Большинство психоаналитиков, кажется,
занимают промежуточную точку зрения, при которой
связь рамок психоанализа и психоаналитического процесса
сохраняет всю свою двойственность. Рамки психоанализа,
безусловно, не обладают «достоинствами» психоаналитиче-
ского процесса, но первые являются необходимыми услови-
ями второго, причем мы не уверены, являются ли эти рамоч-
ные условия для психоанализа необходимыми внутренне
или необходимыми только внешне. В любом случае «насто-
ящие» рамки анализа должны находиться внутри аналитика
и основываться на ясном сознании того, что он сохраняет по-
ложение аналитика. Нет, разумеется, среди аналитиков ни-
кого, кто не был бы поражен этими неожиданными, а иногда
чудесными встречами, при которых психоаналитический
дух сметает психоаналитический буквализм. Тем не менее
было бы неразумно отрицать экономический принцип, из
которого мы исходим со времен Фрейда: «Дух человеческий
отказывает нам в возможности легким усилием и без особо-
11
Т. е. толкования психики как бессмысленного и не имеющего
ценнос
ти инертного предмета технической манипуляции в рамках парадиг
мы классической (Ньютона и Декарта) физики XIX в. со
всей опасно
стью полной дегуманизации.— Прим. П. В. Качалова.
12
Т. е. на толкование психики как активной, никогда до конца не опре
деляемой и не познаваемой и лишь частично манипулируемой реаль
ностью в рамках парадигмы неклассической (Бора и Гейзенберга)
физики начала XX в. со всей опасностью регрессии к
мистицизму.— Прим. П. В. Качалова,
289
го рычага произвести в нем большие перемены». Вот поче-
му так прозаично (и так «научно») принимается, что при
прочих равных условиях должна действительно существовать
определенная пропорциональность между строгостью и ин-
тенсивностью психоаналитической диспозиции — с одной
стороны, и глубиной и валидностью разворачивающегося
психоаналитического процесса — с другой. Без такой про-
порциональности весь этот психоанализ был бы чистой ми-
стерией воплощения 13.
13
Воплощения Логоса,— Прим. П. В. Качалова
Поль Израэлъ
ТЕХНИЧЕСКИЕ ВАРИАЦИИ и АНАЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС
«РАБОТА ИСЦЕЛЕНИЯ»
Доклад на франко-русском психоаналитическом симпозиуме
(Москва, 2004, октябрь)
Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,
научная редакция А. Б. Россохина
«Технические вариации» можно понимать двояко. Во-
первых, исходя из базовой модели, и это наиболее
употребительное значение, хотя в этом случае этот термин
рискует стать синонимом «девиаций?». Во-вторых, это
можно трактовать как музыкальную метафору, как
обогащение центральной темы, которая остается
постоянной. Именно последнее понимание термина я
намереваюсь обосновать.
По отношению к теме, которую мы здесь обсуждаем,
вопрос можно было бы поставить следующим образом: в
рамках одного теоретически-практического корпуса, в
котором определяется центральная модель, можно ли сказать,
что вариации продолжают или развивают тот же самый
процесс? Или же, напротив, мы будем считать, что они
инициируют другой тип процесса, и в этом случае
последний остается психоаналитическим?
Само наименование «аналитический процесс» не фигури-
рует в произведениях Фрейда, но как таковое определяется
в его работах, и вполне естественно, что оно обсуждается в
работах аналитиков. Анри Коре писал в 1969 г.: «Под
словами "аналитический процесс" подразумевают такой
процесс, который рождается и развивается у пациента в
анализе в результате работы, совершаемой совместно с
аналитиком и таким образом, что невротический процесс,
ответственный за невроз, модифицируется и заменяется
аналитическим процессом». Мы видим, что в общепринятой
концепции процесс всегда определялся
291
одновременно как дополнительный и антагонистический по
отношению к невротическому процессу и признавался продук-
том психической работы, общей для аналитика и пациента.
Н. Зальцман (Zalzman, 1998) считает, что «развитие аналити-
ческого процесса включает снятие сопротивлений переносу и
в переносе: это развитие, продолжает Н. Зальцман, содержит
перестройку запуска влечений, такую, при которой прямой от-
каз от влечений сопровождается нарциссической выгодой, до-
статочной, чтобы оправдать этот отказ».
Если к динамической и экономической составляющим,
выраженным в этом определении процесса, добавить топичес-
кую, то становится очевидно, что это определение непосредст-
венно опирается на фундаментальные основы метапсихологии.
Преданность этой установке будет оставаться «французским
исключением» в эволюции психоаналитических идей и теорий,
Экономическая составляющая сохраняет здесь все свои права.
Именно с того момента, когда Фрейд ввел понятие проработ-
ки — «durcharbeiten» (изменения в технике 1914 г.), появилась
идея об аналитическом процессе как о «работе», тесно связыва-
ющей двух протагонистов отношений, особенно при интерпре-
тации. Отсюда и проистекает та значимость, которую приобре-
ли контрперенос и кадр в дальнейших работах, посвященных
данному вопросу.
Доля работы, предназначенная каждому из участников, бу-
дет различна в случае проработки стабильного невротическо-
го функционирования и в случае «пограничных» организаций.
В первом случае (в невротических организациях) основная
доля работы приходится на пациента, тогда как во втором
именно аналитик берет на себя основную нагрузку.
Процесс, таким образом, находится па стыке теории психи-
ческого функционирования и техники лечения, а его история
частично всегда связана с историей «целей» анализа. Для
Фрейда эта цель с момента открытия психоанализа заключа-
лась (без всякой двусмысленности) в излечении симптомов.
Метод и цели смешались с тех пор, как «снятие покрова» с
бессознательного выдвинуло на первый план исследование и
жажду знания. С этого момента сам процесс стал своей собст-
венной целью. Фрейд считал, что аналитик «в едином стрем-
лении» должен быть направлен и на исцеление пациента, и на
поддержание желания познания, чтобы дать процессу как мож-
но более свободное развитие. Обозначенная Фрейдом, такая
двойная полярность между анализом как лечением и анализом
как методом исследования всегда сохраняла динамичное диа-
лектическое напряжение. Однако она содержит кризисный
потенциал, отпечатки которого несет на себе психоанализ.
Представление о цели как «исцелении» будет отныне сме-
шиваться с другим — «достаточно хорошее» развитие процес-
са, оставляя терапевтической пользе место, которое сам Фрейд,
нужно заметить, квалифицировал как дополнительное, преж-
де чем Лакан не сделал из исцеления как артефакта одну из
своих фетишизированных формул.
Вопрос об исцелении возникает всякий раз, как только
классическая модель оказывается в кризисе.
В истории вопроса выделились два возможных подхода к
процессу, отличающиеся друг от друга. Один из них заключа-
ется в традиционном определении в терминах внутрипсихиче-
ского конфликта. Другой отдает предпочтение опыту, пережи-
тому внутри терапевтических отношений. Интересно отметить,
что расширение показаний немного модифицировало основ-
ную философию и кадр приема пациентов в аналитических
направлениях, поддерживающих второй подход. Так, англичане
поддержали использование кушетки и пятидневный ритм
встреч в неделю для «пограничных» пациентов. Напротив, там,
где превалирует классическое определение процесса, прием
пациентов, которые не отвечают профилю невроза, подверг се-
рьезному обсуждению кадр и деятельность психоаналитика.
Установка кушетка/кресло, так образно напоминающая об
идентичности психоаналитика, имеет интерес только тогда, ког-
да она оказывается незаменимой для создания условий действия
и соблюдения не только первого правила, но и второго, которое
Ференци называл вторым фундаментальным правилом. Первое
правило, предложенное Фрейдом, для развития свободных
ассоциаций пациента устанавливает оптимальную комбина-
цию принуждений и свободы — оптимум, чтобы оценить через
речь готовность пациента устанавливать одновременно гибкий,
подвижный и отклоняющийся перенос, эти свойства и характе-
293
ризуют невротический перенос. Второе правило — необходи-
мость личного анализа для аналитика — гарантирует соблюде-
ние требований кадра контртрансферентной деятельностью, од-
новременно творческой и контролируемой.
Хорошее развитие процесса зависит, с одной стороны, от
способности к качественной ассоциативности, а с другой — от
способности к достаточно умеренному контртрансферентному
ответу. Провал одного из этих элементов, зачастую влекущий
за собой провал другого, будет сигнализировать о блокировке
или разрыве процесса.
Технические вариации
Вернемся к вариациям. Они составляли прежде всего техниче-
ский контрапункт к вопросу о пределах анализируемости. Они
были изобретены, а потом теоретизированы на основе прора-
ботки трудностей, по преимуществу неожиданных, возникаю-
щих в ходе классического лечения.
Введение вариации означает разрыв (провал, неудачу) теоре-
тико-технического кадра, в который было включено терапевти-
ческое действие. В дальнейшем весь вопрос будет заключаться в
том, восстановит ли введение вариации утраченный процесс или
же эта вариация разовьется в некую оригинальную технику, ис-
пользуя силы, которые спровоцировали необходимость ее изоб-
ретения. Я акцентирую свое внимание на этом по той причине,
что именно в способе ответа на этот вопрос и располагается суть
проблемы различия между психоанализом и психотерапией.
Фрейд говорил о необходимости укладывать пациентов на ку-
шетку, потому что не выдерживал в течение целого дня положе-
ние лицом к лицу. Преимущества этого приема, которые ему поз-
волили перейти от внушения к психоаналитическому методу,
заставили забыть об исходной причине (комфорте аналитика)
для того, чтобы акцентировать новый метод. Отсюда, собствен-
но, и возникла идея о том, что только отсылка к кадру которую я
буду называть «первоначальной» (кушетка/кресло), должна
быть достаточной для защиты уникальности аналитического
процесса, какими бы ни были концептуальные различия, суще-
ствующие между аналитиками. Напротив, как только речь захо-
дит о лечении, предметом которого являются модификации кад-
ра, будь они точечными или глобальными, распри между анали-
тиками обостряются вплоть до предания анафеме. Безусловно,
эта ярость является продуктом двух факторов. Первый — это
вина, связанная с повторением «первородного греха»: действи-
тельно, можно говорить о разнообразных технических вариаци-
ях, что они являются разрешением «комфорта», в том смысле что
они были «изобретены» для избежания терапевтических тупи-
ков, в которые обязательно попадает так или иначе каждый ана-
литик. Второй фактор состоит в том, что теоретически-техниче-
ская связность, которая поддерживает эти вариации, не имеет
(надеемся, что только пока) той же степени адекватности, как та,
что связывает классическое лечение и интерпретацию невроза.
Из этой концептуальной трудности следует, что выбор по-
добных техник может защищаться теоретическими доводами,
слишком отличающимися друг от друга.
Оценка кризисов и способов выхода из них.
Психоаналитическая валидность вариации
Необходимость внесения вариации в технику часто возникает
в моменты кризиса классической модели аналитического про-
цесса. Можно ли сказать при этом, что аналитический процесс
превращается в терапевтический?
Возникает ли техническая вариация сама по себе или же
является преднамеренной, поскольку всегда, когда она уста-
навливается, она связана с сопротивлением? Вопрос заключа-
ется в том, идет ли речь о сопротивлении самого процесса или
же о сопротивлении процессу с акцентом на негативной тера-
певтической реакции. В первом случае мы будем говорить о
специфически контртрансферентных проблемах. Во втором же
случае обсуждение контрпереноса в общепринятом смысле
было бы, по-моему, источником путаницы. Поле технических
вариаций становится безграничным, если оно простирается на
все формы деятельности психоаналитика. Трудность определе-
ния технической вариации свидетельствует о двусмысленнос-
ти этого понятия. Англосаксы нашли подходящее слово, уста-
навливающее меру этой двусмысленности: они говорят об
295
энактменте (enactment:). Энактмент — это отыгрывание психо- наши кушетки этой цели не обязательно соответствуют. Я не
аналитиком в данной психоаналитической ситуации интрапси- думаю также, что можно «минимизировать» страдание нарцис-
хических непроработанных, непроанализированных содержаний. сической патологии. Во избежание двусмысленности я хочу
Это и может приводить к блокированию аналитического процесса, сформулировать свое кредо: «первоначальный» кадр был и ос-
исключению из него одного или обоих участников, выходу за его тается самым пригодным для отправления в путь, для развер-
пределы. Именно тогда и заявляет о себе техническая вариация как тывания и для затухания аналитического процесса с любым
акт выживания терапевтического процесса: что остается при этом пациентом, чье психическое функционирование располагается
психоаналитического в терапии, зависит от аналитика и его
главным образом в регистре невроза.
образования. Прежде всего аналитику нужно осознать, с чем связан
Сам Фрейд писал в 1919 г. предупреждающие строки: «Мало-
его контрперенос — с конфликтом его собственных влечений пли с
помалу возникает чувство, что к различным формам болезней,
его профессиональной растерянностью, связанной с провалом
которые мы лечим, нельзя применять одну и ту же технику».
анализа, с недейственностью его психических инструментов. Затем
Не так уж и легко проделать работу по.деидеализации ти-
ему нужно отыскать средства выхода из ситуации тупика в
пового классического лечения. Это происходит оттого, что такая
терапевтическом процессе, используя «аналитическое».
модель через интроекции, совершаемые в ходе нашего соб-
В своей недавней работе (Israel,1999) я настоятельно проводил
ственного анализа, закладывает значительную часть нашей
различие между «пограничной ситуацией и пограничным
идентичности. Вариации давно вписались внутрь этой модели, так
состоянием». В пограничной ситуации сбой имеет место в
как их судьба состояла в том, чтобы быть переходными,
процессе, осознаваемом как таковой, т. е. в аналитико-невро-
временными, а их функция — в том, чтобы сохранять или ре-
тическом процессе. Вариация, осуществляемая аналитиком при
активировать осложненный процесс.
этом, будет относиться сначала к регистру действия. Но факт
Я думаю, что нам придется сделать еще один шаг, трудность
включенности в начатый и осознаваемый процесс должен открыть
которого я уже предвижу: речь идет о том, чтобы за брать у
дорогу анализу и проработке контрсопротивления и его
психотерапии то, что ей отдал психоанализ. Если у многих
интеграции в развитие лечения.
пациентов либидозное равновесие инверсируется и если
Совсем другое — осознать пограничное состояние, особенно
сектор невротического функционирования является лишь
когда оно проявляется в псевдоневротическом виде, как нечто
прикрытием организации с мощным доминированием
вроде фальшивой невротической самости. Здесь-то и встает
нарциссических требований, не лучше ли смело и со знанием
вопрос о вариациях, которые испытывают, или о вариациях,
дела выступить в защиту другого кадра. Этот выбор не прост, а
которые выбирают. Нужно ли здесь отстаивать «классический»
история психоаналитического «расширения границ» пока-
кадр, рискуя умножить вариации первого типа, или же стоит сразу
зывает, что принимаемые решения зависят от психоаналити-
выбрать радикально отличающийся свод правил? Именно этот
ческого и культурного контекста.
вопрос и волнует в настоящее время психоаналитическое
В нашей практике долгое время было принято сохранять
сообщество. Может быть, это также предмет борьбы мнений, и я
установку кушетка—кресло, даже если мы встревожены суще-
не уверен, что она не основывается на недоразумении. Речь не идет
ствованием беспокоящих нарциссических сдвигов. На свой
о том, как этого, кажется, опасается Натали Зальцман, чтобы
страх и риск мы упорно считали, что преимущества формальной
«свести к минимуму» реальность невротического страдания, а о
регрессии с этим справятся. Мы много говорили и писали о
том, чтобы признать нарастающую сложность патологии, которую
трудных случаях и о насилии, переживаемом аналитиком на
мы призваны лечить, даже если
уровне контрпереноса: сонливость, невозможность думать или

297
Поль Израэль
боль, возникающая в момент обдумывания ситуации. Мы,
конечно же, извлекли из всего этого много уроков. В эти мо-
менты такие пациенты подвергают наш контрперенос значи-
тельным колебаниям идентичности. Мы разрываемся между
усилием, направленным на поддержание кадра, являющегося
опорой идеализированного представления об анализе, с одной
стороны, и утратой интерпретирующей функции перед бес-
смыслицей того, что мы вынуждены пережить,— с другой.
Я упомянул о значимости формальной регрессии как усло-
вия доступа к «достаточно хорошему» процессу. Но Тьерри
Бокановский напоминает, что формальная регрессия может
пробудить высшую нарциссическую нехватку, источник транс-
ферентных манифестаций в форме отреагирований в различ-
ных регистрах (эмоциональных, моторных, соматических и
речевых отыгрываниях).
Я, как и многие, встречался с такими потрясениями...
Я научился осознавать и критически относиться в опреде-
ленных случаях к сильным скачкам нарциссизма, выдающего
себя натиском влечений, направленных на объект, четко иден-
тифицируемый в переносе. Там речь идет о сопротивлении,
возникающем внутри самого процесса. Но существуют состо-
яния, в которых хроническое повторение манифестаций нар-
циссического недомогания скорее свидетельствует о том, что я
бы теперь рассматривал как предварительное сопротивление
процессу, по меньшей мере, такому, которого ожидаешь (фено-
мен, идущий под рубрикой — негативный перенос сразу!).
В первых случаях мы сначала научились принимать то, что
мы застигнуты врасплох и сбиты с толку,— принимать контр-
трансферентные скачки, такие же беспорядочные, как и эти
манифестации у наших пациентов, которые нас переполняют.
Научились также принимать наше первое движение к бегству,
выраженное как в речи, так и в поступках. Мы также научились
вести психическую проработку задним числом, что нам позво-
ляет охватить ситуацию в целом через восстановление кадра и
содержания интерпретаций. Таким образом, я описал случай,
где процесс был анархичным и без конца на грани срыва, но
смог состояться благодаря, безусловно, либидозному инвести-
рованию, намного превосходящему то, что должно было бы
присутствовать в норме; это лечение, в котором как раз поддер-
жание формального кадра и позволило удерживать анархич-
ный процесс и обеспечивать необходимый минимум гарантии
нейтральности.
Исходя из опыта, я часто говорил себе, что мог бы вести
работу если не лучше, то, по крайней мере, более спокойно,
когда бы четко и оперативно придерживался кадра, отличаю-
щегося от того, который организован пространством кушетка-
кресло, адаптируя к нему свою стратегию поведения в этих
случаях. Именно этот выбор вариации, будь она непроизволь-
ной или преднамеренной, и разрешает все еще актуальный
спор между показанием к анализу и рекомендацией встретить-
ся с аналитиком. Здесь больше, чем где-либо, психические
средства, вводимые аналитиком в «по ту сторону» обычного
контрпереноса, будут нести отпечаток особенных черт его лич-
ности.
Не применяющему легкой регрессии, необходимой для сво-
бодно плавающего внимания, аналитику придется остерегать-
ся тревожного сверхинвестирования либо пациента, либо ана-
литической теории. Что же касается регрессии, то сегодня ему
скорее нужно было бы посоветовать предпринимать глубинное
ныряние при условии отыскания путей «успешного» выхода из
него. Именно в этой комбинации между толерантностью к рег-
рессии и избранными средствами для черпания в ней элемен-
тов интерпретирующей деятельности и располагается техниче-
ский выбор, который будет сделан.
Мы знаем, что необходимость отыскания решений при
встрече — случайной или нет — с патологическими модально-
стями способствовала созданию большого количества техни-
ческих установок. Каждому надлежит найти среди этих раз-
личных установок ту, которая ему подходит больше всего, для
того чтобы выстроить «оптимальную» дистанцию, найти на-
иболее адекватное равновесие восприятия-представления и
пространство, как можно лучше адаптированное для выраже-
ния в изобразительности, а потом и в словах несформулиро-
ванного травматического опыта, запущенного терапевтичес-
кой ситуацией.
299
От «устройства» типового лечения к преднамеренному
выбору «другого кадра»
То, что долгое время называли «вариантами типового лече-
ния», отмечено вехами в истории психоанализа и является сви-
детельством и ферментом эволюции, занимающей свое внут-
реннее поле и выходящей за его пределы.
Со своей стороны, психоаналитическое сообщество работа-
ло над расширением базы своей концептуальной модели и над
умножением технических «изобретений», предназначенных
для удовлетворения запросов, выходящих за пределы психопа-
тологической рамки-базы этой модели (невроз). Но, кроме того
(и это проблема, с которой мы столкнулись), значительная
часть психотерапевтических техник, предлагающих себя сего-
дня на городской площади, развивались, отталкиваясь от неко-
торых из этих вариаций, и с тех пор стали сопротивляться тому,
что, собственно, их породило. Я бы с удовольствием защитил
идею, что в перевертывании истории (и это не должно нас
удивлять) положение «лицом к лицу», отвергнутое Фрейдом,
чтобы отдать приоритет кушетке, вновь обретает свое место как
раз в тот момент, когда психоанализ все больше имеет дело с
патологией, которую Фрейд исключил из поля терапевтичес-
кого приложения своего открытия,— я говорю о том, что он на-
зывал нарциссическими неврозами.
Мы стоим перед выбором (с трудностью которого знакомы
все частные и государственные консультанты) одной техники
среди множества альтернатив типовому лечению.
На каких элементах строить показание? Есть ли такой про-
цесс, который будет учитывать психоаналитическое соответст-
вие между введенной в действие технической установкой и тео-
ретическими аргументами, лежащими в ее основании? Каковы
искомые цели?
Вернемся теперь к клинике, которая иногда или постоян-
но требует нового понимания. Упоминая о возвращении тера-
певтического на первый план представлений о цели аналити-
ка, не рискуем ли мы начать думать, что существует иерархия
психической боли? Тем не менее мы хорошо об этом знаем,
и Н. Зальцман напоминает в своей книге о невыносимости не-
вротического страдания: тот факт, что невротический симп-
том осознается как компромисс, вписанный в многозначную
схему, и облегчает принятие нейтральности. Наоборот, выра-
жение неприспособленности к жизни, диффузная тревога и
деструктивное поведение, как я уже говорил, кастрируют ана-
литика в его интерпретирующей функции и ввергают его во
взаимодействие со своей собственной экзистенциальной не-
устойчивостью. Облегчение такого недомогания путем разде-
ления с пациентом обретает с этого момента характер срочной
необходимости.
Наш обмен опытом и теоретическая работа, проделывае-
мая в течение десятилетий, позволяют нам сохранить единст-
венно возможное психоаналитическое отношение — стремле-
ние вписать страдание в обозначенную схему. Для этого
нужно располагать рычагом, каковым является предрасполо-
женность к переносу. И именно там возникают трудности,
которые мы должны разрешать. Невротическое функциони-
рование характеризуется четким разграничением трех топи-
ческих пространств, между которыми вытеснение организует
смещение инвестиций. Перенос обязан своими свойствами
тому, что он вписывается в это функционирование, продуктом
которого и является. Именно это придает ему мобильность и
способность распределяться по отчетливым опорам как в про-
странстве, так и во времени. В этом смысле Андре Грин гово-
рит о раздвоении переноса на аналитика и повторно на внут-
ренние объекты. Эта диспозиция и позволяет мне говорить о
гомогенных ситуациях в анализе невротических организаций,
где коитрперенос имеет те же характеристики, что и перенос,
какой бы ни была явная асимметрия двух позиций. В «погра-
ничном» функционировании более или менее значительный
провал предсознательного для благоприятной циркуляции
представлений вызывает ригидность психического функцио-
нирования, где способность к переносу должна платить свою
цену. Я бы попытался приложить к этому типу функциониро-
вания гипотезу «топического коллапса», выдвинутую Клодом
Жаненом: можно было бы также квалифицировать «коллап-
сированным переносом» геополитический перенос, характе-
ризующий эти состояния. То он актуализируется на функци-
301
ональнои реальности аналитика, то остается прикрепленным
к первичному объекту. Но ему не хватает той плотности ис -
торичности, которая заставляет скользить от первоначального
объекта к родительским опорам (окружения), а потом к
объектам анализа.
Я акцентировал внимание на гетерогенности тех ситуа-
ций, где психоаналитик оказывается перед своим переносом
на анализ, который, в сущности, является его базовым контр-
переносом. Бомбардируемые настолько странными объекта-
ми, представлениями и малодифференцируемыми, если не
сказать бурными, аффектами, не связанными друг с другом,
его реакции по отношению к пациенту могут с трудом при-
ближаться, и я уже это подчеркивал, к собственно контртран-
сферентным манифестациям. Психоаналитическая работа
должна будет учитывать все эти элементы, и выбираемая ва-
риация будет относиться к комплексу деятельности аналити-
ка, а не только к модификации кадра, к чему имеется тенден-
ция ее сводить.
Новый «ландшафт» (Ж.-Л. Донне) служит (как, впрочем,
и установка кушетка—кресло) только для обеспечения наилуч-
ших условий для установления процесса, от которого ожида-
ется, что он будет психоаналитическим.
Применение среди прочих положения «лицом к лицу» яв-
ляется с этого момента всего лишь оборудованием для установ-
ления максимально выгодного компромисса между дефицитом
(фобией?) представления и прицепкой (противофобической?)
к восприятию. (Я думаю здесь о центральной фобической по-
зиции, предложенной А. Грином.)
По поводу переработки у пограничных пациентов Мари-
Терез Монтанье недавно заявила, что именно на долю анали-
тика приходится вся работа! Это же задает и меру инвестиции,
накладываемой на аналитика, а также и опасности, которой он
подвергается,— либо быть втянутым в заразность отреагирова-
ния, к чему его зачастую приглашают эти пациенты, либо под-
даться очарованию внушения в предлагаемых им интерпрети-
рующих конструкциях.
Соединение «вариация-процесс»
Мы должны с осторожностью относиться к хлестким форму-
лам типа: «процесс един и неделим», «именно аналитик
определяет аналитический объем процесса?-. Они приводят
к мысли, что процесс является реальностью в себе, предсу-
ществующей встрече, и что достаточно появиться аналити-
ку, чтобы его вызвать. Эта опасность, безусловно, связана с
контекстуально устаревшим понятием процесса (см. выше
определение Анри Соге), понятием процесса-модели, пони-
маемого как последовательность эпизодов, расположенных
в определенном порядке, вписывающихся в пространствен-
но-временную линейность. Отсюда видно, что процесс мог
бы описываться как болезнь — с началом, развитием и концом
(разрешением). Процесс действительно организуется
вокруг болезни переноса, ее эволюции, ее оценки и возмож-
ности ее анализа. Еще нужно поставить вопрос о вариациях,
отличая точечные, испытываемые от тех, для которых долж-
но находиться свободное время, чтобы их «решать».
Встречается и такое лечение, где типовой аналитико-не-
вротический процесс выступает совершенно отчетливо. Ана-
литические отношения свидетельствуют в таком лечении о
трансферентных движениях, способных дифференцировать в
личности аналитика воспринимаемое и представляемое. По-
явление в этих случаях нарциссических бурь заслуживает
того, чтобы было осмыслено в буквальном смысле предписа-
ние Фрейда «держаться стойко»: виды сопротивления, с ко-
торыми будут сражаться аналитик и пациент, располагаются
внутри процесса, участниками которого они являются. На-
против, если сопротивление Оно преобладает в клинической
картине, задача становится по-другому трудной и амбициоз-
ной: трудной потому, что речь идет о том, чтобы попытаться
превратить ригидную трансферентную конфигурацию в та-
кую, с которой можно работать. Она амбициозна потому, что
мы рассчитываем через перенос модифицировать сам статус
психического объекта и его репрезентативность. Технические
варианты, принятые или выбранные аналитиком, являются
компромиссом между «реакцией» и его переносом на анализ.
303
Психическое движение, которого настоятельно требует вари-
ации, действительно усиливает регистр «стертой» интерсубъ-
ективности в аналитическом процессе. Перенос на анализ,
безусловно, соответствует тому, что хотел сказать Фрейд, проводя
различие между психоаналитиками и психотерапевтами:
«психоанализ властвует над врачом, и никак иначе» (24-я лекция,
1933).
Такое возвращение интерсубъективного является ловушкой,
отражение чего мы находим в гамме интервенций, которые идут от
повторяющейся и моментальной непосредственности вплоть до
«самообнаруживающейся самости», милой сердцу Оуэна Реника
и его приверженцам. В таком выборе интерпретаций то, что я
назвал «трансферентным коллапсом», принимается как таковое.
И таким образом трансферентно-контр-трансферентному
аналитическому пространству отказывается в возвращении
исторической плотности и в способности к ин-тер- и
интратопическому смещению. Что нас делает такими
амбициозными, так это то, что наш перенос на анализ толкает
нас делать ставку на теоретические и клинические возможности
«влечений». Конечно, только клиника, наблюдения за эволюцией
материала, может засвидетельствовать обоснованность наших
усилий.
Клиника нарциссической патологии совершенно отчетливо
направлена на дисфункции, лежащие в основе организации
психического аппарата. Эти дисфункции особенно поражают
конституцию объекта и отношение субъект-объект, и теория
техники будет опираться на концептуальное поле, гораздо более
умозрительное, чем то, на котором основывается осуществление
анализа неврозов и которое является хорошо системати-
зированным. Именно по этой причине многие говорят, что
эффективная работа групповой супервизии в аналитическом
обсуждении терапии пациента с неневротической организацией
личности является особенно трудной. Я не буду здесь осу-
ществлять критический анализ различных теорий. Мне дума-
ется, однако, что если оттолкнуться от внушения, на фоне
которого хорошо высвечивается сущность психоанализа, то
можно было бы упомянуть о двух взглядах на предмет. Первый
принадлежит неокляйнианцам, в основе работ которых лежит
концепция проективной идентификации; в частности, вспоми-
нается Бион и способность матери мечтать. Для аналитиков,
которые относят себя к этому течению, психический аппарат
психоаналитика является в некотором роде предоставленным
(лучше сказать — сданным в аренду!) пациенту, чтобы последний
поместил туда несформулированность своей психической
продукции. А аналитик берет на себя обязанность вернуть эту
продукцию пациенту, но переведенную в вербализованную
изобразительность. (Парадоксальный контрперенос М. де
М'Юзана относится к этой области представлений.) Можно
также добавить, что в соответствии с этикой не привносится
никакого другого смысла, а интерпретация не обнаруживает
ничего такого, чего бы уже не было, хотя бы и в «бесформенном»
виде, у пациента.
Другие специалисты (к коим отношусь и я) считают, что
нужно принять точку зрения, что роль, которую мы играем в
этих технических вариациях, была бы более успешной, если бы
мы следовали по пути, открытому Фрейдом в статье о конст-
рукциях и о доле, приходящейся на количественное в той кли-
нической картине, где сила обгоняет смысл. Любая вариация при
всей нашей внимательности к тому, чтобы не нагружать ее
смыслом, не может избежать перегрузки возбуждения, исходящего
из реакции психоаналитика в самих модальностях его
инвестиции: беспокойство, поддерживающая забота и т. д. Кроме
этого, мы еще должны помнить об интрапсихических моди-
фикациях, которые вытекают из этой новой экономической
ситуации, в которой, если перефразировать известное выражение:
«Внушение, применяющееся против внушения»,— мы используем
травму, чтобы бороться против влияния травмы. Тех, кто
настаивает на организующем потенциале подчиненной
травмы, довольно много. И не нужно бояться, подсказывают
нам Сара и Сезар Ботелла, проводить пациента через возника-
ющие образы, пусть даже они «кошмарные». Не надо бояться ни
пробуждения либидозного совозбуждения, ни психорегене-
ративного влияния загадочного послания (как я об этом писал в
связи с работами Лапланша о первичном соблазнении), со-
держащегося в неведомой реакции аналитика.
305
Заключение
Меня могут упрекнуть в том, что в этом размышлении о техни-
ческих вариациях я отдал предпочтение тем из наших пациен-
тов, которые являются наиболее не поддающимися процессу,
определяемому критериями классической анализируемости.
Это было сделано для того, чтобы показать, что техническая ва-
риация, будь она случайной и маркирующей временную оста-
новку текущего процесса или же намеренной, констатирующей
невозможность сразу приступить к невротико-психоаналити-
ческому процессу, не теряет тем не менее направления, ука-
занного Фрейдом, когда он пишет, что «психоаналитическое
лечение может в общих чертах рассматриваться как перевоспи-
тание, которое учит побеждать внутреннее сопротивление».
Если ограничиться определением, уподобляющим процесс
проработке («durcharbeiten»), то вариации хорошо вписываются
в психоаналитический процесс. Но совершенно очевидно, что
модальности выражения этой «работы» и ее разделение
между протагонистами отношений будут отличаться от тех,
которые развертываются в процессе, названном мною «анали-
тико-невротическим». Применение вариаций не отменяет
никоим образом фундамента теории при условии, что мы про-
должаем рассматривать комплекс метапсихологии как цент-
ральную ось этой теории. Технические вариации апеллируют,
таким образом, к теоретическим парадигмам, которые отдают
приоритет месту негативности в организации некоторых лич-
ностей. Принимаем мы или нет понятие «инстинкт смерти»,
во всяком случае, никто из нас не может игнорировать разрыв-
ной потенциал (разрушение, дезорганизация), который содер-
жится в организации самой психики и в строе влечений.
Мы видели, как, исходя из своего собственного теоретиче-
ского выбора, каждый автор описывает аналитические отноше-
ния, подчиненные этим деструктивным силам, и контртранс-
ферентные движения, потребовавшиеся, чтобы попытаться
сохранить или вернуть к жизни преобразовательный процесс.
Нет и речи о том, чтобы, как опасается Н. Зальцман, «исправ-
лять нарциссизм, не исцеляя от страха сексуальности». Но в
некоторых из этих «храмов одиночества», какими являются
нарциссические патологии, неприязнь к психическому объек-
ту опережает неприязнь к сексуальности. Поэтому так важно
находить или выковывать доступ к невротическому переносу
— единственной возможности столкнуться с проблематикой
кастрации и различий.
Для некоторых пациентов само прохождение путей к тако-
му доступу станет главной работой, которую только и будет
возможно с ними осуществить. Именно для этих пациентов
нужно будет переопределить психоаналитический проект и
пересмотреть его цели. Именно для них вопрос исцеления ста-
вится наиболее болезненно. Отыскав редко цитируемую фор-
мулу Фрейда («работа исцеления»), С. Кувёр и А. Верморель
осуществили тонкое сгущение, соединяющее работу перера-
ботки с работой культуры, из чего Натали Зальцман создала
ось своего размышления о психоаналитическом исцелении.
Для меня это случай уступить ей место.
Я думаю, что некоторые из пограничных пациентов, к ко-
торым я особенно привязан, как раз «выпали из мира» (Ната-
ли Зальцман) и что работа, которую мы делаем, чтобы изме-
нить их «трансферентную конфигурацию», имеет своей целью
вновь связать их с миром. Не об этом ли хочет сказать Натали
Зальцман, когда говорит о работе культуры?
Литература
Israel P. (1999) L'identite brouillee du psychanalyste // Revue Frangaise
de Psychanalyse. 4.
ZaltzmanN, (1998) De la guerison analytique. Paris: Presses Universitaires
de France.
307
ТАЙНОЕ БЕЗУМИЕ Андре Грин

ИСТЕРИЯ и ПОГРАНИЧНЫЕ состояния ХИАЗМ. НОВЫЕ

ПЕРСПЕКТИВЫ

Green A. Hysteric et etats limites: chiasme: nouvelles perspectives

//Le Guen A., Anargyros A.,Jardn C. (dir.) Hysterie. Paris:
Presses Universitaires de France, 2000. P. 139-162

Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой, научная редакция А. В.

Россохина

Хиазм — это перекресток; этот термин одинаково хорошо при-

ложим как к риторическим фигурам, так и к анатомическим об-
разованиям. Между тем слово «хиазм» имеет значение —
наличие пересекающихся областей там, где а ргюп можно было
бы предполагать их параллелизм. Поэтому я и выбрал этот
термин, чтобы рассмотреть отношения между истерией и
пограничными случаями. Нельзя забывать и о том, как и когда
возникли эти понятия: истерия известна с древности, это
понятие лежит в основании психоаналитической революции,
тогда как о пограничных случаях стали говорить совсем
недавно, точную дату установить трудно, но это можно
отнести примерно к середине 1950-х гг. В результате
углубленного психоаналитического исследования некоторых
пациентов почувствовалась потребность в новой концептуальной
рамке — не собственно невроза, но и недостаточно явного
психоза, откуда и название «пограничные случаи». Потребовалось
некоторое время, чтобы достичь момента, когда клиническая
реальность, к которой отсылает термин, была признана
психоаналитическим сообществом. Полного единодушия не
было, так как расхождения во мнениях разделяли авторов. Тем не
менее с течением времени одновременно с разных сторон пришло
утверждение, что между истерией и пограничными случаями мо-
жет существовать более тесная связь, чем кажется на первый
взгляд. Это стало ясным, когда их клинические описания стали
311

достаточно точными и достаточно близкими друг другу, чтобы
навести читателя на мысль о возможной связи между ними, так
как эта связь не была выражена эксплицитно. Можно было бы
даже задаться вопросом: а не играют ли пограничные состояния в
психоаналитическом пейзаже современности роль, соответству-
ющую той, какую играла истерия в то время, когда Фрейд был
вынужден заинтересоваться ею? Вполне логично было бы пред-
положить, что некий ли дух времени, сделавший так много для рас-
цвета и развития истерии, действует и сегодня, конечно, отлича-
ясь во многом от прежнего. То, что вначале, казалось, относится
только к меньшинству пациентов, стало с течением времени зна-
чительной частью аналитической популяции, которая сегодня
может претендовать на то, чтобы быть ее центром.
Напротив, ретроспективный взгляд на многие классические
работы заставляет задуматься о валидности истерического диа-
гноза. И если это не относится к случаю Доры, то гораздо более
вероятно, что это соответствует пациентам, упомянутых в «Ис-
следованиях истерии». Но и здесь, как видно, диагностические
спектры обнаруживают множество различий. Кроме того, начи-
ная с некоторого времени многие авторы пытаются разделить
истериков на «хороших?- и «плохих», или же на «доброкаче-
ственных»- и «злокачественных». К тому же затрагиваются и
привлекаются к исследованию уровни фиксации и регрессии,
генитальный и оральный. Вопреки своему легендарному поли-
формизму, истерический концепт, как его понимает и признает
психоанализ, образует, несмотря ни на что, систему, более опре-
деленную, чем та, которую обозначают под туманным названием
«пограничные состояния». Для начала несколькими простыми
штрихами отметим различия. В связи с истерией возникают три
основные проблемы. Первая — это проблема ее места в
конверсии. Истерический симптом, стоявший в центре
клинической картины XIX в., стал встречаться намного реже,
даже стал исключительным; и все-таки его исчезновение
оспаривалось, как свидетельства привлекались редкие случаи,
которые еще можно было наблюдать в неврологических
отделениях или же в отдельных культурных контекстах. Как бы
то ни было, исследование клиники и теории истерии сегодня уже
не может исходить из этого. Мы это констатируем уже при
чтении работы 3. Фрейда «Торможе-
ние, симптом и страх», написанной в 1926 г., где он
подкрепляет свой компаративистский подход к клиническим
категориям, гораздо большее внимание уделяя фобии, чем
собственно истерии. Во-вторых, в работах Фрейда истерия
достигает полной ясности только в отношении к фобии и к
обсессивному неврозу, а в комплексе они составляют группу
психоневрозов переноса. Речь идет об угле зрения внутри
невротического поля. Сравнение же истерии с пограничными
состояниями должно учитывать близость пограничных
состояний к клиническим аспектам, расположенным вне поля
невроза (психозы, депрессии и т. д.). Мы видим, что каждая
нозологическая единица обладает своей собственной системой
отношений, гораздо более четкой, чем система отношений,
которую они могли бы устанавливать совместно. Наконец, в-тре-
тьих, если истерия обладает постоянно меняющимся характером,
в то время как ее основной облик не может больше рядиться в
конверсию, вокруг чего тогда она организуется: вокруг типов ха-
рактера, связи с депрессией, уровня фиксаций (генитальной или
оральной), вокруг Я, желания, объектных отношений и пр.?
Касательно пограничных случаев, начальное название, рас-
полагавшее эти формы по соседству с шизофренией, оказыва-
ется, исходя из опыта, мало обоснованным. Начав со связи с
шизофренией, стали простирать эту связь на психозы в целом
и взывать к присутствию латентной психотической структуры
и даже психотического «ядра», чтобы прояснить особенности
этих пациентов. По мере развития теории удалось выделить
некоторое число давно известных структур, определявшихся
как самостоятельные, и расширить рамки пограничных случа-
ев (депрессия, перверсия, психопатия и мн. др.). Мы видим
теперь, что постоянно меняющийся характер обнаруживается
также и у пограничных случаев.
Такое положение дел вынуждает нас как по отношению к
истерии, так и по отношению к пограничным случаям для опреде-
ления клинических рамок перестать доверять симптоматическим
проявлениям и сконцентрировать наши усилия на определении
концептуальной рамки, учитывающей полиформизм проявлений
и, может быть, позволяющей очертить структурные движения,
которые будут направлять такого пациента скорее в одну сторону,
чем в другую. Такой подход был бы законным как для истерии,
313
так и для пограничных случаев. Еще следует отметить, что идея
реактивности — в химическом смысле — в одном из
возможных направлений структуры, являющаяся понятной для
клинических проявлений истерии, нуждается в уточнениях
применительно к пограничным случаям. Само понятие
пограничности наводит на мысль о пересечении границы, мы
вновь сталкиваемся со случаями, расположенными на стыке с
шизофренией или с психозом, угрожающими вовлечением в эти
недуги декомпенсации. Опыт показал, что это совсем не так,
парадоксальным образом пограничные случаи представляют
собой достаточно стабильные структуры вопреки (или как раз
по причине) их нестабильности, и им совсем не свойственно
долговременное соскальзывание в более тяжелые
психопатологические организации. И все-таки, отклоняясь от
вышеизложенных размышлений, отметим, что сравнение между
истерией и пограничными случаями более очевидно, чем
сравнение с обсессивным неврозом, которое также имеет
законное основание. Отношение истерия-пограничные случаи
интуитивно более оправданно, чем отношение, отсылающее к пер-
воистокам, отношение между пограничными случаями и действи-
тельным психозом.
Не будет ли уместным предположить, что у истерии есть
склонность напоминать пограничное функционирование?
И наоборот, у пограничной личности предположить некую
близость к истерическим проявлениям?
На мой взгляд, именно в этом пункте у нас появляется ос-
нование рассматривать пограничность как концепцию, видя ее
поле игры как в отношении Я к объекту, так и между различ-
ными инстанциями психического аппарата. К тому же, если мы
принимаем структурную точку зрения, пограничность в равной
степени будет вступать в игру и с различными единицами пси-
хопатологического мира. Психоаналитическая нозография тог-
да не сможет уже рассматриваться как каталог непроницаемых
категорий, а скорее как сочлененная и пронизанная динамиче-
скими движениями система, позволяющая представить и отно-
шения между различными нозологическими единицами, и воз-
можности их взаимного превращения.
Если речь идет, например, о различных неневротических
структурах, которыми психоаналитическая практика вынужде-
на интересоваться (наряду с пограничными случаями), такими,
как нарциссические личности, некоторые депрессивные или
психопатические структуры, психические синдромы, описыва-
ющие болезни, называемые психосоматическими, то их объеди-
нение, которое мы предварительно обозначили как «неневроти-
ческие структуры»-, на первый взгляд кажется разнородным и не
обладающим единством. Но если мы посмотрим на этот ком-
плекс под углом клиники истерии, то остается только поразиться
тому, что каждая такая конфигурация может представлять
собой основополагающие полюсы, между которыми распреде-
ляются определенные формы декомпенсации истерии, когда
разновидности характера и объектных отношений больше не яв-
ляются достаточными для их объединения. Мы видим, что кли-
ническая интуиция, подтолкнувшая нас к рассмотрению этих
двух внешне отличающихся друг от друга единиц, может иметь
более оправданное основание, чем кажется на первый взгляд.
В нашей работе изложение мотивов предшествует диффе-
ренцированным клиническим подходам к сравниваемым еди-
ницам; мы попытаемся предложить унифицированную теорию,
учитывающую системы, в которые включены истерия и погра-
ничные состояния, а также их различия, и концептуальную
рамку, способную их объединить.
Необходимо немного отступить от аналитической работы,
чтобы рассмотреть комплексные проблемы, подсказанные та-
ким сравнением. Это оттого, что аналитический опыт и анализ
переноса в их детальном исследовании выявляют менее явные
отличия в психическом пространстве аналитической рамки. Но
только этот опыт в самой сердцевине психоаналитической
практики позволяет нам уловить основу тонких отличий, кото-
рую теоретизация будет вынуждена так или иначе подвергнуть
схематизации. Эта работа будет опираться главным образом на
данные собственно психоаналитического опыта. Вышесказан-
ное имеет целью лишь обозначить общий контур мысли. Было
необходимо с этого начать, потому что детальное изложение
результатов психоаналитического исследования все еще риску-
ет (судя по нынешнему состоянию теории) привести к преж-
девременным концептуальным базовым разногласиям.
314 315

Цели
Попытка определить отношения между истерией и пограничны-
ми случаями не может оставить без внимания целый век психо-
аналитической литературы для первой и половину века для вто-
рых. Учитывая рамки этой работы, мы не можем даже кратко
изложить мнения авторов, работавших над концепциями этих
недугов. С другой стороны, примечательно, что, несмотря на
интуицию и намеки по поводу отношений между этими двумя
клиническими единицами, ни одно исследование не рассматри-
вало системно и детально общие и отличительные черты их от-
ношений. Уточним сразу один пункт, касающийся этих отноше-
ний. Истерия могла бы представлять собой лишь срез гораздо
более широкого клинического поля пограничных случаев. Ту же
самую проблему можно было бы поставить и по поводу обсес-
сий или же, например, пациентов, представляющих нарциссиче-
скую проблематику. Речь идет, в сущности, только о том, чтобы
обсудить зону пересечения истерии и пограничных случаев, так
как можно утверждать, что истерия обладает и собственными
чертами, которые не входят в изучение взаимных отношений.
Затруднительно определить точно природу этих отноше-
ний. Между простым истерическим неврозом и пограничными
случаями встречаются всевозможные посредники, а комплекс
в целом составляет континуум. Кроме того, существование ис-
терических психозов, описанных в основном психиатрами,
свидетельствует о способности истерии выходить даже за пре-
делы пограничных случаев. Другие авторы предпочтут про-
вести более четкую демаркационную линию в пользу раздела
двух полей, скорее защищая их различия, чем оправды-
вая сходства. Какой бы ни была выбранная позиция, это нас
не освобождает от метапсихологических дефиниций 1.
Истерия, какими бы ни были ее варианты, даже ее времен-
ные или конъюнктурные проникновения в поле психоза, оста-
1
Я предложил в достаточно давней работе (Green,1964) модель струк-
туры истерии. Потом в 1975 г.— модель пограничных
случаев. Отсылаю читателя к этим работам.
ется, по сути, неврозом. Последний ставит на первый план для
пациента проблематику отношений любви и сексуальности.
Вопрос желания здесь является основным, как и вопрос объ-
ектного выбора и идентификаций. Важность фантазматичес-
кой и эмоциональной жизни, отношение к телу и к депрессив-
ной восприимчивости здесь на первом месте.
Пограничные случаи поддерживают отношения пересече-
ния с истерией, они могут представлять все, что характеризует
истерию, или часть ее черт, но в действительности невротичес-
кая организация здесь отсутствует, и мы имеем дело с кон-
фликтными формами, которые, отыгрывая проблематику
любви (не всегда проблематику сексуальности), остаются вто-
ричными по отношению к другим аспектам, в первый ряд кото-
рых нужно поставить деструктивность, мазохизм, нарциссизм.
Если истерическое Я всегда обнаруживает себя, представляя
особую тенденцию к фрагментации и раздробленности (чаще
всего это носит временный характер), то эта угроза может про-
являться более открыто через склонность к деперсонализации, а
легкость, с которой пациент поддается чувствам преследования
(без утраты отношений с действительностью) и депрессии,
способна иногда вызвать серьезные регрессии, зачастую вместе
с феноменами зависимости. Чаще всего это преходящие
декомпенсации, требующие госпитализации; они сопровожда-
ются периодическими перебоями в аналитическом или психо-
терапевтическом лечении. Эти сбои, как правило, кратковре-
мепны, и если отношения с трансферснтным объектом были
сохранены, то все возвращается достаточно быстро к исходно-
му состоянию, позволяющему возобновить аналитические от-
ношения и даже интерпретировать постфактум причины и про-
цессы, повлекшие за собой откат. Напротив, медленный ход и
трудности процессов изменений являются достаточно регу-
лярным феноменом в пограничных случаях. Аналитик должен
быть готов к долгому, трудному, полному козней и подвохов ле-
чению, которое будет сочетать регрессии и незначительный
прогресс в зигзагообразном продвижении вперед. Одним из за-
воеваний в лечении является обретение большей самостоя-
тельности, которая позволит пациенту освободиться от роди-
тельских имаго, особенно от материнских.
317

Прежде чем погрузиться в суть вопроса, я хотел бы уточ-
нить принятую мной позицию. Я не стремлюсь объяснить ис-
терию и пограничные случаи через фиксацию на стадии разви-
тия или на объектных отношениях. Ута Руппрехт-Шампера это
уже сделала, подчеркивая важность фазы раннего треугольни-
ка, изученной Маргарет Малер и Эрнестом Абеленом. Я же
предложил для интерпретации некоторых пограничных случа-
ев концепт битреугольника, означающий, что отношения меж-
ду тремя партнерами эдипова конфликта скрывают на самом
деле бинарные отношения с одним объектом, разделенным на
две части — плохую и хорошую. Я не буду также сравнивать
различные теоретические подходы: фрейдовские, кляйниан-
ские, лаканианские и т. д. Я предлагаю рассмотреть некоторые
пункты, которые объединят клинические и метапсихологичес-
кие аспекты и которые приведут меня к противопоставлению
того, что наблюдают в истерии, и того, что можно выявить при
лечении пограничных случаев.
Последовательное рассмотрение различных точек зрения,
сравнение истерии и пограничных случаев может оказаться
плодотворным, рискует представить несколько разрозненную
картину по затрагиваемой проблематике. Мы надеемся, что
под предлагаемым нами углом зрения интересующие нас лич-
ностные структуры проявят свою специфику с наибольшей
ясностью.
Конфликт
Определить основной конфликт в этих двух категориях
трудно, так как с течением времени стало ясно, что во взглядах
на истерию произошел раскол в связи с появлением описаний
оральной истерии, характеризующейся серьезной прегениталь-
ной фиксацией. Эти описания прокладывали мост между фрей-
довской теорией истерии с ее классическим генитальным уров-
нем, и переинтерпретацией этой теории Мелани Кляйн,
выявившей важность механизмов проективной идентификации
и интроективной идентификации орального происхождения.
Вскоре фиксация на материнской груди стала проявляться в
интерпретации переноса у истерика с большей очевидностью.
Я тем не менее считаю, что, какой бы ни была феноменология
симптомов истерии (склонность к токсикофшии, пристрастие
к галлюциногенам, расстройство пищевого поведения с чередова-
нием фаз анорексии и булимии, аддиктивное поведение по отно-
шению к предметам и т. д.), для меня истерия остается связан-
ной с фундаментальным конфликтом, касающимся отношений
между гениталъной любовью и сексуальностью. Мы предвидим
возражение, что такая проблематика настолько неопределенна,
что могла бы подойти для всех наших пациентов. Этот аргумент
недостаточно основательный, так как в связи с истерией речь
идет не столько о любви, сколько о форме любви и о доказатель-
стве любви, с одной стороны, и об ее отношении к сексуальнос-
ти и к желанию — с другой. Таково фундаментальное ядро
истерии. Можно упомянуть, что к этим классическим
аспектам добавились новые, как раз относящиеся к
первосцене. Отмечались также и другие аспекты, немного
скрытые проблематикой любовь-сексуальность. Так, была
подчеркнута важность нарциссизма и восприимчивость к
депрессии. Особое внимание было обращено на злобу
истерика (Khan, 1974), упреки которого направлялись скорее на
неспособность объекта обеспечить развитие Я. В
пограничных случаях мы, по-видимому, имеем дело с
проявлениями, свидетельствующими о хрупкости границ Я.
Если в неврозе легко выявить роль страха кастрации в паре со
страхом пенетрации (типичным для женщин), то в пограничных
случаях эти страхи заменены соответствующими им формами на
уровне Я: страхом сепарации, который также может суще-
ствовать и в истерии, но гораздо быстрее преодолевается, и
страхом интрузии (Winnicott, 1965-1975), отражающими страх
отчуждения и страх зависимости от всемогущего объекта. В дей-
ствительности появление этих страхов состоит в связи со стра-
хом провала-разрушения (Winnicott, 1971) или захвата недоб-
рожелательным и зловредным объектом. Здесь как раз и можно
обнаружить роль страха катастрофы (Bion, 1970; Brenman,
1985), способного привести к проективному и непонятному по-
ведению, направленному на то, чтобы сбить с толку аналитика,
чтобы ускользнуть от его влияния, и даже предпринимается
«усилие, чтобы сделать другого дураком» (Searles,1977). Во
всех этих случаях доминирует желание мести и агрессии; на
этом основании мы понимаем, что деструктивность — это
центр про-
319
блематики пограничных случаев. Подводя итог, в немного схе-
матичной форме мы можем сказать, что в истерии преобладают
конфликты, связанные с эротическими аспектами психики, тог-
да как в пограничных случаях именно деструктивность занима-
ет авансцену, стремясь исказить или перекрыть эротическую
проблематику.
Травма
Вопрос о травме, начиная с Фрейда и до сегодняшнего
дня,— это тот вопрос, который лучше всего отражает эволюцию
психоаналитической клиники и проблем, поднимаемых совре-
менной техникой. Мы знаем, что в начале своего творчества
Фрейд определял природу травмы как сексуальную. Обращена
ли травма на соблазнение или на фантазм о соблазнении, это не
меняет сути. А суть глубинно связана с сексуальностью. С дру-
гой стороны, реальная травма и фантазм, далекие от того, что-
бы взаимоисключаться, чаще всего комбинируют свои воздей-
ствия. Впоследствии поле травмы несколько расширилось.
Сексуальность перестала быть однозначной причиной травмы.
Благодаря Ференци (1982) природа травмы изменилась, и ее
воздействия усилились. Сексуальность уже не была единствен-
ной, подлежащей рассмотрению; Ференци, защищая свою кон-
цепцию смешения языков, описывал незамеченную модаль-
ность травмы, затрагивая позицию объекта (и следовательно,
позицию аналитика). Он интерпретировал воздействия травмы
на уровне Я: серьезные торможения, поражения психического
аппарата, губительные последствия непонимания, холодности
и т. д., подчеркивая глубину ущерба. Травма здесь относится как к
ответам объекта, которые отсутствовали, так и к тем реакциям,
которые давались несоответствующим образом, чтобы удов-
летворить желание взрослого или чтобы предотвратить отчая-
ние ребенка. Вслед за Ференци другие авторы развивали это
направление мысли. Особенно это относится, на мой взгляд,
к Винникотту, тогда как Мелани Кляйн акцентировала меньше
внимания на материнском ответе, чем на эндогенных источни-
ках психики. Как бы то ни было, все сказанное можно резюми-
ровать в упрощенной схеме, напрашивающейся с неизбежнос-
тью: мы отмечаем открыто сексуальный характер, постоянно
действующий в истерии, где инцестуозное соблазнение, прямое
или символическое, отсутствует редко, а в пограничных случа-
ях речь идет о локализации в Я травматических воздействий,
связанных с материнским влиянием. Некоторые теории пыта-
ются комбинировать эти два аспекта, и тогда мы будем рассма-
тривать у женщин инцестуозные фиксации на отце как способ
защиты и средство против отношений с матерью, окрашенные
ранним отвержением или поддерживающиеся амбивалентным
слиянием, в основе которых лежит неадекватное отношение к
ребенку и непонимание его нужд. Следует особо подчеркнуть,
что нельзя пренебрегать влияниями извне, составляющими
часть работы психики субъекта. Внешние патогенные источни-
ки вызывают серьезные субъективные нарушения, тем более
сложные для интерпретации, если субъект защищается от пато-
логии (совершенно бесспорной) объекта, от которого он зави-
сит. Это может повториться в переносе. А плохо налаженные
отношения между Я и объектом могут, в свою очередь, сексуа-
лизироваться, и это дает нам право говорить уже о гомосексу-
альности, квалифицируемой как «первичная», в отношениях
между дочерью и матерью. Такие отношения любви нередко
можно встретить между матерью и дочерью, находящейся уже
в достаточно взрослом возрасте. Чаще всего речь идет о девоч-
ке, но и мальчик не избегает этой участи. Эти любовные отно-
шения устанавливаются на фоне зависимости от поведения и
чувств матери и не проходят со временем, а поддерживают вза-
имные бесконечные упреки, которые будут повторяться в пере-
носе. Мы легко догадываемся о неутоленной жажде любви (ко-
торая никогда и не будет удовлетворена) ребенка по отношению к
матери, жажде любви, соответствующей настоятельному, не-
реализуемому материнскому запросу, который мать выставляет
ребенку, чтобы он вписывался в тот образ, который она со-
здала, способствуя таким образом расцвету ложной самости
(Winnicott, 1965). В пограничных случаях все зависит от спо-
соба, которым субъект переживает эту ситуацию, а именно от
защитных реакций, которые вызывает в нем такая ситуация и
которые могут располагаться от глубокого расщепления до про-
ективного поведения, почти бредового, смещенного на симво-
лические материнские эквиваленты, или до реакций глубокого
321
отчаяния, способных привести к достаточно серьезным суици-
дальным попыткам, подвергающим опасности жизнь субъекта.
Иногда в связи с отвержением объектом, символизирующим
мать, можно наблюдать яркие регрессии, оральные и анальные,
которые влекут за собой госпитализацию, к счастью, кратковре-
менную. Продолжительность травмы подчиняется также коли-
чественным факторам. Если это верно, остается только, чтобы
количественные изменения перешли в конечном счете в каче-
ственные; это происходит, когда дезорганизация достигает Я,
изменяя картину в сторону пограничных случаев.
Защиты
Известно, что именно по поводу истерии у Фрейда появи-
лась потребность постулировать концепт «патологической за-
щиты», которая будет называться вытеснением. Много было
дискуссий для установления того, было ли обращено вытесне-
ние только на представления, а аффекты лишь подавлялись
(концепция, защищаемая Фрейдом в 1915 г.), или же аффекты
тоже могли, в свою очередь, быть вытесненными (концепция
Фрейда 1923 г.). На мой взгляд, нет сомнений в том, что работа
вытеснения совершается, только если аффекты сведены до со-
стояния незначительности. Тем не менее вслед за Шарко поддер-
живается точка зрения (Widlocher, 1992), что истерия может
рассматриваться как болезнь памяти. Мы помним: «Истерик
страдает воспоминаниями». То, что по-настоящему травма-
тично, так это возвращение вытесненного воспоминания; это бо-
лее травматично, чем само травматическое событие, которое
должно было быть вычеркнуто из сознания. Однако позднее
Фрейд вынужден был описать и другие защиты: отвержение
(Ververfung), отрицание (Verleugnung), отказ (Уегпетип§), кото-
рые прибавились к вытеснению (Verdrangung). Я предложил
сгруппировать этот комплекс под названием работа негатива
(Green, 1993). Если верно, что несмотря на преобладание
вытеснения у истерика можно констатировать по случаю и
вмешательство других модусов, таких, как расщепление, первое
все же остается наиболее важным. Тем не менее под влиянием
современных тенденций психиатрии в психоаналитический
словарь вернулся термин «диссоциация», который пытается
занять мес-
то «вытеснения». Это может быть также ретроспективным вли-
янием концепций Пьера Жане. Как бы там ни было, что касает-
ся пограничных случаев, кажется, не только расщепление зани-
мает значительное место в клинике и проявлениях переноса, но
можно, кроме того, констатировать и появление крайних защит-
ных форм, принимающих вид негативных галлюцинаций мысли
в отношениях с желанием (Green), которые, вероятно, указыва-
ют на то, что мы имеем дело не только с проявлениями вытесне-
ния, но и с механизмом негативации, обращенным на восприя-
тие мысли через слова. С тех пор мы понимаем, что не только
феномены желания склонны к стиранию, но и сама работа мыс-
ли в возникновении различных типов представлений, подверг-
шихся атаке на связи (Bion, 1967а), относящиеся к их разным ас-
пектам (вербализация, фантазм, движение влечений и т. д.).
В течение долгого времени такая подрывная работа будет пре-
пятствовать любому инсайту, т. е. любому осознанию ситуации
конфликтной проблематики в целом. Только отдельные аспек-
ты, обретенные на сеансе, временно избегают негативации и ча-
сто обречены быть стертыми после сеанса. Мы видим, что меж-
ду различными типами защит устанавливается тонкая игра,
напоминающая сизифов труд, требующий бесконечного терпе-
ния со стороны аналитика, которого всего лишь склоняют запу-
скать в ход контрпереносное поведение, симметрично отверга-
ющее пациента.
Бессознательное и Оно
Начиная с истоков психоанализа роль бессознательных фан-
тазмов стала предметом богатой теоретизации, выявившей, в ча-
стности, роль бисексуальности. Но конверсия позволяла субъ-
екту производить короткое замыкание, блокирующее появление
фантазматизации, мешающее появлению страха и усиливающее
защиту «очаровательным безразличием», которое Фрейд интер-
претировал как тотальный успех вытеснения. Однако если бес-
сознательные фантазмы не перестали занимать важное место в
психопатологии истерии, то развитие психоаналитической мыс-
ли склонилось, особенно под влиянием идей М. Кляйн, к изме-
нению интерпретации бессознательных фантазмов в сторону
прегенитальности, подчеркивая роль архаичных форм, где на-
322 323
блюдаются страхи уничтожения. Истерик всегда обвинялся в
обмане, во лжи и в театрализованных фальсификациях. Вопрос
может проясниться только через отсылку к защитным мерам,
которые отражают некую форму, мощно поддерживаемую неже-
ланием их осознавать. В пограничных случаях мы стоим перед
лицом дилеммы, у которой отсутствуют промежуточные струк-
туры, способные разрешить конфликт. А именно мы, скорее все-
го, имеем дело с грубым столкновением между проявлениями
Оно, а не только бессознательного, состоящими из движений
влечений, которые вызывают мощные разрядки в тело или в дей-
ствие, нечто вроде регрессивных миниатюр, перед которыми
должны быть запущены драконовские защиты, поддерживаемые
массивными регрессиями, имеющими ту же цель. Если только
это не обратное, и мы должны тогда рассматривать драконов-
ские защиты как вызывающие взамен прорыв влечений. Как раз
здесь и появляются пищевое аддиктивное поведение, токсико-
маническое или медикаментозное поведение, продолжительное
и повторяющееся бегство в сон, более или менее скрытое суици-
дальное поведение, соматические регрессии, переход к действи-
ям, выражающим гнев, ярость и беспомощность и т. д. Легко
можно догадаться, что все эти крайние проявления нагружены,
в сущности, деструктивностью, которая направлена либо на объ-
ект, либо обращается на Я. Именно в эти критические периоды
отношение аналитика и является основополагающим. Выжива-
ние его мыслительной способности, его сопротивление деструк-
ции, объектом которой является аналитический процесс, и от-
сутствие отвержения с его стороны, которое всячески пытается
спровоцировать пациент, подвергая испытанию контрперенос
аналитика, помогают справиться с желанием разрушать объект
или себя, но могут иметь то нежелательное последствие, что со-
здают новые фиксации на аналитике, не переносимые на другие
объекты.
Тело
Отношение истерика к своему телу через сексуальное и
бисексуальное опосредование — это как раз то, что всплывало
на первый план в клинических описаниях, восходящих к древ-
ности. Конверсия и сейчас является проблемой. Конечно, ее
встречаемость намного снизилась по сравнению с ее «расцве-
том и культом», в чем обвиняли Шарко. Достаточно пикантно,
что сегодня возвращаются, за пределами психоанализа, к оппо-
зиционному тезису Бабинского, видящего в этом всего лишь
влияние суггестии. Недавние исследования по конверсии
(Desrouesne, 1994) показывают, что она не исчезла, поражает в
основном женщин, а у мужчин появляется только в определен-
ных условиях, например, в тюрьмах или в армии. Сейчас скло-
няются к тому, чтобы развести конверсию и истерию, считая,
что каждая из них может появиться отдельно, независимо друг
от друга. Но по этому поводу надо сформулировать некоторые
ограничения, в смысле определения пространства, в котором
конверсия действительно могла бы вбирать в себя совпадаю-
щие с истерией психические проявления. В связи с этим сей-
час наблюдается тенденция говорить о феноменах диссоциа-
ции. Этот новый опыт достаточно любопытен, но не потому,
что он возрождает теорию Жане, а потому, что отстаивает связь
между диссоциацией и шизофренией. Как бы там ни было, ле-
чение конверсии (Lapastein, 1994) возобновляется на базе уста-
новок, превозносящих суггестию. Нельзя, действительно, ожи-
дать от интерпретации, выраженной нейтрально, что она будет
достаточна для устранения симптома, так как, можно сказать,
отношение аналитика, освобожденное от всяких эмоций, вы-
шибается клином очаровательного безразличия пациента, ко-
торый не позволяет затрагивать себя интерпретативными
предложениями аналитика. Можно рассматривать некоторые
симптомы конверсии (типа боли в щеке, представляющей со-
бой унижение, являющееся результатом воображаемой поще-
чины) как символическую деметафоризацию. Как бы там ни
было, конверсия потеряла сдою роль первенства уже при жиз-
ни Фрейда (он ее едва упоминает в работе «Торможение, симп-
том и страх», 1926), а отношение истерика к своему телу
далеко от того, чтобы быть окончательно освобожденным от
использования этого механизма. Тело истерика, чтобы внешне
выглядеть менее перевозбужденным сексуально, остается
телом болезненным, всегда подверженным беспокойствам,
берущим начало в эмоциональной жизни и в сексуальности.
Это тело утомлено всевозможными расстройствами аппетитов
— к еде,
325
к алкоголю, к лекарствам или к наркотикам, которые выстав-
ляются напоказ гораздо легче, чем сексуальные аспекты. Такое
болезненное тело должно страдать, чтобы существовать и что-
бы ощущать себя как тело, пережившее работу негатива, состо-
ящую в уничтожении этих запросов и требований удовольст-
вия. Остается один спорный вопрос. Это вопрос отношения к
психосоматике. В классическом смысле концепции Пьера Мар-
ти (1990) противостоят такому союзу, хотя они допускают су-
ществование пограничных с психосоматикой случаев, таких,
как аллергические пациенты. На основании своего опыта я
могу засвидетельствовать их сосуществование. Но здесь исте-
рическая структура отмечена особым образом. Здесь преобла-
дают феномены идеализации, расщепления, отрицания, жела-
ние защищать объект, рассматриваемый как слишком хрупкий,
чтобы выносить проекции субъекта и особенно проявления
агрессивности в его адрес, и очень высокая чувствительность,
доходящая до крайних идентификаций, к моральным и физи-
ческим страданиям других. Вопрос отношений между истери-
ей и психосоматикой требует новых исследований.
Аффекты
Со времени возникновения психоанализа аффект занимал
место первого плана в истерии — сначала в связи с
концепцией подавленного аффекта, затем в связи со
значимостью, присвоенной отношениям удовольствия и
неудовольствия: пример истерического отвращения как
доказательство вытеснения (неудовольствие для системы
сознания; удовольствие для другой системы —
бессознательного). Впоследствии благодаря продвижению
познания истерических форм, которые уже не казались так
жестко привязанными к фиксациям генитального или фал-
лического порядка, и благодаря новой теории, проясняющей
конститутивные черты прегенитальных структур (Bouvet,
1967), акцент делался на бурных, разрушительных и
дезорганизующих аспектах истерических форм в их крайних
проявлениях. Все это подходит, в частности, к состоянию
страха. Чем меньшее отношение имеет истерия к
генитальным формам фиксации, тем меньший страх
преобладает в форме сигнала тревоги и тем больше он принимает
вид так называемого автоматического страха.
Когда мы имеем дело с пограничными случаями, передача страха
и его интенсивность ведут к серьезным деструктурируюшим
состояниям. Именно к этим пациентам относятся понятия ката-
строфических страхов (Bion, 1970; Brenman, 1985) или муки
мученической (Winnicott, 1965). Во всех этих случаях можно
отчетливо выделить важность аффектов зависти, ярости, беспо-
мощности, которые указывают на двойное вовлечение деструк-
тивности и нарциссизма. И если существует зависть к пенису у
пациентов-женщин этой категории, то такой фантазм относятся
прежде всего к желанию обладать агрессивным органом, и
пенис рассматривается в этом качестве. Став мишенью через
обращение, Я оказывается под угрозой разрушения. Если могут
иметь место феномены деперсонализации и чувства раздроблен-
ности или фрагментации, то редко бывает, чтобы эти черты, при-
сущие шизо-параноидной фазе, длились бесконечно. Наоборот,
опрокидывание в депрессию с превалированием аффектов опу-
стошенности, вялости, ничтожности (Winnicott, 1965) часто ус-
танавливается на продолжительное время, приобретая хрониче-
ский характер. Между истерией и пограничными случаями
депрессия занимает место постоянной угрозы; с варьирующей
интенсивностью она может двигаться в диапазоне от простой
невротической депрессии, содержащей прямые обвинения в ад-
рес объекта, до более тяжелых форм нарциссической структуры,
более близких к меланхолии, в которой преобладают самообви-
нения и мысли о недостойности и обиде. Из этого следует колос-
сальная значимость непроработанного траура (Cournut, 1991),
тогда как анализ переноса обнаруживает стойкое упорство фик-
саций на инцестуозных объектах, невозможность от них отсепа-
рироваться и проработать траур. В более эдиповых формах оп-
ределяющим является опять же вопрос объектного выбора,
выходящий на первый план, и субъект не может отречься от
фиксаций на одном из двух родителей, чтобы выбрать другого,
как если бы такой выбор означал невозможность сохранить дру-
гого. То, чего он желает, так это возможности владеть обоими, од-
новременно объединяя их в форме конденсата отца и матери.
Первосцеиа или отрицается, или же превращается в фантазм
особо травматичной формы, где родители соединены в бесконеч-
ном коитусе, порождающем чувство ярости и беспомощности;
327
беспомощность выражается в невозможности найти свое место
в этом фантазме через идентификацию с одним из двух партне-
ров и в невозможности их разделить. Но в пограничных случа-
ях депрессивная проблематика превалирует обратное, а именно
то, что субъект страдает от разочарования к обоим родительским
объектам. Эти случаи особенно тяжелы, так как ненависть не
уравновешена любовью, которая могла бы поддерживать вкус к
жизни, а нарциссизм субъекта отягощен отсутствием идентифи-
кационных опор.
Представления
В первых исследованиях истерии открытие представлений,
в частности представлений о вещах или объектах, стало путем
доступа к бессознательному. Признание фантазмов, связанных
с бисексуальностью, ознаменовало начальные этапы теоретиче-
ских изысканий Фрейда. Впоследствии отношения между пред-
ставлениями о словах и представлениями о вещах расширили
поле этих исследований. По мере развития знаний хрупкость
вторичных процессов (по сравнению с обсессивным неврозом),
важность аффектов и фантазмов, которые с ними связаны,
сдвинули акцент на первичные процессы. Тем не менее вслед за
Лаканом (1966) некоторые авторы пожелали вернуть значи-
мость речи (Rosolato, 1988). В сущности, можно было бы ска-
зать, что исследуется именно наименование аффектов, истерия
все больше удаляется в свою исконную область невыразимого,
аффективного, непонятного и иррационального; эти предпочте-
ния ведут к обесцениванию ясности, поскольку такие представ-
ления всегда можно упрекнуть в излишней абстрактности. Все
происходит так, как если бы то, что входит в разряд интеллек-
туального знания, ранило истерика, так как неразрывно связа-
но с тем, что жестко, холодно, сухо, т. е. с тем, что отдаляется от
выспренного, синкретичного, чувственного, где слова и не нуж-
ны. Часто анализируемый отказывается сообщать свои мысли
аналитику, считая, что последний якобы должен понимать его,
не прибегая к помощи слов. Такое общение связано, разумеет-
ся, со значимостью превербального обмена и с зеркальными
отношениями между матерью и ребенком. Когда же мы имеем
дело с пограничными случаями, мы отмечаем нечто большее
— 329
настоящую неспособность к представлениям (репрезентатив-
ную несостоятельность), а точнее, часто представления погло-
щаются прямыми движениями влечения, как короткое замыка-
ние, приводящее к выбросам через действие или к разрядкам в
сому. В этом случае можно говорить о скудости психического
опосредования и об отсутствии промежуточных структур, что
придает грубый и сырой вид материалу или же делает его труд-
нопонимаемым из-за слабой опоры на вербальные формы.
Можно, конечно, предполагать существование фиксаций либи-
до на прегенитальных фазах. Но иногда, хотя такой способ об-
щения («понимание без слов») и желателен для анализируемо-
го, очень страшит его, так как анализируемый видит здесь
замаскированную форму угадывания мысли всемогущим объ-
ектом, от которого он должен защищаться, .чтобы не оказаться
в полной его власти.
Я, нарциссизм, идентификация
В классических истерических неврозах, в принципе, мы не
имеем дела с регрессиями Я, а только лишь с возвращением на
предшествующие либидинозные фиксации. Разумеется, когда
акцент сдвинулся на прегенитальную истерию, то интеграция
Я еще больше была поставлена под вопрос. Действительно,
Я больше ослабляется вследствие применения более архаич-
ных защит (расщепление, отрицание, проективная идентифи-
кация), чем вытеснения. В пограничных случаях хрупкость Я
чувствуется сразу же. Это то, о чем уже сообщал Фрейд в ра-
боте «Анализ конечный и бесконечный» (1937). Также погра-
ничные случаи явно свидетельствуют об объектной несостоя-
тельности, от которой страдает пациент. Труды Винникотта
внесли решающий вклад именно в эту область. Обычно разде-
ляют пограничные случаи и нарциссические личности. Как бы
ни было оправданно такое различение, нарциссический сдвиг
регулярно присутствует в пограничных случаях. Их чувстви-
тельность и уже отмеченная значимость проблематики траура
позволяют это констатировать. Эти пациенты кажутся раздав-
ленными и обиженными в самом своем существе. Анализ зай-
мет много времени, чтобы восстановить их уважение к себе,
настолько недостаточное, что оно связано с чувством вины.
 Здесь мы хотим сделать особый акцент на роли идентифи-
каций. Функция идентификаций хорошо известна со времен
первых психоаналитических исследований истерии. Эти ис-
следования только обогащаются по мере приобретения психо-
аналитического опыта. Были описаны поверхностные, много-
численные, разнообразные, противоречивые, изменяющиеся
идентификации (широко известна лабильность настроения ис-
терика), которые контрастируют со слабостью глубинных
идентификаций. Это «хамелеоновская» защита поверхно-
стного исследования у истерика. Поверхностная истериче-
ская идентификация действует как «улавливатель внешнего».
В этом она противоположна интроективной идентификации,
которая находится в контакте с внутренними объектами. О за-
щите же мы говорим по многим причинам. С одной стороны,
идентификация позволяет осуществлять усваивающее озна-
комление с объектом, но на самом деле дистанцированное; при-
норавливаясь, истерики стирают свою инаковость и предвидят
движения другого. С другой стороны, вылепливая себя по мо-
дели, представленной объектом, они надеются заставить за это
себя любить. Нужно скрыть свое отличие, разлад с ним и не
показать то, что есть на самом деле, из страха быть отвергну-
тым. Эта бессознательная тактика чаще всего кратковременна,
и вскоре, при первом же удобном случае, драматизация выйдет
на поверхность в форме острого конфликта по самому нич-
тожному поводу. Попытка стать хозяином поверхности из-за
неумения распознать глубину обнаружит свою защитную
функцию благодаря эротизации. Мы знаем наизусть маневры
истерического соблазнения, приводящие к отступлению в са-
мый последний момент. Эта эротизация противоположна глу-
бинной эротизации, которая остается опасной, ответственной
как за фригидность, так и за импотенцию. Далее раскроется
трудность любить, так как — мы об этом уже упоминали —
именно связь сексуальность-любовь и является опасной в той
мере, в которой она свидетельствует о тотальном задействова-
нии «тела и души», слишком проблематичном для истерика,
который проецирует на объект то же непостоянство, если не
сказать несостоятельность, которое живет в нем самом. Как
заметил Винникотт (1965), аналитик для этих пациентов не
«как мать», а и есть сама мать. К тому же фактор неясности в
понимании материала аналитиком связан с феноменом иден-
тификационной путаницы. Я хочу сказать, что мы находимся
вне феноменов резонанса и зеркального отражения между Я и
его объектами. Я пациента не знает больше, к какому лицу оно
относится. Пациент открыто признается, что в некоторых об-
стоятельствах он растерян и, кажется, не знает, является ли он
самим собой или какой-либо другой фигурой родственников
(дядей, тетей). Еще более парадоксальным является то, что в
критические моменты (если у пациента есть дети) у него созда-
ется впечатление, что идентичности родителя и ребенка поме-
нялись. Взрослого отца охватывает сильная и неукротимая
зависть и желание обладать пенисом своего маленького трех-
летнего сына, как если бы этот пенис был больше, чем его соб-
ственный, или же он будет констатировать у своего ребенка на-
личие инцестуозных влечений к матери, которые раньше были
у него самого, и будет терзаться мыслью об их возможной реа-
лизации через полный обмен ролями. Эти проявления, кото-
рые могут быть интерпретированы в терминах проективной
идентификации, будут гораздо лучше охарактеризованы, на
мой взгляд, через идентификационную путаницу с перекрещи-
ванием и обменом между целыми объектами.
Объект
Можно было бы в целом рассматривать проблему диффе-
ренциации истерии и пограничных случаев исходя из объект-
ных отношений. Мы должны опять-таки ограничиться, за
неимением времени, короткими замечаниями. Снова противо-
стоят друг другу самые доброкачественные формы истерии и
те, организация которых относится к очень ограниченным
фаллическим фиксациям, занимающим место в глубине ком-
плекса кастрации, где задействованы бисексуальность и отно-
шения между эротическими и агрессивными влечениями вну-
три путаницы, поддающейся разрушению и восстановлению.
Действительно, эта концепция истерии в конечном счете ста-
ла рассматриваться как немного идеальное видение недуга.
Время шло, и исключительный характер фаллической и гени-
тальной фиксации был оспорен, что вызвало потребность в пе-
330 331
реинтерпретациях. Что бы там ни было, восприимчивость к ся, конечно, закрывать глаза на возможные манипуляции па-
депрессии явилась поводом к переоценке роли объекта. Если циента, наносящие вред контрпереносу, но мне кажется необ-
в формах классической истерии символизация изобилует, то ходимым предоставлять возможность сообщения с объектом
в формах прегенитальной истерии ее проявления менее оче- (оставить, например, номер телефона, по которому можно свя-
видны или более недифференцированы. Точнее, символиза- заться с аналитиком). В моей практике благодаря такому сред-
цию нужно выводить посредством мысли, так как совершенно ству мне всегда удавалось избегать серьезных регрессий у па-
невозможно опереться на ее опознаваемые формы. В погра- циентов в период достаточно долгой разлуки, например, на
ничных случаях можно подвергнуть изучению настоящую де-
протяжении лета.
дифференциацию (опрощение, утрату специфических черт)
процесса символизации. Вопросом здесь является функция
Сверх-Я
субституции. В формах классической истерии она относится
Нам известна полемика, которая развернулась в этом пункте
к объекту (фантазматическому) влечения, характеристикой
между фрейдистами и кляйнианцами,— речь идет о непри-
которого является случайность выбора элемента сборки вле-
косновенности Фрейда в смысле постэдипова происхождения
чения, т. е. его подвижность, а следовательно, пригодность к
Сверх-Я, тогда как М. Кляйн и ее сторонники отодвинули воз-
замещению. Эта концепция, согласно которой невроз рассма-
никновение этой инстанции, возводя ее к более раннему возра-
тривается как негатив перверсии, свидетельствует о символи-
сту. Проблема сосредоточена на чувстве вины, прежде всего
ческих трансформациях фантазматического объекта как о на-
бессознательного. В истерическом неврозе вина связана с бо-
иболее простых перверсиях; полиморфная извращенность
лее или менее смутной боязнью запрещенных желаний, эроти-
ребенка тоже позволяет все это наблюдать. Однако чем боль-
ческих и агрессивных, с необходимостью бороться против них
ше мы приближаемся к пограничным случаям, тем больше
и поддерживать их вытесненными, насколько возможно. Мы
объект, встречающийся нам в этом направлении, наоборот, не
все прекрасно знаем о решающем развороте, постигшем кон-
способен к замещению, обязательному, незаменимому, необхо-
цепции Фрейда, когда он был вынужден обнаружить силу, со-
димому для выживания индивида (Green, 1995а). Поэтому в
стоящую в господстве бессознательного чувства вины, которую
этих структурах место занято страхами сепарации и интрузии.
он предпочел, впрочем, назвать потребностью в самонаказании.
Мы видим смещение конфликта от отношений между влече-
Здесь мы можем вспомнить проблему мазохизма. Совершенно
ниями и Сверх-Я к отношениям между Я и объектом. Все это
точно, что Фрейд склоняется в работе «Анализ конечный и
прямо отражается на переносе и на том, какими будут интер-
бесконечный» (1937) к мнению о существовании плавающей
претации. Это позволяет догадаться о по-настоящему травма-
деструктивности, которая не связывается Сверх-Я и, следова-
тической роли обычных сепарации с аналитиком (выходные,
тельно, не зависит от чувства вины. Этот вопрос не может быть
короткий или длинный отпуск). Мне кажется очень важным
разрешен в рамках этой работы. Что совершенно достоверно,
давать анализируемому возможность оставаться в контакте с
так это то, что в этом случае мы сталкиваемся с самыми страш-
аналитиком или же находить возможные заместители на вре-
ными исходами негативной терапевтической реакции, часто
мя разлуки. Винникотт иногда провожал своих пациентов в
отмечаемой в пограничных случаях и связанной со смертонос-
больницу, место, где они могли бы дожидаться его возвраще-
ным навязчивым повторением. Что бы мы ни думали об этой
ния. То, что я хочу подчеркнуть, связано не столько с грубым
свободной деструктивности, кажется правдоподобным, что
фактом сепарации, сколько с невозможностью (перед которой
рассматриваемое Сверх-Я не может быть достаточно проясне-
оказывается пациент) иметь представление, каким бы оно ни
но через борьбу, ведущуюся против запрещенных желаний. Как
было, об аналитике во время его отсутствия. Не рекомендует-
минимум, существует и эротизация страдания, связанная с
333
мазохизмом, но сверх того можно, как показал Винникотт,
выявить роль вовлечения в испытание объекта, который дол-
жен обязательно выдерживать возобновляемые разрушитель-
ные атаки, которые если не достигают цели, то дают выход в
порочный круг. Аналитик в качестве объекта должен выдержи-
вать эти возобновляющиеся попытки обращения в небытие
(Winnicott, 1971), Как раз тогда, когда доказано наконец, что
аналитик-объект не поддался этим неоднократным атакам,
т, е. остался самим собой, и оказывается возможным начало
восстановления и может быть установлено менее зависимое
объектное отношение. Но и другие формы могут проявляться
в этом случае. Действительно, отмечают существование объ-
ектных отношений, очень трудных для переделки, основанных
на базе преследования, исходящего частично от других, и под-
кармливающихся самоагрессией, приводящей к отчаянию, са-
ботирующей любое осуществление удовольствия или любую
нарциссическую выгоду. В переносе, когда предлагается анализ
переноса, анализируемый всегда на это реагирует либо через
обвинение способа, которым повел себя аналитик, либо через
отсылку к внешним обстоятельствам, жертвой которых субъ-
ект якобы был.
Полюсу преследования симметрично соответствует полюс
идеализации. Последний, обращаясь на аналитика, поперемен-
но сочетается с преследующим отношением в его адрес, или же
это происходит по отношению к любому другому объекту по-
бочного переноса. Но самое опасное происходит, когда эта иде-
ализация становится идеализацией самой себя, ведущей к за-
пуску самых мощных отрицаний и имеющей тенденцию к
отказу от части себя, части, связанной с желанием, в частности
сексуальным, и с влечениями. Самым трудным является осо-
знание удовольствия страдать, запущенного благодаря мазо-
хизму.
Наконец, другая возможность — угроза суицида — являет-
ся причиной постоянной заботы со стороны аналитика. Если
мы знаем поверхностный, а точнее, робкий характер суици-
дальных попыток у истерика, то понятно, что его желание уме-
реть на самом деле гораздо менее сильное, чем желание чудес-
ным образом выйти из болезненной ситуации, непереносимой
эмоционально. Суицид же пограничных случаев, наоборот, го-
раздо более опасен. В этих случаях, если приемы остаются по-
хожими на те, к которым прибегает истерик (медикаментозный
суицид), то результат зачастую драматичен, а попытки могут
закончиться продолжительной комой. Также трудно провести
различие между попыткой выхода из ситуации, кажущейся
неразрешимой со всех сторон, с доминирующим желанием по-
спать, и ситуации с непреодолимым влечением умереть. В лю-
бом случае страх чрезмерен, а Я встает вровень с травматизмом
и не способно даже на наименьшую психическую переработку.
Мир еще раз должен быть измерен сквозь призму деструктив-
ности, направленной на объект или на Я. Во всяком случае,
когда такие попытки возникают в период анализа, очень важ-
но, чтобы объект был присутствующим. Здесь противостоят
друг другу жесткая нейтральность, приемлемая с точки зрения
чистой истерической проблематики, и глубинная нейтраль-
ность, которая не исключает присутствия и свидетельства на-
дежности объекта, который не отвечает крючкотворством или
безразличием. Аналитики, занимающиеся пограничными слу-
чаями, знают, что им постоянно нужно оценивать свою контр-
переносную позицию, чтобы, как говорится, знать, как далеко
можно заходить.
Главная дискуссия
Можно ли приступить к обобщению различных тем, обзор ко-
торых мы только что представили? Если это возможно, то, ко-
нечно же, на основании данных переноса и контрпереноса. Та-
кое усилие обязывает прежде всего упорядочить впечатления,
которые особенно не поддаются перегруппировке, учитывая
вдвойне изменчивый характер клиники истерии и клиники
пограничных состояний. Поэтому лучше было бы говорить о
переносе в отдельности. Тем не менее мы вынуждены делать
обобщения, чтобы позволить оформиться концепции. В общем
и целом мы сделали акцент на эротической природе истери-
ческих фиксаций — полюсе, который мы противопоставили
деструктивному превалированию того, что наблюдают в погра-
ничных случаях. Таким же образом мы в общих чертах проти-
335
вопоставили относительно организованное истерическое Я его
отягощенной форме в пограничных случаях. Кроме того, мы
подчеркнули значение бисексуальности у истерика, тогда как
ее роль более расщеплена в пограничных случаях, а нарцисси-
ческая проблематика здесь давит более явным образом, к тому
же мы увидели, что можно отстаивать идею континуума в связи
с проблематикой траура и его следствия — депрессии — меж-
ду истериком и пограничным случаем. Тем не менее можно
было бы посмотреть на вещи сквозь призму, направленную не
только от поверхностного в глубину или от более легкого к
более тяжелому. Применив понятие хиазма, мы склоняемся к
колебательному движению. В действительности все происхо-
дит так, как если бы истерик имел тенденцию, регрессирую-
щую к повторению, чаще всего лабильную, тенденцию, которая
прослеживается в траектории, идущей от фаллической и гени-
тальной истерии до так называемой оральной истерии, тогда
как, напротив, пограничные случаи, располагающиеся на гра-
нице различных организаций, гораздо более регрессивных,
будь то психозы, депрессии или нарциссические и перверсные
структуры, имеют, наоборот, тенденцию тяготеть к объектному
полюсу после отмеченных нами регрессивных попыток, где
истерия является одним из выходов среди прочих.
Если рассматривать отношение между фаллогенитальной
формой истерии и той, которая квалифицируется как оральная,
вполне возможно, что разница между ними зависит от сущест-
вования значимых анальных фиксаций, которые позволили осу-
ществить переход к более поздней форме, или же они формиру-
ют буфер против соскальзывания в оральность. Эти анальные
фиксации ответственны за аспекты характера, сходные с невы-
носимыми чертами поведения истерика. Это чаще всего прово-
кации, подвергающие испытанию безусловную любовь объекта,
играющие на возможности отвержения, неожиданное появление
которого подтвердило бы страхи, приведшие к переходу к дей-
ствию, предназначенному усилить через повторение убеждение
в злом, неудовлетворяющем и несостоятельном характере объ-
екта, чтобы как бы проверить реальность проекций на родите-
лей. В пограничных случаях поведение, которое мы только что
описали у истерика, является менее ясным в переносе и приоб-
ретает особо хаотичные и зачастую невразумительные формы.
Аналитик часто пребывает в растерянности, страдая от чувства
вины по поводу своей несостоятельности, и во власти внутрен-
них упреков от того, что он плохой аналитик, настолько, что до-
ходит до повторения травм, нанесенных плохой матерью. Это и
есть цель манипуляций, которой добивается пациент. Эта ситу-
ация, вызывающая серьезные контрпереносные трудности, ста-
ла гораздо более переносимой с тех пор, как Винникотт заявил
о существовании ненависти в контрпереносе и уточнил, что в
таких случаях аналитик используется в качестве собственной
несостоятельности. Аналитическая рамка, вместо того чтобы
быть облегчающим фактором, становится, наоборот, особенно
неадекватной, неадаптированной к нуждам пациента, благопри-
ятствующей возникновению образа аналитика-матери, некомпе-
тентного, грубого, если не сказать, перверсного. Бывает, устанав-
ливаются ситуации, когда контрперенос зеркально отвечает на
перенос. Для каждого из партнеров вопрос тогда сводится к
тому, кому же первым удастся оставить другого в дураках. От-
сюда проистекает важность сдержанного поведения или же
предвосхищения опасностей и прибегание к маневрам с целью
сохранения контроля над объектом. В истерии запускается
прежде всего эротизация, в пограничных случаях она менее оче-
видна. К тому же пограничные случаи отыгрывают регрессив-
ные ситуации, иногда проявляющиеся на сеансе и стремящиеся
символизировать отношения младенца с идеальной грудью (ис-
пользование подушек как репрезентация груди матери, одежда,
свернутая в комок для того же употребления, свертывание кала-
чиком на диване). Напротив, иногда доминирует преследование
(швыряние подушек через комнату, кризы, выражающиеся в ду-
гообразных движениях). Эти манифестации имеют значение
отыгрывания и через разрядку, которая их сопровождает, пред-
ставляют собой «реализацию?» по отношению к внутреннему
миру пациента. Все эти перипетии заставляют думать о невоз-
можности достижения контакта с хорошим объектом. Послед-
ний переживается как недоступный, не могущий быть исполь-
зованным или занятый для использования-наслаждения кем-то
другим. Идентификация с другим объектом как более удовле-
творяющая позиция, т. е. истерическая идентификация, не дей-
336 337
ственна в пограничных случаях. Скорее здесь мы имеем дело с
отношениями взаимного надзора, где заключенный и тюрем-
щик — неразделимы и каждый обладает властью удерживать
другого, делая его неподвижным. Главное в том, что ситуация
мало эволюционирует или же остается неизменной.
Что касается проблемы фиксации, самый заманчивый вы-
ход для разрешения противоречий — отодвинуть фиксацию
назад, располагая ее как можно ближе к началу жизни. Имен-
но так происходит с оральной истерией, которая соотносится с
ранним треугольником, с игрой туда-сюда между последней и
эдиповым треугольником. А еще, когда маниакально-депрес-
сивный полюс выходит на первый план, можно предположить,
что невротические механизмы расстроены и что сцена переме-
щается теперь в театр отношений между Я и объектом, запус-
кая драмы, содержащие фантазмы взаимного пожирания. Мы
уже рассматривали слитную роль страхов кастрации-сепара-
ции и пенетрации-интрузии. Расстройство нарциссической
сферы ведет к интенсификации защит, вина присовокупляет-
ся к стыду, а вытеснение представлений дополняется отрица-
нием восприятия.
Прежде чем перейти к заключению, нам необходимо разо-
браться с ролью отца. Последний, как известно, принимает
контрастные обличья: соблазнителя — инцестуозного, всемо-
гущего или же, напротив, обесцененного, несостоятельного и
всецело подавленного матерью. Тем не менее фиксация на
пенисе отца может интерпретироваться двояко. С одной сто-
роны, это то, что имеет объект, чтобы владеть матерью и при-
вязывать ее к себе, но, с другой стороны, амбивалентность ма-
теринского объекта, прямая или спроецированная на отца,
превращает эту либидинозную фиксацию в желание кастра-
ции отцовского имаго, часто носящую защитный характер.
Эта цель рационализируется, чтобы занять место объекта,
который был выбран матерью; ребенок желает играть эту роль
сам, он сможет изгнать отца и заменить его, чтобы освободить
покоренную, подавленную, замученную мать, сведенную к
роли рабыни в первосцене. У мальчика такая позиция менее
конфликтна, хотя она и входит в противоречие с его гомосек-
суальными желаниями и с идентификацией с отцом. У девоч-
ки она ведет к тупику настолько, что никакая эдипова иден-
тификация не может из этого возникнуть. Во всех случаях
фантазма мать не смогла бы наслаждаться сексуальностью с
отцом; самое большее — она поддерживает с ним садомазо-
хистские отношения.
С тех пор как наблюдается истерия, постоянно поднимался
вопрос о ее отношении к правде, к истине; всем известна
дурная репутация, которой пользовались истерики, так как их
подозревали в сознательном желании обманывать врачей. Когда
истерика конфронтируют с его противоречиями, с его непо-
стоянством, с утаиванием и сокрытием его мыслей и чувств, он
сознательно защищается, ссылаясь на существование «после-
довательных истин», уничтожающих одна другую, каждая из
которых имеет значение только в момент ее провозглашения.
Такая изменчивость свидетельствует о поверхностности отно-
шения к объекту или о том, что инвестициям влечений присва-
ивается эфемерное место и что они могут быть заменены на
другие и таким способом, который мог бы показаться посто -
роннему несоответствующим. Хотя Фрейд и дал нам возмож-
ность осмысливать вещи по-другому, отсылая всю эту «ложь*
к бессознательному, сегодня снова там, где настороженность по
поводу психоанализа усиливается, возвращаются к гипотезе об
обмане, который истерики якобы запускали по отношению к
слишком легковерным психоаналитикам и даже к тем, кто как
бы упрочивал ложь, становясь сам разносчиком их фальсифи-
каций. Что касается пограничных случаев, здесь также истина,
правда испытывает значительную деформацию. Но в этом слу-
чае ложь не совершается с целью извлечь первичную или вто-
ричную выгоду. Ложь — это непрямое следствие нарушенных
отношений, которые уже более прямо искажены в реальности
и в проекциях субъекта, не позволяющих больше иметь вос-
приятие в связке с развитием фантазмов.
Идет ли речь об одной или другой из этих двух возмож-
ностей, вопрос сводится к тому, чтобы установить, может ли
истина использоваться в качестве психоаналитического кон-
цепта. У Фрейда существует оппозиция: психическая реаль-
ность — материальная реальность; более поздняя оппозиция,
изложенная в работе «Моисей и единобожие»,— историчес-
338
339
кая истина и материальная истина. Это наводит на мысль о
том, что, по-видимому, есть связь между концепциями пси-
хической реальности и исторической истины. Историческая
истина испытала превратности в ходе развития. Это относит-
ся к восприятию и фантазмам, принимавшимся вначале за
истинные, вытесненным в дальнейшем и возникшим позже
вновь. Именно анализ того, что составляет эту историческую
истину, и является целью лечения. Развивая концепцию
Фрейда, Бион(1970) предложил новую версию концепта ис-
тины. Считая, что истина так же необходима для души, как
воздух для живого организма, Бион строит свою теорию на
фундаментальной дилемме: проработать фрустрацию или ее
удалить. Это удаление за пределы психики можно сравнить
в некотором отношении с радикальными формами работы
негатива. Если вытеснение и может быть исправлено благо-
даря возвращению вытесненного, то может ничего не выйти
с некоторыми глубинными расщеплениями, особенно это ка-
сается отвержения. Мы встаем перед еще большими трудно-
стями, когда имеем дело с ранним опытом, который не впи-
сан в психику в форме воспоминаний, потому что имеет
место в период, предшествующий обретению речи. Часто
именно благодаря навязчивому повторению с помощью оты-
грывания и даже соматических разрядок мы будем конструи-
ровать отсутствующую истину. Самым трудным будет до-
биться, чтобы пациент ее принял и не остался при этом с
чувством, что это наставление и идеологическая обработка;
только тогда он сможет достичь подлинной личной свободы.
Здесь самое худшее — не всегда самое стойкое; мы вправе ду-
мать, что некоторым пограничным пациентам удается более
легко прийти к тем же результатам, чем многим истерикам.
Может быть, именно эти бреши были обнаружены в их Я и
лишили их помощи самых изумительных рационализации.
Как бы там ни было, чтобы прийти к хорошему результату,
аналитику необходимо большое терпение. Именно благодаря
долготерпению и может передаваться друг другу знание тех,
кто вместе будет претерпевать испытания анализа.
Литература
Bion W. R. (1963) Elements de la psychanalyse, trad. E. Robert. Paris:
PUF, «Bibliotheque de psychanalyse*, 1979.
Bion W. R, (1967a) Attacks on linking // Second Thoughts, Londres:
Heinemann.
Bion W. R. (1970) Attention and Interpretation. Tavistock Publications.
BouvetM. (1956) La clinique psychanalytique. La relation d'objet// OEu-
vres psychanalytiques. 1. La Relation d'objet. Paris: Payot, 1967.
BouvetM, (1960) Depcrsonnalisation et relations d'objet // OEuvres psy-
chanalytiques. I. La Relation d'objet. Paris: Payot, 1967.
Brenman E. (1985) Hysteria // International Journal of Psychoanalysis,
66. P. 423.
CournutJ. (1991) L'Ordinaire de la passion. Paris: PUF.
Desrouesne C. (1994) Aspects neurologiques de 1'hysterie // NeuroPsy. 9.
P. 308-315.
FerencziS. (1927-1933) Psychanalyse 4. OEuvres completes, trad. J. Du-
pont et al. Paris: Payot, 1985.
FreudS. (1915) Le refoulement// Metapsychologie, trad. J. Laplanche et J.
B. Pontalis. Paris: Gallimard, 1968. P. 55.
Freud S. (1915) Le refoulement // OEuvres completes. Paris: PUF, Vol.
XIII. P. 197.
FreudS. (1915) L'inconscient // Metapsychologie, trad. J. Laplanche et J.
B. Pontalis. Paris: Gallimard, 1968.
FreudS. (1923) Le Moi ct le Ca // Essais de psychanalyse, nouvelle tra-
duction. Paris: Payot, «Petite Bibliotheque Payot», 1981. P. 233.
FreudS. (1926b) Inhibition, symptome et angoisse, trad. J. Laplanche et
al. Paris: PUF, 1973.
Freud S. (1937) Constructions dans 1'analyse, trad. E. R. Hawelka et U.
Hubcr, rcvisee parj. Laplanche// Resultats, idees, problemes. 11.
1921-1938. Paris: PUF, 1985. P. 270.
Freud S. (1937) Analyse avcc fin, analyse sans fin // Revue franchise de
psychanalyse. 1938-1939. 10-11, Ns lt> P. 3-38.
FreudS. (1938) L'Homme Mo'ise et la religion rnonotheiste. Paris: Galli-
mard, 1948.
Green A. (1964) Nevrose obsessionnelle et hysterie, leurs relations chez
Freud et depuis // Revue francais de psycbanalyse. 28. P. 679-716. Green
A. (1993) Le Travail du negatif. Paris: Editions de Minuit. KleinM. (1959)
La Psychologiedesenfants, trad. J. B. Boulanger. Paris: PUF.
Klein M. (1968) Envie et gratitude, trad. V. Smirnoff et al. Paris:
Gallimard. P. 17.
LacanJ. (1966) Ecrits. Paris: Seuil. L.
LepastierS. (1994) Traitement de 1'hysterie // NeuroPsy. P. 346-350.
Marty R. (1990) La Psychosomatique de 1'adulte. Paris: PUF.
Rosolato G. (1988) L'hysterie, nevrose d'inconnu // Topique. 41.
Rupprechtschampera U. (1995) The concept of «early triangulation» as a
key to a unified model of hysteria // International Journal of Psy-
choanalysis. 76. P. 457-473.
SearlesH. (1979) Le ContreTransfert, trad. B. Bost. Paris: Gallimard, coll.
«Connaissance de l'inconscient», 1981.
Searles H. Countertransference and Related Subjects // Selected Papers,
New York: International University Press.
WidlcherD. (1992) De 1'emotion primaire a 1'affect differencie // Emo-
tions et affects chez le bebe et ses partenaires, Editions ESHEL.
WidlcherD. (1992) L'hysterie malade de la memoire // Revue international
de psychopathologie. 5. P. 214.
WinnicottD. W. (1965) The Maturational Processes and the Facilitating
Environment. Londres: Hogarth Press.
WinnicottD. W. (1971) Jeu et realite, trad. C. Monod et J. B. Pontalis.
Paris: Gallimard, 1975. Citation a, p. 78; b, p. 85.
WinnicottD. W. (1975) Through Paediatrics to Psychoanalysis. Londres:
Hogarth Press.
WinnicottD. W. (1988) La Nature humaine, trad. Bruno Weil. Paris: Galli-
mard, 1990. P. 159.
Анри и Мадлен Верморелъ
ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ПЕРЕНОС и ФЕТИШИСТСКОЕ ОБЪЕКТНОЕ
ОТНОШЕНИЕ
Vermorel Henri et Madeleine. Transfert paradoxal et relation d'objet
fetichique// Psychanalyse etpsychose. 2003. N° 3. P. 107-118
Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,
научная редакция А. В. Россохина
Фетишистское отношение к объекту было описано
Э. и Ж. Кестемберг совместно с Симоной Декобер в работе по
психической анорексии (Kestemberg, Kestemberg, Decobert,
1972) и далее разработано Э. Кестемберг (Кез1етЬег§, 1978).
Характерное для психической анорексии как для холодного
психоза фетишистское объектное отношение проявляется в
полном объеме в основных формах этого заболевания, напри-
мер, как у Северины, чей случай мы излагали в другой публи-
кации (Vermorel, Vermorel, 2001), а здесь рассмотрим фрагмен-
ты анализа, относящиеся к модальностям переноса. Как только
мы идентифицируем эту форму переноса, содержащую особое
объектное отношение, мы обнаружим анорексическое ядро, ко-
торое не было выражено в актуальной симптоматике пациен-
та. Описанные ниже случаи демонстрируют, что это происхо-
дит в процессе классического анализа, а также аналитической
терапии при других патологических констелляциях.
Северина
Это была пациентка, пораженная тяжелой формой психичес-
кой анорексии. Пищевые ограничения, являвшиеся настоящим
голодным режимом, который она себе навязывала, и булимия-
рвота, следовавшие друг за другом после единственного при-
343
ема пищи вечером, были выражением интенсивной деструк-
тивности, порождающей почти невыносимое трансферентно-
контртрансферентное отношение. Ее поразительная худоба
показывала, до какой степени болезнь затрагивала ее самосо-
хранение, поскольку кахексия1 являлась не только выражением
чрезвычайного подавления сексуальности, но также и выра-
жением нападения на жизненно необходимую потребность в
еде. Однако ее анорексично-булимическое поведение могло
появиться как последняя попытка психического выживания
перед лицом смертоносных психотических требований влече-
ния с угрозой поглощения аутистическим ядром, присутствие
которого можно было постулировать у этой пациентки. Как в
оппозиции «все или ничего» психотической оральности (ано-
рексия или булимия, обе без границ), мы попадаем в простран-
ство парадокса: умирание от голода как последняя попытка
психического выживания. Фетишистское объектное отноше-
ние входит в список парадоксальных переносов, которые ис-
пользуются в психозах или перверсиях. Эти парадоксальные
переносы могут рассматриваться как защита от психотическо-
го процесса.
Трансферентное отношение Северины было совершенно
парадоксальным. Болезнь проявилась в подростковом возрас-
те в семейном климате, характеризовавшемся суровостью
Сверх-Я с интенсивным подавлением сексуальности; но прово-
цируемая регрессия доходила до орального ядра, травмирован-
ного в самом раннем детстве. Действительно, в ходе психоте-
рапии пациентка смогла обнаружить существование ранних
пищевых расстройств, раскрывающих основную дисфункцию
первичного отношения с матерью, с женщиной, которая появ-
лялась в дальнейшем как недостаточно любящая, вменяющая
своей дочери отвращение к сексуальности и подчиняющаяся
своему грубому супругу. Эти пищевые расстройства прошли в
то время незамеченными, но пациентка восстановила в памя-
1
Кахексия — состояние крайней степени истощения
организма (общая слабость, похудание, снижение активности
физиологических и обмен-
ных процессов).— Прим. А. В. Рассохина.
ти, используя рассказы семьи, события начального периода
своей жизни. Ее мать, разрешившись родами, жила у своих
родителей и тем самым оказалась перед лицом бурных семей-
ных конфликтов, с чем была связана внезапная остановка лак-
тации. Северина отвергала бутылочку с молоком, и у нее нача-
лась рвота; нарушение аппетита и рвота затем прекратились,
чтобы вновь возникнуть к восемнадцати месяцам. Одна из
функций психотерапии состоит как раз в том, чтобы аналитик
смог стать свидетелем страданий, которые остались без ответа
со стороны семейного окружения, что помогает ему осознать и
определить эти ощущения. Итак, анорексическая структура
вытекает из сгущения отвергания сексуальности (Ververfung) в
подростковом возрасте и ранней травмированной оральности.
Поэтому можно было понять попытку Северины подавить
потребность в пище, доходящую до риска смерти, как послед-
нюю битву против проявлений женственности. В этом заклю-
чается другой парадокс.
Ранняя фрустрация, поразившая желание потреблять пищу,
указывает на нарушенное отношение с первичным материнским
объектом. Здесь мы оказываемся в режиме потребности, а не в
режиме желания; фрустрация оставляет ненасыщенным поиск
материнского объекта; этот поиск объекта проявится позже, на
заднем плане, во взрослом возрасте. Трудность в лечении психи-
ческой анорексии состоит в том, что этот поиск проявляется в
переносе в парадоксальной форме — в форме отрицания
присутствия аналитика. Для Северины я не был настоящим
объектом, «другим», мое существование для нее было шатким и
ограниченным. Достигла ли аутистическая основа анорексии
Северины «идеи Я», которую Сеарль считает фундаментом
психоза, т. е. инаковости (Searles, 1965)? Конечно, но, с другой
стороны, это было активное отрицание моего присутствия,
антиэдипово движение против любого влечения.
Регрессия аффектов у Северины была впечатляющей. Мож-
но было обнаружить обострение симптомов во время отсутствия
близких людей и во время отпуска аналитика, но потребовалось
много времени, чтобы она смогла это констатировать сама и что-
бы на месте симптомов она смогла увидеть в переносе свой страх
сепарации и связать его со своей детской историей. Ее мать,
344 345
занятая в своем магазине обслуживанием клиентов, не ушла
с работы, даже когда ее дочь нужно было доставить в больницу.
А вечером приходилось очень долго ждать, чтобы мать наконец-
то пришла приготовить еду, закончив свою работу. Осознание и
проработка страха, связанного с ее прошлой историей, в транс-
ферентной ситуации были основными моментами психотера-
певтического процесса, приводящими к усиливающемуся осо-
знанию аналитика как объекта, как настоящего другого, тогда
как до сих пор он был только частичным объектом, отрабатыва-
ющим барщину по чужой воле. Это происходило одновременно
с уменьшением всемогущества пациентки и господства, которое
она пыталась осуществить.
Бесплотное тело Северины вызывало у аналитика чувство
ужаса, так как она напоминала ему заключенного, вышедшего из
концлагеря. Но сама она, глядя на себя в зеркало, вовсе не вос-
принимала себя таким образом, поскольку, массивно отрицая
реальность, видела себя гораздо более упитанной; «жир», кото-
рый она усматривала в своих худосочных формах, напоминал ей
крепость тела ее матери, которая была скорее тучной в ее детст-
ве. На самом деле это было сгущение образа своего тела и обра-
за тела своей матери в виде чудовищной химеры, представляю-
щей собой нечто вроде архаического инцеста: одно тело на
двоих, сказала бы Джойс Макдугалл (McDougall, 1989). Этот
бредовый образ своего тела мог также напоминать повторяющи-
еся беременности матери и смертоносную ноту ее абортов, де-
лавшихся дома и, конечно же, не проходивших незамеченными
для Северины. Эта дисморфофобия, в понимании Эвелины Ке-
стемберг, включала сексуальность с насильственной, если не
сказать смертоносной, тональностью, входящей в состав безжиз-
ненного и фекализированного анорексического тела.
Парадоксальный перенос и фетишистское
объектное отношение
В основе психической анорексии лежит первичная рана, вызван-
ная недостаточностью материнского инвестирования; при прова-
ле галлюцинаторного удовлетворения желания перверсия явля-
ется источником парадоксального наслаждения (Chasseguet,
1984). Здесь речь идет о режиме неопотребностей (Fain, 1971),
пытающихся найти другой выход из провала аутоэротической
конституции; самоуспокаивающее поведение (Szweg, 1988)
является эрзацем недостаточного аутоэротизма и выражается в
ано-рексических и булимических принуждениях, так же как и в
оргазме Я, о чем говорили Э. и Ж. Кестемберг. За неимением
сексуального оргазма, который предполагает наличие другого,
оргазм Я — это вид экстаза нарциссического плана.
Возбуждение, поддерживаемое безостановочной физической и
психической активностью и доводящее порой до полного
изнеможения, может производить эндорфины, которые играют
роль, аналогичную роли эндорфинов, производимых в
токсикоманических состояниях,— и мы попадаем в режим
вредных привычек (аддикций).
Попробуем теперь рассмотреть психическую анорексию как
женскую форму фетишизма (Vermorel, 1992), Если мужчи-на-
фетишист в целях достижения оргазма стремится организовать
псевдоэдип с предметом, связанным с телом матери, где же тогда
фетиш у страдающего анорексией? Это тело субъекта и пища,
которые и занимают место фетиша. Мужчина-фетишист, исходя
из своей сексуальной ориентации, стремится создавать вовне
фетиш фаллического плана, изменяя функцию переходного
объекта, например, такого, как ткань, или фетиш, связанный с
материнским телом. У женщины, больной анорексией, в связи с
женской ориентацией ее сексуальности фетиш находится вну-
три, и вследствие смешения тела матери с телом дочери тело по-
следней и выполняет функцию фетиша. В отличие от настояще-
го переходного объекта, который служит для сепарации от
матери, фетиш является переходным объектом, потерпевшим
провал и отклоненным от своей цели; он умерщвлен, фекализи-
рован, закрепляет неотсепарированность и служит защитой от
психотического захвата; таким образом, фетишизированное тело
страдающего анорексией человека является выражением холод-
ного психоза, т. е. психоза без бреда.
В переносе аналитик переживает проблемы пациентки,
чувствуя себя уничтоженным, неспособным думать: речь идет
о модальности процесса проективной идентификации, когда
именно несимволизированный опыт проецируется на/в тера-
певта, который призван придать ему новый смысл; все это
346 347
разыгрывается на уровне метакоммуникации, выражающейся
с помощью аффектов. Для пациентки это парадоксальная по-
пытка: выбрасывая вовне свой опасный характер, найти объект,
которого всегда недоставало. В посланиях пациентки, напоми-
нающих сообщения, обращенные ее матерью к Северине-ре-
бенку, аналитик встречается не только с опытом беспомощно-
сти, но также и с ненавистью, о которой так хорошо говорил
Винникотт применительно к психозам. Эта ненависть кажется
очень близкой к ярости, которая, разумеется, отклонена от своей
цели и направлена на деструктивность; но для аналитика
важно увидеть там также и жизненный фундамент, лежащий в
основе воли к жизни и служащий для сепарации от первично-
го объекта (Vermorel, Vermorel, 2000).
Самоуспокаивающее поведение (и анорексическая зависи-
мость, и булимия со рвотой) является одним из выражений
фетишистского бреда. Но нельзя забывать также и о том, что
здесь еще речь идет о парадоксальном поиске связи; субъект
постоянно атакуется, и его присутствие отрицается. Нужно
время, чтобы личность аналитика появилась в качестве насто-
ящего объекта. Булимия выражает движение поглощение-по-
жирание-материнское тело2, тогда как рвота представляет со-
бой отторжение материнской груди, которая была поглощена
без ограничений. Это судьба аналитика, так как от сеанса к се-
ансу остается мало или вовсе не остается следов запечатления
того, что произошло на сеансе, того, что изменяется (медлен-
но) благодаря постоянству личности аналитика, постоянству,
присутствующему всегда, несмотря на повторяющиеся атаки.
Латентное анорексическое ядро в ходе анализа
Когда аналитик чувствителен к этой форме переноса, то он
может ее отслеживать в ситуациях, где она минимально прояв-
ляется. Действительно, травматическое анорексическое ядро,
к которому мы попытались подойти, отщеплено от остальной
личности и является более или менее значимым и активным.
2
Триада Бертрама Левина: спать, поглощать - быть
поглощенным.
В случае, описанном выше, оно захватывало в буквальном
смысле всю сцену, но в других обстоятельствах оно может быть
гораздо более скромным и давать возможность психике функ-
ционировать иначе, а при случае и невротическим образом.
Обучающийся аналитик представляет случай на суперви-
зию: речь идет о пациентке, которая уже проходила анализ; во
время предварительных встреч анализ показался ему обоснован-
ным в связи с наличием у пациентки элементов невротической
организации. Когда анализ начался, аналитик оказался в ситуа-
ции, сбивающей его с толку, так как речь шла не о классическом
переносе, а сам он был тогда дебютантом. Как и его подопечный,
супервизор чувствовал, что он едва ухватывает нить в представ-
ляемом материале. Отметив ранее аналитические качества кол-
леги, он был удивлен этой ситуацией. Потребовалось время, что-
бы аналитик понял, что он испытывал настоящий паралич
мысли и неспособность к проработке; время, чтобы осознать, что
это проистекало из-за трансфсреитного сообщения, посылаемо-
го пациенткой, из-за режима фетишистского объектного отно-
шения: последнее получило возможность проработки и обрете-
ния смысла через контртрансферентную работу. Только тогда
пациентка вспомнила анорексический эпизод подросткового
возраста, который, очевидно, прошел незаметно и закончился
сам собой, но оставил травмированную психическую зону, при-
тупленную, но всегда присутствующую и активированную нача-
лом анализа. С этого момента ситуация изменилась и аналити-
ческая работа началась — сперва переходным образом, чтобы
впоследствии обрести устойчивые эдиповы элементы, позволив-
шие перейти к кушетке, т. е. к лечению, происходящему в более
классическом русле.
Флоранс
Флоранс чуть более сорока лет, это чрезвычайно элегантная и
изысканная женщина. Ее второй брак кажется очень удачным,
но она все еще находится под воздействием супружеских труд-
ностей, пережитых в первом браке. Когда она об этом вспоми-
нает на предварительной встрече, обнаруживается вся глубина
ее депрессивного состояния, что, однако, не мешает ей
349
в повседневной жизни, и особенно в профессиональной, быть
предприимчивой, интересной, живой. У аналитика возникает
контрастное впечатление, как если бы перед ней находились
две женщины. Но позитивная сторона пациентки привела ана-
литика к решению проводить с ней анализ, хотя на первичном
интервью у нее возникли сомнения: отсутствие сновидений,
нежелание говорить о сексуальной жизни...
Сразу же аналитик чувствует, что находится в особенной си-
туации: Флоранс ее обездвиживает, сковывает. Сначала Флоранс
сама определяет ритм работы: два сеанса в неделю для практиче-
ских неизбежных проблем, но, по возможности, без дискуссий.
И в первый период анализа пациентка главным образом расска-
зывает, а не ассоциирует: рассказывает о своих настоящих и про-
шлых страданиях, о непостоянстве интереса матери к ней, о «про-
валах» отца, о ее неудачном первом браке, о чувстве вины из-за
того, что она не уделяла должного внимания детям. Постепенно
устанавливается некоторая монотонность: аналитик мало что
может сказать и еще меньше — интерпретировать; она
слушает и проявляет эмпатию без того, чтобы что-то делать с
этим материалом. Ощущение полной обездвиженное™
обостряется, когда пациентка объявляет, что собирается
получать профессиональное образование: она должна изменить
свое расписание, и, говорит она, иногда она будет приходить
только один раз в неделю, тем не менее она будет платить за два
сеанса. Не принимая этого изменения, аналитик понимает,
какое большое значение пациентка придает анализу. При этом
очевидна вся парадоксальность ее представления, приводящая
аналитика в растерянность, поскольку в действительности
пациентка сокращает время анализа.
В следующем году, получив новый диплом, она переходит
на новую должность, которая, конечно же, вынуждает ее — и
аналитика тоже — изменить расписание, возвращаясь к двум
сеансам. Аналитик не может мгновенно разрешить проблему
расписания. К тому же то, что она вновь оказывается постав-
ленной перед фактом, приводит аналитика в ярость, в чем она
сразу не отдает себе отчета, но что сквозит в несколько изму-
ченном тоне ее голоса.
Аналитик реагирует выражением усталости и боится, как
бы анализ не увяз по причине контртрансферентных проявле-
ний, которые на данный момент вызывали у нее чувство вины.
В действительности за тем, что проявлялось как сдержанность
или осторожность со стороны пациентки, стояло активное ис-
следование себя, велся настоящий опрос старых друзей мате-
ри. Тогда она начинает связывать то, что ощущала как внезап-
ную потерю интереса к ней матери, с тем фактом, что, находя
очередного любовника, мать отправляла ее, хотя она была еще
совсем маленькой, на ночь, на день или на более долгое время
к всегда готовой услужить знакомой. «Это,— говорит она,— как
если бы она меня сдавала в камеру хранения 1» Таким образом,
путем отреагирования пациентка вызвала у аналитика чувство,
что сама аналитик была сдана в камеру хранения. В пара-
доксальном отношении отреагирования она посылала аналитику
чувства, которые никогда не могли не только производиться
матерью, но и просто выражаться и признаваться, устанавли-
вая связь между матерью и ребенком, которые формировались
как две разные и индивидуальные личности.
Следующее происшествие становится определяющим: од-
нажды аналитик звонит ей и говорит, что не сможет принять ее
завтра. На следующем сеансе она объясняет, что она почувство-
вала: сначала она обрадовалась, что у нее будет время заняться
дочерью, которой надо было помочь. Но потом она подумала, что
это не было в привычках аналитика так поступать и что, навер-
ное, она заболела, иначе быть и не могло. Она была этим очень
взволнована: «Вы перевоплотились,— сказала она.— Впервые вы
стали для меня человеком с чувствами и страданиями. Нет,
не впервые: несколько недель назад я вам объясняла, что мне
очень трудно выслушивать сообщения о проблемах моей доче-
ри. Вы мне тогда сказали, что не всегда возможно найти нужное
слово и соответствующую дистанцию. Вы это сказали так, что я
подумала, что и у вас тоже возникают трудности с близкими.
И это мне согрело сердце». Аналитик связала эту фразу с тем,
что она говорила пациентке в ярости (в скрытой ярости), кото-
рая могла бы их привести к разрыву, но которая —
отреагирова-ние в ответ на отреагирование — заставила ее
оказаться живой и отделенной от пациентки. И именно тогда
пациентка и призналась, насколько она боялась, что аналитик
скажет, что анализ с ней невозможен, и сдаст ее в камеру
хранения.
351
 Но в течение первого периода анализа именно Флоранс
сдала аналитика в камеру хранения. Думается, что там речь
шла, как минимум, о том, что Эвелин Кестемберг назвала фе-
тишистским отношением к объекту. Аналитик, оказываясь
обездвиженным, вынужден не проявлять никаких чувств и
даже сам не воспринимает их. Речь идет о настоящей фетиши-
зации, при которой внешний объект не существует как таковой,
однако он необходим, чтобы гарантировать нарциссическую
целостность субъекта. Сама обездвиженность аналитика дает
пациенту магическую власть, которая предоставляет ему под-
тверждение собственного существования. Но в то же время
такая ситуация рискует привести к увязанию, пока повторение
отреагирований остается непонятым и пока аналитик остается
захваченным и беспомощным перед ними.
Вывести из этой ситуации может только отреагирование
аналитика в ответ на отреагирование пациента: тон вмешатель-
ства аналитика обнаруживает его ярость, хотя бы ярость в виде
утомленности. И аналитик тогда осознает, что то, что он пережи-
вает, что его заставляют переживать,— это то, что вы можете
почувствовать, когда вас сдают в камеру хранения,— чувства ре-
бенка, превращенного в упаковку, в вещь: сначала ярость, а по-
том страдание. Это позволяет аналитику пережить свои чувства
как настоящий перенос в анализе. Необходимо было, чтобы ана-
литик «перевоплотился», для того чтобы выйти из этого фети-
шистского отношения, успокаивающего, но заточающего. Ана-
литик не давал интерпретации. Но именно на уровне холдинга
и могла установиться коммуникация между пациентом и анали-
тиком. Рэймон Кан (Cahn, 2002) в работе «Конец кушетке?»
пишет, что самое главное заключается в том, «чтобы аналитик,
идя по контртрансферентному пути, вызвал к жизни крик, ко-
торый пациент сам не может издать».
Объектное отношение и влечение в
парадоксальных переносах
Понятие объектного отношения было предложено Карлом Аб-
рахамом (Abraham, 1916-1977) в его генетической теории
либидо, так как на каждой стадии (оральной, анальной,
фаллической
и генитальной) развития влечения уже намечен способ отноше-
ния к объекту. Дальнейшее развитие психоанализа покажет, что
сменяющие друг друга теории вращались между двумя полюса-
ми — полюсом влечений и полюсом объектных отношений.
Идеи Абрахама были развиты Мелани Кляйн, проходившей у
него свой анализ; она вводит понятие внутреннего объекта, ко-
торый получил полную разработку. На полпути между Фрейдом
и Мелани Кляйн Уильям Рональд Фэрбэрн (Fairbairn, 1952) в
ходе очень индивидуальных собственных рассуждений приходит
к выводу, что понятие внутреннего объекта является инте-
риоризацией отношения к внешнему объекту.
Другое направление развития объектных отношений —
психология Я — имело широкое распространение в Северной
Америке. Одним из главных его представителей является Эдит
Якобсон, ставшая образцом для Эвелин Кестемберг, которая
неоднократно цитирует Якобсон и заимствует у нее понятие
самости. Но вряд ли Э. Кестемберг была знакома с работами
Фэрбэрна, которые никогда не цитировала. Морис Буве, один
из теоретиков объектных отношений во Франции, написал два
тома произведений (Bouvet, 1967) на эту тему. Он скоропос-
тижно скончался, и его идеи мало предавалось гласности в свя-
зи с враждебным отношением французского психоанализа
(Жак Лакан и мн. др.) к психологии Я; это противостояние
часто принимало весьма преувеличенную идеологическую
форму, затмевавшую понятие объектных отношений. В этом
смысле Эвелин Кестемберг является исключением из правила,
так как ее подход к психической анорексии представляет собой
баланс между пространством влечений и объектных отноше-
ний. Действительно, понятие объектных отношений является
значащим для основных ранних фрустраций, которые способ-
ствуют возникновению психозов. За неимением достаточного
материнского инвестирования потребности ребенка не удовле-
творяются, а влечения самосохранения испытывают это влия-
ние, откуда и появляется проблематика психического выжива-
ния в психической анорексии. Конечно, поиск материнского
объекта запрограммирован видом, как это показали этологи
(привязанность), но он требует адекватного ответа окружаю-
щей среды (материнской), чтобы стабилизировать влечения
352
353
самосохранения. Кроме того, за неимением достаточного нар-
циссического инвестирования нелюбимый ребенок тоже будет
обречен на вечный поиск отсутствующего объекта в своих бу-
дущих отношениях. Это происходит не в режиме желания, а в
режиме потребности; так как желание опирается на удовлетво-
рение потребностей: влечения, связанные с целым объектом,
могут устанавливаться в их сексуальном измерении, где гос-
подствуют любовь/ненависть, тогда как оппозиция привязан-
ность/ярость лежит в основе самосохранения.
Именно здесь располагается фундаментальный пункт ана-
литической стратегии; интерпретировать на эдиповом уровне
проявление парадоксального переноса было бы источником
страшных негативных терапевтических реакций. Дидье Анзье
(Anzieu, 1996) присваивает Фэрбэрну заслугу первенства в
описании природы парадоксальности. Фэрберн исходил из
своей модели интериоризации плохого родительского объекта
нелюбимым и даже подвергавшимся грубому обращению ре-
бенком (так как он разрабатывал этот аспект своей теории, ра-
ботая в учреждениях для малолетних преступников и с детьми,
перенесшими плохое обращение). Не будучи в состоянии про-
тивостоять всемогущему родителю, от которого он зависит,
Фэрбэрн настаивал на понятии детской зависимости: фрустри-
рованный ребенок или ребенок, с которым плохо обращались,
предпочитает интериоризировать плохой внешний объект в
виде внутреннего объекта; внутреннее объектное отношение
воспроизводит внешнее объектное отношение. Такой ценой он
покупает внешнюю безопасность за счет внутренней небезо-
пасности: это он плохой, а не его окружение, даже если с ним
действительно плохо обходятся. Именно в этом заключается
модель парадоксальной инверсии аффектов. Теория Фэрбэрна
сильно проигрывает от того, что последовательно отвергает
само понятие влечения, тогда как эти два полюса теории могут
выиграть, только объединившись, что и было сделано Эвели-
ной Кестемберг в ее подходе к анорексии как к объектному
фетишистскому отношению.
Выше мы сделали набросок модальностей понимания пси-
хической анорексии как холодного психоза и провала переход-
ного процесса у ребенка. У Северины фекализация тела и его
умерщвление стояли на первом плане. У Флоранс не доходит
до степени холодного психоза, и отношение, несмотря на пре-
вратности, остается живым. Тем не менее на нем лежит печать
отчуждения и парадоксальности, а обездвиженность аналити-
ка и его контртрансферентное переживание является одним из
ключей аналитической работы, которую и необходимо сделать.
В связи с этим нужно переходить от пространства несимволи-
зированных содержаний, отмеченных главным образом вытес-
ненными аффектами, к пространству символизации, которое
сопутствует эдипову треугольнику.
Процесс проективной и интроективной идентификации
является центральным в психотерапии со страдающими ано-
рексией. Здесь как раз необходимо упомянуть о переходном
анализе Дидье Анзье (Anzieu, 1985). В чем заключается функ-
ция аналитика, как не в интерпретации фантазмов, и в чем тог-
да его функция, когда он имеет дело с несимволизированными
содержаниями? Он может оставаться аналитиком, располага-
ясь на другом уровне слушания, принимая знаки, которые вы-
ражают искажение субъективной топики пациента; знаки, иду-
щие от тела, эти послания сенсорной, моторной и двигательной
экспрессии, жаждут быть осознанными и обрести смысл в ме-
такоммуникации — к альфа-функции Биоиа. Случай Флоранс,
у которой моторика выражала несимволизированное пережи-
вание покинутости, показывает, что эта проблематика не сво-
дится только к психозам и сегодня поддается психоаналитиче-
скому лечению.
Литература
KestembergE., Kestemberg G., DecobertS. (1972) La Faim et le Corps.
Paris: PUF "Le Fil Rouge".
KestembergE. (1978) La relation fetichique a 1'objet // Revue Franchise
de Psychanalyse. 42. P. 195-214; Reed//Kestemberg E. La Psy-
chosefroide. Paris: PUF, 2001. P. 77-101.
VermorelH., VermorelM. (2001) Abord metapsychologique de 1'anorexie
mentale // Revue Franchise de Psychanalyse. 65. P. 1537-1549.
354
355
SearlesH. (1965) L'Effort pour rendre 1'autre fou. Paris: NRF Gallimard
«Connaissance de l'inconscient», 1982. Ален Жибо
McDougallJ. (1989) Theatre du corps. Paris: NRF Gallimard «Connais-
sance de l'inconscient».
ChasseguetSmirgelJ. (1984) Ethique et Esthetique de la perversion, Seys-
ВСТРЕЧА с РАСКОЛЬНИКОВЫМ
sel, Champ Vallon, L'or d'Atalante.
Размышления по поводу одного первичного
Fain M. (1971) Prelude a la vie fantasmatique // Revue Franchise de Psy-
chanalyse.35.P.371-364. интервью с «пограничным» пациентом
Szwec G. (1988) Les Galeriens volontaires. Essais sur les precedes auto-
calmants. Paris: PUF. C. Smajda, A propos des precedes auto-cal- Доклад на франка-русском коллоквиуме по психоанализу
mants du moi // Revue Franchise de Psychosomatique. 1993. N° 4. (Москва, 2003, октябрь)
VermorelH. (1992) Fetichisme masculin et anorexie mentale feminine //
Revue Franchise de Psychanalyse. 56. P. 1716-1719. Перевод с французского Е. Е. Щавлеевой,
VermorelH., VermorelM. (2000) ^'invention de la pulsion de mort et son научная редакция А. В. Россохина
impact dans les psychoses // Guillaumin J. et al. L'Invention de la
pulsion de mort. Paris: Dunod «Inconscient et cultures-.
Cahn R. (2002) La Fin du divan? Paris: Odile Jacob. Итак, нам следует рассматривать пограничностъ
Abraham K. (1916-1977) Esquisse d'une histoire du developpement de la как подвижную и флуктуирующую границу и для
libido basee sur la psychanalyse des troubles mentaux // Oeuvres нормального состояния, и для патологии. Погра-
completes. 2, trad. I. Barande. Paris: Payot, 1966. P. 231-313. ничность является, быть может, самой фундамен-
Fairbairn W. R. D. (1952) Etudes psychanalytiques de la personnalite, тальной концепцией в современном психоанали-
trad. P. Leconte. Paris: Ed. Du Monde Interne, 1998; Structure зе. Мы должны формулировать эту концепцию не
endopsy-chique et relations d'objet. Vol. I, trad. P. Leconte. Puteaux: в терминах образных представлений, а в терми-
Ed. du Monde Interne (1994), 1999. нах процесса превращения энергии и символиза-
BouvetM. (1967) Oeuvres psychanalytiques. 2 tomes. Paris: Payot. ции (сила и значение).
AnzieuD. (1996) Creer, detruire. Paris: Dunod. Anzieu D. (1985) Le А.Грин (1976)
Moipeau. Paris: Dunod, 1995.
«За преступления нужно расплачиваться кровью. Это судь-
ба». Таковы были первые слова пациента, случай которого был
представлен на публичной консультации в Центре судебной
психиатрии им. Сербского в Москве: совсем как Раскольников,
герой романа Достоевского, он совершил преступление, за ко-
торое, по его мнению, нет иного возмездия, кроме смерти —
это единственно возможная кара за действия, совершенные в
измененном состоянии сознания и в опьянении и
заслуживающие высшей меры наказания.
Пьянствуя ночью в кругу друзей семьи, этот молодой чело-
век двадцати семи лет изнасиловал трехлетнюю девочку и за-
был, что произошло. Родители ребенка оставили вечером его
одного со своей дочерью, а когда вернулись, то обнаружили его
357
бродящего среди ночи по дому, растерянного и повторяющего:
«Кто-то другой сделал что-то малышке». Девочка, раздетая, со
следами крови, плакала в своей комнате. Выпрыгнув в окно,
пациент Е сам вызвал милицию, отказывался рассказать какие
бы то ни было подробности по поводу этой сексуальной агрес-
сии. Реакцией на арест была попытка самоубийства: он пере-
тянул себе палец левой руки, чтобы, по его объяснению, он раз-
дулся, вызвал гангрену и, таким образом, привел к гибели —
образ сексуального возбуждения и одновременно смертельной
кастрации. Психиатрическая экспертиза не пришла к заключе-
нию о психотическом состоянии, но констатировала драмати-
ческое патологическое прошлое пациента с многочисленными
суицидальными попытками, в частности, в подростковом воз-
расте. В шестнадцать лет, например, он пытался отравиться
газом, мотивы остались неясными. Насилие было его участью
на протяжении всего детства: единственный сын отца-алкого-
лика и матери, которая часто била его резиновой дубинкой,
Р. был свидетелем бурных ссор между родителями; однажды,
когда отец в состоянии алкогольного опьянения хотел избить
мать, он бросился на него с молотком. Нет ничего удивитель-
ного в том, что экономика отреагирования и разрядки взяла
верх над экономикой фантазма и репрезентации, если исходить
из классической картины пограничных состояний.
Диагноз русского невролога констатировал органическое
расстройство центральной нервной системы в результате рев-
матической хореи и черепно-мозговой травмы, имевших место
в детстве. Этот нестабильный, вспыльчивый и драчливый па-
циент имел тенденцию переводить возбуждение в буйное по-
ведение и два года назад консультировался у психиатра, чтобы
получить помощь в противостоянии своим страхам; он был
госпитализирован, но сбежал через окно три дня спустя, не
выдержав больничной обстановки.
За три месяца до преступления он нигде не работал, хотя по
профессии был плотником, и не употреблял спиртное, как
раньше, из-за отсутствия денег. Но обращение к алкоголю ос-
тавалось всегда вероятным, как это показало его состояние на
момент совершения преступления. На основе своих бесед с Р.
психиатр описывает его как отказывающегося от сотрудниче-
ства и не желающего говорить на тему своей прошлой жизни.
Именно в таком неблагоприятном со всех точек зрения контек-
сте мне и Клоду Балье пришлось с ним встретиться на публич-
ной консультации. Помимо недоверия пациента, многие другие
факторы указывали на невозможность проведения аналитиче-
ской беседы. Речь шла о консультации в присутствии пример-
но двухсот профессиональных врачей; пациент находился под
стражей в ожидании решения суда и, само собой разумеется, не
был расположен к встрече с психоаналитиками (он наблюдал-
ся в Центре им. Сербского, одном из самых известных русских
учреждений в области психиатрической экспертизы). Наконец,
пациент заговорил, и мы должны были прибегнуть к помощи
переводчика1. Речь шла о «пограничной» консультации с по-
граничным пациентом, на первый взгляд не расположенным к
обсуждению в присутствии публики преступных действий.
Он вошел в большой конференц-зал с другой стороны в
сопровождении двух милиционеров, держа руки за спиной.
Я думал, что он был в наручниках, но, когда он поднялся на
сцену, я заметил, что их у него нет. Р вел себя как осужденный,
и оставалось только поражаться тому мощному внутреннему
напряжению, исходящему от этого худого молодого человека с
бледным лицом, напоминавшего знаменитого героя Достоев-
ского из «Преступления и наказания».
Поднявшись на сцену, я подхожу к нему, чтобы пожать руку.
Он отказывается и говорит: «Я отвык». Я приглашаю его сесть
на стул, повернутый на три четверти спиной к аудитории и
лицом ко мне; слева от меня — Клод Балье, справа — Павел
Качалов, переводчик. Мы представляемся, Клод Балье и я,
и говорим, что мы французские психиатр и психолог и что мы
здесь, чтобы поговорить с ним и вместе решить, чем мы могли
бы ему помочь. Вдруг он у нас спрашивает: «Можно мне раз-
1
В данном случае речь идет о Павле Качалове, русском психиатре, ра-
ботающем в Центре им. Сербского и являющемся одним из первых
русских психоаналитиков, который стал членом Международной Пси-
хоаналитической Ассоциации после получения образования в Париж-
ском институте психоанализа. Мы ему очень признательны за исклю-
чительную помощь, оказанную нам в ходе этой беседы.
359
вернуть стул?» — желая, таким образом, полностью
повернуться спиной к аудитории, что он и сделал, и показать,
что он хочет с нами разговаривать.
Вот в такой обстановке он вступает в беседу, упоминая о
необходимости «оплачивать кровью» свой долг судьбе. Я заме-
чаю ему, что несмотря на то, что он считает себя виновным,
важно понять, каким образом судьба, словно имеющая внеш-
ний статус по отношению к нему, могла быть в действительно-
сти связана с его конфликтами, тревогами и страхами. Серьез-
ным и трагичным тоном он мне отвечает: «Я не хозяин своей
судьбы, и момент кризиса я не помню. Я жил в страхе. Это
было неожиданно и болезненно. Я пытался один раз заплатить
за это жизнью и зарезать себя; но я направил удар слишком
высоко». При этом он изобразил жестом желание заколоть себя
в сердце и обратить против себя ту неистовую силу, которая
предназначалась для другого. Он добавляет: «Не надо пытать-
ся понять. Это слишком чудовищно и больно. Я не хочу сейчас
говорить об этом».
Тогда Клод Балье говорит, что мы можем вместе поговорить
о том, что его заставляет страдать, разделить с ним эту боль, воз-
можно, вместе ее будет легче переносить. Р. вспоминает, что ему
часто предлагали рассказать свою историю, даже под гипнозом,
но он отказывался, так как «его история отвратительна», свиде-
тельствует о том, что его стыд и вина невыносимы, и искупить
такое преступление можно только смертью. Я ему объясняю, что
наша беседа, в отличие от сеанса гипноза, во время которого он
спит, оставляет ему свободу говорить о том, о чем он хочет. Со
своей стороны, Клод Балье добавляет, что здесь мы можем го-
ворить по-человечески и таким образом помочь друг другу. Тог-
да Е соглашается побеседовать с нами, чувствуя, наверное, что
наш разговор не будет ни милицейским допросом, ни психиат-
рическим исследованием, а беседой с лицами незаинтересован-
ными, совершенно далекими и от первого и от второго. «Я не
очень хорошо понимаю, о чем идет речь,— говорит он,— но вы
можете у меня спрашивать, я лучше буду отвечать на вопросы».
Таким образом, Р. предоставляет нам возможность проведе-
ния беседы, которая не будет сводиться исключительно к пре-
следованию; до сих пор он был чрезвычайно напряжен, време-
нами интенсивно потирал руки, наводя на мысль о его желании
яростно побить нас или себя. Именно в этот момент Клод Ба-
лье задает ему вопрос, который должен был ознаменовать пере-
лом в разговоре: «А не могли бы вы нам рассказать о каком-ли-
бо приятном воспоминании вашего детства?» Р. немного
расслабляется и, широко улыбаясь, рассказывает, что, когда он
был ребенком и жил в своем родном городе, на рыбалке после
многих безуспешных попыток он наконец поймал большого
рака, тогда как его товарищам удалось это сделать сразу же:
«Я был очень рад, это был не маленький, а большой рак, при-
мерно двадцать сантиметров,— подтверждая жестом значи-
тельный размер рака, особенно для ребенка пяти-шести лет,—
Я не выпускал его из рук целую неделю, хотя он начал уже сох-
нуть, я хотел его показать всем». По ожиданиям Р., эта личная
победа должна была найти признание других, что заставило
меня спросить у него, доказывал ли он рака своим родителям
и что они сказали по этому поводу. «Они сказали, что я "моло-
дец"»,— ответил он обычным тоном, как бы показывая малую
заинтересованность со стороны родителей. Когда он упоминает
об ожидании от них другой реакции, подтверждающей зна-
чимость этого события, я слышу, что он произносит с улыбкой
слово «больше», которое я понимаю как «большой» (Большой
театр в Москве), опережая таким образом перевод с русского
на французский: он бы предпочел, чтобы реакция его родите-
лей была больше и чтобы они восхитились.
Я подчеркиваю тогда, что, наверное, он действительно был
разочарован тем, что родители не отметили в большей степени
важность этой личной победы; он отвечает мне по-французски:
«Да!» С другой стороны, он был взволнован, услышав перевод
на французский русского слова «молодец», по виду такого для
него обыкновенного, словом «bon garcon»; он повторяет его дро-
жащим голосом, выказывая таким образом свое волнение в дви-
жении идентификации с другим. Удивляя меня своим знанием
французского языка, он объясняет мне, что в школе учитель ис-
панского, молодая женщина, научила его нескольким француз-
ским словам, так как сама очень любила французский язык.
Р. демонстрирует таким образом свое желание общаться с
нами вне лингвистических барьеров, что позволило ему вспом-
361
нить счастливые моменты детства, которые возвращали ему
уважение к самому себе. Благодаря этой нарциссической под-
держке он не был больше виновным преступником, который
должен быть осужден, а был человеком, возобновляющим от-
ношения с опытом своего прошлого, свидетельствующим о
позитивном утверждении самого себя. Поэтому беседа между
нами стала возможной, несмотря на неблагоприятные условия
встречи, которые могли только усилить переживание пресле-
дования. Начиная с момента обретения удовольствия общения
с другим, Р. мог разделять свое страдание и тяжелые чувства,
которыми он был захвачен. Он ассоциирует по поводу воспо-
минания об одной воспитательнице, которая сказала ему од-
нажды: «Ты должен использовать слова, чтобы выражать свою
радость или ненависть. Нельзя их держать в себе, выпусти их!»
Р. уже раньше понял важность использования языка, а не дей-
ствий для связывания аффектов, но он очень мучился, ища
выражение для ненависти, поэтому ему понадобилось изобре-
сти слово «загори для ее обозначения.
Я подтверждаю вслед за ним важность связи между чувст-
вами и словами и необходимость не оставаться одному со сво-
ей тревогой, Р. начинает вспоминать о своей любви к матери:
«Я не знаю, как вы поступаете. Представьте, что вы один в ва-
шей камере, и вдруг вы слышите голос вашей матери. Как мож-
но разделить это, поделиться этим?» Когда я у него спрашиваю,
внушает ли ему этот голос спокойствие или страх, он добавля-
ет: «Он делает мне больно. Я не видел мать полгода. Я просто
к ней очень привязан, и она старенькая». Я узнаю, что его мать
живет в маленьком городке Д., в трех часах езды от Москвы.
Именно там он и жил до ареста.
Вдруг нас прерывают и дают в руки Р. микрофон, объясняя,
что аудитория плохо слышит, что говорит пациент. Я удивлен
этим грубым вторжением в нашу беседу и настаиваю на том,
чтобы спросили у Р., хочет ли он взять микрофон. «Я первый
раз в жизни буду говорить в микрофон. Очень хочется попро-
бовать. В тюрьме говорят, что если у заключенного есть что-то
в руках, лучше, чтобы там и оставалось, потому что в любом
случае у него отнимут!» Немного удивившись, Р. наконец дер-
жит в руках микрофон, он очень рад, может быть, так же, как
раньше, когда он показывал большого рака, которого поймал и
с которым никак не хотел расставаться.
Р. продолжает говорить, вспоминая о мучительных пережи-
ваниях больных людей в тюрьме, запертых в своих камерах, ко-
торым никак не удается объясниться, чтобы их поняли, и они
живут ложными обещаниями, тогда как администрация, особен-
но в области, не может исправить эти ошибки. Тогда вмешива-
ется Клод Балье и говорит, насколько он поражен способностью
пациента чувствовать и выражать то, что он ощущает. Тогда Р.
удивляет нас всех глубиной своей реакции: «Я не знаю, могут ли
слова быть достаточными, может ли хватать слов. Слова не мо-
гут защищать нас от маски, которую мы носим». И тем не менее
эта беседа имела место, потому что стало возможным проник-
нуть по ту сторону маски недоверия и ненависти. Я отмечаю, что
слова все-таки позволяют нам лучше овладевать нашими чувст-
вами и напоминаю ему, что нас прервали в тот момент, когда он
говорил о своей матери и о городе, в котором жил; и что если у
него есть плохие воспоминания, то также остались и хорошие.
Р. хорошо слышит приглашение поговорить о себе и о своей ис-
тории, но с удивительной проницательностью он настаивает на
том, чтобы не обходить амбивалентность: «Нужно помнить о
плохом, чтобы лучше сохранилось в памяти хорошее. Д. не мой
родной город, я туда приехал как беженец из Казахстана. Рус-
ских оттуда выгнали, многие уехали, многие умерли». Р. приот-
крывает свою трагическую историю, его родители и он, должно
быть, пережили тяжелые времена. Он нам сообщает, что десять
лет назад его отец был убит: «Это был конец, полный крах. На-
чинаешь обдумывать свои решения, свой выбор и средства до-
стижения целей и поведения; чтобы стать королем, нужно сна-
чала побыть конем!» Неожиданная и загадочная ассоциация, но
мы понимаем, что смерть его отца при обстоятельствах, остав-
шихся невыясненными, представляла собой разрыв в его жизни,
который был таким же сильным и значительным, как и нена-
висть к его жестокому отцу-алкоголику.
Мы также понимаем, что воспоминание детства, которым он
с нами поделился в начале беседы, относится к тому времени,
когда он жил в Казахстане. И он продолжает свой рассказ, вспо-
миная с гордостью о своей родине: «Мы жили на берегу Каспий-
363
ского моря. Вы гордитесь своей Эйфелевой башней и иностран-
ным легионом, а я горжусь своим родным городом. Это город
атомной станции, где ядерная энергия преобразует морскую
воду в питьевую. У нас также добывают уран для атомного за-
вода». Но если, с одной стороны, он идеализирует свой родной
город, то, с другой стороны, он также ассоциирует по поводу
страха, которым было наполнено его детство: «Были также и хи-
мические заводы, испускавшие черные облака». Идеализации
противостоит всегда присутствующее преследование, относяще-
еся к плохо дифференцированным родительским образам.
И все-таки в ходе беседы Р. понял, что осознание человече-
ского достоинства и инаковости зависит от способности заме-
нять поступки словами. Когда наше общение подходит к кон-
цу, я ему напоминаю о важности продолжения такого опыта,
когда можно поделиться с другим, и о нахождении хорошего в
себе. Он не перестает нас удивлять своим пониманием целей
психической работы и говорит: «Это как дверь, которую откры-
ваешь в себе самом, но хорошее зарыто очень глубоко». Я же-
лаю ему, чтобы он мог продолжать открывать эту дверь, он по-
жимает мне руку и говорит по-французски: «Bonne Chance»
Я тоже желаю ему удачи, и наша встреча заканчивается. Он
уходит в сопровождении двух милиционеров, оставляя у нас
впечатление подлинности и человечности, о наличии которых
в себе, думается, он и не догадывался.
Не знаю, как сложится его терапевтическое будущее, но
надеюсь, что эта встреча, возможно, приоткрыла ему интерес к
психической работе над самим собой и показала ее уместность.
Для такого пограничного случая, как этот, психическая работа
может быть только коррелятивной, как это показал Андре Грин
(1990). Она заключается в установлении двойной границы —
между внутренним и внешним (сома и внешний мир) и внутри
психики — между психическими системами. Беседа с Р.
продемонстрировала, что страх потери и внедрения оставлял
место только жестокому поведению по отношению к другим
или к себе самому. В этой связи, опираясь на работы Андре
Грина, Клод Балье подчеркивает значение прибегания к
действию, которое нужно отличать от перехода к действию:
сексуальное преступление Р. не может быть понято как
«настоятельное
отыгрывание фантазма сексуального желания», что подразуме-
вает переход к действию, а должно пониматься как «выталки-
вание действием процесса переработки» (Balier, 1996 2001;
Green, 1974), а именно прибегание к действию, которое исклю-
чает любой фантазм и любое представление, отсылающие к
материнскому имаго. В преступлении, совершенном Р. под вли-
янием алкоголя, речь шла о прибегании к негативной галлюци-
нации с целью уничтожить любую связь с материнским имаго
и укрепить таким образом расщепление Я, что было подтверж-
дено амнезией, последовавшей за преступлением. Если иско-
мая выгода заключается в избегании психотической катастро-
фы, связанной со смешением субъекта и объекта, то за такую
защиту приходится платить слишком высокую цену: происхо-
дит уничтожение всякой психической работы и одновременно
замена ее на самое крайнее насилие над другим и над самим
собой (Gibeault, 2001). Маленькая девочка, изнасилованная Р. в
момент страшного одиночества, является одновременно и
самим Р., и его матерью, отсылая к пережитым им в детстве
сценам насилия между его родителями, и между ним самим и
его матерью. Но преследуемая через преступное действие цель
состоит как раз в уничтожении всякой связи с этими представ-
лениями и с этими фантазмами.
Если беседа с Р. смогла нас так удивить и затронуть, то,
может быть, это случилось потому, что установка двух консуль-
тантов открыла для Р. путь проработки конфликта амбивалент-
ности и возможность восстановления отношений, хороших и
плохих аспектов в себе и в другом, по ту сторону отрицания и
расщепления Я. Конечно, мы далеки от иллюзий по поводу
этой встречи, но если его психическое движение сумело вклю-
читься в ходе встречи с незаинтересованными лицами, то мож-
но надеяться, что и другие встречи станут возможными и поз-
волят Р. находить другие решения, нежели насильственный
акт, для противостояния страху уничтожения.
В «Преступлении и наказании» Достоевский пишет о сво-
ем герое: «Он стыдился именно того, что он, Раскольников,
погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то при-
говору слепой судьбы, и должен смириться и покориться перед
"бессмыслицей" какого-то приговора, если хочет сколько-ни-
365
будь успокоить себя»- (с. 569). Именно такие мысли мог иметь
и наш пациент, но мы также знаем, что благодаря обретению
Колетт Шилан
способности любить герой Достоевского сумел почувствовать,
что он может быть хозяином своей собственной судьбы. И в тот
ноябрьский день в Центре им. Сербского в Москве мы хотели
бы после встречи с Р. надеяться на то, о чем пишет в заключе- СЛУЧАЙ тиковой БОЛЕЗНИ. БОЛЕЗНЬ Жиля ДЕ ЛА ТУРЕТТА
нии Достоевский: «Но тут уж начинается новая история, исто-
рия постепенного обновления человека, история постепенного Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу
перерождения его, постепенного перехода из одного мира в (Москва, 1996, май)
другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою
действительностью. Это могло бы составить тему нового рас- Перевод с французского Г. М. Северской,
сказа,— но теперешний рассказ наш окончен». научная редакция Н, К. Асановой
Литература
Balier C. (1996) Psychanalyse des comportements sexuels violents. Paris:
PUF, 260.
Balier C. (2001) Comportements violents transgressifs. Proximite de la
psy-chose // Psychanalyse et psychose. Violence et destructivite. Publica-
tion du Centre de psychanalyse et de psychotherapie E. et J. Kestem-berg
(Association de Sante Mentale de Paris Xllle). P. 51-64.
Dostoeivski F. (1975) Crime et chatiment. Paris: Gallimard.
GibeaultA. Violence, representation et elaboration, une introduction. Ibid.
P. 5-20.
Green A. (1974) «Le concept de limite» // La folie privee, psychanalyse
des cas limites. Paris: Gallimard, 1990. P. 103-140.
Green A. (1976) L'analyse, la symbolisation et 1'absence dans le cadre
ana-lytique//Ibid. P. 63-102.
Green A. (1990) La folie privee, psychanalyse des cas limites. Paris:
Gallimard.
В данной работе представлен случай тик'овой болезни, или
болезни Жиля де ла Туретта; это результат длительного наблю-
дения, который поднимает многочисленные теоретические и
терапевтические проблемы.
Георг Жиль де ла Туретт в 1885 г. описал особую форму
тиковой болезни, которая отличается от изолированных, обык-
новенных тиков, встречающихся у многих детей. Наиболее ча-
стый возраст появления тиков — это семь лет, т. е. во Франции
второй год обязательного школьного обучения. Синдром Ту-
ретта, как его называют американцы, сочетает впечатляющие
моторные тики и довольно специфические вербальные тики.
В связи с этими вербальными тиками упоминалась эхолалия,
но здесь речь идет скорее о повторении копролалических тиков,
состоящих из ругательств и оскорблений, которые субъект ча-
сто старается скрыть (причем иногда он перестает осознавать
или вовсе не осознает это), произнося их очень быстро, что
производит на окружающих впечатление лая, в то время как
субъект вовсе не пытается подражать собаке.
Существует значительное расхождение французской и аме-
риканской точек зрения на это явление. По мнению французов,
это редкая болезнь, каждый из нас на протяжении своей про-
фессиональной деятельности сталкивался лишь с нескольки-
ми такими случаями. Американцы пользуются этим диагнозом
настолько часто, что складывается впечатление, что там «син-
дром Туретта» встречается на каждом шагу. Существует даже
367
ассоциация больных, страдающих синдромом Туретта. Это объ-
ясняется, по всей видимости, тем, что обыкновенные тики рас-
сматриваются как одна из форм тиковой болезни.
Американцы настаивают на том, что тики сопровождаются
компулъсивными навязчивыми нарушениями (французская
аббревиатура «ТОС» — troubles obsessionnels compulsifs), при
которых помогают антидепрессанты. Сами тики являются хро-
ническими и лечатся медикаментами на всем протяжении жиз-
ни — галдолом (галоперидолом) или катапрессаном (клониди-
ном). Позволю себе французскую игру слов: «тик-так-ток»
(«тик-так» — звукоподражание тиканью часов); если есть тики,
есть и ТОК («ТОО»), итак («так» — французское междометие,
означающее моментальное действие), сразу же прописывают
медикаменты на весь остаток жизни. Американские коллеги,
называющие себя психоаналитиками, конечно, заявляют, что
эти пациенты нуждаются в психотерапии, но те примеры пси-
хотерапии, которые они приводят, состоят лишь в поддержке
пациента с целью убедить его принимать лекарства. Я разгова-
ривала с пациентами — членами Ассоциации синдрома Турет-
та; удивительно, насколько прочно они сжились с хроническим
характером своего симптомокомплекса.
Конечно, эта болезнь хроническая, но не в том смысле, что
она является неизбежным и непрерывным нарушением, а ско-
рее в том смысле, что всегда возможны рецидивы. Есть перио-
ды, свободные от симптомов, но пациент, испытавший рециди-
вы, может опасаться их повторения.
Лечебный процесс различается в соответствии с концепцией
не только хроничности синдрома, но и смысла симптомов. Если
считать, что симптомы имеют смысл для субъекта, возможна иная
психотерапевтическая работа, а именно чисто психоаналитичес-
кая работа. О такой работе я хочу рассказать. Речь идет о случае,
который я могла бы назвать ^парадигматическими; это соответст-
вует типичным клиническим формам, описанным для всякой бо-
лезни: чаще всего встречаются атипичные, смешанные и прочие
формы, но хорошее знание типичной формы помогает исследова-
нию. Случай Адриана — парадигматический, поскольку он
умственно хорошо развит, способен к замечательной вербализации,
т. е. может проявить то, что у других остается скрытым,
латентным.
История Адриана. Первая фаза лечения
Когда Адриан впервые пришел ко мне на консультацию, ему
было 9 лет. Его направил на лечение коллега из провинци-
ального города, где живет мальчик. С шести с половиной лет
Адриан страдает болезнью Жиля де ла Туретта. Перепробова -
ли все способы лечения: галдол, госпитализацию с изоляцией
от семейной среды и пр. Меня спрашивают, не поможет ли ему
психоаналитическое лечение.
Обстоятельства, при которых появились тики, очень инте-
ресны. Родителям Адриана никак не удавалось завести ребен-
ка, и только после нескольких лет брака он у них наконец ро-
дился. Когда Адриану было два года и несколько месяцев,
родился второй ребенок, девочка. К сожалению, она умерла
через несколько дней после рождения от анэнцефалии 1; мате-
ри не дали увидеть ребенка, и, щадя ее, так и не сказали ей, с ка-
ким именно пороком развития родилась девочка. Через два
года, когда Адриану было четыре года и несколько месяцев,
мать родила третьего ребенка, девочку без всяких нарушений,
которая прекрасно развивалась. В возрасте двух лет эта девоч-
ка внезапно заболела астазией-абазией 2, и пришлось немедлен-
но положить ее в больницу; ее жизнь была в опасности. Это
была вирусная инфекция, в конце концов девочка полностью
выздоровела.
Именно тогда у Адриана появились тики жестикуляции и
лая. На какое-то время от небольшой дозы галдола они исчез-
ли, но потом вновь появились, и никак нельзя было от них из-
бавиться. Обучение Адриана в школьном классе стало невоз-
можным: он «лаял» 50 раз в час. Вместе с тем это был умный
1
Анэнцефалия - врожденное выраженное отсутствие структур
головного мозга в сочетании с отсутствием костей свода черепа и
полушарий головного мозга и мозжечка, рудиментарный мозговой
ствол, следы базальных ганглиев.— Прим.Н.К. Асаповой.
2
Астазия-абазия - неспособность нормально стоять или ходить из-за
расстройств равновесия и/или двигательных нарушений нижних ко
нечностей (симптом конверсионной истерии); наблюдается также при
поражении лобной доли мозга.— Прим.Н.К. Асановой.
369
 ребенок, очень хороший ученик. Его положили в больницу,
изолировав от семьи. Но тики продолжались.
Когда я вышла к Адриану в зал ожидания, то увидела, что
все другие пациенты сбились в противоположный по диагона-
ли угол комнаты, такое впечатление оказывали на них его же-
сты и производимый им шум.
В кабинете он объяснил мне, что не может помешать себе го-
ворить «засранец, придурок» и поэтому говорит как можно быс-
трее, чтобы остальные не понимали его слов — это и
производило впечатление лая. Он повторил мне свое
ругательство так быстро, что сначала мне послышалось, что он
произносит: «Дерьмо, придурок», гораздо позже я поняла, что он
говорит: «Засра-нец, придурок», т. е. что ругательство обращено
к нему самому. Никто в его окружении не знал, что скрывается
за лаем. Внешне это был красивый ребенок, белокурый
ангелочек, выкрики и жесты которого составляли странный
контраст с его наружностью.
Я навела справки о возможностях его лечения вблизи от ме-
ста жительства, но не нашла ни одного психотерапевта. Несмот-
ря на то что он жил далеко, я поддалась на уговоры родителей и
сама взялась за его лечение, рассчитанное на два сеанса в неде-
лю. Если бы он жил в Париже, я бы посчитала необходимыми для
аналитической работы, по меньшей мере, три сеанса в неделю. Но
поездка ко мне в машине или в поезде занимала целый день.
Надо было позаботиться о школьной успеваемости Адриа-
на, который больше не мог посещать школу. Не могло быть и
речи о том, чтобы ждать исчезновения симптомов для продол-
жения его обучения. Таким образом я бы поставила себя в весь-
ма сложное терапевтическое положение, надо было, чтобы я
имела возможность заниматься своей аналитической работой,
не завися от его симптомов. К счастью, у нас во Франции есть
Национальная публичная служба заочного обучения (Нацио-
нальный центр заочного обучения, НЦЗО); ребенок получает
по почте уроки, которые он должен выучить, и письменные за-
дания, которые он должен сделать, отсылает свои работы и
получает их обратно в исправленном виде. И я попросила, что-
бы Адриана записали в НЦЗО. Таким образом, его школьные
успехи не пострадали, и, действительно, два года спустя он
смог вернуться в школу.
Первый сеанс Адриана мне надолго запомнился. Он вошел в
кабинет, сел и сказал: «Мама говорила, что вы меня вылечите
одним разговором. Это здорово».
Я не могу в рамках отведенного мне времени подробно опи-
сать лечение Адриана. Я могу указать только основные его на-
правления. Перенос развивался интенсивно; настолько интен-
сивно, что через шесть месяцев Адриан все еще «лаял», но
скрывал это путем быстрого произношения слов, создающего
впечатление лая: «трахнуть в задницу шлюху, трахнуть в задни-
цу Шилан». Его сексуальная озабоченность была очень велика,
он испытывал сильное чувство вины по поводу мастурбации.
Произносимые им слова «трахнуть в задницу шлюху» сознатель-
но были для него не совсем понятны. Шлюхе платят. Он видел,
как его мать дает мне деньги. Он видел сумму, стоящую на бланке
социального обеспечения, который я заполняла (я брала строго
общепринятые гонорары), и комментировал: «Почему вы хотите,
чтобы вам так дорого платили? Я смотрю и не вижу в вашем
кабинете никакого ценного оборудования, у вас нет больших об-
щих расходов...» Я еще не знала, какую профессию он выберет,
но как потенциальный налоговый инспектор он меня прямо-таки
пугал. Деньги грязны, анус грязен, «трахнуть в задницу» напоми-
нало о грязи и насилии, связанных с половым актом.
Мать играла важную роль в формировании его Сверх-Я.
У нее были религиозные убеждения и сложное отношение к сек-
суальности, но в то же время широкие взгляды. Она не осуждала
мастурбацию, но мальчик был очень чувствителен ко всем заме-
чаемым им проявлениям бессознательных конфликтов своей ма-
тери. Мать играла тем более важную роль, что отец недостаточ-
но утверждал себя, отступал на второй план. Адриан не понимал,
как его отец мог осмелеть до того, чтобы завоевать его мать. Отец
доставил ему разочарование, которое никогда так и не изглади-
лось. Во время одной из поездок в поезде на сеанс его отец, у ко-
торого ничего не оказалось почитать, попросил мальчика поис-
кать в соседних купе газеты, оставленные другими пассажирами,
и принести их ему почитать. Адриана застиг контролер, который
отчитал его и отвел к отцу; отец сделал ему выговор перед кон-
тролером, вместо того чтобы взять ответственность на себя и ска-
зать, что именно он попросил Адриана поискать газеты.
371
 Очень часто сеансы были посвящены игре в самое длинное
слово, которое можно составить из заданных букв. Эта игра
была копией игры, показанной по телевидению. Я играла, не
поддаваясь, и выигрывала, если могла. И Адриан испытывал
большое удовольствие от нашего соревнования и, естественно,
смешанные чувства, когда он не выигрывал. Он нарисовал
предполагаемый план моего дома, стал интересоваться моей
спальней и сказал: «Зачем мне говорить, что я хотел бы зани-
маться с вами любовью? Вы бы все равно не захотели». За этим
угадывалось его чувство бессилия проникнуть в меня, понять,
что у меня на уме.
Наконец мне удалось заставить Адриана осознать его подав-
ленную сильную ревность к младшей сестре. Она была хоро-
шенькая, ею все любовались. Когда родилась первая сестра,
у Адриана, вероятно, были амбивалентные чувства, связанные с
появлением этой соперницы, и он желал, чтобы она не появи-
лась. В самом деле, он так и не увидел ее, она не появилась, и он
мог подумать, что наделен властью — волшебным образом вы-
полнять свои желания. Когда родилась вторая младшая сестра,
он завязал с ней отношения; одновременно он любил ее и рев-
новал к ней. Во время внезапной и опасной болезни сестры он
испугался, что его магическое всемогущество снова подейству-
ет; но на этот раз речь шла не об отвлеченном представлении о
маленькой сестре, а о человеке, с которым он завязал отношения,
и он почувствовал себя виноватым. Вот откуда ругательство,
обращенное к себе самому: «Засранец, придурок!»
Тики стали слабее, потом исчезли. Он смог вернуться в
школу. Мы уменьшили частоту сеансов, затем прервали их.
Рецидивы
Когда Адриану было около 15 лет, произошел рецидив. Как и
все рецидивы, он был вызван новым этапом его сексуальной
жизни. У Адриана снова начались тики, и, кроме того, он был
почти пси-хотически убежден, что люди в поезде и в метро
смотрели на него и насмехались над ним. Понадобился год,
чтобы установить связь между этим эпизодом и появлением
первых эякуляций при мастурбации. Адриан перестал
приходить ко мне.
Через два года он вернулся. Теперь он был студентом. Во
время анализа он заявил, в очевидном трансферном порыве,
что будет изучать медицину, чтобы стать психоаналитиком, как
я. И в своей обычной манере задавать мне требовательные во-
просы спросил, каково мое мнение об этой его профессиональ-
ной ориентации: «Вы, человек, который знает меня лучше всех.
Могу ли я стать психоаналитиком?» Я затруднилась с ответом.
Действительно, я была человеком, знающим его лучше всех.
Я не испытывала энтузиазма в отношении его плана из-за тя-
жести его симптомов, но особенно из-за организации его лич-
ности в целом. Совместно разработанные интерпретации, эф-
фективность которых была очевидна, не сохранялись им как
элементы, с помощью которых он мог заняться самоаналити-
ческой работой в случае трудностей; наоборот, он испытывал
облегчение, предавая их забвению и подавлению. С одной сто-
роны, у меня есть принцип: никогда не лгать моим пациентам.
С другой стороны, высказать все, что я об этом думаю, значило
бы принести юноше вред. Таким образом, я ответила ему прав-
ду, т. е. что профессия психоаналитика — это не первая
профессия, а вторая; можно быть врачом, психологом и т. д., а
потом при желании можно стать психоаналитиком. Впрочем,
не я могу предоставить ему возможность получить подготовку
аналитика, а аналитики, которые впоследствии примут его,
чтобы рассмотреть вместе с ним эту возможность. До этого
может пройти лет десять; ни он, ни я не знаем, что с ним
случится в течение этого времени, и останется ли у него
желание быть аналитиком. Он принял мой ответ.
Когда я вновь увидела его студентом, он выбрал изучение
медицины. Ему было 18 лет. Он хотел сблизиться с девушкой.
Но периодически, например, когда он находился в университет-
ском ресторане, у него возникало впечатление, что за ним на-
блюдают, его критикуют. Он краснел, испытывал свои желания
как постыдные. Потом он отважился поближе познакомиться с
девушкой, которая, к величайшему его удивлению, не оттолкнула
его. К несчастью, вмешалась его мать, сначала с рекоменда-
циями относительно важности сексуального акта, риска бере-
менности и т. д., а потом с критикой в адрес девушки, когда он в
первый раз привел ее домой. Последовал разрыв, и на некоторое
373
время его самочувствие ухудшилось: вновь появились вербаль-
ные тики. Потом он смог прекратить визиты ко мне.
Прошло несколько лет, и Адриан вернулся. Когда он вошел
в мой кабинет, комнату наполнила тревога. Некоторое время
назад вербальные тики начались снова. Он не сразу решился
вернуться ко мне на консультацию; он чувствовал навязчи-
вость своего состояния и думал, что именно из-за анализа у
него появилась эта навязчивая озабоченность. Он ходил на
консультации к различным специалистам, принимал медика-
менты, но безуспешно. Он вернулся в отчаянии, держа в руке
две статьи очень известного французского психиатра, который
заявлял, что болезнь Жиля де ла Туретта неизлечима. Адриан
закончил свое медицинское образование и специализировался
по другой дисциплине, не по психиатрии, его ценил начальник,
и ему предоставлялись возможности профессиональной карь-
еры в больнице. Но в настоящее время он был узником своих
вербальных тиков и дошел до того, что не мог больше работать:
во время консультации женщина, которую он осматривал, ус-
лышала, как он говорит: «Лесбиянка!»
Я сказала ему, что в психиатрии существуют две школы: те,
кто верит только в органическую этиологию и биологическое
лечение, подобно автору этих безнадежных статей, которые он
прочел, и те, кто, как я, думают, что, кроме конституции и био-
логического детерминизма, есть психологические факторы,
играющие роль катализатора процессов. В прошлом ему само-
му довелось это испытать, когда он выходил из-под власти сво-
их симптомов и проживал периоды, свободные от симптомов,
благодаря психоаналитической работе, проделанной нами,
и тому, что он понял связь между началом симптоматических
периодов и событий, обладающих для него важным значением,
а именно ключевых этапов его сексуальной жизни.
В настоящее время он был один и не видел возможности,
чтобы женщина приняла его со всеми симптомами. Он прибе-
гал к порнографии разного сорта, которая не удовлетворяла его
и оставляла чувство стыда.
Мы вновь начали аналитическую работу, один раз в неделю
(он все еще ездил издалека), лицом к лицу (ни в детстве, ни в
отрочестве я не укладывала его на диван). Понадобился год, что-
бы он смог начать снова работать. Мы истолковали смысл его
тика «Лесбиянка!», который иногда повторялся во время сеанса в
связи с тем, что он говорил мне в этот момент. Он воспринимал
женщину вообще как существо всемогущее и ужасное, и у него
было чувство, что женщины объединяются против мужчин.
Потом мы уменьшили частоту сеансов. Адриан познако-
мился с достаточно интересной девушкой, и ему понадобилась
вся моя поддержка, чтобы мало-помалу дать себе разрешение
любить ее, иметь с ней сексуальные отношения, жениться на
ней. На этот раз его мать, которая сама прошла психотерапию,
смогла не стать ему поперек дороги.
Страх рецидива все еще ощущался. И действительно, реци-
див произошел, когда его жена была беременна. Оба они хоте-
ли этого ребенка. Но его охватывали приступы фобии, страх
ущипнуть жену, сделать ей больно. Он принимал по своему
собственному усмотрению антидепрессанты, которые помогли
ему, уменьшив тревожное напряжение, но действие которых
было бы недостаточно без психотерапии с работой по интер-
претации. Он также боялся нанести вред своему ребенку, ро-
дившемуся к тому времени, ребенку просто чудесному; он бо-
ялся не суметь противостоять желанию надавить пальцем на
родничок младенца, и по ассоциации вспомнил, что мать мно-
го раз говорила ему, когда его сестра была совсем маленькой,
что нельзя нажимать пальцем на ее родничок.
Таково его положение в настоящее время. Адриан женат на
хорошей женщине, у него есть прелестный, хорошо развиваю-
щийся ребенок, его высоко ценят в профессиональной работе.
Но нет гарантии, что у него не будет рецидивов, а я не всегда
смогу прийти ему на помощь...
Обсуждение
Весьма возможно, что существуют биологические факторы, бла-
гоприятствующие появлению болезни Жиля де ла Туретта, что
и доказывают некоторые специалисты; то же относится и к ТОК.
Но появление симптомов в случае Адриана, очевидно, связано
со значимыми эпизодами в его жизни. И действенная помощь
могла быть оказана ему лишь благодаря пониманию его истории
375
и особенностей психики. Осознание «неизлечимой» болезни,
которая дает рецидивы, обесценивает межкризисные периоды и
погружает пациента в отчаяние. Чувство своей уязвимости и
подверженности риску рецидива, без сомнения, порождает тревогу,
но можно надеяться увеличить продолжительность межкризисных
периодов. Употребление на всем протяжении жизни лекарств
(галдола — сильнодействующего нейролептика или ка-тапрессана
— средства для снижения давления) связано с опре- -деленными
рисками, которые еще не было возможности оценить за отсутствием
достаточного временного интервала. Медики щедрой рукой
прописывают медикаменты, имеющие сильные вторичные эффекты
(если бы они сами их принимали, они бы, возможно, изменили свою
точку зрения): под действием галдола Адриан был не способен к
высоким результатам в своей работе, которых он добивался в других
условиях.
С нозологической точки зрения мы могли заметить, что у
Адриана тики сопровождались навязчивыми компульсивными
нарушениями, доходящими даже до приступов фобии. Также
очевидно, что в некоторые моменты он был близок к психоти-
ческим нарушениям, когда чувствовал, что на него смотрят, его
критикуют и т. д.
Несут ли симптомы болезни Жиля де ла Туретта смысл у всех
пациентов? Конечно, Адриан был умен и способен к вербализации.
«Лающие» пациенты часто не осознают или перестают
осознавать, что под их тиками кроется смысл. Не все пациенты
доступны для психоаналитической работы такого качества, как та,
что проводилась с Адрианом. Но есть пациенты, состояние которых
весьма улучшилось в результате психотерапии или психодрамы.
Врач по-другому подходит к пациенту, если он видит в тиках
симптом, который может быть наделен смыслом, чем в случае, если
он видит в них простое следствие нейрохимических нарушений.
Вероятно, не всех пациентов можно лечить так, как я лечила
Адриана; возможно, что из-за «психической бедности» некоторых
пациентов нам останется только прибегать к фармацевтическим
средствам. Но даже в этом случае не следует оставлять без
внимания жизненные проблемы пациента.

377
В О З В РА Щ ЕН Н О Е Серж Лебовиси

ДЕТСТВО
КЛАССИФИКАЦИЯ ПСИХИЧЕСКИХ НАРУШЕНИЙ у РЕБЕНКА
НЕОБХОДИМОСТЬ ТРАНСНОЗОГРАФИЧЕСКОГО ПОДХОДА

Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу (Москва, 1996,

октябрь)

Перевод с французского Г. М. Северской, научная редакция Н. К. Асановой

1. Почему необходима эта классификация?

Эпидемиологический подход, направленный на оценку преобладания
определенных психических нарушений у населения, необходим, если
стоит задача планирования оказания соответствующей лечебной
помощи или требуется оценить применяемые терапевтические методы.
Для этого полезны специфические шкалы, которые можно найти во всех
современных публикациях в виде тех или иных сокращений. Эти шкалы
определяют специфические нарушения, которые могут быть выявлены.
К сожалению, психическая патология ребенка не сводится только к тем
нарушениям, на которые жалуется его семья.
Следует подчеркнуть, какое место заняли в предлагаемой
диагностической французской 1 классификации психических
расстройств у детей и подростков:
• американская классификация, в настоящее время DSM-IV2

1
CFTMEA — French classification for child and adolescent mental disorders —
Французская классификация психических расстройств у детей и
подростков,— Прим. Н. К. Асаповой.
2
4-е издание Американской психиатрической ассоциацией «Диагностического и
статистического руководства по психическим заболеваниям». CM.: American
Psychiatric Association (1994). DSM-IV R, Masson,
Paris.— Прим. Н. К. Асановой.

379

• совместимость французской классификации с классифика-
цией, предлагаемой ОМS3 под названием ICD-104.
Преимуществом французской классификации является
возможность психопатологической диагностики наблюдае-
мых психических нарушений у детей и подростков и их срав -
нение5.
2. Краткий исторический очерк
2.1. Психиатрия в применении к ребенку начала свою исто-
рию, когда стали интересоваться детьми с выраженным отста-
ванием в развитии (во Франции — Д. Бурневилъ, Сегуин), а
потом безумием у ребенка («Авейронский дикарь» 6 — этот
случай французский кинорежиссер Трюффо использовал для
фильма, в котором показал работу по реадаптации дикого
мальчика, основанную на физиологическом подходе и
проделанную хирургом Ларри.
3
Organisation Mondiale de la Sante — Всемирная организация
здравоохранения (ВОЗ).— Прим. Н. К. Асановой.
4
ICD-10 — Международная классификация болезней 10
пересмотра. м.: World Health Organization (1988). International
Classification of Diseases (ICD-10) 10 ieme edition, Geneve; а также
русский перевод: Международная классификация болезней (10-й
пересмотр). Классификация психических и поведенческих
расстройств. СПб., 1994.— Прим. Н. К. Асановой.
5
Эта классификация CFTMEA также совместима с классификацией
ВОЗ.
6
«Авейронский дикарь» — одичавший мальчик из Авейрона,
который в младенчестве был украден волчицей, вскормившей его
своим молоком; он был найден в лесу охотниками с глубоким
отставанием в развитии и доставлен в графский замок. Известный
французский психиатр Жан Итар (1775-1838) с помощью методов
по реадаптации, основанных на развитии чувств (физиологическое
обучение), пытался из одичавшего мальчика воспитать человека.
См.: Isard J. M, G. (1932). The wild boy of Aveyron. New York:
Century.— Прим. Н. К. Асановой.
Безумие у ребенка заинтересовало Морэ де Тур; он и несколько его
коллег попытались обнаружить у ребенка предвестники
последующей патологии: так была описана ранняя деменция (по
модели раннего слабоумия), а затем детская шизофрения. Но в
1937 г. Люц насчитывал во всем мире лишь несколько десятков
случаев, в которых был оправдан такой диагноз — шизофрения:
тогда было еще далеко до распознавания психоза и «пограничной
патологии» у ребенка и подростка,
2.2. С другой стороны, с начала XX в. стали задаваться вопро-
сом, какую роль играют психические нарушения в характеро-
патиях и в антиобщественном и преступном поведении у детей
и подростков.
Итак, на практике специалисты проявляли большой инте-
рес к детям и подросткам; появилось простейшее разграниче-
ние психически больных с выделением двух клинических
форм — «дебилов и характеропатов».
Их лечили в интернатах, обычно вдали от городов: тре -
бовалось заботиться о таких детях, но и охранять их, следить
за ними. В то же время врачи надеялись, что сельскохозяй -
ственные работы помогут детям с отклонениями в умствен -
ном и психическом развитии в некоторой степени реадапти -
роваться.
2.3. Психоанализ сначала направлял свои усилия на поиск в
истории каждого пациента роли, которую играет прошлое, по-
давленное и скрытое амнезией событий, имевших место в дет-
стве, в результате конфликтов, модель которых представляет
эдипов конфликт. В принципе он находит свое решение благо-
даря вторичным идентификациям. Все происходит, как будто
мальчик, желавший занять место своего отца рядом с матерью,
говорит себе: «Ты повинен в желании смерти отцу, и тебе должно
быть стыдно желать занять его место. Мечтай только о том,
чтобы быть подобным твоему отцу (или даже сильнее его), когда
станешь большим». Здесь формируются Сверх-Я, которое
обеспечивает передачу нравственных правил, регулирующих
функционирование общества, и Идеал-Я, инстанция уважения,
причитающегося родителям.
381
 3. Фрейд (за которым последовали другие аналитики, пы-
тающиеся понять детские механизмы тревожности) показал 7
практическую нормальность невротических симптомов, свиде-
тельствующих о подавлении и пробелах в его действии. Этот
инфантильный невроз, нормальный и даже желательный, про-
ходит, оставляя шрамы, составляющие «реактивные образова-
ниям или «антипобудителъиые механизмы защиты». Послед-
ние становятся чертами характера, возможная декомпенсация
которых лежит в основе невротических симптомов взрослого.
Этот инфантильный невроз составляет модель «трансферного
невроза», который можно наблюдать во время психоаналити-
ческого лечения: так «автоматизм повторения», проявляю-
щийся в течение психоанализа, позволяет «предсказать», ка-
ким было подавленное прошлое ребенка. Эта реконструкция
подавленного прошлого долгое время была для 3. Фрейда глав-
ным фактором избавления от невротических симптомов.
Так, ребенок мог страдать невротическим нарушением и/
или проявлять реактивные нарушения в ответ на невыносимую
семейную и/или социальную ситуацию. Такое противопостав-
ление привело к следующим выводам:
Л. Психоанализ должен был интересоваться еще более
древними аспектами конфликтов, связанными с доэдиповым
развитием детской сексуальности: это догенитальные стадии,
когда приобретение навыков чистоты требует определенных
жертв от младенца, соглашающегося стать чистым, чтобы по-
7
Особенно в своем эссе по восстановлению конфликтного
прошлого «человека с волками»: Сергей Панкеев пострадал оттого,
что слишком рано подвергся неконтролируемому возбуждению своей
детской сексуальности. 3. Фрейд изучал природу этого
невротического нарушения у сына своей бывшей пациентки и
одного из своих последователей: случай Ганса, которому тогда было
пять лет и который страдал фобией лошадей. Он сделал это,
руководствуясь материалом, собранным отцом мальчика, и сам видел
Ганса только в двух случаях. Вовремя второй встречи Фрейд,
движимый -еэмпатией» («вчувствованием»), дал мальчику готовую
решающую интерпретацию, чтобы показать, как трудно ему было
перенести, что отец (похожий на лошадь) разлучил его с матерью,
которой он сделал маленькую сестренку Ганса.
лучить любовь своей матери. Также проекция неизбежной
ненависти к матери, являющейся уже всего лишь ^достаточ-
но хорошей матерью», а не матерью, которая «без ума от сво-
его ребенка»8, приводит к проявлению механизма «проектив-
ной идентификации». Его описанием, составленным Мелани
Кляйн, в значительной степени воспользовались ее последо-
ватели. Так, В. Бион настаивал на «способностиматери кмеч-
таниям» (о своем младенце), которые якобы позволяют ей
«обезвредить» агрессивные протофантазии ребенка.
Б. Во всяком случае, понятна необходимость для маленько-
го ребенка пройти эти этапы, приводящие к «нормало-невроти-
ческому состоянию», которое не отличается радикально от
случаев, беспокоящих окружение ребенка из-за важности
проявлений тревоги его непсихотической психической органи-
зации.
В. Однако до того, как разразятся конфликты, возобнов-
ляющиеся в подростковом возрасте, в основе которых лежит
долгая пубертатная эволюция, необходимо, чтобы установи-
лась «латентная» на первый взгляд фаза, в которой иденти-
фикационные конфликты организуются в плане «ухода ела-
тентностъ», т. е. устанавливаются в «предсознательной
системе».
Г. Это описание очевидных нарушений у ребенка показыва-
ет, что одно их наличие уже позволяет, без сомнения, отметить
страдание, которое они причиняют ребенку, и более или менее
терпимые реакции его родителей.
Здесь уже идет речь о важной информации, если требуется
только выявить нарушения и вписать их в классификацию, со-
ставленную с претензией на «атеоретичность», как утверждает
DSM-IV. Она отнюдь не представляет результатов психопато-
логических исследований, которые должны выявить соотноше-
ние этих нарушений с развитием семьи. К этому мы вернемся
позднее.
8 Эти два выражения принадлежат Д. Винникотту,
пришедшему в своем личном развитии от педиатрии к
9 психоанализу.
383
2.4. С конца Второй Мировой войны развитие интереса к пони
манию психопатологии у детей и подростков было обусловлено
также и новой информацией: отсутствием постоянства в выраже
нии наблюдаемых симптомов, по крайней мере, в поведенческих
проявлениях. В качестве примера напомним, что симптомы на
вязчивости могут принадлежать к весьма разным регистрам.
В одних случаях они составляют совокупность суеверий,
которые очень часто наблюдаются у ребенка пяти лет или стар-
ше: бесконечный счет с целью дойти до определенной цифры,
повторение молитв, выученных в семье, переступание через
трещины на тротуаре, отвращение к определенным продуктам
питания и т. д. Подобные симптомы часто быстро проходят.
В других случаях эти явления сопровождаются тиками и
свидетельствуют тогда о связи между тиковой болезнью и на-
вязчивым неврозом9.
Эта связь обусловливает разрушение самого понятия не-
вроза, как происходит в классификации DSM-IV, где истерия
фигурирует под названием «гистрионические проявления» и
где «компульсивные и навязчивые нарушения» заменяют не-
вроз навязчивости.
Эта тенденция может только усилиться с ростом интереса к
нейропсихологии и относительной эффективности нейролепти-
ков, а таюке вынужденных ограничений, которые неизбежно
влечет за собой якобы необходимость их постоянного приема.
2.5. Можно понять, что явления, которые приводят ребенка в пси
хиатрическую группу, неудобны для его семьи или препятствуют
его адаптации и преуспеванию, особенно в школьной среде.
3. Психиатрия ребенка и семьи
3.1. Ребенка нам представляют в результате жалоб семьи и/
или, во всяком случае во Франции, по совету школьной адми-
нистрации, по причине его поведения или же плохих школь-
9
Тиковая болезнь, или болезнь Жиля де ла Туретта, стала
синдромом Туретта в США (см. статью Колетт Шилан в этом
сборнике).
ных результатов. При этом здесь необходимо напомнить, что
дети с наиболее затрудненным развитием часто не представля-
ют никакой проблемы для своей семьи или школы: их патоло-
гия остается неизвестной.
3.2. Относительная терпимость родителей при первых прояв
лениях тревоги играет решающую роль в появлении и упроче
нии этих нарушений; маленький ребенок требует вечером, что
бы не гасили свет, и просит, чтобы ему рассказывали сказки.
Родители должны понять эти требования. Подобным образом,
когда ночью, проснувшись от кошмара, маленький ребенок хо
чет лечь в постель к родителям, они должны понимать, что так
он осуществляет свое эдипово желание разлучить их, но лишь
после оплаты этой «вторичной выгоды* своей тревогой.
3.3. Состояние родителей и влияние их конфликтов на урав
новешенность детей упоминались всегда; в то же время нельзя
считать их «больными». Подобным образом нарушения, на
блюдающиеся у ребенка, могут быть сигналом тревоги, возве
щающим о семейном неблагополучии, при котором один из
родителей укрывается за характерной защитой, например, ког
да навязчивая опрятность объявляется необходимым качест
вом хорошей хозяйки: гневная реакция ребенка возвещает в
этом случае о неблагополучии и недовольстве в семье.
3.4. Приверженцы «системизма» описывают семью как «ауто-
оргтшзованную систему», которая тяготеет к возобновлению
своего постоянства, когда ее организация поставлена под вопрос
появлением того, что называется в индивидуальной патологии
психическими нарушениями: якобы заболевший субъект — на
самом деле тот, кого «назначает на роль? больного семейная си
стема, чьей организации он угрожает.
Если опираться на эту теорию, описание нарушений и по-
иск их причины в соответствии с временной последовательно-
стью, по которой событие Б, последовавшее за событием А,
является его следствием, неприемлемо для теоретиков этой
школы, желающих показать семье, что ее нерушимость зависит
от присутствия «назначенного больного», откуда происходят и
384 385
 «парадоксальные подтверждения» о необходимости существо-
вания этих нарушений для поддержания семьи. Такой семье
можно, например, торжественно предписать каждый день мо -
литься за «назначенного больного», поскольку он спасает се -
мью от распада (Mara Selvini-Pallazoli).
Другие «системисты» предлагают терапевту присоединиться
к подгруппе, например к родителям, чтобы защищать их от детей.
Но возможна и противоположная ситуация: нередко считают, что
психическая анорексия представляет собой протест против угне-
тающей матери. С. Минушин (S. Minuchin) советует этой матери,
которую дочь, страдающая анорексией, часто хочет кормить
насильно, следовать тому же голодному режиму, что и дочь.
3.5. Мы особенно солидарны с «системистами», когда они изу-
чают временной генезис семейной системы: так, они описыва -
ют «семейный мандат», который сильно влияет на организа-
цию нарушений назначенного больного.
Наши работы заставляют нас изучать «древо жизни?» кон-
сультируемого по трем направлениям:
А. Его место по отношению к семейным конфликтам детства ро-
дителей; он отвечает на них и показывает их конфигурацию.
Б. -«Привидения в детской» (S. Fraiberg)10 выявляют
элементы жизни родителей, которые они сами не
обязательно знают: один дедушка был мошенником; другой
покончил с собой. В других случаях речь идет о
самоубийстве любимого человека, драме, которую хотят
скрыть от супруга, но она воплощается, когда надо выбрать
имя для ребенка. Это важные «семейные секреты».
В. Наконец, в некоторых случаях представляется возможным
связать «мандат» ребенка с существованием более или менее
мифического предка, которого считают основателем рода.
10
Ссылка на работу: Fraiberg S. (1975) Ghosts in the nursery; trad,
francaise-hantomes dans la chambre d'enfants // Psychiatric Enfant.
XXVI. 1. 57-98 1983.. См. также статью С. Лебовиси «Теория
привязанности и современный психоанализ» в этом сборнике,—
Прим. Н. К. Асановой.
4. Важность социоэкономического и культурного
положения родителей
4.1. Общепринятым фактом считается, что преобладание и
тяжесть психических нарушений ребенка очень зависят от
материальных трудностей, разъединения семьи, отсутствия
отца, часто наблюдаются в «семьях с многочисленными про
блемами», которые нередко принадлежат к «четвертому
миру», то есть к «отверженным», число которых растет в
сильно технологизированном обществе, живущем на двой
ной скорости.
4.2. Мигранты часто относятся к этим отверженным. Кроме
того, их патология связана также с этиологическими значе
ниями и способами выражения, присущими их культуре.
Признание этого факта, однако, еще не означает согласия с
некоторыми этнопсихоапалитиками (Th. Nathan), по мне
нию которых достаточно вновь поместить этих детей в наци
ональную культурную среду их происхождения, чтобы их
вылечить.
5. Эволюция патологии с возрастом
5.1. Невозможно показать наглядно существование постоянно-
го патологического процесса у ребенка, сказав только, что его
способы выражения изменяются с возрастом. Такая гипотеза
была бы приемлема для психозов аутистического типа, сильно
насыщенных генетическими факторами причинного значения;
но большинство психических нарушений появляются доста-
точно поздно, даже в подростковом возрасте, когда их прояв-
ления уже близки к наблюдаемым у взрослых.
Конечно, очень важно было бы распознавать ранние и тон-
кие проявления, которые предшествуют позднему возникно-
вению характеризуемых нарушений: изучение интерактивной
патологии представляется в этой связи очень многообещаю-
щим; мы убеждаемся в этом, работая над психиатрией ново-
рожденных.
387
5.2. Психические нарушения подростка часто означают
перелом и свидетельствуют о возможности начала
традиционного психоза. При этом необходима сдержанность;
нельзя сразу же прибегать к агрессивной химиотерапии, к
которой приговорены пациенты, страдающие шизофренией:
кризис подросткового возраста определенно реален; часто в нем
проявляется экзистенциальная депрессия, которая требует,
помимо назначения антидепрессантов, осторожного
психотерапевтического подхода.
6. Подросток в постиндустриальном обществе
В наших постиндустриальных обществах подросток, подвер-
женный одновременно и растущей зависимости, обусловлен-
ной сложными техническими формированиями, и требованиям
общества потребления, требует «всего и тотчас» («Here and
now»11). Эти требования принимаются родителями, которые,
получая удовольствие через сексуальные приключения своих
детей, контридентифицируются с ними и не решаются при-
нять на себя родительские требования.
6.1. Отсюда новая психическая патология, которая может вы
ражаться в насилии, особенно если она организована (здесь
можно напомнить о подростковых группировках, запертых в
гетто окраин крупных городов).
6.2. Проявления насилия могут выражаться депрессией в «но
вых формах патологических расстройств» у детей и у подрост
ков: нарушения пищевого поведения, в первую очередь присту
пы булимии, с анорексией или без нее; мысли о самоубийстве,
которые никогда не проявляются ясно, но поверяются доста
точно понимающим людям под видом усталости, бессонницы.
Попытки самоубийства детей и подростков — это настоящий
сигнал бедствия. При повторении они часто ведут к смерти, а
иногда могут принимать вид стремления подростка к риску в
спортивных занятиях.
!
' По-английски в тексте.— Прим. Н. К. Асановой.
К этой же категории следует отнести тяжелую подростковую
зависимость от токсических веществ, как узаконенных (напри-
мер, алкоголь и табак), так и незаконных, причем последняя за-
висимость в настоящее время осложняется СПИДом (примене-
ние героина и кокаина).
6.3. Следует напомнить еще о продлении в настоящее время
границ подросткового возраста, продолжительность которого
стремится к бесконечности.
7. Насилие
Кроме того, что происходит на международном уровне и что
нас, естественно, беспокоит, теперь известна важность сексу-
альных злоупотреблений детьми, особенно семейных инцесту-
озных форм, которые слишком долго скрывались, а также пло-
хого обращения с ребенком и преступной небрежности по
отношению к нему.
8. Несколько заключительных замечаний
Психопатологический подход к ребенку и подростку, слож-
ность которого мы только что показали, не освобождает нас от
необходимости учитывать современную эволюцию в смежных
областях нейробиологических наук.
8.1. Прогресс в нейропсихологии и генетике нельзя отрицать;
необходимо должным образом оценить их значение, в том числе
прогностическое. Но это не вынуждает нас придерживаться
мнения, что психическая жизнь человека определяется действи-
ем его мозга. Правда, чтобы избежать всякой дискуссии по по-
воду «древа жизни» больных детей, некоторые родители исполь-
зуют понятие инвалидности, что означает для них: «Психиатры,
прочь, наш ребенок инвалид и страдает генетически обусловлен-
ными неврологическими нарушениями. Ему нужно специальное
воспитание, чтобы он научился реадаптироваться».
Эти родители искажают смысл слова «инвалидность»-,
которое описывает неполноценность, связанную с болезнью
389
и/или увечьем12. Мы должны не соглашаться с ними, а скорее
научиться сотрудничать с родителями, которым мы объявляем
о существовании этих серьезных нарушений.
8.2. Впрочем, надо признать, что нарушения дисгармонической
природы говорят о других состояниях, кроме детского невро
за, отсутствие которого как раз составляет ориентир, наводя
щий на мысль о психотической структуре.
8.3. В настоящее время в нейронауках существует тенденция
предлагать парадигму отсутствия доступа к символической мыс
ли у психически больных детей. Оказывается, «метатеориярас
судка» («Theory of mind»)13 настаивает на том, что страдающий
психозом ребенок не может придавать смысл определенным на
мерениям своим родителям, на что способен уже младенец в
первой трети первого года жизни: например, руки матери - все
го лишь захват, помогающий ей брать предметы. Таким образом,
психоз предстает как нарушение интерсубъективности, что ста
вит проблему процесса субъективациии; здесь, таким образом,
находится точка возможного «совпадения» между аналитичес
ким подходом и нейропсихологическими исследованиями.
8.4. Важность, которая в настоящее время придается теории
Дж. Боулби, применившего к человеку этологические наблюде
ния за развитием привязанности у детенышей животных к их ро
дителям, заставила пересмотреть данные теории Фрейда о рож
дении наделенного значением психического объекта в результате
сепарации в диаде мать-ребенок. Этот новый теоретический
подход опирается также на констатацию того факта, что перво
начальные программы поведения приводятся в действие «отпе-
12
Французская классификация психических расстройств у детей и под
ростков предлагает дополнение о типах инвалидности, сопровождаю
щей психические нарушения.
13
По-английски в тексте.— Прим. Н. К. Асановой.
ы Этот процесс, связанный с изучением развития нарциссизма, будет
подробнее изучен в связи с психопатологией младенца.
чатком» («импринтингом») или требованием специфической
ситуации в рамках интеракций. Например, прижимание младен-
ца к материнской груди и «рутинг- рефлекс» (активный поиск
соска) приводятся в действие ситуацией нахождения в «прими-
тивной материнской полости», в которой новорожденный чув-
ствителен к знаниям, уже приобретенным им в качестве зароды-
ша (знание голоса матери, ее сердечных ритмов и, с первых часов
внематочной жизни, ее специфического запаха).
Отсюда следует важность оценки типа привязанности, который
может быть «безопасным» или «тревожным? (М. Ainsworth), и
его возможной передачи (М. Маш).
Классификация психических нарушений
у ребенка или подростка
1. Онаможет быть только многоосевой. Уже в 1968 г. мы показали,
что классификация психических расстройств у детей и
подростков должна быть -«стандартной» и опираться на «со-
бранные данные наблюдения». Но необходимо, чтобы она опи-
сывала не только симптомы, как это делает DSM-IV, но также и
предполагаемые структурные констелляции, не упуская эти-
ологические и, по возможности, причинные и даже прогности-
ческие факторы, а также данные, касающиеся возможных от-
дельных психических отставаний, по крайней мере, очевидных
или принадлежащих к признанной этиологической форме
(Lebovici, Sadoun, 1968).
2. Этому совету не последовали, и DSM-IV показывает лишь
симптомы, что способствует распространению понятия <?ко-
морбидности» (сочетанной болезненности), например, когда
используемые шкалы выявляют вполне очевидное сочетание
депрессии и тревожности.
Опасно, что этот элементарный диагноз может привести к
механическому назначению лекарств, показанных для облегче-
ния данных симптомов.
Более того, эти шкалы могут быть использованы неспециа-
листами и привести к необдуманной и неприемлемой ^первич-
ной врачебной помощи».
391
Поэтому мы предлагаем транснозографический подход. Анкет Фрежавилль

• Горизонтальная ось: выявление скрытых за наблюдаемыми

или выявленными психопатологическими симптомами воз
можных структурных организаций, их эволютивного потен
циала, нейропсихологического сопровождения, их прогности
ческой ценности.
• Вертикальная ось: с генетическими исследованиями и изу
чением родословной; с изучением «древа жизни» — с точки
зре
ния передачи между поколениями.
РАССТРОЙСТВА ПОВЕДЕНИЯ РЕБЕНКА,
ИХ КЛАССИФИКАЦИЯ И ПОНИМАНИЕ
Доклад на франка-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 1996, май)
Перевод с французского Г. М. Северской,
научная редакция Н. К. Асановой

Дети более охотно, чем взрослые, выражают себя в поведе-

нии, и о расстройствах поведения детей следует говорить с
осторожностью, особенно при обнаружении синдромов, осно-
ванных на чрезмерной склонности к определенным типам по-
ведения или на проявлении качественно ненормальных форм
поведения. Если расстройства поведения ребенка описываются
исходя из обозначения в педопсихиатрии, такое описание
никогда не свободно от этиологических предубеждений. Здесь
можно обнаружить три главные теории, которые, впрочем, не
исключают друг друга: биологическая, психогенетическая и
социогенетическая. Биологические расстройства считаются
конституциональными или приобретенными, органическими
или функциональными. Социогенетические (или средовые)
теории совпадают с психогенетическими гипотезами относи-
тельно интериоризации прошлых патологических связей. Что
касается психогенеза, он не исключает возможности сомати-
ческих, а значит, биологических последствий, что еще не сви-
детельствует об их необратимости.
Описание специфической личности ребенка, характеризу-
ющейся в первую очередь поведенческой симптоматикой,
представляется нам слишком узким подходом, оставляющим в
тени множественность и сложность латентных внутрипсихиче-
ских расстройств, приводящим к терапевтическим подходам,
направленным на симптом и не принимающим во внимание
скрытую патологию.
393
 Мы рассмотрим сначала, каким образом расстройства по-
ведения описываются в двух различных классификациях.
• Классификация OMS, так называемая СIМ-10 (Classification
Internationale des Maladies, Международная классификация
болезней 10-го пересмотра 2; американская аббревиатура
ICD-10 — International Classification Disease), в которой глава
V, или Р, касается психических болезней; эта классификация
очень близка к американской классификации DSM-IV(4-е
издание «Диагностического и статистического руководства
психических расстройств»), с которой мы се сравним.
Классификация INSERM (Institut National de la Sante et de la
Recherche Medicale - Национальный институт здоровья и ме-
дицинских исследований) — французская классификация,
относящаяся сугубо к психопатологии детства и
подросткового возраста.
Обсудим эти классификации исходя из нашего опыта пси -
хиатра-психоаналитика, специализирующегося в течение бо -
лее 20 лет на лечении расстройств поведения у детей.
К Л АС С И Ф И К А Ц И И
I. Расстройства поведения в свете
международн ой классиф икации
CIM-10 (МКБ-10), как и DSM-IV, представляет собой клас -
сификацию в первую очередь симптоматическую и описа -
тельную; ее составители стремились избежать выражения в
1
OMS (Organisation Mondiale de la Sante)Всемирная организация здра
воохранения (ВОЗ).— Прим. Н. К. Лсановой.
2
См. русский перевод: Международная классификация болезней
(10-й пересмотр). Классификация психических и поведенческих рас
стройств. СПб., 1994.— Прим. Н. К.Асановой.
ней всякой концептуальной или этиологической позиции,
чтобы классификация была доступна для практиков любого
направления. Однако необходимая группировка симптомов
по категориям и рубрикам не может исключить определенной
предвзятости, которая свидетельствует о некоторой тенден-
циозности, связанной с симптомом и с соответствующими
терапевтическими последствиями.
CIM-10 (МКБ-10) включает 10 крупных категорий. За ка-
тегорией «Расстройства психологического развития» (F80—
Р89) следует категория «Расстройства поведения и эмоцио-
нальные расстройства, обычно появляющиеся в детстве и
подростковом возрасте» (F90-Р98), которая содержит не-
сколько разнородных рубрик.
Сначала мы кратко изложим две первые рубрики, не всегда
различавшиеся,— два вида расстройств поведения, которые
часто сочетаются.
«Втеркинетические расстройства» (А90)
Они сочетают нарушения внимания и расстройства двига-
тельной активности с возможным преобладанием первых или
вторых. Диагноз может быть поставлен только в том случае,
если расстройства, типичные для ребенка, наблюдаются в те-
чение более шести месяцев и проявляются повсеместно (как
дома, так и в школе).
Расстройства внимания проявляются в забывчивости, от-
влекаемости, трудностях при непрерывном занятии одной и
той же деятельностью, в школьной работе, а также во всех иг-
рах, кроме неорганизованных.
Гиперактивность означает нестабильность, двигательное
возбуждение, часто шумное и беспорядочное, продолжающее-
ся в ситуациях, где требуется спокойствие.
Обычны импульсивность, плохая переносимость ожида-
ния, тишины и потребность привлекать к себе внимание.
Эти симптомы часто сопровождаются трудностями во вза-
имоотношениях и школьными проблемами. Они могут быть
причислены к расстройствам поведения.
395
 «Расстройства поведениям (F91)
Чаще они встречаются у мальчиков, чем у девочек, и «ха-
рактеризуются совокупностью диссоциальных, агрессивных
или вызывающих типов поведения, повторяющихся и постоян-
ных*. Нередко они сопровождаются гиперактивностью. Часто
отмечаются и нарушения психосоциальной среды. Возможно
их эволютивное развитие к «диссоциальной личности».
К таким типам поведения относятся;
— очевидные проявления непослушания и активного протеста
по отношению к взрослым;
— выраженные проявления дерзости, грубости и приступы гнева;
— подозрительность со склонностью обвинять других;
— склонность противоречить другим;
— склонность к дракам;
— разрушение чужого имущества;
— крупные или повторяющиеся кражи с проявлениями насилия
или без них;
— ложь с намеренным желанием обманывать;
— повторяющиеся или длительные уходы из дома;
— сексуальная активность с принуждением других.
Хотя эти симптомы и кажутся проявлениями агрессивнос-
ти, направленной против окружающих и их прав, а также по
отношению к обществу с его нормами, оговорка относительно
предполагаемых намерений представляется нам необходимой.
Это особенно относится к ребенку, чьи поступки выражают
сложные мотивации, часто противоречивые и в значительной
степени бессознательные.
Как и для «гиперкинетических расстройств», диагноз мо-
жет быть поставлен лишь в том случае, если симптомы прояв-
ляются часто и длительно (более шести месяцев).
Классификация CIM-10 (МКБ-10) в рамках категории «Рас-
стройства поведения» разграничивает детей, сохранивших хоро-
шие отношения со сверстниками («социализированный тип»
Р91-2), и детей, которые не смогли их сохранить («несоциали-
зированный тип» F91-1). Кроме того, она включает подкатего-
рию: «Оппозиционное расстройство с провокацией» (F91-3),
представляющую менее серьезную форму «Расстройств поведе-
ния», более часто встречающуюся у детей в возрасте до 10 лет.
Различие основано на выделении провоцирующего намерения, а
не жестокого или деструктивного, причем «провокация» может
быть поставлена под вопрос. Что касается возможного развития
«Оппозиционного расстройства с провокацией» в «Расстройства
поведения», то оно, по нашему мнению, зависит от
действующих внутренних конфликтов.
Наконец, в том же плане, что и «Гиперкинетические рас-
стройства» и «Расстройства поведения», СIМ-10 (МКБ-10)
выделяет ^Смешанные расстройства поведения и эмоций»
(Р92), при которых агрессивные поступки диссоциального или
провоцирующего типа сочетаются с эмоциональными расст-
ройствами, свойственными детскому возрасту (F93, см. далее),
с расстройствами настроения (особенно депрессией) или не-
вротическими аффектами (тревожность, фобии). Подчеркнем
важность введения вышеупомянутой категории (F92) сопря-
женных расстройств поведения и эмоций. Такое сочетание, без
сомнения, постоянно проявляется на уровне бессознательного
и фундаментально с психопатологической точки зрения.
Затем описываются «Эмоциональные расстройства, появ-
ляющиеся исключительно в детстве» (F93). Они присоединя-
ются к некоторым невротическим расстройствам. Мы выделяем
их, исходя из частого, с нашей точки зрения, сочетания с
расстройствами поведения. Они включают несколько вариан-
тов нарушений:
— «сепарационная тревога детского возраста», которая может
быть чрезмерной, а главное — ненормально долго
продолжать
ся, выражаясь в неспособности переносить одиночество, спать,
ходить в школу, в боязни несчастного случая;
— зтревожно-фобическое расстройство детского возрастав со
страхом некоторых ситуаций, например, агорафобия;
— «Детская социальная тревожность» с усилением или неис
чезновением страха чужих людей и новых ситуаций, сказы
вающегося на социальной деятельности;
— 4 Сиблииговое соперничество», избыточное, с возможными
ре
грессивными расстройствами.
397

Следующая категория — «Расстройства социального функ-
ционирования, начинающиеся исключительно в детстве или в
подростковом возрастем (F94) — выделяет в основном две ка-
тегории, соотнесенные с определенной психогенетической эти-
ологией:
— «реактивное расстройство привязанности детского возрас
та», свидетельствующее о недостаточном уходе и даже пло
хом обращении;
— «расстройство привязанности детского возраста с дезинги-
бицией», которое выражается в неизбиратсльных аффектив
ных требованиях, ауто- и гетероагрессивных поступках, эмо
циональной лабильности и заставляет думать о прерывании
заботы о ребенке в прошлом.
Следует добавить, что СIМ-10 (МКБ-10) далее описывает
«Тики» (F95) и, наконец, «Другие нарушения поведения и эмо-
циональные расстройства, обычно появляющиеся в детстве или
в подростковом возрасте»- (Р98) как весьма разнородную руб-
рику, в которой фигурируют:
— расстройства пищевого поведения;
— расстройства выделительного поведения (энурез, энкопрез);
— различные расстройства, такие, как стереотипные движения,
заикание.
Как мы упомянули выше, одна из десяти крупных катего -
рий CIM-10 (МКБ-10), наряду с «Нарушениями поведения и
эмоциональными расстройствами, обычно появляющимися в
детстве или в подростковом возрасте» (которая только что
была описана), озаглавлена «Расстройства психологического
развития» (F80-89), где перечислены:
~ «специфические расстройства развития речи и языка»
(F80);
— «специфические расстройства приобретения школьных навы
ков» (F81);
— «специфические расстройства двигательного развития» (Р82)
на том же уровне, что и «всеобъемлющие (распространенные)
расстройства развития» (F84); е последней категории фигурируют
различные варианты аутизма.
Мы рассматриваем эти «специфические расстройства»
(речи, приобретения школьных навыков и двигательной актив-
ности), которые очень часто сочетаются с расстройствами по-
ведения, как симптомы (означающие психическое страдание),
смысл которых должен быть выяснен, а не как болезненные
образования, означающие расстройства «психологического
развития», которые должны оставлять необратимые следы.
Сравнение СIМ-10 (МКБ-10) с часто употребляемой
DSM-IV показывает, что американская классификация еще
дальше заходит в отношении предубежденного перечисления
симптомов, максимально остерегаясь любого обобщения. Так,
расстройства, касающиеся педопсихиатрии, собраны в одну
крупную категорию под названием: «Расстройства, обычно по-
являющиеся в раннем и позднем детстве или в подростковом
возрасте». В ней фигурируют 10 подрубрик:
— «Умственная отсталость»;
— «Расстройства приобретения навыков»;
— «Психомоторные расстройства»;
— «Расстройства коммуникации» (речи);
— «Всеобъемлющие (распространенные) расстройства разви
тия» (варианты аутизма);
— «Недостаток внимания и неупорядоченное поведение»;
— «Пищевые расстройства»;
— «Тики»;
— «Выделительные расстройства»;
— «Другие» (в том числе сепарационные расстройства и реак
тивные нарушения привязанности).
Все эти расстройства поставлены на один уровень.
Нет параллельной рубрики, которая позволила бы учесть и
отметить глубинное психическое функционирование; можно
прибегнуть только к общим категориям, используемым для
взрослых (в которых, впрочем, упоминаются психозы, но не
399
неврозы как таковые, поскольку даются только симптомы,
в основном «тревожные расстройства»). И можно понять, на-
блюдая это предвзятое перечисление, попытку превратить
симптом в синдром.
Вышеупомянутая категория ^Недостаток внимания и не-
упорядоченное поведение» описывает расстройства поведения.
Она включает:
- «ADHD» (Attention Deficit / Hyperactivity Disorder —
недостаток внимания / гиперактивность), что
соответствует «гиперкинетическим расстройствам» в
CIM- 10 (МКБ- 10). Существуют три подкатегории в
зависимости от того, проявляются ли расстройства внимания
и гиперактивность в равной степени или преобладает что-то
одно.
— ^Расстройства поведения», описание которых похоже на опи
сание в СIМ-10 (МКБ-10), хотя незначительные расстройст
ва поведения упоминаются в следующей категории.
— «Оппозиционные расстройства с провокацией» (Oppositional
defiant disorder) ставятся на тот же уровень, что и предыду
щие (в отличие от CIM- 10), что подразумевает
различия в их
природе (гнев, непослушание, мстительные поступки), а не
различную степень тяжести этих двух расстройств.
Сочетания между расстройствами поведения и эмоцио-
нальными особенностями вовсе не упоминаются.
II. Расстройства поведения с точки зрения
французской классификации
1. Французская классификация INSERM
Хотя эта классификация и совместима с классификацией
ВОЗ (и DMS-IV), она явно отличается от нее. Ее авторы счита-
ют недостатком ранее упомянутых классификаций (которые
составлены как описательные) избыточную важность, придава-
емую симптомам и особенностям поведения, в ущерб синдромам
(поставленным на один уровень, если они и дифференцируют-
ся), произвольную группировку разнородных симптомов под
одной рубрикой, с концептуальными расхождениями, которые
могут быть продолжены действиями терапевтов. Французские
авторы старались выделить, исходя из симптомов, болезненные
образования, «отличающиеся друг от друга по своей природе и
особенностям развития». Учитывается «внутренняя организа-
ция с психопатологической точки зрения», что приводит к диа-
гнозу, который, исходя из изучения симптомов и их совокупно-
сти, принимает во внимание глубинные психические функции
(невротические, психотические, но также и пограничные, сме-
шанные или рудиментарные типы функционирования, с исполь-
зованием соматического или поведенческого реагирования).
Диагноз болезненного образования, соответствующего опреде-
ленному психическому функционированию, подразумевает чет-
кие этиологические гипотезы, но особенно внимание к прогно-
зу и терапевтическим особенностям.
Французская классификация имеет два направления.
Первое направление посвящено «основным клиническим
категориями:
1 — «Психозы»;
2 — «Невротические расстройства»;
3 — «Расстройства личности (кроме неврозов и психозов)»;
4 — «Реактивные расстройства»;
5 — «Умственная отсталость»;
6 — «Расстройства практических функций»;
7 — «Расстройства, связанные с употреблением наркотиков
и ал-
коголя»;
8 ~- «Расстройства с соматическим и/или поведенческим
выраже-
нием»;
9 — «Варианты нормы».
Рубрики 5, 6,7,8 могут появляться лишь как дополнитель-
ные категории (частные случаи), категории 1, 2, 3,4 являются
приоритетными.
Второе направление посвящено «Сопутствующим и пред-
шествующим факторам, возможно, этиологическим» с двумя
подкатегориями:
400 401
 1 — «Соматические факторы»;
2 — «Факторы и условия окружающей среды».
2. Расстройства поведения во французской
классификации
При клинической картине, в которой преобладают расст-
ройства поведения, выбор «Базовой клинической категории»
основывается на диагностике глубинного психического функ-
ционирования.
Среди «Расстройств личности (кроме неврозов и психозов)»
(категория 3) подрубрика, озаглавленная «Формирование
психопатического типа» (категория 3.02) примерно
соответствует категории «Расстройства поведения» СIМ-10,
поскольку в ней классифицируются «расстройства с
преобладающей тенденцией к действию, неспособностью к
контролю, насилием над окружающими, отрицанием
социальных норм, повторяющимися неудачами,
невосприимчивостью к одобрениям. Патологические черты
личности включают недостаток аффективной зрелости, искаже-
ние чувства самоощущения, бедность внутренней жизни, неспо-
собность к формированию стабильных жизненных ценностей и
волевым усилиям. Депрессивная тональность часто скрыта мега-
ломаническими тенденциями и противостоянием окружению».
Однако мы часто используем при постановке «основного
клинического диагноза» рубрику под названием «Расстройст-
ва личности и/или поведения в сочетании с дисгармонией раз-
вития» (3.00). Существуют также аффективные расстройства,
искажения самоуважения. Депрессия, иногда достаточно за-
метная, может также «скрываться за доминирующими рас-
стройствами поведения». В отличие от «психопатических фор-
мирований» здесь присутствуют внутренняя неуверенность и
тревога. Этому часто сопутствуют расстройства практических
функций, поскольку изначально «функциональные» проявле-
ния могут привести к их «длительному ограничению». Эти рас-
стройства вписываются в «дисгармоничное развитие» на гра-
ни невроза и психоза.
Более редко нам случается выбирать следующую рубрику:
«Нарциссическая и/или аналитическая патология, хроничес-
кие депрессии, покинутость» (3.01). Здесь расстройства пове-
дения вторичны, но депрессивные чувства могут выражаться в
сильной нестабильности. Наконец, мы лишь в исключитель-
ных случаях используем рубрику «Формирования перверсно-
го типа» (3.03), поскольку она ограничивается отдельными
случаями девиантных сексуальных действий.
Кроме «Расстройств личности», нарушения поведения
могут выражать психотическое функционирование (катего-
рия 1), когда речь идет, например, о «Психотической дисгар-
монии» (1.03), часто проявляющейся в «прямом выражении
импульсов в активных действиях», что может свидетельство-
вать о «псевдохарактерологических психозах». Наконец,
может рассматриваться невротическое функционирование
(категория 2) в случае «невротического характера» (2.06) с
невротическими эго-синтоническими чертами характера и
агрессивным поведением садомазохистского типа или в слу-
чае «невротических расстройств с преобладающими расст-
ройствами практических функций» (2.07).
Именно в категорию 6 «Расстройства практических функ-
ций» помещаются «Типеркииезия и психомоторная нестабиль-
ность» (6.08), включая два направления гиперактивности —
психическое с расстройствами внимания и двигательное с не-
прерывным возбуждением (откуда классическое наименование
психомоторной нестабильности), что соответствует картине
«АВНВ» американских авторов. Это симптоматическое об-
разование во французской классификации является одним из
«расстройств практических функций», на том же уровне, что и
«другие психомоторные расстройства» (6.11). Последние
включают: неловкость, которая в тяжелых случаях расценива-
ется как «диспраксия» (расстройства телесной схемы и прост-
ранственно-временной организации), двигательное торможе-
ние (медлительность, плохая подвижность), тонические (часто
тонико-эмоциональные) расстройства. В категории 6 «Расст-
ройства практических функций» также фигурируют различ-
ные «тики», но, кроме того, все расстройства устной и письмен-
ной речи, дискалькулии и расстройства суждений.
Расстройства практических функций «рассматриваются с
описательной точки зрения, без этиопатогенетических ссы-
лок»; они называются «специфическими расстройствами раз-
402 403
вития». То же действительно и для шперкинезии. Ее класси-
фикационное размещение на одном уровне с другими психомо-
торными расстройствами, но также с расстройствами речи и
приобретения навыков наводит на мысль о возможной общей
этиологии во время первичных связей, с возможной последу-
ющей их мобилизацией.
Что касается «Расстройств с соматическим и/или поведен-
ческим выражением» (категория 8), они включают такие пси-
хосоматические расстройства, как астма, расстройства пищево-
го и выделительного поведения, нарушения сна, попытки
самоубийства, а также на первый взгляд независимые расст-
ройства потенциально преступного поведения (нарушение сек-
суальных норм, побеги из дома, пиромания, клептомания).
КОММЕНТАРИИ
I. По поводу психомоторной нестабильности, называемой «Ги-
перкинетические расстройства» в СШ-10 (МКБ-10) и «Недо-
статок внимания с гиперкинезией», или «ADHD», в США.
Психомоторная нестабильность, обычно констатируемая пе-
допсихиатрами, педиатрами, а также учителями и родителями,
обычна. Она даже нормальна для маленького ребенка, который
переходит от одного интереса к другому и много двигается. Что-
бы в этом убедиться, стоит только понаблюдать за ребенком в
манеже, когда он манипулирует сначала одним предметом, потом
другим, в то же время оглядываясь по сторонам, или во дворе дет-
ского сада, когда он бегает туда-сюда. Наоборот, маленький ребе-
нок, который малоподвижен, «слишком послушен», не желает
играть, осторожен при лазании или прыжках, которого беспокоит
производимый или слышимый им шум, имеет проблемы, хотя его
спокойствие и тихость восхищают родителей, не способных
переносить нормальную живость ребенка.
Поэтому диагноз ненормальной психомоторной нестабиль-
ности у ребенка рассматривается большинством авторов с ос-
торожностью.
Обозначение нестабильности как «психомоторная» уже
указывает на ее двойную направленность: моторная неста-
билъностъ, легко выявляемая, сопровождается психической не-
стабильностью. Более того, признается двойной аспект по-
следней: лабильность внимания и мыслей сочетается с эмоцио-
нальной лабильностью.
Выдвижение на первый план расстройств внимания соот-
ветствует лучшему пониманию симптомов, помимо явной ги-
перкинезии. В то же время сближение данного расстройства с
другими аномалиями когнитивной сферы (сюда относится и
гипотеза «недостатка», а не нестабильности внимания), остав-
ляет без внимания эмоциональную компоненту нестабильнос-
ти. Наконец, при выдвижении гипотезы органического цереб-
рального происхождения расстройства внимания (МВD —
аббревиатура «Minimal Brain Disease» — «Минимальное моз-
говое заболевание»; затем «...Disfunction» — «...дисфункция»,
«Минимальная мозговая дисфункция» — ММД), которая ос-
талась недоказанной, психическое функционирование, скрыва-
ющееся под нестабильностью, уже не рассматривалось.
Чтобы лучше понять эти расстройства, мы изучили неста-
бильных детей в те редкие, но постоянные моменты, когда они
успокаивались и сосредоточивали внимание; при этом мы за-
давались вопросом, отчего же для них так трудна неподвиж-
ность и фиксация внимания. Мы опирались на наблюдения и
клинические беседы. В большинстве своем эти дети показались
нам не способными переносить ситуации, воспринимаемые как
пассивные; они страдали от архаической тревоги, активируе-
мой вынужденной неподвижностью, всяким ограничением дви-
гательной активности и мыслей: тревоги вторжения, заключе-
ния в закрытое помещения, удушения или слияния, которая
могла выражаться клаустрофобическим поведением (быстро
соскакивали с колен, увертывались от поцелуев, не хотели, что-
бы их кормили, не могли спокойно сидеть на горшке).
Чтобы не чувствовать этих тревог, дети двигаются, мечут-
ся, ищут близости и бегут от нее, причем эти устремления по-
вторяются: взрослый становится для них то источником беспо-
койства, то пристанищем безопасности. Подобным образом их
интерес переходит от одной темы к другой; они не в состоянии
сосредоточиться на каком-либо размышлении, которое оказа-
лось бы успокаивающим или интересным: репрезентации
405
фобогенны (это проявляется в тестах с избирательными трево-
гами по поводу четко представляемых или абстрактных, в за-
висимости от случая, репрезентаций).
Внимание может быть обращено на внешние стимулы (чаще
всего зрительные или слуховые со стороны людей или без них).
Известно, что ребенок избирательно реагирует на то, что дви-
жется, и на то, что изменяется. На самом деле происходит встре-
ча внешнего стимула (восприятия) и внутренних репрезента-
ций, позволяющих воспринять этот стимул. Это подразумевает,
даже если стимулом является человек, определенное несоответ-
ствие между ожидаемым (и желаемым) восприятием и действи-
тельным восприятием, несоответствие, производящее эмоцию,
приятную или неприятную. Если встреча с Другим приятна,
внимание, уделяемое ему, может продолжаться. Если она непри-
ятна, внимание ускользает, обращается к другому, менее кон-
фликтному стимулу (это может быть материальный объект,
часть человека, другой человек). По этим причинам воспитате-
ли стремятся всякого рода методами «опосредовать» связь, ис-
пользуя вспомогательные или промежуточные материалы для
различных терапевтических практик.
Когда ребенок находится в одиночестве, наедине с материаль-
ными стимулами, которые, как принято считать, должны при-
влекать его внимание (игры, «развлечения»), внимание может
оставаться точно таким же лабильным. Причем ребенок не инте-
ресуется тем, что ему предложено (к большому недовольству
взрослых), и предается аффектам тревоги и покинутости, по-
скольку игры не служат посредником между ним и отсутствую-
щим лицом. Он рассеян, переходит от одной деятельности к дру-
гой, ни на чем не останавливаясь, и остается неудовлетворенным.
Не лучше, чем близость, нестабильный ребенок переносит
и одиночество. Его нестабильность и происходит-то от этой
двойной нетерпимости. Будучи оставлен один, он пытается
всеми средствами привлечь к себе внимание, чтобы бежать от
этого внимания, как только он его получил, «разрывая эмоци-
ональную связь» (как говорят воспитатели) с целью избегания
вышеописанных тревожных фантазий.
Внимание ребенка может также быть обращено к внутренним,
сенсорным, аффективным или ментальным стимулам (которые,
как мы убедились, сопровождают внешние стимулы) и удержи-
ваться ими, если они не конфликтны, синтонны Я. Находится
ребенок в одиночестве или нет, его способность спокойно сосре-
доточиваться на своих внутренних продукциях, подкрепляемых
или нет такими поддержками, как игрушки, а позднее чтение или
письмо, предполагает в нем внутреннее чувство постоянства и
спокойствия, которым не обладает нестабильный ребенок.
Остается выяснить, почему некоторые дети овладевают
своими эмоциями, прибегая к таким плохо разработанным за-
щитам, как психическая и двигательная нестабильность. Пред-
ставляется, что у них мало внутренних ресурсов, фантазии ру-
диментарны, пути разрядки эмоций коротки, как будто этим
эмоциям не хватает задержки и психической обработки. Пре-
обладают фобические механизмы с избеганием репрезентаций,
что сказывается на мыслительном процессе, или антидепрес-
сивные механизмы с повторяющимися переживаниями потери
и повторного нахождения Объекта.
Когда нестабильному ребенку удается путем «дуэльной»
связи удержать на некоторое время контакт со своими мысля-
ми и аффектами и заинтересоваться ими с чувством постоян-
ства, это переживание является для него структурирующим,
оно подкрепляет его нарциссизм. Для этого требуется, чтобы
собеседник умел устанавливать нужное расстояние, опосредо-
вать его. Терапевтический подход возможен, если специалист,
кроме того, каким бы ни было применяемое посредническое
звено, предоставляет нестабильному ребенку пространство для
психического функционирования. Например, он может отме-
тить, что ребенку удается его слушать, только двигаясь, что,
сосредоточиваясь лишь периодически, но сильно, ребенок за-
мечает и запоминает гораздо больше, чем кажется.
П. О «расстройствах поведения», называемых так в СIМ-10
(МКБ-10) и DSM-IV и перечисленных под этой рубрикой, со-
бранных под заголовком «Формирования психопатического
типа» (среди патологий личности) во французской классифи-
кации.
Хотя понятие «формирования» представляется нам слиш-
ком сильным для личностей, чьи механизмы защиты рудимен-
407
тарны, настолько же слабо организованы со стороны невроза,
как и со стороны психоза, и, что самое важное, проявляются в
действии (а «основные диагнозы», которые мы ставим, могут
также свидетельствовать, как мы убедились, о «расстройствах
личности дисгармонического или нарциссического типа»),
«расстройства поведения», как они описываются в СIМ-10,
похоже, соответствуют особому способу психического функци-
онирования, который можно рассматривать как склонность к
психопатии, в смысле Крепелина (1898).
Несмотря на все разнообразие описанных поведенческих
проявлений, в них действительно можно обнаружить постоян-
ное стремление ставить под сомнение Других, что выражается
в определенных формах поведения, действиях (в противопо-
ложность таким более ментализированным симптомам, как на-
вязчивые идеи или бред). Другой — это человек, наделенный
значением в психике и в реальности, которому приписывается
определенная власть, благотворная или вредоносная, ставяща-
яся под вопрос путем порицаемого поведения со скрытым ожи-
данием ответа. Таким образом, Другой является Объектом
(в психоаналитическом смысле слова), наделенным избыточ-
ной ценностью, способным реагировать, запрещать, наказывать.
Даже если ребенок провоцирует сверстника, набрасывается на
его вещи или даже на животное, в конечном счете он обращается
именно к этому родительскому объекту. Он ставит его под во-
прос, противопоставляя себя ему (его желаниям или приказа-
ниям), провоцируя его, пытаясь затронуть его в обоих смыслах
слова: коснуться его, чтобы он отреагировал и/или ранить его.
Если некоторые формы поведения являются достаточно пря-
мыми средствами агрессивно поставить под сомнение Другого
(оскорбления, драки, кражи, разрушения), то иные более тонки.
Таково непослушание (неподчинение, бунт), метаморфоза «НЕТ»
раннего детства (в понимании Рене Шпица), устанавливающее
«отношения силы» и способное породить унижение. В самом
деле, ребенок, который воспринимает обязанность слушаться и
подчиняться как непереносимую, бунтует в соответствии с ощу-
щаемой им тревогой, в то время как тот, кто хочет подчинить и
которого не слушаются, может отреагировать в соответствии с
чувствуемым им унижением. Если эти два действующих лица не
в состоянии переносить чувство бессилия, могут последовать
насильственные проявления. Некоторые виды психической «за-
хваченности»- бывают куда более разрушительны, чем физичес-
кие драки, даже если последние выглядят более впечатляюще;
они могут привести к актам насилия, моментальным и импуль-
сивным, или же вторичным, обдуманным и мстительным.
Когда расстройства поведения проявляются в одиночестве
или, как кажется, никому не адресованы, стремление поставить
под сомнение Другого не явно. Таковы случаи некоторых форм
крайне рискованного поведения, классических приступов гне-
ва, побегов из дома. Однако и в этих случаях речь идет о про-
вокациях, представляющих одновременно призывы о помощи
и упреки.
Даже если кажется, что ребенок решителен в своих агрес-
сивных или жестоких намерениях, постановка под сомнение
Другого имеет вопросительное значение. Хотя порой ребенок
утверждает, будто твердо знает, что может или не может с ним
случиться, в действительности он не может точно знать отве-
ты, которые ему дадут. Его поступки вызывают много вопро-
сов. Другой примет жестокие меры? Накажет? Стерпит? Вос-
примет как должное? Предложит свое соучастие? Другой
может никак не реагировать, не отвечать. Он может ничего не
заметить; тут остается только начать все сначала. С помощью
своего ненормального поведения дети хотят узнать, каковы
намерения окружающих их людей, бессознательную сферу ко-
торых они провоцируют. Они хотят знать, принимают их на
самом деле или отвергают, любят или ненавидят. Дети хотят
знать, имеют ли они право на свои желания или им требуется
подчиняться желаниям других, могут ли они своими поступка-
ми пробудить в Другом скрытые импульсы, деструктивные или
сексуальные. Они хотят более точно узнать о запрете и его на-
рушениях, знать, облегчит ли наказание их чувство вины, дав-
нее или бессознательное. Стремление поставить под сомнение
таким способом спровоцированного Другого зеркально вопро-
шает обоих действующих лиц, путем скопофилического им-
пульса, благоприятного для ментализации аффектов.
Репрезентация Другого особенным образом искажена, если
ненормальные поступки не имеют целью поставить его под со-
409
мнение, спровоцировать его или повредить ему. Так происходит,
когда отрицается отличие Другого (который рассматривается
как двойник субъекта) или когда он низводится до уровня нео-
душевленного предмета (таким образом лишается мыслей и
чувств). Поступок как бы не адресован ему, если не считать,
впрочем, что под вопрос ставится само существование Объекта.
Здесь психическое функционирование граничит с психозом.
Когда, напротив, функционирование является невротичес-
ким, отличие Другого признается, агрессивное и враждебное
значение поступков известно. Постановка под сомнение адре-
сована Объекту, амбивалентно наделенному значением и, соот-
ветственно, наделяемому амбивалентной властью, благотвор-
ной или вредоносной. Человек, на которого направлены эти
поступки, вписывается в триадные отношения и в эдипальную
конфликтность. Мальчики выбирают представителя отца, и
мальчики и девочки ставят под сомнение материнскую функ-
цию женщин.
На границе расстройств поведения
1. Проблема -«оппозиционныхрасстройств с
провокацией»-
Как мы убедились, в СIМ-10 (МКБ-10) они входят в подкате-
горию «расстройств поведения», тогда как в DSM-IV они пред-
ставляют третью категорию после категории «расстройства
поведения», перед которой идет «ADHD». Во французской
классификации эта категория, по-видимому, не существует,
хотя описанные симптомы можно найти под рубрикой «Расст-
ройства личности и/или поведения в сочетании с дисгармони-
ей развития», в которой важное место отводится депрессивным
тенденциям, будь они «явными или скрытыми расстройствами
поведения».
Читая описание симптомов в случае «оппозиционных рас-
стройств с провокацией», можно узнать в нем хорошо известные
особенности поведения детей и подростков. Гневливые, обидчи-
вые, злопамятные, они враждебно ведут себя по отношению к
другим и уязвимы для их агрессии. Когда мы слушаем их, угрю-
мых, неудовлетворенных, они говорят, что в обиде на весь мир,
на других, на нас... и на самих себя. Их провокации —
провока-
ции детей, которые чувствуют себя нелюбимыми, отвергнутыми,
даже третируемыми. Для нас это дети и подростки, в первую оче-
редь, депрессивные, которые пытаются прибегнуть к садистиче-
ским защитам с сильной примесью мазохизма. Некоторые их
поступки определенно агрессивны, причем они испытывают удо-
вольствие, видя другого в сложном положении. Но мы констати-
руем, что сверстники являются исключительной мишенью для
их агрессивности и что она не распространяется на представите-
лей власти. (Они ревнуют к сверстникам-соперникам, обращают
большее внимание на родительских персонажей.) Проявления их
оппозиционного, провоцирующего поведения амбивалентны и
выражают неудовлетворенность, досаду и месть; они также явля-
ются призывом о помощи, призывом к тому, чтобы Объекты об-
ратили на них большее внимание,— таким образом, разрушение
объектов не является желательным.
Если необходимо установить различие между «оппозицион-
ными расстройствами с провокацией» и типичными «расстрой-
ствами поведения», оно должно определяться исходя из статуса
Объекта для Субъекта, из репрезентации того Другого, к кото-
рому ребенок или подросток обращается со своими болезненны-
ми конфликтами. Действительно, можно различить два проти-
воположных намерения в отношении к Объекту:
— встретить его, обменяться с ним мнениями, путем провока
ции, оппозиции, силовых отношений, прямой агрессии или
агрессии, направленной против третьих лиц;
— уничтожить его тем или иным способом, поскольку он пре
пятствует исполнению желаний, поскольку его существова
ние является ограничивающим и ущемляет чувство всемогу
щества.
Таким образом, при одном и том же агрессивном или дест-
руктивном поступке (например, краже или акте вандализма)
изучение мотиваций (сознательных и бессознательных) позво-
ляет дифференцировать природу расстройств.
Конечно, эта противоположность менее четко очерчена в
психике:
411
 — объект, который хотят сохранить, от которого ожидают всего,
также подвергается грубой атаке с желанием причинить ему
боль одновременно из мести («расквитаться с ним») или ис
пытывая надежду сделать его более доброжелательным («за
ставить его понять»);
— объект, который хотят разрушить, необходим в качестве вра
га, так же необходим, как и потребность бить и убить его. Если
он перестает существовать в реальности, другой враг должен
возродиться из его пепла, чтобы вновь можно было его прово
цировать, бить, убить, чтобы поддерживалось чувство всеси
лия, отрицающее тревоги, порожденные неудачами, недостат
ками, потерями.
В обоих случаях собеседник ожидается, признается нару -
шающим нормы и провоцирующим поведением в надежде на
диалог в первом из них и на поединок — во втором.
Некоторые дети и подростки сохраняют достаточную амби -
валентность, модулированную триангулярной конфликтнос -
тью (эдипов конфликт), чтобы хотеть, «несмотря ни на что,
сохранить хорошие отношения», как говорят воспитатели.
Другие словно отказались от амбивалентности в пользу более
манихейского функционирования, основывающегося на отде -
лении от Объекта (тот, кто атакуется, считается плохим). Но,
по нашему мнению, ребенок или подросток, если только он не
страдает психозом, может функционировать в зависимости от
обстоятельств (внешних и внутренних) либо с амбивалентно -
стью, либо с отделением.
На этом постулате основываются наши терапевтические
приемы по отношению к детям и подросткам с серьезными рас -
стройствами поведения. Поскольку они атакуют Другого, что -
бы отрицать свое чувство бессилия, чтобы не знать о своих уяз -
вимых местах и недостатках, но также и чтобы игнорировать
свое влечение к зависимости и подчинению, атакуемый и све -
дущий человек может попытаться расстроить эту стратегию.
Это становится возможным, если он избегает отношений с по -
зиции силы и делает ставку на глубинную амбивалентность.
Воспитатель (педагог или психотерапевт) может в таком слу -
чае постоянно присутствовать и вмешиваться в дипломатиче-
ской форме лишь в тот неизбежно наступающий момент, когда
ребенок или подросток ослабляет свою настороженность и, сам
того не замечая, принимает помощь. Тогда может установить ся
связь, в которой амбивалентность занимает свое законное
место. Безусловно, провокации и агрессия продолжатся. Но их
значение изменится, в том числе и для ребенка.
3. Проблема сопутствующих эмоциональных расстройств
CIM-10 (МКБ-10) ставит этот вопрос, выделяя, наряду с «ги-
перкинетическими расстройствами» (Р90) и «расстройствами
поведения» (Р 91), категорию «расстройств поведения и эмо-
ций» (Р 92).
Сопутствующие эмоции включают в первую очередь:
— депрессивное настроение с потерей интересов и надежды;
— различные тревоги и фобии;
— «эмоциональные расстройства, появляющиеся исключитель
но в детстве», в числе которых «сепарационная тревога» или
«социальная тревога», когда они ненормально интенсивны
или длительны.
Мы уже сказали, что ни DSM-IV, ни французская класси-
фикация не выделяют эту рубрику.
Однако мы считаем, что эмоциональные расстройства все-
гда сопровождают расстройства поведения. Они также отмеча-
ются при психомоторной нестабильности, как было показано
выше. Их особенность состоит в том, что они часто латентны и
даже кажутся полностью отсутствующими, ненормально от-
сутствующими. Так, некоторых детей и подростков называют
«безразличными, неисправимыми, непробиваемыми, безжало-
стными, неспособными ощущать свою вину», короче, настоя-
щими чудовищами, именно из-за этого кажущегося отсутствия
всяких «человеческих» чувств.
И правда, особенность этих детей и подростков состоит в
том, что они находятся в таком сильном противоречии со своими
латентными чувствами, что действуют, провоцируют Другого
именно в тот момент, когда им грозит испытать эти чувства.
Ненормальные поступки, возбуждение позволяют им избежать
413

эмоций, которые подвергают их серьезной опасности. Так, им
удается не чувствовать ни грусти, ни угрызений совести, не стал-
киваться с тревогой, страхами, унижениями. Они хотят быть и
считают себя сильными, храбрыми, всемогущими, неуязвимы-
ми, подобными героям, населяющим их воображение, которых
они превращают в свои модели (в качестве Идеала Я, весьма
обременительного); они хотели бы стать двойниками, реинкар-
нациями (или воображаемыми сыновьями, если им не хватает
отца) этих героев.
Таким образом, они могут считать себя свободными, ду-
мать, что ни от чего (даже от собственных импульсов) и ни от
кого (даже от своих зрителей) не зависят. Однако, как мы убе-
дились, Объект наделяется огромным значением с ненавистью
или амбивалентностью. Другой имеет слишком большое значе-
ние, поэтому они и хотят от него избавиться. Другой потенци-
ально заставляет страдать независимо от того, воспринимает-
ся ли он как слишком присутствующий (он пугает, давит,
душит) или как отсутствующий (тревоги одиночества, скрыва-
ющиеся за грустью).
Часто у этих детей или подростков встречаются острые тре-
воги одиночества и сильное беспокойство перед незнакомцами
и в новых ситуациях («Эмоциональные нарушения, появляю-
щиеся исключительно в детстве», РF93в СIМ-10). Но эти
симптомы латентны, надо уметь распознавать аффекты,
скрывающиеся за явными симптомами. «Я не боюсь пауков —
вы же видите, я их всех давлю»,— говорил ребенок, у которого
дело не отставало от слова, добавляя с той же логикой, что
ему не страшно в лесу, потому что он там гуляет с ножом в
руке. Возможно, эти дети страдали в прошлом
«расстройствами привязанности» (как они называются в
CIM-10 и DSM-IV), расстройствами в социальных связях,
являющимися следствием недостатка или непостоянства
заботы, плохого обращения.
Только психологический и воспитательный подход, вклю-
чающий регрессию в построение отношений, позволяет осуще-
ствить возрождение потерянных эмоций путем связей зависи-
мости, которых эти дети так страшатся. (Здесь и подвергаются
испытанию профессиональные навыки специалистов.) Эти
дети и подростки не знают, что их поступки служат им для из-
бежания чувств, а их провокации являются мольбой об ответе.
Устранение этого незнания связано с риском.
Нам пришлось оставить без обсуждения два фундаменталь-
ных вопроса:
— эволютивное развитие расстройств поведения в линии нару
шений, связанных с болезненным пристрастием (к алкоголю
и наркотикам) и саморазрушением, если первые не были при
няты во внимание и не подверглись должному лечению;
— важность факторов окружающей среды, семейных и социаль
ных факторов, которые должны включаться в терапевтичес
кий подход.
На этих понятиях, однако, основывались наши коммента-
рии.
Литература
The ICD-10, (1992) Classification of Mental and Behaviorial Disorders.
Clinical Description and Diagnostic Guideless. World Health Or-
ganisation. Traduction frangaise. C.B. Pull. Masson. Paris; Milan;
Barcelone; Durr und Kessler; Bonn, 1993.
The ICD-10. (1992) Classification of Mental and Behaviorial Disorders.
Diagnostic Criteria for Research. World Health Organisation. Tra-
duction fran9aise. C.B. Pull. Masson. Paris; Milan; Barcelone, 1994.
DSM IV. (1995) Guidebook Frances A., First M., Pincus H. American
Psychiatric Press Inc.. Washington DC; London, England (American
Psychiatric Press 1400 K Street N.W. Washington DC, 2005).
Classification Francaise des Troubles Mentaux de 1'Enfant et de
PAdolescent Mises R., Jeammet P. et coll. (1988) La psychiatric de
1'Enfant. Vol. XXXI. 1. Paris: Presses Universitaires de France.
Spitz R.A. (1957) No and Yes. On the genesis of Human Communication.
New York: International Universities Press Inc., Traduction
franchise. Paris: Presses Universitaires de France, 1962.
415
 Бернар Голье
ПЕДИАТРЫ и ПСИХОАНАЛИТИКИ в ПЕДИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЕ
НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ НА основе МОЕГО ПАРИЖСКОГО ОПЫТА
Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 1999, октябрь)
Перевод с французского Г. М. Северской,
научная редакция Н. К. Асановой
В течение нескольких десятков лет во Франции, во всяком
случае, в Париже, среди психоаналитиков было принято утвер-
ждать, что совершенно невозможно работать с педиатрами и
что сотрудничество между педиатрами и детскими психиатра-
ми изначально обречено на неудачу.
Я думаю, это мнение понемногу меняется, и моя личная пози-
ция как детского психиатра и психоаналитика вовсе не такова.
Без сомнения, существует неустранимое расхождение меж-
ду педиатрическим и психоаналитическим взглядами на дет-
скую патологию — соматическую патологию или психопа-
тологию ребенка. Но все же есть отдельные моменты, когда
плодотворный диалог между педиатрами и психоаналитиками
или психиатрами оказывается возможным при определенных
условиях, которые я попытаюсь описать в настоящем докладе.
Вместе с тем я должен сразу же заметить, что мое положе-
ние как психиатра и психоаналитика несколько необычно.
В самом деле, я работаю уже около пятнадцати лет в детской
больнице с многолетней педопсихиатрической и психоанали-
тической традицией. Именно в этой больнице Сен-Винсен
де Поль в Париже работали в 1950-1980-е гг. два знаменитых
французских специалиста — Мишель Суде и Леон Крейслер.
Я очень горд и счастлив, что оба они удостоили меня сво-
им уважением — и, я думаю, своей дружбой — и я, со своей
стороны, непременно хочу упомянуть об их деятельности.
Именно в результате их деятельности, как мне кажется, в
этой педиатрической больнице стали обращать повышенное
внимание на психологию и психопатологию развития, а также
на психиатрию младенческого возраста; и поэтому, даже если
остаются некоторые трудности (впрочем, иначе и быть не
должно), можно утверждать, что педопсихиатрическая дисцип-
лина, без сомнения, лучше внедрена во врачебную деятель-
ность в этом лечебном педиатрическом учреждении, чем в дру-
гих подобных.
Таким образом, исходя из личного опыта работы в этой
больнице, я рассмотрю некоторые аспекты сотрудничества
между педиатрами и психоаналитиками в рамках педиатриче-
ской больницы, а также некоторые вопросы терапевтических
решений, требующих участия педиатров и 'психоаналитиков в
связи с типом подлежащих лечению психопатологических си-
туаций.
Общие сведения о больнице Сен-Винсен де Поль
и отделении детской психиатрии
Больница Сен-Винсен де Поль — педиатрическая больница на
400 мест, включающая также родильное отделение, принципи-
ально ориентированное на беременности повышенного риска и
дородовую диагностику.
Отделение детской психиатрии, директором которого я яв-
ляюсь, организовано по звездообразной системе с центральным
пунктом и небольшой ячейкой в каждом отделе, состоящей из
психиатра и нескольких психологов, большая часть которых
работают также и в центральном пункте. Такая звездообразная
система организации отделения, как нам кажется, позволяет
достаточно хорошо осуществлять координационную связую-
щую функцию детской психиатрии в условиях педиатрической
больницы и, таким образом, свести до минимума риск расщеп-
ления или раскола в группе психологов как едином целом.
Центральный пункт отделения психиатрии состоит из кон-
сультативного отделения (консультации, психологические и
психомоторные обследования, индивидуальная, семейная или
групповая терапия) и дневного отделения, функцию которого
416 417
можно определить как терапевтическое наблюдение за ребен-
ком. Там мы принимаем детей, психопатологическая симпто-
матика которых кажется нам слишком сложной, чтобы можно
было ее достаточно исследовать при амбулаторных консульта-
циях; детей, с которыми мы предполагаем пожить некоторое
время в дневном отделении психиатрии, чтобы понаблюдать за
ними, посмотреть, как они ежедневно проявляют себя в отно-
шениях с другими детьми и взрослыми.
Важнейшие моменты дня в жизни ребенка в отделении пси-
хиатрии, очевидно, представлены приемами пищи, встречей
приходящих родственников или иных значимых лиц, оказыва-
ющих заботу и уход, выходом из клиники и различными ситу-
ациями общения, которые позволяют нам оценить, как дети
интегрируют и интериоризируют различные пространства и
ритмы в своей повседневной жизни.
В нашем случае речь идет о небольшом психиатрическом
отделении на шесть мест с возможностью в некоторых случаях
принимать для наблюдения диады мать-ребенок, чтобы более
непосредственно работать с интерактивной системой.
Большинство детей находятся в отделении психиатрии с 9
до 17 часов, а вечер и ночь они проводят в семье по принципу
функционирования дневных больниц. Однако наше
психиатрическое отделение отличает перспектива не
долгосрочной терапевтической работы, а скорее работы по
глубинному исследованию внутреннего мира ребенка с целью
достижения наиболее удовлетворительного
специализированного терапевтического подхода.
У нас есть возможность размещать некоторых детей на ночь
в отделении педиатрии, что позволяет вести с педиатрически-
ми группами очень плодотворную совместную лечебную рабо-
ту и клиническое исследование. К этому вопросу я вернусь
позже.
К такой полной госпитализации, но госпитализации смешан-
ной, педиатрической и психиатрической, мы прибегаем в случае,
если дети живут слишком далеко от больницы Сен-Винсен де
Поль и дневная госпитализация невозможна, а также при неко-
торых клинических ситуациях, при которых полная госпитали-
зация оказывается более желательной или даже необходимой
(как, например, при подростковой психической анорексии).
Большинство детей, госпитализированных в дневное отделение
психиатрии, находятся в учреждении в течение трех или
четырех недель, что позволяет нам установить сравнительно тес-
ные контакты с семьей ребенка и в большинстве случаев прове-
сти полное психологическое и психомоторное исследование в
более сжатые сроки, чем при амбулаторном лечении ребенка.
Некоторые формы психопатологических расстройств в дет-
ском и подростковом возрасте требуют более длительного пе-
риода госпитализации; например, подростки, страдающие ано-
рексией или депрессией, оставались в нашем учреждении по
три-четыре месяца.
На более длительный срок мы также госпитализировали
младенцев с серьезными нарушениями в развитии или психо-
зами, родители которых игнорировали эти нарушения или не
были готовы принять особую ориентацию своего ребенка.
Несколько таких младенцев провели с нами в отделении
психиатрии 12-18 месяцев. Перед нашей терапевтической
группой стояла проблема — включиться в лечебную работу и
сделать достаточно для развития ребенка, не теряя времени на
терапевтическую мобилизацию нарушений. Важно было, одна-
ко, не перестараться, чтобы не препятствовать, когда настанет
время, отделению ребенка и его семьи от нашей терапевтичес-
кой группы и более позднему участию в жизни ребенка иной
лечащей структуры, призванной контролировать его состояние
на протяжении более длительного периода.
Это требует тщательной работы в рамках педиатрического
учреждения, чему способствуют наши собрания по синтезу
всей информации о ребенке, находящемся в терапевтическом
процессе, которые проводятся два раза в неделю, и регулярное
вмешательство стороннего аналитика, чтобы по возможности
проработать различные контртрансферентные отношения, как
индивидуальные, так и коллективные.
Принимая во внимание традицию больничного учрежде-
ния, первостепенные направления работы нашего психиатри-
ческого отделения и контингент пациентов с учетом специфи-
ческой ориентации различных отделений больницы (роддом,
педиатрия новорожденных, нейропедиатрия, детская эндокри-
нология), большинство детей, принимаемых в нашем дневном
418 419
отделении психиатрии,— младенцы с высоким психосоматиче-
ским, дисгармоническим, аутистическим или психотическим
риском.
Как я уже упоминал выше, небольшое количество депрес-
сивных, склонных к самоубийству или страдающих анорекси-
ей подростков также может быть принято в дневное психиат-
рическое отделение, и совместное проживание их с более
маленькими детьми часто ставит некоторые организационные
проблемы, но дает очень ценную информацию.
Таким образом, я хочу дать понять, что в нашем дневном от-
делении психиатрии мы располагаем достаточно гибкой диагно-
стической и терапевтической структурой, относящейся к кате-
гории институциональных структур, обозначаемой во Франции
термином «промежуточная структура неполного времени».
Наши психопатологические взгляды и методологические
подходы являются прежде всего психоаналитическими, но тес-
но связаны с педиатрической и нейробиологической точками
зрения; кстати, административно наше отделение относится к
нейропедиатрической службе больницы.
Клинические ситуации
Теперь я хотел бы дать краткое описание трех типов клиниче-
ских ситуаций, в связи с которыми нам довольно часто прихо-
дится пользоваться дневным отделением психиатрии в рамках
сотрудничества с нашими коллегами — специалистами по со-
матическим нарушениям.
Среди прочих я выбрал тему тяжелых интерактивных рас-
стройств, проблему детей—жертв жестокого обращения и, на-
конец, последнюю, весьма поучительную, хотя и не касающу-
юся младенческого возраста тему психической анорексии у
подростков.
Каждая из этих клинических ситуаций ставит свои особые
проблемы и требует различной реакции от педиатрических
групп.
1. Говоря о тяжелых интерактивных расстройствах, я имею в
виду не столько серьезные искажения личности, которые час-
то возникают при картине дисгармонического, аутистического
или психотического риска, но скорее о нарушениях в младен-
честве, относящихся к психосоматической области.
Некоторые тяжелые первичные младенческие анорексии,
например, были поводом для принятия в наше дневное отделе-
ние психиатрии младенцев или младенцев с матерями, которые
направлялись педиатрической службой, продолжающей разме-
щать их в своих помещениях на вечер и на ночь.
Как мы знаем, иногда требуется много недель, прежде чем
удается разблокировать подобные психосоматические состоя-
ния. Основной целью нашей работы было понять, какие аспек-
ты бессознательных родительских фантазий материализовались
в соматических симптомах младенца, по меткому выражению
Бертрана Крамера (Cramer, 1979).
Помимо этого, психосоматические нарушения в младенче-
ском возрасте часто происходят, как это доказал Леон Крейс-
лер, на фоне материнской или семейной депрессии, которая
посредством своего депрессивного воздействия на самого мла-
денца открывает доступ психосоматической декомпенсации
(Kreisler, 1987).
Как можно чаще педиатры стараются участвовать в наших
собраниях по синтезу информации о ребенке (это или врач ин-
тернатуры, ведущий досье на ребенка, или ответственная медсе-
стра, или оба эти специалиста), чтобы иметь возможность рабо-
тать вместе и лучше координировать терапевтические усилия.
Можно заметить, что по прошествии периода педиатриче-
ского обследования как такового у наших коллег-педиатров
обычно наблюдаются признаки растущего нетерпения. Симп-
томы, по поводу которых обратились к ним пациенты, медлен-
но идут на убыль, а в ситуациях такого типа обычно требуется,
чтобы реорганизация функционирования диады мать-ребенок
была достаточно продвинута, чтобы в соматической картине
могла проявиться положительная динамика.
Часть нашей работы, таким образом, состоит во взаимодей-
ствии и достаточно тесном сотрудничестве с педиатрами, чтобы
они лучше могли перенести ожидание соматического улучшения
в состоянии ребенка и войти в «психиатрическое время», сильно
отличающееся от обычного педиатрического расписания.
421
 В случае тяжелой анорексии эта цель достаточно легко до-
стижима, поскольку в течение всего времени лечения ребенок
объективно находится в плохом физическом состоянии и тре-
бует настоящего медицинского ухода. Наша терапевтическая
задача становится более трудной, когда физическое улучшение
уже началось, но взаимодействие в системе мать-ребенок еще
кажется нам слишком патогенным, чтобы можно было принять
решение об окончании госпитализации ввиду риска психосо-
матической дезорганизации.
2. Сильно отличается от вышеописанного положение детей-
жертв жестокого обращения.
Я помню одну девочку, которая находилась в педиатричес-
ком отделении больницы и в нашем дневном психиатрическом
отделении почти год вследствие жестокого обращения, угро-
жавшего ее жизни, приведшего ее мать в тюрьму и к лишению
родительских прав.
Девочка, которой было немногим больше пяти лет, вышла
из своего биологического маразма, пройдя тяжелое психопато-
логическое состояние, напоминавшее картину посттравматиче-
ского психоза.
Эта психопатологическая картина улучшилась лишь очень
постепенно, в течение долгих месяцев, оставив после себя за-
щиты истерического типа и тяжелые нарушения в надсегмент-
ных элементах речи.
В процессе этой долгой эволюции психопатологической
симптоматики нетерпение педиатров не проявилось ни разу,
и мы с ними смогли совместно провести всю весьма сложную
работу по реабилитации девочки, принимая во внимание пси-
хопатологический, педагогический и социологический аспек-
ты терапевтической ситуации.
Я хочу подчеркнуть, что в данном случае, весьма вероят-
но, наши коллеги — специалисты по соматическим нарушени-
ям — почувствовали себя вовлеченными в работу по исцеле-
нию, которая, собственно, и является основой их врачебного
призвания. Однако надо уточнить, что фантазия о хорошей
матери-исцелительнице часто является разделяющей чертой
между педиатрами и психоаналитиками. В силу своей подго-
товки последние психоаналитики имели возможность специ-
ально проработать и преодолеть фантазию об идеальном все-
могущем сверхродителе, и здесь, как мне кажется, находится
одна из возможных причин конфликтов между этими двумя
дисциплинами.
3. Что касается подростковой психической анорексии, она явно
ставит проблему влияния психопатологической структуры
личности самих пациентов на способности педиатров и психи-
атров к взаимодействию и совместному принятию терапевти-
ческих решений, и поэтому я остановлюсь на этой проблеме.
Некоторые подростковые психические анорексии, конечно,
требуют полной психиатрической госпитализации, когда пси-
хотическая, истерическая или перверсная составляющие в
структуре психопатологии слишком интенсивны, чтобы мож-
но было переносить таких больных в педиатрической среде,
даже временно.
Когда же ситуация не такова, мы прибегаем в вышеописан-
ных условиях к полной, но смешанной госпитализации, педиа-
трической (вечером и ночью) и психиатрической (днем).
В период, когда наше дневное психиатрическое отделение
еще не существовало, то есть до 1984 г., мы занимались подоб-
ными пациентами в рамках службы детской эндокринологии,
работники которой, надо заметить, почувствовали, что их ли-
шили определенной доли ответственности, когда появилась
возможность предложить страдающим анорексией пациентам
проводить день в нашем дневном отделении психиатрии.
Без сомнения, педиатры испугались, что их работу свели к
функции гостиницы или детского приюта, но в действительно-
сти они быстро заметили, что это не так, принимая во внима-
ние важность активизации фантазий, которая происходит при
приближении ночи, и важность совместной терапевтической
работы, необходимой в связи с этим обстоятельством.
Как бы то ни было, очевидно, что для некоторого числа
подростков, как и для их семей, сам факт, что полная госпита-
лизация является смешанной, а не чисто психиатрической, иг-
рает благоприятную роль, вот почему мы и прибегаем к этому
решению как можно чаще.
423
 Здесь нам снова приходится сталкиваться с нетерпением
педиатров, которые не понимают, почему очень часто вес стра-
дающего анорексией подростка набирается медленно и даже
иногда на первых этапах госпитализации у такого больного
ускоряется похудание.
Подобно склонным к самоубийству подросткам, пациенты,
страдающие анорексией, действительно воспринимаются педи-
атрическими группами как совсем особые пациенты в том смыс-
ле, что врачи часто считают их «несущими ответственность»- за
собственные трудности со всеми вытекающими из этого отноше-
ния контртрансферентными агрессивными установками.
Эта проблема представляет собой важную тему для общих
размышлений педиатров и психиатров, но я хотел бы подчерк-
нуть другой ее аспект.
Я хотел бы обратить внимание на влияние привлекательно-
сти и идентификационной неопределенности этих пациентов
на сотрудничество между педиатрическими и психиатрически-
ми терапевтическими группами и на принятие ими решений.
Действительно, рассуждая схематически, можно понять,
что педиатрическая группа представляет соматический центр,
а психиатрическая группа — центр психики.
Но на это первое различие между педиатрами и психиатра-
ми накладываются и другие различия: педиатрическая группа
может быть наделена определенной материнской ролью в силу
своей кормящей функции; и обе группы могут быть наделены
некоторой отцовской ролью из-за правил, которые они дикту-
ют: прописывание психотропных препаратов педиатрической
группой, определение рамок госпитализации психиатрической
группой (изоляция, контракт о весе, разрешение на посещения
родственников и выходы за пределы отделения).
Конечно, всякий специалист признает одновременно мате-
ринскую ориентацию на опеку и отцовскую ориентацию на
законотворчество, но в конечном счете при сотрудничестве
между педиатрами и психиатрами по уходу за подростками,
страдающими анорексией, эти функции часто распределяются
вышеописанным образом.
Как бы то ни было, одной из центральных проблем пациен-
тов с психической анорексией является именно путаница на
уровне первостепенных представлений и путаница в распозна-
вании пространств, физических и психических.
Принимая во внимание также привлекательность и даже
очарование пациентов, страдающих анорексией (а именно та-
кое впечатление они часто производят на лечащий персонал),
можно наблюдать путаницу в ролях, являющуюся результатом
самой природы данной психопатологии.
Страдающий анорексией пациент обратится, например,
к психиатрам с диетическими вопросами и к педиатрам, чтобы
обсудить разрешение на посещения родственников.
Филипп Жамме во Франции хорошо показал, как эта пута-
ница ролей на уровне внешнего окружения в реальности указы-
вает на глубокую неясность на уровне внутренних идентифика-
ционных ориентиров и, кроме того, на неразрывное слияние
соматической идентификации с психической идентификацией.
Для подростка, страдающего анорексией, его психическая жизнь
часто сводится к построению графиков роста и веса тела, а его
тело, отвергающее пищу, символизирует силу воли и иллюзию
всемогущества (Jammet, 1984).
Таким образом, чтобы не попасть в поставленную ловушку,
педиатрические и психиатрические терапевтические группы
обязаны сотрудничать настолько близко, насколько это воз-
можно, чтобы каждый мог оставаться четко в своей терапевти-
ческой роли, причем совместные размышления и проработки
позволят снизить риск раскола, которого также хотят добиться
пациенты с анорексией.
Анализ возможных конфликтов между терапевтическими
группами может также представлять рабочий инструмент для
лучшего понимания интимной природы внутрипсихических
конфликтов пациентов, страдающих психической анорексией.
Комментарии
В заключение я ограничусь несколькими очень короткими
комментариями.
Отсутствие конфликтов не кажется мне идеалом для от-
ношений между педиатрами и психиатрами или психоанали-
тиками.
425

Перефразируя высказывание Д. В. Винникотта, который го-
ворил, что душевное здоровье — это не отсутствие
симптомов, но способность признать и использовать самые
безумные части своего Я (Winnicott, 1986), я охотно скажу, что
идеальные отношения между педиатрами и психиатрами или
психоаналитиками — это не отсутствие конфликтов, но
способность признать их и пользоваться ими как отражением
внутрипсихических трудностей пациентов, лечение которых
ведется совместно.
Они действительно совершенно особым образом проециру-
ют на свое терапевтическое окружение всю гамму своих внутри-
психических инстанций и собственную идентификационную не-
ясность и, таким образом, побуждают нас экстериоризировать их
разнообразную проблематику, выступая в качестве посредников.
Если конфликты между терапевтическими группами не
слишком остры и не осложнены другими аспектами, не имеющи-
ми отношения к пациентам, то своим проявлением они говорят
нам о пациентах, и нам лишь остается уметь ими пользоваться.
Конечно, когда я говорю о конфликтах, я имею в виду также
простые расхождения, которые кажутся мне неизбежными и
даже необходимыми в той мере, в которой педиатрическая и
психиатрическая точки зрения совместно отражают все переме-
ны в психосоматической интеграции, происходящей у ребенка.
К вышеизложенному я могу только прибавить, что педиат-
ры и психоаналитики могут, кроме того, войти в противоречие
по особым темам: линейная причинность для педиатров и до-
полняющие серии для психоаналитиков; линейное время для
педиатров и циркулярное время для психоаналитиков.
Без сомнения, это только специфические поводы для рас-
хождений, которые свидетельствуют о более основополагающем
различии «сома—психика», о котором я только что упоминал.
Чтобы сотрудничество между педиатрами и психоаналити-
ками могло быть полезным, т. е., повторю еще раз, чтобы необ-
ходимые расхождения говорили о пациентах и могли быть по-
учительными, необходимо, чтобы каждая сторона была готова
на компромиссы: чтобы педиатры, с одной стороны, были со-
гласны немного задуматься о корнях своего врачебного призва-
ния и чтобы психиатры и психоаналитики, с другой стороны,
согласились признать, что они работают, может быть, не столь-
ко с первичными причинами психопатологических картин,
сколько со значениями, которые эти картины могут принять
впоследствии для отдельно взятого ребенка или его семьи в за-
висимости от индивидуальных или коллективных историй или
фантазий.
Именно так, на полпути, могут встретиться представители
соответственно тела и психики, так тесно связанных в начале
развития ребенка. Очевидно, для этого требуется, чтобы психи-
атры и психоаналитики больше не вели себя как загадочные и
молчаливые «сфинксы», шествующие по медицинскому миру,
защиты которого они таким поведением могут только усилить.
Это также требует, чтобы педиатры сочли себя полноправ-
ными собеседниками, способными интересоваться также вли-
янием соматической патологии и новых биотехнологий на
скрытые механизмы взаимодействия между ребенком и его ок-
ружением.
Только такой ценой стратегии лечения могут быть разрабо-
таны совместно, и принятие общих терапевтических решений
состоится без раскола и путаницы.
Литература
Cramer B. (1979) Sur quelques presupposes de 1'observation directe de
l'enfant//Nouvelle Revue de Psychanalyse. 19 (Uenfant). 113-130.
Cramer B., KreislerL. (1981) Sur les bases cliniques de la psychiatric du
nourisson // Psychiatrie de 1'Enfant. XXIV. 223-263.
HayezJ. Y. (1991) Le psychiatre a Phopital d'enfants. Somatisations et
pedopsychiatrie de liaison. Paris: P.U.F., Coll. «Le fil rouge».
JeammetP. (1984) Contrat et contraintes: dimension psychologique
de I'hospitalisation dans le traitement de I'anorexie mentale // Psy-
chotherapie Familiale. 29. 137-143.
KreislerL. (1987) Le nouvel enfant du de sordre psyhosomatique.
Toulouse: Privat. Coll. «Education et culture».
WinnicottD. W. (1988) La nature humaine. Paris: Gallimard, Coll. «Con-
naissance de PInconscient».
427
 Эрве Бенаму
ПУБЕРТАТНЫЙ РВОНАНС МЕЖДУ ПОКОЛЕНИЯМИ НА
ПРИМЕРЕ ПОПЫТКИ САМОУБИЙСТВА ДЕВОЧКИ-ПОДРОСТКА
Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 1996, май)
Перевод с французского Г. М. Северской,
научная редакция Н. К. Асановой
Пубертат ребенка, растущего в семье, имеет отклики в пси-
хике родителей. Они вспоминают о своем собственном пубертате
и чувствуют возрастание возбуждения, связанное, в частности, с
реактивацией их эдипальной связи со своими собственными
родителями. Это возрастание родительского возбуждения часто
обостряет кризис жизненной среды, в которой осуществляется
своего рода самооценка родителей относительно реализации их
ранних нарциссических идеалов. Стремление к нарциссическо-
му и эротическому удовлетворению у таких родителей создает
своего рода второй подростковый возраст, зеркально отобража-
ющий подростковый возраст их ребенка.
Если пубертатный кризис родителей происходил удовле-
творительно, реактивация их внутренних конфликтов не меша-
ет им позитивно идентифицироваться со своим ребенком и
сопровождать его на этапе пубертатного созревания.
Наоборот, если пубертат родителей был травматичным,
пубертат ребенка вызывает у них патогенный избыток внутрен-
него возбуждения, который производит новый эффект — «ре-
цидив» с приведением в действие различных защитных меха-
низмов: вытеснения, отрицания, расщепления, подавления,
проективной идентификации. Последний механизм размывает
границы самости подростка и вовлекает его в родительскую
проблематику, причем может вызывать у него различные пси-
хопатологические симптомы. Изгнание является еще одним
способом патологической транзакции между родителями и
подростком, и, если оно становится единственным способом,
выбранным для разрешения внутрисемейной напряженности,
вероятны побеги из дома и попытки самоубийства.
История Коринны хорошо иллюстрирует это явление пу-
бертатного патологического «резонанса»- между поколениями.
Коринна в возрасте 12 лет была направлена ко мне боль-
ничным педиатром после пребывания в реанимационном бло-
ке педиатрического отделения. Она была госпитализирована
вследствие серьезной попытки самоубийства путем приема
большой дозы центрального анальгетика.
Первоначально Коринна и ее родители отрицают важность
проблемы, желая забрать девочку из больницы. Реаниматоры
добиваются через судью ее принудительного пребывания в
больнице для проведения психологической диагностики. Па-
раллельно начато социальное расследование ее семьи.
Постепенно Коринне удается выразить депрессивные темы
в беседе с психологом реанимационной службы. Психолог отме-
чает жалобы Коринны: девочка считает, что не может выполнить
требования матери; Коринна очень тревожится и не желает воз-
вращаться домой, она предпочитает быть помещенной в интер-
нат по выходе из больницы. После своего перехода в педиатри-
ческое отделение она начинает вновь отрицать какое-либо
аффективное страдание. Такой образ действий оценивается пе-
диатрами как следствие аффективного шантажа ее матери, ко-
торая боится, что ее лишат родительских прав на дочь и малень-
кого сына, если Коринна все расскажет, в частности, психологу.
Затем Коринна и ее родители становятся более сговорчи-
выми; они соглашаются на встречу со мной. Коринна — стар-
шая дочь в семье из пяти детей. Две ее младшие сестры в воз-
расте пяти и девяти лет, а также трехмесячный брат живут в
семье. Еще одна сестра, которой исполнилось 10 лет, помеще-
на в медико-воспитательное учреждение. Мать не имеет про-
фессии, отец — рабочий общественного транспорта.
Сознательно Коринна не признает свою попытку самоубий-
ства как таковую. Она связывает прием медикаментов с сильны-
ми болями в животе, от которых она страдала в течение недели
и органическая причина которых не была установлена врачом.
428 429
 Мать считает, что эти боли знаменуют наступление пубер-
тата, поскольку сама она страдает от болей в животе во время
менструаций; двоюродная сестра Коринны, которой 16 лет,
тоже принимает лекарства от таких болей.
Мать добавляет, что у нее не было менструаций до 16 лет,
и говорит мне со слезами на глазах: «У меня была задержка в
развитии... Я потеряла своего отца. Он умер, когда мне было
10 лет, и тогда меня поместили на воспитание в интернат, где
меня семь с половиной лет учили читать и писать... Есть
вещи, которые я не могу сказать при Коринне». Коринна быс-
тро выходит из комнаты, и ее мать продолжает говорить мне:
«Меня ненавидела вся моя семья; меня не хотели видеть рядом
с моими сестрами и братьями. После пансиона я вернулась к
матери и прожила с ней еще год. Затем я стала жить с мужчи-
ной, работала на фабрике, была беременна Коринной от дру-
гого мужчины (не того, который является моим нынешним
мужем). Он меня бил... Я ушла от него на шестом месяце бере-
менности... Потом я вернулась домой, к матери... Ее там не
было... Он все время был в больнице, в психиатрическом отде-
лении... Мои сестры поместили Коринну к кормилице... Мне
было 18 лет, я не могла высказать своего мнения».
Затем мать добавляет, что она могла взять Коринну к себе
только при условии, что выйдет замуж. В такой ситуации они
и поженились с ее нынешнем мужем.
Муж удочерил Коринну и принял ее к себе в дом в возрасте
девяти месяцев. Во время беседы со мной мать выражает силь-
ную депрессивную тревогу при мысли, что Коринна может
узнать правду, которую все труднее и труднее скрывать. « Она
такая, что не умеет держать язык за зубами...» Таким образом,
есть риск раскрытия тайны. Мать оправдывает свое
беспокойство примером уже упоминавшейся двоюродной
сестры: эта девочка узнала от третьих лиц, что ее отец на самом
деле не является ее настоящим отцом, и стала его ненавидеть.
Наконец мать упоминает о своем страхе лишения родительских
прав на Коринну.
Она также говорит об атмосфере постоянной враждебности,
которую чувствует в своей деревне. Анонимными телефонными
звонками кто-то требует, чтобы она сказала правду дочери. Ска-
зали даже, что лучше бы Коринна оказалась «в яме» (умерла).
Во время беседы муж в основном остается молчаливым и сдер-
жанным. Он, по-видимому, меньше, чем его супруга, опасается внезап-
ной перемены отношения Коринны к нему Я вмешиваюсь, стараясь
смягчить драматизм ситуации, высказывая поверхностные замечания
относительно проблемы отцовства, давая понять, что открытие тайны
мне кажется менее порождающим тревогу, чем ее дальнейшее сокры-
тие, поскольку Коринна в атмосфере тревоги и невысказанности, в ко-
торой она находится, может самостоятельно выстроить еще более по-
давляющие нереальные гипотезы... В эту минуту Коринна внезапно
входит в комнату: она смотрит на мать, вытирающую слезы, и, сразу
же начиная плакать, говорит: «Я не хочу оказаться на мамином мес-
те». Я объясняю Коринне, что ее родители доверили мне некоторую
информацию относительно нее, и они обязательно расскажут ей обо
всем, когда будут готовы это сделать. Коринна соглашается с некото-
рым облегчением на продление своего пребывания в больнице, пред-
писанное судьей.
Назавтра я принимаю Коринну наедине. Она спонтанно вы-
ражает свою пубертатную озабоченность. Она говорит мне: «Я
слишком мала, чтобы иметь менструации, лучше, чтобы они у
меня начались в шестнадцать лет, как у мамы». Она хватает лист
бумаги с моего стола и рисует голову кота серого цвета, начиная
с больших ушей. Изобразив глаз, затем закрытый рот, она оста-
навливается и молчит. Я обращаю ее внимание на то, что у кота
нет тела, что побуждает ее сказать, что она не умеет рисовать
тело. Наконец ей это удается, по моим подсказкам. На мой во-
прос, как зовут кота, она отвечает: «Микки... Я не знаю, как это
пишется»,— и пишет «Микель» рядом с ухом кота. Я читаю
вслух это имя и спрашиваю, кого в ее семье зовут Мишель. «Мо-
его отца»,— отвечает она. Затем она выражает желание вновь
увидеть своего маленького брата, чтобы позаниматься с ним, как
это учит делать ее мать. Наконец, Коринна говорит мне о своем
дне рождения через два дня после ее попытки самоубийства.
Я снова встречаюсь с Коринной через двенадцать дней, по-
сле ее временного пребывания в семье. Родители присутству-
ют при нашей встрече, и мать спешит объявить мне с видимым
облегчением: «Мы ей сказали». Потом Коринна рассказывает
о своих выходных, она говорит: «Я была дома, как раньше, мы
были с моим маленьким братом, я с ним занималась, я его
431
целовала каждые пять минут». Мать нашла, что ее дочь «такая
же, как всегда... иногда немножко скандалит». Когда Коринна
вспоминает о своем недавнем приступе раздражения в клини-
ке, она объясняет мне, что врач-практикант, мужчина, с кото-
рым она каждый день здоровалась, сегодня ей не ответил.
После предыдущей консультации мать была госпитализи-
рована с рецидивом кожного заболевания, у отца, все такого же
неразговорчивого, случился приступ грыжи межпозвонковых
дисков.
Коринна остается в педиатрическом отделении, где с ней,
по словам медсестер, происходит «истерический припадок»:
она кричит, катается по полу, потому что мальчик вошел в ван-
ную комнату и увидел ее там голой.
В следующей беседе, незадолго до выписки Коринны из
больницы, доминирует тема начинающегося осознания мате-
рью возможной связи между ее собственными пубертатными
трудностями и проблемами ее дочери. Мать в пубертатном воз-
расте пережила смерть горячо любимого отца, дочери при-
шлось столкнуться с раскрытием существования биологичес-
кого отца, исчезнувшего по-иному.
Другой отец Коринны чувствует себя лучше, он почти опра-
вился от своего ишиаса и слушает вместе с дочерью реплики,
которыми обменивается мать со мной и, по моей просьбе, выра-
жает свое впечатление, что на самом деле ничего не изменилось
в его отношениях с Коринной. У него более непринужденный
вид, он даже проявляет некоторое чувство юмора. Мы расста-
емся, подчеркивая важность консультации специалиста по ме-
сту их жительства, в провинции.
В последний раз я снова встречаюсь с Коринной и ее мате-
рью в следующем месяце. У девочки только что была менстру-
ация, без болей в животе, но она беспокоится о том, что менст-
руация прекратилась уже через день после начала. Коринна с
удовольствием подробно рассказывает о своей аффективной
связи с отцом: он дарит ей ручки, тетради; она задает ему во-
просы, и он ей объясняет, например, как деревья вырастают из
фруктовых косточек: они вместе выращивают растения из зе-
рен для птиц. Но при этом Коринна один раз подумала, когда
шла за покупками, что незнакомая женщина следит за ней на
улице. Мать развила эту тему, утверждая, что соседи на нее
странно смотрят по той причине, как она думает, что столько
социальных работников пристают к ней в отношении ее детей.
Имело место лишь несколько консультаций в ближайшем
к ним психотерапевтическом центре из-за пассивного сопро-
тивления матери и симптоматического улучшения состояния
Коринны.
Через шесть месяцев я связался с работницей социальной
помощи, которая известила меня о скорее позитивном разви-
тии ситуации, хоть мать и избегала, насколько могла, вмеша-
тельства социальных служб. Успеваемость Коринны в школе
была удовлетворительной. Судья закрыл дело через год после
попытки самоубийства.
Четыре года спустя работники социальной помощи нашли,
что с Коринной все обстоит благополучно, она учится, готовясь
к сдаче экзаменов на получение сертификата профессиональ-
ной подготовки в области ресторанного обслуживания.
Комментарии
Таким образом, Коринна изначально отрицает наступление
пубертатной сексуальности, которая воспринимается ею как
травматический катаклизм. При этом она прибегает к вытесне-
нию сексуальных и агрессивных репрезентаций, вытеснению,
частичный неуспех которого знаменуют явно истерические
боли в животе и попытка самоубийства.
Коринна часто настораживает уши и закрывает рот, ощу-
щая невысказанную тайну своей дочерней принадлежности,
в которой призрак отца скрывает призрак деда с материнской
стороны. Эту тайну она чуть было не унесла с собой в могилу,
таким образом, фантазматически присоединившись к усопше-
му деду с материнской стороны.
Пубертатный резонанс между матерью и дочерью тем силь-
нее, что мать не смогла проработать травматический траур по
своему отцу во время собственного пубертата, и этот травма-
тизм был реактивирован пубертатом ее дочери, которая сама
столкнулась с потерей биологического отца, об исчезновении
и о существовании которого ей стало известно одновременно.
432 433
 Чем сильнее утверждается неоспоримое наличие сексуаль-
ности во время зарождающегося пубертата, тем более усилива-
ется тревога матери, которая переходит на ее отношения с до-
черью. Речь идет о тревоге, связанной с тайной, более или
менее глубоко захороненной (вспомним работу К. Абрахама и
М. Торок о психическом захоронении) 1, но мать также может
бессознательно опасаться осуществления эдипальных желаний
своей дочери с тем, кого девочка считала своим отцом и кто
становится ее отчимом.

Психотерапевтическая проработка траура матери по деду,

устранение невысказанности позволяют с помощью встречи
с третьим лицом, наделенным отцовскими функциями
(мной лично), восстановить более подлинные отношения
между девочкой и ее родителями. Коринна получает
возможность установить со своим отчимом
доброкачественную сублимированную эдипальную связь.

1
См.: Abraham N., Torok M. Introjecter, incorporer // Nouvele Revue de
Psychanalyse, automne, 1972. 4; Torok M. Maladie du dcuil et
fantasme du cadavre exquis. // Abraham N., Torok M. L'ccorce et Ic
noyau. Edition Flammarion. Paris, 1988. См.: русский перевод:
Торок М. Болезнь траура и фантазм чудесного трупа //
Антология современного психоанализа / Под ред. А. В.
Россохина. М.: Институт психологии РАН, 2000. Т. 1. С. 319- 435
332.- прим. И. К.Асановой.
МАЛЬЧИК с ПАЛЬЧИК
Серж Лебовиси

ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ подход к МЛАДЕНЦУ

РАЗВИТИЕ ПСИХИАТРИИ НОВОРОЖДЕННЫХ

Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу

(Москва, 1996, октябрь)

Перевод с французского Г. М. Северской, научная редакция Н. К.

Асановой

1. Краткая историческая справка

1.1. До недавнего времени ребенок до 13-месячного
возраста вовсе не интересовал психиатров, прежде всего
потому, что новорожденного рассматривали в первую очередь
как пищеварительный аппарат, без психической жизни, по
крайней мере, до появления его первого лепета. Опытные
женщины напрасно настаивали на своих знаниях: считалось,
что это просто бабьи выдумки.
В то же время в промышленно развитых странах считалось, что
младенческая смертность, тогда еще высокая, может быть
уменьшена, если при уходе за ребенком, особенно в случае его
болезни, удастся избежать внесения какой-либо инфекции.
Перед Второй Мировой войной няни носили маски для еже-
дневного ухода за детьми, который осуществлялся в яслях и
различных учреждениях, где дети проводили часть дня.
Это дополняло усилия по асептизации во время родов: из-
вестно, какой ценой может заплатить мать и/или ее ребенок в
случае природовой инфекции. Поэтому можно только привет-
ствовать эти мудрые меры, полное забвение которых связано с
опасностью, особенно при современной пропаганде родов в
семье или в воде. В быстроразвивающихся странах нередко
роды принимают женщины, не подготовленные к соблюдению
этих гигиенических предосторожностей.
437
1.2. Научные интересы так называемых психологов-генетиков
все больше направлялись в сторону эмпирических исследова-
ний раннего детского развития. Достойные внимания теорети-
ческие труды по вопросам, связанным с развитием, поведени-
ем и воспитанием детей, появились уже в начале этого века.
Здесь мы довольствуемся упоминанием работ Ж. Пиаже, по-
святившего первую половину своей научной деятельности
изучению предпосылок логического мышления и показавшего
влияние магического мышления.
В настоящее время исследования такого рода продолжаются
с помощью аудиовизуальных записей. Они предназначены для
того, чтобы методом «микроанализа» изучать в процессе
развития маленького ребенка:
—его поведение;
—или его наиболее ранние навыки;
— или последствия вариаций, полученных в так называе
мой экспериментальной ситуации: например, изучение роли
отца, который подтверждает своим присутствием наличие ди
ады мать-младенец.
Эти исследования направлены на изучение развития неза-
висимо от событий в жизни ребенка, его среды и условий со-
циальной, экономической и культурной жизни его родителей.
Они привели к созданию тестов для оценки развития детей,
таких, как тест Гезелла. Этот ученый считал, что развитие про-
должается в онтогенезе из эмбриогенеза человеческого суще-
ства.
Новые масштабы были предложены для оценки «психомо-
торного» развития младенца. Они позволяют определить «ко-
эффициент развития*, аналогичный интеллектуальному коэф-
фициенту.
2. Значение психоанализа
2.1. Свою основную задачу Зигмунд Фрейд видел в том, чтобы
обнаружить зарождение психической жизни, т. е. он пытался
воспроизвести ее начало, однако пользовался парадигмой,
которая мало учитывала необходимость наблюдения за
ребенком.
Его центральная гипотеза уподобляет желания младенца
бессознательным желаниям, как они выражаются в сновидени-
ях. В своей последней теории тревоги Фрейд пришел к гипотезе,
что в течение всей нашей жизни тревога является сигна-
лом-симптомом, предупреждающим нас об опасности отделе-
ния, т. е. об опасности потерять любовь матери, если мы питаем
по отношению к ее внутреннему образу желание получить от нее
все и таким образом утвердить свои агрессивные тенденции, ко-
торые входят в арсенал наших безотчетных побуждений.
Фундаментальный постулат гласит, что существует пол-
ный первоначальный союз между новорожденным и его мате-
рью: действительно, ребенок полностью зависит от ее ухода.
Его зависимость является полной, поскольку он не способен
сам удовлетворять свои нужды. Но в то же время ребенок не
чувствует никакой потребности, поскольку его мать, которая
«без ума от него», не оставляет ему никакой возможности про-
чувствовать свои потребности: таким образом, его состояние
растерянности совпадает с чувством всесилия, составляющим
основу первичного нарциссизма.
Но мать не может долго целиком посвящать себя младенцу.
Возвращаясь к мужу, она учреждает «цензуру любовницы»
(М. Еат): она, таким образом, уже становится всего лишь «до-
статочно хорошей матерью»2. Но младенец способен восстано-
вить своей нарциссизм: он реагирует приведением в действие
своих аутоэротических зон, пользуясь оральной эрогенностью
(например, он научается сосать палец). Так, благодаря запечат-
левшемуся опыту удовлетворения своих потребностей, он мо-
жет вновь пережить ранее полученное удовольствие. Другими
словами, он способен галлюцинировать удовольствие, т. е. гал-
люцинировать объект, дающий ему удовольствие, так же как
1
Упомянутый С. Лебониси термин -«цензура любовницы» введен
М. Фэном и Д. Брауишвейгом для описания метафорической интер
претации ребенком ухода матери на фазе ранней триангуляции. См.:
Braunschweig D., Fain M. (1975) La nuit, la jour. Paris: Presses
Universitaire France.— Прим. Н. К. Асановой.
2
Это выражение принадлежит Д. Винникотту— Прим. Н. К. Асановой.
439
спящий реактивирует младенческое желание, ставшее в его
сне бессознательным. Таков фундаментальный постулат
психоаналитической теории: речь идет о том, чтобы
показать, как желание «опирается» на опыт удовлетворения
потребностей, откуда и происходит афоризм, часто
приписывавшийся 3. Фрейду: «Грудь (или ее ментальное
представление) рождается от отсутствия груди (в своей
реальности)». Желая подчеркнуть раннее появление
фантазий у младенца, я писал в 1960 г: «(Материнский)
объект наделяется значением, прежде чем он восприни-
мается как таковой»3.
2.2. Постфрейдистские психоаналитики, которые пытались
изучить начало ментальной жизни, никогда не ставили
под вопрос фрейдовский постулат о последствиях
«неотении» 4, присущей человеческому роду: их научный
вклад сводится к подобной реконструктивной работе, в то
время как другие ученые более, чем Фрейд,
интересовались наблюдением за поведением ребенка.
I. К первой группе относятся Мелани Кляйн и ее последова-
тели. М. Кляйн решила применить в ходе аналитических
способов лечения, разработанных ею для ребенка,
сложные, так называемые «прегенитальные»
организации, которые ее учитель Карл Абрахам счел
возможным описать у пациентов, страдающих
депрессией. Он показал существование в идентификации
меланхолика с потерянным объектом каннибальной
фантазии поглощения этого объекта и счел, что такая
фантазия существу –
3
Здесь идет речь о работе: Lebovici S. (1960) La naissance de la
relation objectale // La Psychiatrie de L’Enfant. 3. 1/ 143-227/ -
Прим. И. К. Асановой
4
Неотения (от фр. neotenie) — способность, свойственная
некоторым земноводным и ряду беспозвоночных, к размножению
до наступления полного биологического созревания организма. В
силу длительности процесса созревания это характерно и для
человека. В частности, мозг человека полностью сформировывается
к 23-му году жизни, т. е. значительно позже наступления половой
зрелости.— Прим. Н. К. Асановой,
ет в бессознательном всех детей. Таким образом, если рассмат-
ривать детей в расширенной эдиповой ситуации, они
действительно должны отделиться от матери, отказавшись
от своего желания поглощения всего, чего хотел от нее отец.
Затем они должны продолжить настоящую работу горя, во
время которой сдерживающее присутствие матери могло бы
успокоить их перед лицом проективных атак, к которым
детей принуждают их фантазии. Отсюда и возникла
концепция младенческой депрессии с двумя периодами —
шизоидно-параноидным и депрессивным. В первом из этих
периодов развитие младенца организуется посредством
механизма проективных идентификаций, которые должна
вместить в себя мать и быть хранилищем чувств младенца. Эта
идея материнского вместилища является первостепенной в
теоретическом подходе В. Биона5, который приравнивает к ней
«способность к материнским мечтам» (что по значению очень
близко к роли ребенка, представляемого матерью,— это я
опишу ниже).
П. Другие аналитики пытались использовать в
большей степени, чем 3. Фрейд, свои прямые
наблюдения за младенцами. Здесь мы удовольствуемся
упоминанием двоих из них.
А
Рене Шпиц описал полюсы организации в развитии ре-
бенка. Следуя этологическим ориентирам теории имприн-
тинга, он показал существование трех центров:
1) специфическая улыбка, возникающая при приближении
человеческого лица в фас после исчезновения
архаического рото-языкового рефлекса ориентации. Она
реактивируется определенным событием —
приближением человеческого лица, увиденного в фас и
говорящего;
5
См. по этому вопросу русский перевод: Байон У. Р. Нападения на
связи // Антология современного психоанализа / Под ред.
А. В. Россохи-на. М.: Институт психологии РАН, 2000. Т.
1. С. 261-272.- Прим. Я. К. Асановой.
441

2) тревога 8-го месяца, которую в настоящее время связывают с
доступом к межсубъективности: речь идет о фобии лица чу
жого человека; сепарация с матерью или ее исчезновение про
ецируется на чужой, фобогенный объект, которым может стать
отец,— начало эдиповой ситуации;
3) идентификация с запрещающей матерью: запрет, выраженный
отрицательным движением головы, имеющий практически
универсальное значение. Для Р. Шпица повторение этого дви
жения 15-месячным младенцем, который как бы подражает
своей матери, говорящей ему сурово или весело: «Нет, нет»,—
имеет не только смысл игры, наделенной символической цен
ностью. Это мотание головой также свидетельствует о способ
ности ребенка прибегать к регрессивному поведению: этот
ребенок как бы возвращается к аутосенсорному удовлетворе
нию «рутинг-рефлекса», архаического рефлекса поиска соска
с помощью движений головы.
Однако это регрессивное движение можно наблюдать
только при госпитшшзме, тяжелой депрессии, связанной с
разлучением младенца и матери во время второго полугодия
первого года жизни, когда ребенок уже, как мы только что убе-
дились, способен отличать свою мать от других взрослых и
приписывать ей специфические функции; здесь идет речь об
открытии первостепенной важности: оно поразило нас, когда
после войны Рене Шпиц показал киносъемки этих аффектив-
но изолированных детей. При этом мы смогли понять причи-
ны нашей тревоги и грусти, когда нам пришлось заниматься
детьми, живущими в психиатрическом сообществе, кричащи-
ми, двигательно расторможенными и, следовательно, привя-
занными. Эти данные подтверждали информацию о судьбе де-
тей, разлученных с родителями из-за бомбежек в Лондоне,
собранную Анной Фрейд. Явление госпитализма все еще ак-
туально, как нам пришлось убедиться, наблюдая за румынски-
ми детьми, воспитывающимися совершенно безличным обра-
зом в приютах («Леген») и быстро попавшими в категорию
безнадежных. Это также относится к детям, насильственно и
резко отделенным от родителей в ходе гражданских войн, про-
должающихся в настоящее время.
Необходимо учитывать, что в случае замены отсутствующего
родительского ухода уходом единственной, не меняющейся
няни ситуация может быть исправлена, что помогает избежать
более или менее дисгармоничного отставания в развитии.
Человечество должно быть благодарно Рене Шпицу за
то, что он открыл обществу эти жестокие, но неизбежные
факты, вызвавшие острую полемику.
• Феминистки осуждают Шпица за то, что он нашел предлоги,
чтобы помещать женщинам работать.
Психологи, занимающиеся развитием, обвиняют его в излиш-
ней прямолинейности, в том, что он не принял во внимание
предположений Дж. Боулби о привязанности и потере. При-
чем социальные операторы подтверждают эту точку зрения
и считают, что Р. Шпиц недостаточно учел общественную ре-
альность: она действительно может препятствовать поддер-
жанию подлинных семейных отношений. В то же время вер-
но, что друзья Р. Шпица — Анна Фрейд, Гольдштейн и
Сол-нит — уже давно заявили о том, что всякому ребенку
с риском аффективной недостаточности требуются «лучшие
психологические родители».
• Экспериментаторы упрекают Шпица в недостаточно тщатель
ной проверке выдвигаемых им гипотез.
Шпиц показал социальную важность работы психо-
аналитиков — таково наше убеждение.
Д. Винникотт избрал другую сферу деятельности. Этот ге-
ниальный клиницист пришел «от педиатрии к психоанализу» 6:
такой маршрут показывает, что он верил в правду как того,
что ему довелось увидеть, так и фантазий.
6
С. Лебовиси использует метафору «от педиатрии к
психоанализу», имея в виду собрание избранных статей Д.
Винникотта, впервые опубликованных в 1958 г. с аналогичным
названием. См.: Winnicott D. W. Through paediatrics to
psychoanalysis. London: The Hogarth Press, 1975.— Прим. Н. К.
Асановой.
443
 Таким образом и следует понимать материнский «хол -
динг»7 («держание»): мать не только держит младенца на ру-
ках, она его под-держивает, за-держивает, с-держивает и т. д.
Чуть позже мы поговорим о применении прекрасных мета-
фор Д. Винникотта, они очень полезны при «терапевтических
консультациях» (еще один термин, который я у него заимст-
вую). Гениальная непосредственность заставила его пользо -
ваться терминами, к которым он прибегает не в строгом их
смысле: таков, например, термин «переходные объекты» 8: Вин-
никотт обозначал этим названием все объекты-фетиши, в ко-
торых ребенок нуждается со второго года своей жизни: плюше-
вые игрушки, тряпки, пропитавшиеся знакомыми запахами,
и т. д. Термин «переходные» («промежуточные») означал, в его
представлении, что они принадлежали к миру, который не был
ни Я, ни мать (или не-Я). Позднее он описал «переходное про -
странство» как культурное пространство, что и вызвало все
языковые неточности его последователей.
В Привязанность стала основной теоретической базой в отно-
Представляется уместным напомнить здесь важность, кото-
рую приобрело при подготовке психоаналитиков наблюдение за
ребенком в его семье. На таком наблюдении настаивала Эстер
Бик9, оно проводилось один раз в неделю, в молчании, без каких-
либо советов, адресованных матери. Наблюдатель затем восста-
навливает свои воспоминания о наблюдении за младенцем в дис-
куссионной группе с супервизором. Такой метод наблюдения за
младенцем, по мнению Д. Узеля, мог бы сыграть роль семейной
терапии. Эти наблюдения обогащают аналитическую теорию
(позволяют «видеть по-другому», по словам Эвелин Кестемберг).
7
Термин «холдинг» принадлежит Д. Винникотту,— Прим. Н. К. Асаповой.
8 скольку эти навыки развиваются из навыков зародыша: это
См. русский перевод: Виппикатт Д. Переходные объекты и переход
ные явления. Исследование первого «не-Я»-предмета //
Антология современного психоанализа / Под ред. А. В.
Россохина. М.: Институт психологии РАН, 2000. Т. 1. С. 186-
200.- Прим. Н. К. Асаноеой.
9
См.: Bick E. Notes on infant observation in psychoanalytic training //
Int. J. Psychoanal. 1964. V. 45. P. 558-566.- Прим. Н. К. Асаноеой.
2.3. Радикальный пересмотр Д. Боулби
В мире психоанализа после Второй Мировой войны спор
между Мелани Кляйн и Анной Фрейд заставил последнюю
стать на сторону американских аналитиков, которые желали,
чтобы психоанализ сохранил свое положение, став теорией,
достойной психологии: он представляется наукой «о развитии
человека».
Но в 1950-е гг. Д. Боулби, опубликовавший книгу о роли
аффективной недостаточности для развития ребенка, проникает-
ся, благодаря исследованиям Лоренца и Тинбергена по имприн-
тингу и работам Харлоу о воспитании детенышей приматами,
новым убеждением, что сепарация — парадигма, менее важная,
чем потеря, т. е. разрыв уз привязанности. На него, без сомнения,
также повлияли критические высказывания относительно пато-
генной роли сепарации. Все это побудило его поставить под во-
прос основные положения фрейдовской метапсихологии, осо-
бенно в том, что касается чрезмерно важной роли, которая, по его
мнению, придавалась оральной зависимости.
шениях между человеческим детенышем и теми, кто занимается
его воспитанием: сразу же подчеркнем, что этот новый подход
как нельзя более удовлетворял социальных операторов и лиц,
принимающих решения, поскольку мать, какое бы она ни имела
значение, становилась всего лишь объектом привязанности.
ВНАЧАЛЕ - ИНТЕРАКЦИЯ
3. Изучение интеракций
3.1. Поведенческие интеракции были изучены, исходя из сен-
сорных навыков ребенка, которые развиваются по календарю,
где рождение, как кажется, играет лишь небольшую роль, по-
относится к слуху. Но надо отметить, что новорожденный не
только узнает голос своей матери. Он знает свой язык: предпо-
ложим, молодая мать, владеющая двумя языками, заговорит на
языке своего детства; экспериментальные исследования пока-
зывают, что ребенок не узнает его.
445
 Работники средств массовой информации часто восторга-
лись удивительными навыками чувственного восприятия детей
и их готовностью к взаимодействию уже с момента рождения:
имитация материнской мимики, эстетические предпочтения и
т. д. По поводу такого поражающего наблюдателя развития сен-
сорных навыков младенца Т. Бразелтон отметил: «Дайте мне
новорожденного, и я за пять минут дам ему хорошую мать». Та-
ким образом он хотел подчеркнуть удивление, усиливающее
гордость молодой матери, которой показывают, как ее ребенок
следует взглядом за тем, кто привлекает к себе его внимание, что
активирует поведение матери при взаимодействии с ним.
Тест Бразелтона под сокращенным названием NBAS10 как
раз позволяет всем, кто умеет им пользоваться, оценить эти
навыки новорожденного и его склонность к состоянию готов-
ности к взаимодействиям. Кстати, наиболее очевидны такие
проявления сразу при пробуждении от глубокого сна.
Эти навыки приобретают особую действенность благодаря
подкреплению, которое мать оказывает некоторым из них.
Здесь, кстати, следует сказать, что интерпретации матери, как
правило, преждевременные (S. Lebovici, R. Diatkine), имеют
значительную важность: в три недели младенец протягивает
руки к матери, когда видит ее. А Боулби напоминает, что такое
поведение представляет «всего лишь остаточное филогенети-
ческое выражение: человеческое дитя не может подбежать к
матери и прицепиться к ее шерсти». Но в шесть недель тот же
ребенок протягивает руки, когда слышит голос своей матери,
что показывает одновременно, как ассоциируются репрезента-
ции материнской заботы и как преждевременные интерпрета-
ции матери помогают этим ассоциациям.
Изучение этих интеракций показывает, что они тем более
«совместимы» в диаде мать-дитя, если развиваются в
истин-
10
NBAS (The Neonatal Behavioral Assessment Scale) — Шкала
оценки поведения новорожденного была разработана проф.
Гарвардской медицинской школы Т. Бразелтоном с коллегами в
1973 г.; используется как скрининговый тест для оценки развития
младенцев до двухмесячного возраста.— Прим. Н. К. Асаповой.
ной аффективной среде, которую Даниель Штерн считал гар-
моничной в моменты эффективности («настройки») и которая
может быть модальной или трансмодалъиой^.
Мы рассмотрим это интерактивное развитие, показывая
роль, которую в нем играет младенец, и роль матери (или всех
тех, кто играет роль воспитателей — «заботящихся», обеспечи-
вающих уход за младенцами).
3.2. Гамма интеракций
Мы только что упомянули о роли аффективности; теперь мы
схематически уточним влияние зачатков ментальной жизни мла-
денцев, а также тех детей, которых представляет себе мать, держа
на руках своего младенца. В этом мы последуем за «американски-
ми девелопменталистами», но с некоторыми оговорками даже по
отношению к тем из них, которые считают себя приверженцами
психоанализа, как, например, Роберт Эмде и его школа12 или Да-
ниель Штерн, и на которых, по нашему мнению, мы оказали не-
которое влияние в ходе наших научных дискуссий.
А
Эти авторы изучают то, что они называют третьим бессозна-
тельным, или «биологическим бессознательным»: известно, что
когнитивисты показали, что модуляционные достижения требу-
ют ментальной работы, не осознаваемой нами. Но отношения
между тем, что Ф. Варела называет процессом вдействования,
и бессознательным, остаются более чем проблематичными. Ко-
нечно, мы согласны с Р. Эмде, показавшим важность нравствен-
ной и внешне запрограммированной социализации, которая яв-
ляется весьма ранней, что потребовало от него учреждения
четвертой инстанции Мы наряду с Я (или Эго).
11
См.: Stern D. N. (1985) The interpersonal world of the infant.
New York: Basic Books.— Прим. Н. К. Асаповой.
12
См. по этому вопросу: SameroffA.J,EmdeR.N.(ed.) (1989)
Relationship Disturbances in Early Childhood. A Developmental
Approach. New York: Basic Books; trad, franchise par Caroline Ragon-
Ganovelli, Les troubles des relations precoces selon 1'approche
developpementale. Paris: PUF, 1993.— Прим. Н. К.Асановой.
447
 Девелопменталисты хотят избежать использования поня-
тия фантазий и ограничиваются использованием термина «ре-
презентация», двусмысленности которого они, по-видимому,
не понимают.
Можно понять, что я, напротив, очень близок к Бертрану
Крамеру, который использует также понятие фантазийной ин-
теракции.
3.2.1. Роль младенца
Мы только что говорили об активноцроли сенсорности (чув-
ственного восприятия) младенца в развитии его репрезентации
материнской заботы: здесь идет речь о сенсорности, весьма отли-
чающейся от нашей деятельности по восприятию. Эта примитив-
ная сенсорность действительно чрезвычайно отличается навыка-
ми, которые теряют свое значение у взрослого, когда речь идет,
например, об обонянии, эффектах различения изменения равно-
весия, держания и сдерживания руками матери (холдинг) и т. д.
Во время этих взаимодействий, скорее монотонных и по-
вторяющихся, хотя и гармоничных, младенец действует.
Он делает из своей матери мать. Д. Винникотт, пользуясь
метафорой зеркала, напоминает, что уже с трех месяцев ре-
бенок, глядя на свою мать, видит ее глаза и смотрящую на
него мать. Так он объявляет ее своей матерью, т. е. матерью,
смотрящей на своего ребенка, а она, таким образом, видит
его смотрящим на мать. Мы дополним метафору Винникот-
та, предложив вспомнить здесь бесконечную игру зеркал,
в которой подкрепляются идентификации двух интерактив-
ных партнеров13.
13
См.: Winnicott D. (1971) Le role du miroir de la mere et de la
famille. Trad. Franc. Jeu et realite, 153-162. Paris: Gallimard,
1975. Также см.: Lebovici S. Le psuchanalyste et la capacite a
la reverie de la mere. R. Franc // Psychanal. 52.5.1987.1317-
1346.- Прим, Н. К. Асановой.
В этой интерактивной и повторяющейся игре случайные
обстоятельства могут стать много времени спустя событиями,
значительными для истории каждого: так, можно говорить о
«сценариях», которые предполагают деятельность «проторе-
презентативную» или дофантазийную.
3.2.2. Роль матери
А
Мать, заботящаяся о своем ребенке, держащая его на руках,
дает ему -«примитивную полость», в которую он зарывается и
забивается. Ища ее грудь, при этом почти всегда поддерживае-
мый на левой руке своей матери, он реактивирует сенсорные пе-
реживания, испытанные им во время беременности; если ребенок
пьет молоко матери, он может вспомнить свои внутриутробные
переживания отведывания вкусовых ощущений, слушания рит-
мичного шума биения ее сердца и чувства своего равновесия.
Находясь в этой материнской полости, он может ассоциировать
репрезентации пищеварительного благополучия, внутреннего
наполнения и удовольствия, испытываемые им от уровня рото-
вых и горловых слизистых оболочек и до кончиков пальцев, ко-
торые держит он или его мать. Со своей стороны, мать, особенно
если она первородящая, сначала заявляет о своей беременности;
теперь она мать, и ее первичная полость, предлагаемая своему
ребенку, даст ей гамму новых сенсорных переживаний, иногда в
некоторой степени окрашенных эротизмом. В современном
социокультурном контексте часто можно наблюдать, особенно на
Западе, что кормление грудью продолжается дольше, чем подска-
зывает здравый смысл.
По правде сказать, у матери на руках находятся другие
дети: мы предлагаем их определять как варианты «представля-
емого ребенка», который, по нашему мнению, соответствует
«воображаемому ребенку» и ребенку «фантазийному».
а) «Воображаемый ребенок» — это ребенок желания бере-
менности.
448 449
• В нашем постиндустриальном обществе это желание редко и
приходит поздно, поскольку оно должно не препятствовать
профессиональной карьере будущей матери. Причем будущий
ребенок приводит молодую женщину к мечтам (предсозна-
тельным), о которых она может говорить.
Ребенок, посвященный супругу, с которым произошло зача-
тие беременности, достигнет блестящего будущего, чтобы
удовлетворить мать.
• В 75% случаев во Франции беременная мать желает узнать
пол ребенка и благодаря эхографии узнает его. Но малейшее
сомнение, выраженное тем, кто производит это обследование,
пробуждает беспокойство будущей матери насчет возможно
сти у ребенка врожденного уродства.
• Выбор имени ребенка наполнен смыслом, даже когда имя
предписывается культурой.
• Все свидетельствует о том, что этот воображаемый ребенок
отныне имеет судьбу, закрепленную «мандатом^, к чему мы
вернемся при разговоре о важности передачи между поколе
ниями.
б) «Фантазийный ребенок»
• Это объект желания материнства и ребенка.
• Он является продуктом инфантильных и подавленных, а сле
довательно, бессознательных конфликтов матери.
• Эдипов конфликт свидетельствует об идентификациях мате
ри с будущей бабушкой с материнской стороны; теперь ее по
коление меняется: она станет всего лишь бабушкой, по отно
шению к которой будущая мать испытывает чувство долга.
Этот долг состоит из чувства вины, которое может достаться
матери дорого, если бабушка вторгается и хочет авторитар
ным образом злоупотребить своим опытом. Но в то же время
будущая мать выполнила свое детское желание — дать,
подоб
но собственной матери, детей своему отцу, который, таким об
разом, становится фантазийным отцом будущего ребенка; из
этого следуют важные последствия для будущего ребенка, ко
торый часто становится объектом настоящего «отцовского пе
реносам. Здесь идет речь о принципиально важном моменте в
лечении функциональных нарушений младенца, против которого
мать действует, например, чтобы отомстить недостаточно
внимательному, по ее мнению, отцу. Также легко можно себе
представить бедствие, которое представляет собой смерть этого
названого отца во время беременности.
3.2.3. Интерактивное развитие
А
Прежде всего оно может быть определено в соответствии со
своими разновидностями взаимодействия — специфическими и
передаваемыми.
• Специфические взаимодействия: вспомним, что парадигма
Мэри Эйнсворт показывает, что в возрасте одного года
50% детей имеют доверчивую привязанность,
• 27% ~ недоверчивую привязанность,
• 13% — амбивалентную привязанность.
Эта привязанность оценивается по различным реакциям
ребенка на встречу с матерью после нескольких минут разлу -
ки с ней в лаборатории, где посторонний человек пытается на -
ладить контакт с ребенком.
• Передаваемые взаимодействия — по работам Мэри Мэйн14,
которая подтверждает интуитивные догадки Боулби:
последний действительно был убежден, что ^внутренние
механизмы» привязанности имеют генетическую и
когнитивную природу.
По нашему представлению, интерактивное развитие может
быть понято, только если мы также опишем другой тип детей,
кроме тех, что упомянули выше: он составляется нарциссичес-
ким сплетением, в котором сотрудничают два поколения — оба
родителя и их ребенок. Младенец, которого Фрейд называл
14
См. статью С. Лебовиси «Теория привязанности и современный
психоанализ» в этом сборнике,— Прим. И. К. Асаноеой.
451
«его величество*, действительно является объектом громадного
нарциссического вложения, особенно со стороны матери,
начинающей со второго триместра славить свою беременность.
Но в противоположность тому, что заявлял Фрейд, ее любовь
не лишена амбивалентности. Винникотт говорил по этому по-
воду о ее неизбежной ненависти к своему ребенку.
Повседневный опыт показывает, что она выражает ее, напри-
мер, когда подтирает его и демонстрирует сильную брезгливость,
перемежающуюся с оскорблениями; в то же время тон, в котором
это произносится, приводит ребенка к «траисмодалъной настрой-
ке», описанной Д. Штерном. «Цензура любовницы» также приво-
дит к уменьшению значения ребенка в его собственных глазах,
когда он узнает, что мать, объект его любви, испытывает любовь
к другому объекту любви его отцу и мужу матери.
Тогда этому ребенку остается только одно (причем он уже
научился так поступать во время разрыва союза, связанного с
материнской заботой о нем) — пользоваться своими нарцисси-
ческими возможностями. Это новое придание значения самому
себе, взятому как объект, наделяемый значением, составляет
«селф»; или «самость», что означает «способность постоянно
чувствовать свое существование». По выражению Хайнца Коху-
та, «селф» представляет себя как свой объект («селф-объект»).
Так закладывается начало процесса субъективации, в результате
которого каждый из нас научается говорить «я сам».
4. Быть вместе
Вышеупомянутая гамма интеракций матери и ребенка не мо-
жет не обогатить сценарии, как мы уже это увидели. Они состо-
ят из банальных случаев, которые под действием памяти, т. е.
благодаря аффектам, отметившим эти события, примут значе-
ние «ретросказанных» событий и накопятся в форме мнести-
ческих следов. Это основы «протоповествовательных оболо-
чек», которые в работе процедурной и семантической памяти
свидетельсувуют о том, что младенец был услышан своей ма-
терью и что он тоже услышал ее песню любви... или ее крик
ненависти. Таким образом, Д. Штерн, без сомнения, расширил
нашу концепцию фантазийных интеракций.
5. Младенец, способный узнавать мать и функции, выполняе
мые ею при нем, будет способен приписывать ей определенные
намерения — в этом состоит его «психическая
интерсубъектная
жизнь» (Stern, 1985). Его понимание материнских репрезента
ций приведет к восприятию, вначале трудному, языка, потом к
использованию языка, особенно в игре. Бросая предметы (ко
торые он теперь может схватить), чтобы мать их для него под
бирала, он заявляет своей матери: «Мама, я отлучен от гру
ди»,— по метафоре Д. Винникотта. Позже, подобно внуку
3. Фрейда, он покажет свою власть над отсутствующим объек
том, сам возвращая брошенный предмет. При этом он уже ско
ро сможет сказать: «Вы делаете, что хотите, а я, я...»
6. Многие наблюдатели имели возможность заметить, что
данная фаза предваряется «социальной референцией»: этим
обозначается, что диадная связь матери и ребенка контекс-
туализирована внешней ситуацией; наименование предме
тов — это благотворный эффект такой контекстуализации;
мать и ее младенец смотрят на предмет, и мать его называет
( J. Brunner).
7. Отец может и должен также играть роль в этой контекстуа
лизации. Невозможно в рамках этой заметки, уже и без того
слишком длинной, входить в подробности относительно его
роли в уходе за ребенком, гораздо более активной, нежели в
прошлом. Во всяком случае, очень важно, чтобы он участвовал
в этом уходе довольно сноровисто, но не пытаясь подражать
матери, т. е. сохраняя более активное и игровое поведение.
Другими словами, младенец сразу начинает жить в триад-
ной ситуации, подразумевающей противостояние трех диад
третьему персонажу,— здесь можно понять процесс формиро-
вания треугольника, который должен закрепить каждого ре-
бенка в своем поле и в своем поколении.
8. Но каждый ребенок должен также построить свое «древо
жизни» в рамках «передачи между поколениями» (S. Lebovici):
• либо для того, чтобы обрисовать место, которое дают ему его
родители, чтобы позволить им или обязать их вновь пережить
452 453
 собственные детские конфликты с бабушкой и дедушкой ре-
бенка;
либо чтобы понять происхождение «привидений^5, которые,
возникая из семейных тайн, посещают детскую, по метафоре
Сельмы Фрайберг;
либо чтобы проиллюстрировать составной миф семьи в спе-
цифической культурной ситуации.
Итоговые замечания относительно ранней психопатологии
и некоторых терапевтических подходов
1. Можно представить себе большое разнообразие нарушений,
которым подвластны грудные младенцы: они выходят далеко
за рамки нарушений привязанности, сохранявшихся только в
американской классификации, по крайней мере, до настояще
го времени.
2. Их изучение долго относилось исключительно к компетен
ции педиатров, но исследования развития младенца в самый
ранний период его жизни наглядно показали свою прогности
ческую ценность не только на ближайшее будущее, но, вероят
но, также и на более отдаленный срок и, возможно, для взрос
лого возраста.
3. Перечислим психические нарушения у младенца, на которые
часто жалуются родители.
3.1. Функциональные расстройства, мешающие родителям:
а) анорексия с рвотой или без нее;
б) нарушения сна, с трудом переносимые, поскольку не поз
воляют родителям удовлетворить свою потребность в отдыхе:
— трудности с засыпанием;
15
CM.: Fraiberg S. (1975) Ghosts in the nursery; trad, franchise:
Fantomes dans la chambre d'enfants // La Psychiatric de PEnfant.
1983. XXVI. 1. 57-98.— Прим. Я. К. Асановой.
— частые пробуждения с требованием поиграть, причем один из
родителей просыпается и бранит спокойно спящего супруга;
— в одних случаях мать, желая «защитить своего мужа», неред
ко спит со своим младенцем, который может сосать ее, когда
захочет;
— в других случаях младенец снова засыпает только после дол
гих часов укачивания; здесь речь идет о ситуации, сравнимой
с парадоксальными кинезиями, при которых ребенку, однако,
приходится самому выходить из положения. Они аналогич
ны случаям, когда ребенок прибегает к аутосенсорности, что
наблюдается у детей, чувствующих себя одинокими (при гос-
питализме или у дисгармоничного ребенка, не представляю
щего себе ментальных репрезентаций родителей).
Эти функциональные нарушения постыдны для родителей,
прибегающих к небезопасной помощи гипнотических или анк-
сиолитических средств, могущих создать опасное для будуще -
го состояние привыкания. Следующие факты должны быть
известны родителям и консультирующим их специалистам:
— хронобиологический календарь, противопоставляющий день
ночи, устанавливается только в шесть месяцев;
— кроме того, то, что родители с готовностью называют трудно
стями засыпания, может соответствовать первой фазе пара
доксального сна, во время которой, по принятому мнению, не
следует брать ребенка на руки. Известно, что младенец видит
сны, что у него есть фазы парадоксального сна с быстрыми
движениями глаз и эрекциями, если это маленький мальчик;
следовательно, он может испытывать страхи, подобные кош
марам взрослых. Таким образом, определенно нехорошо для
ребенка, если на его крик не реагируют под тем предлогом,
чтобы позволить ему «развивать легкие» и чтобы он не рос
«мокрой курицей».
Все эти знания дают возможность профилактических дей -
ствий, которые не освещены средствами массовой информа -
ции, доводящими до всеобщего сведения лишь самые драмати -
ческие ситуации.
Но невозможно помешать:
— некоторым родителям, которых беспокоит возможность вне
запной смерти ребенка, радоваться, несмотря на их жалобы
455
 вслух, бессоннице своих младенцев: ребенок не спит и кри-
чит — значит, он не умер;
— некоторым плохо подготовленным медикам пренебрегать
изучением отношений в родительской паре и места, занимае
мого в ней ребенком: его бессонница может позволить матери
избегать половой близости с мужем или смягчить чувство
вины перед бабушкой с материнской стороны и т. д.
3.2.Нарушения развития с весьма разнообразным значением;
— энцефалопатии;
— дисгармонии менее тяжелые, но представляющие проблему
своим психотическим смыслом.
По этому поводу есть следующие замечания:
А. Достижения генетики позволяют все более и более точ -
но определять возможность или даже вероятность появления
болезни или уродства у детей. Впрочем, прогресс в исследова-
ниях зародыша уже сейчас позволяет обнаружить многие от -
клонения. Как предупредить об этом родителей и какую ин-
формацию им предоставить?
Б. Что можно сделать для серопозитивных матерей, кото-
рые обязательно хотят иметь ребенка с риском умереть и ро-
дить ребенка, зараженного СПИДом (20% случаев)?
В. Нарушения, о которых заявляют родители, лучше осве-
домленные о серьезных ситуациях, например психозах, слиш-
ком часто вызывают скептическую реакцию плохо информиро-
ванных педиатров, и только трагический конец подтверждает
основательность родительских опасений, но слишком поздно.
3.3.Плохое обращение с детьми (в том числе сексуальные
злоупотребления или преступная небрежность) встречается во
всех слоях общества.
4. Изучение каждого случая предполагает:
— изучение условий жизни в социокультурном плане;
— изучение отношений в семейной паре, если она существует;
— исследование психического здоровья матери, направленное
прежде всего на выявление ее депрессии. Депрессия может
быть принята за психоз (послеродовой), может быть замаски-
рована тревогой: патология матери в случае послеродовой де-
прессии очень часто может быть выявлена по наличию интер-
активных нарушений или депрессии младенца, могущей по-
влечь за собой, например, мерицизм16.
5. Терапевтические консультации составляют форму краткосрочной
психотерапии С. Лебовиси17. Мы постараемся показать, почему
нам понадобилось рассказать о различных аспектах развития и
психопатологии младенца, чтобы проиллюстрировать сферы
терапевтической компетенции.
Здесь я скажу только, что при таких консультациях, как
правило, специалист оказывается перед тремя действующими
лицами: младенцем и его родителями, причем на каждого из
них может быть оказано воздействие, и ни об одном из них,
особенно о младенце, не следует забывать. Необходимо изу-
чить интерактивную ситуацию, элементы передачи между по-
колениями и суметь руководствоваться метафорической эмпа-
тией и сживанием. Я постараюсь это показать.
Как видно из вышеизложенного, настоящее изучение ранних
интеракций предполагает знание способов развития зародыша и
новорожденного; оно требует сотрудничества коллективов об-
щей и детской психиатрии, а также педиатров, акушеров и гене-
тиков, поэтому мы настаиваем на необходимости развития пси-
хиатрии новорожденных.
16
Мерицизм — это пережевьшаиие произвольно отрыгиваемой
пищи
спустя несколько минут после еды; весьма сильно отклоняющееся
пищевое поведение, необычайно изощренное для младенческого воз
раста.— Прим. Н. К. Асановой.
17
CM.:Lebovici C. A propos des consultations therapeutiquc //J. de la
Psychanalyse de 1'enfant. 1986. 1.135-152,— Прим. Н, К. Асановой.
457
 Серок Лебовиси
ТЕОРИЯ ПРИВЯЗАННОСТИ и СОВРЕМЕННЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ
Доклад на франка-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 1997, июнь)
Перевод с французского Г. М. Северской,
научная редакция Н. К. Асановой
изложенный на сеансе, позволяет восстановить превратности
инвестирования объекта желания.
Здесь мы остановимся на решающем влиянии Боулби на
развитие исследований привязанности, прежде всего американ-
ских, а также покажем, что пересмотр фрейдовской метапсихо-
логии, к которому неизбежно ведет интерактивная теория при-
вязанности, может открыть нам интересные перспективы в
отношении понимания развития психической жизни младенца
и его представлений о себе.
Но Боулби до конца своей жизни заявлял, что остается вер-
ным психоанализу в его первоначальном, фрейдовском варианте.
Вступление
Пациент заявляет: «Я потерял объект моей привязанности?-.
Речь идет об игрушке, о которой он теперь вспоминает, о по-
жарной машинке, с которой он играл в четыре года; она была
красная, металлическая, он поранил себе руку, играя с ней; если
покрутить ручку, можно было поднять лестницу, «настоящий
фаллос». Но он не знает, что случилось с этой машинкой. От-
сюда его заявление о потере. В начале сеанса он рассказал о
своем сне: он приезжает на вокзал в городе, где живет его мать,
вдова; он оставляет в камере хранения огромный рюкзак, по-
том у него дома в погребе книги лежат в ящиках с песком.
Я предложил гипотезу, по которой этот сон означает желание
отказаться от сложных жизненных обязанностей и обнажен-
ным вернуться к матери. Но воспоминание об этой игрушке
детства, насыщенной аллегорической и метафорической цен-
ностью (пожарный, лестница, красное, рана), приходит к нему
в конце сеанса и демонстрирует, что отдаленное воспоминание
делает возможным представление — и «изложение» — кон-
фликтных связей с объектом любви, матерью, и сексуальными
волнениями детства. Являются ли эти связи простой привязан-
ностью? Во всяком случае, такова версия тех, кто следует тео-
рии привязанности Боулби. Пример, который мы выбрали и
который был бы весьма банальным, если бы пациент не заго-
ворил об «объекте привязанности», показывает, что сценарий,
Развитие психоаналитических воззрений Боулби,
изложенное им самим
Первое упоминание о психоаналитических исследованиях
Джона Боулби относится уже к концу 1950-х годов. Впоследст-
вии он объяснит причины, которые привели его к такой глубо-
кой модификации фрейдовской теории генезиса объектной свя-
зи. Сохранилось объяснение по этому поводу, данное им 30 лет
спустя, в 1988 г.: «Несколько лет назад я в качестве психиатра
некоей семьи исследовал поведение маленьких детей, оторван-
ных от своей семьи и порученных заботам чужого человека.
Они явно показывают свою тяжелую тоску и отчаянное жела-
ние вновь обрести свою мать. Таким образом, встает вопрос об
объяснении происхождения и природы этой необыкновенно
интенсивной связи между ребенком и матерью. Согласно един-
ственной теории того времени, ребенок эмоционально привязы-
вается к своей матери, поскольку она его кормит. Я не был удов-
летворен этим ответом и обрадовался, ознакомившись с идеями
Конрада Лоренца. Этологи, как я обнаружил, также интересо-
вались изучением тесных связей между малышами и их роди-
телями у представителей многих биологических видов, а не
только человека. Кроме того, поскольку они были профессио-
нальными биологами, их подход в корне отличался от того, ко-
торый я до сих пор встречал у психологов и психиатров. Связи
между людьми, как я узнал тогда, могут быть изучены экспери-
ментально, и их важность для выживания можно понять в све-
459
те теории эволюции». Несколькими строками ниже мы читаем:
«Теперь, тридцать лет спустя, я счастлив, что пошел по этому
направлению... (действительно) программы исследований осно -
ваны на биологии, подобно программам психиатров-"физио-
логов", неоправданно присвоивших название биологической
психиатрии» (Bowlby, 1988, р. 2). И наконец, Джон Боулби объ-
ясняет в той же работе основы -«этого нового подхода»: «Глав -
ные положения, которые я запомнил, следующие:
1) значимые эмоциональные связи между людьми необходимы
для их выживания и, следовательно, имеют первичную цен
ность;
2) они могут быть поняты, исходя из кибернетических контуров,
находящихся в нервной системе каждого партнера; функция
этих связей — поддерживать их близость или доступность;
3) для эффективных действий каждый партнер строит в своей
психической системе модели себя и других, а также паттерны
взаимодействий, установленные ими между собой;
4) такие соображения требуют, чтобы теория генезиса развития
заменила теории, описывающие специфические фазы разви
тия и постулирующие, что человек может быть зафиксирован
на этих фазах или регрессировать к ним» (Bowlby, 1988, р. 2).
Первые психоаналитические работы, свидетельствующие о
новых позициях Боулби, относятся к концу 1950-х — началу 1960-х
гг. В 1958 г. он завершает объемистый труд «О природе связей
между ребенком и его матерью» (1958a)1 предложением
отказаться от термина «зависимость», который уместен, по его
мнению, только при описании вторичных связей. «Психологи -
ческая привязанность по своей природе совершенно отлична от
зависимости от удовлетворения физиологических потребнос -
тей. Это означает, что психологическая привязанность и потеря
привязанности — понятия, имеющие собственный статус, неза-
1
Здесь допущена небольшая неточность; речь идет о работе:
Bowlby J. (1958b) The child tie's to his mother// Int. J. Psychoanal.
39.5.350-373.Прим. Н. К. Асановой.
висимый от потребности ребенка в том, чтобы его физиоло-
гические нужды удовлетворялись объектом. Таким образом,
мы уже не можем довольствоваться утверждением об эквива-
лентности груди и матери или говорить об оральной связи и
первичной аналитической связи» (Bowlby, 1958а, р. 371)2. В
1958 г. Боулби критиковал термин «тревога разлуки», пред-
лагая понятие «разрыв связей привязанности» (19586).
Таким образом, мы хорошо видим, какой путь проделал
Дж. Боулби за эти тридцать лет, вероятно, под влиянием кри-
тики, которой он подвергся в связи с его встречами с Лоренцем,
изучением работ приматолога Харлоу в Йельском университе-
те, чтением Пиаже и, наконец, его интересом как семейного
психиатра к информатике и кибернетике.
Теперь рассмотрим последствия такого драматического пе-
ресмотра этих работ и позицию Дж. Боулби по отношению к
психоанализу и психоаналитикам3.
Отказ Дж. Боулби от теории поддержки, основного посту-
лата Фрейда при описании рождения репрезентации объекта,
сблизил его с нейросайентистами (представителями нейроби-
ологических наук). Следует напомнить, что современная это-
логия мало подвержена влиянию бихевиоризма, и ей непонятна
антропоморфическая наивность тех, кто психологизирует
исследования поведения животных, которые, по мнению этих
специалистов, интересны исключительно тем, что делают воз-
можными психофизиологические эксперименты над изучае-
мым в генетическом и нейробиологическом плане поведением.
Но исследования интеракций, способствующих привязан-
ности, направлены в принципе на первичное поведение, под-
держивающее социальную близость между младенцем и тем,
кто его воспитывает; взаимный импринтинг определяет запро-
граммированные способы поведения, на которых строится ди-
алог этих интерактивных партнеров: так, мать превращает ран-
2
Перевод мой.— С. Л.
3
См. по этому вопросу главы, которые я посвятил этой темев моей
книге «Грудной ребенок, мать и психоаналитик» (Le nourrisson, la mere et
le psychanalyste. Paris: Le Centurion, 1983).
461
ние навыки младенца в объекта, а также от бессознательных ки: «Искусство
умения. Дж. Боулби теории процессов, а также психоаналитической
объясняет, что не- галлюцинаторного различия между тем, терапии должно
которые жесты генезиса репрезентации что можно назвать вдохновляться
младенца не имеют объекта. причиной, функцией и эмпатией и уважением
иного значения, кроме Как мы уже видели, целью определенного к индивиду, живущему
филогенетических в 1988 г. Дж. Боулби вида поведения. в уникальном, только
остатков. Самое называет себя Эти взгляды, надо ему присущем мире»
большее, что он биологическим отметить, заставляют (резюме статьи Боулби
допускает: эти жесты психиатром. Но в своих Дж. Боулби предложить «Психоанализ как
могут стать объектом недавних работах он значительные естественная наука» во
материнских продолжает считать изменения французском переводе).
интерпретаций, ко- себя психоаналитиком. психоаналитической Боулби считает, что
торые Рене Дяткин и я В 1981 г. он определяет техни- теоретически он верен
предложили называть свою теоретическую и Фрейду, так как
«творческое техническую позицию: основная гипотеза той
предвидение»4. По Дж. он считает, что 4 дисциплины, которую он
Здесь ссылка на
Боулби, так обстоит неприемлемы работу: Lebovici S.t называет сегодня
дело, например, когда ревизионистские Diatkine R. (1954) Etude психопатологией
младенец протягивает предложения, делающие cles fantasmes chez развития, состоит в том,
руки к матери, точно психоанализ 1'enfant // Revue что «истоки пси-
так же, как обезьянка, герменевтической Frangaise de хического здоровья и
Psychanalystes. XVIII. 1. болезни можно найти в
бегущая к матери, дисциплиной или 108-155.—Прим. Н. К.
чтобы прицепиться к ее опытом повествования. Асшювой. детстве. Чтобы понять
груди. Таким образом, Теория привязанности функционирование
Дж. Боулби признает — этим термином человека в настоящее
правоту И. Германна, пользовались, как он время, необходимо
когда говорит об напоминает, Зигмунд знать, каким образом
истинкте целляния Фрейд и Анна Фрейд — он/она стал/стала
(Hermann, 1972). закрепляет мужчиной или
Но психоаналитики, психоанализ в области женщиной, которых мы
особенно в США, наук о природе, как видим сегодня» (Bowlby,
описывали данные того решительно желал 1988, р. 1).
интеракции, не уделяя сам создатель Дж. Боулби считает,
внимания влиянию этих психоанализа. В этой что эпидемиологические
работ на фрейдовскую работе Дж. Боулби, исследования
теорию. Вспомним, напоминая о своих подтверждают такие
однако, еще раз, что гипотезах как взгляды. Он пытается
принятие точки зрения исходящих из других это показать, пользуясь
Боулби ведет к отказу от научных областей, исследованиями
теории поддержки считает, что они депрессии женщин в
импульса и позволяют описать общей популяции:
инвестирования модели сознательных и депрессия предполагает
сочетание факторов, обстоятельства;
среди которых 2) нездоровая
выявляются: серьезная привязанность:
утрата в год, ребенок
предшествующий ее тревожится, так
началу, отсутствие как не
человека, который мог уверен в
бы оказать поддержку, доступности того,
и плохие жизненные кто представляет
условия. Но Дж. привязанность;
Боулби настаивает на 3) другой тип
частоте исторической патогенных
переменной, а именно отношений
утраты матери в воз- привязанности
расте до 11 лет. характери
Вследствие важности зуется тревогой
исторических избегания, когда
факторов такого рода в ребенок не находит
этиологической контак
констелляции Дж. та со своим
Боулби настаивает на объектом или когда
прогностической объект постоянно
ценности первичных отталкива
особенностей ет его. Дж. Боулби
привязанности, как считает, что такая
они были определены типология
М. Эйисворт в 1969 г. способствует
(Ainsworth et al., 1969): прогнозу.

1) здоровый фактор: 463

ребенок
пользуется
привязанностью,
даю
щей ему чувство
безопасности,
поскольку фигуры
привязан
ности легко
достижимы и
помогают ребенку
переносить не
благоприятные
 На основе сделанных выводов он определяет психопатоло-
гию развития, которая, исходя из этих паттернов привязаннос-
ти, позволяет предусмотреть уязвимость или стойкость каждо-
го индивида перед лицом жизненных событий. Выдвинув такую
гипотезу, Дж. Боулби подчеркивает ценность длительных лон-
гитюдных исследований, каковы бы ни были их сложность и
стоимость: по его мнению, они столь же важны, как биологичес-
кие исследования изменений иммунитета. Но, принимая во вни-
мание одновременно эти первоначальные варианты типологии
интеракций, события, имевшие место впоследствии в жизни тех
и других их участников, и, наконец, их жизненный цикл, мы
вправе говорить о психопатологии психического развития, ее
биологических основах и ее подтверждении эпидемиологичес-
кими и клиническими исследованиями.
Как мы видим, Дж. Боулби свел психоаналитическую тео-
рию к ее прогностическому значению, принимая до некоторых
пределов понятие повторения способов поведения, существо-
вавших в детстве, но не сохраняя при этом совокупность мета-
психологических соответствий, относящихся к теории объект-
ной связи и генезиса связей. Такая позиция, вероятно, вызвала
много дискуссий в психоаналитическом сообществе. Здесь мы
скажем только, что несомненное существование связей ранней
и взаимной привязанности не может заставить отказаться от
важности метафорических и конструктивных интерпретаций
прошлого, даже если неизбежно ставится под сомнение фрей-
довский статус рождения объекта и его психических репрезен-
таций. Но это уже другая история!
В своей последней книге, опубликованной в 1990 г., Дж.
Боулби верен своей центральной идее, согласно которой
наша биография зависит от нашего детства. Эта книга
посвящена Дарвину; в настоящее время готовится ее
французский перевод (Bowlby, 1990). Я не читал ее, но
ознакомился с ее анализом, подготовленным Джоном
Пейделем (Padel, 1991). Боулби думает, что Чарльз Дарвин,
потерявший мать в восемь лет, так и не преодолел этот траур: у
него не осталось никакого воспоминания о ней. При этом, как
мы знаем, Дарвин страдал хронической тревогой,
сопровождавшейся болями в желудке. Боулби выявляет среди
этиологических факторов тяжелых депрессив-
ных приступов, которыми страдал Дарвин, ситуации, вновь
воплощающие тревогу сепарации: отъезд из Англии в морское
путешествие с целью доказать себе свою выносливость, расста-
вание с супругой в начале ее первой беременности, пережива-
ния, связанные с неприятием его произведений. Мы знаем, что
обнаружены очень интересные заметки Дарвина о развитии
двух его старших детей. Боулби задается вопросом: не пытал-
ся ли Дарвин таким образом доказать себе, что его раннее дет-
ство было счастливым? Не стоит, конечно, вдаваться в даль-
нейшие детали, чтобы доказать, что вплоть до конца своей
жизни Дж. Боулби был убежден, что важность, которую он
придавал ранним эпизодам биографии, свидетельствует о его
верности фрейдовскому открытию.
Привязанность и утрата
Три толстых тома, опубликованных Дж. Боулби в 1969-1980 гг.,
были переведены на французский язык и изданы в переводе в
1978-1984 гг. Они, без сомнения, получили широкий отклик в
мире психологии и являются необходимым справочным матери-
алом, в особенности первый том, посвященный привязанности.
Но эти труды мало повлияли на психоанализ, особенно во Фран-
ции, что, конечно же, несправедливо. Мы напомним здесь неко-
торые положения этих работ, что, впрочем, не может заменить
их прочтения.
В первом томе — «Привязанность» (1969) — Боулби
постоянно подтверждает свою верность Фрейду, о чьем
интересе к прямому наблюдению за развитием ребенка он и
напоминает. Но обнаружение связанного с чувством
покинутости страдания детей, разлученных с матерями и
наблюдавшихся Джеймсом Ро-бертсоном (1953) в детских
яслях в Хэмпстеде во время войны, наводит Боулби на мысль о
том, что значимость связей между матерью и ребенком важнее,
чем оральная зависимость ребенка. Он ориентируется на
изучение «инстинктивного поведения»; он начинает изучать его
системную регуляцию, предполагающую «способность к
адаптации» к окружающей среде, которая проявляется в
поведении человека «степенью и способом вклада в
сохранение популяции первичного окружения человека»
465
(Bowlby, 1969, р. 91). Для Дж. Боулби речь идет о другом вари-
анте того, что Хайнц Хартмани определял как «приемлемая ок-
ружающая среда человека». Но Дж. Боулби подчеркивает регу-
лирующее значение для приматов человеческого рода эффектов
обратного действия, проявляющихся, например, благодаря речи.
Определенные последовательности поведения активируются
физиологическими и особенно гормональными причинами, но
также скрытыми и подчас противоречивыми тенденциями, вы-
явление которых — задача психоанализа. Сенсорность
заставляет чувствовать эти скрытые тенденции, но чувства и
эмоции дают возможность квалифицировать, признать их,
даже если речь может выразить их лишь в недостаточной
степени. По этому краткому изложению идей, выдвинутых Дж.
Боулби, можно понять, что ему понадобилось уточнить, в
каком смысле он использует термин «инстинкт»: в этой книге
(Bowlby, 1969, р. 189) мы находим рассуждение, которое
необыкновенно похоже на то, что во Франции понимают под
термином «импульсы». Дж. Боулби напоминает здесь, что
инстинктивное поведение определяется, помимо прочего, и
отпечатком-импринтом, который приводит его в действие.
В этих условиях поведение привязанности существует и у
человека, оно всеобще, проявляется во всех возрастах и по от-
ношению ко многим людям, помимо близких родственников;
оно предъявляет свои требования близости во многих ситуаци-
ях. Но Дж. Боулби, возвращаясь к работам с приматами (не
человеком), считает, что нельзя описывать его как связанное с
удовлетворением сексуальных потребностей. Оно всеобщее,
аффективное; это первичное поведение, которое в то же время
связано и с сексуальностью.
Его регуляция интерактивна. Но Боулби описывает случаи
гармонии и интерактивной несовместимости: например, со сто-
роны младенца проявление привязанности — антитеза
исследовательскому игровому поведению. У матери забота о
ребенке может быть изолирована в агрегате противоречивых
способов поведения.
Подобным образом некоторые состояния ребенка активи-
руют его поведение привязанности, например, его усталость,
голод, холод, нездоровье. Мать также играет роль в активизп-
ции поведения привязанности младенца, когда она покидает
ребенка, избегает близости с ним. Активирующими факторами
являются и другие различные события, такие, как отвержение
со стороны других взрослых или ситуации стресса и тревоги.
Дж. Боулби гораздо ранее, чем в работе, которую мы здесь
кратко анализируем, описал хронологию первых реакций при-
вязанности у младенца по отношению к значимым людям.
В частности, им описаны ориентация младенца в направлении
человеческого лица, поворот головы и сосательные движения,
хватание, цепляние и протягивание руки, улыбки, крики и
плач; он также показывает их постепенную, но быструю фока-
лизацшо на матери, отличаемой ребенком. В то же время Бо-
улби считает, что замечания Шпица относительно тревоги
восьмого месяца слишком ограничительны, и поэтому их при-
менение в области общественного здравоохранения может
представлять опасность5.
В приложении, заключающем этот том, Боулби определяет
свою позицию по отношению к новому в психоаналитической
теории. Он критикует слишком расплывчатый, по его мнению,
характер предложенного Винникоттом описания «холдинга»,
но в достаточной степени приближается к теориям так называ-
емой венгерской школы и Ференци, когда говорит об океани-
ческом слиянии и о первичных связях. Кстати отметим, что
Дж. Боулби несколько раз ссылается на интерактивные -шорт-
реты», подобные тем, которые М. Давид и Ж. Аппель описыва-
ют с 1966 г. (David, Арре1, 1966).
Второй том (1973) посвящен теме «Сепарация, тревога и
гнев» (Bowlby, 1973). Он содержит ссылки на клинически при-
знанные факты; в нем описаны индивидуализированные состо-
яния психопатологии страха и тревоги. Тревога сепарации
характеризует угрозу психическому равновесию грудного мла-
денца, который должен иметь возможность «переживать теп-
5
Я получил несколько писем Ренс Шпица (к сожалению, я не
сохранил этой корреспонденции), в которых он резко критиковал
Боулби, обвиняя его в том, что он перестал быть психоаналитиком,
отказавшись от теории оральных потребностей и желаний.
467
лую и непрерывную связь со своей матерью (или женщиной,
постоянно замещающей мать), в которой оба могут обрести
счастье и удовлетворение». Именно такое состояние описывал
Боулби уже в 1951 г. в своем отчете, адресованном Всемирной
организации здравоохранения (Bowlby, 1951).
Наблюдения последствий сепарации, собранные друзьями
Боулби, супругами Робертсон, позволили ему систематизиро-
вать их следующим образом:
1) что происходит, когда ребенок, разлученный с матерью, вновь
обретает ее;
2) что происходит с более старшими детьми и даже взрослыми в
случае сепарации с дорогим им человеком или его смерти;
3) более поздние проявления тревоги после сепарации; различ
ные наблюдающиеся нарушения имеют, среди прочих, одну
цель — укрепить аффективные связи с образами
родителей.
Таким образом, Дж. Боулби изучает семиологию страха и
тревоги сепарации, т. е. в принципе различные формы фобий.
Однако он критикует использование этого термина, который
грозит слишком точным определением ситуации, вызывающей
страх, тревожность или тревогу Он в особенности не согласен
с применением этого диагноза при детских «псевдофобиях»,
которые представляются ему скорее прямыми последствиями
отсутствия матери, Т. е. проявлениями тревоги сепарации,
очень близкими к тому, что вызывает страх у животного.
Третий том — «Утрата: грусть и депрессия» (1980) — каса-
ется вопросов, посвященных трауру взрослого после потери су-
пруга или ребенка, и рассматривает проблему траура в других
культурах. По Дж. Боулби, на процесс работы траура влияет
пять факторов:
• личность и роль утраченного человека;
возраст и пол лица, переносящего траур;
• причины и обстоятельства утраты;
• психологические и социальные обстоятельства, в которых на
ходится переживающее траур лицо в момент утраты эмоцио
нально значимого человека и после утраты;
468
• личность переживающего траур лица и, в частности, его спо
собность восстанавливать любовные связи.
Как видим, Дж. Боулби, определяя таким образом некоторые
индивидуальные особенности работы траура, отдаляется от
фрейдовских концепций интроективных идентификаций мелан-
холика, Он напоминает, что характерные черты траура взрослого
человека связаны с внутренним миром привязанности, сло-
жившимся в его детстве. В связи с этим Боулби в первый раз
подробно говорит о своем интересе к теориям информатики и
системным и кибернетическим моделям. «...(Когнитивные на-
клонности) являются для человека функцией моделей репрезен-
тации его фигур привязанности и себя самого, которые он со-
ставил в своем детстве и отрочестве, и, если точки зрения,
выдвинутые в этой работе, окажутся правильными, они, в свою
очередь, являются функцией его опыта в семье на протяжении
многих лет» (Bowlby, 1980, р. 301).
Дж. Боулби предлагает различать среди этих специфичес-
ких и «когнитивных» наклонностей следующие:
• какую роль переживающее траур лицо признает за умершим
человеком;
• как оно понимает свою собственную роль в утрате и как бы ее
рассматривал умерший человек;
что этот человек ждет от лица, помогающего ему;
• до какой степени он сознает свои проекции на прошлое;
• до какой степени его ожидания открыты для новой информа
ции.
Дж. Боулби изучает в этом третьем томе траур у ребенка:
будучи верен генетическим концепциям Пиаже, он напоминает
в конце этого тома о важности постоянства объекта в фор -
мировании траура у ребенка. Но в последней части своей кни-
ги он обращается к понятию репрезентации. Сам он пишет, что
психоаналитики предпочитают говорить в этой связи о «фан-
тазиях».
Отметим некоторые частности, на которые французские
читатели Боулби обращают недостаточное внимание:

1) связь привязанности описывается как свойство живого суще
ства: она характеризует животные качества человеческого су
щества скорее, чем его желание объекта, галлюцинаторно
представляемого, исходя из орального удовлетворения, вновь
вызванного к жизни его аутоэротизмом;
2) взаимные связи привязанности определены внутренними и
рабочими моделями;
3) понятие репрезентации, согласно способу употребления это
го термина в когнитивистской психологии, появляется в про
изведении Боулби, который сближает репрезентации с фан
тазиями и не различает (во всяком случае, насколько нам из
вестно) сознательные и бессознательные репрезентации.
Эти замечания представляются нам важными для тех, кто
хочет понять, как родилась в Америке психопатология разви-
тия. Разумеется — об этом мы уже напоминали — Боулби заявлял
о своей верности Фрейду и психоанализу, подчеркивая связи
между психической патологией и развитием. Но авторы,
работающие в области психологии и психопатологии развития,
ссылаются на совершенно другие взгляды. Они опираются на
произведение Боулби и в особенности на его общую гипотезу
внутренних рабочих моделей привязанности и на парадигму
М. Эйнсворт, о которой пойдет речь далее.
Парадигма М. Эйнсворт
После того как Дж. Боулби под эгидой Всемирной организации
здравоохранения опубликовал свою работу о последствиях не-
достаточности материнского ухода (1951), та же организация
(ВОЗ) поручила Мэри Эйнсворт произвести оценку последст -
вий сепарации ребенка и матери; Эйнсворт представила не -
сколько критических работ (Ainsworth, 1961), продолжая со-
трудничать с Боулби, именно в то время, когда он занимался
драматическим пересмотром своих позиций, о котором речь
шла выше, в результате чего он выдвинул гипотезу взаимной и
общей привязанности.
В 1969 г. М. Эйнсворт предложила эксперимент «незнакомой
ситуации», который теперь принято считать «парадигмой
привязанности» (АшзигогС еС а!., 1969). Речь идет об исследо-
вании, проходящем в лаборатории и направленном прежде всего
на то, каким образом ребенок в возрасте одного года вновь
встречает свою мать после длящейся несколько минут разлу-
ки. Ребенок и мать играют в обычной комнате, где находятся
игрушки, в присутствии незнакомого третьего лица. Мать вы-
ходит из комнаты, а наблюдатель пытается играть с ребенком,
который с ним познакомился. Затем мать возвращается, а не-
знакомец выходит. Цель эксперимента — изучить условия по-
вторной встречи матери и грудного ребенка. Эксперимент не-
редко нуждается в повторении.
Мэри Эйнсворт предлагает распределить детей, подвергав-
шихся этой процедуре, на три категории:
• группа А (37%), «недоверчивые»: встреча задерживается,
пока
ребенок не прекратит играть в своем углу;
группа В (50%), «доверчивые» (с чувством
защищенности): дети этого типа радостно принимают
покинувшую их мать; группа С (13%), «амбивалентные»:
поведение детей противоречиво.
Успех этой процедуры был и остается значительным, осо-
бенно в США. В настоящее время она применяется к отцам с
их детьми, чаще в возрасте 18 месяцев.
Мы считаем, что психоаналитику небесполезно задаваться
вопросом о причинах популярности процедуры эксперимента
«незнакомой ситуации»:
• речь идет о простом испытании, которое легко можно органи
зовать, желательно в комнате, позволяющей вести наблюде
ние за ситуацией через нетонированное стекло и записывать
происходящее на видеопленку;
• эксперимент достаточно стандартный, чтобы оправдать сход
ность ситуаций;
• «незнакомая ситуация» основана на простой гипотезе: крат
косрочная и, следовательно, в принципе не травматизирую-
щая разлука является в момент возвращения уходившего ро
дителя парадигмой особенностей привязанности у этого
471
 ребенка, другими словами, это позволяет определить «рабочую
модель» привязанности, которая устанавливается у ребенка.
Впрочем, шкала чувствительности матери к разлуке с ребенком
позволяет выявить особенности ее психической жизни', и, что
особенно важно, этот способ исследования в принципе не
требует никаких психопатологических или биографических
соображений.
В настоящее время наблюдается настоящий эпистемологи-
ческий скачок; только что изложенные соображения объясня-
ют его тактическую важность в глазах тех, кто забывает о свя-
зях Боулби с психоанализом и хочет доказать с помощью
процедуры «незнакомой ситуации», что можно признать рав-
нозначными внутренние модели привязанности и психические
репрезентации матери, существующие у ребенка. Впрочем, мы
помним, что Боулби открыл дорогу в этом направлении, пред-
почитая пользоваться понятием опознание», которое осуще-
ствляет ребенок, а не говорить о его фантазиях о матери.
Различные исследования, проведенные исходя из парадиг-
мы незнакомой ситуации, позволяют сделать некоторые выво-
ды, которые мы можем резюмировать следующим образом:
1. Качества привязанности являются долговременными и
позволяют, как это показывают некоторые лонгитюдные иссле
дования, предсказывать чувство уверенности ребенка, в част
ности, при его поступлении в школу.
2. Модальности привязанности могут быть предсказаны ис
ходя из качества и синхронности ранних интеракций между ре
бенком и его матерью (Isabella, Belsky, Von Еуе, 1989). В
случаях
интерактивного взаимодействия, наблюдаемых у младенцев в
возрасте одного, трех и девяти месяцев, синхронность ранних
интеракций позволяет предсказать, что в возрасте одного года
привязанность младенца к матери будет уверенного типа.
3. Типология ранних интеракций может быть изменена при
психологическом консультировании матери 6.
6
Это показывает статья Ж. Баллегье (G. Balleguer),
опубликованная в журнале: Psychiatrie de Enfant. 1991. 34. 2.
4. Эти замечания позволяют выделить определенное посто
янство между моделью привязанности матери и типом привязан
ности, который формируется у ее ребенка; этот последний тип
привязанности, без сомнения, приобретет стабильный характер,
и все может произойти так, как будто можно предсказать, что он
будет передан следующим поколениям: таким образом, такое
сложное понятие, как трансгенерационная передача, оказывает
ся сведено до этой простой связующей нити передачи модели
привязанности.
5. Работы Мэри Мэйн (1985) по этому вопросу свидетель
ствуют о наиболее высоких ожиданиях. Внутренние рабочие
модели привязанности понимаются как психические репрезен
тации аспектов мира, других и себя или взаимоотношений с
другими, имеющие особую важность для любого индивида.
Термин «внутренняя рабочая модель» был предложен в
1943 г. К. Крейком (Craik, 1943)и принят Боулби, поскольку он
давал динамический образ, Мэри Эйнсворт заметила, что у
матерей, чувствительных к призывам новорожденного, дети
меньше плакали; у этих детей устанавливалась лучшая
коммуникация с матерью к концу первого года их жизни.
Эта констатация была положена в основу ее эксперимен -
тальных исследований и ее классификации детей в момент
встречи на три категории: В - доверчивые, А =
недоверчивые, С = амбивалентные. Недавно Мэри Мэйн
предложила добавить категорию D = недоверчивые-
дезорганизованные (Main et al., 1985).
Во всех работах этот автор настаивает на непрерывности
между категориями и последующим поведением детей и на со-
ответствии этих категорий степени чувствительности матери.
Таким образом, можно понять, что, по мнению авторов,
придерживающихся ее взглядов, можно говорить о трансгене-
рационной передаче и особенно о том, что репрезентация ма-
тери для ее ребенка практически эквивалентна этой рабочей
модели привязанности.
Отсюда следующие предложения Мэри Мэйн и др. (1985),
касающиеся определения внутренних рабочих моделей привя-
занности:
473

1) рабочие модели являются психическими репрезентациями, со
держащими как когнитивные, так и аффективные элементы;
2) они формируются на основе обобщения репрезентаций собы
тий;
3) они существуют вне сознания и наделены определенной ста
бильностью;
4) события, исходя из которых формируются рабочие модели
привязанности, связаны с событиями, относящимися к при
вязанности; эти последние представляются «результатом»
«инстинктивного» принципа стремления к близости;
5) грудные младенцы, пытающиеся обеспечить себе наибольшую
близость с человеком, ухаживающим за ними, и принимаемые
им, формируют не такие рабочие модели, как младенцы, полу
чающие «заблокированные» или «непредсказуемые» реакции;
6) эти рабочие модели могут сформироваться с самого начала
жизни и выражаются в типологии парадигмы Эйнсворт.
Мы не продолжаем эту практически дословную выдержку из
работы Мэри Мэйн с коллегами относительно определения вну-
тренней рабочей модели привязанности. Читателю становится
ясно, что они подводят нас к когнитивистским воззрениям, ясно
изложенным в недавней работе И. Брезертона (Bretherthon,
1989).
Этот автор сравнивает качество коммуникаций между мла-
денцем и взрослыми и сопоставляет их функционирование вза-
имодействия с внутренней рабочей моделью привязанности.
Он отмечает также, что возможные трудности в коммуникации
в рамках отношений с объектом привязанности распространя-
ются на коммуникации с третьими лицами, когда речь идет о
привязанности. Здесь он упоминает исследования по изложе-
нию сценариев привязанности на основе семейных фотогра-
фий или сцен, сыгранных «клоунами» перед этими детьми в
возрасте шести лет. Дети из группы, ранее обозначенной как
«доверчивая», дают более оптимистичное изложение сценари-
ев или описание фотографий, представляющих расставание.
Эти исследования, проведенные Джудит Кассиди и Мэри
Мэйн, сейчас готовятся к публикации. Они вдохновились си-
туацией Томаса, описанной супругами Робертсон. В 27 месяцев
он был разлучен с матерью на десять дней и содержался у них.
Когда в начале его пребывания ему показывали фотографию
его матери, он целовал ее и не хотел с ней расставаться. Немно-
го времени спустя он стал отворачиваться от нее и уходил, если
ему пытались ее показать.
Мэйн и Голдвин работают в настоящее время над структури-
рованным опросником для взрослых об их воспоминаниях об
отношениях привязанности с родителями и их впечатлениях о
влиянии этих отношений на их отношения привязанности с соб-
ственными детьми в настоящее время. Брезертон, сообщающий
об этих исследованиях, упоминает и работы своих сотрудников,
изучающих отношения привязанности родителей к их детям и
зависимость этих отношений от связей, существовавших ког-
да-то у них самих с их собственными родителями.
Передача моделей привязанности не всегда однородна: Бре-
зертон говорит здесь о последствиях «привидения в детской», по
метафоре, предложенной Седьмой Фрайберг (1975), т. е. о
событиях, которые препятствуют трансгенерационной
передаче цепочки репрезентаций рабочих моделей
(Bretherthon , 1989).
Мы вернемся к важности этой ссылки, которой автор вос-
пользовался, чтобы рассмотреть уместность использования
теории (когнитивной) репрезентаций в исследовании этих ра-
бочих моделей. Вспомним здесь вместе с Брезертоном, что этот
подход противопоставляет рабочую память долгосрочной па-
мяти. Предлагалось использовать понятие схем или сценари-
ев, из которого вытекает их распределение, их индексация в
зависимости от других воспоминаний, их краткое изложение,
что приводит в конце концов к большому разнообразию струк-
тур опыта, индексированных в пространственно-временном,
причинном, мотивационном и аффективном плане. Именно
эти схемы, происходящие от «мини-событийз>, организуются в
длинные последовательности воспоминаний, подобные сцена-
рию (Bretherthon , 1989).
Цепочки, составленные на основе «мини-событий» (напри-
мер, ситуации вскармливания вне зависимости от контекста),
обобщают последовательности событий в рамках декларатив-
ной или семантической памяти, иерархия которой идет от са-
мого конкретного к самому абстрактному. Эти иерархии
475
 1/е/л/п. мсииаиьи
подвергаются новым вкладам. Таким образом, одно и то же со-
бытие может быть соотнесено с разными шкалами анализа.
Эти модели памяти психических репрезентаций были пред-
ложены, чтобы сделать возможной работу над упорядочивани-
ем понимания повседневного процесса мышления ребенка и
взрослого. Они хорошо применимы к разработке репрезента -
ций рабочих моделей привязанности в том, что касается не
только объекта привязанности, но и самого субъекта. В описы-
ваемой здесь работе Брезертон анализирует три репрезентаци-
онных схемы объекта привязанности:
1) наиболее близкая к опыту: «Когда я ударюсь, мама всегда при
ходит, чтобы утешить меня»;
2) по более общей схеме; «Моя мать, как правило, рядом, когда я
в ней нуждаюсь»;
3) обобщая гамму опытов: «Моя мать — любящий человек».
Таким образом, репрезентация рабочих моделей привязан -
ности строится на основе гаммы опытов, основанной на воз -
никновении непредвиденных обстоятельств, приобретающих
размеры события: это последнее организуется в рамках семан-
тической или эпизодической памяти, но по схемам, число ко -
торых не бесконечно и которые объединяют репрезентации
себя и фигур привязанности. Эти рабочие модели доверчивой
и недоверчивой привязанности, кроме их исторического содер-
жания, возможно, еще отличает иерархия репрезентаций, кото-
рую мы только что упоминали:
1) некоторые индивиды кажутся неспособными обобщать эпи
зоды своей автобиографии и создавать абстрактные схемы;
2) другие могут разработать иерархию, которая только в неко
торых частях приводится в действие событием;
3) в самых благоприятных случаях стабильность репрезентаций
обеспечивается благодаря хорошей проницаемости иерархии
событием.
Непоследовательные и противоречивые модели не дают до-
ступа к автобиографии (Le Ny, 1991); такая теория подтвержда-
ет существование вытеснения, что предполагает возможную
модификацию рабочих моделей привязанности. Кстати, доволь-
но любопытно, что Брезертон в заключении своей работы выска-
зывается в этой связи в пользу «держащей окружающей среды»
и становится адептом корректирующего эмоционального опыта.
Несмотря на эти аспекты относительного пересечения между
когнитивистской теорией привязанности и психоаналитиче-
скими подходами к этой проблеме, следует признать, что теория
рабочей модели отвергает правомерность психоаналитических
положений о психических репрезентациях.
Репрезентация рабочих моделей привязанности и
репрезентация объектов
Рассмотрим сначала контекст, в котором используется понятие
репрезентации (представления),— это философский контекст.
«Vorstellung»7 — немецкое слово, обозначающее то, что пред-
ставляют себе, «то, что составляет конкретное содержание
мыслительного акта и, в частности, воспроизведение более ран-
него восприятия» (по Фрейду; цитата, приведенная Лаплан-
шем и Понталисом), С этой точки зрения использование этого
понятия когнитивистами, которые, без сомнения, стали бы го -
ворить о мыслительном акте, не сильно отличается от того,
которое предлагает Фрейд. Впрочем, М. Поллак-Корнийо
(Cornillot, 1989), изучив переводы Фрейда с французского языка
на немецкий, чтобы извлечь из этого сведения, полезные для
перевода на французский язык произведений Фрейда, считает,
что слово «Vorstellung» скорее следует переводить как «образ»
или просто «мысль».
Вместе с тем не следует забывать, что французское слово
«представление» («репрезентация») напоминает о спектакле,
т. е. о мечте, имеющей определенное развитие. Кстати, отличая
мнестический след от представления, не готовился ли Фрейд
предложить еще одно противопоставление, отличающее пред-
7 По-немецки в тексте. См. также: Качалов П. В.
Психоаналитический глоссарий. М.: ГНЦ ССП им. В. П.
Сербского, 2005.— Прим. Н. К. Асановой
477.
ставление (репрезентацию) вещи от репрезентации слова. Пер-
вая принадлежит к области бессознательного и близка к гал-
люцинации и сновидению — мы еще вернемся к этому; но
вследствие этого репрезентация вещи исходит от увиденного.
Представление, выраженное в слове, заставляет вновь пере-
жить сознательное восприятие, которое оно характеризует сво-
им наименованием; значит, репрезентация слова исходит от
услышанного. Такое определение области представления ис-
ключает регистр эмоции и аффекта, с чем были бы согласны
когнитивисты.
Но, связывая участь репрезентаций с экономическим регис-
тром импульсивной жизни, психоаналитическая теория делает
репрезентацию представителем импульса, «его уполномочен-
ным»: вот почему следует напомнить здесь психоаналитическую
теорию репрезентации объекта, т. е. объекта инвестиции импуль-
сов. Фрейд писал в 1925 г.: «Грудь (т. е. ее репрезентация) рож-
дается от отсутствия груди». Он хотел сказать, что в тот момент,
когда ослабевает единство новорожденного с материнской забо-
той, младенец способен реактивировать с помощью своей ауто-
эротической деятельности мнестические следы, запечатленные
во время переживания удовлетворения потребностей. Так рож-
дается галлюцинация орального удовольствия и репрезентация
объекта удовлетворения, грудь, созданная желанием младенца,
которое опирается на опыт; репрезентация психически пред-
ставляет объект импульса.
Эта теория репрезентации объекта желания имеет два по-
следствия, которые мы бы хотели кратко напомнить:
1) союз ребенка и материнской заботы предполагает пережива
ния орального удовлетворения, оставляющие мнестические
следы;
2) репрезентация удовлетворения есть не что иное, как галлю
цинаторное или сновидческое представление объекта удовле
творения.
Другими словами, именно мини-сепарация с объектом вы-
зывает его репрезентацию; эта последняя репрезентация уже
является мини-фантазией, которая выразится в сценарии, фан-
тазией скорее орального характера, которая уже впоследствии
будет насыщена превратностями истории этого субъекта,— они
придадут смысл этим первым галлюцинированным опытам.
Благодаря этой теоретической справке можно заметить тесные
связи между репрезентациями и фантазийной жизнью, строя-
щейся исходя из инвестирования объектов импульсами и аф-
фективными фиксациями.
Предлагая распространить на человеческого ребенка про-
грамму обобщенной привязанности, Боулби нанес серьезный
удар по теории рождения репрезентации объекта на основе его
импульсного инвестирования. Отныне требовалось описывать
связь между младенцем и его воспитателями, исходя из интер-
активной модели, основанной на программе привязанности и
ее внутреннем динамизме, который Дж. Боулби представил как
рабочую модель, понимающуюся на основе теории развития
Пиаже и кибернетических теорий. Выше мы уже отметили, что
современные экспериментаторы предпочли изучать репрезен-
тации этой внутренней модели привязанности на основе ког-
нитивистских теорий декларативной и процедурной памяти.
Два пути открываются перед психоаналитиком:
1) он может, подобно Боулби, заявлять о своей верности психо
анализу, напоминая о том, что он продолжает придавать боль
шое значение детскому прошлому и истории в организации
психической жизни взрослого;
2) или же, исходя из интеракции между младенцем и его родите
лями, он изучит ее последствия для организации психических
представлений-репрезентаций и фантазий в межличностной
жизни и в период освоения межличностных связей. Именно
этот путь мы выбрали и намереваемся пройти его здесь.
Самость и процесс субъективации
Психоаналитическая теория имеет отношение в первую оче-
редь к функционированию психических инстанций и не опи-
сывает субъекта, в котором они содержатся. Однако в терми-
нах инвестирования либидо объект импульсов может передать
часть объектного либидо Я, которое при этом инвестируется
479
вторичным нарциссизмом; тогда можно противопоставить Я и
самость.
Но описание наблюдателями привязанности маленького
ребенка и интеракций, характеризующих эту привязанность,
приводит к исследованиям развития самости. Это как психо-
аналитические, так и нейробиологические работы.
Последователи Фрейда, занимавшиеся детским психоана-
лизом и ранним развитием функционирования психики, рабо-
тали над этой проблемой: кляйнианцы предложили описание
депрессивной фазы, которое было развито Д. Винникоттом
(1949). Он рассматривает «селф» (самость) как аспект этой
депрессивной позиции, при которой наевшийся, но ненавидя-
щий младенец замечает, что его мать и он сам продолжают су-
ществовать несмотря ни на что. Так формируется эта самость,
которую, следовательно, можно определить как способность
чувствовать свою непрерывную психическую жизнь.
В неврологических науках нельзя избежать упоминания о
формировании самости. М. Жаннро (1991) определяет процесс
субъективации, исходя из принципа самоорганизации нервной
системы: «Устранение некоторых синапсов и стабилизация
других приводит, таким образом, к моделированию мозга в за-
висимости от опыта животного или в зависимости от воздей-
ствий со стороны окружающей среды» (Jeannerod, 1991, р.
126). Самоорганизация самости изображается по
избирательной модели: «Представляется, что существует
прямая связь между нервной деятельностью и тем, как мозг
организуется в ходе дозревания» (Jeannerod, 1991, р. 127).
Возможно ли пойти дальше и описать процесс субъектива-
ции на основах установки синаптических связей как непрерыв-
ный процесс взаимодействия между нервно-мозговым функци-
онированием и рождением субъекта в его мире? «Таким образом,
можно, наконец, постулировать, что индивид в ходе своей соб-
ственной деятельности формирует самого себя (биологически и
психологически) на основе материалов, полученных при рожде-
нии. Эта гипотеза самоорганизации (т. е. самоселекции) может
служить для иного рассмотрения связей между биологией и пси-
хологией. Можно предположить, что на уровне синаптического
функционирования нервная деятельность усиливает эффектив-
ность передачи. На уровне поведения активная двигательная
деятельность делает возможным обучение, укрепляет психомо-
торную координацию и стабилизирует перцептивные образы.
На когнитивном и психическом уровне задавание вопросов с
помощью речи, любопытствующее исследование окружающей
среды строит межличностные отношения» (Jeannerod, 1991, р.
127-128). А. Бургиньон (1989) выражает аналогичные взгляды:
«Живая материя эволюционирует в направлении возра-
стающей сложности вследствие своих способностей к самоор-
ганизации, под двойным давлением законов, управляющих
внутренней соразмерностью организмов и их взаимодействий с
окружающей средой. По мере усложнения организации внут-
ренние принуждения начинают преобладать над внешними воз-
действиями» (Bourguignon, 1989, р. 7-8).
Нет необходимости далее излагать положения, описываю-
щие континуум между синаптическими организациями, функ-
ционирование самости и способы ее вступления в межлично-
стные отношения. Во всяком случае, именно на этой гипотезе
были основаны работы психоаналитиков развития.
Теория привязанности, самость и вступление
в межличностные отношения
Известно, что многочисленные исследования новорожденно-
го показывают наличие весьма ранних психических репрезен-
таций, относящихся к существованию ухода, связанного с
кормлением. Другими словами, как это доказал Даниель
Штерн (1985), младенец пользуется своей амодальной сен-
сорностью и своей эмоциональной жизнью, чтобы построить
одновременно ядро самости (в смысле постоянного ощуще-
ния жизни) и основы межличностной жизни (Stern, 1985). Этот
автор в то же время напоминает о том, что привязанность
является основой тех повторяющихся и гармоничных
интеракций, благодаря которым на основе случайных обсто-
ятельств в жизни младенца появляются события, состав-
ляющие эпигенетическую основу «сценариев», призванных
составить в будущем историю этого младенца, которая впос-
ледствии реактивируется в соответствии с воззрениями «дар-
481
винской неврологии» Эдельманна 8. Д. Штерн также показал,
что самость вступает в межличностные отношения, когда ин -
терактивный опыт грудного младенца в начале второго полу -
годия первого года жизни позволяет ему не только получить
знание о постоянстве объекта, но и организовать метатеорию
его психического функционирования.
Другие «психоаналитики развития» пользуются теорией
привязанности, чтобы говорить об опыте «мы», который они
противопоставляют опыту зарождающегося Я: к ним принад -
лежит Роберт Эмде (1989)9. Но эти психоаналитики описывают в
своих работах исследования в лаборатории, с «лабораторными
детьми». Мы считаем (Lebovici, 1990), «что настоящий ребенок
строит свои психические репрезентации в том числе исходя
из конструкций своей матери: они являются результатом ее
желания беременности и ее предсознательных мечтаний,
которые, продолжая родословное древо семьи, передают ребен-
ку межпоколенческий мандат судьбы» 10 (Lebovici, 1960). Они
свидетельствуют также о ее желании материнства, восходящем
к детству, и о ее бессознательных эдипальных конфликтах: ее
фантазия состояла в том, чтобы, подобно своей матери, дать
ребенка своему отцу; таким образом, дедушка младенца с ма-
теринской стороны является также и отцом — родителем —
новорожденного. Этот фантазийный ребенок помогает матери
вжиться в ее материнскую роль, а родителям — в родительскую
роль.
Фантазийный ребенок оправдал много метафор; здесь без
сомнения следует припомнить две из них:
1. Винникотт в своей статье под названием «Роль зеркала
матери и семьи в развитии ребенка» (1971) писал, что ребенок,
смотрящий на свою мать, видит две вещи: ее зрачки и мать, смо-
8
Циг. по: Rosenfield I. Uintelligence de la memoire. Paris, 1989.
9
См. по этому вопросу: Sameroff A., Emde R. (ed.) Relationship
disturbances in erly childhood. A developmental approach. Press,
1989.
10
Можно заметить, что в этом мы радикально не согласны с нашими
американскими коллегами, определяющими этим термином переда
ющуюся по наследству модель привязанности.
трящую на него. Его мать, следовательно, видит, что ее ребенок
смотрит, как она смотрит на него. Так закладывается бесконеч -
ная игра зеркального общения; ее следует рассматривать как ос-
нову репрезентации самости и материнства: эта метафора пред-
полагает доступ к межличностным отношениям (Winnicott,
1971).
2. Бион предложил другую метафору — метафору способ-
ности матери к мечтаниям 11. Этот автор напоминает, что мать
может с помощью своей фантазийной деятельности «обезвре-
дить» идентификационные проекции своего ребенка, которые
он адресует своим материнским репрезентациям.
Итак, мы наконец описали трех детей:
• лабораторного ребенка, который строит свои репрезентации-
представления в рамках интеракций; он делает это активно,
пользуясь своей программой развития и, в частности, рабо
чей моделью привязанности. Это младенец, превратности раз
вития которого можно оценить, в частности, с помощью пара
дигматического аппарата М. Эйнсворт, что дает возможность
вести интересные исследования (Fonagy, 1991). Это
ребенок,
которого понимают с помощью эмпатии; эмпатия может стать
конструктивной благодаря использованию творческих мета
фор и таким образом сблизить:
• настоящего ребенка репрезентации, т. е. такого, каким он пред
ставляет свою самость, и такого, каким он представляет себе мир;
и настоящего ребенка конструкции, такого, каким он себя ри
сует или рассказывает в последействии эпизодов своего сце
нария, который впервые был написан при обстоятельствах,
ставших событиями в развитии интерактивного общения, по
вторяющегося во времени и лишенного монотонности.
В личном сообщении Моника Пиноль-Дуръез напоминает,
что начиная с 1960 г., когда я писал в своей статье о рождении
объектной связи, что «младенец инвестирует свою мать еще до
11
См. в этой связи: Lebovici S. Le psychanalyste et la capacite a la
reverie de la mere // R. Franc. Psychanal. 1987. 52. 5.1317-1346.
483
того, как он В своем сообщении под Объектные отношения у емой третьим, отцовским
воспринимает ее», я имел названием «субъекте» ребенка. Генетическое
исследование объектных персонажем эдипальной
в виду, что «если инвес- Реймонд Кан (1991) отношений // Антология ситуации — объектом
тирование Я закладывает осуществляет полный современного объекта, т. е. — как мы
основу осознания анализ этой темы у психоанализа / Под знаем — объектом
объекта, представление о Фрейда и предлагает ред. А. В. Россо-хина.
М.: ИП РАН, 2000. Т. 1. громадного
своих собственных нашему вниманию очень С. 461-483.- Прим. Н. нарциссического
границах, телесное Я подробный свод различ- К. Асановой. инвестирования. Таким
строится также исходя из ных смыслов, которые образом, репрезентации
нарциссических психоаналитики самости сразу же
инвестиций, близких к придавали понятию идеализируются.
самости в понимании самости (Cahn, 1991). Достаточна ли эта теория,
"психоаналитиков Он также отдает чтобы понять
развития"» (Lebovici, должное Кохуту, на зарождение субъекта?
1960). Чувство Эго которого «психоана- Есть ли необходимость
«необходимо, чтобы литики развития» долго останавливаться на
возникло чувство слишком часто забывают предположениях
реальности объекта»12. ссылаться: в своем Хайдеггера, вновь
Этот ребенок докладе Р. Кан отмечал, прочтенных Кожевом и
рассказывает о себе, и при что «...в том, что продолженных Лаканом?
анализе взрослых с этой происходит при В этом мы можем
точки зрения его можно аффективном усомниться после
обозначить как опыт архаическом переносе, прочтения книги М.
повествования или репрезентации играют Борш-Якоб-сен (1990).
историзированный роман. лишь ограниченную роль Приведем следующие
Переход от или вовсе никакой. несколько строк из этой
первоначального Отсюда необходимость работы: «Мы думали, что
сценария к его изложению такого инструмента поняли, что объект А
стал темой работ, которые коммуникации и является высшим
возвращают понимания, как идентификационным
психоаналитика, эмпатия» (Cahn, 1991, р. объектом, тем, с чем мы
исследующего генезис 32). идентифицируемся,
межличностных Согласно этой находясь на грани
отношений в концепции, субъект небытия, чтобы
лаборатории, к его является вначале — и на поддержать себя немного
кушетке — отсюда он некоторое время, по в нашем желании. Но мы
может свидетельствовать меньшей мере, до еще ошибались. Нам еще
о рождении процесса сепарации, осуществля- предстояло научиться —
субъективации и явлениях не быть больше этим
десубъективации. объектом, оторваться от
12
См. также по этому него, утратить его
О процессе поводу русский окончательно»
субъективации перевод: Лебовиси С. (Borch0Jacobson, 1990, р.
281). Субъект, самозарождение требует
чувствующий свое на самом деле
существование и генетической
функционирование на программы,
основе продолжающей свое
самоорганизации своей действие после
синаптической сети, как рождения, и дает
мы видели, не смог бы, возможность рождения
без сомнения, синаптической самости,
самостоятельно обладающей
определить тенденцией к
значительность самоорганизации уже
нарциссического по причине деятель-
инвестирования ности нервной
самости. Оно требует, системы, но, как мы
однако, чтобы каждый убедились, и благодаря
чувствовал свою интеракциям ребенка с
психическую жизнь окружающей средой.
непрерывно: это Результатом этого
подтверждает является ребенок
интересное привязанности: он —
исследование случаев носитель переданной
«десубъективации». системы,
Клиническая область моделирующей типы
этого исследования, в репрезентаций себя,
основе которого лежат которые организуются
«нарцисси-ческие через повторение
повреждения», интерак-
описана в сообщении 485
Р. Кана (Cahn, 1991).
Эта значительная
работа подтверждает
важность «ребенка
самости». Мы
предлагаем обозначать
так ребенка, который за-
рождается, видимо,
собственной
способностью к
самозарождению его
представлений
-репрезентаций себя и
мира. Но это кажущееся

ций и постепенно начинают опираться на сценарии, изменяю-
щие их способы выражения.
Но самость человеческого ребенка строится и через огром-
ное нарциссическое вложение, которое ему посвящает его мать,
делающая его при этом хранителем своей предсознательной и
бессознательной сексуальности: это ее воображаемый и фанта-
зийный ребенок.
Здесь мы приближаемся к теории всеобъемлющего соблаз-
нения, недавно предложенной Лапланшем (1987). «Загадочные
значимые» являются орудиями соблазнения матери, которая
предоставляет ребенку необходимый уход в соответствии со
своей культурой, пользуясь своей собственной бессознатель-
ной инфантильной сексуальностью. Мы узнаем из этой рабо-
ты, что мы постоянно старались учитывать также и способнос-
ти ребенка к организации проторепрезентаций материнского
ухода, что приводит нас к описанию фантазийных интеракций
(Laplanche, 1987).
Надо ли идти дальше, представляя себе, что следует найти
непрерывную связь между ребенком привязанности, близким к
экспериментальной психологии, и ребенком опосредованного
временем повествования: эта попытка требует работы на стыке
различных областей познания. Эти связи остаются гипотетичес-
кими, но становится необходимым принимать во внимание рабо-
ты, ведущиеся в областях, противоположных нашей обычной
деятельности; следовательно, становится неизбежным время от
времени перестраивать некоторые наши теоретические гипотезы.
Ребенок привязанности и ребенок психоанализа
Мы попытались выяснить, какие выводы можно сделать из
работ Боулби по развитию. В заключение этой работы мы мо-
жем сделать два таких вывода.
1. Наиболее известный аспект касается обращения к этологии
животных и критики фрейдовской теории рождения объекта. Без
сомнения, сегодня уже невозможно сохранять верность фрейдов
ской метапсихологии в том, что касается рождения объекта.
2. Менее известный аспект этих работ касается внутренней
модели привязанности, которую последователи Боулби, как и
он сам, описали, исходя из когнитивных моделей, которые лег-
ли в основу понятия трансгенерационной передачи.
Мы постарались показать, что психоаналитические работы
не должны обходить вниманием экспериментальные исследова-
ния зарождения самости, но в клинической работе нельзя закры-
вать глаза и на другие данные, относящиеся к психоаналитичес-
кому опыту, особенно во время консультаций ребенка младшего
возраста с его родителями. На этих консультациях выясняется
место этого ребенка в древе жизни семьи. Так вырисовывается
филиация и связанные с ней фантазии, посредством которых
она придает смысл обстоятельствам, становящимся в последей-
ствии событиями и поддерживающим излагаемый сценарий,
который ложится в основу нашей клинической и терапевтичес-
кой работы. Эта работа над филиацией фантазий дает возмож-
ность подкрепить принадлежность ребенка к его культуре,
к культуре его родителей.
Вместо эпилога
Тимоти девять лет: он сын молодой женщины, которая презира-
ет мужчин, особенно своего отца, который умер, когда ей было
два года. Она была младшей из девяти детей. Она потеряла сво-
его единственного брата, погибшего в дорожном происшествии
при катании на мотоцикле. Ее муж потерял своего отца, который
пропал и больше никогда с ним не виделся. Он занимается «сме-
хотворными бюрократическими делами», а не своим сыном, ко-
торый ничего не делает в школе и утомляет своих учителей так
же, как и свою мать, которая даже бросила работу (она работала
вместе с мужем), чтобы заниматься сыном.
В конце этой первой консультации Тимоти проявляет несо-
мненную пассивность. Это видно и в явной аллегории образов:
он рисует кота, который хочет поймать мышь; но мышь бежит
быстро, и кот предпочитает лечь спать.
Вторая консультация: все идет плохо, надо устроить Тимо-
ти в интернат! Когда мальчик остается наедине со мной, он
рисует свою классную комнату, в которой четыре ряда по во-
семь парт и тридцать два ученика; столы нарисованы тщатель-
но и ровно. Затем стол учителя и его собственное место; это
487

место между партами учеников и учительским столом. Таким
образом, его соученики находятся позади него. Они смотрят на
него, а он их не видит. А когда учитель ненадолго уходит, он
поворачивается к своим товарищам и «запускает» в них мячом;
потом ученик, который в отсутствие учителя отвечает за тишину
в классе, докладывает, что Тимоти устраивает беспорядок.
Другими словами, он видит своих товарищей, которые могут
смотреть на него, только в отсутствие учителя.
Его отец сразу замечает такое расположение фигур на ри-
сунке сына, когда я приглашаю его в кабинет вместе с супру-
гой. Он смотрит на рисунок своего сына, который сын не захо-
тел спрятать. На вопросы своего отца он отвечает: «Я тебе
сделаю рисунок на "Папин праздник"». Сначала он рисует вазу,
на стенке которой он рисует цветок с лепестками: «Лютик... по
нему можно узнать, любит ли человек масло... Нет, ромашка, с
нее обрывают лепестки, чтобы узнать, любит, не любит и т. д...»
Мать вмешивается при этой оценке любви, испытываемой к
отцу, чтобы подчеркнуть недостатки воспитания: «Утром Тимо-
ти приходит к нам в постель и просит отца одолжить ему жену».
Мать говорит при этом сыну: «Даже если я и буду спать с другим
мужчиной, то не с тобой!» Тимоти продолжает рисовать и
делает странное замечание: «Чтобы было видно цветы,
нарисованные на стенках вазы, надо их осветить»,— и рисует на
краю вазы «отражение окна». Отец замечает затем, что, если
Тимоти посмотрит на него в зеркало, он увидит отражение
своего отца и свое собственное отражение. Но при этом его
ослепит солнце, и он сможет разве что узнать себя в своем
отражении в стекле. Итак:
• нет трансгенерационной передачи отцовского идеала Я;
• отец обесценен матерью;
• нарциссическое вложение сына совершенно недостаточно;
ведь он — еще один мальчишка в этой семье, неудачник по
определению (!);
• очень неопределенное основание самости, поскольку отец объ
являет, что его отражение не может ничего построить;
• эта ситуация воспроизведена в рисунке школьного класса:
когда учитель уходит, Тимоти не видит, что его видят, и он
вынужден поднимать шум.
В общем сильный стыд за свое Я, которое не может про-
биться к существованию.
Литература
AinsworthM. (1961) Les repercussions de la carence maternelle: faits ob-
serves et controversies dans la strategic de recherches // La carence
de soinss maternels; reevaluation de ses effets. Cahiers de I'OMS.
14.95-108.
Ainsworth M., SuterD., WittigB. A. (1969) Attachment and exploratory
behavior if one-year-olds in a Strange situation // Determinants of
infant's behaviour. B. M. Foss, ed. Londres: Methuen. Vol. 4.
Borch-Jacobsen M. (1990) Lacan, la Maitre absolu. Paris: Flammarion.
Bourguignon A. (1989) L'homme impre vu. Paris: PUF.
BowlbyJ. (1951) Soins maternels et sante mentale. Geneve: OMS.
BowlbyJ. (1958a) An ethological approach to research in child develop-
ment // Brit. J. Med. Psychology. 30.
BowlbyJ, (1958b) The child tie's to his mother// Int. J. Psychoanal. 39.5.
350-373. BowlbyJ. (1969) Uattachement, trad, franc. Paris:
PUF, 1978.
BowlbyJ. (1973) La separation: angoisse et colere, trad, franc.. Paris:
PUF, 1979.
BowlbyJ. (1980) La perte: tristesse et depression, trad, franc.. Paris: PUF,
1979.
BowlbyJ. (1981) Psychoanalysis as a natural science// Int. R. Psychoanal.
8. 243-246.
BowlbyJ. (1988) Developmental psychiatry comes of age//Am. J. Psy-
chiatry. 145. 1. 1-10.
BowlbyJ. (1990) Charles Darwin: A new Biography. Londres: Hutchin-
son.
Bretherthon I. (1989) Communications patterns, internal working
models and the intergenerational transmission of attachment relation-
ship // Infant Mental Health Journal. 11. 3. 237-250.
CahnR. (1991) Du sujet, Bulletin de la Societe Psychoanalytique de
Paris. 1-103.
Comillot M. (1989) Freud traducteur, these de psychologic a 1'Universite
Paris V.
489
CraikK. (1943) Explanation in psychology. Cambridge: Cambridge Uni- SameroffA., Emde R. (ed.) (1989) Relationship disturbances in erly child-
versity Press. hood. A developmental approach. New York: Intern. Univ. Press, a
David M., Appel G. (1966) La relation me re-enfant: etude de cinq «pat- paraitre en traduction franc, aise aux PUF.
tern» d'interaction entre mere a 1'age d'un an // La psychiatric Stern D. (1985) Le monde interpersonnel du nourrisson, trad, franc.. Pa-
del'Enfant.9.2.445-531. ris: PUF.
Fonagy P. (1991) The transmission of patterns relationships across gener- WinnicottD. (1954) Delapediatriea la psychanalyse, trad, franc,. Paris:
ations, communication inedited. Londres: Congres de 1'API sur la Payot, 1973.
recherche en psychanalyse.
WinnicottD. (1971) Jeu et realite, trad, franc.. Paris: Gallimard, 1975.
FraibergS. etal. (1975) Fantome dans la chambre d'enfants // La Psychiat-
rie de 1'Enfant. 1983. 26.1.57-98.
Freud S. (1925) Trois essays sur la theorietlelasexualite, trad, franc/. Pa-
ris: Gallimard, 1987. Hermann I. (1972) L'instinct filial, trad, franc,.
Paris: Denoel.
Isabela R. A., BekkyJ., von Eye A, (1989) Developmental Psychology,
235. 1. 12-21.
Jeannerod M. (1991) Origines de la subjectivite //'J. Hochrnann et M.
119-131.
Jeannerod M. (1991) Espirit, ou es-tu? Paris: Ed. Odile Jacob. 491
LaplancheJ. (1987) Nouveaux fondements pour la psychanalyse: la se
duc-
tion originaire. Paris: PUF. Lebovici S. (1960) La naissance de la
relation objectalc // La Psychiatrie
de 1'Enfant. 3. 1.143-227.
Lebovici S. (1983) Le nourrisson, la mere et le psychanalyste. Paris: Le
Centurion.
Lebovici S. (1987) Le psychanalyste et la capacite a lareveriedelamere^
R. Franc..Psychanal.52.5. 1317-1346.
Lebovici S. (1990) Le psychanalyste et le developpement des representa-
tions Mentales // La Psychiatrie de 1'Enfant. 38. 2. 325-364.
LeNyJ.-F. (1991) La theorie cognitive, I'affectivite et les representations
inconscientes // L'Evolution psychiatrique. 56, 1. 99-120.
Main M., Kaplan M., CassidyJ. (1985) Security in infancy, childhood and
adulthood: A move to the level of representations // Bretherthon and
Waters. Monographs series de la Society Research in Child Devel-
opment. 50 (1-2 Serial N° 209).
PadelJ. (1991) Charles Darwin: A new Biography, by John Bowlby // Int.
J.Psychoanal. 18.279-281.
Robertson (1953) Some responses of young children to loss of maternal
care // Nurs Times. 49.382-386.
Rosenfieldl. (1989) L'intelligence de la me moire. Paris: Eshel.

Бернар Голье
МЛАДЕНЧЕСКИЕ ДЕПРЕССИИ и РАННИЙ ДЕТСКИЙ АУТИЗМ :
ПРОБЛЕМЫ РАННЕГО РАСПОЗНАВАНИЯ
Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу
(Москва, 1996, май)
Перевод с французского Г. М. Северской,
научная редакция Н. К. Асановой
Введение
Первое, о чем я хотел бы сказать, касается места психиатрии
младенческого возраста. Младенческая психиатрия является
не просто отраслью общей психиатрической дисциплины, ко -
торая уже разделена на многочисленные пласты (их можно
перечислить в обратном возрастном порядке: геронтопсихиат-
рия, психиатрия взрослого, подростковая психиатрия, детская
психиатрия, а теперь еще появились психиатрия младенца и
психиатрия новорожденного, чье возникновение предвещает,
возможно, появление настоящей психиатрии зародыша).
Мне кажется, что на глубинном уровне развитие младенче -
ской психиатрии дало ход двум новым направлениям размы -
шлений.
1. Первое направление научных исследований касается во -
зобновления изучения процесса субъективации и семиотиза-
ции человека. Психиатрия младенчества открывает доступ к
звену, которого, по моему мнению, давно недоставало линг -
вистам и философам в этой области, изучавшим прежде все -
го функционирование установившихся и уже сформировав -
ши хся коммун икаци онных код ов, тогда как углублен но е
изучение ранних интерактивных систем открывает, со своей
стороны, доступ к самому процессу создания и производст-
ва знаков, причем отнюдь не со статической точки зрения,
а с динамичной и межсубъектной.
С развитием психиатрии младенчества тело смогло вновь
занять центральное место, которое оно, возможно, в какой-то
степени потеряло в период психоаналитических теоретических
построений.
2. Второе направление научных размышлений, вызванных
младенческой психиатрией, касается возникновения и совер
шенствования основ семиологии с открытием целого интерак
тивного измерения, к которому я еще вернусь. Можно сказать,
что на самом младенце клинические показания не написаны.
Конечно, в этой области есть ряд неинтеракционных симпто
мов, но в основном наш взгляд сосредоточивается на интерак
тивной связи; с другой стороны — и это с эпистемологической
точки зрения кажется действительно новейшим подходом,—
наша клиническая работа не может не принимать во внимание
динамику того, что происходит в самой психике взаимодейст
вующего с младенцем лица, будь то родитель, или лицо, обес
печивающее уход, или же наблюдатель.
Именно в этой последней клинической области феномены
внимания кажутся мне достаточно важными.
3. Оказывается, что уже практически в наше время, пример
но 50 лет назад, мы располагали двумя важными клинически
ми описаниями, углубившими психопатологические исследо
вания в области психиатрии очень маленького ребенка.
Я хочу упомянуть исследование, осуществленное Р. Шпи -
цем вскоре после Второй Мировой войны,— -«Младенческие
депрессии» 1 и работу по раннему детскому аутизму, завершен -
ную Л. Каннером2 в 1943 г.
1
См.: Spitz R. A. (1946b) Anaclytic depression: An inquiry into the
genesis of psychiatric conditions in early childhood. II. The
Psychoanalytic Study of the Child, 1.— Прим. Н. К. Асановой.
2
См.: Kanner 1. (1957) Child psychiatry. Springfield: Thomas.—
Прим.Н. К. Асановой
493.
 С появлением этих двух нозологических трудов стало ясно,
что очень маленький ребенок может психически страдать и
иметь серьезные расстройства, что, без сомнения, уже было
понятно, но до того времени никогда не получало такого ясного
официального подтверждения.
I. Младенческие депрессии
1. Принимая во внимание разработки, начатые Р. Шпицем и
продолженные рядом авторов, я сосредоточусь в первую очередь
на депрессиях, связанных с качественным недостатком
материнского ухода, и особенно с историей «белой депрессии»,
описанной Л. Крейслером.
Я напоминаю, что речь идет о депрессивном состоянии,
вызванном у младенца депрессивной динамикой матери, и что Л.
Крейслер исследовал в первую очередь детей между шестым и
восемнадцатым месяцами жизни, т. е. после раннего периода
живых, теплых и не лишенных жизни интеракций.
Другими словами, депрессивная патология грудного мла-
денца развивается в рамках физического присутствия матери, но
ее относительного психического отсутствия или недоступности.
В своей статье «Мертвая мать»- А. Грин показал нам, что это
депрессивное функционирование младенца, зеркально от-
ражающее состояние матери, может соотноситься с активным
ненаделением матери значением со стороны ребенка, первичной
идентификацией ребенка с деталями депрессивного функ-
ционирования матери, с преждевременной и патологической
псевдотриангуляцией путем вмешательства третьего лица и
иногда даже идентификацией ребенка с потерянным объектом
траура матери.
Я не буду развивать эти темы, поскольку они не являются
предметом данного сообщения, и не буду возвращаться к во-
просу структурной законности или незаконности термина «де-
прессия» у столь юных субъектов, поскольку этот термин означает
падение давления или тонуса жизненных инстинктов.
2. Хочу сосредоточиться на семиологических аспектах младен-
ческой депрессии и выделить роль внимания клинициста в
раннем распознавании сигналов тревоги или «тревожных ин-
дикаторов» (Л. Крейслер) 3.
2.1. Известно, что клиническая картина депрессии младенца
содержит четыре рода сигналов:
— тимическая атония;
— моторная инертность;
— интерактивная замкнутость;
— психосоматическая дезорганизованность.
а) Я кратко опишу их, цитируя недавнюю работу Л. Крейс-
лера:
— «Депрессия младенца является общей атимией, более
близкой к безразличию, чем к грусти. Депрессивной семиологии
маленького ребенка присуща негативность. Можно сказать, что
она представляет противоположность самой сущности жизнен
ных желаний здорового ребенка: аппетита, побуждающего его не
только питаться, но и смотреть, слушать, обонять, пользоваться
своими органами чувств во всех областях, двигаться, познавать,
функционировать, развиваться.
— Депрессивная инертность пронизывает поведение мла
денца монотонностью, которая контрастирует с гибкостью по
веденческих проявлений нормального младенца во всем их
бесконечном динамическом разнообразии. Мимика бедна, те
лесная мобильность как бы скована.
К монотонному однообразию поведенческих проявлений
прибавляется тенденция к повторению, которая находится на
первом плане депрессивной семиологии маленького ребенка.
Игровые действия монотонны, повторяются их фрагменты, они
лишены воображаемого и фантазийного материала.
— Младенец в ситуации взаимодействия обнаруживает па
дение инициативы и слабость ответных реакций на обращение
к нему. Видеоскопический анализ поведения выявляет много
численные коммуникационные недостаточности.
Самый наглядный аспект интерактивной семиологии пред-
ставлен во взгляде депрессивного ребенка с его временными
3 См.: Kreisler L. (1987) Le nouvel enfant du desordre psychosomatique.
Privat. Coll. «Education et culture». Toulouse.—Прим. Н. К.
Асановой.
495
вариациями: поразительно застывший взгляд без моргания ве-
ками, моментное отворачивание при приближении или взятии
на руки, пронзительное выражение ледяной настороженности
и в следующее мгновение — возвращение к депрессивной пус-
тоте, странной и внушающей беспокойство.
— Психосоматическая клиника, без всякого сомнения, яв-
ляется наиболее частым поводом обращения к клиницисту при
младенческой депрессии».
Я вернусь к этому позже.
Важно отметить, что в этом описании только интерактив-
ная замкнутость действительно относится к интеракционной
семиологии, а остальной симптоматический материал носит
более описательный характер, во всяком случае, в первом при-
ближении.
б) Хочу напомнить, что две попытки классификации и ко
дификации, которыми мы располагаем в настоящее время в
области младенческих депрессий, принадлежат NCCIP4 и Гер
цогу и Ратбуну (Herzog, Ratbun) — последняя предложена еще
в 1982 г.
в) Необходимо также отметить работу, которая проводит
ся в настоящее время в Париже А. Геденей (А. Guedeney)
с группой сотрудников по разработке классификации психиче
ских нарушений у младенцев. Они пытаются установить шка
лу замкнутости маленького ребенка на базе восьми параметров,
четыре из которых интеракционные и четыре неинтеракцион-
ные, и, кроме того, отличить депрессивный уход в себя от бо
лезненного или аутистичного.
2.2. Действительно, каким бы ни был принимаемый способ
клинического описания, представляется, что даже так
называ-
4 NCCIP – National Center for Infant Clinical Programs.
Упомянутая диагностическая классификация психических
расстройств осуществлена в негосударственном Национальном центре
клинических программ для младенцев как результат практики группы
американских клиницистов, работающих с детьми раннего
возраста (от 0 до 3 лет) начиная с 1977 г. Эта классификация
была предложена как альтернатива американской
классификации DSM-IV (1994); опубликована в США в де-
кабре 1994 г.— Прим. Н. К. Асаповой.
емые неинтеракционные признаки могут быть замечены лишь
при психическом внимании со стороны клинициста.
а) Перефразируя В. Р. Биона, отметим, что лишь с помощью
центробежного психического внимания возможно выявить
постоянные симптоматические совокупности у младенца.
б) Но необходимо также и центростремительное психичес
кое внимание с двойной перспективой принятия как самой воз
можности психического страдания у младенца (для снижения
риска сопротивления отрицанием расстройств), так и в особен
ности эмпатии или «контртрансферной» идентификации с не
домоганием, неблагополучием младенца.
2.3. Исходя из вышеизложенного, шкалы качественной ко-
тировки типа CGI5 и EVA6 оказываются более эффективными,
чем может показаться, поскольку они способны привлечь вни-
мание наблюдателя именно на его собственных способностях
к психическому вниманию и на угрозе их исчезновения.
3. Наконец, и именно это является главным из того, что я хо-
тел отметить, не существует семиологии младенческих депрес-
сий, которая бы не ссылалась каким-то образом на понятие
психического внимания.
3.1. Психическое внимание младенца, сильно нарушенное
при депрессивной патологии.
3.2. Психическое внимание наблюдателя, причем следует
обратить внимание на некоторые необходимые моменты:
а) снизить риск невнимания, контртрансферных слепоты
или глухоты;
б) осуществлять симптоматические и клинические связи,
необходимые для диагностики;
5
Шкалы CGI [Clinical global scales] — шкалы для получения
клинического всеобщего впечатления; используются как шкалы для
наблюдателя для оценки общей симптоматологии и ее динамики.—
Прим. Н. К. Асановой.
6
Тест общей оценки эмоциональных, зрительных, поведенческих и аф
фективных симптомов при депрессивных расстройствах.— Прим.
Н. К. Асановой.
497
 в) предоставить свободу эмпатии или идентификационной
игре, чтобы придать смысл симптомам и испытать их функции.
Психосоматические расстройства ребенка-терапевта, занятого
реанимацией, возрождением материнской функции, не имеют,
например, той уничижительной значимости, как расстройства
ребенка, чьи защиты оказываются недостаточными и у которого
психосоматическое ослабление свидетельствует об истощении
инстинктивных сил.
Важно отметить, что депрессивный ребенок может наво-
дить депрессию недостатком своей интерактивной вовлеченно-
сти или что ребенок с плохо развитой привязанностью может
казаться избыточно вызывающим привязанность,— это, по-мо-
ему, лишь другой способ выражения вышеприведенных кон-
статации.
II. Ранний детский аутизм
1. Вопрос признаков, учет которых помогает раннему распо
знанию риска аутизма в развитии, интенсивно разрабатывался
в течение нескольких последних лет. Отмечена трудность это
го распознания и лечения таких детей. В связи с этим необхо
димо рассмотреть центральную проблему: как добиться долго
го сосредоточения внимания на ребенке, который не обращает
или плохо обращает внимание на нас самих?
2. Во Франции в этой области было осуществлено три крупных
исследования.
2.1. Дидье Узель (Didier Houzel) в своих работах
подчеркивает значение следующих явлений:
а) психомоторные признаки:
—нарушение тонического диалога;
—отсутствие миметического предвосхищения;
— явления парадоксальных гипотонии или гипертонии
(ребенок-мыло, ребенок-тряпичная кукла);
б) нарушения сна, среди которых преобладает классическая
«веселая бессонница»;
в) нарушения основных функций, в частности пищевых,
например, некоторые тяжелые первичные анорексии;
г) нарушения взгляда (ненормальная частота устремленно
го в одну точку, застывшего, подвешенного взгляда или отво
рачивания);
д) аномалии крика (слишком монотонный и неинтерактив
ный) или подозрения на глухоту;
е) архаические страхи, иногда переходящие в массовые и
атипичные фобии.
Никакое из этих расстройств не является, очевидно, специ-
фическим само по себе, и здесь имеет значение только сфоку-
сированное внимание клинициста, которое дает ему возмож-
ность построить диагностическую гипотезу и обнаружить
повторяемость и скопление у одного и того же ребенка некото-
рого числа таких клинических признаков.
2.2. Доминика Соваж с коллегами в Туре за несколько лет
разработала диагностическую решетку, так называемую ЕКСК7.
Поскольку она состоит из 33 интеракционных и
неинтерак-ционных параметров, я не буду ее подробно
описывать. Главное ее достоинство, как и многих подобных
решеток, состоит в том, что она требует внимания
обследователя и максимально сокращает его собственное
избегающее поведение, вызванное архаической патологией
таких детей.
2.3. И наконец, третья группа работ касается изучения
двойным слепым способом семейных фильмов, снятых до того,
как был поставлен диагноз младенческого аутизма, исследова
ния по обнаружению клинических элементов, которые могли
бы и должны были бы дать сигнал тревоги.
Исследования такого типа также проводились Доминикой
Соваж в Туре и Жоэль Розенфельд (Joel Rosenfield) в Бобини
(Париж, университетское клиническое отделение психопато-
логии детей и подростков).
Эти работы, интересные и многообещающие, в действи-
тельности оказались несколько менее плодотворными, чем
предполагалось, и именно на этом моменте я хотел бы оста-
новиться.
7
ERCN — Evaluation Resurnee du comportement du Nourrrison
(Общая оценка поведения грудного младенца).— Прим. И. К.
Лсановой.
499

Несомненно, с одной стороны, что качество семейных
фильмов часто оставляет желать лучшего, но это не главное.
Второй элемент: следующие особенности взгляда детей ча-
сто оказывается весьма сложно оценить на документальных
записях такого типа:
— направление его на возможный объект за кадром;
— степень его задерживаемости или, наоборот,
пронзитель
ности;
— равновесие его периферической и центральной
составля
ющих;
— наконец, инициатива явлений зрительной
вовлеченнос
ти или невовлеченности.
Как бы то ни было, относительный неуспех этих работ, по
моему мнению, связан в первую очередь с вопросом психичес-
кого внимания наблюдателя, которое видеоскопический доку-
мент привлекает совсем по-другому, чем отношения с присут-
ствующим ребенком.
При этом нужно учесть, что для самого ребенка, как бы он
ни был мал, и особенно если он проявляет аутистические тен-
денции, связь, опосредованная объективом камеры, может «па-
радоксально»- временно нормализовать в некоторой степени
его способности внимания, которые, наоборот, оказываются
перегруженными тревогами взгляда, связанными с прямой
зрительной связью.
Таковы трудности, присущие раннему распознаванию мла-
денческого аутизма, поскольку здесь психическое внимание
клинициста имеет основное значение для сдерживания и свя-
зывания примитивных тревог, вызванных патологией столь
архаического типа.
когда внимание специалиста отвлекается от ребенка, тогда как
у аутичных или склонных к аутизму младенцев признаки стра-
дания, наоборот, усиливаются, когда специалист старается
вступить с ними в связь. Это весьма ценное клиническое на-
блюдение наводит на мысль, что все происходит так, как будто
депрессивная проблематика организуется вокруг опасения ре-
бенка быть брошенным, тогда как аутистическая проблемати-
ка, по-видимому, организуется, скорее, вокруг опасения под-
вергнуться насильственному проникновению.
Нечего и говорить, до какой степени выявление этого тон-
кого различия зависит от способностей специалиста проявить
внимание к:
—ребенку;
—себе самому;
—динамике взаимодействия.
Другими словами, для раннего распознания психопатоло-
гических расстройств работающий с детьми персонал должен,
разумеется, быть соответствующим образом подготовлен в
клиническом плане. Однако недостаточно знать перечень соот-
ветствующих клинических признаков: надо быть готовым их
узнавать, и только способность острого внимания поможет
преодолеть искушение отрицания, воспринимать интерактив-
ные искажения и размышлять об экономике и смысле собран-
ных симптоматических фактов.
501

3. Б заключение я напомню очень интересные работы Андре

Кареля (Andre Carrell).
Отметив, что в отдельных случаях может быть сложно от-
делить у некоторых детей депрессивное функционирование от
начинающегося аутистического процесса, данный автор углу-
бил проблему восприятия и ощущения наблюдателя.
Благодаря этому он высказал идею, что у депрессивных
младенцев признаки страдания, по-видимому, обостряются,
 Ален Жибо

ТЕАТР ЖИЗНИ
СИМВОЛИЗАЦИЯ и психоз
О посреднической функции образа в индивидуальной
психоаналитической психодраме

Доклад на франко-русском коллоквиуме по психоанализу

(Москва, 2006, октябрь)

Перевод с французского Е. Е. Щаелеевой,

научная редакция А. В. Россохина

Слово «образ» пользуется дурной славой, так как,

заблуждаясь, полагали, что рисунок — это
калька, копия, вещь второго порядка, а
психический образ является таким рисунком в
нашем «интимном хаосе». Но если
действительно образ — это нечто другое, то
рисунок и картина не принадлежат больше к «в
себе», как и образ. Они являются внутренним
внешнего и внешним внутреннего, что
становится возможным благодаря двойственнос-
ти чувствования. Без этого мы никогда не сможем
понять квазиприсутствие и предстоящую, неот-
вратимую видимость, что составляет всю пробле-
му воображаемого.
М. Мерло-Понти. Око и Дух
Фрейдовская теория мышления присваивает психическому
образу статус посредника между бессознательным представле-
нием о вещах и представлением о словах, который имеет приви-
легированную роль в сознательном становлении бессознатель-
ных процессов. Начиная с «Исследований истерии», процесс
лечения отмечен необходимостью замещения действий словами
в целях отреагирования вытесненных воспоминаний. Таким об-
разом, Фрейд (1893) приходит к необходимости вычленения
моторного аспекта речи, способствующего разрядке аффектов
через повторное переживание воспоминания, но с наименыпи-
505
ми расходами, чем через реакцию, которая была бы адекватной
(плач, месть и т. д.).
С этой точки зрения речь является определяющей состав-
ляющей вторичного процесса и сознательного становления, так
как представления о вещах в меньшей степени соответствуют
образам, чем «мыслям» о вещах, «идеям» о вещах, которые по-
теряли всю сенсорную живость восприятия. К тому же эти
представления входят вместе с другими представлениями в
ассоциативный процесс и составляют, таким образом, процесс
мышления, который, по определению, является беспородным,
Отсюда возникает необходимость перехода к представлениям
о словах, чтобы придать представлениям о вещах ту сенсорную
живость, которую они потеряли.
Фрейд (1923) тем не менее не исключает для представле-
ний о вещах возможности стать сознательными непосредствен-
но, как об этом свидетельствуют образы сновидения и галлю-
цинации. Но он уточняет, что невербальное мышление —
очень несовершенное средство для того, чтобы мысль стала
сознательной, доказательством чего является
изобразительность логических отношений в сновидении (р.
232).
Вербальное мышление действительно остается привилегиро-
ванным инструментом аналитического опыта, так как оно позво-
ляет всем частям психического аппарата быть доступными про-
цессам мышления в любой момент. Беспристрастность речи дает
отсрочку двум требованиям принципа удовольствия — «как
воздерживаться от представлений, вызывающих
неудовольствие, так и приостанавливать представления,
вызывающие удовольствие,— представления-цел и» (Freud,
1985, р. 384). Именно обнаружение этого свойства речи и
подтолкнуло Фрейда (1915) к выводу, что представления о
словах в качестве процесса сверхинвестирования представлений
о вещах позволяют сделать возможной -«замену первичного
процесса вторичным процессом» и допускают возникновение
системы предсознательного.
Тем не менее в работе «Краткий курс психоанализа» (1938)
Фрейд говорит уже о том, что речь не определяет предсознатель-
ное, хотя и является главной его характеристикой: «Внутренний
мир Я, включающий прежде всего процессы мышления, облада-
ет свойством: быть предсознательным. Не было бы, однако, пра-
вильным рассматривать связь с мнезическими следами слова
как условие наличия предсознательного: последнее скорее неза-
висимо от этого условия...» (р. 27). Тогда нужно предположить
существование превербальной организации мышления, предше-
ствующей возникновению речи и соответствующей связыванию
свободной энергии, что можно расценивать как работу связыва-
ния, обеспечиваемую предсознательным, которое предшествует
речи. С другой стороны, эта концепция связана с идеей о том, что
мышление имеет бессознательную основу и относится к сенсор-
ным ощущениям, оставленным предметами.
Гипотеза о бессознательном действительно предполагает, что
существует мышление, предшествующее речи, по ту сторону речи,
которое Фрейд иногда сравнивает с кантианской «вещью в себе».
Задача теории мышления является в данном случае коррелятом
концепции представления о вещи у Фрейда. Известно, что во
многих текстах Фрейда представление о вещи понимается толь-
ко как репродукция, воспроизводство вещей в том смысле, какой
придает этому эмпирическая психология, а концепции образов и
мнезических следов рассматриваются как способствующие тако-
му взгляду. В этом эмпирическом контексте образ является копией
реального, репродукцией реальности и залогом адекватного
знания. Оппозицией эмпирической традиции является интеллек-
туалистская концепция, согласно которой основанием возникно-
вения чувства и сознания является дух и жизнь речи.
В «Бессознательном» Фрейд (1915) избегает этих двух ре-
шений, которые вписываются в долгую философскую тради-
цию, определяя представление о вещи как «инвестирование
если не непосредственных образов вещей, то, по меньшей мере,
инвестирование более отдаленных мнезических следов и их
производных» (р. 118 ). Давая такое определение, Фрейд опи-
рается на все то, что он смог разработать относительно психи-
ческого аппарата, а именно на оппозицию между восприятием,
памятью и последовательностью мнезических систем; психиче-
ский аппарат имеет пространственную структуру, где представ-
ления связаны между собой в соответствии с различными ти-
пами ассоциаций, откуда происходит идея о представлениях,
значение которых определяется не столько индивидуально,
сколько системой, где они закодированы. С этой точки зрения
507
представление о вещи является в меньшей
степени прямой дупликацией предмета, скорее фиксированным
образом, чем процессом вписывания в психические системы
определенных аспектов предмета в соответствии с переоценке «истинности конструкции» и ее законности благодаря
инвестированием влечения.
Здесь понятие «представление о вещи» связано уже с диф-
ференциацией между внешними инвестированными объектами и
объектами, соответствующими процессам интроекции и проекции,
которые обращаются к внешним объектам: оно соответствует
психической работе интериоризации и отсрочке мнезиче-ских
следов, работе изобразительности объекта на основании
фантазматизации, которая произрастает из работы инвестирования,
предшествующей восприятию объекта и речи. Именно эта
галлюцинаторная работа, предшествующая восприятию, и опре-
деляет в конечном счете, психоаналитическую проблематику
представления как «психического представителя влечения».
Речь здесь идет о диалектике между процессом инвестирования и
работой изобразительности, где представление о вещи распо-
лагается между ощущением (галлюцинация удовлетворения) и
восприятием (галлюцинация объекта). Представление о слове,
присоединяясь, продолжает рефлекторное, отражательное дви-
жение, присущее аутоэротическому удовлетворению, и сохраняет
моторику, свойственную этому «моторному образу».
Различие между ощущением и восприятием обретает всю
свою значимость, когда мы рассматриваем представление о
вещи, поскольку «вещь» является сначала через посредство аф-
фекта и никогда не сможет стать ни полностью изобразимой, ни
полностью высказанной в адекватном, тождественном дискурсе. В
процессе становления бессознательных представлений созна-
тельными параметр аффекта, о котором Фрейд (1915) говорит, что
он соответствует «процессу разрядки», и который в его тер-
минологии означает ощущение (р. 84), мешает полной редукции
вытеснения как на уровне речи, так и на уровне почти галлюци-
наторного репереживания некоторых воспоминаний.
Здесь интересно отметить, что если ревоспоминание полу-
чило привилегированную роль в процессе становления осознания,
то хорошо известно, что в конце своей работы «Конструкции в
анализе» (1937) Фрейд пересмотрел значение речевого
ревоспоминания и присвоил главную роль образу и его галлю-
цинаторному возвращению. Его клинический опыт привел его к
«случайному присутствию настоящих галлюцинаций в тех
случаях, которые вовсе не были психотическими» (р. 278),
благодаря противопоставлению работы ревоспоминания и ре-
конструкции — гарантов исторической истины.
В этом контексте Фрейд добавляет, что аналитики недоста-
точно оценили «этот, может быть, основной характер галлюци-
нации — быть возвращением забытого события первых лет жиз-
ни, чего-то, что ребенок видел или слышал в то время, когда он
едва мог говорить» (р. 279). Выдвигая такую гипотезу, Фрейд дает
нам возможность предположить, что галлюцинаторное ре-
переживание в ходе лечения может рассматриваться как главный
фактор процесса осознания, в котором образ и превербаль-ное
мышление занимают привилегированное положение. В этом
замечательном тексте Фрейд сам проводит связь между галлю-
цинацией, бредовым образованием, конструкцией в анализе и
восстановлением отношений с исторической истиной. Он инту-
итивно почувствовал, что работа с психотическими пациентами
требует прохождения через образы, это является движением к
восстановлению отношений с первоощущениями и с превер-
бальным мышлением.
С этой точки зрения, образ занимает позицию посредника
между вещью и словом и требует внимания как к своей «содер-
жащей виртуальности», которая позволяет субъекту находить
дорогу к объекту, так и к своей «медузоподобной власти»
(Т1з5егоп, 1989), подвергающей субъекта опасности замкнуться в
квазигаллюцинаторном ослеплении, даже в психотической
галлюцинации. Тот же автор уместно отмечает, что «неспособ-
ность к воображению ситуации может повлечь за собой отреа-
гирование, и в то же время неспособность вообразить ситуацию как
осуществившуюся может привести к желанию ее осуществить,
чтобы суметь ее вообразить, т. е. чтобы суметь ее симво-
лизировать через образ» (р. 1996). Иначе говоря, на запрос
пациентов обеспечить им взаимность желания, мы должны
предложить им взаимность образа.
Эта переоценка образного мышления является основой раз-
мышлений о роли изобразительности в лечении и о значении
509
топической и формальной регрессии (Botella et Botella, 2001);
особенное значение она приобретает тогда, когда приходится
работать с пациентами, у которых нет способности к формаль-
ной и топической регрессии, являющимся условием осуществ-
ления временной регрессии в психоаналитическом смысле.
Ф. Дюпарк (Duparc, 2005) отметил тот интерес, который
вызывает у психоаналитика современное осмысление психиче-
ского образа; он также настаивает на его статусе посредника в
деятельности представлений — «между перцептивным обра-
зом, приближенным к действию и к реальному, которые он
стремится воспроизвести, и поэтическим или риторическим
образом, преображенным самой речью». Он добавляет: «Этот
статус посредника хорошо объясняет позитивную роль образа
в оживлении мысли, которую он связывает с телом, с аффек -
том и с влечением»-; но он также указывает на «возможность
фиксации, когда травма сковала выработку представлений,
необходимых для фантазматической конструкции субъекта,
его Эдипа и его семейного романа*.
Фотография, «она меня пьянит, доводит до пресыщения»
С этой точки зрения индивидуальная психоаналитическая пси-
ходрама предлагает благоприятный для развития и трениров-
ки образного мышления кадр, состоящий в том, чтобы выйти
из фиксированных, стереотипных и повторяющихся образов и
открыться их движению, заложенному в самой структуре пове-
ствования и истории. Опора на психодраматическую игру под
руководством ведущего позволяет создать необходимое для
формирования процесса символизации отстранение, которое
является не чем иным, как возможностью для игры с образа -
ми, представлениями и речью.
Будучи одной из форм психотерапии, индивидуальная пси-
хоаналитическая психодрама действительно вносит изменение
кадра и техники, предписываемое игрой. Парадокс аналитиче-
ской психодрамы заключается в том, чтобы систематически
предписывать в форме игры то, что считается препятствием
для развития аналитического процесса, в частности, латерали-
зацию (боковое положение, отведение в сторону) переноса и
отреагирование, моторное или вербальное. Известно, что по-
вторение в игровой форме избегает сопротивления, присуще-
го защитам отыгрывания как такового, но таким образом созда-
ется привилегированный способ проработки для пациентов,
не способных выносить трансферентное отношение, которое
возникает при работе с одним аналитиком. Если двигатель про-
цесса перенос и его разрешение являются основанием класси-
ческого лечения, то отличия психодрамы придают большое
значение кадру.
Аналитическая психодрама, теоретически разработанная в
1950-е гг. Сержем Лебовиси, Рене Дяткиным и Эвелиной и
Жаном Кестемберг (Lebovici, Diatkine, Kestemberg, 1969-1970;
Kestemberg, Jeammet, ^аттеГ, 1987), а позже Жаном Жиллибером
(1985) и Филиппом Жамме (1981), действительно предостав-
ляет экономические и топические условия для того, чтобы
интерпретация была услышанной без вмешательства и в силу
этого была интроецированной. Речь идет о психодраме, направ-
ленной на одного пациента, с которым работает группа психо -
аналитиков, в том числе ведущий игры, выполняющий роль
интерпретатора, и, как минимум, четверо котерапевтов — двое
мужчин и две женщины. Они являются потенциальными игро-
ками. Сеанс проходит один раз в неделю и длится полчаса.
Эпизод работы в психодраме с господином А. 1 позволит
нам проиллюстрировать функцию образа в аналитическом ле-
чении, которая способствует восстановлению отношений меж-
ду телом и психикой, между ощущением и восприятием, меж-
1
Презентация психодрамы господина А. и предшествующих значимых
эпизодов работы с ним была предметом статей, опубликованных в
журнале «Психоанализ и психоз*. (A. Gibeault, 2002; 2004;
Murielle Gagnebin-De M'UZAN, 2003). Команда
психоаналитиков включает: ведущий игры — Alain Gibeault
(А. Ж.); психодрам атисты — Clement Bonnet (K. B.), Anne
Enguerand (A. A.), Murielle Gagnebin (M. T), Monique Israel (M.
M.), Pierre Mattar (11. M.), Laurent Muldworf (JI. M.), Brigitte Reed-
Duvaille (B. P. 4.), Martha Villarino (M. B.).
С согласия господина А. иногда на сеансах психодрамы в качестве
слушателей присутствуют иностранные коллеги. На этом первом се-
ансе присутствовал Андрей Россохин, что, конечно же, повлияло на
выбор темы сцены.
511
ду представлениями и аффектами. Зажатый между выбором:
потенциальный суицид или психоз — господин А. проделал
большую работу в ходе десятилетней психодрамы, что позво-
лило ему подчинить свои влечения и обрести способность к
дифференциации между думанием и деланием. Захваченный в
течение долгого времени страхами недифференцированности
по отношению к архаическому материнскому имаго, он смог
постепенно опереться на отцовский перенос и обрести в нем
желание преемственности с отцом. Прочитав книгу Жерара
Аддада «Как я стал приемным сыном Лакана», он сумел выра-
зить в игре свой фантазм быть усыновленным ведущим игры и
котерапевтами, «его новой семьей».
Именно в этом контексте он и выразил в весьма красноре -
чивой форме свое отношение к образу, вспоминая о посещении
выставки фотографий.
После того как ведущий спросил у него, во что он желает
сыграть, господин А, сложив руки, подумал некоторое время и
сказал, впервые с начала сеанса посмотрев на ведущего:
Г-н А.: Ну, хорошо, почему бы не это, я не знаю точно, во ФНАКе
(название магазина) проходит выставка фотографий Санкт-
Петербурга... Ну, пусть будет мадам Ангеран и, гм... я, напри-
мер.
А. Ж.: Итак, мадам Ангенар?..
Г-н А.: Это дама, которую я как раз встретил.
А. Ж.: Вы смотрите вместе экспозицию фотографий Санкт-Пе-
тербурга, договорились? (Г-н А. кивает)... Очень хорошо.
(Протагонисты занимают свои места.)
А. А.: О, а я и не знала, что в Санкт-Петербурге существуют белые
ночи; а, да, это странное явление, в Санкт-Петербурге белые
ночи, вы понимаете, как это?
Г-н А.: Я знал, что такое существует, но не в этом смысле.
А. А: А вы думали в каком смысле, месье?
Г-н А: Ну, во всяком случае, как только мы встретились там, вы
совершали какие-то движения (А.А.: Да?), и потом я поду-
мал, что это она делает.
А.А: Что казалось, что я делаю?
Г-н А: Ну, крестились (улыбается).
А. А.: Я, наверное, была под впечатлением от русских церквей, от
этих пейзажей.
Г-н А: Нет, там нет церквей (продолжает улыбаться).
А. А: Да, нет церквей, это...
Г-н А: Нет церквей, вот.
А.А.: Я, должно быть, встала на колени перед этим? Нет, вам по-
чудилось, что я крестилась!
Г-н А.: Ну ладно, я это придумал.
А. А.: Да, я допускаю, я была, может быть, немного возбуждена,
я нахожу очень красивыми эти фотографии, это меня вооду-
шевляло, великолепные цвета, это впечатление от белых но-
чей, а у вас бывают белые (бессонные) ночи?
Г-н А.: Потому что это производит большое впечатление.
А. А.: Это очень необыкновенный цвет, это пространство цвета
молока.
Г-н А.: Я понял, что ночь была светлой, ну и что...
А. А.: Ну и когда мы говорим — провести белую (бессонную)
ночь, а?
Г-н А.: Угу.
А. А.: С вами такое происходит время от времени?
Г-н А.: Не удается уснуть.
А. А.: Да (молчание), я думаю, что там солнце не заходит?
Г-н А.: Ууу (молчание}.
А. А.: Это, должно быть, забавно, с другой стороны, когда пляшут
всю ночь, гуляют везде, в Санкт-Петербурге.
Г-н А.: А там никого не было, было только покрытое льдом море.
В этом эпизоде господин А. вспоминает о возбуждении, вы -
званном созерцанием фотографий Санкт-Петербурга и выра -
женном посредством «безумия» посетительницы, которая крес -
тится. Образ белой ночи наводит на мысль о невозможности
противостоять этому возбуждению, которое мешает ему спать,
тогда как образ покрытого льдом моря представляет собой кон-
тринвестицию этого возбуждения. Далее он ассоциирует по по-
воду беспокойства, вызываемого созерцанием фотографий:
А. А.: А вы, месье, чем занимаетесь? Вы любите фотографию, вы
ходите на такие выставки?
513
 ллен УП.ИОО
Г-н. А.: Да, я очень люблю, да.
А. А.: И вы...
Г-н А.: Нельзя, чтобы я много смотрел.
А. А.: Вот как!
Г-н А.: Это как картины.
А. А.: Это вам кружит голову?
Г-н А,: О, да, да, да, именно так.
А. А.: Вы находите это опасным?
Г-н А.: Э... нет, это меня пьянит.
А. А.: Это вам ударяет в голову (Г-н А:. М-м-м), волнует, пьянит?
Г-н А.: Я быстро пресыщаюсь.
А. А.: Да, это немного утомительно, я вот сейчас была немного
возбуждена, вы подумали, что я крещусь, это меня воодушев-
ляет, воспламеняет, может быть, именно это вы считаете опас-
ным?
Г-н А.: Ну, может быть, потому что после я не знаю, что делать с...
Г-н А.: Это сваливается, тяготит.
А. А.: А мне это дает...
Г-н А.: Или это остается в голове и потом вот...
Сцена заканчивается воспоминанием о фотографиях, кото-
рые делал его отец, и это мгновенно связывается с «оплеуха-
ми», которые он получал, когда был маленьким. В беседе, ко-
торая происходит между г-ном А. и мной, он упоминает о
торможении, которое он испытывал, рисуя, что я ему интерпре-
тирую как «страх, что это ему ударит в голову, что это будет
слишком большим удовольствием»-.
С большой проницательностью по поводу себя г-н А. ассо-
циирует на тему связи между удовольствием и страхом унич-
тожения:
Г-н А: Да, потому что, когда со мной происходило, что у меня появ-
лялись вещи, которые я сделал, то как только я понимал, то это
меня как бы уничтожало, я не мог идти дальше, потому что, да,
это так, это связано с удовольствием... это переполняет!»
Я отмечаю, что психодрама — это игра и что можно разде-
лить удовольствие, поделиться им, и это не будет переполнять,
что это опыт, отличающийся от того, о котором он нам расска-
зывал — о своих играх с отцом в детстве, когда играл в войну,
и это «вдруг переставало быть игрой». После некоторой паузы
г-н А. ассоциирует: «Да, есть убийство». Я продолжаю: «Да,
есть убийство, тогда останавливают игру и говорят себе: "Боль-
ше я никогда не буду играть"».
Благодаря опоре на ведущего и на всю команду г-н А. имеет
возможность почувствовать роль образа в его полярности —
психического образа (образ) и материального образа
(живописный образ). Для г-на А. образ, вероятно, был копией
реального и оставлял мало места для возможности
воспоминания и чувствования, подвергая опасности быстро
«опьянить», «пресытить» и даже «уничтожить». Впечатляют
слова, используемые пациентом при описании экспозиции
фотографий с видами Санкт-Петербурга: созерцание образа
быстро становится источником недифференцированного страха,
из которого можно выйти, только если сразу же пресечь,
примерно так же как это происходит со сновидцем, который
торжествует, просыпаясь от ночного кошмара. Мюрьелль
Ганьбэн (Gagnebin, 2003) в связи с этим упоминала о тени
образа: «Столкновение с тенями в образе может привести к
множеству опасностей вплоть до доводящей до безумия боли,
дурманящей, на грани потери чувства и сознания» (р. 10). Тогда
рискуешь оказаться перед лицом «образа, навсегда лишенного
тени» (там же), образа без глубины.
Развивая эту тему, Лора Лофер (Laufer, 2005), философ и
психоаналитик, очень хорошо описывает роль образа в травмах
потери: «В случае травмы может иногда произойти остановка
на образе, остановка, которая может быть ужасом или ослепле-
нием, провоцирующими ошеломление, изумление, и эта оста-
новка замораживает все аффекты, отключает возможность вол-
новаться, т. е. жить телом влечений, особенно посредством
речи» (курсив мой,— АЖ.). И она добавляет: «Что есть образ
без движения, как не ослепление или захват взгляда?» Это и
есть как раз взгляд Медузы, который ошеломляет, лишает по-
движности и превращает в камень. Выходом из этого может
стать только «работа видения», предусматривающая умение
«закрывать глаза» и отыскивать невидимое на границе видимо-
го. В относительно недавнем ночном кошмаре г-н А. увидел,
515
«что он был хирургом, а пациент лежал на операционном сто-
ле, и что операция состояла в вырезании век»: лучше он и не мог
изобразить условия «работы видения» как через необходимость
введения движения непрерывности и прерывности — откры-
вать и закрывать глаза, чтобы образ мог обрести свою глубину
поля, свою дистанцию и необходимое отстранение между субъ-
ектом, который видит, и образом, на который он смотрит.
Эта работа видения является способом описания простран-
ства галлюцинаторного, стремясь, конечно, к достижению
идентичности восприятия, но в то же время она позволяет тре-
нировать движение к идентичности мышления. Без этой темпо-
ральности образ становится чистым ощущением, которое ослеп-
ляет и сжигает: это «остановка на меланхолическом образе», по
выражению Лоры Лофер. С этой точки зрения было бы необхо-
димо сделать различие между статусом образа в патологической
галлюцинации и в галлюцинаторном, т. е. по их отношению к
этому качеству движения. С другой стороны, движение образа,
которое открывает путь к пространству представления и исто-
рии, будет отличаться от подвижности, означающей повторение
без истории и стоящей на службе ощущения.
Функциональная оппозиция между восприятием и памя-
тью, которую Фрейд берет у Брейера для описания непрерыв-
ности психических систем, находит здесь свое подтверждение.
Восприятие появляется действительно на месте мнезического
следа, они не могут существовать одновременно (Freud, 1925).
Одновременность никогда не является абсолютной. Там, где
они сосуществуют, т. е. в психозе, наблюдается расщепление
топики, а не регрессия: Жиллибер (1977) справедливо замеча-
ет, что существует, с одной стороны, мнезический след в фор-
ме инвестиции слова и, с другой стороны, восприятие как сти-
рание этого следа в другом месте. Однако это восприятие не
соответствует больше перцептивному «опыту», а является в
форме «ощущения», чувства ужаса, которое выражает страх
перед галлюцинаторным образом. «Представления о словах» с
этого момента будут устанавливать инертную защиту от этого
наводящего ужас «ощущения».
Вытеснение действительно коррелирует с потерей объекта
и с проработкой этой потери как неокончательной; постоянст-
во объекта гарантирует его появление—исчезновение и симво-
лические замещения его вновь-появления. А когда потеря пе-
реживается как окончательная, как в психозе, постоянство за-
мещается фиксированностью, движение — подвижностью, а
противоречие — наложением противоположностей. Мыслить в
терминах оппозиции значит упускать пространство психиче-
ского конфликта, который может рассматриваться только в
терминах различия. Работа с психотическими пациентами бу-
дет состоять как раз в создании благоприятных условий для пе-
рехода от расщепления Я, замкнутого в наложении противопо-
ложностей, к пространству конфликта, основывающегося на
противоречии.
Чтобы проиллюстрировать функционирование психики,
Фрейд (Fdeud,1925) использует метафору волшебного блокно-
та. Сознание становится возможным только в силу бессозна-
тельного инвестирования, подобно тому как письмо зависит от
контакта с восковой доской; но как раз потому, что этот контакт
непостоянен, система восприятие-сознание и может обнов-
ляться: «Если представить, что одна рука периодически убирает
с восковой доски исписанный листок, а другая продолжает
писать по поверхности волшебного блокнота, то мы сможем
себе наглядно представить способ функционирования нашего
аппарата восприятия, каким он мне представляется» (р. 124).
Этот намек на периодическое исчезновение листков пока-
зывает, что необходимо ввести параметр темпоральности, что-
бы понять структуру психического аппарата и преодолеть
трудности, присущие оптическим или фотографическим моде-
лям, которые не позволяют совместить синхронным образом
функции восприятия (последовательность) и памяти (посто-
янство). Как справедливо замечает Деррида (1967), «следы
создают пространство своей записи, только позволяя себе пе-
риод стирания» (р. 334). Нужно признать значение динамиче-
ской точки зрения, чтобы не замкнуться на представлении о
психическом аппарате в картезианском понимании простран-
ства и времени, отмеченных взаимным внешним характером
частей, а также осознать роль пространства и времени в функ-
ционировании психики, как в неврозе, так и в психозе. Прост-
ранство психического конфликта предполагает, что не сущест-
517
вует ни постоянного контакта, ни
разрыва между психическими системами, ни чистого восприятия,
ни чистой памяти. Неокантианство Фрейда на определенном
уровне отходит от этой дифференциации психического
аппарата, являющегося результатом работы влечения;
разнообразие систем не сводится к простой оппозиции
позитивного и негативного.
Именно так можно понять роль первичного вытеснения, о
котором Фрейд (1915) говорит, что оно может дать фиксацию
влечения на представлении, и единственным механизмом которого
является контринвестирование. Оно действительно направлено
на поддержание тенденции к абсолютной разрядке возбуждения и
на защиту от галлюцинации удовлетворения через создание
фантазматического процесса и установление пер-вофантазмов. В то
же время такая фиксация является основанием для «господства
навязчивого повторения» и для «этого притяжения,
осуществляемого прототипами бессознательного», о которых Фрейд
(1926) говорит в связи с сопротивлением Оно (р. 88).
Первичное вытеснение устанавливает эту примитивную
«инерцию» психики, которая ретроспективно дает возможность
«озарения» сознания и открывания миру. Восприятие возможно
только потому, что полное присутствие всегда находится под
угрозой выпадения из памяти: оно предполагает траур абсолютного
присутствия со времени его отрицания, рискуя быть всего лишь
галлюцинацией. Бессознательное является «показателем» этой
негативности, которая актуализируется через негативный процесс:
сопротивление, аутоэротизм, абсолютная разрядка напряжения. Но
эта негативность имеет право на существование и свой смысл,
который не является больше негативным, а становится
позитивным: она дает возможность сознанию возникать и
существовать и позволяет осуществиться суждению о сущест-
вовании.
С этой точки зрения аналитическая работа с господином А. ясно
показывает, что доступ к галлюцинаторному мог бы стать
возможным только через преодоление «убийства» объекта и
через выстраивание его приемлемого представления в психической
жизни. Философ Мария-Жозе Мондзэн (2002) красноречиво
формулирует последствия такой психической работы:
«Непредставимое может ожидать своей символизации только от
самого видения» (р. 120). Наш пациент мог находить и находит по
сей день в психодраме благоприятное место для обретения
видения: работа еще не завершена, но этот сеанс показал
возможности пациента по улавливанию ее смысла, учитывая
возрастающую способность смотреть и быть рассматриваемым в
качестве фигуры инвестирования объекта и объектом, делая
возможным принятие процесса дифференциации между самим
собой и другим и осуществляя доступ к функционированию
психической топики.
•«Что вижу я в картинах?»-
На следующем сеансе г-н А. заявляет сразу:
«Прошлый сеанс принес мне большое облегчение. Ну, я
думаю, что это потому, что я сказал слово "убийство"».
Здесь мы имеем возможность подумать вместе о различии
между фантазмом и реальностью: можно говорить об убийстве, не
убивая. Облегчение, испытанное г-ном А., свидетельствует о его
способности переживать ненависть без страха разрушения себя
или объекта. Так открывается путь к различению оргазми-ческого
удовольствия, удовольствия, которое приходит и уходит, и
переходного удовольствия, которое обеспечивает доступ к де-
сексуализированному мышлению и к сублимации. Винникотт
(Winnicott, 1971) точно заметил, что опыт переходности не имеет
«кульминации» и отличается от «феноменов, опирающихся на
инстинкты, у которых оргазмический элемент играет главную роль и
удовлетворение тесно связано с этим кульминационным
моментом» (р. 36). Это как раз то, что Фрейд (Freud, 1924) имел в
виду, когда задавал себе вопрос об удовлетворении, связанном не с
разрядкой количества возбуждения, а с качественным измерением
последнего, связанным с ритмом. С этой точки зрения сублимация
восходит к возможности организовывать мыслительные процессы,
которые Фрейд (Freud, 1895) описывает в «Очерке» как
относящиеся к использованию маленьких количеств энергии; так
организуется возможность функционального удовольствия,
связанного главным образом не с разрядкой количества
возбуждения, согласно принципу инерции, а с под-
519
держанием определенного напряжения в соответствии с прин-
ципом постоянства.
Господин А. теперь способен задавать себе вопросы о своем
психическом функционировании, и в то время, как он размы -
шляет о своем желании рисовать и о трудностях, которые он
встречает, он будет стремиться понять, что он видит, когда смо-
трит на картину; впервые с начала психодрамы ему удается
воскресить галлюцинаторный опыт детства, который, вероят-
но, и определил его травматическое видение мира.
Г-н. А,: Ну, я не могу сказать, что я верю в свет, даже хороший, но,
в сущности, когда я смотрю на картину, то я спрашиваю себя,
почему я вижу именно это?
А. Ж.: Сыграем сцену на эту тему? Как вы видите эту сцену?
Г-н А.: Хорошо, здесь я и кто-то другой и еще что-то, что пред-
ставляет собой картину.
А. Ж.: Вы оба смотрите на две картины? На одну?
Г-н. А.: Ну да, к примеру.
А. Ж.: Кто будет этим другим?
Г-н А.: Мадам Вилларино.
А. Ж.: Мадам Вилларино...
(Начало сцены)
М. В.: Да?
Г-н А.: Ну, это как если бы из картины исходил мощный свет.
М. В.: Послушайте, это, наверное, в ваших глазах все светится,
здесь такое освещение, что это освещает и вас, и картину.
Г-н А.: Не знаю почему, но я думаю о сиянии.
М. В,: О сиянии?
Г-н. А.: Однажды, когда...
М. В.: А, вы видели святых, над ними всегда ореол света.
Г-н А.: Да.
М. В.: Вы именно так видите картину?
Г-н А.: Когда я причащался, я не знаю, как это называется...
М. В.: Да...
Г-н А.: Да, была голова с...
М. В.: С вашим именем, в день вашего причастия (делает жест,
изображающий религиозный образ).
Г-н А.: М-м-м.
М. В.: Ну да. Г-н
А.: М-м-м.
М. В.: Вы были там, вы вышли на свет, там, где получили прича-
щение, вы были озарены... благодать.
Г-н А.: Нет, нет.
М В.: Нет? Вы не верите?
Г-н А.: Нет, больше нет, сейчас нет, нет! (как если бы он изгонял
воспоминание, окрашенное разочарованием).
М В.: Но...
Г-н. А.: Нет, правда.
М. В.: Заметьте...
Г-н А.: Я не верю ни во что.
М. В.: Ну, вот та картина, ведь правда, что, когда смотришь на нее,
действительно чувствуешь себя затронутым.
Г-н А.: Это тело что-то испытывает, вот и все.
М. В.: Это благодать.
Г-н А.: Нет.
М. В.: Это вас затрагивает изнутри.
Г-н А.: М-м-м.
М. В.: А меня это иногда озаряет, проясняет мне что-то, трудно
выразить, я как бы выхожу из тумана, вот!
Г-н А.: Да, когда это видишь, испытываешь удовольствие.
М. В.: О, нет, нет, это больше, чем удовольствие; нет, нет, меня нет,
это меня изменяет, я уже больше не та.
Г-н А.: Да, но после все исчезает, уходит.
М. В.: О, нет, нет, нет, нет, у меня остается, а у вас уходит сразу
же?
Г-н А.: Ну, не то чтобы держится долго.
М. В.: Это продолжается, потому что потом я думаю, я вспоминаю!
А у вас нет? Уходит сразу же? Вы не вспоминаете потом, нет?
Г-н А.: Ну (кашляет) да, да... я... да, да.
М. В.: Нет, вы не совсем уверены, а?
Г-н А.: Ну (молчание), нет, но это похоже, как однажды я увидел
Святую Деву.
М. В.: А, вы видели Святую Деву! Там...
Г-н А.: Нет, правда.
М. В.: Ну хорошо! Как это было? Это было на причащении, нет?
Г-н А.: Нет.
521
520
М. В.: Нет? А как вы ее видели?
Г-н А.: Они ждали просмотра фильма «Бернадетт Субиру».
М. В.: Да, и что?
Г-н А.: Ну, я ее и увидел в отверстии крыши (улыбается).
М. В.: И тогда она вам... (протягивает вперед руки, показывая этим
жестом, что она зовет и принимает), она вам...
Г-н А: Как фильм, все ждали, начали волноваться (движения боль-
шего количества рук).
М. В.: И был свет? (Движения становятся более быстрыми, со-
провождаются оживленными жестами рук, тон —
энергичный, богатый интонациями).
Г-н А.: О, да! Да! Да!.. Когда я сказал об этом кюре, но я ему об
этом говорил уже давно, когда ездил на Сардинию, потому что
в семье Мари (его нынешняя подруга) есть кюре. Тогда он меня
спросил: «А она тебе ничего не сказала?»
М. В.: Да, ну и что же она вам сказала?
Г-н А.: Ну, ничего особенного.
М. В.: Что же она вам сказала о... Вы же все-таки ее видели.
Г-н А. (молчание).
М. В.: Она вам ничего не сказала?
Г-н А.: Нет, нет.
М. В.: А почему, это вас испугало, нет?
Г-н А.: О нет! Нет, нет! Я не испугался, нет, нет, о нет, она ничего
не сказала.
М. В.: Тогда там я не знала, что это может происходить так. Вам
же повезло, что вы были озарены, просветлены вот так, пото-
му что я вижу такой свет только в музеях, иногда я чувствую
себя захваченной, что я...
Г-н А.: (прерывая и говоря отчетливо, более громко). Нет, я, ну да,
но что я-то вижу в картинах?
М. В.: Да, это как Святая Дева.
Г-н А.: Я вижу другое, если это присутствует.
М. В.: Да, что вы видите?
Г-н А.: Ну, я об этом ничего не знаю, это мне позволяет видеть
другое (сильно кашляет).
М. В.: Посмотрите вон на ту картину, которая как раз напротив
(см. фото на следующей странице).
Г-н. А.: М-м-м.
 М. В.: А вы, что вы видите? Что такое вы видите? А. Ж.: Но в то же самое время речь идет не только о ненависти, но и
Г-н А.: Синее, там? (Очень оживленно). о любви, вы же способны представить себе, что было раньше,
М. В.: Да? Это позволяет вам увидеть что-то свое? когда вы были полностью ослеплены, даже в исступлении, и по-
Г-н А.; Ну, то, что я там вижу, гм, это вагина. нять что-то в вашей истории. Человек в истории (господин Л.
М. В.: А! Заметьте, вы абсолютно правы, это, кроме того, и огром- начал сеанс с того, что заговорил о книге, которую он недавно
ная вагина (г-н Л. кашляет), но... купил,— « Человек перед лицом истории») означает, что
Г-н А.: Ну, это всегда огромно. речь идет об истории с большой буквы И, но что касается вас,
М. В.: Нет, но подождите, вагина, там что-то есть, есть что-то внутри. то и у вас есть своя собственная история (г-н А.: Да), история,
Г-н А.: Ну, да, я не знаю, как это называется. которую вы прошли и которую до этого момента мы с вами
М. В.: Хорошо, что это такое? Поскольку это вагина, то что-то есть разделяли. Я считаю, что возделывание умения быть гораздо
внутри? Что это? Что вы там видите? менее ослепленным, чем в прошлом (г-н А.: Да), очень важно
Г-н А.: Там, это... и позволяет поддерживать связь с прошлым, не думая об
М. В.: Ну, подождите, она же не пустая, эта вагина. убийце, и сепарироваться, не думая, что это приведет к
Г-н А.: М-м-м. абсолютному вакууму. Видите ли, в своем опыте вы пережили
М. В.: Это что-то, что как раз выходит, что-то, что появляется, я нечто глубоко эмоциональное, что свойственно всем
не очень хорошо вижу. человеческим существам. Я думаю, что теперь благодаря той
(Молчание.) работе, которую мы делаем вместе, вы сможете находить и
Г-н А.: Это? (Ссомнением) использовать слова и понимать свою историю и тем самым
М. В.: А вы, что вы видите? лучше представлять себе жизнь.
Г-н А.: Ну, да, да, да, я вижу фаллос.
М. В.: Это выходит, заметьте, вы говорите, что это огромно, а я бы Сеанс заканчивается упоминанием о трудностях в любви,
там, может быть, тоже увидела ребенка, который выходит, ведь которые вписываются отныне в контекст страха кастрации и в
именно так это происходит? контекст запрета и торможения, что можно было бы квалифи -
Г-н А.: Да, а там ничего не видно. цировать как невротический уровень. Этот последний сеанс
М. В.: Ну, хорошо. свидетельствует о способности г-на А. к проработке и о его
Г-н А.: Когда выходит. трансферентном доверии, которое позволило ему впервые го-
М. В.: Это полное ослепление. ворить о своих галлюцинациях.
Г-н А.: А! Я ничего об этом не знаю. Возникает вопрос, не отсылает ли воспоминание о галлюци-
М. В.: А мне кажется, что виден свет, белый свет. наторном видении Девы в идентификации с Бернадетт Субиру,
Г-н А.: Вне отверстия, все светится и, гм, ослепляет. девушкой из Лурда, к его первичному психотическому опыту,
М. В.: Ослепляет, да! не соответствует ли это той динамике, которую описал Фрейд
А. Ж.: Хорошо. исходя из паранойяльной проекции у Шребера. Без установле -
(Л. Ж. и г-н А. садятся.) ния возможности разрыва в комплексе галлюцинация/воспри-
Г-н А.: Ну, там, я думаю о рождении. ятие, который соответствует негативному галлюцинаторному
А. Ж.: А можно ли рождаться без ослепления? Без помрачения процессу, проекция может осуществляться только на внешнюю
зрения? реальность в смешении внутреннего и внешнего, что соответст-
Г-н, А.: М-м, ну, я был ослеплен, гм, ненавистью к своему отцу вует позитивной патологической галлюцинации.
тогда! Г-н А. находит точные выражения для описания функции
видения: «Это тело что-то испытывает». «Я вижу другое, если

525

это присутствует». Действительно, когда он смотрит на пейзаж
картины в зале психодрамы, он видит сначала вагину; в симво-
лическом уравнении образное мышление остается сексуализи-
рованным. Но он также вспоминает о рождении и об ослепле-
нии перед лицом слишком большого присутствия объекта, что
с таким же успехом отсылает и к слишком большому отсутст-
вию. Образ туннеля» в конце которого вспыхивает ослепитель-
ный белый свет,— об этом также говорит и опыт, описанный
пациентами, которые побывали в глубокой коме и выходили из
промежуточного состояния между жизнью и смертью.
Поль-Клод Ракамье (Racamier, 1987) описывал эту психо-
тическую катастрофу в тех же терминах, что и наш пациент,
и в этом он усматривал влияние фантазма аутопорождения, от-
меченного скорее ощущением, чем представлением: «На мой
взгляд, очевидным и самым важным здесь является то, что ак-
тивация этого "фантазма" (аутопорождения) привносит очень
редкую модификацию в психическую жизнь субъекта. Она
устанавливает то, что я буду называть белым психическим со-
бытием (подчеркиваю: психическим). Белое: озаряющее, как
молния, создающее эффект вспышки, который ослепляет. Так-
же можно сразу уточнить: это психическое событие является
тем, что в точности соответствует первичной катастрофе. В ис-
тории психоза это является другим и более отчетливым про-
цессом, чем простая дезинвестиция. Конечно же, это требует
мощного отрицания. Но есть не только отрицание: есть уста-
новление и активация этого чрезвычайно соблазнительного
фантазма. И я говорю об этом еще и потому, что аутопорожде-
ние полностью вписывается в нарциссическое соблазнение. Тот,
кто достигает этого регистра, оказывается засвеченным этим
белым событием, одновременно чарующим и ужасающим, ко-
торое образует в психической жизни пустоту и может быть
преодолено только при помощи бредовой организации» (р. 38).
Со своей стороны, Пьера Оланье (Aulagnier, 1985)
сравнивала этот галлюцинаторный опыт с ощущением руки,
хватающейся за скалу и постоянно соскальзывающей в
пропасть, как бы захваченной головокружительным вихрем.
Единственный выход, дабы не утонуть в этом падении без
представлений,— создавать бредовые образы, например,
преследующих вас врагов.
Господин А. понимает, что этот психотический кризис связан с
ненавистью, и он может об этом говорить, ибо сумел раскрыть в
себе способность к любви через инвестирование психодрамы,
сила которой измеряется креативным инвестированием, которое
она создает у него и у всех членов команды. Работа символиза-
ции — это также работа совместного творчества,
происходящая между пациентом и аналитиком на «переходной
испытательной площадке» (Winnicott, 1951), которой
психодраматическая сцена придает вещественную и наглядную
форму. Господин А. еще не начал заниматься рисованием, но
теперь он обладает инструментарием глубинного понимания
причин торможения в своих занятиях живописью, а также и в
своих любовных отношениях.
Символизация и синергия ощущений
Благодаря работе психодрамы г-н А. смог проработать свой
•«эстетический конфликт», который Мельцер (Meltzer, 1988)
описывает как опыт поглощающего присутствия объекта: кра-
сота матери не может быть ассимилирована ребенком, если
разрыв между «внешним обликом "прекрасной" матери, кото-
рый доступен органам чувств», и «ее внутренней загадочнос-
тью, которая должна быть интерпретирована и переработана
творческим воображением» (р. 43), слишком большой. Как
справедливо замечает Мельцер, ребенок «в итоге попадает в
неизведанную страну, язык жителей которой ему неизвестен,
равно как и расхожие сигналы невербальной коммуникации.
Мать является для него загадкой — с улыбкой Джоконды и му-
зыкой голоса, постоянно перетекающей из мажорных тонов в
минорные, и наоборот» (там же),
В случае г-на А. живопись и музыка переплетаются и помо-
гают понять его опыт, который не смог переработать «двусмыс-
ленные послания» матери, что и привело его к психотической
смуте и к невозможности интегрировать интеллектуальную,
эмоциональную и артистическую креативность. С точки зрения
Биона здесь нужно работать над трансформацией бета-элемен-
тов, соответствующих интрузивным и неперерабатываемым
ощущениям, в альфа -элементы, способствующие формирова-
нию мышления, сновидений и фантазмов. Об этом же писал и
527

Лапланш (Laplanche, 1987), упоминая в своей теории
генерализованного соблазнения о необходимости для ребенка
перерабатывать загадочные послания матери.
На последнем перед летним отпуском сеансе г-н А. впер-
вые вспомнил, как был оставлен родителями, несмотря на их
присутствие, наедине со своими чувствами и непонятными
ощущениями. Задавая себе вопрос о причинах того, почему он
ассоциировал расставание как пустоту, он спросил себя, не по-
кидали ли его в раннем детстве. На мой вопрос, о каком време-
ни идет речь, он ответил: «О четырехлетнем возрасте»,— и про-
должил, поправляясь: «Я не помню себя в четыре года, но
раньше, когда я еще был в коляске, вокруг было полное молча-
ние. Родители были рядом, но не разговаривали, они ссори-
лись, а я ничего не понимал, это были слова без звуков». Он нам
объясняет, что ссора была связана с квартплатой, которую тре-
бовал домовладелец, что отец не заплатил вовремя, и потом
добавляет: «Примерно так же я себя чувствую сегодня».
Именно невозможность интегрировать эти ощущения и при-
вела господина А. к выстраиванию отношений с другим только в
модусе либо слишком большого отсутствия, либо большого при-
сутствия, как это делал ребенок в коляске, который был не в со-
стоянии понять «слова без звуков»: странное выражение г-на А.
для обозначения «звуков без слов», непонятного шума, эквива-
лентного «словам без звуков», разрушающему молчанию со сто-
роны родителей, связанному в силу конфликта с дезинвестирова-
нием и с пренебрежением к эмоциональной жизни ребенка.
Это воспоминание ребенка, брошенного на произвол судьбы,
не способного интегрировать послания родителей, привело госпо-
дина А. к сверхинвестированию зрительных ощущений вплоть до
галлюцинации. А как же обстоит дело с другими органами
чувств? Г-н А. поделился своими размышлениями о причинах
того, почему его так преследовало слово «прогорклый». Это яви-
лось для него возможностью осознать свое отвержение всякой
сенсорики, так как слово «прогорклость» («rance») отсылало к
«блужданию» («l’errance»), а отсюда — к «прогорклому
молоку» («lait rance»), запах, вкус и цвет которого он никогда не
мог выносить. Играя со словом «прогорклость», он вынужден
был перейти к вещи и наглядно представить, тоже впервые,
первичные
отношения со своей матерью на уровне запахов и прикосновений.
Сказав: «Моя мать плохо пахла»,— г-н А. ассоциирует по поводу
движения своего влечения, что заканчивается инсайтом: «Я в то
время чувствовал прогорклость»,— и потом: «Я разрушаю все»
— и: «Как только я прикасаюсь к чему-нибудь... фу!»
Таким образом, грудной ребенок отверг мать на уровне так-
тильных, обонятельных и вкусовых ощущений, которые пере-
живались как плохие и деструктивные.
Во время этой сцены пациент начинает говорить о скверных
запахах своего отца, который «пукал», что раньше считалось
признаком мужественности, но мужественности деструктивной,
так как телесные газы связывались с газовыми камерами нацист-
ских концлагерей. Отец и дедушка по отцовской линии во вре-
мя Второй Мировой войны сотрудничали с немцами, что заста-
вило г-на А. отойти от всякой мужской идентификации, если не
считать садистическую. При разыгрывании мизансцены с пло-
хими запахами обоих родителей он обрел средства для более
эмоционального понимания того, что первосцена имела для него
деструктивное значение, а именно анально-садистическое.
После эпизода, касающегося полисемии слова «прогорк-
лость», в общении с ведущим г-н А. осознает отвержение свое-
го тела и своих ощущений так же, как и родительских объек-
тов, которые полностью лишили его средств для того, чтобы
чувствовать, осмысливать и открывать этот мир:
Г-н А.: Угу (молчание) я не знаю (молчание) ну да, я, я не знаю
почему. Но тогда, если я думаю о том, как пукал мой отец, это
наводит меня на мысль о газе, о чем вы говорили, бр-р-р (со-
провождая мимикой), ну тогда это еще и истребление, а я дей-
ствительно всегда нахожусь внутри.
А. Ж.: Я думаю, что то, о чем вы вспоминаете, говорит о том, что
все мы имеем тело (г-н А.: Да) и что ощущения и запахи явля-
ются его составной частью.
Г-н А.: Да, да, да.
А. Ж.: И в вас есть часть вас самого, которая захотела их отверг-
нуть, эти ощущения, эти запахи.
Г-н А.: А, ну да, да, а без запаха, что это значит? Ничего.
А. Ж.: Ничего.
529

Г-н А.: Отсутствие тела.
А. Ж.: Именно тела.
Г-н А.: Кто-то, у кого нет запаха (молчание).
А. Ж.: Есть выражение: без запаха, без цвета и без вкуса — скуч-
ный и неинтересный.
Г-н А.: Ну конечно, именно так; его не видно.
А.Ж.: Его не видно.
Г-н А: Его не чувствуешь.
А. Ж.: Он бестелесный.
Г-н А.: Он безвкусный.
А. Ж.: Я думаю, что в то же время...
Г-н А.: (Прерывая Л. Ж.) А! Да, это следствие жертвы...
А. Ж.: Да!
Г-н А.: На прошлой неделе.
А. Ж.: Точно, нужно было пожертвовать телом. Тогда как тело, вы
об этом очень хорошо говорите, именно тело позволяет вам
существовать (г-н А.:Да), жить, ощущать, чувствовать (г-н А.:
Да) и разделять также, в частности, любовные отношения
(г-н А.: М-м-м), поскольку вы задавали мне вопрос о любов-
ных отношениях.
Далее г-н А. ассоциирует по поводу запаха цветов и предлага-
ет сыграть сцену, посвященную «хорошим запахам». Тема цветов
уже была предметом одного из сеансов несколько лет назад в связи
с первым трансферентным сновидением: «Он нес мне огромный
букет ярких благоухающих цветов, за которым я исчезал».
Это сновидение, насыщенное сгущениями, свидетельствовало
о способности инсценировать инверсированного Эдипа, проеци-
руя на своего аналитика женскую позицию, постоянно воспроиз-
водя свой собственный страх перед пожирающим «цветком-жен-
щиной-вагиной». Тема цветов, изображающая женский пол,
явилась возможностью подумать вместе с ним о страхе прикосно-
вения к женщине-цветку и о страхе быть вдохнутым ею, а также о
потребности держать эти цветы на дистанции, ограничиваясь тем,
что чувствуешь их запах. В трансферентном сновидении благо-
ухающие цветы были, конечно же, такими, к которым можно было
прикасаться, но в то же время грозили повлечь за собой исчезно-
вение другого или самого субъекта.
Тем не менее на одном из недавних сеансов господин А. смог
лучше понять происхождение своего отвержения женского тела
с помощью негативного воспоминания о кормлении грудью
(«Молоко сделало меня больным») и тем самым стать более
доступным к связи с объектом, который больше уже не
являлся мгновенным выключателем нарциссизма. Запах цве-
тов, их «благоухание-прогорклость» («fragrance») может, по
словам пациента, опьянять и «сбивать с толку»; но на сей раз
для него становится возможным вспомнить «запах мускуса» и
«вагинальных секреций» без отвращения. Теперь цветы могут
напоминать образ женщины, который не становится источни-
ком страха и деструктивности. Б конце этого сеанса г-н А. де-
лает вывод, обращаясь к трем женщинам-коллегам, которые
исполняют роль цветов: «Их нюхаешь, на них смотришь... мож-
но даже прикоснуться»,— и это свидетельствует о значимом
изменении в его психической экономике. Он может трогать,
ничего не «разрушая», так же, как и сам он был «затронут»
трансферентным опытом психодрамы, не будучи «переполнен-
ным» присутствием вторгающегося и угрожающего объекта.
Можно полагать, что субъективное вновь-присвоение сво-
его тела и своих ощущений позволит ему освободить место для
желания рисовать, равно как и для желания любить женщину
без того, чтобы быть поглощенным невыразимым страхом.
Взгляд художника таков, что он может заглянуть по ту сторону
оппозиции ослепление/темнота и таким образом, что видение
цветов будет соответствовать всей гамме ощущений — обо-
нятельных, вкусовых, тактильных, слуховых и зрительных — в
синергии того, что Бион (Bion, 1962) назвал «консенсуально-
стью груди». Таким образом, интеграция сенсорного Я может
обогатить работу видения, придать ей глубину, а также способ-
ствовать проработке примитивных невербальных страхов и их
перевод в страх кастрации.
Заключение
Психическая креативность г-на А. полностью эквивалентна пси-
хическому рождению, в котором визуальное перестает быть
устрашающим в связи с согласованным объединением ощущений
531
и возникновением аутоэротизма, включающего объект и пред -
ставления о нем. Б своем размышлении о Колетт Юлия Кристева
(КпзЮТа, 2002) отмечает роль этого «соединения чувств» в вос-
приятии мира: «Каждый цветок — это букет всех ощущений, ки-
нестезии: увиденный, услышанный, вдохнутый, съеденный, обла-
сканный, он призывает все чувства к объединению, к общению и
к заражению друг другом при приближении к нему: "Глядя на
тюльпан, я не только задействую все чувства, я делаю больше:
я слышу, как распускается радужная оболочка глаза. И все ощу-
щения скрепляются, чтобы заострить взгляд на тайне цветочного
ритма"» (р. 282). Бодлер также указывал на значимость для сим-
волизации этих «соответствий» между ощущениями, этих «деб -
рей символов», где «запахи, краски и звуки вторят друг другу».
Таким образом, терапевтическая стратегия и тактика интер -
претаций при подходе к психотическим пациентам имеет це -
лью благоприятствовать развитию функций символизации у
тех пациентов, которые потеряли возможность отличать сим -
вол от символизированного объекта, настоящее от прошлого,
отцовский образ от материнского. При психотическом страхе,
отсылающем субъекта к непредставимому конфликту быть
одновременно пожирающим субъектом и пожираемым объек -
том, предлагается такой внешний и внутренний кадр, который
мог бы способствовать интроекции интерпретации. В психо -
аналитической психодраме роль ведущего игры в своей посред -
нической функции третьего как раз и позволяет выйти из этих
страхов недифференцированное™ и обрести способность к
игре с представлениями, образами и словами, что, по мнению
Винникотта, и является основой процессов символизации.
Л и т е рату р а
Aulagnier P. (1985) Le retrait dans I'hallucination: un equivalent du re-
trait autistique ? //Lieux de 1'enfance. X» 3, 149-164.
Bion W.R. (1962) Aux sources de 1'experience. Paris: P.U.F. 137 p.
Botella C. etS. (2001) La figurabilite psychique. Lausanne: Delachaux et
Niestle. 261 p.
Colette (1924) Fleurs. Aventures quotidiennes // Ruvres. V. III. coll. «Bib-
liotheque de la Pleiades-. Paris: Gallimard, 1991.
Derrida V. (1967) Freud et la scene de 1'ecriture // L'ecriture et la dif-
ference. Paris: Seuil. 293-340.
Duparc F. (2005) De 1'image a {'ideologic (inedit), Communication au
Colloque «Image, psychanalyse, societe*-. Albi. 11 juin.
Freud S., BreuerJ. (1893) Les rnecanismes psychiques des phenomcnes
hysteriques: Communication preliminaire // Etudes sur 1'hysterie.
Paris: P.U.F, 1956. P. 5-6.
Freud S. (1895) Esquise d'une psychologic scientifique // La naissance de
la psychanalyse. Paris: P.U.F, 1956, P. 307-396.
FreudS. (1915) L'inconscient// Metapsychologie. Paris: Gallimard, 1968.
65-123.
FreudS. (1923) Le moi et le c.a // Essai de psychanalyse. Paris: Payot,
1981. 219-274.
FreudS. (1924) Le Probleme cconomique du masochisme //Ne vrose, psy-
chose et perversion. Paris: P.U.F., 1973. 287-297.
Freud S. (1925) Note sur le « Bloc-notes magique $> // Resultats, idees,
problemes, (II, 1921-1938). Paris: P.U.F., 1985. 119-124.
Freud S. (1926) Inhibition, symptome et angoisse. Paris, 1968. 103 p.
FreudS. (1937) Constructions dans 1'analyse //Resultats, idees, problemes
(II, 1921-1938). Paris: P.U.F., 1985. 269-282.
FreudS. (1938) Abrege de psychanalyse. Paris; P.U.F., 1967. 87 p.
Gagnebin M. (2002) L'image et ses ombres : polysemie et polyvalence, in
(sous la direction de Gagnebin M.). L'ombre de 1'image. De la falsi-
fication a 1'infigurable. Paris, Champ-Vallon. 7-16.
Gagnebin — DeM'Uzan (2003) Pouvoirs du psychodrame sur la mutation
des puissances tutelaires // Psychanalyse et Psychose. Ni> 3. 61-70.
Gibeault A. (2002) De I'auto-engendrcTnent a la scene primitive. De
1'elaboration de la psychosc par le psychodrame // Psychanalyse et
psychose. KO 3. 129-143.
Gibeault A, (2004) Omnipotence et finitude: le sexuel et la creation chez
Monsieur A. // Psychanalyse et Psychosc. N° 4. 135-150.
GillibertJ. (1977) De 1'auto-erotismc // Revue Frangaise de Psychanal-
yse. V. 41. 5-6. 774-949.
GillibertJ. (1985) Le Psychodrame de la psychanalyse. Paris: Charnp Val-
lon.
jeammetP., KestembergE. (1981) Le Psychodrame psychanalytique. Tech-
nique, specificite, indications //Psychotherapies. 2. 85-92.
92.

Kestemberg E.,Jeammet P. (1987) Le Psychodrame psychanalytique. Pa-
ris: Presses Universitaires de France.
KristevaJ. (2002) Le genie feminin. V. Ill. Colette. Paris: Fayard. 621 p.
LaplancheJ. (1987) Nouveaux fondements pour la psychanalyse. Paris:
P.U.F, 163 p.
LauferL (2005) De 1'irrepresentable a 1'hallucinatoire (inedit). Commu-
nication au colloque -dmage, psychanalyse, societeV. Albi, 11 juin.
Lebovici S., Diatkine R.r Kestemberg E. (1969-1970) Bilan de dix ans de
pratique psychodramatique chez 1'enfant et Padolescent // Bulletin
de psychologic, 285. XXIII. 13-16. 839-888.
MeltzerD. (1988) Le conflit esthetique. Son role dans le processus de
deve-loppement // Meltzer D, et Harris Williams M. L'apprehension
de la beaute. Le role du conflit esthetique dans le developpement
psy-chique, ]a violence, 1'art. Larmor-Plage. Editions du Hublot.
28-53.
Merleau-Ponty M. (1964) USil et 1'esprit. Paris: Gallimard. 93 p.
Mondzain M.J. Le commerce des regards. Paris: Seuil. 266 p.
RacamierP. C. (1987) DC la depossession du moi a la possession delirante
ou : A la recherche du nouveau monde // Les Carders du Centre de
psychanalyse et de psychotherapie (Association de Sante Mentale de
Paris 13*me). Jfc 14 (La solution delirante I). 29-50.
Tisseron S. (1989) Des mots et des images: le role des images dans la cure
// Revue Francaise de Psychanalyse. 1993-1997. V. 53. Xs 6.
WinnicottD. W. (1951) Objets transitionnels et phenomenes transitionnels
// De la pediatrie a la psychanalyse. Paris: Payot, 1969.109-125.
WinnicottD. W. (1971) Jeu et realite, L'espace potentiel. Paris: Gallimard,
1975. 213 p.
Жан Франсуа Рабэн, Марианн Рабэн-Лебовиси
АЛЕКСАНДР МЕЖДУ Эдипом и ИОКАСТОЙ
Доклад на юбилейном франко-русском коллоквиуме
«Современный французский психоанализ: научное наследие
Сержа Лебовиси» (Москва, 2006, октябрь)
Перевод с французского Н. В. Малкиной, А. Б. Косопанова,
Я. В. Малыгина, научная редакция В. А. Потаповой
Симона Даймас в своем вводном докладе задается вопро-
сом: «Появились ли за последние годы в индивидуальной пси-
хоаналитической психодраме новые технические модифика-
ции?» Ее ответ скорее отрицательный.
Но так ли это на самом деле? Разве психоаналитическая
теория, на которой базируется концепция индивидуальной
психоаналитической психодрамы, не претерпела за последние
годы, по крайней мере во Франции, глубокие изменения? Раз-
ве мы сами, наш опыт не обогатился за последние годы опытом
наших успехов и неудач? Вопрос, на мой взгляд, должен быть
поставлен следующим образом: «Каким образом новые дости-
жения психоаналитической мысли повлияли на психоаналити-
ческую психодраму и на способы нашей работы?»
В октябре 2000 г. в Ля Сальпетриер наша группа, в состав
которой входили Симона Даймас, Патрик Делярош, Кристиан
Флавини и мн. др., демонстрировала фильм, созданный в 1965
г. Мы могли наблюдать совместную работу в одной психодра-
матической команде Сержа Лебовиси, Рене Дяткина, Моник
Курню-Жанин и других известных психодраматистов. Благо-
даря фильму можно убедиться, что, хотя сегодня в наших тех-
нических приемах и теоретических предпосылках появились
заметные отличия, основная фрейдовская парадигма осталась
неизменной.
535

Сегодня в работе психоаналитика ведущую роль играет от-
слеживание процесса контрпереноса и влияния на процесс соб-
ственного ментального функционирования. Особенно это важ-
но для последователей В. Биона и Д. Винникотта. Собственная
способность аналитика к символизации, базирующаяся па спо-
собности к превращению р-элементов в а-элементы, на зрелом
функционировании а-функции и функции Я, соединенная с
вниманием к контрпереносу, описанным Винникоттом в статье
«Ненависть в контрпереносе», позволяет нам переосмыслить
психическую работу, происходящую во время психоаналитиче-
ского лечения. Использование контрпереноса в психоаналити-
ческом лечении, как и в индивидуальной психоаналитической
психодраме, представляется сегодня такой же необходимостью,
как и работа с переносом. Необходимостью для тех, я бы доба-
вил, кто так считает. Аналитики каузальной школы (Ecole de la
Cause) и Ж. А. Миллер видят в такой работе только напрасную
трату времени. (Отсюда короткие сеансы.) Работа с контрпере-
носом позволяет лучше распознать скрытые от осознания части
психической жизни пациента, его не поддающиеся ментализа-
ции и символизации зоны страдания и боли. Действительно, как
нам известно, психические конфликты, которые являются ис-
точником страданий анализанта, не могут не найти своего отра-
жения в психической деятельности аналитика. Аналитический
процесс порождает у обоих участников аналитической пары
«ощущение вовлеченности во все стадии соединения и разъеди-
нения» (Бокановский, 2004).
Оба субъекта психоаналитической ситуации — здесь мы
добавляем: все субъекты, включенные в психодраматическое
действие,— могут под воздействием трансферных процессов
одновременно ощутить, как писал Ференци, мгновенную дез-
ориентацию, деструкцию, дезинтеграцию в интимной глубине
своей «бесценной» психики.
Тьерри Бокановский в одной из своих последних работ (до-
клад на тему «Аналитический процесс» для Конгресса франко-
язычных психоаналитиков в Милане, 2004) писал следующее:
«Активизация сопротивлений делает возможным переход на
новый уровень и на обретение новых «психических областей»,
содержание которых невозможно спроектировать и описать за-
ранее. Безусловно, в них присутствует связь с прошлым травма-
тизмом или ранними психическими конфликтами. Эти психи-
ческие области были исключены из пространства психического
удовольствия, секвестированы, инкапсулированы или подвер-
жены форклюзии, что обрекает субъекта на жизнь в состоянии
утраты самого себя. Именно в момент поиска и нахождения этих
областей, их освоения и включения во взаимодействие с давно
знакомыми происходит то, что можно назвать процессом транс-
формации».
Перенос через проекции пограничных пациентов — это хо-
роший пример деструктивного процесса, с которым приходится
сталкиваться и психоаналитику, и психотерапевтам индивиду-
альной психоаналитической психодрамы во время лечения. Па-
циенты с нарциссической идентификацией часто имеют по-
требность символически предъявить наиболее деструктивные
элементы своей психики. Они осуществляют это, заставляя ана-
литика испытывать страдания, аналогичные собственным, тем
самым создавая пространство разделенного опыта. Когда такой
перенос полностью сформирован, он позволяет обрести новый
экономический статус прошлому архаическому травматическо-
му опыту.
В страданиях анализанта, затрагивающих области идентич-
ности и нарциссизма, проявляется потребность обрести ту часть
себя, которую он до сих пор не чувствовал и не осознавал. В ка-
ком-то смысле анализируемый ждет от аналитика, чтобы тот
стал, по словам Рене Руссийона, «зеркалом его негативного Я»,
отражающим то, что недоступно для его чувств и понимания.
Субъект пытается реактивировать в аналитике чувства, которые
он не смог пережить когда-то в своем прошлом, вследствие чего
они были вытеснены за пределы его способностей к интеграции
и символизации. С аналогичными клиническими проявлениями
часто сталкиваются психодраматисты при работе с пограничны-
ми пациентами или с пациентами с тяжелой анорексией. Паци-
енты пытаются донести до нас серьезные страдания, тревоги,
страхи уничтожения, с которыми они находятся в частичном
контакте. Символизация в таких случаях, если она вообще при-
сутствует, слаба и неэффективна. Место символизации занима-
ют симптомы, непосредственно связанные с архаическими тре-
537
 вогами, пережитыми пациентами в прошлом и нашедшими свое
отражение в настоящем через компульсивные суицидальные
попытки или через попытки взять под контроль собственное
чувство пустоты, например, посредством анорексии. Индивиду-
альная психоаналитическая психодрама дает нам возможность
в режиме совместной деятельности переработать аффекты, уро-
вень напряжения которых временами достигает очень высокого
накала. Наша рабочая группа регулярно пополняется молоды-
ми коллегами. Они особенно тяжело переживают тревоги и мно-
гочисленные деструкции, предъявляемые пациентами на психо-
драматических сессиях. Недавно одна наша молодая коллега
просто упала на сессии в обморок. Я вспоминаю случай, произо-
шедший два года назад. Молодая женщина-стажер, присутство-
вавшая на сессиях в качестве наблюдателя, была вынуждена
прервать свою стажировку из-за развившейся у нее идентифи-
кации с юной, переполненной тревогой и напряжением пациент-
кой, страдающей от анорексии, с которой мы в это время рабо-
тали.
Мы занимаемся непростым делом. Возможность почувст-
вовать себя через многих, обретение в игре способности к сим-
волизации тревоги — это и есть та помощь, которую мы
можем оказать нашим пациентам.
Индивидуальная психоаналитическая психодрама выносит
на сцену и включает в сценическую игру психические процес-
сы и фантазмы. «Весь мир — театр,— считал Шекспир.— И
люди в нем — актеры». В 1937 г. Фрейд в книге «Конструкция
в анализе» описал процесс инсценировки репрезентаций: «Ана-
литическая работа разворачивается на двух сценах и предпола-
гает наличие двух персонажей. У каждого из них своя роль.
Пациент — это тот, кто вспоминает, аналитик — тот, кто созда-
ет новые конструкции и связи». Именно «связь, возникающая
между двумя сценическими пространствами, между двумя пер-
сонажами — аналитиком и анализантом — и является сущнос-
тью аналитической работы».
Существование двух этих сцен является гарантом процес-
са символизации в психоанализе. (Само понятие «символ» —
sun-bolon (греч.) — объединяет две самостоятельные части, и
это порождает новый смысл.)
538
В работе «Аналитик и символизация в отсутствии» А. Грин
подчеркивал, что «истинным объектом анализа является объ-
единение двух дискурсов пациента и аналитика в возникающем
между ними в процессе работы общем пространстве, ограничен-
ном аналитическим кадром. В пространстве, которое разрушает-
ся при расставании и воссоздается вновь при встрече». При та-
ком подходе «аналитику (или психодраматисту) остается только
сделать явным уже имеющийся в наличии скрытый смысл. Речь
идет только о смысле, появляющемся непосредственно в процес-
се психоаналитического или психодраматического сеанса.
В «Тайном безумии» Андре Грин пишет: «Надежда в аналитиче-
ском процессе базируется на понятии "потенциальный смысл".
Этот смысл позволяет произвести в рамках аналитического объ-
екта объединение содержания наличествующего с содержанием
отсутствующим ».
Все приведенные здесь описания классического психоана-
лиза могут быть отнесены к процессу психоаналитической пси-
ходрамы. Только постановка, разворачивание процесса, репре-
зентация психического пространства пациента, запуск его
ментальной активности происходит уже не на двух, а на трех
сценах сразу.
В кадре индивидуальной психоаналитической психодрамы
есть три различные психические сценические площадки. Три
психики функционируют вместе — пациента, котерапевтов и
ведущего игры.
1. Первая сценическая площадка принадлежит пациенту
Психическая работа пациента соотносима с классическими па-
раметрами аналитического процесса: вспоминание, выход на
воспоминания через попытки вспомнить или через повторяю-
щиеся действия, приводящие к проявлению конфликтов, «про-
работка» в фрейдовском смысле «durcharbieten», иначе говоря,
«преодоление» конфликтов «шаг за шагом» и их ассимиляция в
перспективе. Новым здесь является возможность конструирова-
ния наглядных репрезентаций, к которым пациент либо никог-
да не имел доступа, либо его потерял. Речь идет о работе с ре-
альной репрезентационной дефицитарностью. Цель индивиду- видит себя» — так можно переформулировать знаменитое
альной психоаналитической психодрамы — разрешить ослаб- изречение Винникотта о роли материнского лица — зеркала.
ленному ментальному функционированию восстановить или
создать заново репрезентации там, где прекратилась «психичес- собственность
кая игра». Психоаналитично все, что способствует «игре репре- 3. Третья сценическая площадка
зентаций». ведущего игры
2. Вторую сценическую площадку занимают котерапевты
Группа — это вместилище, «символическая матка, первичное
материнское лоно, позволяющее фантазматической креатив-
ной активности отыскать ресурсы развития, самоактуализации
и деятельности», писал А. Грин в своей книге о Гамлете. Коте-
рапевты создают потенциальное пространство игры, в котором
может развернуться как символическая, так и фантазматичес-
кая активность субъекта. Это податливые, уступчивые объек-
ты, из которых можно лепить (М. Мильнер, Р. РуссиЙон), они
открыты для новых возможностей символизации. Это зеркаль-
ные объекты, исследователи неопознанной идентичности субъ-
екта, его идентификационная опора. Котерапевты привносят в
игру свою собственную психическую активность, свою способ-
ность к репрезентациям через анализ собственного опыта и
контрпереноса. Они реализуют в игре свою способность к ме-
тафорической эмпатии и способность быть включенным в дей-
ствие. Иначе говоря, способность через контакт с собственным
телом находить доступ к новым возможностям репрезентации.
Их способность к интерпретациям в игре и через игру являет-
ся базовым элементом психодраматического процесса,
Драматическая игра сама использует все формы двойной
проекции, которые предъявляет нам субъект (А. Грин). Резкий
переход к отрицанию и регресс на уровень телесных реакций
— такое направление развития судьбы влечений Фрейд
противопоставил работе вытеснения и сублимации. В кадре
игры придается большое значение вышеописанным
процессам. Ролевая инверсия, дублирование, возвращение
через отзеркаливание дают возможность пациенту
раскрыться и увидеть себя через игру других. Эти действия
попадают «в сердце процесса». «Что видит пациент в роли,
которую разыгрывает котерапевт? Он
Хранитель кадра осуществляет в процессе игры пристальное
наблюдение и привносит скорее новые ассоциативные импуль-
сы, чем интерпретации. Его работа направлена на развитие со-
держания и связей в психическом пространстве пациента.
Винникотт писал: «Игра уже сама по себе является терапи-
ей». Известна формула: «Индивидуальная психоаналитичес-
кая психодрама осуществляется там, где две манеры игры стал-
киваются во взаимодействии — манера пациента и манера
терапевта». Можно также шутливо добавить: «Чем занимают-
ся на психодраме? Несколько человек вместе играют. В резуль-
тате там, где психическая игра была невозможна, благодаря
работе терапевтов произошел переход пациента из состояния,
в котором он не способен играть, в состояние, в котором он
способен это делать».
Я попытаюсь проиллюстрировать эти явления на следую-
щем примере. Я благодарю Эрика Курилле и Анну-Андре Рей,
моих котерапевтов, актеров за их участие в этом сеансе, за по-
мощь, за мою супервизию. Это одно из преимуществ психодра-
мы — иметь возможность работать совместно и создавать
смысл, который учитывает и психическую активность, и эмо-
циональное слушание остальных.
Клиническая иллюстрация
Александр
Александр был воспитан в семье, которую сейчас называют
лесбийской парой. Его мать обнаружила свою гомосексуаль-
ность, когда она была еще замужем и ждала ребенка (Александ-
ра). Уже тогда она вступила в связь со своей подругой, и они
организовали совместную жизнь. В период беременности она
испытывала дефицит в поддержке. В ходе консультации с Сер-
жем Лебовиси она упоминает в присугствии 13-летнего сына о
541
желании смерти, которое она испытывала в отношении него в
период беременности. Она жалуется на то, что сын в утробе бил
ее ногами по матке. Рассказывает о желании собственной смер-
ти, Александр слушает ее рассказ спокойно, «но не без эмоций»
(можно прочитать очень краткий отчет об этой консультации в
книге Сержа Лебовиси «Питание, мать и психоаналитик»). В хо-
де консультации С. Лебовиси показывает Александру и его ма-
тери, что «их обоих устраивало, что сын позволял своей матери
таким образом выражать ее ненависть к мужчинам».
Эта интерпретация была отмечена Александром, и в даль-
нейшем он часто говорил во время психодраматического лече-
ния, что его мать была воспитана в «ненависти к мужчинам»
своей собственной матерью.
В ходе лечения Александр не раз вспоминает об этой кон-
сультации, которая осталась для него значимым воспоминани-
ем. Он добавляет, что Серж Лебовиси дал ему возможность по-
нять, что мать, говоря о своей ненависти, транслировала ему
послание любви.
Подростковый период Александра сопровождается состоя-
ниями ажитации и жестокости. На некоторое время он был
госпитализирован в больницу Сальпетриер из-за приступов
агрессии по отношению к матери, в дальнейшем переведен в
Институт психотерапии Нефмутье. Александр прерывает уче-
бу Он не может концентрировать внимание, так как находится
в состоянии гипомании. Он не может концентрироваться ни на
какой работе, он не может посещать ни один кружок, он полу-
чает в конце концов статус умственно отсталого, несмотря на
то что он умен и производит впечатление человека, способно-
го к работе. Пособие Которепа по инвалидности позволяет ему
быть относительно независимым, а также заниматься выполне-
нием несложной работы. На сегодняшний день ему 34 года,
его род занятий — сопровождение пожилых дам в поездках.
Он отличный игрок в бридж, его очень ценят клубные дамы
третьего возраста.
В прошлом все попытки проведения индивидуальной психо-
терапии терпят неудачу. Пятнадцать лет тому назад Серж Лебо-
виси направляет его к нам с рекомендацией —
индивидуальная психоаналитическая психодрама. Александр
посещает на протя-
жении семи лет психодраму в больнице Авиценны, затем после
перерыва, длившегося несколько лет, он почти два года тому
назад возвращается к психодраме уже в Ля Сальпетриер.
Это очень привлекательный, полный юмора молодой чело-
век, его участие в группе и игра отличаются непринужденнос-
тью. На протяжении многих лет он страдал гипоманией, кото-
рую мы наблюдали как скачку идей и невозможность быть в
контексте игры более пяти минут. Он останавливал сцену, цеп-
лялся к ведущему игры, говоря: «Снято, снято, снято», как если
бы он снимал фильм. Он ощущал, что его преследуют оговор-
ки. Он тревожился, так как подозревал в этих оговорках воз-
можные проявления гомосексуализма, которого он опасался.
Александр стыдился гомосексуализма своей матери и всегда
скрывал его от своих товарищей. Он никогда не называл свою
мать «матерью» или «мамой». Он называл ее только по имени.
Подругу матери он называл «ее тетя», когда вынужден был о
ней упоминать. Отец Александра женился повторно, у него
есть другие дети. Он находится в прекрасных отношениях со
своим сыном, которого он поддерживает. Они часто видятся.
В возрасте 20 лет Александр знакомится с молодой девуш-
кой-токсикоманкой, она беременеет от него и рожает девочку.
Родители Александра, в полной зависимости от которых он
находится, делают все, чтобы он не увидел своего ребенка. Но-
ворожденная девочка попадает в приемную семью, так как ее
мать, будучи глубокой токсикоманкой, не способна о ней забо-
титься. В результате множества краткосрочных связей она ро-
жает других детей.
Впоследствии Александр начинает искать свою дочь и не
успокаивается, пока ее не находит. Он настаивает на проведе-
нии процедуры подтверждения отцовства. Он занимается этой
длительной процедурой, сам оплачивая услуги адвоката. После
генетического исследования его признают отцом, ему присва-
иваются родительские права.
Александр выдержал эту битву самостоятельно во время
перерыва в занятиях психодрамой. Частичную поддержку он
получил от отца и матери, которых неожиданно обрадовала
перспектива стать дедушкой и бабушкой. Мы встретились с
Александром через несколько лет, почти два года тому назад в
543
Ля Сальпетриер. Теперь он может общаться со своей дочерью,
узнать ее поближе. Он очарован почти незнакомой 12-летней
девочкой. Он сам просит нас продолжить занятия психодра-
мой. Он сразу нам сообщает, что стал любовником 52-летней
женщины. Это возраст его матери.
Один из последних сеансов
Сеанс 29.06.2004
Александр нам рассказывает, что его мать хочет забрать его
дочь Эмелин из приемной семьи, с которой она живет в дерев-
не, чтобы дать ей хорошее образование в Париже. Александр
озадачен. С одной стороны, он думает, что так лучше для обра-
зования девочки, но, с другой стороны, он понимает, что его
дочери будет сложно покинуть приемную семью, в которой ей
хорошо жилось на протяжении двенадцати лет. Кроме того, он
себя чувствует обездвиженным активностью своей матери, ли-
шенным права брать на себя ответственность.
Он вспоминает, как он гордился, когда судья признал его
отцовские права, когда он смог наконец самоутвердиться. Как
сильно билось его сердце в тот момент. Для него это было очень
символично — стать отцом своей дочери.
Ж. Ф. Рабэн, ведущий игры:
Я его спрашиваю, что он хочет сыграть.
Александр предлагает сцену, в которой перед судьей по семей-
ным делам предстанут отец и мать его дочери, каждый сопровож-
даемый адвокатом. Судьей по семейным делам будет он сам.
Играют сцену:
Котерапевт, играющая мать маленькой девочки (Хлоя),
упрекает котерапевта (Эрика), играющего отца, в том, что он
хочет забрать ребенка из приемной семьи. «Отец» обвиняет
«мать», что она не интересуется жизнью дочери и ведет распу-
щенную жизнь (в этом Александр обвиняет ее и в реальной
жизни). Александр-судья пытается смягчить обвинения с обе-
их сторон. Мать маленькой девочки (Хлоя) обвиняет отца
(Эрика) в том, что он гуляет только с «пожилыми женщинами»
(намек на последнюю 52-летнюю пассию Александра,
ровесницу его матери). «Это сильный ход»,— отмечает
Александр, об-
ращаясь к ведущему (Ж. Ф. Рабэну). Он так часто делает, ког -
да теряет самообладание. «Отец» (Эрик) предлагает судье
(Александру) передать право на материнство Эмелины матери
Александра. Александр энергично отказывается от этого пред-
ложения: «Нет, не может быть и речи, чтобы родительские права
принадлежали матери»-. Слово мать приобретает тут двой-
ственный, загадочный смысл. О какой из матерей он говорит?
Скорее всего, Александр говорит о своей собственной матери,
а не о матери Эмелины. Это остается невыясненным и опреде-
ляет продолжение сеанса.
Ведущий понимает значительные трудности пациента и
прерывает игру. Перерыв должен послужить возникновению
нового ассоциативного уровня. Александр объясняет свою по-
зицию ведущему следующим образом: «Не может быть и речи
о передаче родительских прав моей собственной матери, пото-
му что это будет означать уничтожение моего авторитета отца.
Я гордился, что играю роль того, кто определяет, кому принад-
лежит родительское право, а не роль отца».
Ж. Ф. Рабэн:
В ходе дальнейшей дискуссии, намереваясь упомянуть о
приемной семье Эмелины, о которой ни слова пока не говори-
лось, я допускаю ошибку, которая относится к оговоркам. Я го-
ворю о приемных родителях, а не о «семье, оказавшей прием»-.
(Во Франции существуют два вида приемных семей — с полу-
чением и без получения родительских прав. В случае Эмели-
ны приемная семья родительских прав не получала.) Я отме-
чаю эту оговорку, я ее подчеркиваю, сидя лицом к Александру,
как бы спрашивая себя повышенным голосом: «Что меня заста-
вило сделать эту ошибку?» Это классическая техника, когда я
анализирую мой контрперенос. Почему? Потому что процесс
мышления аналитика запускается процессом мышления паци-
ента. (Например, химера у М. де Мюзана определяется как игра
двух бессознательных переплетений.) В этом случае сложной
задачей для аналитика является необходимость вновь отразить
(как в зеркале) неоднозначность мышления пациента. Более
того, я возвращаю пациенту то, что является нашим совмест-
ным результатом. Итак, я исследую ошибку, которая позволяет
сбить меня с толку. Вначале Александр не очень интересуется
545
тем, что для него является лишь просто оговоркой. Затем нео-
жиданно он оказывается пораженным открытием, которое он
воспринимает как совершенную новость\ Он говорит: «Это так
необычно. Как я раньше не понимал!» Он отмечает, что он ду-
мал только о своей матери, его матери, тогда как речь шла о
матери Эмелин. Он тогда в игре ничего не понял из всего этого
обсуждения вокруг матери, которая для него могла быть толь-
ко его собственной матерью! Он поражен этим открытием: его
мать для него является также матерью его дочери Эмелин.
Эмелин рождена в инцесте, как ребенок Эдипа и Иокасты.
«Дитя инцеста» — такое название дал Андре Грин своей книге
о белом психозе.
Сеанс 15.03.2005 (в присутствии Виктории Потаповой)
Александр замечает присутствие нового человека в группе.
Я ему говорю, что это доктор Виктория Потапова, русский пси-
хиатр из Москвы. Сегодня она приехала, чтобы ассистировать на
психодраматическом сеансе. Присутствие иностранного врача
очень заинтересовало Александра. Он напоминает, что его де-
душка по отцовской линии, имя которого он носит, был настоя-
щим русским, он приехал во Францию в 1917 г. Он чувствует
себя немного русским. (Ситуация приобретает дополнительную
значимость, так как Александр ищет возможность опереться на
семейные традиции отцовства, ведь он долгое время добивался
права быть признанным законным отцом своей дочери.)
Александр делится своими переживаниями. Судья, который
занимается делами детей, собирается скоро вынести постанов-
ление по делу его 13-летней дочери Эмелин: отправить ли ее
жить к бабушке, матери Александра, или оставить в провинции
в приемной семье, где она живет с 2-х лет. Он сам не может при-
нять дочь, потому что, по его словам, «живет в очень стесненных
условиях». Здесь мы имеем дело с явной рационализацией. Ак-
туальный вопрос — это вопрос о месте жительства его дочери.
Но за ним прячется мысль о его собственном месте в семейном
пространстве, как в актуальном, так и в межпоколенческом.
Итак, почему его дочь не поедет жить к нему или к своему
родному дедушке, отцу Александра,— спросил он себя в пер-
вый раз.
Ж. Ф. Рабэн: Я предположил, что он играет эту растерян-
ность перед судьей для того, чтобы актуализировать внутрен-
ние переживания.
Александр предлагает сценку, в которой все предстают перед
судьей: он сам, его отец и даже его дед по отцовской линии —
Литвак, прадед Эмелин. «Русский»,— добавляет он.
Ж. Ф. Рабэн: «Хорошо, очень хорошо. Кто будет играть
русского дедушку?»
Александр: «Я сам. Я собираюсь играть трех отцов»,— и
добавляет: «Самого себя, своего отца и потом деда». Изображая
русского дедушку, он начинает говорить низким шаляпинским
басом с сильным славянским акцентом: «Прадедушка счастлив
познакомиться со своей правнучкой. Он ей рассказывает всю
свою историю. Он бежал из России в 1917 г. Он обосновался
во Франции. Говорит ли она по-русски? Нет! Итак, почему ему
ничего не сообщили о ней! Никто!» — попрекает он своего
сына и внука, поворачиваясь к ним.
Тут Александр (играя роль дедушки) допускает оговорку.
Он говорит, что когда он был ребенком, он жил в городе «сзаг».
Но он ошибается и говорит: «В городе "Star!"» Оговорка уди-
вила его: «зЪаг» вместо «сзаг». Он называет оговорки прорывом
духа бессознательного. Это его обычное выражение. Он ассо-
циирует: «Да, он приблизился к звезде. Звезда — это Лебови-
си, звезда психоанализа!» (Александр всегда ставил Лебовиси
в положение отца, предка, фаллоса.) Когда я ему проинтерпре-
тировал, что он удачно рассуждает, он сказал: «А, да, это бла-
годаря Лебовиси!» Итак, оба, С. Лебовиси и его дед, умерли и
прославлены. Имаго или фигура Командора из «Дона Жуана».
В последовавшей за сессией дискуссии Виктория Потапо-
ва обратила наше внимание на то, что в русском языке слова
«сзаг» и «зг.аг» одинаково напоминают русское слово «старец»,
что означает по-русски «прародитель».
Впоследствии роли поменялись (как обычно происходит в
психодраматическом сеансе). Изменилось место объекта пред-
ставления или фантазма, который занял все пространство в
воображаемой сцене, похожей на сон (пример: работа Фрейда
«Ребенка бьют»). Осуществился процесс двойного проециро-
вания (на другого, затем на собственное тело), которое, по А.
547
Грину, создает субъект. Александр пожелал играть отца Эмелин
для того, чтобы «получить обратно» свою дочь. Я сказал ему,
что он хочет также восстановить свое место отца.
Комментарии
Восстановление «своего места отца» было для Александра
самой большой проблемой последних лет. Он твердо настаивал
на своем, сам платил адвокату, проходил генетический тест для
того, чтобы доказать, что он на самом деле является настоящим
отцом Эмелин, своей дочери. Наконец судья признал его роди-
тельские права и узаконил его отцовство.
Для Александра не существует понятных, хорошо сформи-
рованных или символичных первичных сцен. Он долгое время
верил, что рожден от гомосексуальной лесбийской пары, состо-
ящей из его матери и ее подруги, пары, от которой он подхва-
тил вирус гомосексуализма, как подхватывают вирус СПИДа.
У истоков таких фантазмов или отреагирования всегда нахо-
дится инцест. Сейчас он живет с женщиной, которая старше его
на двадцать лет. Она в возрасте его матери, и у нее есть сын, его
ровесник. Он отрицает свою привязанность к этой женщине.
Несмотря на это, они вместе уже три года.
Заключение
Я хотел продемонстрировать специфику проявления процесса
символизации, характерного для индивидуальной психоанали-
тической психодрамы. Благодаря общему вкладу психической
работы различных участников игры, благодаря отражению в
игре их умственной активности пациент Александр мог жить в
сеансе, приобретая опыт удивительного понимания, опыт, ко-
торый сопровождал процесс восстановления того, что было
расщеплено.
Коллективная работа команды индивидуальной психо-
аналитической психодрамы с ее тремя ролевыми позициями,
тремя объединенными во взаимодействии психическими
сценическими площадками находится в сердце функциони-
рования символизации. Таким образом, индивидуальная
психоаналитическая психодрама становится местом истин-
ной аналитической работы. Конечно, психодраматический
процесс отличается от классического курса лечения, так как
он имеет другой внешний кадр. Зато внутренний кадр тот же
самый. Специфика аналитической психодрамы в том, что
она использует работу психики, которая создается сообща в
группе и проявляется в течение всей коллективной игры
сообщества участников. Парадигма игры присоединяется
здесь к парадигме сна, которую изобрел Фрейд, чтобы опи-
сать то, что происходит во время аналитического сеанса.
Психодраматическая игра позволяет создать совместное
действие, в котором примут участие психические сценарии
ведущего, группы котерапевтов и самого пациента. Менталь-
ная активность ведущего аналитика, его парадоксальные
мысли (М. де Мюзан), его метафоричная эмпатия (С. Лебо-
виси) участвуют в создании переходного пространства, ко-
торое позволяет пациенту пережить на сеансе психодрамы
моменты исключительно значимой иллюзии, когда аналити-
ческий объект становится в некотором роде «найденным/
сотворенным». Аналогичным образом ребенок творит грудь
матери с первых моментов проявления творческой иллюзии,
характеризующей первые шаги его развития.
Как уже отмечалось, именно детские психоаналитики от-
крыли и разработали психодраму. Серж Лебовиси проявлял
интерес к игре марионеток Марианны Рамберт и к детской пси-
хотерапии, проводимой Мелани Кляйн и Анной Фрейд. Кон-
цепции Винникотта, исследователя детских игр, в настоящее
время неоспоримы в том, что касается понимания сути анали-
тического процесса.
Игра побуждает работу символизации в процессе лечения.
Но откуда возникла игра? Не стоит ли в начале сослаться на
парадигму Винникотта об объекте «найденном/сотворенном»,
возникающем в пространстве первичных галлюцинаций, кото-
рое находится между младенцем и его матерью? Если мать до-
статочно хороша и аналитики достаточно пластичны, то ребе-
нок сможет вообразить себя творцом материнской груди,
а пациент обнаружить свои мысли. Переходное пространство,
затем игра приходят на смену этого момента иллюзии, разде-
ляющего репрезентации и значения.
549
 Жан Франсуа Рабэн, Марианн Рабэн-Лебовиси
Исследуя индивидуальную психоаналитическую
психодраму, можно отследить, что же изменилось со
времен Фрейда. Однажды Д. Винникотт сделал
замечательный анализ стихов Тагора: «На берегу
бескрайнего мира дети играют». Первоначально
фрейдовская концепция подвела Винникотта к интер-
претации бесконечного мира как бесконечного
родительского коитуса из первичной сцены. Из нее
появляется ребенок, он выбрасывается на берег, как
Иона из чрева кита. Затем, удаляясь, но не отказываясь
от фрейдовской теории влечений и ли-бидинального
развития, Винникотт находит в метафоре поэта другое
толкование: мать и ребенок, снова встретившись на бе-
регу, «узнают и осмысливают друг друга». Теперь речь
идет о появившейся возможности взаимодействия,
взаимообмена между ними без слияния в единое
целое. Именно в этом находит ресурс потенциальное
пространство игры, как, впрочем, и первичная
креативность.
ГРАФИКА И. Д. ЕРМАКОВА
В оформлении этой книги использованы рисунки
Ивана Дмитриевича Ермакова (1875-1942) - известного
российского психоаналитика, первого президента
Русского психоаналитического общества (1922-1930).
С 1913 г. И. Д. Ермаков — член Парижского общества
невропатологов и психиатров. Врач-психиатр,
ученый, он проявлял пристальный интерес к
искусству, художественной литературе; многие его
работы — и опубликованные, и оставшиеся в
рукописях — посвящены изобразительному искусству.
И. Д. Ермаков и сам был художником. В
автобиографии (1925; опубликована в книге: Ермаков
И. Д. Психоанализ литературы. Пушкин. Гоголь.
Достоевский. М: НЛО, 1998. 551 с.) он пишет, что в
юные годы у него «находили способности к живописи,
особенно в области колорита...» и далее: «Серьезнее
начал заниматься живописью после японской войны,
когда познакомился ближе с китайским искусством и
бытом. Писал главным образом натюрморты и
работал в области графики, исполняя некоторые
задания (обложки для книг)». В автобиографии
сказано и о многочисленных выставках, в которых
И. Д. Ермаков принимал участие в 1916-1921 гг.
В книге «Психоанализ литературы» впервые были
воспроизведены некоторые его рисунки, созданные в
1910-е гг. Это станковая графика. Работы выполнены
черной тушью. Иногда художник использует и другие
цвета, но это, как представляется, мало влияет на
восприятие рисунков. Работы созданы в основном на
античные, реже на библейские сюжеты, которые
предстают в слегка ироническом восприятии
художника-психоаналитика эпохи русского модернизма
начала XX в.
По стилю рисунки И. Д. Ермакова напоминают
работы английского графика Бердсли (1872-1898). Так же, как
и Бердс-ли, И. Д. Ермаков тяготел к книжной графике; им
созданы про-

551
ект обложки журнала «Свирель Пана», обложка изданной в
первые десятилетия XX в. книги К. Федерна «Жертвы и мас-
ки» (в архиве семьи не сохранилась).
Порою в рисунках И. Д. Ермакова можно увидеть окрашен-
ное иронией отражение действительности начала XX в. Такова
программная, как представляется, его работа «Концерт» а так-
же «Набат» (1918).
Современники И. Д. Ермакова отмечают его портретное
сходство с изображенным на многих рисунках козлоногим фав-
ном.
Выполненные профессионально, графические работы
И.Д. Ермакова лаконичны, выразительны.
Опубликованы некоторые статьи и эссе И.Д. Ермакова
об изобразительном искусстве: «Незнакомка (Дама в голу-
бом)» - в его книге «Психоанализ литературы»; «Павел
Андреевич Федотов» и «Михаил Александрович Врубель» с
предисловием «Изобразительное искусство в жизни и твор-
честве И. Д. Ермакова» (см. журнал «Психоаналитический
вестник». 2005. № 13).
Доктор педагогических наук, профессор
ММ. Давыдова
АВТОРЫ
БенамуЭрве (Benhamou Herve)
Клинический психиатр-психоаналитик. Член Парижского
психоаналитического общества (ППО). Степень доктора пси-
хоанализа присуждена Университетом Париж-7. Основные ра-
боты по психиатрии и психоанализу детей и подростков:
по детско-подростковой истерии, по проблемам физического
и сексуального насилия, злоупотребления и дурного обраще-
ния с детьми, по депрессиям у детей и подростков, по индиви-
дуальной и групповой психотравматологии, по институцио-
нальной педопсихиатрии и институциональной психотерапии
в детской и подростковой психиатрии. Работает в Специали-
зированном (психиатрическом) госпитальном центре Эскиро-
ля и в психотерапевтическом центре для детей и подростков
им. Альфреда Бине в 13-м округе Прарижа.
Бокановский Тьерри (Bokanawski Thierry)
Психоаналитик, титулярный член Парижского психоаналитиче-
ского общества. Известен психоаналитическими исследования-
ми мужской и женской гомосексуальности, различных аспектов
бисексуальности. Осуществил подробный анализ творчества
Ш. Ференци и описал его вклад в современный психоанализ.
Верморель Анри (Vermorel Henri)
Бывший клинический психиатр, доктор клинической психоло-
гии, титулярный член Парижского психоаналитического обще-
ства, уполномоченный по связям с Россией. Бывший главный
редактор RevueFrance de Psychanalyse, бывший президент
Лионской группы психоанализа и Савойского круга психоана-
литических исследований. Автор книг «Переписка Зигмунда
Фрейда с Роменом Ролланом» (1923-1936) (Мадлен
Верморель — соавт., PUF, 1993) и «Фрейд, иудейство,
просвещение и романтизма (Delachaux et Nestle, 1995), а
также многочисленных статей по проблемам психозов,
отношений психоанализа с культурой и по истории
психоанализа.
Верморель Мадлен (Vermorel Madeleine)
Психиатр-психоаналитик, титулярный член Парижского психо-
аналитического общества (ППО). Степень доктора медицины
присуждена Лионским университетом. Клинический психиатр,
руководитель психиатрической службы (Chef de service) в спе-
циализированных (психиатрических) клинических центрах
Лоркен и Бассан (регион Рона-и-Алъпы), где она активно зани-
мается трансформацией психиатрических больниц —
введением в них институциональной психотерапии и
проведением политики секторизации (участковости,
административно
553
объединяющей внутри- и внеболышчные службы). Занимала различные Давыдова Милитриса Ивановна
должности в Лионской группе ППО и способствовала созданию Доктор педагогических наук, профессор Московского университета
Савойского центра психоаналитических исследований. Частная культуры и искусства. Дочь первого российского психоаналитика И.Д.
практика психоанализа взрослых и детей в г. Шамбери. Автор Ермакова.
многих статей во "Французском психоаналитическом ревю" по
клиническим вопросам и по истории психоанализа. Соавтор книги
«Переписка Зигмунда Фрейда с Роменом Ролланом (1923-1936)»
(PUF). Редактор книги: "Фрейд, Иудейство. Просвещение и Романтизм"
(Delaux et Nestle).
Голье Бернар (Golse Bernard)
Детский психиатр-психоаналитик, член Французской психо-
аналитической ассоциации. Профессор детской и подростковой
психиатрии 8 Университете имени Рене Декарта (Париж-5).
Ответственный работник отделения детской психиатрии в
больнице Сен-Винсен де Поль в Париже. Жибо Ален (Gibeault Alain)
Психоаналитик, философ и психолог, титулярный член Парижского
Грин Андре (Green Andre) психоаналитического общества, директор Центра психоанализа и
Психиатр, титулярный член и бывший президент Парижского психотерапии Эвелины и Жана Кестембергов (Ассоциация психического
психоаналитического общества, бывший директор Института здоровья 13-гоокруга Парижа). Президент Европейской
психоанализа, занимал кафедру Фрейда в Лондонском университете психоаналитической федерации (1995-1999) и генеральный секретарь
(1979-1980). Его работы значительны и по объему, и по Международной психоаналитической ассоциации (2001-2003). Известен
разнообразию предметов: аффект, пограничные состояния, язык в выдающимися исследованиями по символизации (см.: Доклад на
психоанализе, литература и искусство. Грин сумел интегрировать в Конгрессе франкоязычных психоаналитиков в 1989 г. // Revue
строгую метапсихологию вклад основных послефрейдов-ских авторов Francais de Psychanalyse. 1989. N 6), автор многочисленных
(Кляйн и Биона), вклад французского психоанализа во всем его
разнообразии, в том числе - лучшее из наследия Лакана. Из числа работ,
ставших классическими, особо отметим: «Живая речь -
Психоаналитическая концепция аффектам (PUF 1970); «Нарциссизм
жизни, нарциссизм смерти» (Minuit,1983); «Тайное безумие:
Психоанализ пограничных случаев» (СаШтаг, 1990); «Работа негатива»
(Minuit, 1993); «Направляющие идеи современного психоанализа»
(PUF, 2002). Международное признание было выражено публикацией
коллективной монографин •«Осмысляя границы. Сочинения в честь
Андре Грина» (Сезар Ботелла - ред., Delaux et Nestle 2000). Франсуа работ по проблемам изучения психических механизмов у больных с
Дюпарк написал о нем книгу, которая вышла в серии «Современные пси- психотическим уровнем функционирования, по проблемам теории и
хоаналитики» (Р1)Р, 1996). техники индивидуальной психоаналитической психодрамы, а также по
графическим представлениям первобытного общества: «Психоанализ и
Д о н н е Ж а н - Л ю к ( (Donnet Jean-Luc) предыстория» (Ален Фин, Роже Перрон и Франсуа Сакко - ред., серия
Психиатр, психоаналитик, титулярный член Парижского пси- «Монографии Revue Francais de Psychanalyse» PUF, 1994);
хоаналитического общества, бывший директор Центра психо-
аналитического лечения Жана Фавру. Многие его работы посвящены
границам психоаналитического лечения. Автор кни г: «Ребенок Оно:
психоанализ одной беседы, матовый психоз» (Андре Грин - соавт.,
Minuit, 1973); «Сверх-Я, фрейдовская концепция и основное
правило» (серия «Монографии Revue Francais de Psychanalyse»
PUF, 1995); «Хорошо темперированная кушетка» (РиР, 1995).

«Собственно человеческое» (Франсуа Сакку и Жорж Сове -ред.,

Delachaux et Nestle, 1998).
Жибо Моник (Gibeault Monique)
Клинический психолог-психоаналитик, член Парижского
психоаналитического общества (ППО). Ведет частную прак-
тика, работает в парижском Центре психоанализа и психоте-
рапии им. Э. и Ж. Кестембергов с психотиками и пациентами
с нарушениями половой идентичности. В течение многих лет
она была членом редколлегии «Французского психоаналити-
ческого ревю» (печатный орган ППО) и «Ученых записок
Центра психоанализа и и психотерапии». Автор многочислен-
ных работ по проблемам половой идентичности и транссексу-
ализма, по комплексному (психоаналитическому и психиат-
рическому) лечению шизофреников в необходимых для них
рамках психиатрических учреждений, но проблемам длитель-
ного психоаналитического лечения и его завершения.
Израэль Поль (Israel Paul)
Психиатр-психоаналитик, титулярный член Парижского
психоаналитического общества (ППО). С 1990 по 2002 гг. в
этом обществе занимал последовательно должности прези-
дента, затем директора Парижского психоаналитического
института, председателя правления и, наконец,— председателя
образовательной комиссии. В рамках Международной
психоаналитической ассоциации (МПА), последовательно
занимал должности члена палаты представителей, затем
555
вице-президента по Европе, председателя комитета по психо-
анализу и психотерапии, руководителя комитета по изуче-
нию положения психоанализа в мире. Теоретические интере-
сы сосредоточены на вопросах психоаналитического лечения
неневроткческих патологий, большая часть его исследований
затрагивает вопросы контрпереноса и аналитического про-
цесса в работе с шизофрениками и больными с пограничны-
ми нарушениями.
Курню-Жанэн Моник
(Cournut-Janin Monique )
Психиатр-психоаналитик, титулярный член Парижского
психоаналитического общества (ППО), многолетний коор-
динатор работы консультативного и лечебного психоанали-
тического центра ППО им. Ж. Фавро, автор многих психо-
аналитических работ, в частности, книги «Женское и
женственность» (PUF, 1998).
Лебовиси Серж (Lebovici Serge) (1915-2000)
Психиатр, психоаналитик, титулярный член Парижского пси-
хоаналитического общества, директор Института психоанали-
за (1962-1967), президент Международной
психоаналитической ассоциации (1975-1979), президент
Международной ассоциации детской и подростковой
психиатрии (IACAPAP) (1966-1970), президент Всемирной
ассоциации детской психиатрии (WAIPAD), почетный
профессор детской и подростковой психиатрии (Университет
Париж-13). Принимал участие в основных
психоаналитических новациях второй половины XX в. и в
сотрудничестве с Рене Дяткиным основал ряд учреж-
дений. С 1948 г. практиковал аналитическую психодраму
в лечении психозов у детей и подростков. В 1961 г. вместе
с Рене Дяткиным открыл Центр Альфреда Бине, центр-пилот,
в работе которого детский психоанализ занимает ведущее
место. Был одним из главных инициаторов прямого
наблюдения ранних и сложных взаимодействий, связующих
мать и ребенка, открыл оригинальный научный метод,
сочетающий франкоязычную психоаналитическую традицию
и англо-саксонский онтогене-тизм. Ассоциированный
профессор Университета Париж-Норд, создал отдел детской
психиатрии в госпитале Авиценны. Международно
признанный ведущий специалист в области детского
психоанализа, автор огромного числа статей и книг, среди
которых: «Психоаналитические исследования ребенка»
(Мишель Суле - соавт., PUF, 1975); «Руководство по
детской и подростковой психиатрии» (Мишель Суле и Рене
Дяткин -соавт., PUF, 1985). Интерес к проблематике
аутизма и детских психозов отразился в книге
«Психоаналитическое исследование одного случая детского
психоза» (Джойс Макдугалл - соавт., PUF, 1960). В серии
«Современные психоаналитики» книгу о нем написала
Франсуаза Кобланс (PUF, 1996).
Макдугалл Джойс (McDougaJl Joyce)
Почетный член Парижского психоаналитического общества,
член Нью-Йоркского фрейдовского общества. Держась в сторо-
не от всякого догматизма, умеет находить рациональное зерно
во всех теориях и избегать конфликтов англосаксонской и
французской психоаналитической школ. Ее работы посвящены
главным образом психосоматике, перверсиям и неосексуально-
сти. Она обладает талантом режиссера разыгрывающейся в пси-
хоаналитическом лечении драмы, что позволяет читателям ее
книг, превращающимся в зрителей, в полной мере принять уча-
стие в игре психических феноменов. Автор работ «Апология
некоторой ненормальности» (Gallimard, 1978); «Театры Я»
(Gallimard, 1982); -«Театры тела» (Gallimard, 1989). За
последнюю работу «Тысяча и одно лицо Эроса»
(Gallimard, 1996) получила премию Gravia Award. В серии
«Современные психоаналитики» книгу о ней написала Рют
Менахем (PUF 1997). В русском переводе вышли две ее
фундаментальные книги «Тысячеликий Эрос» (1999) и
«Театр души» (2002).
Рабэн-Лебовиси Марианн
(Rabain-Lebovici Marianne)
Психиатр-психоаналитик, член Парижского психоаналитиче-
ского общества, врач-консультант в Службе экстренной помо-
щи детям в Париже.
Рабэн Жан Франсуа (Rabain Jean-Frangois)
Психиатр-психоаналитик, титулярный член Парижского пси-
хоаналитического общества. Врач-атташе Службы детской и
подростковой психиатрии в клиническом центре Сальпетри-
ер в Париже.
РуссийонРене ( Roussillon Rene)
Член Парижского психоаналитического общества, профессор
клинической психологии в Лионском университете Люмьер,
значительную часть исследований посвятил нарциссическим
расстройствам идентичности, модификациям рамок психоана-
лиза при их лечении, в частности при курации пограничных
больных. Автор многочисленных статей; особо отметим три
работы: « Парадоксы и пограничные ситуации в
психоанализе» (PUF, 1991); «Логики и археологики
психоаналитических рамок» (PUF, 1995); «Агония,
расщепление и символизация» (PUF, 1999).
557
Фрежавилль Аннет ( Frejaville Annette)
Детский и подростковый психиатр-психоаналитик, член Парижского
психоаналитического общества, секретарь Комитета Парижского
общества по психоанализу детей и подростков, член Европейского
общества психоанализа детей и подростков (SЕРЕА), член Французского
общества психоанализа детей и подростков (SРРЕА).
Шассге-Смиржель Жанин (Chasseguet-Smirgel Janine)
Титулярный член Парижского психоаналитического общества и член
Филадельфийского психоаналитического общества, занимала кафедру
Фрейда в Лондонском университете (1982-1983), а также кафедру
клинической и психопатологической психологии Лилльского
университета. В 1964 г. редактировала первую послевоенную
психоаналитическую монографию, предлагавшую новый взгляд на
фрейдонскую концепцию женской сексуальности. Всемирно известна
работами по искусству, перверсиям и следам нацизма в коллективной
психологии. Работа об идеале Я (1973), недавно опубликованная под
названием «Болезнь идеальности» (Hartman, 1999), уже стала класси-
кой. В 1999 г. в Германии получила премию Александра фон
Гумбольдта — высокоавторитетную научную награду, впервые
присужденную психоаналитику. В серии «Современные психоаналитики?.
книгу о ней написала Доминик Бурден (PUF 1999).
Шафер Жаклин (Schaeffer Jacqueline)
Клинический психолог-психоаналитик, титулярный член Парижского
психоаналитического общества. С 1995 по 2000 гг. зам. директора
книжной серии «Психоаналитические дебаты», выходящей во
Французском университетском издательстве (PUF). С 1988 по 1997 гг.
редактор «Французского психоаналитического ревю». Лауреат
психоаналитической премии им. Мориса Буве 1987 г. Обучающий
психоаналитик, специализируется на психоанализе взрослых в
Парижском институте психоанализа, и на психоанализе детей и
подростков в Детском центре им. П. Маля в специализированном
(психиатрическом) клиническом центре св. Анны в Париже. Автор книги
•«Отвержение женского (Сфинга и ее скорбящая душа)» (Collection
Epitres, PUF 1997). Соавтор многих коллективных монографий:
«Трудности жизни», «Ключи к женскому», «Истерия», «Любовная
жизнь», «Женское, подростковый концепт?», «Отношения матери и
дочери», «Родительство», «Безразличие полов», «Менопауза», «Запреты и
табу».
558
Шилан Колетт (Chiland Colette)
Психиатр-психоаналитик, титулярный член Парижского психоаналитического Общества.
Заслуженный профессор клинической психологии Университета Рене Декарт —
Париж V. Работает в Центре психотерапии для детей и подростков им. Альфреда Бине
(Ассоциация психического здоровья XIII Округа Парижа).
Научное издание
Серия «Библиотека психоанализа»
УРОКИ ФРАНЦУЗСКОГО ПСИХОАНАЛИЗА
Десять лет франко-русских
клинических коллоквиумов
по психоанализу
Под редакцией П.В. Качалова и А.В. Россохина
Редактор — О. В. Шапошникова Корректор — О. В. Гаврилъченко
Обложка — Я.Я. Ефремов Компьютерная верстка — А. Пожарский, Н,
Новикова
ИД №05006 от 07.06.01
Сдано в набор 18.09.06. Подписано и печать 28.09.06.
Формат 60x90/16. Бумага офсетная № 1. Гарнитура Рец.егЬиг§.
Печать офсетная. Усл.-печ. л. 35,0. Уч.-изд. л. 25,3.
Тираж 2000 экз. Заказ № 4800.
Издательство «Ко гито- Центр» 129366, Москва, ул. Ярославская, 13
тел./факс: (495) 682-6102 E-mail: visu@psychol.ras.ru http: // www.cogito-
center.com
Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленных диапозитивов
в ОАО «Можайский полиграфический комбинат»
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93.
559